Тот Кто Стоит За Тобой

АЛЕКСАНДР ЕВГЕНЬЕВИЧ ХАН

ТОТ, КТО СТОИТ ЗА ТОБОЙ

роман

ПОСВЯЩАЕТСЯ ОЛЬГЕ, МОЕЙ ЖЕНЕ
Книга 1  Векселя
Предисловие
Так  кто же за тобой стоит?
«Это сон. Это просто сон. Я сплю и разговор со мной – это сон. Я сплю в своей кровати. Это Сон».
– И все-таки?  Кто за тобой стоит? Ответь один раз честно, и все сразу же изменится. Станет гораздо проще,  да и лучше.
Вместо елки я увидел темный силуэт. Я поскорее закрыл глаза.
«Я сплю. Это сон!»
– Ты думаешь, что закрытие глаз – это и есть самый главный метод борьбы с кошмарами? Смешно. Просто скажи. И я исчезну – во всяком случае, из твоего сна.
Я дрожал под одеялом, непереносимый страх  мучил меня. При этом  я вдруг точно понял, чего от меня хотят. Говорить я не мог, мои губы стянула судорога.
«Да. Это Он, Непроизносимый, стоит за мной. Что тут непонятного?»
– Ну, вот и прекрасно. Помни об этом. В этом твоя  сила и могущество! Можешь смело теперь всем этим пользоваться.
«А что взамен? От меня-то какая польза?»
– Лови человеков.
Я не мог пошевелиться. Мне стало страшно – тело отказывалось подчиняться.  Через какое-то время  мне стало легче. Под одеялом было душно и жарко, я осторожно высунул голову и приоткрыл глаз. Было около 4 часов утра. Елка стояла у окна и слегка поблескивала мишурой. Собака мирно спала у балкона. Больше никого в комнате не было.
Я  с облегчением повернулся к стене и уснул.
Глава 1 Weiss Monster
После таких ночей встаешь как побитый.  При том, что надо идти гулять с собакой, потом ехать на работу, давить на подчиненных и увеличивать продажи.
Нормальная человеческая жизнь.
Непрерывная война за деньги. Ведь тебе нужны деньги? А кому не нужны? Кому не нужны – те похмеляются с утра: на бутылку найти всегда можно.
Пока я таким образом размышлял,  Вайс (так зовут мою собаку) обнаружил гуляющего невдалеке стаффорда. Каюсь, прозевал. А надо сказать, что мой Вайс  (американский бульдог, 60 кг мышц, сухожилий, зубов, скорости  и злобы) всех кобелей,  гуляющих в пределах его,  вайсовского  взора,  считает захватчиками  чужой территории.
Я не успел среагировать – Вайс совершил свое знаменитое, чудовищное ускорение. Раздался жуткий, низкочастотный  Вайсовский рык, ответное рычание стаффорда (надо же – не робкого десятка попался), но битва была предрешена:  60 кг – больше, чем 25
– Убери собаку,  слышь,  ты!!!
Я и так уже рванул к месту схватки, а Вайс, впрочем,  уже и сам отбежал от поджавшего хвост стаффорда  и довольный бежал ко мне.
Я по-быстрому пристегнул Вайса  и отвел его  подальше.
– Твоя собака мою порвала! Я сейчас принесу ружье и ее застрелю!
В этих собачьих разборках хозяева ведут себя всегда хуже собак. Собаки просто проясняют, кто сильней. И слабый всегда подчиняется. Люди же впадают в истерику, отчаянно матерятся, грозят оружием, милицией, судом, бандитами. Но в основном, конечно же, в бессильной злобе матерятся.
– Я сейчас вызову ментов,   и  твою собаку пристрелят !
Разгневанный парень быстро удалился со своим  покусанным  псом.
Вайс делал вид, что ничего не произошло. Я даже не стал его осматривать, и так было понятно, кто кого покусал. Единственно, что теперь футбольное поле, на котором мы обычно гуляем, освободилось, и я с чистой совестью Вайса  отстегнул и отпустил побегать…
Ко мне быстрым шагом приближалось 6 (шесть) молодых крепких парней.
– Шея порвана в двух местах, теперь в лечебницу надо будет вести, кто платить будет?!
«Быстро объявились. Где он такую шайку успел набрать ?»
– Короче, я пишу заявление в ментовку, и твою собаку застрелят!
Бежать было уже давно поздно. Меня окружили полукругом.  Вайс  тоже трусил, прятался  за меня и погавкивал.
– Пацаны! (тут главное взять правильный тон: струсишь - набросятся и будут топтать, пока не убьют). Вы сильно не приближайтесь,  у меня собака обученная … (кольцо сразу же расширилось: полшажочка назад).
– Мы  и сами видим, что обученная! Так и держи ее!
– Так, пацаны, вы хором-то не говорите, давайте поспокойнее, не кричите,  а то видите – собака волнуется.
В результате спаянная группа расчленяется на индивидуумов. К тому же Вайс   почувствовал, что инициатива уже у нас, выдвинулся вперед и стал порыкивать. Еще полшажочка назад. Двое вообще чуть-чуть отделились от общей группы.
«Разделяй толпу на отдельных людей и дави по отдельности», - какой умный человек это сказал? Не помню, да и какая разница.
– Я же не отрицаю: да, моя собака первая набросилась, но ты зачем свою собаку натравливал  на себя. Ведь она ж на тебя накидывалась!
Вот так – моя собака покусала его псину, а я внушаю, что сам же пострадавший и виноват.  Единственно возможный путь. Мы долго спорим, я гну свою линию. Как только ситуация накаляется, я ее умело гашу:
– Спокойно, ты чего кричишь, ведь я же на тебя не кричу!
Остальные пятеро уже участия в разговоре не принимают - затяжной спор всех их уже давно утомил. Был у них запал мне харю начистить, но он уже улетучился.
– Ладно, пацаны, я извиняюсь, бывает … Если надо, запиши мой телефон, созвонимся.
Но я знаю, что телефон уже не нужен. Конфликт исчерпан.
Мы жмем друг другу руки. Вайс тоже успокоился  и не рычит. Молодые люди удаляются.
Мы тоже идем домой – прогулка закончена.


