Запасной вариант рассказ

                ЗАПАСНОЙ ВАРИАНТ                Евгений Кухта               

Иван Анисимович тихо и осторожно, чтобы не разбудить мерно посапывающую жену, выбрался из-под одеяла, мягко ступая, как призрак, скользнул впотьмах на кухню и облегченно вздохнул, беззвучно прикрывая за собой дверь и включая свет. По старой армейской привычке быстро оделся, подпоясался патронташем, набитым патронами шестнадцатого калибра, одел наверх плотную пестро-зеленую маскировочную куртку с капюшоном и, передвигаясь на цыпочках, начал энергично, бесшумно собирать вещмешок. В большой китайский термос с кипятком, залитым с вечера, всыпал треть пачки чая, сахара и бросил половинку нарезанного лимона; в пергаментную бумагу завернул отдельно куски сала и колбасы, в целлофановый пакет положил четыре яйца, несколько малосольных огурцов, яблок и полбулки хлеба. Туго затянул вещмешок, закинул его через плечо, потихоньку достал из-за холодильника приготовленное с вечера зачехленное ружье, облегченно выдохнул, выпрямляясь, повернулся, готовый уходить, и вздрогнул - перед ним в дверях стояла в воинственно-грозной позе хмурая, полузаспанная жена.

- Ваня! - процедила она уничтожающе и грозно чуть хрипловатым от сна голосом. -Я прошлый раз тебя предупреждала, что это была твоя последняя охота... Так нет же! Опять снарядился втихую! И обманом норовишь...обманом.  Ну, сколько можно ходить?.. Пять лет почти терплю твою эту прихоть.   То в субботу его нет,   то в воскресенье, а то и оба выходных пропадает на своей охоте, где-то шляется по лесу, - гневно отчитывала все больше распаляясь и повышая голос жена. - Так хоть бы толк какой был!.. Хоть бы когда какого зайца облезлого принес или там утку общипанную. Другие обогащаются охотой, а этот - ну хоть бы что-нибудь курам на смех. Нет и нет!.. Хватит! - раскрасневшись, резко размахивая руками, зло выкрикивала жена.- Только одни расходы с этой охотой! Никуда не поедешь и все! - сказала, как отрубила, и резко запахнула халат на груди.

-  Мусенька!   Золотце мое!   - с виноватой улыбкой, покорно прикладывая руки к груди, заискивающе заговорил Иван Анисимович, обескураженно стоя посреди кухни.- Ну что ж ты так категорически, родная моя? Раз - и запретила.   Это же страсть человеческая: не зря ж говорят - охота пуще неволи, - натянуто пытался отшучиваться он. - Ну, прошлый раз предупредила, а сегодня принимаю к сведению и исполнению. Настоящий    мужчина,    моя    бесподобная,    должен    чем-то    увлекаться,    ну    таким мужественным что ли...

-   По  выходным  шарахаться  по  лесу  с  компанией  жаждущих  выпить  -  это мужество?! - перебивая, язвительно и гневно резанула жена.
-  Но я ж с людьми договорился,   роднулечка.   Заедут за мной на машине, будут ждать. Я ж для них как опытный, знающий командир. Подведу же всех и охоту... могу сорвать,   понимаешь,   Мусенька,   -   виноватым   голосом,   привирая,   мягко   и   ласково уговаривал он жену. - Порядочный охотник не должен так...

-  Тоже мне деловой охотник нашелся! - вновь перебивая, но слегка поостыв, язвительно воскликнула жена. – Ну, ты ж бы хоть для смеха за пять лет подстрелил что-нибудь, - и добавила с издевкой и нажимом. - За пять-то лет!.. Да хоть какую-нибудь дичину... что б хоть понюхать - то...
- Подстрелю, милая, ей-богу, сегодня подстрелю, - встрепенувшись, обрадовался и быстро заговорил Иван Анисимович и в конце решительно заявил: - Если и сегодня приду с пустыми руками - все: бросаю охоту навечно!..   Клянусь тебе! - и он картинно постучал себя в грудь.-   Слово мужчины!.. И офицера в запасе.

Жена, немного отошла от гнева, и губы дрогнули в кривой презрительной ухмылке: под ласковыми, умоляюще-шутливыми словами мужа, уступила и на этот раз.
-  Но смотри, предупреждаю! - заявила категорически    с напускной суровостью, грозя пальцем. - Если и сегодня ты придешь ни с чем - все!.. Все твои охотничьи причиндалы   повыкидываю   вон,   чтобы   никогда  даже   на   глаза   не   попадались.   И
предупреждать больше не буду. Ты, Иван, меня знаешь. Ну, а коль и клянешься  еще -поезжай. Бог с тобой!

