Поезд на Флориду. Сент-Огестин

Влажный климат Флориды встретил нас не совсем радушно. Затяжной проливной дождь в течение пяти часов не позволял нам покинуть вагоны и приступить к разгрузке провизии и провианта. Я сидел в штабном вагоне и смотрел в окно. Вокруг стояла тишина и лишь струи ливня, катившиеся по крыше вагона, нарушали то, что называлось абсолютным покоем.
На платформе образовывались большущие лужи. Фургоны для заключенных, стоящие в одну шеренгу в непосредственной близости от платформы, более походили на коляски для перевозки овощей, нежели людей. Конструкторами такого типа фургонов являлись испанские конкистадоры, открывшие Флориду в начале ХУ1 века. Под тентами фургонов от дождя прятались возницы, натянув на себя плащи. Одни из них что-то рассказывали друг другу, другие - монотонно курили сигары, выпуская струи дыма из-под своих широкополых шляп, третьи дремали.
Я посмотрел на карту, лежавшую на столе. У меня сложилось ощущение, что эта огромная низменность на юго- востоке США вот-вот утонет, если не в океане, то в болотах. И непрекращающийся ливень все более убеждал меня в этом. Самое интересное, что люди научились осваивать эти болотистые низины даже без благ современной цивилизации. К моменту открытия Флориды испанским мореплавателем Хуаном Понсе де Леоном там обитало от 100 до 500 тысяч индейцев. К XVIII веку от этого населения осталось 50 человек. Остальные погибли в боях с испанцами и от эпидемий оспы.
В дверь вагона постучали и вошел широкоплечий, небольшого роста человек в интендантской форме.
- Это вы, Пратт? - спросил он, стряхивая дождевые капли со своего плаща.
- Лейтенант Пратт! 4-й кавалерийский полк, - представился я. Чем могу служить сэр.
- Суперинтендант Форта-Марион Мартин Ченс, - приветливо представился крепыш, продемонстрировав свою добродушную улыбку. - Дождь заканчивается, лейтенант. Надо бы начинать передислокацию.
- Мы готовы, мистер Ченс, - бодро сказал я. - Час времени и можем начать движение в форт.
- Ясно, мистер Пратт. Ну и пагода! - протяжно произнес Ченс и несколько раз чихнул. - Больных у вас много?
- Человек двадцать. Туберкулез, тиф, оспа. В основном - пленные индейцы, - ответил я.
- Да-а-а. Привезем заразу в форт. Как бы самому не подхватить чего-нибудь. Мой экипаж, лейтенант за фургонами. Вон там, - и Ченс кривым пухлым пальцем указал в сторону шеренги испанских колясок.
Когда все необходимое было закончено наш новый обоз тронулся в гавань Сент-Огестина, в тюрьму форта.
Постепенно тучи начинали рассеиваться, но настроение было по-прежнему мрачным. Двадцать четыре дня поездом через, практически, весь континент утомили меня и людей. Индейцы, сидя в повозках, выглядели подавленными. На некогда их воинственных лицах лежал глубокий отпечаток обреченности и скорби. Рядом со мной верхом на лошади ехала Обомке. Девушка внимательно смотрела по сторонам и я время от времени ловил ее взгляд, в котором читалась масса вопросов с ее стороны ко мне и ко всем нам. Мне казалось, что главный вопрос, который она хотела мне задать, заключался в том: «почему мы здесь»?
Обоз с заключенными медленно вошел на окраину Сент-Огестина - маленького старинного городка основанного испанцами в северной Америке еще в ХУ веке, на побережье Атлантического океана. Город располагался на одном из прибрежных полуостровов. Военные и торговые суда находили надежное убежище в его гавани, хорошо защищенной от морских ветров, постоянно свирепствующих на этом опасном для мореплавателей побережье Флориды. Но чтобы попасть в гавань, судам не редко приходилось преодолевать серьезное препятствие - водовороты, образуемые у входа в нее Гольфстримом.
Как и во всех городах, палимых отвесными лучами тропического солнца, улицы в Сент-Огестине узкие. Морской ветерок, освежающий по утрам и вечерам эти улицы, способствует необычайной мягкости климата.
