Поезд на Флориду. Помни о смерти

Под мерный стук колес поезда я дремал, сидя в кресле. Запах свежезаваренного кофе окончательно пробудил меня. Моему взгляду предстал сидевший напротив старый капрала из интендантского взвода, меленькими глотками потягивающий этот ароматный напиток.
- Доброе утро, сэр, - приветливо сказал капрал, - чашку кофе сэр.
- Не откажусь, - довольно произнес я.
Капрал встал с места, отставил чашку, из которой только что пил кофе, подошел к медному котелку, аккуратно,
боясь обжечься, взял его и плеснул божественный напиток в металлическую походную кружку.
- Прошу вас, сэр.
- Спасибо, капрал...
- Моя фамилия Гамильтон, сэр.
- Да, буду знать. Благодарю вас Гамильтон.
- Вы не совсем хорошо спали, - желая продолжить общение, говорил капрал.
- Может быть, - согласился я.
- Вас, наверное, терзает то, что произошло в Индианаполисе, сэр?
- С чего вы взяли, Гамильтон?
- Меня лично очень беспокоит наш командир - капитан Диас, да не только меня, многих солдат, сэр.
- Я не желаю, Гамильтон, с вами обсуждать вышестоящего начальника, - отрезал я навязываемый разговор.
- А жаль, лейтенант. Снизошли бы, для вашей же пользы, - нагловато заявил капрал. Диас отдал распоряжение на следующей станции снять вас с поезда и взять под арест.
- Что? Кто вам такое. Что за бред вы несете капрал? - повышая тон в голосе, говорил я.
- Мой родной брат Тэд - телеграфист, рассказал мне вчера вечером на стоянке, что Диас отстучал сообщение командованию, о вашей связи с заключенными индейцам, и о том, что вы лично подозреваетесь в организации попытки мятежа краснокожих на этапе и побеге белого апа- чи. Сегодня командование будет телеграфировать Диасу о своем решении.
Мне стало ясно, что Диас решил свести счеты. Причина тому - мой отказ подать рапорт, в котором я должен лжесвидетельствовать о происшествии в Индианаполисе. После того, как эшелон покинул Индианаполис, Диас собрал в штабном вагоне офицеров эскорта и потребовал подготовить рапорта на имя командира полка. В рапортах мы должны были указать, что индейцы спровоцировали стычку с личным составом эскорта. Трое из них: Хэкс, апачи и застреленный в порыве гнева Диасом команчи, организовали якобы побег с вооруженным нападением, в ходе которого двое солдат эскорта погибли, один индеец задержан, другой, оказавший сопротивление, лично застрелен капитаном Диасом, а третьему - Хэксу, удалось бежать.
Поддержали Диаса все офицеры эскорта, кроме меня и капитана Лироя. После того как остальные разошлись по своим местам, Диас оставил меня наедине с собой и угрожающе заявил:
- Кровью умоешься, Пратт, я тебя насквозь вижу чистоплюй. Чистеньким хочешь быть. Не выйдет.
- Честь имею сэр, - ответил я ему и покинул штабной вагон.
Я поблагодарил Гамильтона за предупреждение, попросив о маленькой услуге - сообщить содержание ответа командования в первую очередь мне, не уведомляя Диаса. Гамильтон заверил меня, что выполнит мою просьбу.
На одной из неприметных станций поезд остановился. Заключенным выдавалась вода, емкости с фекалиями выносились из вагонов. Личный состав эскорта, приняв утренний туалет, приступил к быстрому завтраку.
Я, проверяя караул, заметил, как несколько солдат тщательно осматривают днище вагона, в котором находились заключенные. Солдаты, увидев меня, вытянулись по струнке.
- В чем дело? - спросил я
- Похоже, что пол вагона разбирали, сэр, - ответил одни из солдат.
Я наклонился, залез под вагон и осмотрел днище. Действительно в одном месте весьма аккуратно кто-то острым предметом пытался вскрыть пол, сделав предварительно малозаметное отверстие. Понимая, что ежедневно солдаты проверяют состояние вагона, место демонтажа пола индейцы тщательно маскировали.
По моему распоряжению солдаты открыли вагон и вывели заключенных наружу. При осмотре вагона изнутри, я заметил несколько досок, которые легко, если их подцепить, отделялись от остальных и образовывалось отверстие. Все стало ясно. Кто-то из индейцев готовил побег. По ходу движения поезда индейцы приковывались одной из ног к металлической конструкции по периметру вагона.
