Нежополизные портреты

Услышал интересный новоискусствоведческий термин «нежополизный портрет» (про портрет Владимира Владимировича естественно)  и призадумался.
В общем-то термин правильный и мудрый по своему жополизный портрет должен быть нежополизным, иначе он не выполнит вполне свою жополизную функцию.
Околомитьковский художник в начале 2012 нарисовал несколько портретов «Добрейшей души человек» (Путин с цыпленочком и т.п.). Митьки застолбили за собой такую позицию:  митьки не хотят никого победить, мы любим всех. Отчасти это , конечно, такой стёб, ироничность.  «Митьки» потому не хотят никого победить, что «победа» не эстетическое занятие в принципе, а они не хотели бы высовываться выше своей стёб-ироническо-эстетической арт-задачи.  Художник, как не крути, арап Петра Великого, он придворный  камердинер.      
Синие Носы тоже с фэйсом Путина поработали.  Но поступили хитрее.  «Ребята с нашего двора в головой Путина»  – это не путин, а  всё же ребята. Это карикатура на ребят,  ссылка на народное мышление, состряпанное усилиями СМИ.  Путин в Трусах у Носов слишком смешно,  прикольно, аполитично, чтобы прочесть карикатуру (жополизства  как бы нет и но,  и карикатуры нет) Более того,  Кондолиза Райс без трусов или Ющенко в Трусах ещё смешнее, чем Путин. Скандал министра Соколова  сыграл на Носов: Соколов увидел в проектах Носов «нежополиство», не поняв, что наступила эра «нежополизного жополиства». 
Итак, «нежполизное жополизание – знамение времени.
В начале  века «жполизное жополиство» ещё некотрое время равботал. Я был знаком с неким Алиевым (там, в Азребайджане, Алиевых побольше,  чем у нас Кузнецовых или Ивановых) . Я познакомился с ним в августе 1991, мы с ним в качестве делегации кришнаитского «ГКЧП», пытались прорваться на приём к Бурбулису: он как первый Азребайджанский миилиаонер, а я - как человек знакомый с  Геннадием Эдуардовичем. На приём мы не попали, но встретились 10 лет спустя, когда первый миллионер разбазарил своё первый миллион и работал по мелочам, но таом же предпринимательском поприще.   Он продавал в Свердловской области руководителям  госучрерждений  «джентельменский набор»: портрет Путина, изображение герба РФ и текст гимна РФ в рамочке.  Через год купил себе Ладу и укатил в Баку. Лицо первого обладает некой символической стоимостью. Тут у  «прабху»  Алиева  было полное жополизание и никакого искусства. Нежополизный , стало быть,  в данном случае - полный синоним эстетическому. Сначала было полное рабство дикое, влачащееся по браздам неумолимого владельца, а потом появилось нечто дифференцирующее: мы не рабы кого угодно, мы адепты героев и наших гарантов, потому что мы их патриотично любим, любовь это чувство, чувство же  дифференцирующее  есть , можно сказать,  уже что-то эстетическое. 
Эстетическое, художественное прекрасное по сравнению с «диким рабством»,  безумием деревенской папуасии, которое  есть почти полная  инфантильная суггестивность, нечто энергичное, бодрое,  обладающее достоинством. 
Гойя рисует  капричос, но рисует и семью монарха, то есть,  зарабытывает на жизнь, лижа жопу. Но рисует, как известно, не жополизно, рисует похоже, реалистично, то есть, « некрасиво» и лица королев и принцесс  противны, как в жизни.
Эстетический бунт – эгоцентричен. Художник отстаивает себя как художника, как обладателя своего арт-стиля.    Не трогайте мой арт-стиль – это требование личности, но требование эстетическое, то есть,  требование-фикшн, нарочитое сказочно-игровоке требование.
Можно рисовать Путина в трусах? Можно. Можно прославять СССР? Можно порицать США? Можно возвеличивать Сталина? Можно! Можно! Можно! Но нельзя отрицать достижения Путина перед многострадальной, геополитически  катастрофирующей Россией.  Путин (без  жополизства!!) - зло, но наименьшее, то есть, добро с рядом неизбежных в истории недостатков.
Проповеди, заповеди, метафизическая мудрость  пост-эстетична. 
Кайф, порождаемый прекрасным, исчезает в критическом реализме, во всяком случае уменьшается. Быть социальным – значит «рисовать некрасиво».   И Золя, и Салтыков-Щедрин, Короленко  и Некрасов  слишком социальны. «Натуральную школу» с её  нищими, страданиями, поркой солдат эстеты даже осудили за низкую художественность.  «Что делать?» Чернышевского могли «понять» лишь революционные бойцы.  Чернышевский провозглашая в качестве «прекрасного» жизнь, в общем-то ошибался, он отрицал абсолютизацию прекрасное во имя жизни: у него жизнь лучше «прекрасного» (фонату  эстетического это не понятно).  Похожим образом заблуждался и Достоевский  в своём «красота спасёт мир».  Красота, конечно, же приукрашивает наше жополизское соглашательство с царящим миропорядком, она , красота,  анестезирует   «бурю и натиск социального протеста». И наоборот: красиво – значит «социальное, революционное пофик». 
Но после суггестии, эстетического язычества и моральной догматики государственных новых заветов, приходит  нечто ещё.  Конечно, простое следование традиции, внешнее великолепие и благоухание храмов отвергается Христом, важнее «любовь к ближнему», «мораль», «правда». Но даже правда,  поправшая обаяние религии,  не совсем правдива. Как запах может оставаться вокруг цветка, так и логика не выходить за пределы  арифметики с геометрией.  Потому-то  правда должна секуляризироваться и выйти из кокона религии в свет светской  культуры.  Получается  просвещение-гуманизм.  Лексика превращается в синтаксис. Синтаксис превращается текст.