-  Ты божественная женщина у меня! - радостно и восторженно воскликнул Иван Анисимович. - Сегодня к твоим прекрасным ножкам брошу наконец добычу, - улыбнулся, быстро поцеловал жену и юркнул за дверь...
В кузове крытой брезентом машины было уже полно охотников. И все дружно накинулись на подбежавшего Ивана Анисимовича, кто с подковырками, подначками, а кто и с откровенной руганью.
-  И чего переться на охоту, коль от бабы не отлипнешь? - раздраженно выпалил Борис, коренастый, средних лет мужчина, бригадир на сегодняшнюю охоту - лицензия была выписана на него.- Из-за тебя одного только киснем здесь столько времени.
-  Не хрена было ждать его, - выкрикнул кто-то зло    из темной глубины кузова. -Пусть женой и забавлялся б этот горе-охотник.
- Чего взъелись на мужика?- с наигранным непониманием выкрикнул самый болтливый из молодых охотников Костя-таксист. - Уважить его надо. Он держится старого мужского принципа: полюби жену утром, будешь уверен, что на сегодня ты первый. Истину глаголю, полковник, а?
Раздался дружный смех.
-   Давай,   давай,   изощряйся!   -   добродушно,   по-дружески   проговорил   Иван Анисимович,   залезая в кузов,   расталкивая ногами сгрудившихся на проходе охотничьих собак, втискиваясь на боковое сиденье между хохочущими молодыми людьми, и весело, мно-гозначительно добавил: - Смейтесь, архаровцы,   смейтесь.

Сегодня для него, как, впрочем, и .раньше, все эти подковырки и насмешки - как с гуся вода. У него сегодня было приподнято-радостное, непоколебимое настроение, и он со всеми от души смеялся над соленой шуткой Кости, поддакивал нападавшим на него, а в душе ликовал: "Посмотрим, кто и как будет смеяться последним."
Для такой радости и уверенности у него была весьма веская причина, свой, как он говорил, запасной вариант на сегодняшнюю акцию.

...Неделю назад, на прошлой охоте в пограничной зоне, неподалеку от Гродно, ему повезло. Он стоял на номере, затаившись, держа ружье на изготовку: уже отчетливо и громко слышались приближающиеся беспорядочные выкрики загонщиков и ритмичный грохот металлической банки и пустой фанерной коробки – для усиления пугающего звука. Вдруг из густого ельника на возвышении вышел бесшумно, словно крадучись, средней величины кабан. Очередной выкрик загонщиков невдалеке спугнул его, и он как снаряд полетел с пологого холма между редкими деревцами и кустами прямо, казалось, на Ивана Анисимовича. Он выждал, когда зверь, чуть отвернув в сторону, выскочил на лесную дорогу метрах в десяти от него и выстрелил, целясь в голову. Кабан  споткнулся, ткнувшись рылом в песок, но тут же рванулся вперед и с меньшей уже прытью, а может, показалось ему, понесся напрямую вниз через редкий придорожный кустарник с вкрапленными лохматыми  елочками.

Подбежали загонщики и охотники с соседних номеров. Иван Анисимович, возбужденный суетливо утверждал, что попал в кабана. Начали искать следы крови - нигде ни капли. Но и следа от пули – стрелял-то под углом к дороге - тоже не нашли, хотя она должна была пропахать на песке заметную борозду...Перед собравшимися вскоре на обед охотниками Иван Анисимович уже клятвенно доказывал, что все-таки попал в кабана, а почему он ушел - понятия даже не имеет. Но никто ему не верил и с издевкой, посмеиваясь, требовали, чтобы он без лишнего трепа выкладывал десятку за промах -штраф за безответственный выстрел. Такое ужесточающее условие было принято единогласно перед началом охоты.

- Давай, давай, генерал,- с ехидцей вставился  Костя-таксист,- выворачивай заначку с зажатым чириком. Только так и научишься попадать в бегущих слонов. Пардон, опечатка – в стоячих коров, поскольку слонов у нас не водится. Хотя, в нашем зоопарке есть один.
-Да вы что, мужики, не верите? Да вот, клянусь вам, что попал, - не на шутку разошелся, яростно ударяя себя в грудь, Иван Анисимович.- Может, метров где за сто и лежит уже готовенький. Посмотреть надо бы, а уж потом принимать решение.
-Таки ты стралок,- с белорусским акцентом добродушно, с ехидцей заключил Антон Степанович, пожилой лесник, которого все звали просто Степаныч и который всегда очень толково и рассудительно, ненавязчиво руководил охотой. Он словно чу¬вствовал, в какой лесной делянке затаился тот или иной зверь, как лучше расставить людей на номера и заходить загонщикам. Но его никогда не видели с ружьем в руках: старая двухствольная курковка болталась у него за спиной как обычная палка, а один –два патрона валялись где-то в глубоких карманах его вытертой, с заплатами во многих местах, а кое-где просто грубо зашитой сермяги, подпоясанной куском бечевки. Облезлая шапка на голове, старые заскорузлые сапоги да залатанные солдатские брюки придавали ему задрипанный вид какого-нибудь сторожа в колхозном саду или огороде. Частенько над ним подтрунивали, но он только добродушно и как-то застенчиво улыбался и никогда ни на кого не затаивал злобы. В любой ситуации звучало его добродушное нейтрализующее – усе добра, хлопцы.

После обеда в первом же загоне загонщики вышли на номера без собак, ругаясь и плюясь, что понабрали на охоту придурочных псов, молодых кобелей, которые не слушаются, а только бегают игриво, как им показалось, за одной сукой по всему лесу, и сейчас вот рванули все скопом куда-то в сторону -никакого удержу: ищи-свищи теперь их пока не нагуляются с этой сучьей стервой...

В это время издалека донесся приглушенный заливистый, многоголосый собачий лай. Антон Степанович и Иван Анисимович, стоявшие в отдалении, настороженно переглянулись, прислушались - собаки надрывались.
- Кабана держат,   - тихо и уверенно сказал старый лесник. - Давай... ляци... А то можа збегчы... Хутчэй давай!
Иван Анисимович без лишних расспросов кинулся через лес туда, откуда доносился то затихая, то нарастая взахлеб этот перелив собачьих голосов...

