Что скрывает хиджаб
Ведь приблизившись к этой разномастной, разновозрастной толпе, придется решать дилемму – сколько дать денег, что бы не прослыть скупердяем, но и самому не остаться без сырокопченой колбаски. Кроме того, запашок от этой братии распространяется такой, что все предположения о возможности древним человеком охоты из–за засады, кажутся абсолютно беспочвенными. Любой зверь почуял бы наших предков за километр.
Но этим, современным охотникам до чужого кошелька, прятаться резона нет. Наоборот! Они стараются быть на виду; выставляют свои грязные ладошки, и жалобно глядя вам в глаза, одновременно стараются заглянуть в портмоне, дабы оценить вероятность успеха, которой зависит не от ловкости тела и крепости зубов, а от способности вызвать жалость и милосердие.
Вы же, проходя сквозь строй бедолаг, расставаясь с мелочью, радуетесь, замечая, как с каждым шагом, с каждой подаренной монеткой взрастает уважение к самому себе. И когда процесс одаривания закончен, вы уже мните себя равным Антонию Великому, и искренне негодуете на местных властей, за их недогадливость! Ведь, как было бы приятно, совершив акт милосердия, подойти затем к огромному, во весь рост зеркалу и долго любоваться собой! Впрочем, улыбаясь при этом весьма застенчиво.
Помимо указанных удовольствий, на фоне всей этой голытьбы, начинаешь ощущать себя человеком зажиточным и вчерашние мысли о собственной неполноценности сразу же куда – то исчезают.
Если же повезет и представится возможность облагодетельствовать чистенькую, сухенькую старушку, нашей с вами национальности, то блаженство просто переполняет вашу душу. И появляется твердая уверенность, что наконец то, обнаружена пресловутая российская духовность,которая, по мнению одного весьма умнейшего человека, более похожа на привидение - все говорят, но никто не видел.
В течении долгого времени, источником самолюбования для меня, и служила одна такая попрошайка, перебивающаяся милостыней на входе в универсам.
Она просила подаяние молча, можно даже сказать с чувством собственного достоинства, наводя жертвователей на мысль, что бабушка является скорее жертвой системы пенсионного обеспечения, чем пагубных привычек. Это обстоятельство придавало старушке ореол мученицы, и помимо вполне понятного желания помочь, в подаянии виделся своеобразный вызов системе. Другими словами, давали охотно и много. В том числе и я.
Но однажды, произошел случай, поставивший крест на моей карьере помощника сиротам и убогим.
Случилось это так. Подъехав в один из дней к универсаму, я, прежде чем войти внутрь, стряхнул капельки дождя со своей куртки, постучал ногами о кафельную плитку, стараясь избавить подошву от налипшей грязи, и за это время, рассмотрел за стеклянной дверью знакомый сгорбленный силуэт той самой старушки. Естественно, приблизившись в ней, я уже держал наготове некоторую сумму денег, которую и вручил торжественно натруженной ладони, получив взамен едва слышное: «Спасибо. Дай Вам Бог здоровья»!
«И даст!» - подумал я – «А почему бы не дать? Вон как мелочь звонко переливается! Как колокола на колокольне в воскресный, или праздничный день!»
Довольный собой, я посетовал на отсутствие зеркал и вошел в царство торговли. Совершив необходимые покупки, на обратном пути заглянул в киоск; отоварился газетами и журналами, и когда укладывал их в пакет, стал свидетелем одной неприятной сцены.
Обласканная мною бабушка, неиссякаемый кладезь самодовольства, по-прежнему стояла на своем месте, устремив взгляд на противоположную стену, будто рассматривая на ней причудливый орнамент своей судьбы и вспоминая лучшие годы жизни. Старушка, несомненно, стыдилась своего нынешнего положения, попасть в которое, будучи белофартучной выпускницей какой – нибудь советской школы, конечно же, и не помышляла.
Картина эта так растрогала меня, что я решил нарушить принципы и на выходе из магазина, снова дать бабушке денежку.
И ей будет хорошо, и мне здоровья прибавиться. Но далее случилось то, о чем я вспоминаю до сих пор с чувством стыда и брезгливости.
