Землячка Гончарова

          Откуда Зелёный появился в посёлке, никто не знал. Собственно, не знали потому, что не интересовались. Парень и парень. Правда, фамилия несколько необычная, Зелёный, а сам он был натурально рыжий, и работал не на бульдозере или в шахте, а в сапожной мастерской. Ну и стал Витькой-сапожником. В сапожной быткомбината с недавних пор обосновалась странная пара мастеров. Муж с женой с какими-то, вроде богемными замашками: эдакий шарфик, необычной расцветки блуза. Обоим лет за сорок, и по виду крепко потрёпанные жизнью. Общались между собой на прекрасном русском языке и даже с некоторой утончённостью, типа: «Подай мне, душа моя, эту вот колодочку». Привезли два чемодана инструмента и колодок, получали посылки кожи и сшить могли, практически, всё – от собачьих унтов до модельных женских туфелек. В те времена понятие «обувь от Гуччи» было не ведомо советскому гражданину, а возможность заполучить приличные туфли в местной мастерской, быстро придала супругам определённый статус в посёлке. О своём прошлом они предпочитали помалкивать, и это тоже привносило некую загадочность...
          Я частенько заходил в комбинат к приятелю фотографу и познакомился как-то с его соседями. В сапожной приятно пахло новой кожей, клеем, а работа мастеров просто завораживала. Всё необходимое на расстоянии вытянутой руки, никакой спешки, суеты, но настолько, казалось, легко и быстро кожаная выкройка обтягивала колодку, так точно попадали на своё место подошва или каблук, что от этого действа трудно было оторвать взгляд. Жили муж женой во второй маленькой комнатке, оборудованной со спартанской скромностью самодельным просторным топчаном, парой тумбочек из поселкового общежития и столом-шкафчиком. Висящая на проволоке простыня, прикрывала нехитрый семейный гардероб. К тому времени у меня собралась неплохая, по местным меркам, библиотека и, увидев на подоконнике пару интересных книг, что-то заметил по этому поводу. Так и продолжилось наше ненавязчивое знакомство. Валера бывал у меня, брал кое-что почитать, а я, в свободное время, заглядывал к ним. Разговаривали о чём угодно, и надо отдать должное хозяевам – поддержать могли любую тему, были хорошо начитаны и высказывали интересные суждения по тому или иному поводу. Правда, были некоторые «табу», но это, видимо, как-то связывалось с их прошлой жизнью, о которой они никогда и ничего не рассказывали. Зелёный после работы не спешил в общежитие, и мы вчетвером бывало, засиживались допоздна. Примерно через год Виктор обмолвился, что собирается слетать на материк за женой. Кто она и откуда не уточнил. Сказал только, что присмотрел домик на Быстром и работу ей там нашёл в детском садике. «Быстрый» был участком подземной добычи в восемнадцати километрах от прииска. Туда-сюда курсировал рейсовый «ЛИАЗ», отвозя на смену шахтёров, взрывников, бульдозеристов, которые жили в центральном посёлке. Вскоре оказалось, что жену Зелёный привёз, а через время, встретив его, я узнал, что Гончарова хочет меня увидеть. Какая Гончарова и, причём здесь я!? Всё оказалось довольно просто. Я вырос в небольшом городе на Днепропетровщине и ещё в школе несколько лет увлекался аквариумными рыбками. Сэкономив на школьных завтраках, с баночкой ходил к более старшим, продвинутым рыбоводам за парой скалярий или гурамчиков. Тогда и попал в дом к Юре Гончарову, по вполне доступной цене покупая у него рыбок. На его смуглую, шуструю дочку, лет семи -восьми, внимания особого не обращал. К окончанию школы увлечение моё сошло на нет, а Нина к тому времени превратилась в стройную красивую девушку. Знакомство наше, правда, ограничивалось парой слов при встрече и не более. Зелёный знал, откуда я попал на Север и, видимо, сказал жене о её земляке. Вот так я и получил приглашение на Быстрый...
