ОТЦЫ И ДЕТИ

                ОТЦЫ   И   ДЕТИ



Все ребята из нашего класса одеваются модняво, но как принято, небрежно, имеют дома компьютеры и у всех крутые мобилы. О девчонках я вообще молчу. То, во что одеты они не так, может, хорошо смотрится, но очень дорогое. Мы об этом узнаем от их сплетен, когда на переменах они встанут вокруг чьей-либо парты и начинают осуждать других девчонок. Например, над Ленкой Босаргиной они смеются открыто. У Ленки и вправду нет всего того, что носит, например, Юля Горохова.  Потому её с ними во время перемен и не увидишь. Она куда-то уходит. Наверное, находит себе подобных подруг из параллельных классов.  Мне самому, например,  по фигу – кто и как одевается. И разбираюсь я в этом тоже плохо. По мне так, Ленка одета ничуть не хуже Юльки. На ней даже лучше всё смотрится.
Мы с пацанами, в основном говорим о дисках с различными играми и фильмами.
Ребята достают хорошие боевики или эротику, которыми мы обмениваемся и смотрим дома у Валеры Мотовилова. Они живут вдвоем с матерью, которая часто работает по вечерам, а иногда и по ночам дежурит. Вообще-то мы живем не так уж грустно, хотя интересного тоже маловато. Взрослые люди, особенно старики нас недолюбливают. Это здорово бросается в глаза. Я даже сделал такое открытие: они особое неодобрение выказывают, когда мы идем вчетвером. А когда я иду один, то такого интереса к своей особе не чувствую. Это как в анекдоте, где требуют люди в штатском, чтобы  «больше трех не собирались». Иногда ребята достают травку, которую курим так же у Валеры в ванной. Травку достает всегда Гена Барыкин, которого за глаза все зовут «четвергом». Почему и откуда такое прозвище, я не знаю. Оно закрепилось за ним еще в седьмом классе, а мы теперь учимся в девятом. Само слово «иногда», наверное, тут неуместно. Получается, что мы покуриваем травку регулярно, а на самом деле это совсем не так. Денег таких у нас бывает редко, и сами мы  чисто балуемся, ну типа от других не отстаем. Я вот курил травку только четыре раза, и то затянулся всего несколько раз и нечего  при этом не испытал. Меня хорошо «торкнуло» только один раз, когда каждому хватило на свой косячок. Свое состояние я до сих пор объяснить не могу, хотя само чувство было незабываемое. Я, как говорят ребята, не хохотал, и спичка бревном мне не казалась. Накурившись, я оказался в непонятном мне пространстве. Весь мир умещался в кухне у Валеры, куда мы, видимо вышли из ванной. Какая-то тупость, что вот оно все, что мне нужно. Не о чем я не думал, просто смотрел вокруг себя, и никаких стен вокруг не было. Не было вообще чего-либо, что бы меня ограничивала. Размытости как таковой так же не было, хотя то, что видел, было вокруг меня и находилось на расстоянии не более метра.  Что находится дольше метра, я не знаю до сих пор. Никакого балдежа я тоже не испытывал. Единственно из-за чего я, например, мог бы начинать курить регулярно - это то, что никаких чувств не испытывал. Тот, кому действительно очень плохо, мог бы найти там утешение. Там ни о чем плохом не думается. Там, кажется, как сейчас  начинаю вспоминать, вообще не думаешь, хотя чувствуешь себя. Чувства есть и ты - не мертв, но я не помню, о чем думал тогда. Тупость какая-то. Если мне,  по истечении более двух месяцев,  захотелось испытать такое чувство еще раз, то это нельзя называть привыканием. Просто мне бы хотелось повторить и попытаться запомнить это состояние, чтобы описать получше в своем дневнике. Там у меня много что есть, что не для взрослых. Дневник такой. Туда действительно читатели старше шестнадцати  лет не допускаются. А в данном случае мой интерес  своему обкуренному состоянию вызван тем, что никогда раньше таких чувств не испытывал. Тут интерес чисто познавательный, хотя  и таким  «учебным» интересом, наверное, можно втянуться тоже. Немножко боязно, но стоило бы испытать еще раз.  Как бы только мама не узнала, да и не только она.


