Маршрут К

Я как отчалился с последней ходки – разленился вконец. Завязать еще решил там, на зоне – возраст, пальцы уже не такие верткие. Одни врачи говорят – артрит, другие – подагра, третьи – еще какие замысловатости. Но факт – квалификацию потерял, оттого и загремел. Ну и... какой резон мне из своей берлоги высовываться? Разве что – до магазинчика под домом, где в смену Нюши можно и кредитнуться необходимым. А так... Мну диван, сверлю телик, удивляюсь – откуда у меня сегодняшнее курево, когда не Нюшин день, но в основном – читаю. Привычка просвещаться накопилась в неволе. Правда, глаза уже стали буквы размывать, а ведь смысл – унюхиваю! Заварю чифи... нет. Сердечко чифирь давно не тянет. Да и индюка в кораблях сегодня не достать – мучу купца из пакетиков с чайной пыльцой. Иногда добавлю глюкозы, если объявится – тогда приходится удивляться не только наличию пакетированной пыли. Так вот. Однажды, как обычно, лежу на на... нет. Уже на диване своем. С купцом,  с артритом и найденной у лифта книжонкой в руках, скажем прямо - когда-то виртуозных, смолю папиросу, почти ощущаю текст, как – дзынь! Я аж припрыгнул! Книжка, выпав на пол, облила себя купцом из разбившейся рядом последней в доме чашки – трофей безудержного соблазна в магазине «Китайский фарфор». Дзынь! От жуткой резкой боли в нижней спине,  трактующейся одними  врачами как  – радикулит, другими – остеохондроз, третьими – еще какой-то похероз, не то –лёз, у меня отпала челюсть. Дзынь! Папироска, покончив с и без того дырявой майкой, начала выжигать пупок. Вскинув руки, вылетаю с пятнистого от припадочных бычков дивана, громко ойкнув от жгучего прострела в коленных суставах и, айкнув, падаю на боль, окончательно размельчив китайский фарфор. Дзыыыыыыыыыыынь! ...Не буду долго мучить адом – я таки дополз до неожиданно воскреснувшего телефона и был вознагражден!

Звонил «Ажур». Тоже щипач. Так же - бывший. Ему молотком отбивали охоту. Сейчас – сторожит дачу в «Серебряном Бору». Сутки - через двое. Платят, говорит. Хозяева в монтекарлах живут, дача – пустая постройка. Вот «Ажур» и еще кто-то посменно этот вакуум и сторожат. Вакуум... Хм... Так вот... У «Ажура» мать померла, нужно ему съездить на недельку в деревню к ней, повидаться наконец. Чтоб место свое золотоносное не терять - нашел к кому обратиться! Говорит, попрошу сменщиков заменить – обратно точняк не попаду. Конкуренция! Заручился – с получки отбашлит меня по-царски. А я что – против? Ну, он мне подробно рисует маршрут, что и как доехать, где пересесть, где нырнуть, где выметнуться, то да сё, на конечной, типа - встретит. Типа, я свой город не знаю... или родной транспорт... Вобщем - договорились. Повесил трубку, почесал темя – лень выскреб, потер пуп через дыру в майке и только скумекал... Денег-то на перекладные - нет! Соцкарточки и обратной связи с «Ажуром» – тоже. А человечище будет ждать, ему на панихиду надо успеть. Считаю: 30 + 30 – это маршрутка от дома до метро и обратно. В подземелье попасть тоже нужно раза два – туда и возврат. Это еще 56 рубликов. К «Ажуру» и от него транспорт встанет еще в полтинник, а то и все те же 56 целковых. Итого – приблизительно понятно...
Решил я у соседа, Лёньки Гунусова занять. «Гнус» мой сверстник – шестидесятник, хипповал, когда я по толпам шуровал. Вряд ли откажет. Короче – звоню в дверь напротив.
Выслушал «Гнус» меня внимательно, пялась из амбразуры между шерстяным колпаком и внушительным респиратором на живот и ниже. Сковырнув белый осколок из моего колена, поинтересовался сквозь респиратор - когда, мол, пенсию успел наработать, с которой верну долг в 200 рэ. И, не дождавшись ответа, глухо объявил:
- У меня – последняя пятихатка, старик... Хотя... пока я на больничном, они без надобности... вроде... Погодь.
Спустя 12 секунд мне была протянута пятисотрублевая купюра:
- Все не нужно, но сдачу – верни.
На том дверь и захлопнулась.
Последнее – верни, просочилось из респиратора четче всего, неотступно проводив купюру в моих руках аж до самого порога противоположной квартиры.