Глава 2 Шитиков

Только зашли домой – телефонный звонок. Кто в такую рань? Оказалось -  Шура Голдман, мой старинный приятель.
Шура был лаконичен: «Шитикова застрелили. Всю голову снесли.  Похороны сегодня в два от «Акцента»».
Смогу ли я приехать, Шура спрашивать не стал. Это подразумевалось.  Ведь нас связывала не столько дружба, сколько наша давно минувшая университетская молодость.
Я позвонил на работу и сказал, что прийти не смогу, так как буду на похоронах.
- Кого хороним? – поинтересовался шеф и, узнав, что Шитикова, распорядился, -  Обязательно иди, там будет полно нужных людей. С кем-нибудь да познакомишься.
И прибавил напоследок:
- Можешь завтра тоже не выходить. Тем более потом выходные.
Я решил не пользоваться общественным транспортом, а пройтись пешком. Благо, дорога идет вдоль пруда, а потом немного вверх, на Вознесенскую горку. Можно прогуляться и спокойно подумать…
Народу было как-то необычайно много. Но Шуру я увидел сразу же. Точнее он окликнул меня. Мы отошли в сторонку и закурили.
– Наехали из-за  невозврата кредита, – рассказывал осведомленный Голдман  (каждый вечер подводит итоги дня в «Вечерних новостях»), – а с кредитом  его компаньон некто Андреев, (самое интересное, что мы с ним  в одной школе учились) подставил.  Взял кредит в  воровском банке, откатил кому надо долю за невозврат, сам свалил,  а отвечать оставил Шитикова. Воры давно уже зуб точили на бизнес Шитикова, а тут такой случай подвернулся. Карта сама в руки прет. Даже не надо никого покупать. Говорят,  потом у Андреева все его ворованные деньги по-тихому отобрали: жадность фраера сгубила,  ладно хоть жить оставили.
– В общем, –  продолжал Голдман, – поставили Шитикова перед фактом: либо отдай долг за компаньона, либо отдай свой бизнес.  Назначили Шитикову стрелку.  Приехала там  какая-то крутизна, говорят, Григорьевские.
Но ты же Шитикова знаешь, он их послал по-простому, мол, с Андреева бабки и трясите.  Те угрожать, а Шитиков тоже загорелся: плевал я на вас!  никогда я никого не боялся, а вас и тем более не боюсь! Хотите разбираться – давайте будем разбираться. Короче, угрожать ему было бесполезно. Да ты его и сам знаешь, ему под руку попадешься – убьет.
И действительно – убьет…
Я вспомнил, как однажды на военной кафедре в Университете во время перекура математики в шутку предложили нам, филологам и журналистам: мы выставляем бойца, и вы своего. Кто проиграет – поит победителей пивом.
Мы естественно согласились. Тем более договорились не драться,а только постараться уронить соперника. Мы выставили Андрюху Дичкова. Это был рыжий под 2 метра жилистый  парняга, чрезвычайно злобный в драках, его даже таксисты, торгующие по ночам водкой, боялись. А уж круче таксистов с их спаянностью и взаимовыручкой, мы тогда никого не знали. Дичков вообще был личностью, мягко говоря, своеобразной. Например вместо приветствия он выкрикивал:  Хайль,  Гитлер !
Маршировал по университетским коридорам в черной рубашке, чеканя шаг. Выучил несколько ругательных фраз на немецком языке и  с удовольствием их к месту и не к месту выкрикивал.  Дичковский смех наводил  ужас на окружающих, он был какой-то жуткий, больше походил на смех гиены, а не человека. Короче, тот  еще был фрукт.
Сначала Дичков и Шитиков начали потихоньку толкаться, но очень быстро толкотня перешла в настоящую драку. Дичков держался хорошо, но Шитиков озверел быстрее, поэтому сумел свалить Дичкова хорошим ударом  справа в голову, а там уж рванул добивать. Мы всей гурьбой бросились  их разнимать. Это было нелегко. Шитиков разбрасывал всех направо и налево, все рвался добить Дичкова, но тот уже успел встать и тоже рвался в бой, держа в руке разбитую бутылку (розочку).  Благо, подошел наш куратор майор Теплов: «Вам звездюлей как отвешать:  побольше или повесомее?»
Это отрезвило бойцов, и мы все отправились на занятия по тактике.
Дичкова вообще отпустили домой: у него сильно лилась кровь из носа. Но я думаю, что майор Теплов просто хотел, чтобы драка не продолжилась после занятий.
Вообще Шитиков всегда меня поражал. Ему было безразлично, сколько против него выходит драться людей. Он просто бросался вперед и крушил всех подряд. Зрелище, прямо скажем, было завораживающее, хотя и жуткое. Сломанные носы, хруст костей (Шитиков всегда добивал поверженных врагов, милосердие было ему незнакомо), кровавые брызги. Это была его стихия…
И вот теперь его хоронили в закрытом гробу. Голдман сообщил, что убийца стрелял из обреза картечью с очень близкого расстояния. Голову буквально разнесло на куски.
Кольку Андреева я тоже увидел, причем он был чуть ли не главным распорядителем.  Я перекинулся с ним парой слов, но ему было не до меня.
Когда гроб  вынесли из старинных распашных дверей «Акцента», Голдман перестал говорить, а стал внимательно изучать расклады: кто несет в первой смене, кто во второй, кто в какую машину сядет, в какой последовательности поедут.
Я поразился, какую прекрасную позицию он выбрал  – все  было видно просто превосходно.
- Твои-то здесь работают? – тихо спросил я.
Голдман весь скривился, вздохнул, отвернулся, потом все-таки ответил:
- Это ведь не шоу, чтобы снимать. Да и нельзя.
А потом еле слышно шепнул мне в ухо:
- ФСБ точно снимает.

