Клутой сталкел

На пороге комнатушки, служившей на станции подобием казармы, появился паренёк лет пяти-шести. Нервно поежившись под суровыми взглядами крутых бойцов, называющих себя гордым и звучным именем сталкеры, он почесал ногу и нервно поправил игрушечный автомат за спиной.
- Чё тебе, пацан? Потерялся что ли?
Мальчик вытер грязной ручонкой сопливый нос, отчего размазал грязь по лицу ещё больше, и гордо подняв рыжую головёнку, с вызовом произнёс:
- Здлавствуйте, меня зовут Федя Смелёв, можно плосто Cмель – это муха такая, больсая и полосатая… и ещё мохнатая. Папка лассказывал, больно кусается – залаза. А имя обычное, мне нлавится. Хотя, конечно, длазнятся: «Федя съел медведя». Особенно Васька. Поэтому лучше Cмель,  Точнее, длазнились - те, что навелху остались. А я тепель тута... внизу. Я вызывший. Ничего себе так титул - ВЫЗЫВШИЙ. Хотя, ничего особенного для этого мила. Здесь все вызывшие. Ну, и я тоже. Одно меня отличает - мне пять лет, а я клутой стакл… сталкел.
Этот монолог вызвал у мужиков непроизвольную улыбку и изумление, которое было  сродно ощущению от лицезрения говорящей табуретки
- Смейтесь-смейтесь. У меня и автомат есть. Ну и что, что иглушачный. Зато я его в бою добыл, на повелхности… в битве с этими… как их… металлами… не-не, менталами.
Командир, пытаясь проглотить смех, с трудом сдерживая растягивающиеся от непроизвольной улыбки губы, подвинул стул и, усевшись напротив пацана, с усилием произнёс:
- Так ты же нам расскажешь о своих подвигах?
- А чё не лассказать - ласскажу. Я, можно сказать, голжусь – это ведь подвиг! – Посмотрев на активно кивающих, как ученые слоны, бойцов, которые уже не в силах были произнести согласие вслух, чтобы не заржать во весь голос, он начал.

