Поэт магии слова. О творчестве Б. Лесьмяна

  Вместо предисловия.   
     Летом 2009года  приятель  подарил мне книжку «Безлюдная баллада, или Слова для песни без слов» польского поэта Болеслава Лесьмяна. Он привёз книгу мне на дачу, и мы вместе стали просматривать её. Польскую поэзию  оба знали плохо, имя автора книги слышали впервые, но с первых же страниц поняли, что,  несмотря на разный уровень публикуемых переводов, это поэт удивительный, самобытный, неординарный.
    Я настолько увлеклась его стихами, что захотелось прочитать Лесьмяна в оригинале, попробовать самой переводить с польского эти необычные стихи, прикоснуться к тайне мастерства большого польского поэта. Но… Всё дело было в том, что польского языка я не знала. Абсолютно. Как быть? Выход был один – учить язык.
    Обложилась учебниками и словарями и где-то через полгода, начав с помощью словаря справляться с польским текстом, сделала первые подстрочники стихов. Над смыслами билась неделями, читала и перечитывала польские строчки, чтобы уловить внутренний ритм, звучание польской речи. Искала в русском языке аналоги лесьмяновских неологизмов, читала и сравнивала разные переводы его стихов на русский язык, с разными оттенками смысла, разной ритмикой и рифмами. Внимательно изучала ранние стихи поэта, написанные по-русски, их лексику, рифмы, разнообразие стихотворных размеров. Работа меня увлекла.

Поэт магии слова
    Болеслав Лесьмян, поэт, впитавший в себя всю красоту, необычность, богатство двух веков мировой поэтической мысли, родился в 1877году в Польше, детство и юность прожил  на Украине, учился в русской гимназии в Киеве и там же окончил университет, знал в совершенстве не только свой родной язык – польский, - но и русский, украинский, европейские языки. В юности переводил П.Верлена, Э.Верхарна, Э.По. Увлекался поэзией Серебряного века, сам писал стихи для журналов «Весы» и «Золотое руно» на русском языке, а в 1905 году, будучи в Европе, познакомился с целой плеядой известнейших русских поэтов начала века: К.Бальмонтом, Д.Мережковским, З.Гиппиус, А.Белым, В.Ходасевичем. Позже, в самом начале первой мировой войны, - с В.Брюсовым.
    Литературная энциклопедия отмечает: «Начав творческий путь как представитель польского символизма, Лесьмян стал одним из наиболее оригинальных польских лириков ХХ века…»
    Творчество Лесьмяна не укладывается ни в какие ограниченные рамки: это и глубокий философ, размышляющий о жизни и смерти, о Боге и о человеке; и нежнейший лирик, певец любви, её радостей и её печалей; это поэт высочайшего социального накала, болеющий за бесправного и несчастного, за бродягу, нищего и простого труженика, всю жизнь тянущего непосильную лямку. Но и он же – создатель фантастического потустороннего мира, с бесчисленными его обитателями, то страшными, то смешными. Мир окружающий и мир нездешний смешиваются, проникают друг в друга, переплетаются между собой в неповторимом, таинственном и причудливом калейдоскопе. И живут в этом загадочном мире души ушедших от нас людей и существа, придуманные поэтом , рождённые его неуёмным воображением – мнимобыльцы, снигробики, сумеркуны. Здесь даже бездна – некий мыслящий, страдающий индивид.
   Говорить о поэте без его стихов бессмысленно. Привожу наиболее любимые мной стихи Лесьмяна ( все стихи в моём переводе).
     В малиновых зарослях
1. Мы от взглядов нескромных укрылись в малине,
С головой окунувшись в душистую зелень.
Ярко-пурпурных ягод там грозди висели,
Были руки обрызганы соком карминным.

2. Шмель, пугая крапиву, гудел где-то рядом;
Лист, весь в тёмных болячках, на солнце пробился;
Рваный тюль паутины сверкал и искрился,
И какой-то жучок в чащу пятился задом.

3. Было душно в малиннике, тихо и сонно.
Я с ладони твоей, затаивши дыханье,
Брал губами малину сквозь благоуханье
Мятых ягод и нежной девичьей ладони.

       4.   Так малина поверенной стала случайно
Нашей  нежности первой, что длится без края,
Удивляясь себе и собой упиваясь,
Продолжаться желая, самой себе – тайна.
   5.   Ты ко лбу моему прикоснулась губами…
Как всё это случилось?.. – я замер, немея,
Крепко сжав твои руки… - ты стала моею…
И малинник душистый склонился над нами.

ЕСЛИ БЫ ТЕБЯ Я ВСТРЕТИЛ…
Если бы тебя я встретил  в первый раз,
На другой тропе, другого леса,
Может, по-иному лес шумел для нас,
Даль укрыв  туманною завесой;

Может, по-иному и  цветы рвались,
Ощущая трепет рук несмелых,
И другие бы слова произнеслись,
Что сказаться прежде не сумелись.