Глава 3 Поминки

– Поедешь на поминки? – поинтересовался Голдман, когда похороны закончились.
Я кивнул. Сегодня и завтра я был абсолютно свободен.
Мы сели в  поданный для гостей автобус и поехали  в город.
– «Космос» сняли для поминок, – сообщил мне все знающий Голдман.
Я в очередной раз поразился роскошеству мероприятия.  Дело в том, что «Космос» хоть у устарел, но тем не менее продолжал оставаться самым большим рестораном в городе. А в былые времена это было вообще самое престижное место в городе.  Хотя там и творилось черт знает что.
 «Космос»  был не только самым большим рестораном в городе, но и самым крутым по тем временам. Пользовался он (и вполне заслуженно) дурной славой в обывательских кругах. Вечно там был какой-то скандал. Крутились подозрительные личности, что-то там  замучивалось, что-то решалось, переходили из рук в руки огромные деньги, вычеркивались из жизни чьи-то людские  судьбы. Одновременно там гуляли и прожигали  легкие деньги  хозяева жизни: торгаши, воры и фарцовщики. Тут же ходили косяками девушки, составляющие стройную систему интим-услуг, а проще говоря, проститутки. Это были красивые, очень дорого и модно одетые девушки, глядящие сквозь вас. Их презрительный взгляд пронизывал  насквозь и выжигал на вас клеймо – « лох  безденежный»…
Мы прошли в колоссальных размеров Большой зал ресторана. Посередине стоял отдельно накрытый стол для избранных. А нас с Голдманом усадили  за уютный столик у окна, но вдалеке от основного действия.
Для произнесения речей поднимались на сцену и говорили в микрофон.
Первым слово сказал Гриша Григорьев.
– Говорят, Гриша и отдал приказ убить Шитикова, – еле слышно прошептал Голдман.
–…как ужасно, что смерть  выхватывает из жизни таким молодых и талантливых людей! –  вещал с эстрады Гриша, –  невозможно примириться с этим. Прощай, брат! Помянем!
Все дружно выпили. Стали закусывать. После нескольких речей, зал наполнился обычным ресторанным шумом: звякали вилки. Стучали ножи, звенели бокалы, медленно поплыл сизый сигаретный дым. Послышались разговоры, шутки, смех. Наливали и закусывали уже без повода. Веселье началось. Так всегда бывает на поминках. По-настоящему горюют только самые близкие люди,  а всем остальным – глубоко плевать. Есть водка, закуска, компания –  что ж теперь, горевать что ли? Нет – надо веселиться. И веселиться  как следует!
Мы с Голдманом  сидели одни за столом, к нам никого не подсадили. Поначалу выпивали  молча,  потом понемногу разговорились.
– Эх, Саня, запутался я совсем… – стал жаловаться Шура.  Уже седой  и с явственной лысиной. Но все с теми же длинными волосами…
Познакомились мы с ним на абитуре, в колхозе, куда нас, вновь поступивших студентов,  послали убирать картошку.
Голдман был высокого роста, сильно сутулящимся молодым человеком с длинными волнистыми волосами до плеч (по тогдашней моде). Он очень ловко матерился, курил исключительно «Беломор» и поразил вскоре старшекурсников тем, что когда  закончилась привезенная с собой водка, спокойно перешел на одеколон, пока  он еще оставался. Когда же и одеколон закончился, то были украдены и немилосердно выпиты все духи из женского общежития. Причем украл их Шура. Он пробрался к девчонкам в комнату под видом воздыхателя, ухитрился обшарить ночью все тумбочки, забрать все духи и незамеченным уйти в сушилку, где мы его уже  с нетерпением ждали… 
- Без Аньки просто беда, не знаю, что и делать! -  вздохнул Шура, выпивая очередную рюмку. Его, теперь очень известного телеведущего, многие узнали и с интересом рассматривали. Шура же равнодушно и с явным презрением эти знаки популярности игнорировал.
Я  знал и раньше из сплетен наших общих знакомых о его частной жизни. Дело в том, что Шура, пересидев в женихах, теперь никак не мог определиться с невестой. Богатый жизненный опыт и подробное изучение  изнанки бытия сделали его циником.
- Ты представляешь, - говорил он мне как-то, заявившись  ко мне в 2 часа ночи с просьбой угостить его крепко сваренным кофе:  «иначе  умру!», -  это какой-то ужас.  Девки идут какой-то непрерывной чередой. Я даже не пытаюсь запомнить их имена.
- Ну, это понятно, ты же телезвезда,- подколол его я.
- Да при чем здесь это? – возмутился Берман, но потом признал, - вообще-то, да. И что дальше?
- А ты женись! – посоветовал ему я, - и все сразу же наладится. Жена все твои случайные связи разом прервет. Заживешь как человек.
- Легко тебе говорить. Женись! А на ком? На этих девочках, с которыми и говорить-то не о чем?
- А ты найди такую, чтобы и разговаривать умела!
Вот он и нашел. Связался он с замужней женщиной,  матерью двоих детей, соблазнил ее. Та оказалась женщиной страстной, бросила семью, переехала к Голдману. Но лодка любви разбилась о быт: Шурины родители невзлюбили  немолодую невестку (Анна была старше Шуры на 5 лет) и устроили ей тихий ад. Не было ни криков, ни разборок, ни мордобоя,  но жить стало совершенно немыслимо. В доме висел туман ненависти…
Я как-то встретил Анну  у одних общих знакомых на даче. Отмечали чей-то день рождения, по этому случаю жарили шашлыки, ну и, естественно, пили  очень обильно. Она была взвинчена, видно было, что ей необходимо выговориться. Я ей попался под руку, как старый Шурин друг.  Самого Шуры не было, что меня поразило: я был наслышан об их бурном романе. Мы уединились с Анной в беседке, стоящей на отшибе.
– Сашка, выслушай меня! Я вся измучилась: не с кем поговорить. Ты же знаешь, я не местная. Подруг как-то не завела. Семья, учеба, потом работа. Семья для меня была всем на свете. Ты же знаешь Виталика?
Я кивнул. При Советской власти Виталик работал в службе собственной безопасности МВД. Теперь стал весьма преуспевающим бизнесменом.
– Он такой хороший человек, так любит и меня и детей. Все только для семьи. Ни пьянок, ни гулянок. И зарабатывает очень  много. Мне все завидуют: И чего ты, Анька, с жиру бесишься! Такой мужик у тебя идеальный, а ты ведешь себя  как ****ь последняя! На кого променяла? –  ни кожи, ни рожи. К тому же еврей! Мне и возразить-то нечего. Не знаю, как это получилось. Может, от того,  что я чересчур рано вышла замуж, не нагулялась, а сразу запряглась в семейную телегу, а может просто я такая тварь испорченная.
– Да ладно тебе, Ань, чего уж ты себя так изводишь. Просто так вышло.
– Ты мужчина. Тебе не понять. Я-то знаю, что дети мне никогда не простят. Да и муж оказался не такой уж идеальный: мы еще не развелись, а он уже привел к нам в дом женщину. Молодая  такая, интересная, откуда-то из провинции. Я как ее увидела, так все во мне оборвалось. Понимаешь, жизнь моя  как-то разом закончилась. Теперь  каждую секунду я чувствую, как ненавидит она моих детей, как желает им зла, как ищет малейшей возможности сделать им  пакость, причинить им боль. И все из-за меня!

