Ссора

Закралась в сердце Тоска. Серая, мрачная, как осеннее небо, пьяное от бесконечного дождя. Постепенно, день за днем, Тоска разрасталась, расплывалась по венам легкой истомой, опуская руки и подкашивая колени. В минуты острого приступа, когда  Тоска, разбавленная Унынием и Роптанием, в чаше Терпения доходила до края, готовая выплеснуться из телесной оболочки смесью из невысказанных Обид и Претензий, наступал странный момент, похожий на чей-то жадный глоток из переполненной чаши. Этот глоток оставлял послевкусие едкой Горечи, разъедающей стенки усталого сердца. Его хотелось заесть пряным хлебом, запить сладким чаем. Но эта ложка дегтя, обжигая жизненно важные органы, всасывалась в кровь и неслась по телу, опрокидывая его на софу и до утра обездвижив.
 
Утром Тоска возвращалась; как преданный виноватый пес, свесив голову в немой мольбе, она привычно брала за руки, опускала плечи и тяжелые веки бесцветных, понурых глаз.
Она ходила на работу, ходила за покупками, оплачивала счета и писала короткие письма. Она отвечала на телефонные звонки, иногда чуть уступая место минутной Радости и даже пропадая на день другой в недрах большой, необъятной души. Но как блудный сын снова и снова возвращалась на зов Разочарования, Обиды и Гнева.

А однажды они все, не уступив друг другу, сцепились в схватке. Ком из острой Боли, бесконечной Тоски и Злости столкнулись с нападками из Претензий, накопленных годами, Отвращения с привкусом той самой Горечи и Крика, выплеснувшегося из чаши Терпения. Отголосками сотен Претензий Крик взрывной волной прокатился по воздуху. Воздух вдруг накалился до предела и лопнул, как стеклянный шар, рассыпавшись на мельчайшие осколки у ног. На них наступали, но не чувствовали Боли – она пряталась где-то у солнечного сплетения и глухо стучала о ребра, то набирая темп, то сбавляя его, то замирая где-то у огалделого сердца.

Горький ком, кипевший  у горла смесью самых громких слов, приправленный Гордостью, Ревностью и Тщеславием , разлился по щеками реками соленых слез и из недр избитой, покалеченной души хлынул волной Самобичевания.

Воздух стал невыносимо горьким, тяжелым, густым. В нем, словно загнанное в угол, металось эхо рваных фраз. Последний усталый Крик замер между Страхом и Паникой, затрясся в приступе Отчаяния и - вдруг треснул надвое, как скорлупа ореха; раздавленный, растоптанный осел на языке немым «прости».  Тяжелый воздух упал к ногам первыми объятиями. Тоска, трусливо прячась в уголки души, истерзанная и искалеченная, успела опустить руки и оставить на губах невыносимый привкус Вины. С языка слетела чуть слышная Мольба и застлала глаза, полные слез.  «Прости», - закричало в тишине. «Прости», - бросилось к ногам и нанесло смертельный удар по умирающей Тоске.

Тоска не появлялась еще долго. Без нее в душе сначала было пусто и одиноко. Было даже невыносимо и страшно. А потом в потоке радужных дней о ней забыли… И вовсе вычеркнули из памяти, изменив с Улыбкой и целительным Смехом.

Пристыженная, изгнанная с Позором и Стыдом, Тоска не появлялась еще долго…