Глупая сучка

Орзаммар сияет тысячами огней в полумраке — Алмазный квартал во всем своем великолепии, возвышается над Пыльным городом, словно недостижимая гора, тянется вверх, к бесконечной вышине.
Жители Пыльного города жадно ловят воздух, пытаясь ощутить запахи квартала богачей — запахи чистой кожи и волос, горячей еды и дорогой выпивки. Для них мир знати — незнакомый мир, полный неги и роскоши, где есть все, чего только можно пожелать.
У клейменных нет ничего. Зачастую даже дома нет. Многие привыкают, многие умирают, не достигнув зрелости.
У клейменных несладкая жизнь, в которой каждый — сам за себя. Хочешь чего-то достичь — убей. Не можешь убить — убьют тебя.
Простые правила, не требующие размышлений. Жители Алмазного квартала говорят, что в Пыльном городе живут звери — и они недалеки от истины. Окруженные ненавистью и презрением всех прочих каст, клейменные по праву называются животными — они коварны, безжалостны и изворотливы.
Для Броски Алмазный квартал — это мелькание цветных одежд и многоголосый шум. Квартал кажется ей, ребенку убийц и разбойников — миражом, реальным и вместе с тем призрачным.
Ее так же, как и остальных, влекут огни домов и дорогие складки одеяний, мечты о жизни в сказочном и недостижимом там — там, где не нужно продавать себя и свои услуги за жалкие медяки, где служишь не ты, а служат тебе.
Но Броска не видит смысла в глупых и наивных мечтаниях, когда у нее есть своя жизнь, которую не изменить. В этом мире нужно выживать — в этом мире не любят праздных мечтателей.
Броска как никто знает, как выживать в мире, где улыбка друга может превратиться в оскал, где неоткуда ждать помощи.
Борись и выживай — или сдохни.
Броска рано научилась убивать — ради жилья, ради лишнего обрезка еды, ради собственной безопасности и безопасности сестры. Кровь на лезвиях ножей, ноги, прилипшие к окровавленному полу, запах крови, который кружит голову и вызывает желание срыгнуть... Очередное бездыханное тело в темном мешке, которое тайком нужно выволочь на улицу и оставить гнить в темном закоулке.
Трупы в Пыльном городе не задерживаются. Слишком много голодных ртов на отшибе Орзаммара.
В Пыльном городе убивать легко.

Броска и Леске бредут по Общинным залам, жадно принюхиваясь и приглядываясь к товарам с поверхности — к книгам и зельям, духам и шелкам, не решаются подойти и прикоснуться, поглядывают на все это великолепие со стороны. Их часто толкают и поливают бранью — Клейменным не положено мешаться под ногами знатных гномов, их место — в Пыльном Городе. Друзья уже привыкли к этому и не обращают внимания.
— Смотри! — Леске тянет Броску за рукав, тащит вперед и ловко хватает лежащий на прилавке еще горячий хлеб. Броска со смехом следует его примеру, и они бегут, прислушиваясь к воплям разгневанного торговца. Быть обворованным клейменными — настоящее оскорбление для добропорядочного гнома — и от прилавка с хлебом тут же отходят покупатели, скриви губы в презрительной гримасе.
Друзья отбегают подальше, за угол, где с удовольствием поедают украденное — хлеб горячий и очень вкусный, и скоро от него остается только запах на кончиках пальцев и крошки на одежде.
— Вот она, прекрасная орзаммарская жизнь, — улыбается Леске, раскуривая какую-то вонючую дрянь и протягивая косяк Броске. — Убийства, роскошь и темные углы. Знаешь, сальрока, мне, пожалуй, даже нравится.
— Нравится жить в дерьме?
— Нет, подруга. Нравится, какую свободу действий предоставляет такая дерьмовая жизнь.
Броска неопределенно хмыкает и затягивается. От самокрутки Леске першит в горле, зато в голове пустеет. Сознание гномки тускнеет, Леске уплывает куда-то далеко. Мысли разбегаются, и невозможно сфокусировать взгляд на чем-то одном.
— Эй, сальрока! — Броска с трудом открывает глаза и видит перед собой кривую улыбку Леске и смеющиеся глаза. — Я смотрю, ты отрубаешься, моя маленькая избалованная сучка.
