Звери тоже носят перчатки или ПредАлисье

Глава 1. Звери тоже носят перчатки   

В первый день апреля 1856 года около четырех часов дня из открытых ворот башни оксфордского колледжа Крайст-Чёрч вышел высокий, худощавого телосложения молодой мужчина лет двадцати пяти. Он был одет в добротный английский костюм тёмного цвета и тщательно подобранные в тон костюма лайковые перчатки; на голове джентльмена возвышался чёрный цилиндр. Это был преподаватель математики вышеупомянутого колледжа Чарльз Лютвидж Доджсон. Несмотря на свой почти юный возраст, он уже год читал лекции в Крайст-Чёрч, и это приносило ему вполне приличный доход. Значительную часть своего жалования он отправлял отцу в Крофт, так как был старшим  сыном в семье и считал своим долгом – помогать обеспечивать отцу обучение и воспитание младших братьев и сестёр. 
Выражение лица  Чарльза было несколько необычным: на первый взгляд оно могло бы показаться грустным из-за опущенных внешних уголков глаз, но правый краешек его губ был упрямо приподнят, что придавало  лицу Чарльза слегка насмешливое выражение. На самом же деле Доджсону было вовсе не до смеха – уже больше месяца он мучился от бессонницы. В последнее время он пребывал в каком-то подвешенном состоянии, фактически находясь между двумя мирами – реальным и миром снов. Ночью он отчётливо сознавал, что не спит. Зато днём окружающая его реальность очень походила на сон. Временами предметы, на которые падал взгляд Чарльза, становились размытыми и слегка покачивались, будто они плавали по поверхности воды, а иногда – приобретали причудливые очертания, напоминая отражение преломлённой действительности на полотнах сюрреалистов. Его слезящиеся, испещрённые красными прожилками глаза медленно закрывались и так же неторопливо открывались, пытаясь сфокусироваться на окружающих вещах, которые то и дело предательски расплывались в его сознании, напоминая бесформенные пятна разноцветных чернил на промокательной бумаге.
Чарльз совершал пешие прогулки два раза в день и каждый раз надеялся на то, что свежий воздух окажет, наконец, своё целебное действие и ночью ему удастся поспать хотя бы несколько часов. Бессонница, о которой Доджсон ранее слышал лишь от случайных знакомых, теперь стала его постоянной  спутницей. Ночь превратилась для Чарльза в сущую пытку. По какой-то необъяснимой причине он не мог сомкнуть глаз до самого утра, словно пытаясь разглядеть что-то в темноте. Не зная как скоротать ночное время, он беспрестанно  ворочался, засыпая именно к тому моменту, когда  надо было вставать и идти на занятия. Каждое утро после бессонной ночи Чарльза мучили угрызения совести за бесцельно потраченное время. Ведь за пять, а то и семь часов тщетных попыток уснуть, можно было бы сделать что-нибудь полезное! Так Доджсон думал с утра, но каждая последующая ночь была в точности похожа на предыдущую и снова превращалась в навязчивую борьбу за сон. Это был какой-то замкнутый круг, из которого Чарльз никак не мог выбраться.
Заложив руки за спину, он устало брёл по Олдайтс-стрит, удаляясь от родного колледжа, затем свернул на Хай-стрит, прошёл мимо церкви Пречистой Богородицы и оказался у колледжа Магдалины. Окинув критическим взглядом гротескные каменные изваяния, украшающие сверху фасад готического здания, Доджсон нашёл их необычайно толстыми, недовольно покачал головой и направился в сторону ботанического сада. В саду он провёл целый час. Сначала он прогуливался вдоль берега Темзы, глядя на проплывающие мимо лодки с дамами и джентльменами; затем, повернул в сторону теплиц и направился по дубовой аллее в сторону своего колледжа.
Свернув на узкую тропинку, ведущую к Крайст-Чёрч, Доджсон вдруг вздрогнул от неожиданности. Перед ним с бешеной скоростью на задних лапах пронёсся белый кролик во фраке и крошечном цилиндре.
   — Мои перчатки! О, боже! Кажется, я потерял свои перчатки! — взволнованно повторял зверёк.
При слове «перчатки» Доджсон в испуге посмотрел на свои руки и с облегчением выдохнул... Слава богу, его перчатки были на месте!
«Что это сейчас такое было?!. Говорящий кролик, потерявший перчатки?!. — опешил Чарльз. —  Бред какой-то... До чего же всё-таки  может довести бессонница!.. Всё, сейчас попью горячего чая с молоком, и – спать... Немедленно...» — решил Доджсон, но тут же, усмехнувшись, подумал: «Спать... Будто это так просто!.. В последнее время сон словно играет со мной... Как только я пытаюсь догнать его ночью, он стремительно убегает прочь. Зато днём он бесцеремонно наваливается на меня, и что всего неприятнее, он делает это в самые неподходящие моменты... Прямо парадокс какой-то!..»
Пройдя по внутреннему двору Крайст-Чёрч, Доджсон нырнул в один из подъездов колледжа, поднялся на третий этаж и толкнул рукой дверь своей квартиры.

Глава 2. Странная старуха

Часы, висящие на стене комнаты Чарльза, показывали без пяти минут шесть. Прислуга накрывала на стол. На массивном дубовом столе, покрытом белой скатертью, стояли чайник с чаем, молочник, фарфоровая чашка с блюдцем, тарелка с только что поджаренными хлебными тостами, апельсиновый джем и нарезанный ровными уголками бисквитный пудинг. Ровно в шесть часов вечера Чарльз сел пить чай. Он налил в чашку немного молока, а после  до краёв наполнил её ароматным чёрным чаем. Придвинув к себе розетку с джемом, он  хотел потянуться за тостом, как вдруг увидел перед собой странную старуху в рваных обносках и огромном, расширяющемся кверху коричневом  колпаке. Сухими морщинистыми руками она опиралась на длинную сучковатую корягу с набалдашником в виде чёрной крысы. Крыса была самая что ни на есть настоящая. Она развернула свою морду в направлении хлебных тостов и, бешено вращая носом, пыталась соскочить с коряги прямо на стол.
     — Сидеть, прожорливое животное! — проскрипела старуха. Она со всей силы сжала крысу рукой, отчего зверюга издала истошный визг, похожий на поросячий, вытаращила глаза и замерла.
   — Джон, что здесь делает эта женщина?! — испуганно крикнул дворецкому Чарльз, но в ответ услышал только тишину.
Доджсон перевёл взгляд с крысы на лицо старухи – волнистые поля  колпака отбрасывали тень на её закрытые глаза, огромный изъеденный выщерблинами горбатый нос и вытянутые в нитку синеватого цвета губы.
     — Кто вы, и что вам здесь нужно? — стараясь не показывать страха, спросил Чарльз.
       — Ты узнал меня? — спросила старуха, открыв наконец глаза.
Чарльз вскочил со стула и попятился к двери. Он со всей силы дёрнул за ручку, но дверь не открылась.
       — Я вижу вас в первый раз! — выкрикнул он.
    — Верно, ты видишь меня впервые и так невнимателен... Ведь я не спрашивала тебя о том, видел ли ты меня раньше. Я спросила – узнал ли ты меня? Ведь мы с тобой знакомы... Знакомы настолько, что ты успел от меня устать...
      — Не понимаю, о чём вы?.. — срывающимся голосом сказал Доджсон.
     — Мне казалось, ты любишь загадки. Но, видимо, страх затуманил твой разум. А раз так, не буду тебя больше мучить... Я – Бессонница.
     — Что?!
     — Да-да, ты не ослышался. Я – Бессонница, ворую у людей сновидения, лишая их сна. Сама я никогда не вижу снов, но зато с удовольствием смотрю чужие. Я храню их здесь, под колпаком, — показала она на свой набитый чем-то изнутри плотный матерчатый колпак. Это «что-то» жило в колпаке своей жизнью и постоянно выпирало с разных сторон, деформируя его контуры.
      — Что храните?
      — Сны... Я храню ворованные сны. Что же тут непонятного?
Чарльз увидел, как часть колпака, прилегающая ко лбу старухи, зашевелилась. Наконец, из под его полей вылезла чья-то крошечная нога в рейтузах и башмаке, нащупала горбинку на носу старухи и встала на неё. Вторая нога не замедлила показаться, и вот уже через пару секунд на её носу стоял маленький уродец с тоненькими ножками, огромной головой и торчащими в стороны лохматыми ушами. Он смотрел вниз, в надежде спрыгнуть куда-нибудь с носа.
  — Ку-уда?!— недовольно гаркнула старуха. Она схватила рукой коротыша и засунула обратно под колпак. — Вот, так-то лучше! — она плотно натянула колпак на голову. — Новенький, — пояснила она про человечка.
      — Так зачем вы пришли?
      — Догадайся... — крякнула старуха и, стукнув корягой об пол, направилась к Чарльзу. Колпак на её голове ходил ходуном от желающих вылезти наружу персонажей чужих снов.
      — Но я же не сон! — кричал Доджсон.
     — Я бы на твоём месте не была так уверена... Невозможно отличить сон от реальности, пока не проснешься...
Она потянулась к Чарльзу своей костлявой рукой. Сухие длинные пальцы старухи стали увеличиваться в размерах, приближаясь к лицу Доджсона. Чарльз, в надежде сбежать, ещё раз дёрнул за ручку двери. Она не открылась. В страхе он прижался к ней спиной, зажмурил глаза...
          … И проснулся. Чай с молоком уже остыл. Доджсон потёр пальцами красные глаза и уставился в одну точку. Он до сих пор не мог опомниться от увиденного. Перед его внутренним взором старуха всё ещё стояла словно живая.
«Невозможно отличить сон от реальности, пока не проснёшься... — крутились в голове Чарльза слова старухи. — С таким хроническим недосыпом как у меня, можно и при пробуждении не отличить одно от другого... Сон-сказка, переходящая в кошмар... Ужас! — думал он. — Хотя, лучше уж так, чем вообще не спать».
Он залпом выпил холодный чай, так и не притронувшись к еде, перебрался на высокий стул за конторкой и стал готовиться к предстоящим лекциям.

Глава 3. В зеркале над камином

После чтения лекций в колледже, Чарльз вернулся в свой кабинет совершенно без сил. По инерции в его голове всё ещё продолжали мелькать обрывки формул и значки из доказательств теорем.
Доджсон сменил длинное чёрное платье преподавателя на домашний костюм и по обыкновению сел за рабочий стол. Сначала он просмотрел всю пришедшую корреспонденцию, сделал запись в дневнике о том, как прошёл его рабочий день и, положив дневник в выдвижной ящик стола, стал  просматривать старые конспекты. Обнаружив несколько неточностей в записях, он потянулся за ручкой, чтобы внести исправления, как вдруг краем глаза заметил, что поверхность зеркала, которое висело над камином по правую сторону от Чарльза, пришла в движение. Он повернул голову в сторону камина. Действительно, обрамлённое бронзовой рамой зеркало походило на переливающуюся речную рябь. Она искрилась и дрожала, постоянно деформируясь, искривляя пространство вокруг себя. Доджсон завороженно  смотрел на происходящее и в какой-то момент  ощутил непреодолимое желание – подойти к зеркалу и прикоснуться к нему. Он медленно встал с кресла, подошёл к камину и дотронулся до поверхности зеркала. Его пальцы провалились во что-то вязкое. Доджсон испуганно отдёрнул руку.
    — До-до!.. До-до!..  — послышался потусторонний звенящий, отдающий раскатистым эхом, детский голос. Он разливался по всей комнате и с каждым мгновением становился всё громче и громче. У Чарльза не было сомнений, что голос исходил из зеркала. Вскоре в его центре проявился нечёткий детский образ. Это была маленькая девочка, темноволосая, с карими глазами, одетая в воздушное белое платьице.
     — До-до!.. До-до! — кричала она и смеялась. Смех и звонкий детский голос залили всё пространство комнаты, и Доджсон судорожно сжал ладонями свою вот-вот готовую взорваться от громких звуков голову.
    — Д-да откуда ты з-знаешь?.. К-как?.. — заикаясь, выдавил из себя Чарльз. — К-как ты туда?.. К-как вообще т-такое?.. — несвязно говорил он, осознавая свою неспособность закончить хотя бы одну фразу.
Девочка из зеркала стала уменьшаться в размерах и поманила Доджсона рукой. Он успел разглядеть за ней картинку дивного зелёного сада. Его краски были настолько яркими, что Чарльз не мог оторвать от него глаз. Это было похоже на рай...
     — Мистер Доджсон, вам письмо, — неожиданно раздалось за спиной Чарльза.
Доджсон вздрогнул, резко обернулся и увидел стоящего в дверях кабинета дворецкого. В руках он держал конверт со штемпелем Крайст-Чёрч.
      — П-письмо?.. К-какое письмо?.. — рассеянно спросил Доджсон. — Ах да, письмо... — твёрже сказал он. — Спасибо, Джон, положите на стол.
Проводив уходящего дворецкого взглядом, Чарльз подошёл к столу и устало опустился в кресло. Он ещё раз бросил взгляд на зеркало, но не обнаружил в этот раз ничего необычного. В нём как и прежде отражались часы, висящие на противоположной стене, у самого входа в кабинет. За год работы в этом кабинете у Доджсона вошло в привычку определять время не по самим  часам, а по их отражению в зеркале. Это было что-то вроде игры и необъяснимым образом поднимало ему настроение. Сейчас же настроение Чарльза было неопределённым – он всё ещё находился под впечатлением от увиденного.
     «Это всё из-за бессонницы... А, может быть, я слишком много времени уделяю работе?.. — перебирал он в уме варианты. — Ведь, если подумать, я отдаю колледжу почти всё свободное время... Нет уж, с меня хватит... Завтра же откажусь в деканате от дополнительных занятий...»
     Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, в надежде хоть немного расслабиться. Но расслабиться ему не удалось. Детский образ из зеркала и звенящий эхом девчоночий голосок упорно не желали покидать голову Чарльза. Он  тяжело вздохнул, нехотя открыл глаза, взял со стола письмо и развернул его.               
        «Мистер   Доджсон,   уведомляем  Вас  о  том,  что  завтра, 3  апреля 1856 года, в связи с назначением на должность нового декана Крайст-Чёрч мистера  Генри  Джорджа Лидделла,  необходимо  явиться в колледж на пол-часа раньше.
В 7.30 утра в деканате состоится собрание, на котором м-р Лидделл будет знакомиться с преподавательским составом.
Не исключено, что он захочет присутствовать на одном из Ваших занятий.
                Секретариат колледжа Крайст-Чёрч
                2 апреля 1856 года»