«А загонщики, видать, обозлились из-за очередного пустого захода,- на бегу, огибая деревья, размышлял Иван Анисимович, - вот и решили на собачках гнев свой выместить. Но гона ж нет и кобелям сучка до фени. Они все петляли по замысловатому следу кабана. Вот и догнали его все скопом и держат, и ждут нас придурочных…Воистину, придурки… Ну, только б добежать первому, а там, как Бог даст».
Кабан с торчащей дыбом шерстью темно-рыжей горой возвышался у толстой сосны, прижавшись к ней задом, а вокруг него носились с яростно оскаленными пастями и пронзительным лаем три охотничьих пса, наскакивая на него то спереди, то сзади. Его маленькие хищные глазки настороженно и затравленно следили за опасностью, словно прикидывая, в какую сторону можно будет лучше рвануть. Заметив подбегающего охотника, зверь грозно хрюкнул, подобрался, резко крутанулся и сиганул назад, в сторону меньшей собаки. Она испуганно взвизгнула, отскочила, пропуская разъяренную бестию, и тут же со всеми накинулась на него сзади. Через несколько метров он не выдержал, резко осел на зад, круто развернулся и сам, издавая смесь хрюканья и рычанья, снова кинулся на своих преследователей. Они ловко, с оглядкой шарахнулись в стороны, но только кабан повернулся удирать назад, как они тут же мигом, с остервенелым лаем насели на него, не выпуская уже из своего круга. Охотничий инстинкт в них бурлил и подавлял все остальные, гнал эту небольшую стаю только вперед на добычу. Появление вблизи охотника взбодрило собак: они стали более злобными и агрессивными, кабан же начал больше проявлять беспокойства, нетерпения...

Иван Анисимович подбежал намного раньше других охотников взволнованный, с нервным ознобом - такой борьбы он еще никогда не видывал. Подбирался как можно ближе. Метров с двадцати пяти прицелился: никакой уверенности - далековато, да и собаки постоянно мелькают перед стволами. Кабан теперь следил и за ним, делал короткие, отрывистые выпады то влево, то вправо - с боков набрасывались ощеренные собачьи пасти, третья - хватала сзади. Цепкие, натренированные псы.

Стрелять только в голову - сегодня промысловый отстрел, иначе брак, неприятные объяснения, ехидные подковырки этого вездесущего прощелыги Кости-таксиста, но прицелиться, а тем более выстрелить - ну никак не возможно: перед ка¬баном, постоянно прикрывая его, мечутся разъяренные собаки. А стрелять через них - надо быть классным стрелком и с близкого расстояния, чтоб ни одна не успела набежать на выстрел. Риск убить собаку в такой заварухе и волнении огромный - такие случаи бывали - и осмелиться на такую стрельбу могут только новички. Но Иван Анисимович быстро оценил ситуацию, и разгоряченный, в охотничьем азарте осторожно стал подбираться к кабану все ближе и ближе, не спуская с него глаз.

Но и кабан не стоял на месте. Беспокойно коротко озираясь, злобно фыркая, пятился задом к недалекой опушке густой лесной делянки: там, в кустах и деревьях его спасенье. И он постепенно, вяло как бы тянул за собой весь этот свирепый, яростный хоровод, настолько вязко и цепко держали его в своем кольце осатаневшие собаки. Но уже было заметно, что он подустал: не было уже той прыти и резкости в его движениях. Видать, это чуяли и собаки.

Улучив момент, когда Иван Анисимович забегал сбоку, кабан вдруг сгорбился, еще больше вздыбил шерсть, отчего устрашающе вырос прямо на глазах и, грозно хрюкая, кинулся неожиданно на собак, но тут же мигом развернулся и что есть мочи резво рванул назад. Отпрянувшие далеко в стороны собаки, метнулись за ним. Кабан выскочил на широкую, раскинувшуюся полого вниз поляну. Тут же, неподалеку, возвышался небольшим островком густой, полуобсыпавшийся колючий кустарник, окружавший две чахлые сосенки, и зверь, как снаряд вонзился в него - до спасительной опушки оставался один рывок на неполный десяток метров. Собаки с ходу ткнулись в частокол сухих веток, испуганно отскочили и как-то растерянно, словно, в недоумении, забегали вокруг этого островка с каким-то жалобно-скулящим лаем, не решаясь залезать вглубь, где, развернувшись головой к преследователям, грозным застывшим силуэтом виднелся загнанный зверь...

Иван Анисимович, разгоряченный и запыхавшийся, выскочил с опушки леса и остановился, как вкопанный, в нескольких метрах от кустарника. Оттуда, совсем близко, на него глядела клиновидная, как бы сплюснутая с боков, морда затаившегося кабана. Его немигающие, близко посаженные глазки напряженно, грозно и настороженно следили теперь за охотником.

У Ивана Анисимовича перехватило дух: один на один с опасным зверем, который одолевает даже волка, в критическую для себя минуту кидается на охотничьих собак, молниеносно вспарывая им животы, и на охотника, калеча его, или, в лучшем случае, загоняя на дерево. Вот это настоящая охота: опасная, захватывающая, рискованная - кто кого! - вихрем проносилось у него в голове.