Броска фыркает, делает еще одну затяжку и пытается потушить окурок, но не чувствует собственных рук. Окурок выпадает из пальцев на каменные плиты. Гномка пытается его поймать, но замирает, разглядывая свои собственные руки, которые расплываются перед глазами и улетают прочь.
Броске кажется, что она отделяется от своего тела, парит высоко-высоко и видит себя со стороны — бисеринки пота на бледном лбу, неровные передние зубы за растянутыми в сонной улыбке губами, коротко стриженные темные волосы и худенькие запястья, длинные пальцы, в которые, кажется, навечно въелась несмываемая грязь. Ее темные глаза от наркотика кажутся больше, чем они есть на самом деле...
Маленькая избалованная сучка, так Леске сказал? Да, так и есть. Бедная глупая сучка, греющая чужие постели за пару серебряков и скрашивающая собой чьи-то особенно одинокие ночи.
Сучка, которая убивает ради благополучной жизни своей сестры. Цепная сучка Берата и шлюха Хартии.
А ей, похоже, совершенно все равно, во что превращается ее жизнь.
— Поднимайся, сальрока! — Леске снова появляется рядом, выступив из танцующих вокруг теней, тянет ее за руку и глупо хихикает.
Броска сонно моргает, слабо улыбается и силится ответить, но не может шевельнуть распухшим языком. Голова безвольно качается из стороны в сторону, как игрушечная.
— Признаться, такая ты нравишься мне гораздо больше, — бормочет Леске, подхватывая подругу под руки. — Меньше говоришь, меньше шумишь, и напоминаешь мне мою покойную бабушку.
— Пошел в задницу, Леске, — хрипит ему на ухо Броска, с трудом поднимаясь на ноги. — Иначе отправишься в гости к своей бабушке. Навсегда.
Потом они с Леске медленно бредут обратно, держась за руки — а Общинные залы смыкаются вокруг них, словно каменная мышца. Свет слепит глаза, а гул голосов оглушает и вызывает в голове пустое эхо. Броска смеется, налегает на плечо Леске, за что получает слабый толчок в ребра и хлопок пониже спины.
От них шарахаются, как от прокаженных, брезгливо поводя руками, словно одно присутствие Клейменных может запачкать чистые кастовые руки.
— Пошли прочь! — надрываются стражники, замахиваясь на друзей кулаками. Броска не успевает увернуться, и рот наполняет железный привкус крови. Она с улыбкой оттирает тыльной стороной ладони кровь, любуется красными разводами на своей бледной коже.
— Убирайтесь, слышите! — кричит закованный в доспехи гном. — Дорогу принцессе Эдукан!
Броску и Леске отволакивают прочь с дороги, освобождая путь молчаливым дворцовым стражникам, окружившим плотным кольцом рыжеволосую гномку.
Броска встает, опираясь на стену, с интересом разглядывает ее — единственную дочь короля Эндрина. Удивительно, как только под ноги ей не бросают лепестки наземных цветов.
Дочь Эдукана красива, при оружии, с роскошно убранной косой, с твердым взглядом темных глаз и квадратной челюстью, выдающей черты упрямой натуры.
На какой-то миг взгляд принцессы Эдукан встречается с глазами Броски — и в ее взгляде гномка не замечает презрения или ненависти.
— Оставьте их, — приказывает она снова замахнувшемуся стражнику. — Они не в себе.
Гном с видимым сожалением отпускает Броску, вытирает руку о штаны и удаляется, гордо задрав голову.
Избитый Леске смотрит вслед процессии, слизывая кровь с подбородка.
— Сама принцесса заступилась, ты слышала, сальрока? Кому расскажешь — не поверят!
Броска ухмыляется в ответ и помогает другу подняться.
— Конечно же, не поверят.
Переглянувшись, они заходятся глупым смехом и, покачиваясь, уходят в тень, оставляя за спиной Общинные залы, полные неги и роскоши.
Дома Броска с упоением рассказывает сестре про то, как их с Леске не позволила избить сама принцесса Эдукан. Рика улыбается, нахлобучив на горячий лоб сестры пахнущую помоями тряпку и качает головой.
Она не верит — никто бы не поверил.
Броска обижено дует губы и отворачивается к стене, сосредоточенно грызя ногти на пальцах.
Она думает о том, что, быть может, в Орзаммаре грядут перемены. Ведь перемены начинаются с малого.
С защиты неприкасаемых, например...