Нерусские

     04 апреля 2006 года. Алтайский край. Село Светлянка. С утра была температура воздуха нулевая. Днём, то шёл дождь, то летел снег, ветер дул западный, но какой-то невероятно холодный и промозглый.  К обеду температура воздуха достигла четырёх градусов выше нуля. Возле водопроводной колонки, куда с вёдрами пришёл за водой  Шевцов Алексей, с пустым ведёрком в левой руке подошла тётя Клава, потому что правой рукой она опиралась на палочку. Общаться Шевцову с тетей Клавой за время проживания в Светлянке не приходилось, так как она жила на соседней улице. Алексей знал, что тётя Клава - жена соседа, но жившая от него отдельно, которого он просто называл по отчеству  «Михалыч».
 Алексей, проезжая по улицам  на своей легковушке, часто встречал тетю Клаву возле магазина, или по дороге в магазин, или - из магазина.  Кивком головы, обычно, Алексей здоровался с женщиной и проезжал своей дорогой. Здесь, в Светлянке, Алексей был «купленным», то есть приезжим, так как жил в ней с 1992 года, а до этого жил в Казахстане, в такой же деревушке, только на другом краю этого же ленточного бора, которая мостилась на таких же жёлтых боровых песках с такими же кустами краснотала, с похожим названием Стеклянка, находившейся всего-навсего в пятистах километрах от Светлянки, но зато в другом государстве. После развала страны Алексей приехал в Светлянку. Местные жители называли его нерусским. Мужики говорили: «Алексей, хороший ты человек, но ты нерусский!» Некоторые спрашивали: «Вот почему ты сбежал из Казахстана?»
Алексей отвечал: Во-первых, я не сбежал, а просто уехал, во-вторых, я русский! В-третьих, нас, русских, Россия бросила там, куда наши деды и прадеды были посланы ещё царём: возводить на границах империи крепости и охранять государевы земли, защищать малые народы,проживающие в империи, строить сёла и города, обрабатывать земли, выращивать хлеба, садить сады, добывать полезные ископаемые, строить шахты, фабрики и заводы, дороги.
  В тридцатых годах, а именно в 1927 году, земли поделили по республикам. Мы оказались в другой республике. Мы продолжали жить, работать, потому что границ между формально созданными республиками не было, было одно экономическое и политическое пространство, «человек человеку был друг, товарищ и брат», была одна советская империя. Борьба за власть в Москве отдельных личностей, таких как Ельцин, привела страну к развалу. Мы советские – русские, немцы, чеченцы, татары, корейцы и прочие граждане союза оказались в другом государстве, которое стало укрепляться на национальных принципах: территория исторически принадлежала казахским джузам, язык государственный - казахский.  Поэтому немцы поехали в Германию, чеченцы - в Чечню, русские - в Россию. А кто я такой в Казахстане? Человек второго сорта, потому что казахский язык я не знаю. Допустим, что  я остался бы в Казахстане, там я родился, учился, работал, там меня многие знают и уважают. Я против казахов ничего не имею. Ведь среди казахов, как и среди русских, имеются и хорошие и плохие люди. Допустим, что проживу я в Казахстане свой век, а где гарантия, что моих детей никто не будет притеснять или внуков. Я хочу быть хозяином на своей земле, чтобы мне никто не сказал: «Уходи! Здесь наша земля! Здесь мы хозяева! Ты занял нашу землю! Ты ешь наш хлеб! Ты нам мешаешь!  Освободи её, нашу землю! Вот такие дела!» 
 Пока Алексей наполнял ведра  водой, и отставлял их  в сторонку, тётя Клава рассказывала ему о своей нелёгкой доле. Нелёгкая судьба у большинства русских женщин, да и не только русских женщин, а всего народа, народа русского, да и не только русского, а, скорее всего, советского, проживавшего на необъятной территории огромного государства - СССР.
- Отец мой, Прищепа Кирилл, был сослан в Сибирь. Когда ему разрешили выехать на родину, отец уехал, а мы с мамой остались. Моя бабушка, Легостаева, в тридцатых годах была раскулачена и сослана в Нарымский край, пробыв несколько лет в спецпоселении, вернулась, сбежала. Бабушка была очень полная женщина. В жаркие дни пряталась в погребе от жары, не могла переносить жару. Так вот, когда она сбежала с выселки и вернулась домой, то одежда на ней болталась, как на чучеле тряпьё, - рассказывала тётя Клава, изливая, всё, что могло накопиться в душе одинокого человека.   
