Кабриолет

  Право пользования  единственной легковой автомашиной в авиаполку  делили между  собой   его командир и начальник штаба.
При этом никакой определённой  договоренности, как это должно происходить между ними  не было. Командир полка просто занимал  служебную машину при надобности, ни у кого не спрашивая, а начальнику  штаба майору Курскому оставалось,  довольствовался  ею только в то время,  когда она была  командиром не занята, и    с  его обязательного  согласия.
 
Нельзя сказать, что  Курскому такой порядок вещей  нравился, но он был кадровым офицером, воспринимавшим воинскую субординацию как осознанную необходимость, и  не  роптал. 
Конечно, по своему статусу начальника штаба он мог для  конкретной поездки  требовать автомашину  из  приданого к полку  батальона аэродромного обслуживания (БАО). Но,  опять-таки, это было возможно   при условии  предварительной заявки,   наличия  свободной  машины,   и  её возврата в оговоренный срок.

Майора  Курского это не устраивало, и он,  не сетуя на командира,  задался целью самостоятельно  выхлопотать себе для разъездов  служебный автомобиль  предназначенный ему персонально.
Надо сказать, что затеял он это дело давно, однако затянувшаяся переписка с нужными инстанциями долгое время  оставалась  безрезультатной и неизвестно, до каких ещё пор могла таковой  оставаться, если бы в дело не вмешался  его предприимчивый земляк, ведавший учётом  транспортных средств  в военной автоинспекции (ВАИ).

Именно он  надоумил приятеля, пока суд да дело,  подобрать  при  своём  содействии списанную через ВАИ какую-нибудь сносную автомашину и восстановить её силами подчинённых  ему  классных полковых авиамехаников.
Идея Курскому понравилась. Вдвоём с земляком  они облазили  завалы сваленной на  задворках ВАИ авторухляди, остановив свой выбор на  изношенном, но относительно сохранившимся американском «виллисе».
 
С военных времён этот  популярный в войсках полноприводной полевой  «американец»   давно нравился Курскому, которому не раз  приходилось им  пользоваться, и  он был бы  не прочь  получить такой  же  в собственное  распоряжение.
Что ни говори,  вид у  облюбованной ими машины был не ахти, но Курский был уверен, что,  побывав в руках полковых умельцев, она  возвратит себе   былую работоспособность и ещё послужит.

Одобривший его выбор, услужливый земляк, не откладывая дела и пользуясь служебным  положением,  тут же выписал на ранее списанную автомашину   новый технический  паспорт (ПТС)  и  присвоил ей  государственный  номер.
Прочитав  указанный в паспорте  тип кузова - «кабриолет», смешливый Курский расхохотался, приняв это за чудачество своего приятеля и предложил тогда уже   указать  более уместное - «драндулет». Однако не понявший его юмора земляк достал из стола  справочник и показал Курскому, что автомобильный кузов с мягким откидным верхом  именуется  официально   «кабриолет»,  и  что он, как инспектор ВАИ,  не видит в этом ничего смешного.

Оформленные документы, как водится, тут же обмыли, после чего вызванный из БАО  эвакуатор  переправил  машину в полковой  самолётный ангар, куда вслед за ним направился и Курский для переговоров  с опытными  старослужащими  авиамеханиками,  на помощь которых он рассчитывал.

История шести механиков, застрявших на срочной службе  так называемых полковых «стариков» брала своё  начало в военном 1944-м году, когда для восполнения громадных потерь в живой силе, ценой которых оплачивались фронтовые победы маршала Жукова, на территории России под ружьё были призваны 18-ти летние юноши  1926-го года рождения.
Наиболее грамотные из них (8-9 классов) попали тогда на  выучку в  школы младших авиаспециалистов (ШМАС).  Однако по окончании обучения в действующую армию не  попали, так как ко времени их выпуска  (1946)   война на всех фронтах уже закончилась.