Глава 4 Анна

По лицу ее текли слезы. Она была такая несчастная, потерянная, что мне захотелось ее утешить, и я ее слегка приобнял, а она, не сопротивляясь, уткнулась мне  грудь.
– Я себя кляну, но что сейчас можно поделать? Да и с Шурой все  наперекосяк.  Родители его  меня терпеть не могут, самому Шуре я уже стала в тягость.  А самое главное,  я поняла, что совершенно к нему безразлична. Более того, он меня раздражает. То, что мне казалось чрезвычайно развитым интеллектом, оказалось просто весьма поверхностной эрудицией. К сожалению, я это поняла только сейчас. Мне не о чем с ним даже поговорить. Все свои  суждения он уже мне изложил и пошел по кругу. Вечером, когда мы садимся ужинать, частенько за столом висит тишина, как на поминках.
– Ты ошибаешься, – пробормотал я, –  на поминках никогда не бывает тишины.
– Неважно. Мне не интересно с ним. Он оказался не тем, кем всегда  хочет выглядеть. Это ужасно!
– Все хотят выглядеть лучше, чем есть на самом деле.
– Пусть так. Значит,  я просто разлюбила Шуру. Я хочу сейчас только одного  –  вернуться к моим детям!
– Может просто попытаться помириться с мужем? –  осторожно спросил я.
– Я уже пыталась, и неоднократно! Но он и не хочет слышать. Ты понимаешь, правда на его стороне. Это я сбежала от него, бросив своих детей. Он тогда поднял на ноги все свои (могущественные, ты знаешь!) связи, думал, что со мной случилось какое-то несчастье. А ему потом его друзья конфузливо, обиняками,  сообщили, что его жена пошло сбежала к любовнику. Муж не мог и не хотел поверить, но его просто отвезли на Шурин адрес. Они уже знали весь наш распорядок, так что привезли в тот момент, когда мы вместе выходили из дома. Виталик смотрел на нас из машины друзей. Представляю, каким он себя чувствовал идиотом. Конечно, он никогда не простит мне такого унижения. Я сама виновата во всем! Но дети не виноваты, а им придется заплатить по полной.
Мне нечего было сказать, и  я  как-то неосознанно стал тихонько гладить Анну,  и в результате возбудился.
– И идти мне совершенно некуда. Ты ведь знаешь, я из Серова.  Домой ехать? А кто меня там ждет? Там в нашей двушке родители и сестра с мужем и ребенком. И я еще припрусь:  здрасьте, я ваша тетя! Мне сегодня даже переночевать негде.
– Пойдем ко мне,  – ляпнул я.  Меня томила похоть, а тем более Анна совсем размякла от своих проблем.
– Пойдем, –  вяло согласилась она.
В результате мы поехали не ко мне, а к тому же Голдману. Шура построил себе новую квартиру и жил там, пока был холостяком. Однако когда появилась Анна, почему-то вместе с ней переехал к своим родителям. В этом был какой-то парадокс, мне непонятный.
А ключи от пустующей квартиры я у него иногда выпрашивал. Самое интересное, что в тот день я хотел их Голдману вернуть.
Когда я открыл дверь, то случайно увидел в зеркале взгляд Анны. Это был взгляд животного, попавшего в капкан накануне и теперь уже, после целой ночи бесплодной борьбы, окончательно смирившегося с неизбежной гибелью.
Анна сбросила туфли и быстро проследовала в спальню. Там она, не раздеваясь, легла на кровать и отвернулась к стене.
Это меня категорически не устраивало.
«Какого черта! – со злобой подумал я, – для чего я весь вечер выслушивал этот бред!»
Это раззадорило меня.  Я силой повернул Анну к себе. Впрочем, она не сопротивлялась. Задрал ей юбку, стащил трусики и навалился на нее…
Анна лежала неподвижно с открытыми глазами и смотрела куда-то в потолок…
Вообще эта похоронная атмосфера стала меня изрядно тяготить.
«Если бы она сейчас убралась куда-нибудь – это было бы идеально!» -  подумал я и тут же уснул…
Когда я проснулся, Анны уже не было. Это меня, честно говоря, очень обрадовало. Слушать продолжение истории я не хотел ни в коем случае. Да и вообще Анна мне никогда не нравилась. А от вчерашнего происшествия осталось какое-то ощущение грязи…
Теперь же Шура мне рассказал финал этой истории.
- Тут как-то собрались на шашлыки к Сагаловичам, но меня в последнюю секунду тормознули в студии, так что Анька поехала одна. Я как раз там и хотел с ней окончательно порвать. Истеричка. Жить с ней в последнее время стало совершенно невозможно: чуть что – в слезы. И не просто какие-нибудь слезинки, а какой-то водопад. Я каждый раз думал, не пора ли вызвать «Скорую», а может быть и карету из психушки? Потом мирились, конечно, но оба мы понимали, что все. Пора завязывать. Народу было полно. Говорят, и ты там был. (Я утвердительно кивнул). Короче, в какой-то момент Анька ушла и все, с концами.
- То есть как? – не понял я.
- Под утро менты шерстили бомжей на вокзале, заодно попросили предъявить документы одну спящую пассажирку. А она оказалась мертва.
- Анна? – с ужасом спросил я, вспомнив тот мерзкий вечер.
- Да. При ней был паспорт, так что быстро опознали. На вскрытии оказалось, что она отравилась алкоголем и снотворным. Виталик ее приезжал, мы с ним в морге встретились. Думал, прибьет меня, оказалось,  нет. Наоборот, он был очень рад познакомиться со мной. Представляешь? Такой фрукт! Вообще, вид у него был не то чтобы радостный, а вот как будто он долго что-то тащил тяжелое – и вот наконец-то донес. Понимаешь? У меня, кстати,  было точно такое же чувство. Печаль и одновременно облегчение…
- Здорово, братцы! – Колька Андреев как-то внезапно оказался за нашим столом и немедленно разлил водку по рюмкам. После чего жестом пригласил нас выпить.
Мы молча выпили и так же молча стали закусывать. Легко не разговаривать, когда знаешь друг друга очень давно. Я знал Кольку еще со школы, мы учились в одном классе. А Шура – по Университету, но скорее по «Туче». Так назывался Шувакишский рынок, на котором по воскресеньям собирались фарцовщики. Шура торговал джинсами, но не очень регулярно. У него был какой-то блат  ЦУМе. А Колька – пластинками, и каждые выходные. Он был заядлый рок-меломан, и мы часто у него собирались послушать идеологически чуждую музыку. Например, «Дип Перпл». 
При этом он был у нас в классе комсоргом и вообще активистом. Меня и тогда поражало его неприкрытое двуличие.  Вот на комсомольской стезе они и познакомились с Шитиковым. И когда  Союз распался, они уже пару лет как работали и процветали в своей комсомольской фирме под названием «Акцент».
- Слушай, Саня, - сказал  вдруг Андреев, - пойдем-ка покурим, тут есть один разговор.
Мы встали из-за стола и направились к выходу.
- Николай Сергеевич! – окликнул его  кто-то сзади.
- Ты иди, я сейчас, - Колька слегка подтолкнул меня и стремительно пошел вглубь зала.
Я вышел в фойе, походил немного, потом сел в кресло и стал смотреть на людей в зале сквозь стеклянные двери. Прошло минут 15, Колька не выходил. Возвращаться в ресторан мне не хотелось.
«Ладно, потом, созвонимся», -  подумал я  и пошел домой.
 