Времени на марафет уже не хватило. С пятидневной седой щетиной, в несколько неглаженных штанах, с твердыми мыслями вернуть сдачу, разве что еще куревом надо бы запастись, подхожу к остановке с ожидающей  маршруткой. Вы не подумайте чего - вид вполне пристойный, но года выдает, спиртным не пахнет – и без врачей нет тяги.
Смотрю – маршрутка отъезжает. Схожу с тротуара навстречу, замечаю, что рядом с водителем одно кресло свободно. Считав мои мысли, маршрутка подставляет мне дверь в кабину. Открываю, вмещаюсь на пространство в полягодицы, нехотя уступленное неторопливым перемещением своего нижнего костлявого торса ближе к водителю одетым во все черное длинноносым долговязым парнем, захлопываю дверь, маршрутка трогается.
Правый торец ворона неприятно ощущался моей сущностью, охлаждаемый с другой стороны стойкой водительской кабины. Тиснув воронье соседство, умудряюсь достать пятисотку из кармана, протягиваю водителю-таджику, а может и узбеку. Тот, продолжая рулить, ловко выхватывает купюру, которая мгновенно исчезает в кармашке, нашитом на ребре сиденья кресла меж икр его ног, той же рукой шарит по коробкам с металлом на торпеде, собрав мне сдачу. Беру мелочь – жду четырехсот рублевый остаток в бумаге. Водитель-кыргыз решает рулить двумя руками, дипломатично намекая на окончание сделки.
- Я дал пятьсот рублей... – декларирую после недолгой паузы и чувствую зародившееся сзади любопытство салона.
- Сто! – прикаркнув, сосед отводит взгляд с лобового стекла на меня.
- Ви разви сто ни дали? – простаком улыбается водитель-казах, почему-то не глядя запуская всезрячую руку-кассир в казну на седле.
- Стольник был. Я видел. – не унимается ворон.
Ну, думаю – попал... Проносится образ впавшего в депрессию «Гнуса» без респиратора, за ним - состарившегося в ожидании на конечной остановке троллейбуса «Ажура», потом, молнией – банда! ВОР-ОН и туркмен – подельники! Поднять кипиш – ментов примагничить, в кармане, вместо паспорта – справка по форме «Б», нет денег на сфоткаться в размер 35х45, да и на оплату квитанций тоже.  Отогнав предательскую мысль из разума, что может, из-за близорукости - я, а из-за респиратора - «Ажур», перепутали купюры, выхожу из ступора.
- Я дал пятисотку! – твердо и уверенно держу себя в руках, сверля правдой глупоулыбчивого монгола. Затем, пытаюсь почистить перышки ворону:
 – А ты какого встреваешь в чужой базар? Свидетель!?! Глаза-то - разуй!
Ворон приближает носяру, видимо придавая себе этим грозность:
- Не ори на ухо!
- Я не ору! – говорю в клюв. – Сиди и не встревай! Вы мне должны вернуть еще 400 рублей!
Тут ворон прыгает на мои колени, хватает за грудки, начинает гнуть мой сопротивляющийся насилию корпус через короткую спинку кресла в салон, налегая всем своим весом. Прежде чем увидеть верхтормашные ноги пассажиров партера салона маршрутки, замечаю, как вьетнамец из кармашка-накопителя достает казначейской клешней ворох купюр, не поднимая руки, вертит ею меж колен, сопровождая обозрение круговыми движениями свисающей с шеи головы.
- Ты чего вытворяешь, урод?! Слазь, гнида! – артачусь, пытаясь выйти из моста через межсалонное пространство.
- Я сказал не ори! – вороново тело продолжало наседать.
Странное дело... Думаю – где же ты, злость моя? Чтож ты такой безразличный? Будешь так продолжать пятиться – сломаешься в радикулите, а эти ублюдки кинут тебя на 400 рупь! Пока удивлялся своему деформированному до неузнаваемости инстинкту самосохранения, ворон меня выпрямляет, открывает дверь и уже начинает пихать туда, на проносившийся асфальт.
Маршрутка останавливается посреди потока машин. Люди начинают выходить из салона, но не расходятся. Некоторые прикуривают сигареты, смотрят, как я, упираясь всеми конечностями в стойки, неестественно спокойно выдаю им гримасу улыбки.
Слышу голос китайца:
- Эээ... Хватъитъ, да... Я нашол... Вот. Пицот рублей била...
- Пусть он выйдет! – кричит ворон.
До меня доходит – если выкинут, то я лишусь еще 30 ефимок! Вконец оборзели!
Сделав усилие, спиной отшвыриваю мерзкую птицу на сына корейского народа, захлопываю дверь, вытянув руку, заключаю в артритные пальцы воронье горло, блокирую его лапки своими ногами, вдавливая носастую голову в переставшего улыбаться японца. То ли от неожиданности, то ли от фактически реального соотношения сил, но особого сопротивления не чувствую. Тряхнув сжатой шеей так, чтоб задеть подбородок, без особого напряжения сдерживаю его попытки рыпаться.
- Выйдите – разбирайтесь! Опаздываем! – слышу, пассажиры докурили.
Отпустив переставшего дрыгаться ворона, поправляю на себе уже по праву мятую рубаху:
- Поехали... Сдачу верни.
Водитель-азиат передает мне четыре сотки, заводит машину. Пассажиры вваливаются обратно. Убирая деньги в карман, боковым зрением слежу за пернатым – прокручиваю в мозгах траекторию удара, если дернется.
Маршрутка трогается, занимает свое место в потоке – едем к метро. Ворон отдышался, на меня не смотрит, вроде – присмирел. Достает мобилу, звонит.
- Алё, Сань... Подгреби к остановке минут через пять... Ага... Надо, говорю...
Убирает телефон.
- Подмогу кличешь? – усмехаюсь ему. - Валяй... Ты полюбасу неправ.
Сам думаю: «Теперь их будет двое... Так это – хрен с ними... Но на драку в общественном месте мусора точно среагируют... Надо как-то их увести на задворки...».
- Пажмити друг друга руки! Мирица нада...
С недовольной укоризной смотрю на идиотскую улыбку водителя-миротворца, собираюсь прокомментировать его предложение, как маршрутка останавливается на остановке у метро. Открываю дверь, выхожу, ощущая, что замолкший ворон и не собирается выпархивать за мной, с силой захлопываю дверь. Сделав первые шаги, чувствую тяжесть в них и дикую боль в побывавшей в несуразных позах пояснице, но, не сбавляя темпа и  не оборачиваясь, поднимаю руку с выставленным средним пальцем, иду к подземке. 