«М-да... Похоже, о сокращении учебных часов в ближайшее время можно забыть... — раздражённо подумал Доджсон и бросил письмо на стол. — Но... думаю, пять-шесть интересных задач по логике на завтрашних занятиях даже нового декана не оставят равнодушным... Принято считать, что математика – скучная наука, а все математики – занудные сухари, у которых в голове одни лишь цифры и формулы... Это не так, и завтра я это докажу!» — и лицо молодого преподавателя математики расплылось в хитро-блаженной улыбке.

Глава 4. Лекция

В аудитории, до отказа заполненной студентами, было душно. Чарльз читал уже третью лекцию подряд. На последнем ряду студенческих парт, с самого края, сидел новый декан колледжа. Это был статный седовласый мужчина, с поразительно красивыми тонкими чертами лица. Его непослушные вьющиеся волосы, создавали над головой подобие светлого ореола, который контрастировал с чёрным платьем декана.  Платье было накинуто сверху на жилет, из кармана которого свисала серебряная цепь от часов. Генри Лидделл внимательно смотрел за происходящим на лекции и что-то периодически записывал в небольшой блокнот.
Доджсон с детства страдал заиканием, поэтому читал лекции монотонно, почти нараспев, стараясь не делать пауз между словами. В противном случае, лекция могла превратиться в череду бесконечных заиканий. К тому же, он был глух на правое ухо, из-за чего всегда стоял к слушателям левым боком. Искоса поглядывая на студентов, он напоминал всем своим видом очень важную чёрную долговязую птицу. Каждый раз, представляясь кому-то по фамилии, по причине всё того же заикания,  Чарльз  неизменно  произносил: «До-доджсон», поэтому среди студентов за ним навсегда закрепилось прозвище «До-до».  К удивлению его коллег,  это не только не сердило молодого преподавателя, но даже немного забавляло, внося в строгие порядки университета хоть какое-то разнообразие.
До окончания лекции оставалось пятнадцать минут. Чарльз схематично рисовал мелом на доске условие пятой логической задачи. Из-за присутствия декана он сильно волновался и старался дышать как можно ровнее, чтобы не сбивать ритм речи.
      — В одном городе жили только т-торговцы или гончары, — медленно произносил Доджсон. — Т-торговцы всегда говорили неправду, а гончары – правду. Когда все люди собрались на площади, каждый из собравшихся сказал остальным: «Вы все торговцы!» Вопрос: сколько гончаров было в этом городе? — завершил Чарльз и нарисовал на доске «жирный» вопросительный знак.
Доджсон окинул взглядом озадаченных студентов, затем перевёл взгляд в сторону декана. На его месте сидел ... огромный белый кролик. Зверь был одет в терракотовый жилет и сверлил его своими блестящими глазками-клюквами. Доджсон от неожиданности замер и выронил мел.
«О, боже, кролик на лекции!.. Да что же это?!.» — запаниковал он.
Студенты  стали тихонько переговариваться и повернули головы в направлении последней парты, за которой сидел декан.
      «Так... Спокойно... Нужно сосредоточиться... Я не имею права срывать занятие... В конце-концов, это всего лишь кролик», — успокаивал себя Чарльз.
Доджсон попытался сформулировать ответ и решение задачи, но увы, всё было тщетно. Он хотел сказать, что гончар был один, но от волнения застрял на первом же слоге, и из его рта вырывалось лишь бесконечное «Го-го-го-го....»
Несколько секунд кролик смотрел на Чарльза, потом повёл ушами и медленно трансформировался в декана. Лицо Генри Лидделла имело весьма хмурый вид. Он встал из-за последней парты, достал из кармана жилета часы, посмотрел на них, взял блокнот и, откланявшись, молча вышел из аудитории.
В помещении стояла гробовая тишина. Все студенты смотрели на сконфуженного Доджсона. Его горло, упорно не желающее выпускать из себя ничем непримечательное слово «гончар», сковал жуткий спазм, а кровь в висках  стучала так отчётливо и ритмично, как будто в них поселился хорошо знающий своё дело перкуссионист.
«Кажется, я только что потерял работу...» — с ужасом подумал Чарльз и устало опустился на стул за конторкой.
После лекций Доджсон счёл неразумным заходить в деканат и пошёл сразу к себе. Дома он практически ничего не ел, не пошёл на прогулку, не готовился к предстоящим занятиям, вспоминая спешный уход нового декана с его лекции. Про кролика в терракотовом жилете Чарльз даже не вспомнил. Сейчас он панически боялся увольнения. Доджсон отлично знал и любил математику, и это единственное, что он мог преподавать. Чарльз вспоминал, с каким трудом он получил место преподавателя в колледже; вспоминал родительский дом в Крофте, который он покинул десять лет назад; представлял сильно сдавшего за последние годы отца, своих братьев и сестёр, и даже в мыслях не мог предположить, что он скажет своим родным, если потеряет эту работу.

Глава 5. На запасной лестнице или неожиданное известие

Весь следующий день Чарльз пытался избежать встречи с деканом.  С утра он прошмыгнул мимо деканата так быстро, что остался никем незамеченным, даже секретарём. Он провёл две лекции, по окончании занятия попрощался со студентами и направился к себе в кабинет, собираясь отдохнуть в перерыве между занятиями. Он решил спуститься вниз по запасной лестнице. Она была так неудобно расположена, что  ей практически никто не пользовался. Но не успел Доджсон преодолеть один этаж, как услышал звуки приближающихся шагов. Звуки становились всё слышнее. Через несколько секунд пролётом ниже  Чарльз увидел спину поднимающегося по лестнице человека в чёрном платье. И уже через десять секунд перед Доджсоном стоял... Генри Лидделл.
       — З-здравствуйте... — как-то виновато выдавил из себя Чарльз.
       — А, мистер Доджсон, здравствуйте! Вот, решил исследовать запасную лестницу. Вчера вечером я хотел извиниться за свой поспешный уход с вашей лекции, но вы так и не появились в деканате. Сегодня с утра я справился про вас у секретаря. Он сказал, что не видел вас со вчерашнего утра.
      — М-мне очень неловко, что всё так вышло...
     — Когда я был на вашем занятии, — бодро продолжал декан, стараясь хоть как-то разрядить обстановку, — я сразу отметил вашу необычную манеру чтения лекции. У меня было ощущение, что я попал на проповедь, и только потом понял в чём дело...
      — Вы о моём з-заикании? П-прошу извинить меня... Я очень нервничал.  А от волнения  я  з-заикаюсь сильнее...
      — Нет, это вы меня извините, — настаивал декан. — Я вышел из аудитории, потому что не знал, что мне следует делать в такой ситуации... Я могу только представить, как нелегко вам даётся чтение лекций.
      — Вы правы, к-каждое занятие даётся мне с большим трудом. Но моя страсть к математике и логике перевешивает все трудности, — отрапортовал Доджсон.
      — Что ж, приятно слышать такое от преподавателя нашего колледжа, а от молодого преподавателя – приятно вдвойне. Мне понравились ваши лекции. Сейчас мало кто из математиков делает упор на логику. Ваш коллега сказал мне, что задачи для занятий вы придумываете сами...
      — Да... сам, — смутившись, ответил Чарльз.
     — Это большая редкость в наше время. В связи с этим, мистер Доджсон, хочу сообщить вам новость: сегодня утром я подписал приказ о присвоении вам степени магистра математики. Надеюсь, вы не будете возражать? — сказал декан, лукаво посмотрев на опешившего Доджсона. — Ну, вот и славно! — произнёс он, так и не дождавшись ответа от собеседника. —   Не смею вас больше задерживать... Рад был побеседовать с вами, — Лидделл чинно поклонился и быстро зашагал вверх по лестнице.
Чарльз не мог поверить своим ушам. Ещё пять минут назад он был уверен в том, что ему не избежать увольнения. Но всё вышло ровно наоборот. Присвоение степени магистра математики давало Доджсону солидную прибавку к жалованию, и теперь его годовой доход должен был составлять  свыше трёхсот фунтов! Пару секунд он стоял в оцепенении, ощущая, как по его спине катятся капли холодного пота, потом посмотрел в сторону удаляющегося декана, развернулся в обратную сторону и продолжил спускаться вниз по лестнице.
После разговора с деканом Чарльз чувствовал себя немного виноватым из-за того, что он схитрил перед ним: действительно, каждое выступление перед студентами давалось ему с трудом, но не заикание было тому причиной. Всё было гораздо проще. Доджсону порядком наскучило чтение лекций. Но, к сожалению, он ничего не мог с этим поделать, и каждый день, как и все его коллеги, ходил на работу, читал лекции и, как бы это не казалось банальным, получал за это деньги...

Глава 6. Дорогое хобби

После занятий в колледже Чарльз переоделся в прогулочный костюм и,   по обыкновению, вышел прогуляться. Он огляделся по сторонам, решая в каком направлении ему идти, и направился в северную часть Оксфорда. Он дошёл до скотного рынка, повернул на Джайлс-стрит и оказался у ресторанчика «Орёл и дитя». На вывеске заведения, обрамлённой в чёрную кованную оправу, красовался летящий орёл, несущий в своих когтях маленький свёрток с ребёнком. Чарльз окинул взглядом вывеску и через пару секунд вошёл в дверь ресторана. В помещении было довольно много посетителей. Доджсон прошёл в дальний зал и сел за столик рядом с камином.  Буквально через минуту к нему подошёл улыбчивый официант и предложил обеденное меню. Чарльз отказался от обеда и заказал себе бокал вина с бисквитным пудингом. Медленно потягивая янтарный херес, он смотрел на умиротворяюще потрескивающие поленья в камине и размышлял о том, что неплохо было бы как-то разнообразить монотонную жизнь преподавателя математики. Теперь он много чего мог себе позволить  на жалование магистра. Развлечений у Доджсона было немного: дома в свободное время он любил составлять головоломки, а по выходным старался выезжать в Лондон – смотреть постановки в лондонских театрах.
Взгляд Чарльза упал на стену рядом с его столиком. На стене висела фотография в красивой деревянной рамке, с которой на Доджсона смотрел важный джентльмен в цилиндре и с тростью. Он был запечатлён на фоне приближающегося поезда.
«Было бы лучше расположить джентльмена не по центру, а чуть сбоку. Так вышло бы естественней. Всё-таки в фотографии многое зависит от композиции...» — размышлял Чарльз. И тут его словно осенило...
«Фотография! Вот чем бы я хотел заниматься в свободное время!» –  подумал он и погрузился в приятные воспоминания своей юности...
Впервые Чарльз увидел фотоаппарат у своего дядюшки-холостяка Скеффингтона. У дяди была страсть ко всяким техническим новинкам и  ко всему, что облегчало человеческое существование. В его доме было множество занятных вещиц: подзорная труба на штативе, микроскоп, токарный станок, холодильная камера и много чего ещё. В юности Доджсон часто навещал Скеффингтона, оставаясь у него на ночь. И тогда они несколько часов подряд могли наблюдать в подзорную трубу Луну и Юпитер, а потом –  рассматривать в микроскоп всякую живность. Был у дядюшки и фотоаппарат – массивный деревянный ящик на треноге, стоящий в самой дальней комнате его квартиры. Скеффингтон ревностно оберегал его от посягательств гостей, будучи уверенным в том, что те непременно его заденут, разобьют или сломают.
Чарльз давно мечтал заняться фотографией, но всё никак не мог отважиться на этот шаг. Занятие это было не из дешёвых, а процесс съёмки и проявки фотографий был очень трудоёмким. Но Доджсон уже решился, и отступать было поздно. Он вспомнил, что его знакомый по колледжу, студент медицинского факультета Реджинальд Саути, занимается фотографией. Полгода назад тот показывал Чарльзу отснятые им фото, и они показались ему весьма профессионально сделанными.
Расплатившись с официантом, Доджсон отправился к Саути, чтобы проконсультироваться у него по поводу покупки фотоаппарата.
У Саути он пробыл около часа и устроил ему настоящий допрос, выспрашивая у него, какие бывают разновидности камер и объективов, наименования фирм-производителей, а главное, Доджсон хотел знать, во что ему обойдётся предстоящее приобретение. Он сказал Саути, что  уже завтра собирается совершить в Лондоне покупку и попросил его помочь в выборе фотокамеры. 
Попрощавшись, Чарльз вернулся к себе в кабинет, достал из стола дневник и сделал в нём запись:
«Наконец-то решил купить фотографический аппарат. Камера с объективом будет стоить фунтов пятнадцать, не менее.  Для меня это очень большая сумма, но, думаю, оно того стоит».