В то же время, поскольку международная обстановка  оставалась напряжённой, отпускать по домам молодых специалистов  не стали, предпочитая  на всякий случай  какое-то время их придержать , и  в начале  50-х  призванные в 1944-м,  в большинстве своём  дослужившиеся до старшинских званий авиамеханики продолжали всё ещё  оставаться в армии.
В 1951-м на седьмом году срочной службы их  решили было  демобилизовать, но международная обстановка вновь обострилась, и  опытных  специалистов  (на этот раз  с полуторной надбавкой к жалованью и дополнительным отпуском)  задержали  на срочной службе  в военной авиации  ещё на год.

По истечении этого, седьмого, года службы  «старикам» в очередной раз  пообещали демобилизацию, и,  в который  раз  поверившие этому они  вновь засобирались домой.
Собственно особой необходимости в сборах у них, можно сказать,  не было. Дембельские альбомы и   заначки за годы многолетнего ожидания  были у них   давно готовы и места, куда они собирались отбыть, давно  заявлены.   Оставалось, как они  полагали, только дождаться  полкового приказа, с которым начальник штаба майор Курский по непонятным им причинам   почему-то тянул.

Причина, по которой  начштаба  не торопился этого делать, нам с вами   была известной. Когда ему и его деятельному земляку из ВАИ пришла в голову счастливая мысль реанимировать списанный «виллис», до истечения  крайнего срока увольнения «стариков» оставалась неделя, и Курский просто опасался, что  этой  одной недели  для задуманного ремонта  им не хватит.
.Откладывать же  после семилетнего ожидания ещё на неделю уже объявленный  «старикам»  день отъезда, да при этом  по  своей личной надобности,  у Курского не хватало духа.  Во всех случаях надо было заручиться  на это согласием самих механиков, о чём он и собирался, уединившись в ангаре,  договориться с их  неформальным лидером  Черновым.

Властный и рассудительный  старшина,  выслушав     витиеватые  и малоубедительные доводы  озабоченного майора, к удивлению Курского неожиданно  с ним согласился и со словами:  «ничего не надо откладывать, уложимся»,   отправился  ставить задачу своим  товарищам.
На самом деле Чернов  был не так прост. Его сговорчивость была не  бескорыстна, и предметом этой корысти был, так называемый, шинельный вопрос. . Дело было  в том, что   увольняемым со срочной службы  «старикам», как неотъемлемая часть личного обмундирования передаваемого в их собственность,  полагалась  солдатская шинель.

Потёртая  после семилетнего износа,  холодная, «на рыбьем меху», в гражданском обиходе  она была вещью громоздкой и непрактичной,  поэтому, покидая часть, «старики» не собирались обременять себя этой ненужностью. 
 В то же время в 50-е годы по репарации из Германии, из запасов немецкого вермахта  для работ на открытых самолётных стоянках стали поступать непромокаемые,  подбитые  цигейкой тёплые куртки, которые по тем небогатым временам   были, не только  практичны, но и, более того,  франтоваты.
 
 «Старики», понятное дело, на эти куртки запали и  были не прочь  заполучить их  в собственность за  свою  долгую службу  взамен никчемных потёртых шинелей.  Однако ведавший  вещевым довольствием полковой каптенармус Тимчук, на которого они вышли со своим замыслом,  очень доходчиво  разъяснил им, что куртки проходят по ведомости как спецодежда и передаче в собственность не подлежат. Хотя, как он заметил, по его личному мнению вышестоящее начальство  заслуженным авиамеханикам, при желании,   могло бы  и  уступить. Так сказать, в порядке  исключения.

Не отказавшись от своего  замысла, «старики», на всякий случай, выходить на работы в новых куртках не стали, а приберегли их, завесив на отдельной  казарменной вешалке простынкой.
Курский, обходя как-то казарму, эту сберегаемую импортную спецодежду заметил и, будучи осведомлён услужливым каптенармусом о её происхождении, промолчал.
Он вообще многое спускал  «старикам» - этой горстке застрявших в армии специалистов, давно выслуживших все мыслимые сроки, и, тем не менее, никогда не кичившихся ни перебранной  выслугой, ни своей  исключительной квалификацией.
По  мнению Курского,  истинные достоинства заслуженных механиков  с каким-то заграничным тряпьём были  вообще  не сопоставимы.