Осторожно прицелился: правый ствол как раз закрывал пространство между глазами - узкий костный выступ. "А вдруг пуля скользнет по кости? - мелькнуло боязливо.- Куда смываться-то?" Кинул глазами по сторонам: ближайшие деревья - эти же две сосенки в кустарнике, и положил палец на второй курок - второй заряд картечь,   если вдруг не убьет пулей... тогда...
Оглушительно-звонкий выстрел прокатился над поляной.

Словно катапультой выбросило кабана из кустов, и он с душераздирающим визгом и ревом разъяренно кинулся в сторону. Туда, где подбежавший близко с боку и выстреливший с ходу Костя-таксист, не ожидавший нападения кабана, испуганно отскочил назад, споткнулся и упал. Подоспевший Борис ловко выстрелил в несущегося на упавшего охотника раненого зверя и тот, как в пень ткнулся с ходу: опрокинулся через голову на спину и дрыгающей, храпящей в агонии массой, обливаясь кровью, скатился по инерции немного вниз и затих...

От обиды и досады Иван Анисимович скрипнул зубами, громко выругался, рывком разрядил и кинул ружье за спину и с нескрываемой злобой и ненавистью сказал смущенному немного Косте:
- Спешишь... как голый в баню... Если языком не опоганишь все, так действием, - и тихо, с презрением: -Ух, поганец!.. Трепло сопливое!..

Кабана погрузили в машину, отрядили пять человек для свежевания туши, включая и авторов добычи, а остальные решили еще немного поохотиться...Но охота уже не ладилась, и после второго "пустого" загона решили закруглиться и ехать - машина уже вернулась - на место сбора...

В каждой добыче охотники всегда ищут свои пули, и при разделке кабана таких нашли три: круглую - Кости-таксиста, жакан - Бориса и "турбину" - полый, конусообразный снаряд неизвестного хозяина.
-  Ну-ка, стрелки, признавайтесь! - зычно крикнул Борис, держа на обляпанной кровью руке пулю. - Кто "турбиной" стрелял в кабана сегодня?
Все примолкли, поглядывали друг на друга, пожимали плечами: не понятно к чему клонит.
- Я - я... У меня "турбины" - неуверенно, оглядываясь, отозвался Иван Анисимович. - А-а что?.. Кому надо?
- На!.. Бери на память... из кабана вынул.
- Я же говорил, что попал! – оживился и радостно вскинулся Иван Анисимович и повернулся ко всем. - В первый же раз попал! А вы не верили... Ха!.. Вот так, салаги!.. Учитесь у бывалых охотников! Стрелять так стрелять!
-  Твоя пуля сидела над лопаткой, закрученная в жиру, - сказал Борис. - И с ней кабан мог бегать до смерти. Уяснил?
-  Но я все же попал! - в запале гонористо кричал Иван Анисимович. - Попал!
-  На охоте убивать надо, а не попадать... Понял? - сурово и резко отрубил Борис. – Сходи к кормушке, что неподалеку от этого охотничьего домика, увидишь результат таких попаданий и усвоишь, может, урок.

Снова стали пересчитывать всех участников сегодняшней охоты: а вдруг кто-нибудь да уехал домой. Набралось двадцать шесть человек, и делить кабана на такую ораву, не имело смысла. Решили организовать общий ужин, а добычей наделить участвовавших в охоте председателя общества охотников да начальника автобазы, почти всегда выделявшего охотникам машину...

Во время ужина, после очередной чарки, Антон Степанович, раскрасневшийся и разговорившийся, в расстегнутой только у ворота своей сермяге, сидя за столом, рассказывал, как он давненько уже набрел однажды в лесу на покинутых крошечных зай¬чат. Чтобы лисы не полакомились двумя беспомощными малышами, принес их к себе домой, посадил в клетку и растил... Теперь вот зайцы выросли и надо выпускать их на волю, чтобы не вытравить из них способности к лесной жизни...
-Степаныч!.. Родненький! - обрадованно заговорил вдруг Иван Анисимович, подсел к старому леснику и взмолился: - Погоди с недельку, будь человеком! Попридержи ты их. Хорошо?.. Я у тебя куплю одного зайчонку. Договорились а, Степаныч? Заплачу, сколько скажешь. Христом Богом молю: одного мне!.. Идет?

Антон Степанович по - хмельному смешно скривился, задумчиво почесал затылок, сомнительно чмокнул губами.
-Ну, будь другом, прошу тебя, - уговаривал Иван Анисимович, по-дружески похлопывая лесника по плечу. - Позарез будет нужен мне один... Понимаешь, Степаныч?.. По - за - рез!.. Будь мужиком - выручи!

Для него это было поразительно неожиданное, как чудо, спасение, если вдруг жена, уже дважды в последнее время устроившая ему утренние скандалы за его страсть к охоте и грозившая выкинуть всю его охотничью амуницию из дома, и через недельку, накануне очередных сборов, свою угрозу решит привести к исполнению.
Это и был его запасной вариант на сегодняшнюю охоту...