Глава 7. Билет до Лондона

В одиннадцать часов утра Доджсон стоял у ворот колледжа на Олдайтс-стрит. Через пару минут в арке ворот показались два тёмных силуэта, в одном из которых Чарльз узнал Реджинальда. Другой силуэт принадлежал Робинсону Дакворту, коллеге Доджсона по Оксфорду. Чарльз пригласил Робинсона в фотомагазин, когда утром встретил его во дворе колледжа.
    — Твои глаза видно издалека! — сказал, поравнявшись с Чарльзом, Саути. — Ты вообще когда-нибудь спишь?
       — Сплю... когда-нибудь и как-нибудь, — отшутился Чарльз.
И коллеги отправились на вокзал, который находился в двадцати минутах ходьбы от колледжа.
Саути и Дакворт шли впереди по мощёной улочке, а Чарльз немного отстал.  Он  уже представлял, как снимает на камеру людей, пейзажи, здания колледжей, устремляющиеся ввысь готические соборы... Проходя мимо одного из оксфордских колледжей, Чарльзу показалось,  как одна из горгулий на  крыше, скривив и без того неприятную рожу, показала ему язык.  Оглядевшись по сторонам, Доджсон убедился, что его никто не видит, и в ответ тоже скорчил рожу горгульи. Тем временем Реджинальд и Робинсон завернули за угол собора. Через мгновенье Саути обернулся. Доджсона сзади не было.
       — Чарльз, ну где ты там? Ты ещё не забыл, что мы идём покупать тебе фотоаппарат? — крикнул он, остановившись.
Ответа не последовало.
       — Бьюсь об заклад: либо он споткнулся о булыжник, либо налетел на фонарный столб! — сказал Реджинальду Дакворт.
        — Почему?
      — Потому что ночью надо спать, а не придумывать головоломки...     — недовольно бурчал Робинсон.
     — Ты думаешь, я не пробовал просто спать? — вынырнул из-за угла Чарльз. — Пробовал... Не получается! А придумывая головоломки, я, по крайней мере, провожу ночное время с пользой.
       — Да, с пользой для колледжа! — съязвил Дакворт.
Через десять минут молодые люди вошли в здание вокзала и купили три билета до Паддингтона. Ровно в 12.00 раздался громкий гудок паровоза и лондонский поезд тронулся.
Доджсон смотрел в окно, за которым мелькали деревья и маленькие, словно игрушечные, дома. До него доносился мерный разговор сидящих напротив Дакворта и Саути. Ритмичный стук колёс заглушал их голоса, и Чарльз погрузился в созерцание постоянно меняющихся пасторальных картин за окном.
Через некоторое время в вагон вошёл розовощёкий контролёр с округлым пузцом и окинул взглядом сидящих пассажиров.
    — Господа, пожалуйста, приготовьте ваши билеты, — произнёс он поставленным голосом, двинувшись по проходу вдоль сидений. — Ваш билет, — сказал он, дойдя до Доджсона.
Чарльз сунул руку в нагрудный карман пиджака. Билета в кармане не оказалось... Он стал судорожно шарить по другим карманам, проверив даже карманы брюк. И там не было ни малейшего намёка на билет...
       — Может быть, он у моих друзей?.. — сказал обеспокоенным голосом Доджсон.
        — Может быть... Скорее спросите у них. Время идёт, я же на работе.
Чарльз повернул голову в сторону Саути и Дакворта... На их месте сидели совершенно незнакомые люди – пожилая полная дама в тёмном пальто и маленькой ажурной шляпке и сухощавый мужчина неопределённого возраста. Мужчина был вынужден прижаться к стене вагона, потому что женщина, благодаря своим пышным формам, занимала полтора сиденья. Несмотря на свою кажущуюся немощность, сухощавый мужчина уплетал за обе щеки жирную утиную ногу, изредка предлагая откусить от неё даме.
       — Так где же ваши друзья? — нервничал контролёр.
     — Я не знаю... Только что были здесь, на месте этих двух господ, — растерянно ответил Доджсон, указывая рукой на странных попутчиков с жареной уткой.
    — Как это «на месте двух господ»? Да что вы такое говорите? — возмутилась дама напротив, изрядно откусив от утиной ноги. — Мы здесь сидим от самого Оксфорда!.. Так и скажите, что хотели доехать до Лондона без билета, и не морочьте людям голову!
    — Подождите, я, кажется, нашёл... — пробормотал Доджсон, по третьему разу обшарив свои карманы. Он достал из кармана пиджака какой-то небольшой предмет в шуршащей бумаге и протянул его контролёру.
Тот развернул бумажку и быстро сунул её содержимое себе за щёку.
   — Да какой же это билет? — произнёс, довольно причмокивая, контролёр. — Это ж  жжёный сахар!
       — Да что вы с ним так любезничаете? — злорадно продолжала дама с уткой. — Вы что, не поняли, что он едет без билета? Я его сразу раскусила... Ссадите его на ближайшей станции и сдайте в полицию! — сказала она притихшему контролёру, который стоял между сидений и мирно посасывал сахар.
    — Да как вам не стыдно! — возмутился Доджсон. — Я преподаю математику в самом престижном колледже Оксфорда. Неужели вы думаете, что я могу сесть в поезд без билета?.. Билет я покупал! В оба конца. И никуда отсюда не уйду! А вам, — обратился он к контролёру, —  я советовал бы проверить билет у этой леди... — и гневно поглядел на даму с уткой.
Контролёр вопросительно посмотрел на женщину. Та, вытерев жирные ладони о пиджак своего сотрапезника, полезла куда-то под сиденье и достала из-под него большое блюдо с запечённым поросёнком, на подрумяненном боку которого стоял прямоугольный синий штамп с надписью «БИЛЕТ ДО ЛОНДОНА». 
  — Смотрите, как должен выглядеть билет, — сказал Чарльзу расплывшийся в улыбке контролёр, принимая у дамы блюдо с поросёнком. Тут раздался громкий гудок паровоза, после чего поезд резко сбавил скорость. Контролёр не удержал равновесие, и его понесло к выходу вместе с блюдом. Около выхода он врезался тарелкой в стену вагона, румяный поросёнок внезапно ожил и,  спрыгнув с блюда, визжа и пробуксовывая копытцами по гладкому полу, исчез в тамбуре.
    — Чарльз, просыпайся... Мы подъезжаем, — Доджсон услышал голос Дакворта, который теребил его за плечо.
«Как же хорошо, что это был сон...» — с облегчением подумал Чарльз, открывая глаза.
      — Я что, все два часа проспал?
      — Ты отключился почти сразу после того, как тронулся поезд, — сказал Саути. — Мы вот тут с Роби, пока ты спал, подумали... Может быть, тебе вместо фотоаппарата купить персональный паровоз?.. А что?..  Сел после утренних лекций в поезд, и – спать. А ночью – проснулся, сочинил с десяток головоломок, и с утра – снова на лекции! Очень даже полноценная жизнь... Правда, ночная...
      — Всё шутите... — севшим после сна голосом произнёс Доджсон.
      — Кстати, во сне ты так дёргал бровями и хмурился...
     — Мне снился ужасный сон. Будто ко мне в поезде подошёл контролёр, а я потерял билет и никак не могу его найти... А потом у этого контролёра ещё и поросёнок ожил...
    — Действительно, это ужасный сон! Контролёр с поросёнком... Подумать только!.. — смеясь, покачал головой Саути. — Послушай, а может, ты и не покупал билет? Ведь это же был сон. Хотя, нет. На тебя это не похоже. Чтоб ты во сне да не купил билет на поезд... Быть такого не может!
     — Вот именно, — серьёзно сказал Доджсон и, обиженный шуткой друга, демонстративно уставился в окно. — Я – законопослушный гражданин Англии и всегда покупаю билет на поезд.
      — Да никто и не сомневается в твоей законопослушности, — успокоил его Дакворт. — Вот только не пойму, причём здесь мёртвый поросёнок?
       — Почему мёртвый? — удивился Чарльз, повернув голову обратно.
       — Как почему? Ты же только что сказал, что он ожил...
     — Правильно, ожил. Потому что он был не мёртвый, а жареный. Им расплатились за проезд...
      — Что?! — переспросил Дакворт, тут же вместе с Саути рассмеявшись на весь вагон. После этого Доджсон поймал на себе несколько неодобрительных взглядов рядом сидящих пассажиров.
     — Я думал, мы – друзья... —  он с укоризной поглядел на всё ещё не отошедших от смеха коллег и снова отвернулся к окну.
   — Не обижайся, Чарли... — виновато произнёс Дакворт. — Мы прекрасно понимаем твоё состояние... Сейчас из-за бессонницы ты всё воспринимаешь в чёрном цвете, и мы с Реджи тебе очень сочувствуем... Но и ты нас пойми. Всякий раз, когда мы слышим от тебя истории про кроликов в перчатках, оживших поросят и ещё про бог знает что, мы не можем удержаться от смеха, потому что ни мне, ни Реджи не снится ничего подобного...
Чарльз всё понимал. И вот уже в который раз зарекался рассказывать друзьям о своих снах, но почему-то всё равно проговаривался, словно ждал от них понимания. Но вместо этого часто получал в ответ насмешки,  вызывавшие в нём чувство обиды и раздражения. Он смотрел на проносящиеся перед его глазами деревья, мысленно пытаясь успокоиться и хоть как-то оправдать поведение своих друзей.
    Тем временем за окном уже показались кирпичные лондонские постройки.

