Никогда

                Intelligenti pauca.*

Новогодняя ночь прошла несколько часов назад, и зимнее небо уже серело, то ли готовясь впустить в себя рассвет, то ли всё ещё клубясь дымом и пороховой пылью, витающими в воздухе после фейерверков. Во дворах повисла тишина, и только редкие группы людей передвигались вдоль дорог, возвращаясь домой из гостей.
Я был из их числа. Долго рассказывать, как же я оказался на другом конце этого света, но сейчас я спокойным, обыкновенно быстрым шагом мял снег, спеша на свою сердечную Родину. Когда я звонил тебе в Новый Год, десятью минутами позднее встреченного тобою праздника, я слышал в телефоне голос, наполненный пьяненькой бессмысленной и неестественной весёлостью, свойственной людям во время истерик. Я не волновался. На душе отчего-то было совершенно спокойно, будто я прекрасно знал, что происходит и что произойдёт в следующий миг. Меня не удивляло даже то, что накануне мы сильно поссорились, и ты должна была быть зла на меня, - но нету злости друг к другу в рядах сошедших с пути и движущихся околицей в мире людей. По этой же причине даже переход из одного часового пояса в другой пешком никоим образом не казался невероятным.
Время пять сорок семь. Я шагаю по твоей улице в свете там мигающих, там побитых фонарей. К сожалению, Новый Год красив лишь в своём разгаре… Но прекрасное оставалось прекрасным там, где сидела ты. В полузабытье, в полудремоте, одна-одинёшенька на деревянной лавке у собственного подъезда. Почему не зашла?
Не ждут. Ключей нет. Я унёс с собой, забывшись.

- Дурак, где тебя носило… - Бормотала ты скорее де-факто, нежели вопросительно, вцепляясь неловкими, но сильными от пьяной одури и жажды тепла пальцами мне то в рукав, то в воротник, хватая за грудки и за волосы, пока я старался просунуть руки под колени и за спину, чтобы поднять на руки.
В таком состоянии ты была невероятно похожа на малое дитя, но прикрытые глаза смотрели по-прежнему умно и проницательно, а нос всё так же по-звериному морщился, оказываясь слишком близко к чужому лицу. Прижимая тебя к себе, я вложил в твои озябшие ладони ключи, поднося к двери, чтобы ты открыла, потом поднимая наверх…
Когда мы добрались до квартиры, я кинулся скорее раздевать тебя, укладывать в постель, и там долго-долго растирать раскрасневшиеся руки и ноги, устраивать под боком грелку, отпаивать горячим бульоном из кружки. Ты смотрела на меня святым всепрощающим взглядом, совершенно аскетичная, привыкшая довольствоваться даже возвращениями, даже припоминанием, даже моим бурным и разрушительным огнём любви… ты научилась о него греться. Ты научилась его укрощать.
В какой-то миг, допив суп, ты слабо посмотрела на меня и порывисто вздохнула, хватая за руки и притягивая меня к себе.

- Когда ты перестанешь уходить?

Этот вопрос разрезал тишину, оседая где-то в глубине мозга и растворяясь в бесчисленных ежечасно гибнущих нейронах. Я ничего не ответил. Только улыбнулся и коротко поцеловал в подбородок, прося прощения за все беды.


                * - Для понимающего достаточно и немногого.