Городское население, исходя из моих наблюдений, сосредотачивалось, главным образом, в кварталах, прилегающих к гавани. Предместья с их разбросанными кое- где хижинами, крытыми пальмовыми листьями и жалкими лачугами казались совершенно пустынными, если бы не бродящие там без всякого присмотра собаки, свиньи и коровы.
Центральные кварталы Сент-Огестина сооружались в чисто испанском стиле. На окнах - крепкие решетки. В каждом доме неизменный «патио» -внутренний дворик, окруженный легкой колоннадой. Причудливые крыши и балконы, подобно алтарям, богато украшенные лепным орнаментом.
Завидев обоз с индейцами западных равнин в окружении кавалеристов, обитатели этих домов и хижин пестрой толпой высыпали на улицу. Креолки, негритянки, мулатки, индианки смешанной крови, негры и негритята, английские леди и джентльмены, католические священники и монахи. Почти все они, не выпуская изо рта, дымящиеся сигары, обступали нас со всех сторон.
- Индейцы, - кричала толпа на испанском, английском языках и прочих неизвестных мне наречиях, - апачей везут в тюрьму!
- Отдайте мне этого апачи, - кричала пышногрудая мулатка, тыча руками в сидевшего с краю повозки Зото. - Я его усыновлю. Хочешь поцеловать мамочку грязный поросенок? Ха-ха-ха!
- Развратница, - крикнула ей в ответ чернокожая старушенция. - Тьфу.
- Люди! Не подходите близко к дикарям, - кричал кто- то из толпы. -Укусят! И толпа, восприняв его остроту, издала бурный монотонный смех.
- Каталина! Куда ты лезешь? Они больны, - наставлял видимо жену толстяк в черном сомбреро.
Интерес жителей города к индейцам возрастал по мере продвижения обоза к городскому рынку, заваленному овощами, рыбой, птицей, бараниной, свининой, рисом, яйцами, вареными бананами, и, наконец, всевозможными тропическими плодами: ананасами, финиками, маслинами, гранатами, апельсинами, персиками, фигами, гуайявами.
Жизнь в этой части Флориды, как мне показалось, легка и приятна.
Что же касается чистоты улиц, то забота о них, по словам моего нового знакомого суперинтенданта Форта-Марион мистера Ченса, возлагалась не на специальный персонал, а на стаи грифов, убивать которых воспрещалось законом под угрозой крупного штрафа. Птицы у нас на глазах пожирали решительно все, даже змей, которых на улицах города было слишком много.
Я заметил, что дома Сент-Огестина утопали в зелени. В просветах на перекрестках улиц взорам неожиданно открывались купы деревьев. Кроны их возвышались над крышами домов, и оттуда доносился неумолчный гомон диких попугаев. Больше всего здесь высоких пальм, листья которых колыхались при легком ветерке, точно веера испанских красавиц или индийских опахала.
То тут, то там виднелись дубы, увитые лианами и глициниями, или группы гигантских кактусов, образующих непроходимую заросль.
Этот веселый, радующий глаз пейзаж был бы еще пленительнее, если бы грифы добросовестней несли свою службу. Но, увы! Они решительно уступали в этом людям.
«Промышленность в Сент-Огестине не слишком развита, - рассказывал Ченс. - Здесь только две паровые лесопильни, сигарная фабрика да скипидарный завод. Торговля развита несколько больше. Сент-Огестин вывозит: патоку, зерно, хлопок, индиго, древесную смолу, строительный лес, рыбу, соль. В гавани обычно много грузовых и пассажирских пароходов, курсирующих между Сент-Огестином и различными портами на побережье океана или Мексиканского залива».
Ченс также рассказал, что для защиты города от нападения с суши и моря служит единственный форт - Форт- Марион, сооруженный в XVII веке по кастильскому образцу. «Правда, джентльмены, от тюрьмы форта вы не придете в восторг, - говорил Ченс. - Но зато он вызовет ваше восхищение своими башнями, бастионами, равелинами и бойницами, старинными пушками и мортирами, которые гораздо опаснее для тех, кто из них стреляет, чем для тех, по ком ведется огонь».
Действительно: Ченс говорил правду, форт как архитектурное сооружение радовал глаз, но как тюрьма вызывал отвращение.