Глава 8. В магазине Оттивелла

Вскоре состав остановился на станции Паддингтон, и молодые люди вышли из поезда. Они сели в омнибус и уже через полчаса стояли у дома 24 по Шарлотт-террас, на котором блестела вывеска «Фототовары Оттивелла». Дёрнув за ручку двери магазинчика, коллеги вошли внутрь.
    — Добрый день, молодые люди! Чем я могу вам помочь? — бодро спросил хозяин магазина.
   — З-здравствуйте, нам нужен фотографический аппарат, — сказал Доджсон.
       — Очень хорошо! — расплылся в широкой улыбке Оттивелл. —  Какой бы вы хотели, американский или немецкий?
     — Немецкий. С объективом «Карл Цейсс». Для любительской съёмки, —  со знанием дела ответил Доджсон. Такой фотоаппарат был у Саути, и Чарльз  был готов к этому вопросу.
    — Прекрасный выбор!.. Вам нужна только камера или полный комплект?
Что включал в себя «полный комплект» Чарльз не имел ни малейшего представления, и он вопросительно посмотрел на стоящего рядом Реджинальда.
       — Полный комплект, — решительно ответил Саути.
Загадочный «полный комплект» включал в себя множество бутылочек для реактивов, набор ванночек, стеклянных пластин, воронок и мензурок. Полноту комплекта довершали тяжеленный складной треножник из дерева, переносной тёмный тент и специальный чуланчик-палатка для подготовки и проявки пластин на открытом воздухе. От такого обилия предметов к камере у Доджсона зарябило в глазах.
      — Чарльз, ты ещё не передумал заниматься фотографией? — пошутил Реджинальд.
Доджсон отрешённо улыбнулся и присел на кресло. В тёплом помещении его разморило, и он чувствовал, как по его телу разливается приятное тепло...
Тем временем Оттивелл бегал по магазину, собирая аксессуары к камере. Чуть позже, поставив фотокамеру на деревянную треногу, он навёл объектив на Реджинальда и, торжественно сказал:
    — Внимание, не двигайтесь! Сейчас отсюда вылетит птичка! — и эффектным движением руки снял крышку с объектива.
Оттивелл не обманул. Действительно, из объектива со скоростью пробки от шампанского вылетела громадная чёрная птица, размером с рождественского гуся, и, ударив Саути всей своей тушей в середину груди, сбила его с ног. По всему салону разлетелись птичьи перья. Они кружились в воздухе, будто чёрные снежные хлопья, и медленно планировали на паркетный пол магазина. К лежащему навзничь Реджинальду подбежал перепуганный Дакворт и стал обмахивать его своим набитым бумагами портфелем. А злосчастная птица  продолжала летать под потолком салона, издавая странные звуки, походившие на ослиный крик.
      — Поздравляю, вы сделали правильный выбор! — воскликнул хозяин магазина, глядя на Чарльза. — Немецкие фотоаппараты – это гарантия качественной фотографии!
     — О, боже, Реджи!.. — вскрикнул в ужасе Доджсон. Он хотел подбежать на помощь другу, но почему-то не смог встать с кресла. Тело не слушалось его и было таким тяжёлым, словно весило целую тонну.
    — Чарльз, нечего так кричать... Если ты чем-то недоволен, вставай и выбирай предметы для камеры сам... — обиженно сказал Реджинальд. Он, как ни в чём не бывало, стоял у прилавка, рассматривая наборы стеклянных пластин.
       — Прости, Реджи, я, кажется, заснул... — виновато сказал Доджсон.
Рядом с Саути, крутя в руках большую воронку для реактивов, стоял Дакворт. Он повернулся в строну Чарльза, приставил широкую часть воронки к правому глазу и через её отверстие с серьёзным видом посмотрел на сидящего в кресле Доджсона.
      — Да, мистер Доджсон, вы, кажется, опять заснули... — произнёс он вслед за Чарльзом и улыбнулся.
     —  Нужна ли вам бумага и реактивы? — спросил у Доджсона хозяин магазина.
     — Да, конечно... И, будьте добры, положите мне ещё книгу по теории фотографии...
       — Чем будете платить? Чеком или наличными?
       — Я выпишу чек, — ответил он, доставая из кармана чековую книжку.
Расплатившись, нагруженные покупками молодые люди вышли из магазина. Фотоаппарат и «полный комплект» обошлись Чарльзу в 25 фунтов стерлингов. Это было чуть меньше его нового месячного жалования!
Вернувшись домой, Доджсон принялся рьяно изучать теорию, и уже через день он вовсю экспериментировал с новым приобретением – сначала в квартире, а потом и на улице. Фотографировать на улице оказалось гораздо сложнее, чем в помещении. На упаковку и последующую расстановку всех принадлежностей к камере уходила уйма времени, а коллодиевый состав, которым Чарльз покрывал стеклянные пластины, очень быстро засыхал на открытом воздухе.
На съёмках Доджсону помогал Дакворт. Он выстраивал композиции в соответствии с требованиями Чарльза, всюду таскал за ним треножник и помогал устанавливать палатку для подготовки коллодиевых пластин. Чарльз был благодарен ему за это, иначе, процесс съёмки занял бы у него в два раза больше времени.
На первых порах Доджсон фотографировал всё подряд: соборы, колледжи, друзей и знакомых. Лучше всего ему удавались портреты, и  особенно детские фото. Он мог потратить несколько часов подряд, выбирая обстановку, костюм для ребёнка, ракурс и позу для фотографии. Детям нравилось смотреть на бегающего вокруг них и переставляющего их с места на место, сухощавого чудака с горящими глазами. Чего нельзя было сказать об их родителях. Они мучительно переносили длительный процесс съёмки и с нескрываемой радостью забирали своё чадо домой после многочасовой и, как им казалось, нескончаемой экзекуции.

Глава 9. Очаровательный ребёнок

В саду колледжа было довольно свежо, и Доджсон уже пожалел, что не одел тёплый пиджак. Он прогнал мысль о возвращении к себе с целью облачения в другой костюм, потому что Дакворту, шедшему позади него, тоже могла прийти в голову такая же мысль. Дакворд жил в дальнем крыле здания Крайст-Чёрч, и на переодевание у него ушла бы уйма времени. А это было непозволительно, потому что до захода солнца оставалось не  более трёх часов, Чарльз же запланировал сделать много снимков, и ему очень не хотелось терять драгоценное время. Он нёс в руках камеру и складной чёрный чулан, а Робинсон – треножник и чемоданчик с аксессуарами. При очередном порыве ветра Доджсон обернулся назад и посмотрел на Дакворта. Тот, съёжившись от холода, поставил на землю треножник с чемоданом и, застегнув пиджак на все пуговицы, поднял воротник.
«Конечно же, он замёрз, — констатировал про себя Доджсон. — Сейчас пойдёт переодеваться, а это –  не меньше получаса».
       — Чарльз... — только и успел сказать Дакворт.
     — Послушай, Робин, — желая сбить с мысли друга, затараторил Чарльз, — а ты заметил, что как только в столовой на обед нам подают цветную капусту,  она всякий раз недоварена? У неё мягкие только вершки соцветий.
     — Неужели? Никогда не замечал... — сказал Дакворт, автоматически схватив  палатку и чемоданчик, и пошёл вслед за Доджсоном.
    — Повар как будто уверен, что никто не ест соцветия  целиком. Я попросил у него объяснений. Он же сказал мне, что если варить соцветия до полной готовности, то вершки совсем разварятся.
Робинсон шёл молча, непонимающе поглядывая на Чарльза.
      — Я же знаю одно, — продолжал разгорячившись Доджсон, — везде, кроме нашего колледжа, эту капусту умеют варить целиком! У нас же в ней съедобны только пять процентов, да и те совершенно безвкусны.
     — Может, свернём в направлении  пасеки? — предложил совсем сбитый с толку Дакворт. —  Сфотографируем ульи и пасечников...
       «Кажется, он передумал переодеваться, — с радостью подумал Доджсон. — Да это теперь и ни к чему – ветер уже стих».
  Друзья пошли по тропинке, ведущей к ульям. Впереди, на одной из скамеек в саду, они заметили женщину с тремя детьми. На коленях она держала девочку, на вид которой было года два. Ещё две девочки играли неподалёку.
      — Это Лорина, дочь Генри Лидделла, — сказал  Чарльзу Дакворт, глядя на старшую из девочек. — Я познакомился с ней в колледже, когда заходил в деканат. Если я правильно запомнил, ей семь лет.
       — А кто же остальные?
   — Не имею ни малейшего понятия, но собираюсь это узнать... Здравствуй, Лорина! — обратился он к старшей из девочек. —  Ты помнишь меня? Я – Робинсон Дакворт. На прошлой неделе мы виделись с тобой в колледже, когда я заходил к твоему отцу.
     — Конечно помню, — ответила Лорина, прыснув в ладошку. — У вас тогда оторвалась кисточка с шапки... Вы наклонились за ней, задели рукавом чернильницу, и на полу осталось смешное тёмное пятно, похожее на овечку. Папа был оч-чень недоволен, — как-то по особому смакуя слова про папу, завершила она.
     — У этого ребёнка отличная память, —  шепнул Чарльзу Дакворт, смутившись от слов маленькой девчушки. — Лорина, познакомьтесь, это мой друг, преподаватель математики Чарльз Доджсон... Ты не представишь нас? — спросил он у девочки и окинул взглядом компанию на скамейке.
     — Это мисс Прикетт, наша гувернантка, — указала Лорина на женщину, расположившуюся на скамейке. — А это моя сестра Эдит, — сказала она, тронув за руку девочку, сидящую на коленях у мисс Прикетт.
     — А я – Алиса! — громко выкрикнула третья девочка, выглянув из-за плеча старшей сестры.
      — Алиса, представляться первой неприлично. Нужно подождать, когда тебя представит кто-нибудь другой, — сказала гувернантка, строго посмотрев на девочку поверх очков.
Девочка потупила взгляд и начала ковырять мыском ноги землю.
       — Сколько же тебе лет? — поинтересовался у неё Чарльз.
       — Мне уже пять.
    — Ей ещё нет пяти. Пять ей будет только через месяц, — уточнила Лорина.
       — Вообще-то она знает, сколько ей лет, и обычно правильно называет свой возраст... — произнесла, мисс Прикетт, оправдываясь перед Доджсоном. — Даже не знаю, какая муха её сегодня укусила.
       — Никакие мухи меня не кусали. Здесь и мух-то нет, — посмотрев по сторонам и не обнаружив вокруг себя ни одной мухи, сказала Алиса.
      — Не говори глупостей, — возмутилась старшая сестра. — Прежде, чем что-то сказать, сначала подумай про себя, а потом уже говори.
       — Нет уж, лучше я буду думать про что-нибудь другое, — нахохлилась Алиса, достав из кармана маленькую жестяную коробочку с гремящим содержимым. — Думать про себя мне что-то не хочется, — она открыла коробку и, перемешав указательным пальцем лежащие в ней леденцы, с грохотом захлопнула её обратно.
   — Очаровательный ребёнок, — сказал Робинсону Чарльз . — С характером и железной логикой, — засмеялся он.
   — Мисс Прикетт, могли бы мы сфотографировать вас вместе с девочками? — спросил у гувернантки Дакворт.
   — Ну, я не знаю... Надо бы спросить у мистера Лидделла... — заколебалась она. — А, впрочем, если вы с ним знакомы... Думаю, он не стал бы возражать.
Услышав эти слова, Чарльз с Робинсоном тут же засуетились, устанавливая неподалёку палатку и камеру на треноге. Завершив подготовку пластин, Доджсон долго рассаживал девочек на скамейке, периодически отбегая от них на расстояние, и потом снова менял их местами. Через полчаса  утомительной беготни Чарльз наконец-то подошёл к фотоаппарату, накрылся куском чёрной материи и снял крышку с объектива. После группового снимка девочки попросили Доджсона сделать им персональные фотографии. Сначала Чарльз несколько раз сфотографировал Лорину. Затем, поставив Алису на фоне изумрудного кустарника-шара, навёл на неё объектив. Девочка позировала довольно оригинально: стоя со сложенными на груди руками и надув губы, она исподлобья смотрела в камеру.
    — Так никуда не годится! — вынырнув из-под чёрного покрывала, сказал Чарльз. — Алиса, ты слишком серьёзна! Боюсь, что мисс Прикетт была права – какая-то муха тебя всё-таки укусила!
Алиса, приоткрыв рот от удивления, посмотрела на улыбающуюся гувернантку и, поняв, что это шутка, звонко рассмеялась. Доджсон ещё раз взглянул в глазок объектива и замер от изумления. На него смотрела смеющаяся девочка из зеркала... Несмотря на то, что Чарльз смотрел на перевёрнутое изображение, он сразу узнал её.
«Это она... Одно лицо!» — подумал он и, словно загипнотизированный, снял крышку с объектива.
Доджсон встретил вечер в подавленном настроении – фотографии девочек Лидделл не получились. Сидя за письменным столом над бумагами, пестрящими математическими значками и формулами, он вспоминал Алису, и мысли о ней уносили его в далёкое детство. Чарльз вспоминал отцовский дом в Чешире, о своём детском увлечении кукольным театром и о том, как деревенский плотник помогал мастерить ему деревянных марионеток. Он вспомнил, с какой любовью он оформлял домашний журнал «Редакторский зонт», вписывая в него свои стихи и коротенькие пьесы для домашних постановок, и как его младшие сёстры сидели затаив дыхание, когда он показывал им очередное кукольное представление.
Что-то тёплое разлилось в груди Чарльза от этих воспоминаний. Он достал из стола дневник и с новой страницы сделал запись:
«Сегодня в саду колледжа познакомился с дочерьми Генри Лидделла. Сделал много фотографий, правда, ни одна из них не получилась.
Пятилетняя Алиса – просто чудо. В ней есть что-то особенное.
Этот день я отмечаю знаком камня.               
                25 апреля 1856 года »