Глава 5 Сновидение: начало практики

Не знаю, отчего, но с какого-то момента по ночам я стал слышать голос. Точнее это был не голос, а просто мысли в голове. Но не мои. Чьи-то чужие мысли превращались в слова и мешали мне уснуть. Тогда я просыпался, лежал с открытыми глазами, но чаще включал телевизор и под его мерцание в конце концов засыпал. Поутру просыпался как с похмелья и целый день ходил вялый с единственным желанием: где-нибудь прилечь на часок и поспать. Днем, кстати, голос никогда не звучал.
А тут как-то зашла к нам подруга жены – Кораблева.  Она работает в наркологической клинике  на Халтурина. Защитила недавно кандидатскую на алкашах и наркоманах. Исследует их там у себя на втором этаже.
Стали пить чай. И тут жена возьми да и обмолвись: мол, у Сашки какие-то слова в ушах звучат, спать мешают. А Кораблева как-то раз  и – вцепилась в меня: а было ли что-нибудь в семье?  а когда? а с кем? кем приходится? Чем закончилось?
Сначала я  хотел было отшутиться, потом начал что-то говорить. Потом спохватился, что этого как раз говорить и не следует, сбился, начал что-то врать. Запутался во вранье, начал злиться. А со злобы опрокинул на себя чашку с горячим чаем. Чашка вдребезги, пока осколки собирал – палец порезал. Жена палец мне перевязала, осколки  собрала, чистые штаны мне приготовила.
А Кораблева  смотрит на меня как на экспонат и молчит. И молчание у нее какое-то отвратное – как будто бы сейчас же меня куда-нибудь пристроит. В свое ведомство. В-общем я под предлогом переодевания мокрых штанов ушел из кухни. Хотел было включить телик, но почему-то не стад этого делать. А вместо этого прокрался к кухне и стал подслушивать, что там скажет Кораблева.
Я думал, что она там мне уже диагнозы ставит, однако вместо этого снова в голове моей зазвучал все то же ночной  голос:
Способ этот очень простой. Кастанеду читал? Помнишь там раздел про сновидение? Это и есть главный метод. Вхождение в сновидение, а потом действие в нем. Практикуйся почаще. Научись входить в сновидение,  а когда войдешь,  позови меня,  я тебе подскажу, что делать дальше.
И что-то еще мне говорил. Но я, видимо, уснул. А когда проснулся, Кораблевой уже не было.
- О чем вы там сплетничали? – я сделал безразличный вид, приготовляя себе вечерний чай.
- Ни о чем,- спокойно ответила жена и добавила,- во всяком случае Кораблева не увидела в твоей бессоннице и в голосах ничего необычного. Это бывает на фоне регулярного стресса и переутомления. Говорит, что тебе надо побольше отдыхать.
-А вы про Кастанеду случайно не говорили, или про сновидения? - спросил я и тут же стал оправдываться, - я,  когда шел к Борьке в комнату, случайно услышал, как вы говорите про сновидения.
- Да нет, - жена удивленно посмотрела на меня,- даже близко не было. Ты же знаешь, что я Кастанеду отродясь не читала. Как-то давно начала и бросила. Это читать невозможно. Насчет Кораблевой не знаю, может она эзотерикой увлекается, но с ней мы на подобного рода темы никогда не говорим. Наверно, тебе почудилось.
И мы, словно сговорившись,  заговорили о чем-то другом.
Однако с этого вечера я  каждую ночь стал пытаться войти в сновидение.
К сожалению,  мало что выходило, пока однажды ночью у меня не получилось.
Я лег спать. Решил попрактиковаться  в сновидении. Поначалу все было как обычно, и я просто стал засыпать, однако потом что-то сбилось. Я точно  знал, что я не сплю, но  при этом мое состояние не было бодрствованием.  Я огляделся – это была незнакомая мне квартира. Было очень темно, и тем не менее я заметил у окна темный силуэт.
–  Ну наконец-то ты сумел войти. Сейчас главное не бойся,  а то сразу же или проснешься или заснешь.  Не пытайся со мной разговаривать,  даже мысленно.  Внимательно меня послушай. Сначала оглядись вокруг, потом найди дверь и постарайся войти в нее. Если сможешь, то подойди к столу. Там будет лежать тетрадь и ручка, точнее,  ручка будет в столе. Тебе придется открыть ящик стола, взять ручку  и закрыть ящик. После этого напиши что-нибудь в тетради. Неважно  что. Главное, что это исполнится. Остерегись писать всякие глупости, напиши серьезно и с полной ответственностью.
Я оглядывался по сторонам, никак не мог увидеть дверь. Вдруг стало очень тяжело дышать,  я задыхался, при этом мое сознание очень прояснилось, мне стало как-то все совершенно ясно. Невозможно объяснить, это была абсолютная ясность. Особенно отчетливо мне стала понятна  никчемность моей жизни. Но я понял, что если сейчас начну думать о себе, то обязательно усну. Поэтому, хоть мне и очень хотелось понять смысл собственного существования, я с трудом переключился на выполнение задания.
Я увидел дверь,  она была прямо передо мной. Я подошел, точнее, я оказался перед ней.  Я смотрел на круглую дверную ручку. Повернуть вправо или влево?  Тянуть на себя или толкать  от себя?
Я остановился в размышлении. В конце концов   я решил крутить против часовой стрелки и тянуть на себя. Дверь открылась.
Это был кабинет. Очень большой письменный стол  занимал почти половину комнаты. Я не разбираюсь в породах дерева, к тому же было темно, но мне почему-то показалось, что это был орех. Посреди стола лежала большая тетрадь в кожаном переплете на замке. Я обошел стол. Вытянул ящик стола.  Достал   ручку. Это был самый обычный  Parker,  но меня заинтересовала гравировка, Я стал присматриваться  и наконец прочитал : «АЛЕКСАНДРУ».
Тетрадный замок с легким щелчком  открылся. Это был ежедневник, но без дат,  без побочной информации, даже без линовки.
Я смотрел на чистый лист, мне смутно помнилось, что  я  должен что-то написать, но что именно я не знал.  Я ужасно устал,   и мне вдруг очень захотелось спать. Надо написать что-то!
Я взял ручку и написал посередине листа:
ТРИДЦАТЬ  МИЛЛИОНОВ  ДОЛЛАРОВ США.
После этого я мгновенно уснул.

Глава 6   Андреев

На следующий день после похорон Шитикова позвонил Колька Андреев.
- Саня, здорово! Мы тут вчера хотели поговорить, да не вышло, меня отвлекли. Ты не мог бы сегодня ко мне заехать?
До этого мы с Андреевым не общались лет десять. А теперь вдруг каждый день.
- А ты где сейчас живешь?
- Да нет, туда, где родители жили, где «Спорттовары».
- А-а, ну тогда ясно! Ладно, приеду.
Конечно, этот дом я хорошо знал. Там мы частенько собирались  еще будучи школьниками  послушать какую-нибудь новую музыку. Точнее, не совсем так. Мы собирались полюбоваться  на новые пластинки. Конечно, и послушать тоже, но особенно посмотреть яркие и диковинные обложки. Причем, тратили мы на это целые вечера.
А сейчас я ругаю Борьку за то, что он много времени проводит в Интернете…
Я поднялся на 2-й этаж. Единственное, что изменилось в подъезде за эти годы, это появилась железная дверь с домофоном.
Дверь в Колькину квартиру была уже открыта, и в ней, занимая   весь проем, стоял огромный ротвейлер. Я благоразумно остановился и крикнул:
- Николай! Я уже здесь.
- Проходи, не бойся.
Я с опаской прошел мимо ротвейлера,  причем пришлось немного его отпихнуть в сторону, на что пес  еле слышно зарычал. Пока я снимал ботинки, ротвейлер грубо и настойчиво меня обнюхивал.
Я прошел в большую комнату. Да, все было так же. Все тот же большой квадратный стол, за которым мы часами играли в преферанс, тот же шкаф, набитый пластинками, та же очень дорогая и громоздкая стереоустановка… Изменился только вид из окна – там была самая ужасная  в нашем городе пробка, и аварии здесь происходили ежедневно.
- Помнишь, вы с Ариком выпили по 13 чашек кофе, и тебе стало плохо на уроке физкультуры? – спросил Андреев, занося две чашки со свежесваренным кофе.
Самое интересное, что я эту историю забыл, а вспомнил только сейчас. Мы тогда с Ариком Кургиняном,  моим лучшим другом, перед школой (а учились мы во вторую смену) действительно выпили неимоверное количество кофе, и на физкультуре у меня случился, как я теперь понимаю, сердечный приступ.
- А где сейчас Арик? – спросил Андреев.
- На Кипре. У него там целый торговый флот. Все приглашает в гости, да никак не соберусь. 
Что-то меня в Андрееве беспокоило, что-то было не так. Он не суетился, не дергался, но совершенно очевидно чего-то ждал. И явно пытался выстроить какую-то комбинацию, как тогда, когда  они с Гришей обыграли меня в карты…
Мы замолчали, и я стал рассматривать большую фотографию в рамке, висящую на стене.  Это, несомненно,  был Алистер Кроули, великий маг и основоположник нового мистического учения.
- Знаешь, кто это? – поинтересовался Андреев, поймав мой взгляд.
- Это Алистер Кроули, великий маг и альпинист. Но, пожалуй, это и все, что я о нем знаю. Да, вот еще.   На обложке «Сержанта Пеппера» Пол Маккартни  разместил его портрет.
- Познания выше среднего, - оценил Андреев, - обычно если дело доходит до обсуждения этого фото, то спрашивают, не родственник ли это. Например, дядя или старший брат.
Я присмотрелся. Да, действительно, что-то общее, более того – родственное, было в чертах Алистера и Кольки. Такие же пышные, густые волосы, пронзительный взгляд и небрежный стиль человека, которому не нужно думать о деньгах.  Колька довольно рано совершенно бросил сигареты и стал курить трубку. Алистер с трубкой вообще был неразлучен. К тому же Андреев  тоже был заядлым альпинистом и, особенно, в новое время, совершил несколько серьезных восхождений.
- Да, есть в вас что-то родственное, - признал я, - если бы я точно не знал, что это Алистер, я бы тоже поймался.
- Собственно, ты первый, кто вообще догадался, кто это такой.
Андреев набил трубку, а потом стал неторопливо ее раскуривать. После чего включил стереоустановку и поставил какой-то диск.
Конечно же, это были  «Лед Зеппелин» и их гениальная «Лестница в небо».
- Если бы Джимми Пейдж не принял учение Алистера Кроули – не было бы ни этой музыки, ни вообще «Лед Зеппелин». Точнее была бы группа-однодневка, про которую бы знали  только специалисты.
Колька открыл книжный шкаф и откуда-то из тайного отделения достал   небольшую книгу.
- Величайшая редкость, - с гордостью сказал Андреев, кладя книгу передо мной, - «Книга Закона» Алистера Кроули. Купил в Лондоне в букинистической лавке.
Я осторожно раскрыл книгу. Безусловно, это была та самая книга, с тем самым знаменитым лозунгом Алистера Кроули:
« Делай что хочешь – вот весь закон!»
- Я уже давно понял одну очень важную вещь, - очень серьезно сказал Андреев, - до тех пор, пока человек не определится, кому он реально поклоняется, не формально!, не то, что во младенчестве принесли в церковь и там  окрестили, нет, а во взрослом состоянии! Так вот, пока человек не определится с Хозяином – так и будет бессмысленно существовать, пока не дождется смерти.
- А ты определился?
- Да, - твердо ответил Андреев, -  А иначе я бы до сих пор сидел бы в какой-нибудь заштатной конторе и занимался бессмысленной работой. Нет, это не для меня. Я свободный человек. Я объездил весь мир, я занимаюсь тем, что мне нравится,  а скоро  вообще уеду отсюда. Здесь мне больше нечего делать.
- И куда?
- Островов в океане много, - засмеялся Колька, - а гор – еще больше. Копошиться здесь до конца своих дней я не намерен. Мои родители всю жизнь прожили в этом городе. Более того – проработали до выхода на пенсию на одном предприятии! Нет уж, я так жить не намерен. А вообще я хотел предложить тебе одну вещь. Ты только не говори сразу, а сначала подумай…
В этот момент у Андреева в кармане резко зазвенел телефон. Андреев скривился, немного поколебался – брать ли трубку – и все-таки ответил:
- Да, Гриша.
Новости, видимо, были самого дурного толка. Коля молча слушал, никак не участвуя в разговоре, и лицо его на глазах чернело от злобы. А трубка все продолжала и продолжала говорить.
- Я за всех отвечать не буду, - наконец  негромко, но яростно проговорил Андреев.
В ответ из трубки явственно, так что даже я услышал, прозвучало:
- Лучше помалкивай, а то до конца срока не доживешь! Ты меня знаешь!
На этом разговор закончился. Я посмотрел на Кольку и понял, что мне пора идти.
- Погоди, - сказал Андреев безжизненным голосом, - я выйду с тобой. Мне тут  надо зайти в одно место.
Мы спустились вниз и дошли до моей машины. Колька так и не проронил ни слова, и к начатому разговору не вернулся.
Мы молча пожали друг другу руки. Я сел в машину и, захлопывая дверцу, услышал:
- Прощай.