А может, мы и тем отличаемся от взрослых, что у нас возможностей гораздо больше, чем они имели? Вот они ,наверное, никак этого не могут нам простить. У них ведь  как? Все, что новое – то людей и портит. Они со своим маразмом уже не в состоянии изучить это, понять с точки зрения современности. Наверное, проблема отцов и детей не существует. Никакой проблемы здесь нет. Это завуалированная зависть, которую проблемой поколений обозвали литераторы, чтобы не совсем обидеть отцов перед детьми.  Если просто сказать, что время идет всегда вперед, а они в результате тупеют, было бы неуважительно. Так я именно  думаю. Однако же тут надо отметить – какое я слово всё-таки выдал в этом дневнике: «завуалированная». Класс! Может быть, с ошибкой это слово написал, но зато звучит! Хорошо все-таки печатать на компьютере, но учителя и знакомые советуют, время от времени упражняться изложениями мыслей вручную, чтобы рука набита была. А то был случай, когда я в один из вечеров напечатал свои воспоминания о проведенных  выходных днях на компьютере, а после включил программу «Сервис – правописание». Ё моё, что было! Все страницы пестрели краснотой и зеленью. Мне и вправду было стыдно.

Мы с ребятами всегда кучкуемся вчетвером: я, Валера Мотовилов, Гена Барыкин и Саша Рейзвих. Все учимся в одном классе, и свободное время всегда проводим вместе. Компания наша, я думаю, нормальная, а с остальными ребятами не интересно. Кто-то из них маменькины сыночки, а кто-то и шибко самостоятельные и много из себя корчат, типа Юры Щапова. Он любит козырять культурными книжными словами, остроумничать и шутить над другими. Шутки у него всегда плоские и смеются только те, кто его таковым и считает, каким он хочет показаться.  Особенно он старается перед девчонками, но я не знаю, каким бывает достигнутый результат. Девчонок не поймешь. Мы своих девчонок знаем, как облупленных, и поэтому с ними тоже не интересно. В соседних классах и вообще если взять всю школу, то действительно встречаются нормальные чувихи. Я, например знаю, что Валера реально тащится от Наташи из параллельного класса. У него, я знаю, даже есть её фотография, которая хранится под его же кроватью вместе со стихами в тетрадке. Рассматривал фотографию как следует, когда он повез матери на работу предметы вязания в специальном пакете. Мать у него дежурит в каком-то диспансере, и позвонила, что дежурство спокойное, а она как назло оставила дома любимое занятие. Она и не просила привезти вязание к ней на работу, а просто ставила Валеру в известность, но он такой очень внимательный с матерью. Мне, в начале знакомства было удивительно видеть это, но потом привык. Он тогда поехал к ней с этим пакетом за три трамвайные остановки.  Стихи, которые были в тетрадке, я не стал читать. Это было бы через чур большая наглость и неприлично по отношению к нему. А вот фотографию, пока не опознал Наташу, рассматривал долго. Валера, видимо, стащил её со стенгазеты. Это было видно по бумажке,  наклеенной    сзади фотографии.  Наташа стояла с граблями, одетая в трико и в смешной косынке. На заднем плане пацаны с метелками. Видимо фотографировали на субботнике. Видел я, кроме этого, как они смотрят друг на дружку в стенах школы. Интересно так, но и завидно немного. Я раньше одну такую историю пережил. Девчонка по имени Таня приезжала к соседям из дальней деревни на летние каникулы. Я с ней ездил каждый день, знакомил, как говорят  достопримечательностями. Мне нравилось её удивление, стеснительность и даже наивность.  Как сказали бы взрослые, она сделана совершенно из другого теста, чем наши одноклассницы. Мне , если сравнить для себя, то она напоминала героиню Настю из сказки «Морозко». Только Таня была без веснушек и не такая беленькая, как та сказочная. Она была всегда загорелая, потому не краснела, а когда стеснялась, то переходила почти на шепот, чем и напоминала эту Настю. Два лета я с ней проводил время, и уже начинали целоваться, а зимой переписывались. Вот тогда я тоже начинал писать стихи и, казалось,  неплохие. Не хочется вспоминать, но соседи те переехали, а письма потихоньку стали писаться реже и реже, пока совсем не прекратились.  А какие чувства я испытывал тогда. Так-то вот. Сколько ночей я страдал, как девчонка какая. До слез, стыдно сознаться, доходило.
Теперь у меня никого нет, хотя… Пока об этом я писать не буду, потом может когда-нибудь.