Глава 10. Поход в ботанический сад

Один из воскресных июньских дней выдался тёплым и солнечным. Погода располагала к долгой прогулке. Доджсон вёл неразлучную троицу, Алису, Лорину и Эдит, в ботанический сад.
Со времени первой встречи Чарльза с девочками Лидделл прошло два года. За это время он успел привязаться к ним и развлекал как мог, частенько совершая с сёстрами прогулки по достопримечательным местам Оксфорда. 
Территорию ботанического сада отделяла от дороги высокая каменная стена, почти до самого низа покрытая бордовым и зелёным плющом. Пройдя через арку, расположенную в стене сада, Чарльз с девочками оказались в самом начале осмотра. Девочки замерли от дивного вида, который предстал перед их глазами. Цветущие ирисы, разноцветные шапки роз, громадные пальмы, изысканно подстриженные кустарники, порхающие бабочки, бархатно-изумрудный газон поражали своей красотой. Пьянящий аромат цветущих растений щекотал нос и разливался по всему телу, заставляя его испытывать ощущение настоящего блаженства.
    — Здесь словно в сказке! — воскликнула Алиса. От радости она запрыгала, хлопая в ладоши. Взяв Доджсона за руку, она потащила его и своих сестёр в сторону розария.
      — Я знаю, это розы! Почти такие же растут рядом с нашим домом. Правда, красивые? А как вкусно пахнут!.. Жалко только, что они очень кусачие!
       — Колючие, — поправил Чарльз, но Алиса не обратила на это никакого внимания.
      — А это что? — спросила Алиса, показав пальцем на заросли растений с соцветиями в виде белых зонтиков.
      — Алиса, что ты наделала?
        — А что?
   — Ты показала пальцем на цветы. Мисс Прикетт будет очень недовольна... Вчера я слышал, как она отчитывала тебя за это.
      — Но ведь пальцем же удобнее... Я всегда ей об этом говорю, но она меня почему-то не слушает...  Ведь вы же не расскажете об этом мисс Прикетт,  правда?
       — Так... сейчас я проведу маленький эксперимент... — сказал Чарльз, с усилием отогнув левой рукой указательный палец на правой руке. — Это сныть! — показал он пальцем на растение, о котором спрашивала девочка. — Алиса, ты как всегда права! Показывать пальцем действительно очень удобно! Теперь я и сам так буду делать. А мисс Прикетт я ничего не скажу, будь уверена. Только уж и ты ей про меня не говори. Ведь мы же теперь с тобой заодно.
       — За одно?
     — Ну да, за одно... Если бы мы были с тобой за два, это было бы уже совсем другое...
     — А почему это растение называется сныть? — продолжала спрашивать Алиса.
    — Дай-ка подумать... — произнёс Чарльз, приняв позу роденовского мыслителя. — Ну вот, я подумал, и теперь мне всё ясно! Тот, кто сядет под этот куст, либо заснёт и будет видеть интересные сны, либо – будет тихонечко ныть... Но есть ещё один вариант, и он самый сложный...
      — Какой?.. — затаили дыхание девочки.
   — Севший под этот куст, будет спать и ныть одновременно! — с заговорческим видом сказал Доджсон, после чего Алиса, Лорина и Эдит дружно рассмеялись. Впереди показались ряды теплиц.
Алиса забежала в одну из теплиц сада, и буквально через минуту из двери теплицы показалась её голова.
      — Идите скорее сюда, здесь грибы! — крикнула она и снова исчезла за дверью.
Грунт внутри теплицы был сплошь усеян мелкими грибами. Их разноцветные шляпки, от светло-бежевых до ярко-красных, сидели на тонких ножках, пробивавшихся из мягкого велюрово-зелёного мха.
      — Бе-о-спо-ра  мы-ше-хвос-тая, — прочитала на табличке Алиса. — А оно съедобное?
   — Не думаю, — ответил Доджсон. — И пробовать не советую категорически! Вы нужны мне живыми!.. Если хотите, юные леди, могу предложить вам увеличительное стекло, — сказал Чарльз, доставая из портфеля внушительных размеров лупу. Девочки рассматривали сквозь лупу цветущий мох и микроскопические грибы, наперебой читая вслух странные названия на воткнутых в грунт табличках.
Тщательно обследовав теплицы, они оказались в центральной части сада. Дети расположились на газоне возле небольшого пруда с кувшинками и красными рыбками, а Чарльз сел на  стоящую рядом деревянную скамейку. Отовсюду слышалось пение птиц и мерное жужжание собирающих цветочную пыльцу насекомых.
«В следующий раз обязательно возьму сюда фотоаппарат. Девочки очаровательно смотрятся на лоне природы, — подумал Доджсон. — Жаль, что Дакворт не пошёл сегодня с нами, здесь превосходно отдыхается!»
   — Мистер Доджсон, расскажите нам какую-нибудь историю, — попросила Алиса.
       — Историю? — почесал затылок Чарльз.
      — Да, что-нибудь необычное... Например, про хливких шорьков... Или про пирожки, от которых можно стать величиной с дом.
       — Даже не знаю... Ведь про шорьков и пирожки я вам уже рассказывал на прошлой неделе.
       — Тогда расскажите что-нибудь новенькое, — просили девочки.
     — Ладно... Так как новое – это хорошо забытое старое, расскажу-ка я вам, что произошло у меня на лекции два года назад... Два года назад ко мне на лекцию пришёл декан и сел на последнюю парту.
       — Но ведь декан – это наш папа... — удивилась Алиса.
    — Правильно... Так вот, ваш папа, законспектировав половину моей лекции, неожиданно превратился в белого кролика, и со словами «ах, боже мой, боже мой, я опаздываю!» три раза обежал по кругу аудиторию и скрылся в норе.
       — Почему же он нам про это не рассказывал? — спросила Эдит.
    — Потому что всё произошло так быстро, что он даже не успел это заметить...
Девочки замерли, слушая Доджсона,  и ему на мгновение показалось, что они перестали дышать.
       — А откуда в аудитории нора? — очнулась от анабиоза Алиса.
     — Как откуда? Она всегда там есть! Только иногда она выглядит как дверь, — ответил Чарльз, отчего девочки пришли в неописуемый восторг.
Доджсону нравилось наблюдать за их реакцией. Он мог  до бесконечности рассказывать сёстрам Лидделл неправдоподобные истории с персонажами из своих снов и быть уверенным в том, что они никогда не поднимут его на смех, а будут лишь благодарно слушать и в следующий раз обязательно попросят его придумать что-нибудь новенькое.
Девочки отошли к пруду, чтобы покормить рыбок бисквитом, который Чарльз предусмотрительно взял с собой на прогулку. Какое-то время он наблюдал за ними, а потом повернул голову в сторону розария. Над кустом чайных роз среди разноцветных бабочек парил небольшого размера крылатый слон и добывал хоботом нектар из цветов. Он был полосатый словно шмель, а его уши в точности повторяли движения его крыльев. Доджсон хотел позвать девочек, но на том месте, где они сидели, увидел огромный гриб,  в тени  которого возлегала жирная гусеница. Она жадно курила кальян, утопая в клубах плотного дыма.
      — Извините, вы не видели здесь трёх маленьких девочек? — обратился он к гусенице.
      — Я себя-то с трудом вижу, не говоря уже о девочках, — раздался голос из дыма.
    — Понимаете, я взял их сегодня у своего знакомого, чтобы сводить девочек в ботанический сад. Я всего лишь на минуту отвернул от них голову, потом, смотрю, а вместо них – вы под грибом... и всё в дыму...
    — Это ужасно... И так безответственно... Отвернуть голову... Это так свойственно нашему времени... — осуждающе сказала гусеница и, сильно затянувшись, закашлялась.
      — Что же мне делать?! Я обещал привести их домой через три часа... Что я скажу их родителям?..
       — Может, вам стоит опять всё повторить?..
       — Что повторить?
       — Ну... отвернуть голову...
       — Голову?.. А причём тут голова?! — разозлился Доджсон.
     — Мистер Доджсон, вы разговариваете! — Чарльз почувствовал, как кто-то дёргает его за рукав.
      — Что?.. — рассеянно спросил он, открыв глаза, и увидел перед собой Алису.
       — Вы разговариваете с закрытыми глазами!
       — Неужели? Как такое возможно?!
       — Да, мы это видели. Правда, девочки?
Лорина и Эдит кивнули в ответ.
     — Ну... вообще-то, я часто разговариваю... Только не с глазами... С ними совершенно невозможно разговаривать, — говорил Доджсон, вращая глазами,   — ведь они такие несносные... То закрываются ни с того ни с сего, а то вдруг возьмут, и без всякого предупреждения начинают вращаться, вот как сейчас...
Девочки тихонько прыснули.
       — А-а с кем же вы сейчас разговаривали? — спросила Алиса.
       — С полосатым слоном, — стараясь не улыбаться, ответил Чарльз.
       — А такие бывают? — спросила маленькая Лорина.
     — Конечно! Я только что видел одного, вон там, — показал он в сторону розария. — Он летал над розовым кустом и добывал хоботом нектар из жёлтых цветов.
        — Лета-ал?.. — удивлённо протянула девочка. — А как его звали?
      — К сожалению, он не представился. Но в следующий раз, если я его увижу, обязательно спрошу у него имя... Да-да... Я так и спрошу у него: «Лорина, Алиса и Эдит просили узнать ваше имя...»
      Девочки несколько минут не спускали глаз с жёлтого куста в розарии, но летающий полосатый слон так и не появился.
     — Может, сыграем в шахматы? — предложил Доджсон, показав из портфеля краешек шахматной доски. — Одну партию...
    — Давайте, — сказала Алиса. —  Только потом вы нам всё-таки  расскажете про слонов... Летающих...
       — Может, лучше про говорящих гусениц... или про гигантские грибы?
       — А насколько гигантские?
       — Раза в два выше тебя...
   — Ух ты!.. И про говорящих гусениц с грибами тоже! Только не забудьте...  — сказала Алиса, погрозив пальцем.
       — Разве я могу про такое забыть? Да никогда! — ответил Чарльз.
Тем временем он уже расставил на доске шахматные фигуры, и девочки втроём начали играть против него. Они постоянно хитрили и жульничали, стараясь таким образом уравнять интеллектуальное неравенство между собой и соперником. Доджсон же делал вид, что ничего не замечает и частенько давал им выигрывать, а потом радовался вместе с ними их победам.