Может, солнца жаркий луч заставил нас
Вспыхнуть алых роз горячим светом,
Если бы тебя я встретил в первый раз
На другой тропе, в лесу…  не  в этом.

Запоздалое свидание
Пойдём с тобой вслед шелесту и тени:
Тропинка в блеске солнечных узоров,
Вокруг ветвей крыжовника сплетенье,
И вдруг - пахнут  землёй кротовьи норы.

Лишь крыльев шум да громкий грай грачиный –
Заброшен сад. А в скрюченных морозом
Опавших листьях серебрится иней –
Вчерашних ливней тающие слёзы.

Сосна к вершине яблони склонилась
И красит зелень игл  лазурью бледной…
Ушла весна – и всё переменилось,
А жизнь в испуге, суетна и бедна…

Но ты бодришься, шалью укрываясь,
Как в гнёздышке, в ней спрятанные груди…
Мы, вспомнить позабытое стараясь,
Перебираем слов пустые груды.

Сплестись руками - хоть на миг забыться –
Закрыть глаза – и в солнечные дали…
Но почему-то  не смогли решиться.
И замерли уста, недосказали.
О сумерки
Солнце село. Июньские сумерки кратки:
Раньше, чем полночь настанет – идут на убыль.
Нежной рукою касаюсь я кожи гладкой,
Словно кораллы, полураскрытые губы.

Ноги сплети и глаза закрой… чудо страсти.
Вместе мы горячей даже  дневного зноя…
Как легко погасить к нам пришедшее счастье,
Вспыхнувшее в темноте  твоего покоя,

Гораздо легче, чем косу рассыплет ветер…
Глупые сумерки, если понять не могут
Эти слова: тишина, и любовь, и вечер,
Что поселили в сердце немую тревогу…

Сном благодатным укрыли, все беды пряча.
Ласкам предела нет… Счастье, золотом брызни!
Каждый мой поцелуй – словно последний в жизни…
Солнце погасло… Прошу: не целуй иначе!..

СТЕПЬ
Степь кругом, до краёв тишиной налитая,
Шелестящими волнами лунного бденья
Я подхвачен, - и чудится: тенью витаю,
Превратившись в неведомое сновиденье.

И боюсь мимолётною грезой истаять,
Если вдруг пробудится уснувшее чудо, -
Непробудно – и сны его бродят повсюду,
А мне кажется: в небо ночное взлетаю.

Свет и тени плывут над землёю печалью,
Вон вдали её сине-зелёные очи.
От черты горизонта, вобравшей молчанье,
Вслед крадётся во тьме нескончаемость ночи.

ПОДМАСТЕРЬЕ
В туманной дАли серп сутулый
Застрял в верхушке дымохода.
Привстав на цыпочки у входа,
Фонарь глядится в переулок.
А подмастерье хромоногий,
Тревожно вглядываясь в вечность,
Обувку шьёт по мерке Бога,
Того, чьё имя – Бесконечность.
Да будет славен всяк,
Тачает кто и строчит
Для Господа башмак
Средь серебристой ночи!

- Тебе подвластны даль и рОсы,
Прими мой дар из рук убогих,
Чтоб не ходил по небу бОсым
И о лазурь не ранил ноги.
Пусть скажут звёзды ветродую    
И облакам белоголовым:          
Раз родилсЯ сапожник новый,          
Достойно Бога он обует.               
Да будет славен всяк,
Тачает кто и строчит
Для Господа башмак
Средь серебристой ночи!

- Кус бытия ты дал мне, Боже,
Чтоб только на житьё хватило.
Но, кроме башмаков, - похоже, -
Я отдарить тебя не в силах.
Что есть в шитье? – Шитьё всё то же.
А в жизни? –Жизнь лишь остаётся.
Вот так и шей, покуда можешь!
Живи, пока тебе живётся!
Да будет славен всяк,
Тачает кто и строчит
Для Господа башмак
Средь серебристой ночи!

Поэт
Взволновалось семейство метелей и радуг
 - Прочь с дороги! Поэт к нам идёт! Нет с ним сладу!
Потаскун он блаженный! Разбойничья рожа!
И ничто от него уберечься не может:
Даль – в стекле, свет – в колодце, а солнце – в лохани!
Даже все чудеса он присвоил, охальник!

В свой гербарий готов поместить даже Бога!
Там листок, оленёнок – всего понемногу…
Сам в лохмотьях (на нём живописней рванина!)
Улыбается грабу с ольхой у овина,
А над речкой, безумец, похитил он вербу
И танцует с ней вместе…Влюбился, наверно!