Каптенармус Тимчук, нюхом опытного снабженца почувствовав желание начальства потрафить своим любимчикам, дал понять майору, что при достаточной его, Тимчука,  ловкости это в принципе возможно.
 Поэтому, когда старшина Чернов, переговорив с  подельниками, выставил майору  условие: «Ремонт автомобиля в обмен на куртки»,  внутренне готовый к этому  Курский  не удивился, и не только дал  добро, но и откомандировал   в помощь «старикам»   своего будущего водителя   ефрейтора  Голубка.
Молодой рекрут,  ни за что не веривший в возможность капитального ремонта автомобиля в недельный срок,  стал свидетелем того, как это делают мастера высшей квалификации.
По результатам тщательной диагностики  они  выявили и изъяли все дефектные  детали и узлы автомобиля, найдя им годную замену  в списанных  ВАИ аналогах, после чего двигатель и ходовую часть  заново перебрали и отладили.
Обкатанный на пустующей  аэродромной  полосе, обретший  утраченный   рабочий ход,  «виллис»  отогнали малярам, которые окрасили пульверизатором его бока, обработали антикоррозионным покрытием  днище и  навесили в нужных местах государственные номера.
Проводы «стариков», образцово выполнивших порученное задание, были намечены на утреннее построение следующего дня.

Чрезвычайно гордый своим участием в  общем деле  ефрейтор Голубок собирался подать восстановленный кабриолет   с   дому майора Курского, чтобы дать ему  по пути в полк убедиться в качестве работы выполненный «стариками» на совесть.
К этому времени от вездесущего каптенармуса Тимчука  стало известно, что долгожданный приказ  уже подписан и ждёт своего обнародования.

На этом, не  обременяя читателя утомительным описанием утреннего построения и произнесённых там речей, мы могли бы наш рассказ завершить, не  упомянув  событий той самой ночи в канун  построения, в течение которой ни один из участников восстановления кабриолета не преклонил головы и не сомкнул глаз.
 
А случилось в ту канунную ночь вот что.
Когда, помогавший в богоугодном деле «старикам»  Отче наш, отпустив тружеников, собрался и сам удалиться на покой, воспрянул,  задремавший было перед этим чёртов бес.
Именно, когда, подготовив к завтрашнему выезду машину,  утомлённые и удовлетворённые своей работой «старики», сотворив ритуал вечернего омовения, собирались благополучно отойти ко сну, около ефрейтора Голубка и старшины Чернова, последними покидавшими  припаркованный у казармы кабриолет, появился подученный дьяволом некий солдатик.
 
Он без всякого повода  противным елейным голосом уведомил наших друзей, что, между прочим, на   индустриальном гиганте, что неподалеку (20 км), сегодня отмечают День металлурга, и (достоверно известно), что популярный у полковых авиамехаников околозаводской   ларёк, в который по этому случаю завезли свежее пиво, будет открыт там  до 24.00. 
- Так просто туда не поспеть, разве что на американской технике, - поглаживая свежеокрашенный автомобильный борт кабриолета, высказал  предположение  коварный  солдатик.
Чернов и Голубок переглянулись. Ядовитое дьявольское  семя, брошенное в Богом возделанную благодатную почву, быстро прорастало.
Следующее мгновение ушло на краткое совещание с возвращёнными из казармы товарищами.
- С одной стороны, конечно, явная авантюра, - высказались одни из них.
-  Но с другой стороны,  расстаёмся после семи лет совместной лямки вроде бы навсегда, -  возразили  другие.
- Что, Голубок, справишься? – повернулся к ефрейтору Чернов.
- Как прикажете, товарищ старшина!

