Hero нашего времени - 2

У мышонка есть мошонка,
Она больше головы.
Он крутой и очень важный,
Говорите ему «вы»!


Когда началась эта любовь к тирану, не мог сказать и он сам. Выявление же причин, лежащих в ее основе, заняло у него не одну бессонную ночь. Возможно, эту странную противоестественную любовь вызвало культивируемое годами чинопочитание и преклонение перед «сильными мира сего», но ведь и объект любви, ни как не тянул на вождя. И хотя телепропаганда и ануслингеры из окружения денно и ношно пытались создать ему образ «национального лидера», в который он ближе к старческому маразму и сам стал верить, в душе он все равно оставался хрупким, застенчивым и душевноранимым подростком из обычного питерского дворика, прятавшимся в минуты опасности на чердаке. Тиран вырос и возмужал, но, как и прежде, периодически убегал и прятался в тяжелые для страны часы. Зная о слабостях тирана, в Кремле, в одной из башен даже оборудовали точную копию питерского чердака.

Злые языки утверждали, что возможно именно эта неуверенность в себе тирана и желание спрятаться от проблем на чердаке и были теми качествами, которые определи эту странную любовь.

В глубине же души он догадывался, о причинах своей странной страсти, но тщательно скрывал ее от всех. Старик Фрейд, будь он жив, назвал бы ее «замещением другого», но, к сожалению, в его практике не встречались пациенты, прошедшие партшколу КПСС. Когда то у него был друг, который служил ему во всем примером и на которого он хотел быть похож. Потом друг погиб, и он стал жить его жизнью. Так началось превращение розовощекого и стеснительного деревенского мальчугана в будущего партайгеноссе. И по странному обстоятельству, хотя в мире, как любил утверждать Дон Хуан Матус, никогда не бывает случайностей, тиран был очень похож на погибшего друга. И так невротический феномен «замещения другого» включил в себя и третье лицо, выведенное на историческую авансцену российской истории Борис Абрамычем.

Но любовь эта пришла не сразу. Это не был сиюминутный порыв всепоглощающей страсти, не любовь с первого взгляда, а скорее долгое и вымученное чувство, какое бывает у засидевшейся в девках невесты, ищущей брак по расчету. И вот когда в конце концов появляется богатый и влиятельный жених и дело идет к свадьбе, выработанная годами осторожность и недоверие к ближнему своему начинают отравлять радость бытия. Всяческими правдами и неправдами, под любыми предлогами начинает она отдалять тот день счастья, к которому шла все эти долгие годы. И вот уже вся родня, все бабки и няньки, включаются в процесс, при любом удобном случае расписывая достоинства жениха, уговаривая и причитая. И бедной невесте ничего не остается как слушать эти назойливые разговоры, и в конце концов согласиться, оставаясь один на одни со своими страхами и опасениями.

Но когда она пришла, это долго вымученная любовь, тут уж пощады не жди. Вмиг она начинает демонстрироваться всем окружающим с той показной пылкостью, которой позавидовала бы и юная Дездемона. И вот уже портреты объекта страсти на всех стенах в доме, его фразы повторяются с придыханием и шепотом, домашним о нем разрешается говорить «либо хорошо, либо очень хорошо». Любое его слово или желание окружается ореолом глубинных смыслов и готово к исполнению, даже не взирая на явную нелепость. А уж если кто в окружении не испытывает восторга от объекта страсти и позволяет себе нелицеприятно высказываться, того «ату» -обрекают на изгнание и вечное проклятие. И на жертву остаркизма набрасывается вся родня со сплетнями, интрижками и злыми языками.

Так было и тут. То ли выработанная годами работы на административных должностях, то ли заложенная от природы осторожность, некоторое время уберегала его от желания стремглав броситься навстречу тирану, в едином порыве «бросая чепчики в воздух» вместе со всей страной, при виде мускулистого торса и звуках мочилово-сортирной риторики. Это чувство крайней осторожности, с годами только усиливающееся, выросло в то, что в англосаксонской культуре характеризуется фразой «мошонка как у мышонка». И когда возникла необходимость помочь близкому человеку, попавшему под дикий и ничем не оправданный прессинг палачей-правоохранителей, он предпочел тихо «умыть руки», как советовал один персонаж из драмы двухтысячелетней давности. И ни давняя дружба, ни чувство благодарности за помощь в обретении высокого социального статуса, не смогли перевесить чащу весов. Маленькая мошонка оказалась сильнее головы и сердца в придачу.

Но вот когда замаячила быстро приближающаяся старость, вот тут уже он стал прислушиваться к уговорам домашних и челяди. А последняя, давно уже расписалась в своей горячей любви к тирану. И даже в едином порыве вступила «в’ЕдРо», как в говно, без сожаления и даже не поморщившись. Тем паче, что в своей маленькой вотчине он так же построил «вертикаль», со всей ее вековой неприглядностью – лизоблюдством, коррупцией, беззаконием, истеричным очковтирательством и «потемкинскими деревнями» по периметру. Теперь и его, каждое утро у дверей кабинета встречала восторженная челядь с блинами и пирогами.

Ведь желание сделать большому начальнику приятно, стало для многих соотечественников основной, а часто и единственной формой сексуального самоудовлетворения, как сказал бы старик Фрейд. А его последователь, Вильгейм Райх, добавил и конкретизировал бы данную формулировку своей: «Ануслизинг - стал основной маркетинговой стратегией на рынке российских услуг», но к счастью для себя, оба не дожили до нынешней России, где вылизывание начальственного зада стало национальной идеей и способом существования. И стоит все российское руководство на одной большой лестнице, упершись лицом в голый зад вышестоящего, а задницей в харю подчиненного, и вроде уже и противно, и дерьмом воняет, и язык не поворачивается, а остановиться нет сил. Вертикаль власти, не хочешь – слазь, да кто ж добровольно слезет, коль вся харя в дерьме и жопа голая, а так в профиль вроде и не видно. В профиль то крутой и очень важный, все на «Вы». И «План Путина» в зажат в кулачке, вместо Конституции и научных трудов.

А ведь еще Лао Цзы писал: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа его любить и возвышать. Еще хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те правители, которых народ презирает…»