В выходные дни мы ездим на дискотеку в один небольшой Дом культуры, где проходят нормальные танцы-мансы. Правда, я называю их нормальными, поскольку мало где ещё бывал на дискотеках. Здесь от нашего дома далековато, а потому и удобнее беситься, никто из знакомых не видит. Сюда мы ходим с легкой руки (вернее ноги) Гены Барыкина, который танцевал тут когда-то без нас. Он сам жил около года назад в этом районе, а после переехал в наш район, но друзья у него остались. Пацаны реальные, драк никаких не было, если не считать первую стычку. Ребята, что постарше пьют пиво и курят «косяки» в курилке перед туалетом. Им до нас вообще никакого дела нет. Они накурятся и хохмят. Особенно торчат над выступлениями Аленки-простокваши. Мы не знаем, почему так её называют, но ей от силы лет тринадцать или четырнадцать, и она ходит за одним из старших по имени Марс по пятам, как собачка.  Она готова лизать ему ноги, но временами становится такой прикольной и лезет драться, попив с ребятами пива. Она одна на дискотеках дерется и ей по фигу с кем. Лезет драться ко всем, на кого Марс укажет, и ей опять всё до фени, что Марс с друзьями  насмехаются над ней.  С ней уже боятся связываться и два милиционера, которые забегают к нам время от времени, но тут же уходят. Ребята они молодые, почти как мы, едва отслужившие, а потому их никто и не боится, а скорее наоборот, они не хотят с кем-либо связываться.  Сравнивать их полицейскими из зарубежных детективов никому и на ум придет, от них так и прет пацанизмом: маленькие такие, плюгавые и в форме, которая на размера два больше, чем следовало бы.  Они иногда поговорят, что типа не прочь потанцевать, но в форме нельзя. Видимо им платят такую неплохую зарплату, чтобы они ходили по улицам и демонстрировали полицейскую форму, которая действительно дисциплинирует. При них всегда есть дубинки, но я не разу не видел, чтобы они её применяли.
Был случай, когда мы шли вчетвером, а возле угла здания оправлял свои надобности по малой нужде бухой гражданин, к которому подошел полицейский. Мы уже собрались было посмотреть бесплатный концерт, но ничего не произошло. Полисмент  прочитал какую-то лекцию и , надо полагать покрасневший от стыда гражданин, поплелся зигзагами дальше.
- Интересно, зачем ему дубинка?- заметил Саша Рейзвих,- Перед ним был нарушитель порядка и, если бы он врезал дубинкой, чтобы этот козел еще и обосрался от этого, было бы вполне понятно. Он же так ни хрена не понял.  Могу поспорить, что снова пристроится у всех на виду, как только приспичит.  А вот если бы испытал один раз дубинку, то подумал бы прежде, чем расстегнуть ширинку. Да ведь известно, что эти козлы только физическую боль и понимают. Он бы сначала посмотрел по сторонам и стал бы прятаться, хотя бы боясь появления полицейского.
Саша частенько высказывает такие мысли, которые не сразу перевариваются и даже вызывают несогласие, а только потом вдруг я начинаю думать: «А ведь он, пожалуй, прав». Наверное, поэтому, увидев нас впервые люди сразу принимают его за старшего, хотя мы совсем одинаковые по росту и возрасту.
- Саша, у тебя до всего дело есть или не дали кино посмотреть? - спросил его  Гена,-  Я тоже  не такой реакции ждал от полицейского.
- А вот если бы я вышел прямо на него в этот момент, например, с матерью или младшей сестренкой, то устроил бы ему кино. Мне и дубинки бы не надо было. Придурки мы все, ребята и наблюдаем, как кино смотрим, потому что его видят не наши мамы и сестренки, а чужие. Зрители, блин!
Саша и вправду говорил вполне серьезно, был взвинчен. Мы ему поверили, и разговора больше на эту тему не было. Он и нам самим иногда кажется старшим, чем мы. Во первых, он рассудительный и, видимо, по крови своей немецкой такой чистоплотный и аккуратный. О национальности, правда, мы никогда не напоминаем. Этого, кстати, он тоже понимает, но говорит « Немцу ничего не сделается, если ему скажут, что он – немец».
Как-то Валера очень удачно высказался в его адрес, что и нас удивило.
- Саша, ты и вправду иногда кажешься старше нас. Ты вроде как в стане отцов и одновременно в стане детей.  Однако ты к нам ближе, чем к ним, потому что между нами нет проблемы отцов и детей. Как нерусский какой. – и осекся.