    Алексей был безотцовщиной, воспитывался в неполной семье, без отца. Отец умер, когда Алексею ещё не было и двух лет. Всё его близкое окружение из родственников,  были женщины: мать, бабушка, тетки, сестры и сестрёнки. В общем, воспитывался Алексей в женском обществе. Были, конечно, и родные дядьки, но они все жили далеко, поэтому женщины для Алексея были святыми людьми. В адрес женщин он никогда не произносил грубого слова, всегда старался прислушаться к их совету.  В классе одноклассники  называли иногда Алексея «маменькиным сынком» потому, что он был всегда послушным, ни в какие драки не ввязывался, да и потому что заступиться могла за Алексея только женщина, и никакая другая, а только его мать. Грубое поведение женщин, даже их грубые слова приводили Алексея в шоковое состояние, в ступор: у него округлялись глаза, нижняя челюсть отвисала, и он в ответ ничего не мог ответить.  Лёша был с детства любопытным, любил с интересом слушать сказки, рассказы. Алексея всегда интересовали фамилии, имена, названия городов, сёл, рек. "Почему они так называются? От чего такое название?"  - всегда спрашивал Алексей.  Он всю жизнь искал значение своей фамилии Шевцов, и совсем  недавно нашёл в словаре В.И. Даля, что Шевцы  – это разбойники, которые ходили по лесам с вязовыми иглами.
  Как-то приехав к родственникам в село Долонь, Алексей стал спрашивать, почему оно так называется. Кто-то стал говорить, что некогда жил казах по имени Дола, что в честь его и назвали село Долонью. Но Алексей не успокоился и стал расспрашивать стариков.  Один старик из старого рода  Иртышских казаков Кружальских ответил Алексею,  что название «Долонь» связано каким-то образом с рукой, с ладонью. «Ну, село, как на ладони! – сказал дед Кружальский  и повернул перед лицом Алексея, свою сухонькую ладошку к небу.
- А причём здесь ладонь и Долонь? – спросил Алексей старика.
- Этого, сынок, я не знаю, - грустно ответил старик.
 - Дедушка, так слова "Долонь" и "ладонь"  имеют одно значение, только долонь – это древнерусское слово, длань – старославянское, ладонь – более современное, - объяснял  Алексей, - Раз вы из Иртышских казаков, всю жизнь прожили здесь, то, может быть, вы знаете, почему село Глуховка названо так?
- Глуховка называется так, потому что там река глухая, вдоль Иртыша, она ниоткуда не вытекает и никуда не втекает, то есть глухая. – Не задумываясь, ответил старик Кружальский. - По этой речке Глуховке и село названо.
- Здорово! Точно, там похожий водоём есть! Там подсобное хозяйство УВД на землях, прилегающих к речке,  из неё мощные насосы качают воду на поля и на фермы. И сколько бы они ни качали, а выкачать всю воду не могут. Молодец, дедушка! – похвалил Алексей старика.
- А как же? Я что врать буду? Что знаю, то и говорю, как мои ещё деды говорили.
-А почему тогда  Стеклянка называется Стеклянкой? - Продолжал любопытствовать Алексей.
- А Стеклянка, названа так, потому что там озеро, а вода в нём ровная, чистая, как стекло. Поэтому и деревня названа по озеру Стеклянкой.
 Вот и сейчас Шевцов слушал женщину,  не перебивая её.
- У меня было пятеро детей. Старший ребёнок умер в семилетнем возрасте. При выходе на пенсию мне не засчитали этого умершего пятого ребёнка, и сейчас я получаю пенсию полторы тысячи. Это кому скажи, ни за что не «поверют». Полторы тысячи пенсия!  – монотонно вела свою речь тётя Клава, - И как, скажите, на такую пенсию можно прожить?
- Президент обещает добавить пенсию на сто восемьдесят рублей! – решил подбодрить и обрадовать тётю Клаву Алексей, услышанной на днях по телевизору новостью.
- Что это за деньги - сто восемьдесят рублей! На полторы тысячи ничего не купишь, а на сто восемьдесят рублей? – говорила тётя Клава, стоя, опершись на бамбуковую палочку, оборудованную, по-видимому,  ею собственноручно из старого удилища, - Всю жизнь работала, старалась дать своим детям высшее образование.  Татьяна у меня окончила институт, а Наташка – техникум, и ещё обижается, что я ей не дала высшее образование. Жили в советское время, учись – не хочу!  А я ещё и виноватая осталась! Целыми днями на работе и ещё за ребятишками глядела, он-то всё в рейсах да командировках,- тётя Клава кивнула на пятистенник, где живёт Михалыч,- и хозяйство всё на мне.  Алексей догадывался, на какие именно  слова, собственные и нарицательные, тётя Клава наложила, по-видимому, своё табу, поэтому вслух их не выговаривала, своими словами не называла.