- Дело было так. В своём ладужном плошлом я находился в детском садике. Ну, туда всех детей сдают, чтобы взлослые от них могли на лаботе отдохнуть. Вот меня тоже сдали. Мамаша, цалство ей небесное, кинула меня на воспитательницу и побезала бабло залабатывать, так она всегда говолила. Далось ей это бабло, была бы лядом, я б и её спас, мне-то что - от меня не убудет. Воспитательница, дула, вцепилась мне в луку. Можно подумать, что я за мамкой побегу. Да если я захочу, меня никакие луки не уделжат. Ну, я поупилался чуток, для имиджа, а потом думаю: «Зайду, пожалуй, на минутку, у нас вчела с Васькой лазговол плелвали и лазвели  в лазные углы». Как бокселов – это дядьки такие, котолые молды длуг длуг бьют, я с папкой как-то смотлел. Во-от, так о чём это я, а да…. Ластащить-то нас ластащили, а победителя не объявили, на этом схозесть с боксом и кончилась, вот я и лешил, лаз уж так всё холошо складывается, надо эту вопиющую несплаведливость исплавить.
Тока я окинул взглядом поле будущей битвы, Ваську-то ещё не пливели. Думаю: «Воще плилично, можно выблать диспозицию выгодную». И стал плодвигаться поблизе к кубикам – с них и начну, пожалуй. Ничего, что пластамасса…пасла… ничего что мягкие, зато очень холошо плямо в бубен можно запустить. Тут-то всё и началось.
Загудело… сначала далеко-далеко, а потом всё близе и близе. Воспиталка сидит, ну, дула дулой. Глаза клуглые, как будто какать хочет, а голшка нет, молда белая. Смотлеть плативно. Я вот и думаю: «На такую понадейся так и сгинешь не за глош». Спасибо папке. Он у меня вызывальсик.
- А кого он вызывает? – Командир только конвульсивно подергивался на стуле, украдкой вытирая слезу.
- Да никого он не вызывает, вызывальсик – это тот, кто зывёт всегда… или везде, я в этом ещё не лазоблался. Но, не важно, он мне говолил: «Сынок, если ты силену, ну это гуделка эта, услышишь, то беги слазу в подвал и там пележидай невзгоды». Я не знаю, что такое невзгоды, но, навелное, что-то о-очень неплиятное – хуже, чем лемнём по попе, что даже папка этого сильно опасался. Я, значит, как мне ладитель и советовал, так слазу и побежал. Воспиталка меня только взглядом пловадила, а со стула так и не встала, видимо сильно её плипёло. А лядом с ней соблалась вся наша ватага. Машенька с большим белым бантиком на всю её голову, Ванечка, ну и длугие мне неинтелесные личности. Я говолю им: «Ну что так и будите сопли жувать и слёзы на кулак наматывать, видите воспиталка в неадеквате». Смотлю а эти, длузья называются, молгают лупалками, и к ногам этой «статуи» жмутся. Колоче, плюнул я на них и ломанулся из глуппы по лестнице в подвал. По пути плихватил олужие…
Командир с мученическим выражением лица указал на игрушку за спиной у паренька.
- Ага, вот этот автоматик. «Каласник»… Он пульками стлеляет пламсстма… плассмаст… не твёлдыми. Я раз Ваське в глаз засветил, так такой синяк был, любо-долого было посмотлеть. Вот я и лешил, что олужие мне не помешает. Мало ли что, вдлуг мутанты или эти… как их, а да, зомбы.
Забился я в угол, за скафом с тляпками и вёдлами, автомат перед собой выставил. Думаю, кто из этих нелюдей сунется, слазу в глаз, как Васька, и получит. И когда уже лешил, что пливиделось мне что-то с недосыпа, мамка-то в садик лано подняла, загломыхало так, что аж уши заложило, а свелху, смешно щекоча, за шиволот что-то посыпалось. Навелное, это невзгоды мимо плоходили.
Как невзгоды эти плошли, стало так тихо-тихо. Только где-то свелху что-то тикало и блякало. Подоздал я для велности, чтобы невзгоды подальше отошли, да и вылез. Дай, думаю, в глуппу зайду, всё-таки Машка мне нлавилась. Да и Ванька, хоть и писается в кловать, пацан конклетный, и конфетами делится. Не по-сталкелски это - длузей блосать, лаз уж я выблал это телнистый путь.
Остоложно заглянув в глуппу, я обомлел. Последи комнаты сидела воспиталка, с такими же большими и клуглыми глазами, как и ланьше, а воклуг ласселись на голшках все мои дети. И глаза такие же, тоже большие и клуглые, и на меня все смотлят… Мне так плохо-плохо стало и даже тоже какать потянуло. А в голове голос воспиталки: «Иди сюда, к нам, садись на голшок. Тебе с нами будет холошо». Всё, вижу невзгоды эти их уже в мутантов плевлатили… в металл… в менталов. Я сначала подумал, чего они на голшках-то? А потом догадался, они, когда какают, тузатся сильно, и кловь к голове плиливает, и они менталят лучше. Усиленные менталы какие-то! Видит главная мутантка, бывшая воспиталка, что не поддаюсь я её телепатии, и лешила действовать по-длугому. Моя возлюбленная поднялась и, склонив голову с огломным бантом, плотянула ко мне луки. Этого я уже утелпеть не смог, как дал ей пликладом по бантику, а в воспиталку выпустил всю обойму пулек. Та аж почелнела от такой наглости. Но не стал я дожидаться, пока она мои мозги в кашу плевлатит. Плипустил так, что только пятки свелкали, даже сандалик потелял. И бежал так, пока не доблался до вентиляции метло.
 Вот… -  Мальчуган замолчал и ещё раз размашисто вытер нос. - Тепель я здесь и плошу плинять меня в вашу глуппу сталкелов, потому что я клутой сталкел.

Командир вытер выступившие от долгого смеха слезы и, ещё раз оглядев паренька,  произнёс:
- Понимаешь, Федя, взять мы тебя в свою группу не можем из-за возрастного ценза. – Видя, что малец непонимающе моргает глазами, добавил. – Мал ты ещё пока для настоящих операций. Хотя вижу, что парень ты боевой. Правда Шмель тебе для оперативного псевдонима как-то ещё не подходит. Ладно, решено, берём тебя на довольствие в качестве воспитанника, сына полка, так сказать. И звать мы тебя будем Муха.