Глава 11. Некрасиво получилось

С ночи на улице лениво накрапывал  дождь. Но несмотря на это, Доджсон с самого утра пребывал в приподнятом настроении. Он пригласил девочек Лидделл на чаепитие, и к шести часам вечера их должна была привести мисс Прикетт. Он отправил Джона в лучшую кондитерскую лавку города, вручив ему большой список сладостей, которые тот должен был купить к чаю. Лавка находилась далеко, поэтому Чарльз ожидал слугу не раньше, чем через два часа. Хорошему настроению Чарльза была ещё одна причина: в прошлые выходные он купил билет на шоу в «Принсес Тиэтр» и теперь праздно прогуливался по кабинету, предвкушая предстоящую поездку в Лондон.
Проходя мимо зеркала, он посмотрел на своё отражение и недовольно нахмурился – его волнистые волосы предательски торчали в разные стороны, как перья у взъерошенной  птицы. В последнее время Чарльз так самозабвенно отдавался фотографии  и общению с девочками Лидделл, что совершенно позабыл о себе и своём внешнем виде. Он попытался пригладить непослушные волосы руками, но стало только хуже, и теперь он походил на английского спаниеля тёмного окраса.
«Если мисс Прикетт увидит меня в таком виде, непременно скажет какую-нибудь колкость, — подумал Доджсон. — Да и перед поездкой в театр не мешало бы подстричься».
Он переоделся в прогулочный костюм, взял зонт и спешно вышел из квартиры. Парикмахерский салон находился недалеко от колледжа. Через несколько минут Чарльз уже переступил его порог.
   — А, мистер Доджсон! Здравствуйте. Давненько вас не было, — приветливо  произнёс хозяин салона.
       — Добрый день, мистер Уилсон. Дела, знаете ли...
     — Присаживайтесь! — бодро сказал тот, указав Чарльзу на свободное кресло.
У другого кресла хлопотал сын Уилсона – Эдвард. Он брил бороду молодому джентльмену с курчавыми волосами огненного цвета.
Хозяин салона  накрыл плечи Доджсона белой накидкой и ловкими движениями рук заправил её верхний край под воротничок рубашки Чарльза.
      — Что будем делать?.. Стричься? Бриться?
      — И то, и другое.
   — Сделаем! — сказал Уилсон и начал взбивать помазком пену для бритья.
Хозяин салона мастерски водил длинным полотном лезвия по подбородку Чарльза, и через каких-то пять минут его лицо было безупречно выбрито.
      — Я на пару минут – за горячим полотенцем, — сказал Уилсон и исчез в соседней комнатушке.
     Чарльз слышал, как хозяин салона переливает в соседней комнате воду, судя по звуку, во что-то металлическое. Наконец, за спиной Доджсона послышались шаги и отрывистое клацанье. Вскоре он увидел в зеркале отражение незнакомого человека. Это был невысокий худощавый мужчина, в огромной шляпе, тесном пиджачке, который не сходился у него на животе, а на его шее красовалась большая бежевая бабочка в чёрный горох. Незнакомец противно лязгал в воздухе ножницами, словно разрезая невидимые нити, потом замер за спиной Чарльза и уставился на него в зеркало.
       — Вы кто?.. — растерянно спросил Доджсон.
    — Шляпник, — выпалил мужчина, громко клацнув в воздухе ножницами.
       — А где мистер Уилсон?
       — А кто это?
       — Хозяин салона...
    — В салоне, — не раздумывая ответил шляпник. — Хозяин салона может быть только в салоне!
       — Видите ли, мистер Уилсон меня брил...
      — А-а, так вас побрить? — шляпник бросил ножницы на пол, схватил со столика опасную бритву и несколько раз рассёк ей воздух прямо над головой Чарльза. — Я – мастер по бритью!
   — Простите, я хотел сказать, что меня уже побрили и собирались стричь... — испуганно произнёс Чарльз, вжавшись в кресло.
   — Вам повезло! Стригу я тоже отменно! — быстро среагировал мужчина. Он выбросил бритву через плечо и поднял с пола недавно брошенные им ножницы.
       — Я вам верю... Но я всё же подожду мистера Уилсона.
      — Как знаете, — обиженно произнёс шляпник и покосился на мужчину в соседнем кресле.
Чарльз посмотрел в сторону Эдварда. Тот колдовал над головой мужчины с огненной шевелюрой, аккуратно состригая кончики его прядей.
Шляпник подошёл к соседнему креслу, оттолкнул от него сына Уилсона и с головы клиента Эдварда во все стороны полетели рыжие клочья волос.
     — Сэр, что вы делаете?! Сейчас же убирайтесь отсюда, а то я  позову полисмена! — крикнул сын хозяина салона. Но шляпника было уже не остановить, и Эдвард бегом бросился в полицию.
Чарльз медленно сполз с кресла и спрятался за ним.
     «Всё-таки пары ртути – страшная вещь!» — подумал он, наблюдая за безумным шляпником из-за кресла.
       — Не крутите головой! — сказал шляпник своему клиенту. — А то я, того и гляди, что-нибудь лишнее вам оттяпаю, и тогда получится некрасиво!
После этой фразы раздался лязг ножниц, и в салоне стало подозрительно тихо.
        — Ну вот. Я же сказал, что получится некрасиво...
Доджсон выглянул из-за своего убежища – на соседнем кресле сидел мужчина без головы. А над ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял горе-парикмахер.
«Некрасиво?!. Да он же ему голову отмахнул! Какой ужас...» — Чарльза затошнило, и он осел с корточек на пол.
    — Верните мне мою голову! — вдруг неизвестно откуда выкрикнул безголовый мужчина.
Он вскочил с кресла и погнался за шляпником.
    — Вряд ли я смогу это сделать. Я её потерял! — крикнул в ответ шляпник.
       — Это вам с рук не сойдёт! Вы ответите за своё преступление!
    — Постойте, какое преступление? — вдруг остановился шляпник, и мужчина без головы со всей силы врезался ему в спину.
       — Вы что, забыли? Вы стригли меня и отрезали мне голову!
       — Позвольте, я – шляпник, а  не парикмахер. Я не мог никого стричь!
       — Ну, это уж вообще наглость! У вас в руках – орудие преступления. И вам уже никак не отвертеться!
       — Орудие? — удивлённо произнёс шляпник, глядя на ножницы. Он тут же сломал их об колено и, не поморщившись, проглотил. — Ну что же , всего вам хорошего... Приятного дня, — вежливо сказал он, пожал руку человеку без головы и вышел из парикмахерской.
   — Нет, вы это видели?! — спросил безголовый, повернувшись к Доджсону.
    — К сожалению, видел... — тихо ответил Чарльз. Он смотрел на человека без головы и чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. В его горле возник сильный жар, который быстро растёкся по шее и нижней части лица.
     — Ну вот и славно. Сейчас будем стричься... — Чарльз услышал бодрый голос хозяина салона, который прижал к свежевыбритому подбородку и шее Доджсона горячее полотенце. — Когда мои клиенты засыпают в кресле, я радуюсь. Это значит, что им у меня комфортно, — улыбаясь, сказал Уилсон и взял в руки ножницы.
       При виде ножниц Чарльз насторожился:
      — А вот скажите, у вас бывало такое: к примеру, стрижёте вы какого-нибудь мужчину, он дёргает головой, и вы отстригаете ему...
       — Отстригаю что? — удивлённо спросил хозяин салона.
    — Да так, ничего, — смутился Доджсон. —  Лезет в голову всякая ерунда...
     — Если вы имели в виду ухо или бровь, то нет... Боже упаси! Кроме волос я ничего не отстригаю. Я же мастер!
       — Скажите, а нет ли среди ваших клиентов шляпников?
   — Конечно есть! Оч-чень странные люди. Совершенно непредсказуемые. Сказать по правде, мне их жаль. Делают безумно красивые шляпы, вдыхая при этом безумно ядовитую гадость. Но, как говорится, красота требует жертв! — сказал Уилсон и занёс ножницы над длинной чёлкой Доджсона.
Через полчаса Чарльз вышел из парикмахерской. Его вид был безупречен: красиво уложенные чёрные волосы, подогнанный по фигуре светлый костюм и такого же цвета перчатки. Он посмотрел на своё отражение в стекле салона: «Ну вот, совсем другое дело. В таком виде можно и в театр». 

Глава 12. О традициях и благовоспитанности

Часы в кабинете Доджсона пробили шесть раз. В соседней комнате, гремя посудой и столовыми приборами, суетилась прислуга. Через открытое окно до Чарльза донёсся голос садовника, который с кем-то поздоровался.
Спустя минуту из коридора послышались звуки шагов, и в кабинет Доджсона вошёл дворецкий:
        — К вам пришли дети Генри Лидделла с няней, сэр.
        — Да-да... Проводите их в гостиную. Я сейчас подойду.
Доджсон прошёл в гостиную, где на огромном диване сидели Лорина, Алиса и маленькая Эдит. Вместо гувернантки Мэри Прикетт с ними пришла старая няня.
     — Добрый вечер, юные леди! Признавайтесь, что вы сделали с мисс Прикетт? Надеюсь, она жива? — Чарльз хитро прищурился и посмотрел на сестёр.
      — Не беспокойтесь, мистер Доджсон, с мисс Прикетт всё в порядке, — быстро заговорила нянька. — Она осталась заниматься с Гарри5, а меня прислали с девочками вместо неё.
        — Ну, раз так, прошу к столу, располагайтесь.
Чарльз подошёл к заставленному закусками и сладостями столу, засыпал в пузатый чайник чёрную заварку и залил в него доверху кипяток.
    — Вы так балуете девочек, приглашая их чаёвничать, — сказала Доджсону няня. —  Ведь чай – это такая роскошь! Так не долго и в трубу вылететь.
     — Ничего, ради общения с ними я готов вылететь даже в трубу, — рассмеялся Чарльз, подняв чайник с чаем над чашкой маленькой Эдит.
       — Я чай не буду! — вскрикнула она и накрыла чашку ладошками.
       — Почему? Тебе же нравится чай с пудингом, — удивился Доджсон.
       — Нравится... Но я не хочу в трубу!
     —Тебе нечего бояться, Эдит. Из-за чая в трубу могут вылететь только взрослые. Детям в этом случае совершенно не о чем беспокоиться, — смеясь сказал Чарльз, переглянувшись с няней.
Когда все выпили по чашке чая, Доджсон взял со стола белоснежную накрахмаленную  салфетку и буквально за одну минуту сделал из неё птицу. Девочки с любопытством смотрели на чудо-птицу, но та, после одного взмаха рук Чарльза, обратно превратилась в салфетку. Доджсон начал было показывать другой фокус с салфеткой, как услышал тихое монотонное посапывание. Он поднял голову и увидел, что няня девочек спит.
      — Ваша няня уснула, так что можете съесть ещё по одному бисквиту, — прошептал с заговорческим видом Доджсон.
    — Когда няня засыпает днём, мы всегда едим конфеты, — сказала Алиса, посмотрев на большую конфетницу. Она потянулась к вазе с конфетами и уронила на пол ложку, от чего няня проснулась и открыла глаза.
   — Алиса, сколько можно говорить, что детям вредно есть много сладкого, — произнесла сонная няня.
        — У вас бессонница? — поинтересовался у няни Доджсон.
        — С чего вы взяли?
        — Мне показалось, вы задремали.
       — Задремала? Ну что вы! Спать днём – это дурной тон... Я никогда не позволяю себе спать днём. Не имею такой привычки.
Девочки тихонько захихикали.
     — А я вот, знаете ли, засыпаю днём. И очень часто, — признался Чарльз. — У меня бессонница. Видимо, днём мой организм навёрстывает упущенное за ночь.
     — Сочувствую. Но мне, как вы выразились, нечего навёрстывать. У меня прекрасный крепкий ночной сон, — заявила женщина, строго взглянув на сидящих за столом.
    — Я так и думал, — сказал Доджсон, посмотрев на еле сдерживающихся от смеха девочек.
     — Мне бы хотелось попробовать немного апельсинового джема, но у меня нет ложки, — произнесла Алиса, грустно посмотрев на чайную ложку, упавшую на пол.
     — Это легко исправить, — оживился Чарльз. — Надо, чтобы каждый пересел против часовой стрелки на соседнее место. Тогда у Алисы появится ложка для поедания джема.
      — Да, но тогда у меня не будет ложки! — возмутилась Эдит. — Ведь я должна буду сесть на место Алисы.
       — Верно. Тогда давайте все пересядем по часовой стрелке.
      — Я не могу пересесть по часовой стрелке, — прыснула Лорина. — Няня опять заснула.
    — Да и я не могу пересесть, — сказал сидящий рядом с Алисой Доджсон. — Тогда у меня не будет ложки для поедания джема. А это уж, знаете ли,  совсем никуда не годится!
        — Что же нам делать? — засмеялась Алиса.
Чарльз спрятал правую руку под левый борт пиджака, и из его нагрудного кармана медленно выползла серебряная чайная ложка, отчего Эдит радостно захлопала в ладоши.
     — Мистер Доджсон, почему же вы сразу не дали мне эту ложку? — поинтересовалась Алиса.
      — Это запасная ложка – на крайний случай. Поначалу я сомневался, что твой случай крайний, но потом понял, что это именно он, и тогда мне пришлось её достать.
Девочки громко рассмеялись.
     — Юные леди, сейчас же прекратите смеяться, — очнулась ото сна няня. — Благовоспитанным девушкам не пристало так себя вести за столом.
В воображении Доджсона няня девочек стала уменьшаться в размерах и превратилась в упитанную серую мышь, на голове которой красовался белый чепец, постоянно сползающий ей на глаза.
«Ну прямо мышь-соня какая-то», — подумал Чарльз.
      — Мистер Доджсон, почему вы пьёте чай в шесть часов вечера?  — как-то угрожающе спросила мышь-соня.
       — А во сколько же мне его пить?
   — В пять. Вы должны пить чай в пять часов вечера, как и все добропорядочные люди Англии.
      — Видите ли, я всю жизнь пью чай в шесть часов вечера, и как бы это не казалось странным, считаю себя добропорядочным гражданином.
     — Но я имела ввиду нарушение традиций, — настойчиво продолжала мышь. — Алиса, сейчас же прекрати показывать пальцем. Это неприлично! Благовоспитанные девушки не должны показывать пальцем на что бы то ни было.
При словах «нарушение традиций» у Доджсона нервно задёргался глаз. Монотонность оксфордской жизни, помноженная на маниакальное следование жителей Англии всем правилам и традициям, порой приводили Чарльза в бешенство. Именно поэтому, наперекор всем устоям, он пил чай в шесть часов вечера, и никто не мог запретить ему этого!
«Ну всё... Я не намерен это больше терпеть!» — возмутился Чарльз. Он схватил разбушевавшуюся мышь-соню, запихал её в чайник и накрыл сверху крышкой.
    — Это нарушение правил этикета! Я пожалуюсь мистеру Лидделлу и мисс Прикетт! — раздалось из чайника, но потом чайник настороженно замолчал.
Через несколько секунд из под его крышки показалась длинная мышиная лапа, схватила со стола кусок бисквита и снова исчезла под крышкой. Из закрытого чайника послышалось гулкое чавканье...
    — К сожалению, нам пора, мистер Доджсон, — сухо сказала няня, поднявшись из-за стола. — Юные леди, вставайте же скорее. Мы и так уже засиделись в гостях, а это неприлично.
«Как же мне повезло с няней в детстве. Я только теперь это понял», — подумал Чарльз и пошёл провожать девочек.