Руки оставались в наручниках. Значит, у индейцев имелся какой-то инструмент. Оставалось только найти его. У кого он мог быть?
Внешний осмотр заключенных, проведенный со всей тщательностью ничего не дал. Несмотря на состояние внутреннего протеста краснокожих, я приказал всем раздеться догола. Я также отчетливо понимал, что мне необходимо выявить хотя бы какой-нибудь подозрительный предмет и обязательно о находке доложить командованию по телеграфу, иначе, если произойдет очередное происшествие, Диасу удастся растереть меня в пыль.
- Пай-тальи, - обратился я к скауту кайова, стоявшему недалеко от вагона. - Помоги мне.
- Слушаю тебя Храбрый, - спокойно сказал индеец.
- У кого-то из воинов, возможно, есть нож, - тихо сказал я. - Я знаю точно, что кто-то из них готовит побег. Помоги найти нож, Пай-тальи.
- Ты белый, - сказал скаут, - а значит, ты слеп. Ты видишь только то, к чему можешь прикоснуться.
- То есть, - недоумевал я.
- Ты забыл, что среди них, - скаут указал на заключенных индейцев, - есть великие воины-шаманы и вожди. Они говорят с духами, а те дают им Силу, которая если захочет, может разорвать цепи и вывести на свободу. Ты не найдешь у них ничего, что в твоем понимании может вскрыть пол вагона в «огненном коне».
- Так что же делать? - с отчаянием сказал я.
- Научись смотреть внутри себя, тогда будешь знать, кто, как и когда из них разорвет цепи и унесется, словно ветер, оставляя за собой смерть. Помни о смерти, Храбрый. Все еще только начинается.
Я слабо понимал своим разумением, о чем предупреждает меня Пай-тальи, но понял одно - ножей и прочих предметов я у заключенных не обнаружу.
Перед тем, как снова поместить заключенных в вагон, солдаты отремонтировали пол и сделали дополнительный настил из досок. Таким образом, доступ к вырезанному отверстию в полу вагона затруднялся.
В это время эшелон осматривал Диас. Немного позади от него семенил человек маленького роста, взлохмаченной седой шевелюрой и не менее седыми, пышными усищами. По всей вероятности он походил на проповедника, ибо длинный балахон на нем указывал на принадлежность к Церкви Христовой.
Я, завидев подходившего к вагону Диаса, предпринял попытку доложить по форме о своих наблюдениях и принятых мерах. Капитан даже не смотрел на меня. Пренебрежительно махнув рукой, пресекая мои намерения сделать доклад, Диас сказал:
- Этот джентльмен миссионер - Джозеф Цивингер, направляется в Форт-Марион.
- Лейтенант Пратт, - представился я.
- Брат Джозеф, - обратился Диас к миссионеру, - держитесь пока этого лейтенанта. Ко мне есть еще какие-нибудь вопросы?
- Нет. Спасибо вам капитан, - ответил Цивингер.
- Тогда прошу меня извинить, служба, - отчеканил капитан, отдавая честь.
- Да конечно, конечно, мистер Диас. Не смею вас задерживать.
- Прошу вас, святой отец, на вон ту крытую платформу, - сказал я, указывая место, где Цвингеру надлежит продолжить путешествие.
Поезд тронулся и нашему взору на пути предстали сотни миль речных берегов без признака человеческой жизни и некогда процветающих деревень, которые были опустошены и пусты. И в этих краях, далеких от Индейской территории еще недавно ходила беспощадная война, забирая сотни, тысячи жизней коренных американцев и белых поселенцев. Люди уходили из разоренных мест в города. Лишь только смельчаки и одержимые энтузиазмом остались здесь, продолжая восстанавливать мирную жизнь, возлагая надежды на самих себя и Господа Бога.
Как выяснилось, моравский миссионер Джозеф Цивингер весьма долго прожил среди индейцев. Он был прекрасным знатоком их нравов и обычаев, вел миссионерскую работу, главным образом, среди делаваров и мунси в течение пятнадцати лет в Мускингеме и Куяхога в штате Огайо. Знаком с ирокезскими народами и индейскими племенами Пенсильвании и Нью-Йорка. Сейчас он направлялся на службу в тюрьму Форта-Марион во Флориде, где должен нести паству, обращая в христианство заключенных индейцев Равнин и Юго-запада.