И уже в следующее мгновение навалившиеся друг на друга «старики»,  в ими же возрождённом военном кабриолете  полным ходом катили  по полевой дороге в сторону гиганта индустрии, чтобы поделиться с братьями по классу радостью по поводу их профессионального праздника, и свежим пивом, завезённым в околозаводской ларёк. 
Решительность «стариков» была вознаграждена.  Немногим за полночь, вполне  удовлетворённые любимым напитком и прощальными разговорами, честные труженики возвращались восвояси, чтобы доспать остаток ночи перед  утренним построением.

Неурочное возвращение в казарму их не смущало, поскольку были они со службы уже уволены и от обязательного присутствия на вечерней поверке, слава Богу,  избавлены.
Благодушие, царившее среди обитателей  кабриолета, было любо всем, кроме дьявола, затеявшего их поездку, и он на полпути обратной дороги навлёк на  ехавших в открытой машине «стариков»  потоки проливного дождя.
Низвергнувшемуся с небес ливню понадобилось несколько минут, чтобы размочить глину нерукотворной дороги, заставив кабриолет с вымокшими механиками, беспомощно цепляясь за скользкую землю всеми четырьмя буксующими  колёсами, ёрзать по ней из стороны в сторону, с великим трудом продвигаясь вперёд.
 
За 2-3 километра до конца пути  дорога пролегала  по узкому козырьку,  огибающему  край глубокого оврага, по которому неутихающий ливень гнал им навстречу  потоки   глинистой сели.
Голубок, прибавив обороты, рассчитывал взять этот неблагоприятный участок дороги с хода, но колёса, окончательно  потерявшие  сцепление с жидкой  глиной, закрутили машину и поставили её поперёк дороги, после чего она, несмотря на усилия  водителя, стала медленно сползать задом в овраг.
 
Соскочившие  с машины механики, всеми  силами  старались удержать её на краю обрыва. Им удалось это сделать в последнюю минуту, перед тем как  у Голубка внезапно заглох мотор, чего и следовало ожидать, поскольку  после длительной работы на повышенных оборотах в  машине просто кончился бензин.
Сложившаяся ситуация требовала от Чернова немедленного решения
 
- Всем стоять намертво и  держать машину, - скомандовал он, -  Голубок, за мной!
После этого они вдвоём полным ходом, насколько позволяла  размокшая под ногами глина,  двинулись к казарме.
На месте, как и следовало, ожидать, у запасливого Голубка канистра с бензином нашлась, но что именно добыть для прокладки под колёса Чернов себе не представлял. Поднимать самовольно спящих  людей по тревоге нечего было и думать,  и потом именно тех нескольких минут, требуемых на самые быстрые сборы  упёршимся в сползающую в овраг  машину «старикам» могло не хватить.

В  сложившихся обстоятельствах, времени на размышление у Чернова не было. Оглядевшись,  он увидел то единственное, что по договоренности с майором  принадлежало в казарме  уже уволенным со службы «старикам». Он,  не колеблясь,  сгрёб с отдельной вешалки, оберегаемые под простынкой и предназначенные для расплаты со «стариками» импортные куртки и  выбежал с ними к дожидавшемуся его Голубку.

У обрыва они застали своих товарищей, из последних сил удерживающих на самом краю оврага  сползавшую  туда машину.
Все вместе они не могли допустить, чтобы отреставрированный  ими в срок   кабриолет пришлось наутро доставать со дна оврага  с помощью автокрана и предъявлять  майору Курскому в состоянии гораздо худшем, чем это было до ремонта.
К счастью, этого не случилось. Запущенный двигатель и брошенные под колёса куртки вкупе с усилиями людей  сделали своё дело и позволили им вытолкнуть машину из опасной зоны. Изнурённые механики, уже не  возвращаясь   в кузов, стали шагать, держась за его борт, чтобы при необходимости  в любую минуту  вновь придти ему на помощь.
 