В очереди за билетом метро достаю монетки, пытаюсь из них сварганить бессдачную комбинацию в 56 звонких – хватит приключений... Ничего не получается! Ни глаза, ни номинал монет не дают решить эту задачку до момента, когда оказываюсь перед окошечком кассы – бросаю в лоток сторублевку:
- На две!
Кассирша, крашеная пенсионерка с лисьей мордочкой, убрав мою купюру в ящик, подготавливает сдачу, давит кнопки на кассе, в табло которой высвечивается: «На 1 поездку».
- Я просил на две поездки! – кричу в окно.
Лиса, зыркнув по моей седой щетине и прищуренными глазами, невозмутимо высвечивает очередную аналогичную надпись на табло кассы, бросает в лоток два билета, чек и сдачу. Выгребаю, считаю под нетерпеливыми взглядами сзади стоящих и укоризненным из кассы. Нервничаю немного – арифметика на ощупь не сходится. Вместо 44 – 39! Пересчитываю монеты – снова 39. Поднимаю взгляд на лисоватую.
- Вот ваш пятак! Оставили в лотке. Очки бы заказали!
Беру пятирублевку, отхожу в сторону, так, чтоб кассирша меня не видела, но руки ее мне были заметны. Смотрю – очередной пятак занимает место под стенкой окошечка, у самой кромки лотка. Ну лиса! Схемка становится для меня понятной: сдача выдается на пять рублей меньше, а в случае пересчета и обнаружения недодачи – пятак ловко занимает место в лотке. И с количеством поездок мухлюет! Выборочно, конечно, избирательно. В крайнем случае – оплошность, не более... Кругом – жулики!

На эскалаторе прикидываю чистый доход патрикеевны... со всеми отчислениями крышующим... все одно выходит – ого-го! И вот на этом «ого-го» кто-то изнутри, моим же голосом, вклинивается в ход непростых подсчетов: «...Стоп, Федя! Что это чужую капусту сповадился перебирать? Что с тобой, «Факир»?! Кем был – кем стал?! Где здоровье? Где деньги? Где уважение? Кому ты нужен, Федя-«Факир»?»... Ответов у меня не было.
 
Ответы приходят сейчас. После того, как торчащее портмоне из заднего кармана джинс фраера в переполненном вагоне метро спровоцировало меня на изъятие.
И поэтому, теперь, лежу я на на... нет. Лежу на шконке санатория – ИУ больничного типа строгого режима, конечной остановке маршрута моего разваливающегося организма. Все врачи говорят, что у меня – неизлечимая клептомания.  Остальные неизлечимости – следствие от нее.