Такая вот репка получается.  Эстетическое сильнее первичной инфантильной суггестивности. Моральное сильнее эстетического, рационально-теоретическое сильнее морально-религиозного, а  технологическая массовая обработка сознания и глобальное обворовывание стран и  народов сильнее  правовых, демократических и прочих социальных доктрин (технологии их проглатывают).   Кто-что сильнее технологического (деньги, америка, интернет, вооружения, самолёты, банковские махинации, уолл стрит, оффшоры)? Положение нынешнего субъекта  очень похоже на положение древнего художника, первого в истории «реформатора».  Древний реформатор не имел вообще какого-либо инструментария для реформ:  кругом была одна традиция, одно «по понятиям»: людоедство, сожжение вдов, око за око, там-там, скальпы, харакири, убиение стариков, тотем, табу, тату, даже колесо придумано не везде.  Для человека-оф-тудэй  задача по неразрешимости аналогичная, хотя он и значительно образован, он знает и Канта, и Маркса, помнит  Че Гевару, Ван-Гога, Кафку,  у него есть и университеты,  и интернеты, и сонм писаний, и юмор, и ирония,  и везде-то он был (и в Париже, и в Венеции, и на Таити), но против него  не стена невежества и тормозных дикарей, а   активная изобретательная машина, изощренная в самых разных и разной степени сложности технологиях.   Главное, у этих технократов-плутократов дофигища денег (они даже маленечно нам могут дать на что-нибудь «нежополизное», потому что жополизный пиар – плохой пиар).     Нам нужно немножечко спонсорских  бенефиций на что-то нежополизное. Можно? Чё вам жалко? Всё равно ведь нам никак вашу прожорливую банду не сковырнуть.  Мы не воюем. Воюют нынче только люди при больших деньгах. 
 Мы не могём чего-то выдумать, но это не означает, что кто-то другой не сможет.  Может уже выдумал.
Давно-давно на Урале жили древние протомадьяры . Он покланялись Маньпупыг нёройкам, изготовленных из лиственницы и называемых «шигирскими».   Когда мамонты вымерли,  одно племя протомадьяров ушло на Дунай,  смешалось там со славянами и образовало  там Венгрию,   другое племя пошло на Волгу, смешавшись там со славянами и протославянами и  образовало там Русь.
Потом на Урал пришли Строганов с Демидовым и люди стали поклоняться  Хозяйке Медной Горы ,  паровозу  Черепановых и велосипеду Артамоновых .   
Потом на Урале стали поклоняться Шагающим экскаваторам и Атомным  реакторам.
Потом стали поклоняться Наутилусу Помпилиусу…
Из попыток организовать поклонение первому президенту России, БНЕ, ничего не вышло, его облил  фиолетовыми чернилами какой-то неудавшийся художник…   
Основная миссия технологий - сделать человека  не чутким ни к эстетическому, ни к этическому, ни к логическому,  а лучше даже, чтобы сами эрос и язык-речь  опять  рассыпались на множество нерусских полупиджинов-полублатных фень.   И технические,  и идеологические технологии-идеологии направлены на одурманивание, деидеологизацию человека.  Сам  гомо сапиенс  по своей природе коллективист, принцип разума, культуры, обеспечивающий человеку адаптацию в среде,  находится в противоречии с принципом порабощения и дегенерирования человека.  Идеологи глобофашизма уповают на сегрегацию и возможность раздельного существования расы господ и расы человеческого гумуса.  Сверхзадача проекта технократической эры – оставить фундаменту человеческого вида  (тем, что опричь «золотого миллиарда») лишь поклонение  смерти в виде наркомании, войн, поножовщины и прочих форм самоистребления.
Также как в первобытном обществе человек находится на грани: выжить или погибнуть. Но эта альтернатива  у дикарей возникала как альтернатива стать животными без разума (или с очень малым разумом)  или включать разум.  То есть, тогда спорили животная неразумность и разум. Сейчас спорят разум и антиразум.  Антиразум  («контр-разум») возник как реакция на демократические (западные) ,  ультрадемократические (советские), антиколониальные и прочие  эгалитарные проекты.  Ни западная демократия, ни советский социализм и национально-освободительные движения  не смогли создать полноценный  тип освобожденного человека, «усвоившего все знания выработанные человечеством».
Ни демократические процедуры, ни госсобственность, ни национальный суверенитет   не создают сами по себе «тип освобожденного человека». Оно, это созидание-происхождение    неперевернутого гомо сапиенс,  исходит из его собственной природы.  Как говорят дзэнцы,  «зеркало сердца УЖЕ чисто».  Но есть такая штука «патернализм» (типа почитай отца-мать и государя-императора, коль уж он гарант и генералиссимус). В этом смысле генералиссимусов, конечно, надо чтить.  Но если генералиссимусы не будут чтить генералиссимусов (то есть, оперативно чтим, а  принципиально – демонизируем), тогда домик рассыплется, тогда царь не настоящий. Поэтому Путина очень сложно изобразить,  поскольку он квазицарь, вроде бы и царь, но  вроде бы управдом, облачившийся в царские шмотки.
У Боба Хохонова есть портрет трехголового Путина. Вроде бы это портрет  «нежополизный», а вроде бы «жополизный».   Если кисть Боба потеряет свою неуверенность, портрет будет сложно продать. Такова  уж природа искусства.