Сегодня они ехали охотиться туда же, на старое место, под польскую границу. Иван Анисимович и в загоны ходил, и на номерах стоял, но как не повезет, то уж до конца не только дня, но, вероятно, и жизни. Сегодня, как отрубило. Какой-то черный день. Но настроение от этого у него сегодня не портилось
.
Во втором загоне подняли двух кабанов. Во всю орали загонщики, гремели выстре¬лы на номерах, но кабаны ушли. После обеда еще одного - крупного матерого кабана выгнали из чащобника. И снова выстрелы, и снова впустую...Уставшие, злые и переругавшиеся из-за упущенной добычи и "горящих" путевок на отстрел кабанов, из-за штрафов за промахи и действительно ли это были промахи, охотники начали собираться домой. Полное разочарование, неудовлетворенность и закравшаяся подозрительность друг к другу.
- Когда почти три десятка дураков бегают по лесу за одним кабаном, - резко и раздраженно сказал вспотевший здоровый молодой парень из местных охотников, - то всегда найдется кучка умников заныкать добычу, припрятать в кустах и сказать потом, что промахнулись... Знаем эти фокусы!.. Столько стрельбы и все мимо?.. За дураков нас держат некоторые умники. А не умеешь стрелять – меняй ружье на удочки: тоже охота.

Интерес к охоте пропал. Все стали вдруг подозрительно коситься друг на друга. Некоторые начали организовывать стрельбу по бутылкам...
Но сегодняшний день кардинально решал охотничью судьбу Ивана Анисимовича: быть или не быть. Ведь клятвенно обещал жене - это последняя охота, если пройдет впустую. Если и на сей раз не будет охотничьего трофея - продает ружье... Если честно, его и самого уже немного угнетало это охотничье невезение: за все годы ничегусеньки не подстрелил. Скажи кому - не поверит. Правда, часто приходилось стрелять, но... сколько раз промахивался - не счесть. Да, прошлый раз, конечно, мог отличиться, будь порасторопней и решительней. Чего, спрашивается, тянул кота за хвост? Обидно до слез и теперь еще. Стыдно было даже друзьям признаваться. А сколько из-за этого терпел насмешек и откровенных издевок от молодых охотников?!
И в его-то годы!..
Еще каких-то пару лет назад бравый командир артиллерийского полка, а ныне офицер запаса. Но одно дело командовать стреляющими из пушек, другое - когда стреляешь сам из ружья да по живому существу... Кровавое это дело.

И если уж быть абсолютно честным перед самим собой, то это невезение глубоко его не задевало, так вот, досадно за промахи из чистого самолюбия: бывший военный, а стрелять не умеет, да из-за насмешек и подначек других. Ходил на охоту не только ради добычи. Для него охота - это несравненный отдых, встряска, заряд энергии на недели, тесное общение с природой, людьми, наблюдение людских характеров и страстей, это праздник души. Тут людская суть как бы выворачивается на изнанку - в жажде добычи видно, кто на что способен...

Досаждали промахи еще потому, что было сильно чувство ответственности перед коллективом: уж коли стал на номере и на тебя вышел зверь, ты должен убить его. Стараются все, а ты промахнулся - труд всего коллектива пошел насмарку. Только это чувство виновности и мучило его иногда. А поэтому ему больше по душе , нравилось даже, ходить в загонах, покричать, постучать как шаман по какой-нибудь банке – выгонять зверье на номера.

Очень нравилась ему охота на кабана. Это агрессивный, сильный, хитрый зверь и борьба с ним интересна. Но убить косулю, а тем более лося - рука не поднималась губить такое творение природы. Это считал преступлением, хотя умом понимал, что регулирующий отстрел их должен быть, но сердцем противился этому. Жестоко ругался с теми, кто на кабаньей охоте убивал подвернувшуюся косулю, а бывали случаи и лося. Ругался, но... никуда не доносил, не закладывал виновных. И от этого страдал вдвойне. Понимал: прояви свое гражданское мужество, и в любом охотничьем коллективе потом будут смотреть на тебя, как на белую ворону, будут сторониться. А официально все охотники единогласно заклеймят браконьеров, хотя в действительности большинство из них в подобной ситуации поступят точно также. Да, много противозаконных действий вершится на охоте...

Но сегодня Иван Анисимович не очень-то сокрушался: для реабилитации перед женой, главным его судьей, у него, считай, что уже в мешке, был молоденький заяц. И теперь он смотрел на издерганных, озлобленных, ругающихся охотников с нескрываемой насмешливостью и высокомерием...

Они быстро шли с Антоном Степановичем к нему домой за добрый километр, на его лесной хутор, за обещанным зайцем - надо было успеть еще со всеми на машину. По дороге Иван Анисимович рассказывал старому леснику об ультиматуме жены, об участившихся в последнее время скандалах из-за охоты.
- Понимаешь, Степаныч, если и сегодня приду с пустыми руками - вечером могу продавать ружье... Иначе житья уже не будет - это точно. Марья Ивановна у меня справедливая, исполнительная и боевая жена. И добавлю, разумно терпеливая, но уж если и решила что - могила!.. Так что ты, Степаныч, для меня просто спаситель. Во век не забуду!.. Еще отметим с тобой это дело,- весело и облегченно закончил Иван Анисимович, стараясь не замечать усталости, энергично шагая рядом с насупленным, из¬менившимся как-то сразу лесником.
- Анисимыч!.. Ты ж,  думаю,  не понесешь его живым своей бабе, - неторопливо, с легким чувством беспокойства сказал Антон Степанович, - или пристукнутым палкой, как кролика?
- Ну конечно нет, что за вопрос! - амбициозно воскликнул Иван Анисимович. - Я ж охотник все-таки... Стрельну разок, да и делу конец...
Договорились: Иван Анисимович выберет себе зайца, Антон Степанович вынесет его в клетке куда-нибудь за сарай, откроет дверцу, а Иван Анисимович шагов так с десяти-пятнадцати будет стрелять по выбегающей добыче...

