Папа на небесах

               
С тех пор, как умер папа, у нас с сестрой есть свой человек на небе.
Мы не смогли выбрать тропу ни к одной из религий, но как и все, в минуты тревоги и страха поднимали глаза к небу, дабы заручиться какой-то высшей поддержкой. Не особенно верили, но очень надеялись на незримую смутную силу, молились и просили, чтобы она помогла и спасла.
 Теперь, доселе безликая небесная сила, приняла образ нашего незабвенного папы, который смотрит там за нами, хранит и бережет. Главное – любит.

Когда он был жив, вокруг него  двигалось всё – семейные события, наши жизни, мамина судьба. Он был целой планетой, а мы крутились по одной орбите - вокруг него, ради него. Нянчились, заботились, баловали.
Жили его болезнями – приобретенными от пристрастий и посланными Божьей волей, его вечными увольнениями и небезопасными приключениями, его азартными интересами и авантюрными идеями, его мечтами и фантазиями.
Однажды загоревшись, он затеял перевезти семью из родной Казани в сибирскую неведомую даль. Самим переездом занималась мама - за папой была эмоциональная составляющая: пылкие речи, восторженные возгласы, блеск в глазах. Потом он страстно затосковал по  любимому городу, рвался назад, и  все  мы по очереди пережили ностальгию и желание немедленно сесть в поезд и уехать, но пообвыкли и со временем грусть-печаль сошла на нет.

Уже выросли мы, родились внучки, а он разбирал свои фонарики, копил ножички, хранил проводочки. Вечный мальчик, вечный сирота. «Я не видел своего отца» - повторял он все время. «А я видела – думала я, - и ничего хорошего». Однажды, в недобрую пору, сказала эту фразу ему. Он обиделся, но не смертельно, не допуская близко к сердцу. Понимал, что я могу так говорить, есть на то причины. Только к концу жизни он привык ко мне, нелюбимой дочери. Принял, пожалел, привязался. Если много лет верно служить, быть рядом, слушать-внимать, лечить-кормить  –  можно заслужить некоторую родительскую приязнь, отцовское расположение.
Услышав в 10 лет от него (выпившего, зачем-то решившего откровенничать) слова «А я ведь тебя не любил, когда ты родилась», я не удивилась, как будто всегда это знала, догадывалась. Но все же до конца  не верила, что родители могут не любить своих детей. Тут же была правда без прикрас -  будто один ребенок делится своей тайной с другим. Он понимал, что это неправильно, нехорошо – не любить своего ребенка, но ничего не мог с собой поделать. Что же делать, если не нравится ему эта девочка, хоть и родная по крови. Это ведь так понятно – мы все разные, кому-то нравимся, кому-то нет. Получилось, что обожаемому отцу как раз нет… Но я простила ему эту нелюбовь сразу, поскольку любила безответно - беззаветно, за двоих, как потом всегда прощала обиды, о которых он горько сожалел перед смертью. Помнить – помнила, но не винила,  да и своих безжалостных слов в его сторону не забывала.

Вернувшись с его похорон, мы с мамой, совершенно одинаково, почувствовали необычайную пустоту в квартире. Папы не было, он улетел. Это физически ощущалось настолько ясно, что воспринималось неким прикосновением к тайне смерти – небытия. Так вот что бывает, когда человек умирает – он улетает. Ничего не остается от него в доме, где он жил, болел,  умирал. Великая и немая пустота. Не дожидаясь ни трех, ни девяти, ни сорока дней, папа покинул нас, исчез, растворился. Почему-то мы испытывали странную легкость – не облегчение от свершившегося исхода неизлечимой болезни, а именно легкость как отсутствие страданий. Все кончилось. Не было мыслей, что он уехал, вышел куда-то и сейчас непременно вернется.  Было четкое и где-то даже спокойное осознание того, что он ушел туда, куда должен был уйти, несмотря на наши усилия, старания, молитвы. Смерть - как факт биологической жизни. Если бы в нашем сознании не было места понятию смерти, мы бы сходили с ума всякий раз, когда кто-нибудь умирал рядом. Теряли рассудок от ее непоправимости, неизбежности, бесповоротности. А тут поминки, суета на кухне, жизнь продолжается.

В фильмах меня часто поражали герои, которые  умудрялись говорить и даже что-то делать после смерти близких. Я думала, что просто лягу рядом и умру. Или забьюсь в угол, спрячусь под кровать, буду молчать и рыдать. А ничего – смогла и говорить, и готовить еду, и жить дальше. Как сказала одна женщина, похоронившая за долгую жизнь многих родных: потом будет просто другая жизнь. Эта - кончится вместе с ушедшим, и начнется иная. Сначала – горькая, с взрывами ночных рыданий, со стойким  чувством вины, мучительным ядом воспоминаний и болезненным хороводом  сожалений. Потом, спустя какое-то время, накал переживаний утихнет,  боль потеряет остроту. Папа будет часто сниться, всегда с удивленной и радостной мыслью: «А ведь он не умер». Во сне надо постараться покрепче его обнять и надолго удержать в памяти это ощущение. Испытывая невероятный восторг, ни с чем не сравнимое счастье взахлеб – папа здесь, он жив. Во сне он совсем другой - белый лист без помарок жизни, очищенный своей болезнью и прощенный за всё  по причине смерти. Утром – тоска и нестерпимое желание погладить его худую, несчастную спину. Мой бедный папа...

Сейчас, когда прошло несколько лет, папа понемногу становится  легендарной фигурой, мифологическим персонажем, почти Ходжой Насреддином нашей семьи.  Его любимые словечки, присказки-прибаутки,  гримасы и жесты удивительным образом переходят ко мне по наследству (не знаю, рад ли он такому перевоплощению) и живут своей отдельной жизнью, не соприкасаясь с моей пасмурной сущностью.  Сидя в кухне на его месте, я говорю и реагирую, как он, с улыбкой повторяя маме: «Вот папа сказал бы тебе», в ответ она тихо смеется. Правда, шутить не удается как он – его шутки были легки и виртуозны, появлялись и улетучивались не пойми куда.    Их невозможно было запомнить или повторить, поскольку возникали они не из логики ситуации, а с  неожиданной стороны совершая кульбит, рождая тонкую остроумную фразу.
Все время хочется вспоминать его, в эти моменты он будто возвращается и повседневный,обыденный разговор перерастает в мини-спектакль. Обаяние его личности ощущается даже по прошествии времени. Как верные псы, мы сидим около двери и ждем, что выйдет хозяин и бросит еду (или погладит, или прогонит...) 
Думаем о том,  как бы он мог порадоваться вместе с нами,  попробовать что-то, посмотреть, насладиться. Неловко  пользоваться чем-то хорошим без него, когда вся предыдущая жизнь была посвящена исполнению его желаний, запросов, капризов… «Это масляный торт» - говорила я, принося ему очередное лакомство из магазина.  «Не верю» - станиславничал он, гневно отвергая наклейку от коробки, по его мнению, кремового торта. «Сегодня не было «Футбола» - заранее предчувствуя недовольство, бормотала я.  - «Ну, конечно»  - презрительно кривил он губы, наверное, представляя, как я старательно обхожу газетный киоск стороной. Увы, мне суждено было все время оправдываться,  без всякой надежды на оправдание и нести вечное знамя своей непонятной вины. Кто знает, в чем он меня так несправедливо подозревал: во вранье, забывчивости, лени?  Да мало ли причин было, чтобы не любить. Это чтобы любить, причин не надо.