- Да, - закачал головой Саша, - Иногда ты такое скажешь, хоть записывай. А ведь ребята, наша семья однажды действительно пострадала из-за национальности. Дед мой не на фронте погиб геройски, а умер на стройке века, куда вместо фронта послали как неблагонадежного из-за национальности. Так-то парни. Наша семья это помнит, вот и мне рассказали.


Вот уже почти два месяца я веду свои записи, но дневником назвать эту тетрадку никак нельзя. Я не отражаю никакой хронологии, как пишут в учебниках истории, и даже даты не указываю, хотя вот одну из дат назову, пожалуй. Случай спорный такой получился. Весь класс наш как бы разделился на две половинки, на противоположные мнения. И это тоже связано с Сашей Рейзвих. Тут я должен изложить кое-какие факты о своем друге, иначе не так всё будет понятно. А то, что я прыгаю с пятого на десятое, так это как раз из-за отсутствия хронологии. Мне простительно, я не историю пишу. Это там нужна хронология, чтобы какой-нибудь этап какой-нибудь народности не выпал из поля зрения. Там все изменения должны быть на месте и мелочей быть не должно. Вот я и застопорился. Надо же тут было изложить так, чтобы стало понятно - что такое история? Не сумел. Конечно, я научусь в свое время и не такое излагать. Об этом, кстати, тоже Саша говорил.
- Многие великие люди вели дневник не потому, что хотели научиться писать без ошибок и проверяли на компьютерной программе, как ты. Тогда  компьютеров, сам знаешь, не было. Они как раз оттачивали разговорную речь. Они при помощи письма учились говорить правильно и  излагать свои мысли. Они писали, может быть, с ошибками даже хуже, чем ты.  Писать дневник полезно.
Сам Саша в отличие от нас посещал библиотеку и часто менял книги. Говорил, что на мониторе хорошо читать всякого рода справки, которые тебя интересуют, но художественную литературу нужно читать в книге. Он говорил, что книги эти писали именно те люди, кто учились излагать свои мысли, и достигли в этом многого. Там вычитываешь даже то, что сам никогда не смог бы достичь.
Вот теперь, вроде, я представил Сашу и с этой стороны, что  даст понять   его реакцию на предмет спора,  даже  если я перечитаю эту тетрадку через пять лет.
Было это в День Победы, и по такому случаю затеяли в классе просмотр фильма с обсуждением. Фильм назывался «Восхождение» и снят по произведению Василя Быкова. Ну, там говорится о двух героях. Один из них находит выход из всякого положения, он смел в действиях, находчив и сразу к себе располагает. Второй герой, которого играет Бурляев, как видно, немцев тоже ненавидит, но он сильно болен и все же идет на задание вместе с первым героем, потому как считает своим долгом приблизить победу. Первый, которого играет Владимир Гостюхин, очень часто выручает его, но получается так, что они из-за больного этого героя Бурляева попадают в руки к немцам (фу, как тяжело пересказывать). Одним словом герой Бурляева идет на эшафот, что бы не служить немцам, а тот Гостюхинский, который вызывает симпатию, идет служить к немцам. Бурляевский ясным взором последний раз оглядывается на мир и сует голову в петлю. Гостюхинский герой тоже пытается потом повеситься в туалете, но обрывается и остается жить в немецкой одежде, которую одел поневоле. О его дальнейшей судьбе ничего не сказано. Ну вот, вроде, обо всем рассказал. Главное тут дело в том, как бы это сказать, что фильм так поставлен и симпатия  с жалостью  возникают в адрес предателя. Ну, одним словом, становится жалко именно этого героя. Я  должен еще сказать, что люблю артиста Гостюхина и он очень хорошо играет, но и Бурляев тут выше всех похвал, но однако же фильм рождает какое-то неправильное чувство. Смотришь советский фильм, а сочувствуешь предателю.
Оно бы, конечно, проскочило бы в виде сочинения, тем более первым говорил о фильме Юра Щапов. Он говорил долго о  том великом чувстве героизма, что несмотря на такое количество жертв, мы нашли силы победить фашистов и спасти весь мир. Изложи все это на бумаге – вышло бы хорошее сочинение.  Только ошибки исправить и все. Можно было бы на этом и закончить урок, да разбежаться.  Саша взял да испортил день.