И все-таки жалко было старому леснику этого зайчишку, хоть и получил за него пять рублей. Искренне жалко... Ведь растил, готовил его на волю, для земного простора, а тут приходится выпускать с клетки прямо под выстрел, на верную смерть. Очень уж нехорошо получается, думал он, но это все-таки заяц, все равно чья-то добыча, а тут у человека судьба охотничья решается, как заверяет этот отставник… Никуда не денешься: помочь надо обязательно... И не душить же будет, а стрелять... И все же…

Антон Степанович угрюмо поставил клетку с зайцем на землю, привязал за дверцу бечевку и, разматывая ее, отошел в сторону, хмуро буркнул, не поднимая головы:
-  Готов?
Иван Анисимович с готовностью кивнул головой и крикнул:
- Давай!
Он волновался, как школьник на экзамене. Появились потливость и дрожь в руках. Вскинул ружье, приготовился. Антон Степанович рванул за бечевку, и с гулким стуком открылась в клетке дверца. Иван Анисимович напряженно ждал, прижимая палец к спусковому крючку. Время бешено летело, а из клетки никто не показывался. Будто и не было там никого. И вдруг не спеша выпрыгнул из нее средней величины заяц, и короткими прыжками подался прямо перед собой.
Грохнул выстрел.
Заяц резко и испуганно подпрыгнул вверх и в сторону и упал за ближний куст. Туг же, будто подхватывая, раздался второй выстрел и куст, за которым скрылся заяц, зашелестел от порции дроби, осыпая багровеющую листву.
Иван Анисимович кинулся вперед, но тут же остановился, опешив: вдали, стремительно работая ногами, прижав уши, петляя средь молоденьких сосновых посадок, улепетывал его заяц. Всю угрюмость и замкнутость Антона Степановича, как рукой сма¬хнуло, засмеялся довольный, и весело уже пояснил:
 -Промазал, Анисимыч!.. В молоко поцелил.

Иван Анисимович стоял обескураженный, в недоумении, молча разводя руками и пожимая плечами. Прошелся несколько раз вперед, пристально разглядывал за ближайшими кустами - вдруг это удирал другой, поднятый выстрелом заяц, а его лежит готовенький где подальше. Потом вернулся к Антону Степановичу и давай крыть матом свою охотничью неудачливость, все более распаляясь от стыда за промах и входя в охотничий раж.
-Степаныч! - с красным лицом отрешенно произнес, наконец, и протянул новенькую пятерку. - Продай второго... Не дай загинуть охотнику, туды его растуды... Умоляю: выручай!
Антон Степанович медленно, выжидательно и задумчиво почесал затылок, посмотрел с хитроватой ухмылкой на растерянного, жалкого на вид и нервничающего охотника, махнул решительно рукой и негромко сказал:
-А, выручать дык выручать... Забирай другога, нехай табе добра будзе!.. - и весело добавил: - Мо и тут дашь промашку, - и пошел, посмеиваясь, к сараю, удивленно покручивая головой...
Если и второго зайца упустить так нелепо - пиши, пропало: запасной вариант не сработал, с ужасом подумал Иван Анисимович. Поднял с земли свободный конец бечевки, которой Антон Степанович открывал клетку, подергал - не оторвется ли дверца. Плевать ему теперь на все законы: писанные и не писанные. На кону – его охотничья судьба. Дрожащими руками, волнуясь под укоризненно-насупленным взглядом пожилого лесника, привязал свободный конец бечевки за заднюю лапу принесенного им на руках зайца и смущенно, запинаясь и не поднимая головы, сказал:
- И-извини, Сте-степаныч, но так... надежней, -- и, не глядя на лесника, быстро отвернулся и пошел, кинув через плечо: - Отпустишь, когда скажу...

Теперь заяц мог метаться и прыгать вокруг клетки, сколько хотел, но дальше бечевки не убежит все равно. И теперь стрелять можно будет до тех пор, пока, наконец, не попадешь в него. Это немного успокаивало Ивана Анисимовича и придавало ему уверенности. Хотя предыдущий промах на глазах у Антона Степановича, который позорнейшим образом будет расписан перед всеми на следующей же охоте, угнетал его сейчас довольно - таки глубоко. Настолько, что внутри непонятная дрожь, по спине ощутимо струится пот до самых ягодиц и ниже и непонятное головокружение. Ну и черт с ним, пусть треплется старый хрыч. Главное - перед женой реабилитироваться,- мелькало в голове Ивана Анисимовича.- А охотники, что рыбаки - все трепачи. Посмеются, позубоскалят и забудут, а если и вспомнят когда, то, как анекдот... Ему не привыкать к подковыркам, и различным насмешкам с их стороны, - успокаивая себя, размышлял Иван Анисимович, медленно отходя на прежнее место и сосредоточенно выбирая патроны с дробью в оба ствола.
-Пускай! - крикнул наконец.

Антон Степанович стоял хмурый, нерешительный, медлил: прижимал к себе зайца, поглаживал и что-то непонятное бормотал ему. Потом осторожно посадил его на землю и неуверенно подтолкнул легонько вперед, незаметно перекрестил... Такого оборота он не ожидал и даже не предполагал и... растерялся, вовремя не сумел возразить этому наглому напористому отставнику и теперь не знал, что делать и что говорить...Стоял, тянул время…Круто завернул вояка.