 

Глава 7    Сновидение: Шитиков

Тебе надо войти в сновидение сегодня ночью. Не пугайся ничего.
Я стал легче входить в сновидение.  Быстро открыл дверь и оказался в кабинете. Вообще двигаться в сновидении гораздо проще,  чем в обычной жизни. Это хорошо описано у Кастанеды. Надо не двигаться, как в обычной жизни, а  просто подумать о движении. Только подумал - и ты уже оказываешься там,  где тебе надо.
Я  был у стола, где прошлой ночью лежал ежедневник.  Сегодня стол был пуст.  Я попытался открыть ящик стола,  но он не поддавался.  Я выпрямился  и стал смотреть вокруг. Я увидел кожаный диван.  Странно, в прошлый раз я кроме стола ничего не видел.
На  диване сидел человек.  Почему-то его очертания были мне смутно знакомы. Человек сидел совершенно неподвижно и смотрел в окно.  «Тут и окно,  оказывается, есть.»
Я оказался у дивана, человек медленно повернул голову и стал смотреть  на меня.
Меня затрясло: это был Шитиков. Но не тот, который  ассоциировался  теперь только с  роскошным  гробом. И не тот, который был моим давним приятелем и собутыльником. Здесь было скорее понимание того, что это Шитиков.
Даже точнее – как это бывает в ремарках к пьесе: «входит Иванов и говорит…» Так и здесь. Мне было понятно – это Шитиков. Хотя видел я перед собой только темный силуэт  на диване. А вот диван как раз таки я рассмотрел чрезвычайно хорошо. Собственно, Шитикова я хоть и видел, но не мог на нем сфокусироваться. Диван же напротив виден был в мельчайших деталях. Например, я заметил, что кроме Шитикова там сидел недавно еще один человек, но недавно, совсем перед моим приходом,  этот человек поднялся и ушел. Но ушел не совсем, а где-то здесь же прячется. Нет, не прячется, а просто слушает наш разговор (а разве мы разговариваем?) и наблюдает за нами. И даже как-то контролирует нас.
– Не бойся, вообрази, что это просто сон. Да не трясись ты! Если совсем невмоготу, отойди к столу.
Я оказался у стола.
– Просто послушай.  У меня немного времени, мне не хочется исчезнуть неотомщенным.  Я не знал,  кто сюда придет. Удивительно, что это ты. Боюсь, что ты мало способен на решительные действия. Но не об этом речь. Я твердо знаю, кто меня сдал.  Отомсти за меня, Саня, пожалуйста.
Я с трудом слышал слова.
– Просто я в сновидении, – уговаривал я себя, – это практика сновидения, Шитиков умер, его застрелили,  и я был на его похоронах.
– Так вот – меня сдал Андреев, твой одноклассник. Но он кинул не только меня, но и воров. Недавно из одного воровского банка сперли  один миллиард рублей. Это очень большой кидняк, который организовал Андреев. Воры всех на уши  поставили, но до Андреева не добрались. Он организовал  целую сеть прокладок, и  те,  кто могли произнести его имя,  уже подо льдом.
Я вспомнил, что действительно, недавно на  Карасьем озере утонули двое рыбаков, причем одного из них я отдаленно знал, он был тоже из Универа, кажется историк. Причем, я даже вспомнил его фамилию – Озорнов.
– Правильно мыслишь, это они и были. Просто им помогли под лед нырнуть. Андреев их напоил, потом  втащил в их  в джип, завел мотор и  направил джип на лед. Лед  в том месте всегда тонкий,  а джип тяжелый. Там на Карасьем  ты же знаешь  – сразу же очень глубоко,  так что джип утонул полностью. А Андреев бросил свою машину на другом конце озера, спокойно добрался до нее и поехал домой. И вообще  Гриша ему очень доверяет.  Ты же Гришу помнишь?
Гриша был известный среди воров человек, а его бригада (так называемые  григорьевские)  крышевала рынки, автосалоны и несколько банков.  Гришу я хорошо помнил еще по Универу. Нет, Гриша в Универе не учился, а просто мы иногда с ним встречались на квартире у Андреева. Там  по пятницам собирались преферансисты.  Я тоже играл, но как нынче говорится, в любительской лиге. А Андреев и Гриша  играли профессионально,  то есть зарабатывали деньги игрой.
У нас считалось, что все играют по-честному, формально  так и было. Крапленых  карт не было, никаких шулерских штучек. Просто Андреев и Гриша очень хорошо чувствовали друг друга, точно знали, как кто будет играть в следующий момент. Это бывает. Вообще  такую  пару очень трудно найти, даже если заниматься этим специально. Андреев с Гришей часто играли вместе, и всегда выигрывали, и помногу. Но это когда играли по-крупному. Когда собирались  мы, студенты, Гриша никогда не играл, просто трепался, пил пиво.  Ему нравилась наша компания, наш треп, наша образованность. Сам он был из семьи неблагополучной. Уже к тому времени имел судимость за воровство, работал  на колхозном рынке рубщиком мяса. Но свой круг, видимо, ему не очень нравился, и он предпочитал нашу студенческую компанию. Конечно, Гриша доверял Андрееву, да и как не доверять, когда они могли даже не смотреть друг на друга и знать при этом, какой будет следующий ход.
Но, похоже, судя по случайно подслушанному разговору, Андреев сумел и Гришу кидануть. Говорится же в известной поговорке: не  верь.
– Так вот – я точно знаю, что этот кидняк  спланировал и организовал Андрее,. – повторил  Шитиков. – Я знаю сумму  – один миллиард рублей, и я знаю, где эти деньги  лежат. Так вот, Саня, ты эти деньги у Андреева заберешь. Если не сдрейфишь, конечно, потому что если облажаешься, то тебя воры на ножи поставят. Ничего не говори, я тебе наводку дам, а ты уже сам решай, больше мне уже ни с кем говорить не придется.
В состоянии сновидения человек способен охватить проблему полностью. То есть, проблема видна вся целиком, вместе с решением. В этот момент нужно постараться не пытаться понять, откуда взялось решение, а просто его принять как должное.  Но самое трудное – запомнить, что ты видел в сновидении.
Шитиков говорил медленно, чтобы я мог не только понять, но и запомнить каждое его слово.
– Две пачки по 500 листов. Каждый лист – это вексель Сбербанка номиналом  один миллион рублей на предъявителя. Векселя все одной серии  с последовательными номерами. Выданы векселя десяти разным компаниям. Названия их тебе не нужны, запомни серию и номера векселей – это действительно важно. Обе пачки обернуты очень плотной бумагой и уложены в небольшую спортивную сумку с надписью SEASON  серо-зеленого цвета.
Хранит сумку Андреев в гараже своего отца. Там есть хорошо сколоченный деревянный ларь с песком. На дне этого ларя лежит сумка.
Тебе просто надо ее забрать.