- Вы знаете, святой отец, - продолжая разговаривать со священником, заметил я, - индейцы не верят, что мы христиане - божьи дети. Не верят, что мы на этой земле зачаты человеком и рождены женщиной. Такие свирепые звери как белые люди, считают они, могут быть порождены только морской пучиной.
- Да, брат мой. К сожалению это так. И не надо их переубеждать в этом, - задумчиво произнес Цивингер. - Индейцы верят, что Великий Дух сотворил землю и все, что на ней, для общего блага людей. Он дал им страну, обильную дичью и сделал это не для выгоды немногих, а для пользы всех. Все было дано сынам человеческим в общее обладание.
Все, кто живет на земле, все, что на ней произрастает, все, что живет в реках и водах, текущих по земле, все это было дано всем сообща и каждый человек имеет право на свою долю. Таков источник индейского гостеприимства, которое является не добродетелью, а строгим долгом. Индейцы никогда не стараются найти уважительную причину, чтобы чего-нибудь не дать. Наоборот, они щедро делятся со своими соседями запасами, приготовленными ими для себя. Индейцы щедры и гостеприимны по отношению ко всем, без всяких исключений. Они всегда делятся друг с другом и часто с чужим человеком последним куском. Они скорее сами останутся голодными, чем возьмут на себя грех пренебрежения долгом, который требует от них удовлетворения просьбы чужестранца, больного или нуждающегося. Чужестранец имеет право на их гостеприимство отчасти, потому что он находится далеко от своей семьи и друзей, отчасти потому, что он оказал им честь своим посещением и должен унести хорошее воспоминание. Больной и бедный имеет право на гостеприимство, так как индеец считает, что он обязан помогать им из общего запаса. Дичь, которую он им предложит, взята из лесов и принадлежала всем, пока ее не застрелил охотник. Зерно и овощи выросли из принадлежащей всем земли, и это произошло не по воле человеческой, а властью Великого Духа.
- Мне кажется, святой отец, они никогда не поймут нас: для чего мы пашем землю, косим траву, строим машины. Индейцы полагают, что мы хищнически относимся ко всему тому, что вы соизволили назвать «общим благом для людей». Белый человек, по их мнению, на охоте что ребенок во время забавы. Безрассудно убивает животное и не ест его.
- Да, в отличие от нас, индейцы убивают дичь, для того чтобы жить и не голодать. Более того, однажды один дела- вар по имени Древесный Лист мне когда-то сказал на рыбалке, что они нас - белых людей считают вообще тупыми, ничего не понимающими ни в рыбной ловле, ни в охоте.
- Почему? - удивленно усмехнулся я.
- Потому, что я тогда греб веслом, сидя в лодке и ему не понравилось, как я это делаю. Индейцы плохого мнения об умственных способностях белого человека; они считают, что белая раса обижена Богом, а сам белый человек - растяпа.
- Почему ты считаешь, что я глупее тебя? - спрашиваю я индейца, задетый за живое.
- Причин столько, сколько рыбы в реке! Хотя бы потому, что ты не умеешь толком грести! - отвечает он мне.
- Это верно: мы не умеем грести так хорошо, как вы это делаете, но зато мы умеем строить пароходы! - парировал я.
Древесный Лист пренебрежительно засмеялся:
- Скажи, а часто приходят сюда пароходы?
- Ну, примерно раз в месяц. А то и реже, - отвечаю я.
- Вот видишь! А грести ты должен три раза в день. Так скажи, что важнее?
Я долго смеялся, молодой человек. Поверьте, умыл меня тогда индеец.
- Замечательная индейская логика, - сказал я, улыбаясь, - право отче не знаю, как и возразить.
- Делавар вразумлял меня, что белый человек не уважает животное, от которого получает одежду. «Мы, индейцы, берем у природы животных с сочувствием и пониманием, - говорил он, - ибо мы проникнуты уважением к одежде из их шкур и вещам из их плоти. Ведь каждый стежок на одежде - молитва. Мы всегда помним об этом». Поэтому, господин лейтенант, материальная и духовная культура никогда не воспринимались у индейцев раздельно.
- Я думаю, святой отец, что материальная культура и религия - две разные вещи.
- Уверяю вас, молодой человек, это не так, потому что все едино. Возьмите, к примеру, индейскую ритуальную вещь или повседневную одежду, расшитую иглами дикобраза или бисером. Разницы нет. Потому что и в то, и в другое вложена их молитва. Пусть эта молитва даже не к Иисусу, а к их верховным божествам. Нет разницы. Тот, кто не вкладывает в свою работу душу - не уважает свой труд. Вот почему все эти вещи не для забавы. Они ценны для индейца.