Надо сказать, что всё это время восстановленная ими машина была безотказна и остаток ночи они потратили на то, чтобы тщательно её обмыть, добыть сухую одежду для Голубка и вовремя доставить начальника штаба к утреннему построению.
К тому времени  майор Курский стараниями каптенармуса Тимчука  уже  знал о ночных приключениях «стариков» во всех подробностях. Однако, не подав вида о своей осведомлённости,  уселся в поданный  Голубком  кабриолет, и, как ни в чём не бывало,  прикатил  на нём в полк.
 
На построении в адрес увольняемых в запас  с затянувшейся  срочной службы «стариков», было сказано много правильных и справедливых слов. После чего  майор  Курский сам подошёл к строю, и, обняв по очереди  каждого из  шестерых,  вручил им конверты с проездными документами, денежным довольствием  и копиями приказа с благодарностью командования  за многолетнюю безупречную службу.

«Старикам» оставалось только после уставных заверений: «Служим Советскому союзу!», посетить перед дорогой  каптенармуса, чтобы расписаться у него за обмундирование, передаваемое в их собственность.
Дотошный  Тимчук, разложив свои ведомости,   получил  с каждого из них подписи, подтверждающие получение   комплекта верхней одежды, нижнего белья, кирзовых сапог и байковых портянок. Отдельной подписью Тимчук заручился   под  добровольными отказами  «стариков» от получения  шинелей.

По поводу обещанных аэродромных курток не было сказано ни слова.
О них напоминала только вываленная перед казармой  перемолотая в мокрой  глине  четырьмя автомобильными колёсами    куча бесформенного рванья, ещё недавно бывшего новенькими, с иголочки, тёплыми, подбитыми цигейкой непромокаемыми куртками, в которых  «старики» после долгой службы собирались  разъехаться по домам.
Эти куртки, как и было,  обещано, принадлежали им, и то, как  «старики» ими распорядились, было их выбором.  Никто их к этому не принуждал, да и они, разумеется, не предъявляли  ни кому никаких  претензий.
 
- Попрошу расписаться и за куртки, - предложил ещё одну ведомость Тимчук.
   - Что ж,  за порчу имущества  придётся расписаться, - согласился справедливый Чернов, - приглашая товарищей последовать своему примеру. 
 - Вы не так меня поняли, старшина, - ответил каптенармус, и с этими словами отдёрнув занавеску, пригласил разобрать вывешенные за ней и предназначенные «старикам» шесть  новеньких  аэродромных курток.
 
  - Как  прикажете это понимать? – спросил Чернов.
  - Видимо, как приложение к приказу, - был ответ..
  - Не много ли всего  лишь за ремонт одного  списанного кабриолета?
  - За ремонт кабриолета может быть и многовато,  а за долгую и безупречную службу в самый раз, - пояснил, исполнявший волю командования каптенармус.

P.S.
К сожалению,  долго наслаждаться ездой в американском кабриолете майору Курскому не пришлось. Вскоре из штаба тыла в ответ на его давнишнее ходатайство пришло извещение о том, что авиаполку для служебных разъездов  дополнительно   выделен  армейский легковой автомобиль,  в связи с чем, полученный по Ленд-лизу американский кабриолет «виллис» подлежит возвращению США.

А ещё через неделю ефрейтор Голубок пригнал полученный взамен  «виллиса»  штатный командирский вездеход отечественного производства  ГАЗ-67.
Курский оглядел со всех сторон новенькую машину, удивляясь её  нелепым, лишённым изящества,  формам  и топорному  исполнению.
 
- Одно слово - «ХБВ» (хочу быть виллисом), – не выходило у него  из головы издевательское прозвище, которым успели окрестить эту каракатицу в войсках.
- Это же надо, - дивился майор, всякий раз вылезая из новой машины, -  он, видите ли, хочет быть «виллисом»,  как будто одного хотения для этого    достаточно.


Москва, январь 2013 г.