Глава 13. Два фарса вместо одного

Лондонский поезд, надрывно свистя тормозами, остановился на вокзале Паддингтон.  Доджсон вышел из душного вагона на перрон и вдохнул полной грудью. В нагрудном кармане его пиджака лежал билет на вечер в «Принсес Тиэтр». Чарльз взял кэб и уже через пятнадцать минут стоял на Оксфорд-стрит у дверей театра.
Зал был заполнен полностью. Доджсон по обыкновению сидел в первом ряду на крайнем сидении справа. Он развернул программку вечера и прочитал:
«Актёрская труппа Чарльза Кина гарантирует вам пять часов чистейшего наслаждения – незабываемый вечер из трёх частей!
Часть первая: Шоу с дрессированными собачками и детская пантомима.
Часть вторая: Фарс «Прочь, меланхолия!».
Антракт.
Часть третья: Пьеса Шекспира «Генрих VIII» ».
Две первые части вечера прошли очень быстро. Всю первую часть женщины вздыхали от умиления, во второй – стоял непрекращающийся смех. После антракта в зале медленно погасли газовые  лампы, заиграла музыка, и действие пьесы началось. По сцене в бархатных камзолах величаво перемещались герцоги Норфолк и Бекингем, потом грянул оркестр, и на сцену стал выходить король Генрих с королевой и свитой.
Чарльз посмотрел в оркестровую яму. Трубач, возвещая о появлении короля, изо всех сил дул в трубу. Щёки его раздувались так сильно, что казалось, они вот-вот лопнут. И вдруг произошло непредвиденное: сурдина, закреплённая на конце трубы, от очередного выдоха трубача отлетела и ударила по затылку впереди сидящего гобоиста. Гобоист от испуга вместе с инструментом резко развернулся вправо, задев локоть играющего рядом с ним виолончелиста. Тот, в свою очередь, сделав неловкий выпад смычком, попал им в густую копну волос скрипача. Скрипач от неожиданности вскрикнул, потому что его «шевелюра» осталась на кончике смычка виолончелиста и ритмично рассекала воздух с каждым взмахом смычка.
  — Наденьте, наденьте его на меня! — шептал виолончелисту взволнованный скрипач.
       — Я и не знал, что вы носите парик.
       — Хорошо, теперь вы знаете... Наденьте же скорее!
      — Голубчик, я бы с удовольствием, но не могу – у меня руки заняты. Может, вы сами как-то попытаетесь?
       — Если бы я мог, я бы вас не просил.
       — Скажите, а зачем он вам?
       — В театре жуткие сквозняки. Я мёрзну.
      — Звучит неубедительно. Оглянитесь, у нас пол-оркестра без волос. Да и сквозняков здесь нет. Мы же –  в яме.
       — Действительно, нет, — согласился скрипач.
       — Так зачем вы его носите?
      — Видите ли, я уже не в том возрасте, чтобы... А впрочем, раз вам так интересно... откроюсь вам...  Я влюбился.
       — Так и одевайте его на свидания. Зачем же сюда?
       — Я уже...
       — Что «уже»?
       — Я уже на свидании.
       — Ах вот оно что. И где же она?
       — В первом ряду, в белой шляпке.
    — Очаровательна... И так молода, — одобрительно произнёс собеседник скрипача.
       — Да вы не на ту смотрите. Моя – в белой шляпке с розовой лентой.
       — Ах эта!? — «О, Господи... Ну, у него и вкус...»
   — Только не вытягивайте так шею, она может заметить! — забеспокоился скрипач.
       — Да что вы, она только обрадуется. И потом, у вас же свидание.
       — Да... Но она об этом ещё не знает.
       — Ну вы и скромник!
      — Да, знаете ли. Это трагедия всей моей жизни. Мне – пятьдесят, а я всё ещё не женат.
      — А хотите, я после вечера вас познакомлю? Даю руку на отсечение, вы ей понравитесь.
       — Вы так думаете?
       — Не сомневайтесь. Уж с этой дамой я вас точно познакомлю!
Виолончелист взглянул на дирижёра. Тот стоял с закрытыми глазами, схватившись руками за голову. В зале царила музыкальная какафония. Скрипач с виолончелистом так увлеклись беседой про парик и свидание, что продолжали играть после того, когда все остальные музыканты уже закончили. А трубач, у которого отлетела сурдина, почему-то продолжал им подыгрывать, постоянно давая петуха. Генрих Восьмой и вся его свита были не в состоянии произносить под музыку свои монологи, и чтобы как-то заполнить паузу, делали на сцене балетные па, изредка поглядывая на бившегося в нервных конвульсиях дирижёра.
       — Прекратить! Сейчас же прекратить это безобразие! — выскочил на сцену директор труппы. Он стал по одному затаскивать за кулисы танцующих актёров из свиты короля.
      — Какое же это безобразие? — затараторил дирижёр. — Видали мы такие безобразия, по сравнению с которыми это – просто  лёгкий бардачок...
Генрих Восьмой с королевой и оба герцога упорно отказывались уходить за кулисы, то и дело отпихивая от себя директора.
     — Сэр, ну сделайте же что-нибудь! — умоляюще крикнул директор, неожиданно посмотрев на Доджсона.
        — Кто? Я? — удивлённо спросил Чарльз. — Что же я могу сделать?
        — Как что? Что-нибудь.
Чарльз с растерянным видом встал с места и направился к сцене. Как только он начал подниматься по её ступеням, все актёры, стоящие на сцене, тут же превратились в игральные карты: Генрих Восьмой с супругой – в червовых короля и королеву, герцоги – в валетов, а свита – в карты более мелкой масти. В это время на сцене появился человек с метлой и стал сметать карты за кулисы.
        — Свет! Дайте свет! — крикнул директор, хлопнув в ладоши.
Через несколько секунд в зале зажгли свет. Доджсон вздрогнул и открыл глаза. На сцене стояла актёрская труппа и кланялась. Оркестр тоже встал. На местах дирижёра, скрипача и виолончелиста стояли совершенно другие люди.
«Ну вот, — подумал Чарльз, — вместо одного фарса посмотрел целых два. Ну что ж, на «Генриха VIII» придётся сходить ещё раз».

Глава 14. Наисвежайший товар

Оксфордский колледж погрузился в ночной туман. Часы в кабинете Чарльза мерно отсчитывали убегающие секунды. Под распахнутыми окнами комнаты при каждом дуновении ветра убаюкивающе шелестела листва. Доджсон заканчивал «Алгебраический разбор пятой книги Евклида». Работы оставалось всего на пару недель. Уже второй день он не мог найти ошибку в своих расчётах, и это выводило его из себя. Чарльз встал с кресла, подошёл к одному из книжных шкафов, протянул руку к справочнику, но вместо него на полке обнаружил совершенно другую книгу.
«Куда же я его сунул? —  прошептал он. — Наверняка ведь стоит на самом видном месте».
Чарльз ещё раз пробежал глазами по книжным полкам, и не обнаружив справочник, принялся искать его в ящиках письменного стола.
Перевернув два выдвижных ящика, он полез в последний – третий. Справочника в нём не оказалось, но зато Чарльз наткнулся на письмо своего отца. Отец написал это письмо  восьмилетнему Доджсону во время своей очередной поездки в Лидс. Перед отъездом отца Чарльз попросил его привезти  специальный напильник и отвёртку, чтобы делать марионеток для домашнего театра. По дороге в Лидс его отец, без труда придумывающий всякие неправдоподобные истории, написал сыну письмо, которое Чарльз бережно хранил и читал всякий раз, когда оно попадалось ему на глаза. Вот и сейчас он не смог удержаться, чтобы не развернуть сложенный в несколько раз, пожелтевший и сильно потрёпанный лист бумаги, с которого на Доджсона смотрели знакомые буквы, аккуратно выведенные отцовской рукой.
«Мой дорогой Чарли, я не забыл о твоём поручении.
Как только я приеду в Лидс, я выйду на середину главной улицы и закричу: «Жестянщики! Же-стян-щи-ки!» Шестьсот человек ринутся из своих лавок на улицу, побегут во все стороны, зазвонят в колокола, созовут полицию, поднимут весь город на ноги. Я потребую себе напильник и отвёртку, и, если мне их не доставят немедленно, через сорок секунд, я не оставлю во всём славном городе Лидсе ни одной живой души...
Сколько будет воплей и вырванных волос! Забарахтаются в сточных канавах свиньи и дети, верблюды и бабочки, старухи полезут в дымоходы, за ними коровы, утки попрячутся в кофейные чашки, жирные гуси будут втискиваться в пеналы, и в довершение всего, мэр Лидса будет обнаружен в суповой тарелке, весь вымазанный кремом и утыканный миндалём, дабы, уподобившись бисквитному пирожному, избежать печальной участи города...
Наконец они принесут мне то, что я просил, и я пощажу город и в пятидесяти повозках отправлю под охраной десяти тысяч солдат напильник и отвёртку  Чарльзу Лютвиджу Доджсону — в подарок от его Любящего Папы».
С ностальгической улыбкой Доджсон положил в стол письмо отца, прикрыл свою рабочую тетрадь и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза...
Чарльз увидел себя семилетним мальчиком в доме своего отца, пастора одного из приходов Чешира. Старый слуга Томас был отправлен за головкой сыра в сырную лавку, и маленький Чарли напросился с ним. Он очень любил бывать в этой лавке, и всякий раз, проходя мимо её витрин, подолгу заглядывался на сырные головы, которые имели форму больших улыбающихся кошачьих голов.
Увидев вошедших Томаса с мальчиком, хозяин лавки приветливо улыбнулся.
     — Добрый день! Рад вас видеть, — сказал он посетителям. — Вы как раз вовремя. Сегодня наисвежайший товар. Сыры, масло... Пожалуйста, выбирайте.
       — Нам нужна голова сыра. Среднего размера, — уточнил Томас.
       — Какая именно?
      — Я сегодня с помощником, — ответил слуга, посмотрев на стоящего рядом Чарльза. — Он сейчас выберет.
Мальчик окинул взглядом полки с сырами, и глаза его разбежались. Сырных голов было так много, что он никак не мог сделать выбор.
     — Бери любую среднюю голову, Чарли. На вид они все одинаковые. Разница только в весе, — пояснил хозяин лавки.
Но Чарльз-то точно знал, что головы разные: одни улыбались широко, довольно прищурив глаза, а другие как-то натянуто, будто нехотя. Он отыскал сырно-кошачью голову с добродушной улыбкой до самых ушей, и, ткнув в неё пальцем, посмотрел на продавца.
      — Эту? — удивился хозяин лавки. — Не думал, что ты её отыщешь... Эту голову невозможно купить. Выбери любую другую.
На глаза маленького покупателя мгновенно навернулись слёзы, и он демонстративно зашмыгал носом.
     — Невозможно? — удивился Томас. —  Но почему? Она что – несвежая? — он растерянно смотрел то на продавца, то на хлюпающего Чарльза. — О, боги, лучше бы я пошёл один... — поднял он глаза на потолок.
      — Почему несвежая? Очень даже свежая. Настолько свежая, что прямо живая...
      — Ну, раз свежая, тогда мы её покупаем, — с облегчением сказал Томас.
       — Попробуйте, — тихонько усмехнулся хозяин лавки.
      — Чарли, возьми сырную голову, которая тебе понравилась, и неси её на весы.
Чарльз подошёл к деревянной полке с сырами и протянул руки к сырной голове, которая в одно мгновение превратилась в крупного, похожего на лесного, кота. Мальчик замер от изумления.
      — Ну говорят же тебе, выбери любую другую голову. Вон их сколько, — посмотрел вокруг себя кот, продолжая одновременно широко улыбаться. — Странный народ – дети. Уж если что-то вобьют себе в голову, так это потом совершенно невозможно выбить.
Чарльз стоял открыв рот, молча глядя на оживший сырный круг.
      — Ну скажи мне, что бы ты сделал, если бы тебе удалось меня купить? А? — зевая, продолжал кот. — Положил бы меня на бутерброд? Так бы ты сделал?
       — Нет, — засмеялся Чарльз. — Для бутерброда вы слишком большой.
      — Уж не хочешь ли ты разделить меня на части?.. — хитро прищурился бывший сыр. —  По глазам вижу, что хочешь.
      — Да что вы, я и не думал об этом. Просто, до того как вы стали котом, я думал, что вы – сыр, — оправдывался Чарли. — Я вообще-то не ем котов...
     — У-у, да я смотрю, ты совсем запутался! Сам же сейчас сказал, что для бутерброда я слишком большой... Как ты думаешь, почему в этой лавке продают только сырные головы? — спросил у мальчика кот, но тот не успел ответить. — Правильно! Потому что головы самые вкусные! — воскликнул зверь, и от него осталась только голова. Она висела в воздухе над полкой с сырами и продолжала улыбаться во весь рот.
       — Чарли, ну что ты так долго! — окликнул мальчика Томас. — Скорее бери сыр и неси его сюда, а то мы так и к обеду не поспеем.
Чарльз оглянулся на Томаса, а когда повернулся обратно, от кошачьей головы не осталось и следа, впрочем, как и от сыра, из которого она произошла. Мальчик подошёл к соседней полке, взял с неё первый попавшийся сырный круг и потащил к прилавку.
       — С кем ты там разговаривал? — спросил Томас у Чарли.
       — С ожившим сыром, — честно ответил мальчик.
       — С сыром?!. — брови старика Томаса подпрыгнули.
       — А что вас так удивляет? Я же говорил вам – товар наисвежайший! — довольно произнёс хозяин лавки, отдавая посетителям упакованную в бумагу сырную голову.
     — Пойдём скорее, Чарли... Нас, наверное, уже заждались дома... — сказал Томас и, подозрительно озираясь на продавца, быстро вывел мальчика из магазина.
Часы в кабинете Доджсона пробили три раза. Он открыл глаза и, сладко потянувшись, подумал: «Интересно, продают ли в Оксфорде чеширский сыр? Завтра же схожу в сырную лавку и узнаю. Если продают, скажу Джону, чтобы купил одну голову сыра к чаепитию. Я просто обязан познакомить девочек Лидделлов с наисвежайшим чеширским сыром!»