- Начала работать в колхозе, во время войны, - тетя Клава задумалась, глядя куда-то в сторону соснового бора, который стоял огромной вечнозелёной стеной с южной стороны села. Солнце, обычно поднималось из-за бора, шло над бором, рядом с деревней  Светлянкой, только скрывалось оно за горизонт, всегда с правой стороны от бора. Бор уходил левее, южнее, запада.
  -   А родилась…  - продолжала свой рассказ тётя Клава, - Я даже не знаю,  когда. Мне мать говорила, что родилась я в один день с Лениным.
- Это, значит, двадцать второго апреля, - проговорил Алексей, стараясь этим самым поддержать разговор.
- Мне говорили, что родилась в двадцать девятом году, а записано – в тридцатом,- чиркая кончиком палки по земле, рассказывала женщина.
- Это же можно узнать через архивы, - подсказывал тёте Клаве Шевцов.
- Писала я. Родилась я в Топчихинском районе, в деревне. А в той деревне сельский совет сгорел, и архивы не сохранились. Так у меня ещё три имени было и три фамилии, а отчество записано – Ивановна, хотя отец – Кирилл, латыш. Нерусская я!
- Как это вы нерусская? У латышей другие фамилии, у вашего отца фамилия  Прищепа, скорее всего, эта фамилия белорусская, - хотел объяснить Алексей. Но тетя Клава не обращала внимания на доводы собеседника, упрямо продолжала рассказывать свою жизненную историю.
- Мать умерла, меня взяла на воспитание тётка, вот её-то фамилию мне и дали. Ходила по деревне босоногая, потому-то и лапа моя выросла до сорокового размера. Я уже в девках была, а ходила босая. Купил мне отчим «сандали», когда ему люди в деревне сказали: «Что ты Клавке обувь не покупаешь, потому что она неродная?» Вот он и поехал в город, купил мне сандалии, а у меня-то нога и не лезет в сандаль.  У меня же сороковой размер!
Алексей посмотрел на войлочные сапоги тёти Клавы, на её широкую фигуру, в балоньевой куртке, прямого покроя, висящей как балахон, широкое розово-коричневое лицо с нежной старческой кожицей, глубоко посаженными, пронзающими насквозь небольшими серо-зелёными глазами, обмотанное поношенным полушерстяным платком, и подумал: «Действительно, тётя Клава - женщина  широкой кости, богатырского телосложения были её предки».
- Я поставила ногу на чурку, взяла топор, хотела отрубить себе пальцы, укоротить ступню. Хорошо – тётка во время подоспела, забрала у меня топор. Вот такая жизнь была! Да и сейчас не лучше!
 Маленькую, бывало, оставят меня с ребёнком, а ему два месяца, он плачет – кушать хочет. Ему «титьку» надо! Вскипячу молока, наберу в рот и кормлю младенца с языка!
- Как это с языка?
 - А вот так! С языка! Сосок-то резиновых раньше не было! Вот такая моя доля!- тётя Клава заплакала. У Алексея тоже комок подступил к горлу, глаза затмили слёзы. Он отвернулся в сторону, потом перевёл взгляд на землю, пропитанную весенней водой. У забора ещё лежал водянистый снег зимнего сугроба. От холодного, пронизывающего ветра у Алексея заломило ниже затылка, он стал натягивать с затылка на шею вязаную спортивную шапочку.
- А сейчас привезли моего, - тётя Клава придерживалась своего табу, - мы с ним шестнадцать лет не жили. Пил да гулял! Я и ушла от него. А сейчас ходить не может, на ведро ходит, а я ещё за ним убираю. Пришла давеча от дочери, он весь дом «обосрал», да ещё говорит, что это я… сама… сделала, да ещё и материт! – тётя Клава снова заплакала, слёзы катились градом у неё по щекам. – Мне же скоро туда! – женщина показала глазами на пригорок, где было сельское кладбище.
Шевцов не сразу сообразил, что хотела сказать тётя Клава. Перед пригорком, что в крестах и обелисках, проходит железная дорога и параллельно ей – автотрасса.
- Поживите ещё, походите! Туда  всегда успеется, - начал успокаивать тётю Клаву Алексей.
- У меня же давление двести двадцать.
- Калину нужно кушать, снижает давление, ещё хорошо от давления черноплодка помогает.
- Черноплодку я кушать не могу! Вот почему? Не знаю! А калину, где её взять? С моим-то здоровьем… Прошлым летом Селиванчик приносил мне два ведра, так теперь его посадили.   
- В бору много калины, если доживём до следующей осени, то обязательно вам нарву, принесу,  - пообещал тёте Клаве Алексей.