Глава 8      В гараже

Я проснулся с ужасной головной болью. Еще пока лежишь, то более или менее терпимо, но стоило мне приподняться, как у меня все поплыло перед глазами, а голову пронзила невыносимая боль.
Пришлось позвонить шефу и сообщить, что я заболел.
– Надеюсь, ничего страшного, – сказал шеф, – отдыхай, поправляйся.
Жена  пошла на работу, сын  в школу, и я остался один. Я поплелся на кухню пить чай.  Включил местные новости.
– По факту хищения государственных средств арестован известный предприниматель Николай Андреев.  Адвокат господина Андреева  Елена Аскарян  назвала обвинение абсурдным, а задержание незаконным.
«Андреев арестован?!»
И тут я полностью вспомнил вчерашнее сновидение.
 Если уже и действовать, то надо было действовать срочно.
Если Андреева не отмажут, то могут начаться обыски,  в том числе и у родственников. Будут искать, и обязательно найдут. Это я точно знаю. Уж если попал в оборот, то не выберешься.
Надо было ехать сегодня или никогда. При этом я так и не смог определить собственного отношения к своим снам. Собственно, эти видения были совершенно бредовыми. Мало ли что приснится человеку? Я вспомнил особенный взгляд Кораблевой, и мне стало не по себе. Может это просто начало болезни? А если так, то стоит ли потакать своим иллюзиям и бредовым идеям? Вот, предположим, я заберусь в чужой гараж, а потом буду там что-то искать. А гараж-то не чужого человека, а отца старого приятеля. Я ведь не вор, в конце концов. К тому же – а если меня там застукают?
Вот это-то самое главное и есть! Андреев – человек не простой. И если его начинает прессовать государство, то лучше в это дело не лезть вообще. А вдруг там вообще засаду поставили? Повяжут, пристегнут в сообщники – и статья, срок… В ментовке чуть надавят на тебя, и признаешься,  и будешь отдуваться за чужие грехи!
«Поеду, разведаю… Там место такое, что трудно устроить засаду», - наконец решил я.  При том, что я твердо знаю, что засаду можно устроить где угодно…
Гараж  был самый обыкновенный, с  облупленной стального цвета краской, стоял он среди таких же невзрачных хаотически разбросанных гаражей.  На некоторых красной краской было написано «СНОС» или «УБРАТЬ ДО …. (и какая-нибудь давно прошедшая дата)». Гараж Андреева-старшего был еще заставлен какими-то стальными конструкциями. Машину здесь уже давно не хранили: Коля купил отцу бокс в гаражном кооперативе,  так что все,  что в гараже было –  это только  разнообразный хлам.  Да и во всех гаражах  было так же. Единственное, что спасало эту кучку гаражей от сноса – это то, что кусок земли, на котором  они стояли, был ничтожно мал – здесь невозможно было ничего построить. В результате организовался огромный хламовник.  Раньше здесь хоть дети бегали, но потом в гаражах убили какого-то подростка, и  игры прекратились как-то сами собой.
Я сделал вид, что справляю малую нужду у этого гаража – но конспирация была совершенно напрасна,  вокруг никого не было. На всякий случай я потянул за дверную ручку –  железная дверь гаража неожиданно стала отворяться.   Я даже отпрянул, потом еще раз оглянулся и осторожно протиснулся внутрь.
«Что ж, значит, так тому и быть», - подумалось мне.
Хорошо,  что захватил фонарь.
Полки, мешки с каким-то тряпьем, запчасти, доски – в общем,  все по известному правилу: если что-то хочешь выкинуть, отнеси лучше в гараж, вдруг пригодится. Вот так этот мусор и лежит годами.
В дальнем углу стоял ларь, сколоченный из когда-то хороших досок.
– Здоровый ящик, – подумал я.
А песка в нем было по моим прикидкам  не меньше 2-х тонн. Хорошо, что я захватил с собой саперную лопатку. Я достал из сумки пакет с мешками для строительного мусора. Надо было выгружать песок в мешки, чтобы не было видно, что кто-то здесь что-либо искал. Прежде чем начать копать,  я затворил изнутри засов.
Копать было очень тяжело, тем более  что песок был влажноватый. Я наполнял мешок за мешком. Вспомнился мне почему-то Робинзон Крузо,  ему тоже  приходилось непрерывно что-то копать.
Когда долго и монотонно  делаешь тяжелую физическую  работу, в конце концов впадаешь в душевное оцепенение, перестаешь чувствовать усталость, движения становятся уверенными, начинаешь ощущать даже некое воодушевление.
Я уже начал забывать для чего я здесь, как вдруг лопата уперлась во что-то непохожее на песок.
– Это не песок.
Я посветил внутрь. Там виднелась ручка от сумки и часть самой сумки  серо-зеленого цвета.
– Есть!!!
 Я осторожно вытянул сумку наверх.
« А если там  взрывчатка – ты замок откроешь, а она рванет?»
– Да и черт с ней – пусть! Столько копать  – и из-за какой-то чепухи остановиться!
Я осторожно стал открывать молнию. Песок сыпался внутрь сумки. Руки мои тряслись, а пот  капал непрерывно, так что казалось, что в гараже начался небольшой дождик.
Точно.
В сумке лежал полиэтиленовый пакет, плотно затянутый скотчем. Я достал  нож и осторожно вспорол угол пакета.
Все правильно – в пакете лежали две пачки  формата А4. Я разрезал плотную бумагу верхней пачки.
Бумагу векселей Сбербанка ни с чем не спутаешь. Это была пачка векселей. Я просмотрел несколько из них. Все точно – векселя номиналом один миллион рублей каждый. Теперь я нисколько не сомневался, что здесь одна тысяча векселей общей суммой ОДИН МИЛЛИАРД РУБЛЕЙ.
Я застегнул молнию и уложил все в свою большую сумку.
После этого стал пересыпать песок из мешков обратно в ящик. Потом трамбовал песок, чтобы поверхность стала ровной. Потом надо было скатать мешки и убрать их  в сумку. Потом надо было подмести  просыпавшийся песок. Пот  скатывался с меня  огромными каплями, я был мокрый насквозь.
Я осторожно выглянул наружу.  Было уже совсем темно. Никого поблизости я не обнаружил.
Я не торопясь пошел к машине, которую ради конспирации  бросил очень далеко.
– Нормально,  зато  хоть немного остыну.
Было довольно холодно, я очень устал, да и со своей объемной сумкой было идти тяжело.  Самое удивительное, что по дороге к машине я не встретил ни одного человека.
Я загрузил сумку в багажник и поехал в свой гараж.