Привязанный заяц попрыгал немного вокруг клетки, пытаясь махнуть в лес, но всякий раз его одергивала веревка. Потом присел на задние лапы, стриганул ушами, словно прикидывал, что же случилось, что никак не может удрать от этого осточертевшего ящика. Снова энергично прыгнул вперед, и снова рвануло за заднюю лапу, упал на землю. Тут же вскочил, ошалело заметался, запрыгал по сторонам... И вдруг притих, сел на задние лапы, будто передохнуть решил...

Иван Анисимович чего-то выжидал, что-то удерживало его.
"Не солидно охотнику, если не сказать отвратительно и унизительно, стрелять в привязанную добычу, - импульсивно подумал он. - Гадко, подло, но... Да простит меня провидение и этот зайчишка, но это у меня - последний шанс. Просто... не могу по-другому... без страховки... Ей - Богу, не могу!"...

Антон Степанович стоял в сторонке, в отдалении, с вытянувшимся от напряженного ожидания, насупленным выражением лица.
-Ну, давай,.,  давай, Анисимыч! - нетерпеливо и раздраженно поторопил он. - Чего уж тут?.. Стреляй по - быстрому и все дела. Не трави душу.
Иван Анисимович стоял отрешенно, как изваяние, ни на что, казалось, не реагируя, сосредотачивался, успокаивал себя, стараясь унять внутреннюю дрожь и волнение. Решительно вдруг вскинул ружье, прицелился. Заяц словно этого только и ждал: с еще большей прытью начал метаться, подпрыгивая из стороны в сторону, насколько позволяла веревка.. Иван Анисимович опустил стволы вниз, вопросительно глянул на лесника, мол, как быть, что делать.
-А он чует неладное - на кой ляд привязали? - тускло пояснил тот. - Вот и выкидывает кренделя... А ты стреляй... Лови момент и стреляй... Ты ж охотник. Давай, давай! - добавил недовольно. - Не тяни резину. Стреляй, чего уж...

Иван Анисимович молча вновь прицелился и стал водить нетерпеливо стволами за размашистыми прыжками привязанного к клетке зайца. И как праздничный серпантин извивалась за ним белесоватая веревка... От решительности момента, от непомерного напряжения взмокли ладони. Хотелось положить ружье, насухо вытереть их, но где там -заяц как раз "повис" на мушке.
Бабахнул выстрел.

Подпрыгнувший вверх заяц как-то дернулся, вроде за веревку рванули, и шлепнулся неуклюже за клеткой. Иван Анисимович осклабился в довольной, расслабляющей улыбке - наконец-то! -опустил ружье, открыл рот, чтобы выкрикнуть что-то радостное, победное, как вдруг из-за клетки испуганно выпрыгнул зайчишка и с коротеньким обрывком веревки на задней лапе стал стремительно наяривать зигзагами в ближайший молоденький соснячок. На мгновение Иван Анисимович обалдел, стоял с дико вытаращенными глазами, но быстро спохватился и, не целясь, послал вдогонку второй выстрел, но заячий хвост и своеобразный бантик на задней лапке, шаловливым приветом мелькнули в последний раз уже далеко в гуще молодых сосенок...

-Ха-ха-ха! - раздался сзади, от дома, ядовитый женский смех. - Ну и стралок! А каб табе добра было! Ха-ха-ха! - заливалась издевательским, уничижающим смехом жена Антона Степановича. - Ды нашто тая стрэльба табе, чалавек?.. Я б и качаргой адсюль забила б этава прыкручанага зайца. Ха-ха!.. Калека ты, а не ахотник, - беззлобно заключила она, продолжая громко смеяться.

Иван Анисимович стоял поникший, обреченно, как на эшафоте. А рядом, вторя жене, покатывался от неприкрыто-радостного смеха Антон Степанович, показывая дрожащей рукой в сторону леса, куда скрылись зайцы, а другой держался, согнувшись от хохота, за живот.

Ошеломленный Иван Анисимович в растерянности застыл на месте, не зная, то ли смеяться со всеми, то ли плакать от горя, то ли разбить в ярости это проклятое ружье о ближайшую сосну. Этому убийственно-издевательскому, пронзительному смеху, казалось, не будет конца...

-Что же делать теперь... Степаныч? - тихо и безнадежно выдавил из себя, наконец.
Антон Степанович медленно отходил от заливистого смеха, утирая кулаком проступившие слезы. Спешить уже некуда. И в какой-то момент его лицо в раз посуровело, заострилось, глаза сощурились и пристально вцепились в сникшую фигуру незадачливого охотника.

-Стралок ты, Анисимыч, просто скажу - хреновый... хоть и офицер бывший, -спокойно, назидательно и с чувством заговорил, наконец, он. - А охотник - шибко вредный: от таких, как ты, зверю один вред... Ты стреляешь, много стреляешь... и даже попадаешь, кали-некали, но...не убиваешь. Делаешь подранков - калечишь зверье. Потому как подранок, один черт, вскорости подохнет где-нибудь в кустах. И ни себе, ни людям... А гниющая падаль в лесу - отрава для всей округи, для всего живого...

Иван Анисимович, постепенно отходя от отчаяния и позора под напором укоряющих слов старого лесника, стоял, покорно слушал и внимательно, неузнаваемо всматривался в него. Сейчас Антон Степанович не был похож на того дремучего сермяжного и покорного белорусского дядьку с лесного хутора, который не прочь и выпить в веселой компании, простецки хитроватого балагура. Сейчас перед Иваном Анисимовичем стоял гордо выпрямившийся заботливый и рачительный хозяин леса, че¬ловек, партизанивший в этих лесах почти всю войну от самого начала - он знал это, как и знал о всех его девяти боевых наградах; человек, прошедший высшую образованность долгой, тяжелой и неспокойной жизнью, что все на земле имеет цену и все надо сохранять и приумножать, что не многословием силен человек, а делами, умением хозяйничать.