- А я не считаю смерть Бурляевского героя патриотизмом. И вообще, если бы не он, то герой Гостюхина, которого называем предателем, выполнил бы задание  и  вернулся бы к своим, чтобы дальше бить фашистов. Считаю, что Победу завоевали именно такие, как он. А тот – Бурляевский - мешался под ногами, сорвал всю операцию и пролез в герои, потому что умирал показушно. Что он сделал геройского? Зная, что ты так болен и от этого могут пострадать другие, полез куда не просят. Кто его просил?
Что тут началось, матерь Божья!  Сашу перебила Лариса Николаевна. Она кричала и метала молнии так, какой её никто раньше из нас не видел.
- Доучила на свою голову! Мой ученик оправдывает предательство. Ужас! Не смей больше говорить даже на эту тему! Хорошо хоть из ветеранов никто не пришел, вот бы было…
Она потихоньку успокаивалась, отходила от гнева, заменив тему  проблемой отцов и детей. Ребята тоже подключились и дружно отстаивали интересы нашего поколения.
- Тише, ребята. Тиши. - Она уже пыталась успокаивать нас, хотя было видно, что ей нравится такая активность. – По одному давайте. Вот ты Света как относишься  к этому. Есть проблема или её нет?
- А как же, конечно, есть. Вот соседка моя, тетя Галя. Она всегда сидит на скамейке у входа в подъезд, и не было случая, чтобы смолчала, когда молодые возле неё проходят. Такая, блин, швабра..
- Тихо! Ну что ты, Света.  Нельзя разве выражаться нормально?
- Вот, вот!- прокричал Гена, -  надо говорить не редиска, а нехороший человек Василий Алибабаевич.
- Барыкин!
- Ну, я хотела сказать, -продолжала Света Павлова, - что эта тетя Галя, точняк,  думает что стареет только потому, что я взрослею. Вот не было бы меня - она была бы как Кощей бессмертной.
- Точно швабра.
- Барыкин!
- Ну что же. Будем считать, что тетя Галя  исключение. Это не совсем то, о чем мы говорим. Ну ладно, давай спросим у Саши Рейзвих. Скажи, Саша, ты сейчас выдал собственное  мнение именно по конкретному литературному герою или тебе не нравится чем-то представители того поколения?
- Нет, Лариса Николаевна, поколения я не осуждаю. У меня, может быть, у единственного из нас,  нет никаких проблем с ними. Так - легкое недопонимание.  Мне, например, очень нравится, что их поколение душевнее нашего с вами. Готовность к самопожертвованию я тоже уважаю. Это тоже из их репертуара, но я просто считаю, что оно должно иметь свое оправдание. Согласитесь, у героя  Бурляева , такая красивая смерть несколько победу не приблизила. И вот когда я излагаю это, становлюсь каким-то агрессивным, потому как боюсь, что перебьете меня снова, не дадите договорить, а потом будете считать, что я не ценю подвиг наших отцов и дедов. Все не так! Я люблю их поколение!

- Так, так,- проговорила Лариса Николаевна, присаживаясь поудобнее за одну из парт, - давайте ребята, может, дослушаем Сашу до конца. А то и вправду может получиться, что зря его обвиняем в таком непростительном поступке. А ведь он у нас нормальный парень, правда же?
Все заулыбались, но Саша оставался таким же серьезным, будто боялся потерять мысль, а его возьмут и остановят.
- Я считаю, что Василь Быков именно  хотел вызвать такой спор у своих читателей. Он хочет показать, что одной ненавистью и готовностью к самопожертвованию победить на войне нельзя. Герой Бурляева  больной,  совершенно негодный  сражаться, только служит автору показать это отличие.  Ведь не зря же он нас подводит к тому, что, мы неоднократно убеждаемся необходимости на войне только таких людей, как герой Гостюхина. Он специально показан автором в таком ракурсе, что читатель начинает уважать его, сочувствует именно ему, хотя умереть он не сумел, хотя и пытался запоздало повеситься, но ремень не выдержал.
- Так, в чем же дело , Саша? Объясни нам, коль решил высказаться.  Выходит автор нас влюбляет в героя, показывает его такого человека войны, способного победить и вдруг делает из него предателя? Где логика? Он, действительно симпатичен, если конечно, это не заслуга актера, но ведь именно он стал предателем тогда, как первый хоть и болен, выказал фашистам несломленный дух советского солдата. Может это главная мысль автора? Что скажешь, Саша? Давай уж договорим.