К «моей» бабушке – нищенке, источнику законного и прикормленного самоуважения, приблизился молодой человек. Был он весь какой-то круглый и напоминал мне почему-то медовый пряник в сахарном сиропе и присыпанный сверху героином. У него всё было круглое - лицо, голова, уши, шея и даже нос. Весь такой упитанный, самодовольный, но глаза, при этом, как холодная телятина. можно намазать горчицей и на вилочку...
И это убожество, шаркнув ножками, замерло на минуту возле старушки. Стоя с отрешенным видом и часто моргая «телятиной», оно незаметно, ловким движением опустило руку в карман зеленого пальто надетого на бабушку, широкой, ковшеобразной ладонью выгребло оттуда мелочь и бумажки, а потом, так же незаметно перегрузило добычу в карман своей куртки. По тому как в этот момент напряглась бабушка, я понял, что она хорошо знакома с этой тяжелой ладонью и вряд ли её воспоминания связаны с лечебным массажем. Вероятнее всего, телесные наказания для бабульки не пустые разговоры о временах крепостничества, не фантастика, а вполне реальные будни, прекрасно уживающиеся с эпохой компьютеров и полетов человека в космос.
Детина, перегрузив деньги, удивительно незаметно для своих габаритов, исчез.
Мне стало ясно, что приходил работодатель и, вспоминая его круглый затылок, я почувствовал себя глубоко обманутым. Не могу сказать, что часто и очень уж много подавал бабушке, но обида все равно была очень сильной. По каким-то неуловимым признакам, было видно, что этот наглый тип, скорее всего, приходится старушке внуком, или внучатым племянником. Не желая вникать в тонкости семейного бизнеса, я понял, что любые разбирательства здесь бессмысленны, и пошел прочь, избавив себя в дальнейшем от роли кормильца великовозрастного дитяти и его собутыльников, и постаравшись как можно быстрее забыть этот досадный эпизод.
Но, пару месяцев спустя, попав на городской рынок; место, раздражающее меня своей сутолокой, шумом, и гамом, вдруг замечаю на входе свою старую знакомую, стоящую с протянутой рукой. Так же обнаруживаю, что некоторые из посетителей рынка, щедро подают бабушке. Я грустно улыбнулся, и намереваясь проследовать с ледяным спокойствием мимо попрошайки,уже сделал шаг, как вдруг замечаю, что со второго этажа спускается высокая девушка в длинной юбке, светлой кофте, и в головном платке, именуемом хиджаб. Она подходит к работнице попрошайнического фронта, протягивает ей стакан кофе,и картонную тарелочку, на которой чинно расположились сосиска в тесте и пирожное.
И ЧУДО! Старушка, эта напичканная консервантами мумия,всегда неподвижная и отрешенная, неожиданно расцветает такой искренней, весенней улыбкой, что я застываю на месте.
Девушка в хиджабе, только что, преподала мне урок истинного, не шаблонного милосердия. Она, так же как и я, несомненно знала о наличии работодателя, но в отличии от меня, не стала попусту обижаться, а купила старушке еды, надеясь, что «внучок», не вынудит бабушку отрыгнуть пищу, как это заставляют делать своих родителей птенцы.
Но и не кофе с пирожным, вызвали на лице старушки счастливую улыбку. Когда девушка передавала еду, у увидел в её глазах любовь. И бабушка несомненно её увидала. Потому и расцвела.
И пусть на краткий миг, но старушка поняла, что её кто –то любит. Пусть чужой, незнакомый человек, пусть не в косоворотке, а в хиджабе. НО ЕЁ ЛЮБЯТ!!!И в ней, впервые за много лет, увидели человека, а не попрошайку.
Ярлыки и стереотипы вещь опасная. Навешивая их, мы сами того не замечая, вешаем их и на свои глаза. И тогда можем не рассмотреть, что под хиджабом, где мы почти всегда боимся обнаружить пластид, вполне может биться действительно милосердное, доброе сердце, у которого можно многому научиться.
Свидетельство о публикации №213010601959