-Охота - не стрельба для потехи. Гэтая справа крывею пахне, - преобразившись, резко говорил, все больше вставляя от волнения белорусских слов, Антон Степанович.-Тут забивать трэба... Ахотник,- он поднял вверх заскорузлый палец,- павинен адказвать за кожны выстрал и за того звера, у якога страляе, перад людьми и перад сваим сумленнем, кали есть яно у яго, - подумал и более мягче продолжил: - Ты, Анисимыч, не обижайся так уж сильно, бо проста скажу: таким, як ты, нельга давать у руки стрэльбы и пускать на паляванне. Видать, твая жонка - разумная баба. Яна ж чуе, што ты стралок неважнецки, от, так сабе - па бутэлькам и тольки... Так што улажы ты свае ружжо у чахол и схавай, бо дарагое, дзе з вачэй далей... А то прадай - адразу забяруць: добрая у цябе сгрэльба. И гуляй ты там сабе у дамино ци у шашки... Тольки не хадзи ты на ахоту, Хрыстом Богам малю, не хади и не страляй, - и с надрывом : - Не калеч звера!.. Усе жывое хоча жить, а не падыхать ад ран таких, як ты, гора-ахотникай. Поимей жа ты совесть чалавечаскую, Анисимыч... Ты ж разумны мужык- абмазгуй мае словы…

Иван Анисимович переминался с ноги на ногу в каком-то шоковом состоянии от пережитых только что потрясений, обжигающих слов лесника и от стыда - еще и привязал добычу. Горело лицо, уши, в горле пересохло, звенело в голове, никак не мог сообразить, что делать дальше, куда идти. Будто впал в какую-то прострацию.

Из такого отрешенного состояния вывел его скрипуче - насмешливый голос жены
-Так зашли б у хату, чаго так стаять? - приглашала она - Мо, малачка свежага паспрабуете... А то и гарэлки налью.
Антон Степанович опять закашлялся смешком: за эту гарэлку ему не раз доставалось от жены, а тут сама предлагает. Ну и язвительная ж баба. Подошел к Ивану Анисимовичу и тихо сочувственно сказал:
-На, Анисимыч, свою пятерку - выпьешь з гора...

Иван Анисимович брел от хутора лесника, как оглушенный. Пытался, даже в подбежку - ждут ведь в машине, но мысли, одна другой горестней, сверлили сознание, притормаживали ход. Никогда раньше, даже после самой изнурительной охоты он не испытывал такой тяжести в ногах, разбитости, какого-то опустошения и, самое главное, такого жгучего стыда. До чего может дойти, притом высокообразованный человек, думал он, до какой низости, подлости в стремлении ублажить свою страсть, свое жлобство. Нет, к себе надо быть построже, пожестче, не идти на поводу своих желаний и прихотей, чтоб всегда и во всех случаях оставаться человеком...

Возле машины в нетерпении стояли злые охотники, и тут же, увидев его, быстро стали забираться в кузов.
-Наконец-то... явился, хмырь, - ядовито кинул кто-то.
И словно развязался мешок: на Ивана Анисимовича посыпалась такая отборная ругань, такой мат, что впору уши затыкать. Костя-таксист и тут решил не упустить момент для грубой издевки:
-А он, видать, по всему, лесничиху притоптал, пока Степаныч со своими зайцами возился, - выкрикнул он весело. - Своя баба уже постная, приелась...

-Заткнись, сопляк! – не выдержал, взорвался яростно Иван Анисимович. - Ты в подметки не годишься моей жене, а все цепляешь ее своим поганым языком... Распустились, хамы! - гневно, с налившимся красным лицом кричал он. -- Ни уважения к женщине, ни к возрасту, ни к чему. Все опохабили, опошлили, сволочи!.. Уверенные, наглые, везде пробиваетесь энергично локтями. Стараетесь урвать кусок пожирнее, да еще обгадить все вокруг... Паразиты! - презрительно кинул в толпу, сел на краю скамейки у заднего борта и отвернулся от всех. На душе – сплошное дерьмо…

Машина рванула вперед и быстро понеслась по проселочной дороге.
Иван Анисимович хмуро смотрел на темнеющий вдали лес и на убегающую к нему из-под машины дорогу. Никто его больше не трогал, никто ничего не спрашивал, как бывало раньше. Все обиженно молчали, только дружно ворчали, когда машина подскакивала на колдобинах, и кидало на поворотах.

...На следующий день Иван Анисимович решился: без сожалений и колебаний, продал свое ружье и всю охотничью амуницию знакомым охотникам. Защемило немного в груди, когда увидел ружье в чужих руках, а в своих - пачку денег. Тут же поехал в магазин спортивных товаров и на вырученные деньги закупил все - до последней мелочи, что необходимо для рыбной ловли. Без выстрелов, без крови, но тоже охота. Тихая.
- Настоящие мужчины должны иметь свое хобби, - назидательно сказал он молоденькой продавщице, удивленно, с иронической улыбкой поглядывавшей то на него, то на гору рыбацкого снаряжения.


Гродно.