Чем завлёк её в сеть, может, словом иль страстью
Заговорщик поэт? – Заговаривать мастер.
А жена, что с ним венчана в церкви, бледнеет,
Даже близко к нему приближаться не смея.
 - Стой! Мешаешь! (Сейчас он на ниточку ритма
Снова нижет слова) – и она говорит мне:

 - Погибаем мы с дочерью, сиры и нищи.
Ты куда нас влечёшь? Что же в жизни ты ищешь?
Под забором от голода мы умираем.
Ты о том и не ведаешь!.. – Видел и знаю –
В горле комом – отчаянный стих покаянный,
Омертвелый, бесчувственный, страшный и странный,

Как кошмар предрассветный… Смысл, в ритм погружаясь,
Бьётся, словно в силках, странно преображаясь:
Вдруг в словах зарождаются новые смыслы
Изменяя внезапно и чувства, и мысли,
И слова проплывают по небу мишенью,
Мельтешеньем словесным и смыслов смешеньем,

И, сплетясь, перепутавшись, переиначась,
Притворяются, словно бы важное значат…
Смотрит зорко с небес на создателя слова
Вседержитель небесный, нахмурясь сурово:
Пуст карман у поэта, семья голодает,
Но в безумье своём всё стихи он слагает

И не знает границы, предела и меры –
Как во сне пребывает: мечты да химеры!
И готов по заслугам писаку-пророка
Наказать наш Создатель…Да много ли прока?
Усмехнулся Творец: что с ним делать, с мазилой? –
И поэту с небес кулаком погрозил Он.
ГОРИЛЛА
Горилла, сидя в ветвях без дела,
Смешливым глазом на мир глядела.
Орла дразнила: стрелой изранен,
 Хромым калекой полз утром ранним.
Над львом смеялась, что он в берлогу
С звериным рыком вломился к Богу.
Сходила Вечность в юдоль земную –
Ей тоже рожи кроила всуе.
Когда же Смерть вдруг пред ней предстала –
То побледнела: не ожидала.
Передразнить бы – да онемела,
Понять бы гостью – да не сумела.
Ей в ноги пала, зачем, не зная,
Зашлась скулящим собачьим лаем.
А Смерть, беззвучна, как тишь могилы,
Ногой внезапно ей грудь сдавила,
Неповторима, неподразнима,
На хрип глядела невозмутимо.

    Лесьмян прожил 60 лет. И каких лет!  Первая мировая война, гражданская война. Он умер перед второй мировой, в 1937 году. В разных источниках о его смерти пишут разное. Но подлинно, что он умер, узнав, что жених расторг помолвку с его дочерью – актрисой. Говорят: поэт захотел узнать о причинах разрыва помолвки, а молодой человек, близкий к прогерманским кругам в Польше, ответил: «Кто же теперь женится на еврейке?» Потрясённый поэт умер от инфаркта и, к счастью, не узнал, что его жена и дочь попали  через два года в фашистский концлагерь Маутхаузен. Вопреки всему, они выжили и даже сумели сохранить и вывезти в Америку часть поэтического наследия своего мужа и отца.
    Но большая часть архива Болеслава Лесьмяна погибла в огне во время Варшавского восстания в конце войны. Трагическая жизнь поэта, трагическая судьба его стихов. Сначала в годы лихолетья Польши о нём знали в основном его коллеги и малая часть общества. Почему? На этот вопрос правильно отвечает А.Гелескул в предисловии к своим переводам Лесьмяна: «Почему голос Лесьмяна не был расслышан? О польской поэзии сказано, что порой она заменяла полякам Родину. Это обязывало поэтов ставить судьбы Родины во главу угла. Над новой поэзией…витали имена Мицкевича, Словацкого, Норвида. Лесные видения Лесьмяна казались духовным отшельничеством. Но таков был склад его дарования. Его умная, печальная поэзия текла, как река в теснине; за узостью русла многие проглядели глубину.»
    А потом были времена социалистической Польши. Там, как и в СССР, не нужен был Серебряный век и его поэты. И лишь в конце ХХ века Болеслав Лесьмян и его удивительная поэзия были открыты заново, творчество его получило достойное признание на Родине, а его стихи не только читают, но и много печатают  как польского классика, изучают в школе. И заслуженно: Ведь «…если есть где-то в Поднебесье… Государство Поэзии, то именно Лесьмян был на земле его посланником.» (Ю.Тувим)

Примечание: при подготовке данного эссе были использованы:
-Б.Лесьмян «Безлюдная баллада, или Слова для песни без слов», ред.-сост.А.Базилевский, Риполклассик, изд. «Вахазар»,М.,2006г.
-Стихи Лесьмяна на польском языке: Boles;aw Le;mian WIERSZE WYBRANE и др.
-Предисловия к переводам Лесьмяна А.Гелескула и А.Цветкова.
-Другие переводы Л.Рогожевой можно найти на http://www.ru/avtor/kavardak@book=10#10