Глава 15. Сколько весит фламинго

В субботу в университетской библиотеке было много посетителей. Через две недели в Оксфорде должна была состояться математическая конференция, и по этой причине Доджсон с Даквордом сидели в переполненном читальном зале, готовя материалы докладов.
Вдруг по помещению прокатилась волна шёпота, и взоры посетителей библиотеки устремились в окна, выходящие во двор колледжа.
       — Что там такое? — тихо спросил у Дакворта Чарльз.
    — Если я не ошибаюсь, принц Уэльский. А с ним – декан и епископ Уилберфорс.
Чарльз встал и подошёл к окну.
     — Интересно, принц приехал один или с королевой? В прошлый приезд королевы я чуть было не сфотографировал принца на приёме у декана.
       — Что же тебе помешало?
   — Я предложил ему сфотографироваться в саду колледжа и уже придумал, как выстроить композицию. Но тут, как назло, пошёл дождь, и все мои планы рухнули.
       — Не расстраивайся. В следующий раз тебе обязательно повезёт.
    — Для меня было бы огромной честью сфотографировать не только принца, но и саму королеву Викторию. Я думаю, что это мечта любого фотографа.
       — Вряд ли тебе это удастся. Говорят, она ненавидит фотографов.
Доджсон задумчиво смотрел в окно, которое медленно подёрнулось дымкой, и перед взором Чарльза возник маленький силуэт королевы. Королева начала увеличиваться прямо на глазах, пока не стала высотой в два человеческих роста.
       — Терпеть не могу фотографов, — сказала она раскатистым голосом. — Но для вас я сделаю исключение, и разрешу вам меня сфотографировать, если вы сыграете со мной одну партию в крокет.
С этими словами они оказались на зелёном газоне во дворе колледжа, по которому прогуливались долговязые фламинго.
       — В крокет? Отлично! Это одна из моих любимых игр, если не считать карты, шахматы и головоломки.
       — А мы и не будем считать карты, шахматы и головоломки, —  сказала королева и превратилась в червовую даму с короной в виде огромного красного сердца.
       — А где же молотки? — спросил, оглядываясь по сторонам, Чарльз.
    — Да вот же они, — ответила королева, схватив за ноги одного из стоявших фламинго, который вытянулся в струну и жалобно взглянул на Доджсона. — И шаров здесь предостаточно, — посмотрела она на снующих по газону ежей.
Чарльз подошёл к ближайшему фламинго и протянул руку к его ногам.
     — О, нет! — завопила испуганная птица и что есть силы побежала от Доджсона.
   — Остановитесь! Куда же вы? — бросился за птицей Чарльз. — Потерпите всего одну партию!
     — Не могу, — остановился вдруг фламинго. — Королева играет в крокет по несколько раз в день. Вы даже представить себе не можете, как звенит моя голова!
        «Бедняжка! Королева отбила ему всю голову», — подумал Доджсон.
    — Что же вы не играете? Разве вам не нужна моя фотография? — возмутилась королева. Она кружила по полю, раскручивая в воздухе фламинго, и её движения больше походили на метание молота, чем на игру в крокет.
    — Ну что вы, нужна! — испуганно ответил Чарльз. — Вы даже не представляете себе, как!..
Он умоляюще посмотрел на величественную розовую птицу:
        — Послушайте... Мне очень жаль, что у вас звенит голова. Но прошу вас... пожалуйста... Всего одну партию...
       — Ну хорошо-о, — разжалобился фламинго. — Только знайте, что шары  не так просты, как кажутся.
Чарльз аккуратно взял за ноги фламинго и очень удивился – несмотря на свои внушительные размеры, розовая птица была практически невесомой. Перевернув фламинго вверх ногами, он подошёл поближе к ежу и со всей силы размахнулся птицей. В этот момент  фламинго резко втянул голову, а шар-ёж, недовольно фыркнув, проскользнул между ботинками Доджсона и исчез в неизвестном направлении.
  — Нет, так совершенно невозможно играть! — возмутился Доджсон, перекидывая птицу через плечо.
   — Полностью с вами согласен, — сказал фламинго. — Иногда можно потратить весь день, так и не ударив по шару.
       — Не ударив? Вы же сказали, что у вас голова звенит.
       — Ну да, так и есть –  звенит. Но я же не сказал, от чего.
       — И от чего она звенит?
       — Откуда же мне знать. Просто, звенит и всё.
Чарльз перевёл взгляд в строну королевы, но она куда-то исчезла.
     — Подумать только, всего одна партия в крокет с королевой, и я мог бы гордиться своей коллекцией фотографий. А теперь, по вашей милости, я проворонил её величество! — он с укоризной посмотрел на фламинго.
     — Я бы сказал, профламинжил! — ехидно произнесла розовая птица, рассмеявшись Доджсону прямо в лицо.
     — Ну что, может, пойдём к тебе, возьмём фотоаппарат и поищем на улице «жертв» для твоих фото-экспериментов? — раздался за спиной Чарльза голос Дакворта.
    — Что?.. — очнулся Чарльз. —  Да... Пожалуй, так мы и сделаем. Сегодня отличная погода. Кто знает, может, мне удастся сфотографировать принца. Кстати, ты не знаешь, сколько весит фламинго?
       — Фламинго?.. Господи, Чарльз, о чём ты только думаешь?
       — Много о чём. Сегодня ночью, например, я придумал метод проверки делимости чисел на девятнадцать. Позавчера – на семнадцать. А вчера – заменитель клея для заклеивания конвертов. Между прочим, очень удобная вещь! — радостно сказал  Доджсон, и друзья пошли за фотоаппаратом.

Глава 16. Давным-давно, в одной из систем координат...

Небольшая, выкрашенная в васильковый цвет прогулочная лодка мерно покачивала на волнах Темзы пятерых пассажиров. Июньское солнце, так щедро одаривавшее жителей Оксфорда своим теплом до самого полудня,  спряталось за нависшую над рекой серо-лиловую тучу, и послышались первые раскаты грома. Ещё минута, и с неба посыпались тёплые увесистые капли дождя. По зеркальной поверхности Темзы запрыгали озорные лопающиеся пузыри.
      — Моё новое платье! — заплакала в голос Алиса, глядя на намокающие прямо на глазах небесно-голубые воланы своего наряда. Она сидела в носу лодки и ладошками растирала  по щекам смешанные с каплями дождя  слёзы.
      — Алиса, посмотри на Лорину с Эдит, видишь, они не плачут, — сказал   Доджсон, кивнув на Алисиных сестёр, сидящих в хвосте лодки.
       — Чарльз, ты какой-то несообразительный, — шепнул другу Дакворт. — Ведь новое платье только у Алисы.
     — Как же я сразу не догадался... — ответил Доджсон, разворачивая веслом лодку. — Сейчас причалим в Годстоу и переждём дождь в беседке, — и Дакворт с Чарльзом погребли в сторону берега.
Тем временем обладательница нового платья продолжала громко всхлипывать. Сквозь солёные слёзы она глядела на приближающийся берег местечка Годстоу, на котором жевали сочную траву пятнистые коровы, и, казалось, уже ничто не могло помочь её горю.
     — Алиса, посмотри, ты наплакала целое море, — поглядел Чарльз на залитое дождём дно лодки. — А ведь я не умею плавать...
    — Не умеете плавать?.. — перестав всхлипывать, девочка удивлённо посмотрела на Чарльза, и на её лице появилась хитрая улыбка. — Не волнуйтесь, мистер Доджсон, я вас спасу!
       — Но ведь для этого тебе придётся замочить своё новое платье.
      — Как же я его замочу, если оно уже мокрое! — рассмеялась Алиса, и от её слёз не осталось и следа.
Через несколько минут вся вымокшая под дождём компания сидела в беседке на берегу Темзы. Девочки сидели на скамейке и скучающе болтали ногами, глядя на непрекращающийся ливень.
       — Ну что, юные леди, во что будем играть? В шахматы, в чепуху или, может быть, поразгадываем головоломки? — спросил, потирая руки, Чарльз.
       — Мистер Доджсон, расскажите нам сказку, — протянула Алиса.
       — Сказку?.. Нет. Сказку не могу.
       — Ну почему?
     — Посмотрите на меня хорошенько... Разве я похож на сказочника? Я же самый обыкновенный математик, — он посмотрел на Дакворта, ища у него поддержки.
       — Давай, Чарльз, рассказывай сказку, — прошептал тихонько Дакворт. — Ты сам виноват. Не надо было морочить им голову своими небылицами.
       — Пожа-алуйста! — не унимались девочки.
       — Ну... п-положим, на коротенькую историю меня х-хватит... — сказал, заикаясь, Доджсон. — Но вы же хотите целую сказку!
        — Да! Хотим! И чтобы в ней было побольше всяких глупостей!
    — Ну хорошо. Слушайте... Давным-давно, в одной из систем координат...
     — А что такое «иссистемкардинат»? — спросила Алиса у хитро улыбающегося Чарльза и содрогающегося от смеха Дакворта. — А-а, я вас раскусила! Вы опять шутите! Ну ничего, когда я приду домой, обязательно спрошу у папы, что это такое.
В воображении Доджсона декан колледжа, вечно опаздывающий на собрания, трансформировался в бегущего кролика, и Чарльз, посмотрев на Алису, начал свой рассказ:
«Мимо Алисы, сидящей на берегу реки, быстро пробежал кролик.
       — Ах, боже мой, боже мой! Я опаздываю! — повторял он.
Сгорая от любопытства, она побежала за ним по полю и только успела заметить, что он юркнул в нору под изгородью. В тот же миг Алиса юркнула за ним следом, не думая о том, как же она будет выбираться обратно...»
Так Доджсон рассказал девочкам целую сказку про приключения Алисы. Когда он закончил, дождь уже прекратился, и уже через час вся компания стояла у дома декана.
       — Мистер Доджсон, как бы мне хотелось, чтобы вы записали для меня эту сказку, — сказала Алиса, стоя у открытой двери дома.
       — Я запишу эту сказку в красивую тетрадь, сделаю к ней иллюстрации и подарю её тебе на Рождество, — ответил Чарльз и, попрощавшись с девочками, отправился к себе домой.

Глава 17.  Причём здесь математика?

В 1866 году в Букингемский дворец на празднование Рождества, как обычно, было приглашено много гостей. В небольшой зал, расположенный по соседству с залом для празднеств, в сопровождении многочисленной свиты, вошла королева Виктория. В самом углу комнаты на одном из стульев сидела трёхлетняя племянница королевы, с интересом изучающая страницы  иллюстрированной книги, на обложке которой было написано «Алиса в стране чудес». Увидев девочку, королева подошла к ней и тихонько присела на соседний стул. Маленькая племянница, не замечая королеву, перевернула очередную страницу и, удивлённо ойкнув, замерла над иллюстрацией.
       — Милая, что тебя так поразило? — произнесла королева.
      — А вы смогли бы столько наплакать? — спросила у неё девочка, ткнув пальчиком в рисунок, на котором уменьшившаяся в размерах Алиса купалась в море собственных слёз.
       — Нет, дорогая, боюсь, не смогла бы, — улыбнувшись, ответила та.
       — А я бы смогла, — с серьёзным видом сказала девочка и перевернула страницу.
   — Отличная книга для детей. Лучшая из детских книг, что мне приходилось читать за последнее время...  Кстати, на прошлой неделе я просила вас привезти мне все книги этого автора, — обратилась королева к человеку из свиты.
При  этих словах мужчина из свиты, услужливо кивнув головой, быстро исчез за дверями комнаты. Через несколько минут он вернулся в зал и вручил королеве две книги.
      — Что это?.. — удивлённо смотрела она на книги. —  «Алгебраический разбор пятой книги Евклида»... «Сведения из теории детерминантов»... Причём здесь математика?  Вы явно что-то напутали, — королева недовольно посмотрела на запыхавшегося мужчину. —  Здесь написано, что  автор – Доджсон, а я просила привезти мне все книги  Кэрролла.
      — Всё верно... Доджсон... Кэрролл – это псевдоним... — оправдывался мужчина.
       — Так кто же этот Доджсон?
       — Он преподаёт математику в Оксфорде.
   — Так он математик? Весьма оригинально... Математик, пишущий сказки... Интересно, возможно ли обратное? А, впрочем, кем бы он не был, его сказка очень популярна в Англии.
Королева отложила в сторону книги, развязала бархатный кисет и, достав из него золотой медальон, на котором красовался её вензель, протянула его человеку из свиты:
     — Передайте это гонцу. Пусть завтра же отвезёт это в Оксфорд... —  запнулась она и, прочитав на обложке «Сведений из теории детерминантов» фамилию автора, добавила: — … Доджсону.
      — А что при этом должен сказать гонец?
     — Пусть скажет, что мне понравилась его «Алиса», и мы с племянницей с нетерпением ждём её продолжения, — произнесла королева и, погладив девочку по голове, удалилась в зал для празднеств.