Во дворе форта мы разгрузили повозки и выстроили в колонну заключенных. Нас встретил комендант форта, совмещающий обязанности начальника тюрьмы, подполковник Вуди Арлингтон - бравый старикан, сухощавого телосложения с искрометным взглядом.
- Добро пожаловать в ад, джентльмены, - сострил комендант.
Я и все офицеры эскорта представились коменданту.
- Пратт, берите с собой все бумаги, и прошу ко мне в офис, - сказал Арлингтон.
Я распорядился провести осмотр заключенных и последовал за комендантом. Ченс со своей командой тылового обеспечения начал принимать каждого заключенного у капитана Лироя и распределяли их по камерам цитадели.
- Располагайтесь, лейтенант, - начал учтиво Арлингтон, указав мне на мягкое кресло напротив его стола. Итак. Ввожу вас в курс, ибо приказа откомандировать вас обратно пока не получил.
В настоящее время в тюрьме пребывает около 250 заключённых мужского пола. Каждому из них присвоен один из шести уровней охраны. Около 22% заключённых в прошлом совершили убийства во время пребывания в других тюрьмах. 35% совершили покушения на заключённых и тюремщиков. В результате, большинство из них ежедневно находится, по меньшей мере, 23 часа в одиночном заключении в камерах 7 на 12 футов, оснащённых дубовыми дверями, обитыми железом и решётками. Оставшееся в их распоряжении время (один час) они уединённо проводят в отдельных комнатах, где можно заниматься физическими упражнениями или просто прогуливаться. Заключённые редко видят друг друга и прямо общаются только со своим тюремщиком. Религиозные службы проходят в отдельной часовне. Принимать участие в отправлении религиозных культов разрешается только тем заключенным, кто не имеет проступков.
Большая часть камерной обстановки целиком сделана из литого бетона, включая стол, стул и койку. Туалет - дырка в полу, ассенизируется самими заключенными. Воздух в камерах влажный, не все могут к нему привыкнуть. Многие умирают от сердечной недостаточности.
Окна, размером в 4 на 4 фута, разработаны так, чтобы заключённый не мог определить своё местоположение. В тюремном комплексе он видит только небо и крышу над окном, что ещё более усложняет возможность побега. Пищу доставляют вручную тюремщики.
Вы обратили внимание лейтенант, что бастионы имеют высоту 15 футов и на парапетах расставлены караулы.
Я кивнул, соглашаясь.
- Так вот, - продолжал комендант, - пространство между стенами тюрьмы охраняется собаками бойцовых пород.
Частью здешнего плана, разработанного вашим покорным слугой, является лишение зека способности чувствовать. Здесь могло быть и хуже. Бывший начальник тюрьмы называл тюрьму форта «чистой версией Ада». Вот и все лейтенант. Остальное увидите сами.
Я передал документы на каждого заключенного Арлингтону и с его согласия устроился за столом для подготовки отчета для доклада командованию.
Закончив, мы с Арлингтоном вышли во двор форта. К нам подошел Зуммер и доложил о необходимости помещения шестерых тяжелобольных индейцев в лазарет.
- Разумеется, сержант, - сказал Арлингтон, эпидемии нам здесь не нужны, поэтому примем все меры.
- Простите, сэр, - обратился я к Арлингтону. - В обозе с нами следовала девушка кайова в качестве помощницы сержанта Зуммера. Не могли бы вы распорядиться об устройстве ее сестрой милосердия в тюремный лазарет. Обратно она не вернется. Ей просто некуда возвращаться.
- Индейская девушка, говорите. Право не знаю, Пратт. А она говорит по-английски?
- К сожалению нет, сэр, - ответил я. - Но сами понимаете, если она будет находиться среди белых, то быстро адаптируется.
- Право не знаю, милейший Пратт. Давайте попробуем. Завтра я дам необходимые распоряжения.
Я поблагодарил коменданта и направился разыскивать Обомке среди личного состава сводных рот бывшего эскорта 4-гокавлерийского полка.
Тем временем Лирой и Ченс под конвоем возвели заключенных индейцев на стены бастиона и те впервые в своей жизни с парапета увидели Атлантический океан.
Я смотрел на них снизу. Их черные длинные волосы развивались на ветру, а они закованные в цепи, величаво смотрели в морскую пучину. Что думали они тогда, что чувствовали, остается загадкой для меня по сей день.