- Мы знали это и на период этапа изъяли их личные ритуальные вещи, - произнес я.
Священник промолчал, не сделав ни каких комментариев в этой связи, потом подумал и тихо сказал:
- Молодой человек, прошу вас, не называйте меня отцом. Отец один у всех - Господь Бог. Мы протестанты не признаем обращения к себе «отец».
Обращайтесь ко мне просто - брат Джозеф. Так вот, благовествуя о Господе нашем, я никогда не призывал краснокожих выбрасывать свои защитные амулеты. Я не говорил им, что крест Господень, сильнее колдовских чар, их заговоренных шкурок или перьев. Я говорил им, что все во власти Господа и пропитано Святым Духом.
Стрелы, которые вы посылаете во врагов, травы, которыми вы лечите больных, мясо диких животных, которое вы едите - все объято Святым Духом с позволения Господа нашего - Иисуса Христа. Они понимали меня тогда и желали слушать мои проповеди. Нельзя убеждать индейцев отречься от традиционных представлениях о мироздании. В учении Христа и представлениях индейцев о Великом Духе много общего, молодой человек, Поверьте мне. Наша Церковь - максималистка и желает, чтобы все спасались именно так, как она предлагает, а такая позиция скажу вам по правде, не всегда приносит желаемые плоды.
- Я не силен в теологии, брат Джозеф, но надеюсь, что вы правы. Однако хочу заметить, что не все, наверное, согласны с вашими взглядами по проблеме охристианивания индейцев.
- У меня больше противников, нежели союзников, поэтому я трясусь сейчас с вами по железной дороге без всякого комфорта, - гордо, с улыбкой на лице сказал миссионер.
Мне нравился Цивингер и я с удовольствием слушал его. Жизненный опыт этого человека, его спокойная манера общения очаровывали меня. Я понимал, что недостаточно подготовлен, чтобы дискутировать на темы о боге, но все же с надеждой на продолжения нашего разговора сказал:
- Мне хочется, что бы вы брат Джозеф продолжили начатую мысль.
- Хорошо, я продолжу. Духовный мир индейцев - это не христианство. Христианство связано с Иисусом, а их духовный мир с той животной силой, которую они называют Великим Духом. Еще они называют ее Творцом. Но для нас Творец - это Бог, а для них нет. Это всепроникающая
Сила, заставляющая вселенную жить и двигаться. Иисус Христос для них человек, которому ниспослан дар ясновидения. Свято ли, грешно ли, но Христос по их представлениям, просто делал свою работу, предсказывая события. Так считали многие из индейцев, которым я благовество- вал. В понимании индейцев Творец - это высочайшая духовная сила, это создатель всего сущего, это сама жизнь, это Отец и Мать всех индейцев, это всесильная Великая Тайна. Она может проявлять себя множеством способов. Но люди слепы и не в состоянии узреть всю ее глубину. Люди, убеждены индейцы, могут разгадывать эту тайну бесконечно, но никогда не разгадают ее до конца. Сама жизнь для них - Тайна. Люди живут и не подозревают, что со всех сторон окружены духами. Но есть люди, которые способны понять это. Каждый человек, если сильно захочет, в состоянии постичь свой духовный мир. Вот почему индейцы предпочитают общаться с сонмом духов постигая божественное мироздание, чем взывать к христианскому ясновидящему, которого они не могут узреть даже в образах, а только на рисунках и вырезанных из чего-либо фигурках.
За разговором мы не заметили, как наступил вечер, и поезд остановился на ночлег.
Как обычно солдаты разгрузили палатки, разбили лагерь, командиры взводов выставили патрули. Заключенных разместили на траве, приковав, друг к другу общей цепью.
Извинившись перед священником, я направился осматривать место дислокации этапа.
- Прошу прощения, сэр, - нагоняя меня обратился капрал Гамильтон. - Мой брат Тэд получил телеграмму от полковника Маккензи. В ней сказано, что капитан Диас торопится с выводами и командование его подозрений в отношении вас не разделяет.
- Благодарю вас Гамильтон, - сказал я, облегченно вздохнув, Спасибо дружище.
- Рад стараться, сэр. Разрешите идти.
- Да, конечно. Занимайтесь Гамильтон. Еще раз спасибо.