-  Не согласен я с вами, Лариса Николаевна. Не согласен. Чтобы показать, что наш человек духовно непобедим,  совсем необязательно делать предателем  другого,  более симпатичного своим читателям героя.  Уж чего-чего, а тема о твердости духа до такой степени избитая, что не стал бы Василь Быков такой огород из-за этого городить.
- Ну, разве можно так рассуждать о силе духа погибших? Про огород вообще мог не говорить. Давай закругляйся, иначе точно остановлю, и тогда точно останешься, как защитник предателя.  Научись говорить кратко, изложи свою точку, а не ходи около.
- Ладно. Я Лариса Николаевна вообще предателей там не вижу. Там описан такой человек, который не может идти против своих. Если его не освободят, я думаю он отдаст свою жизнь не просто так, чтобы доказать силу духа. Он уж точно с собой возьмет жизни фашистов. Такой человек и вправду в петлю не полезет, даже со словами «За Родину», «За Сталина». Если, как вы хотите, по короче, то Василь Быков здесь не ставил задачу показать, что нужнее на войне:  дух или действия. Он просто обвинял войну, как самую ужасную вещь, которая уничтожает жизнь. Вы опять, скорее всего, начнете обвинять, что ваш герой погиб от рук фрицев. А мне такая смерть кажется напрасной. Война уносит всех. И герои у него взяты совершенно разные именно с целью показать трагедию войны, которая уносит всякую жизнь, независимо какой ты есть. Тут один отрицательный герой – ВОЙНА!  Кроме того, автор , как я подумал между строк хочет сказать, что такая присущая нам черта – готовность к самопожертвованию - вещь не всегда оправданная.  Смерть панфиловцев я понимаю, они каждый сжег по одному танку, но самопожертвование только ради идеи, я понял, автор ставит гораздо ниже. Именно из-за этих идей,  впоследствии сажали своих,  кто побывал в плену у немцев. Даже стихотворение одного из любимых мной поэтов, героя войны Муссы Джалиля  начинается,  как с оправдания своего пленения – «пистолет отказал». То, что взяли его в плен контуженного  уже мало? А, может,  мы и его посадили бы, после немецкого плена – не погибни он у фашистов?
- Все, хватит, Рейзвих!  Теперь можно много что говорить и крамолу не пришьют. Однако смерть во имя идеи – это не смерть от сифилиса. Вот ты меня до чего довел, Рейзвих, тоже начинаю сердиться, неужели ты отличия не видишь? Садись и молчи!
- А во имя идеи, Лариса Николаевна, и сектанты умирают. Что-то сектантское в том поколении все же было. Человек рождается, чтобы жить, а они воспевают смерть. Это что за идея такая? 
-Ладно, Саша, ты теперь надеюсь, доволен, что дали высказаться?  Похоже, вся проблема придумана вами – отрицать всё, что раньше было. Это теперь модно. Главное излагать мысли ты умеешь хорошо, хотя в голове сумбур. Вот бы ещё писать без ошибок научился. Да-а-а, кого мы воспитали, господи…
- А у нас учителя такие…
- Замолчи, Барыкин!

Вот так закончился этот урок, смехом от реплик Гены Барыкина, но на душе было неспокойно. Саша и вовсе выглядел усталым, как принято говорить, выжатым цитрусом. Полностью поддерживать его точку зрения я тоже не хотел и даже мало что понял, хотя говорил он хорошо. Я так не умею.
- Скажи, Саша, ты и вправду так думаешь?
- Да, не знаю я. Вроде становлюсь от этого каким-то неблагодарным перед предками, понимаешь? С другой стороны я и действительно думаю, что не должен умирать человек даже во имя жизни. Какая же она жизнь, если смерти требует. Неправильно это. А может я просто трус, поскольку сам не смог бы помереть, как тот герой?  Где-то и что-то недопонимаю. Вот и противно. Блин, ведь мне  и вправду жалко именно Гостюхинского героя. Почему, а, Гена?
- Да потому, что он и на самом деле крутой и нравится всем пацанам, а учиха – она же девчонка, да ещё и ученая, блин. Они же совсем по иначе думают.
Вообще-то я больше понимал Сашу, чем Ларису Николаевну. У меня тоже никаких проблем с предками. Они даже между собой общего мнения не имели, а хотят, чтобы мы их понимали. С чего бы это? Мы с компьютерами, мобилами живем такие и вдруг начнем понимать их, вчерашних. А Гостюхин мне тоже больше нравится, крутой мужик, жалко его.