          Накануне оговоренного визита, как и положено, уложил в кейс бутылку приличного коньяка и коробку конфет, которую выпросил у зав. столовой –моей хорошей знакомой. В советские времена принцип «Не имей сто рублей, а имей сто друзей», свято почитался всеми слоями общества. В десять утра я сел на рейсовый автобус и отправился в гости. Хорошему настроению способствовала и погода. Изумительно ясный день конца февраля и совсем не холодно - градусов двадцать. Дорога занимала не более получаса. Давно не мело и укатанный зимник, спустившись с небольшого перевала у поселкового аэродрома, мягко ложился под колёса. На солнце снег искрился первозданной белизной, чётко прорезанной голубыми тенями глубоких распадков. Из невысоких кустиков тальника у моста через ручей заполошно подхватилась стайка куропаток и потянула вниз по долине, высматривая место очередной кормёжки. Проскочив ещё один мостик, автобус, покряхтывая, одолел довольно крутой подъём и въехал в посёлок шахтёров. Недлинной улочкой вытянулись дома пары малосемеек, общежития, восьмиквартирных двухэтажек. Между ламповой и нарядной высилось здание конторы участка, к которому мы и подрулили. Если считать поселковых барбосов, населения набиралось не более полутысячи. Все друг друга знали, ходили по гостям, молодёжь, да и люди постарше, с удовольствием посещали танцы в местном клубе, ну и кино. Рядом с клубом за ярким голубым заборчиком поблёскивал окнами ухоженный аккуратный детский сад и здание четырёхлетней школы. Десятилетка была на прииске и детвора с пятого класса переезжала в школьный интернат. Параллельно главной и единственной улице по окраине растянулся непременный «шанхайчик», куда я и направился, испытывая некоторое понятное волнение. Нину, жену Зелёного, я не видел, дай Бог памяти, лет семь, так что при случайной встрече мог и не узнать. Но вот и нужный домик, с расчищенным у двери и под окнами снегом, тропинкой за угол к «удобствам» и небольшим сарайчиком. Над трубой еле заметно поднимался дымок утренней протопки. Я постучал в потемневшую дощатую дверь коридорчика. Тихо. С тем же результатом погрюкал ещё. Белые занавески в двух окошечках были задёрнуты, но мне показалось, что в ближайшем, что-то дрогнуло. Правда, уверенности особой не было, и для порядка, стукнув ещё в окошко, я вышел на дорогу. Чёрт знает что, приходи в гости, когда нас дома нет! Примерно так я думал о хозяевах и их отношении к гостям. Через полчаса автобус уходил обратно на прииск и мне ничего не оставалось, как, не солоно хлебавши, вернуться домой... Всё разъяснилось на следующий день, когда я приехал туда же на смену с девяти утра. Получив лампу, зашёл в нарядную покурить в тепле, дожидаясь автобуса на шахту. В небольшом помещении яблоку упасть негде было, а громкие разговоры прерывались взрывами хохота. Жизнь в маленьком посёлке кроме положительных факторов имеет и свои минусы. Как и везде между людьми случаются трения, разлады в семье, возникают внезапные симпатии замужних матрон к холостым мужчинам и наоборот. И всё это невозможно скрыть от посторонних глаз, а то, что знают двое, трое, завтра будет известно всем. Реакция мужа или жены на долгую беседу с соседом или пару страстных танго на танцах, может быть непредсказуема. И, конечно, найдутся «доброжелатели», сующие свой нос, куда не надо. Так случилось и на этот раз с моими знакомыми. Зелёный, как известно, ездил работать на прииск. А на недавно появившуюся в посёлке черноглазую красавицу, положил глаз записной быстринский сердцеед –Борька Зарецкий, тридцатилетний холостяк этакого есенинского облика и страстный охотник до женского пола. Работал он электриком в одной из подземных бригад, и как специалист, пользовался заслуженным уважением, но за неуёмное стремление приволокнуться за местными Дульцинеями, не раз получал взбучку от ревнивых мужей. И дело даже не в конкретной   супружеской измене.
          Достаточно было иной раз пары шуток, намёков дежурных блюстителей нравственности... Но, как говорят, битому неймётся. Зелёный раз, другой сходил с женой в клуб, а Зарецкий был тут как тут. Распустив хвост, разливался о романтике и опасности шахтёрской профессии, о пургах и сопках в цветущем багульнике, о золотых самородках в кулак, которые он лично поднимал на полигонах. А приехавшему с работы Зелёному, кто-то ещё наплёл неизвестно что. Этого оказалось достаточно. Дома разгневанный супруг, не долго думая, пару раз приложился к личику благоверной, а потом, хватив для храбрости стакан водки, отправился искать обидчика. Всё-таки в посёлке Зелёный ориентировался ещё не достаточно хорошо. Спросив, где живёт Зарецкий, ревнивый супруг не уточнил какой. А Зарецких-то было два брата: электрик-Казанова и бурильщик той же бригады, добропорядочный семьянин Петро. Виктору и показали окно на первом этаже малосемейки... Не долго думая, мститель оторвал штакетину от полузасыпанного снегом заборчика, и добравшись по сугробу к окну, с хряском высадил два стекла. Действия эти сопровождались воинственными восклицаниями и угрозами что-нибудь открутить, оторвать соблазнителю и т.д. и т. п. И тут в освещенном окне из-за распахнутой занавески показалась разгневанная физиономия Зарецкого старшего. Всё это видело несколько человек. Кто-то оказался рядом на улице, а кто-то на звон разбитого стекла выскочил из подъезда. До того как мужики сумели оттянуть разъярённого соседа, Зелёному крепко досталось. Вся трагикомичность ситуации разъяснилась тут же. Размазывая кровь из разбитого носа, и прижимая комок снега к заплывшему глазу, Зелёный извинился перед напрасно пострадавшим, обещая завтра же прийти с «мировой» и стеклом. А Петро, немного успокоившись, пошёл примерять подушки на место выбитых стёкол.
        Вот эти позавчерашние события и обсуждали мужики в нарядной перед выездом на работу. Опоздавшие просили повторения истории, а другие уточняли подробности и подтрунивали над сидевшим здесь же виновником происшедшего. Борька с больной головой после какой-то вчерашней гульки, вяло отругивался и обещал начистить морду тому, кто что-то наплёл Зелёному. Осуществил ли он угрозу в дальнейшем, не известно, но у Зелёных в гостях я позже конечно побывал. Правда, о февральском происшествии все дружно промолчали.