Приободренный я направился к штабному вагону доложить Диасу о готовности этапа к ночлегу.
Когда я вошел, Диас читал только что полученную телеграмму. Увидев меня, он нервно положил ее в папку с бумагами.
- Чего вам Пратт, - недовольно бросил Диас в мою сторону.
- Лагерь разбит, сэр, - докладывал я, - караул и патрули выставлены, без происшествий сэр. Восемь заключенных тяжелобольные, у двоих лихорадка, у некоторых солдат кишечные расстройства. Сержант Зуммер уверяет, что это не страшно.
- Ни спускайте глаз с заключенных всю ночь, лейтенант. Вы понимаете меня всю ночь. Лично отвечаете. Завтра на марше отоспитесь, - удрученно, опустив голову, говорил Диас. Минуту помолчав, продолжил. - Неспокойно мне Пратт, я очень устал. Моя жена Люсия-Хелена. звала во сне.. Идите, Пратт.
- Слушаюсь, сэр, - сказал я и вышел.
Действительно, было заметно, что Диас хандрил. Шли
двадцатые сутки нашего путешествия, сказывалась усталость. Мы все с нетерпением ожидали окончания этапа.
Я не сомкнул глаз на протяжении всей ночи. Горнист разбудил лагерь, и начиналась обычная походная суета.
- Как вам спалось, брат Джозеф, - спросил я у Цивингера, видимо нарушив его утреннею молитву.
- Благодарю вас мистер Пратт. Замечательно, - радостно ответил проповедник. Я бы хотел, мистер Пратт, прочитать молитву заключенным, пока солдаты будут сворачивать лагерь.
- Разумеется, брат Джозеф. Пойдемте к ним. Но не все из них понимают английский, - заметил я.
- Не страшно, я знаю с десяток индейских наречий, - уверенно заявил миссионер.
- Вау, - удивился я. - Да вы полиглот.
- Какой там полиглот, молодой человек, Слово Божие надо доносить народам на их языках.
- Позвольте с вами не согласиться, - ответил я, - склоняюсь к мысли о необходимости адаптировать индейцев к нашим ценностям, а это только возможно через нашу культуру.
- Мне кажется, вы ошибаетесь молодой человек. Но здравый смысл в ваших убеждениях, надо признаться присутствует. Время покажет.
Обменявшись мнениями, мы направились к принимавшим пищу заключенным.
В кругу индейцев царил полный покой и смирение. Некоторые, закончив завтрак, лежали на земле. Другие, натянув одеяла, сидели, разглядывая по сторонам.
Увидев проповедника, индейцы оценивающе посмотрели на него. Цивингер подошел к ним и обратился на одном из индейских наречий. Заключенные переглянулись между собой, выказав некоторое смущение. Цивингер, видимо, повторил то же, но на другом наречии. Индейцы заметно оживились, и на лицах некоторых появилась улыбка. Проповедник показал знание еще нескольких наречий, быстро завоевывая симпатии индейцев. Цивингеру понадобилось совсем немного времени, чтобы расположить к себе эту специфическую аудиторию. Я чувствовал, что брат Джозеф Цивингер профессионал своего дела.
- С вашего позволения, брат Джозеф, я отлучусь по делам службы, - сказал я.
- Благодарю вас мистер, Пратт. Разумеется, - любезно ответил Цивингер.
Я направился к Диасу, за получением дальнейших указаний. У штабного вагона не было караульных. «Что за черт, подумал я?», - потом пролез под вагоном и увидел лежащих друг на друге, двух мертвых караульных моей роты. У солдат были разрезаны глотки. Меня охватил ужас и по телу пошла холодная дрожь. Меня, склонившегося над телами убитых, заметил, обходивший поезд наряд патруля. Солдаты патруля подбежали ко мне.
- Быстро проверить вагон! - распорядился я.
- Слушаюсь, сэр. - И одни из них перелез под штабным вагоном и зашел внутрь его.
- Скорее сюда, сэр! - кричал мне солдат.
Войдя, я увидел, что в луже крови лежало тело скальпированного капитана Диаса. Его форменные панталоны спущены до колена и между ягодиц из анального отверстия торчал его трофей - пенис апача Кенете. Гениталии Диаса отрезаны и вставлены ему в рот.
Чувство ужаса охватило меня. В эту минуту я ничего не соображал. Вошедшие вслед за нами солдаты и офицеры от отвращения закрывали глаза, и выскакивали из вагона, изрыгивая блевотину.