Глава 9   Гриша

Приближался Новый Год. Шеф как и обычно   организовал корпоративную вечеринку для  сотрудников. Ресторан, где мы праздновали, был двухэтажным. Мы были на первом этаже, а на втором, в VIP-зале шла какая-то очень крутая корпоративка, потому что наверх непрерывно носили всякие удивительный кушанья. Причем  официанты бежали,   что называется на цырлах.
«Какое-то ворье празднует. А впрочем, какая разница – сейчас воров нет – только бизнесмены».
Я вышел на улицу покурить. Шел крупный  и очень медленный снег. Было  очень приятно стоять и чувствовать, как на голову ложатся снежинки.
В голове было пусто. Самое лучшее состояние – проблемы хотя бы на миг исчезают из жизни.
– Саня, ты,  что ли?
– Гриша?
Точно – Гриша собственной персоной.
– Так это вы там наверху гуляете?
– Надо, надо Старый Год проводить, да и о Новом подумать, - слегка скривившись,  сказал Гриша и быстро прибавил, -  Чем занимаешься -  не говори –  и так знаю. Про Андреева слыхал?
– Да, в новостях говорили. Жаль Кольку….
– Да дурак он! Ну что не жилось – нет,  надо из бюджета деньги стырить! Жадность фраера  губит!  Ладно,  хоть через левую фирму свою аферу крутанул, а то бы и нас зацепили.
– Из бюджета? – удивился я, –  а  причем здесь бюджет?
– Бюджет всегда причем, - назидательно сказал Гриша, -  Настоящие деньги берутся только из бюджета.  Вот что Саня. Сдается мне, что Коляна засадят, хоть у нас  адвокаты нормальные, но я такие вещи нутром чую. Засадят  и,  может,  надолго. Где-то он перегнул палку. Ты воруй да меру знай.
Я чуть было не рассмеялся, когда услышал подобные сентенции из уст Гриши, но сдержал себя, потому что Гриша не шутил совершенно. Лицо его приняло хищное и жестокое выражение. Хорошо  что в этот момент он смотрел не на меня, а куда-то в сторону…
- Так что мне надо срочно один вопрос решить. Ты меня послушай внимательно и ничего не говори, а прежде подумай. В общем, на место Коляна мне нужен проверенный человек, но не его замы, не мои пацаны, а человек со стороны, но нашего круга. Короче, когда я тебя увидел, то понял, что ты и есть этот человек.
– Так я ж в вашем  бизнесе…
– И не надо ничего знать. Будешь смотреть по сторонам, где какие расклады,  может,  найдешь, кто деньги скрысил.
– Какие деньги?
– Не прикидывайся, все знают, что у меня бабки увели, а кто увел – не могу найти. ( Я сделал протестующий жест, но Гриша знаком  показал мне молчать).  Вот ты и поможешь. Да даже и не в этом дело – просто надо сейчас весь процесс вести, а я никому из своих не доверяю.
Я хотел было что-то сказать, но Гриша перебил меня:
– Будешь получать в пять раз больше, чем сейчас,  плюс бонусы. Так что не потеряешь. Сейчас говорить ничего не надо. Завтра мне после обеда звякни, вот тебе моя визитка.
И он протянул мне свою визитку. На ней значилось:
                ГРИГОРЬЕВ
            ГРИГОРИЙ            ВИКТОРОВИЧ
И номер телефона. Больше на ней не было написано ничего.
Мы попрощались, и пошли каждый к себе: Гриша на 2-й этаж, а я на 1-й. Шефу я не стал ничего говорить. Пока, во всяком случае. А более всего мне хотелось напиться, но назавтра предстояла встреча с Гришей, и надо было выглядеть попристойнее. Так что в результате пить я перестал вообще, и домой вернулся рано. Трезвый, злой и с ужасной головной болью…
Ровно в 2 дня я набрал Гришин номер. Руки тряслись, и голос то пропадал, то появлялся. Но не с похмелья. Просто я трусил. В этом как раз не было никаких сомнений.
– Григорий Викторович!
– Саня, я тебе просто Гриша. В офисе, конечно, зови по имени отчеству. А наедине только по имени. Ну что – забегай, да и перетолкуем. Адрес знаешь?..
«Акцент» занимал старинный трехэтажный особняк в самом центре города.  Здесь же был небольшой тенистый парк. Вокруг особняка  был построен узорчатый чугунный забор. Говорят, самые лучшие Каслинские мастера  его делали.
Я  нажал кнопку домофона.
– Вы к кому?  Представьтесь,  пожалуйста.
– К Григорию Викторовичу. Цой Александр Сергеевич.
Решетчатая дверь бесшумно и плавно отворилась. Откуда-то сбоку появился  охранник.
– Я вас провожу, следуйте за мной.
Мы поднялись на второй этаж и остановились перед массивной дубовой дверью с надписью:
                АНДРЕЕВ  НИКОЛАЙ СЕРГЕЕВИЧ
                ПРЕЗИДЕНТ КОМПАНИИ
Охранник отворил передо мной дверь  и знаком попросил войти. Приемная была небольшая, но очень толково организованная.
Место секретаря было так расположено, что вошедший сначала не мог определить, где оно находится  и поневоле начинал озираться.  За это время секретарь мог внимательно осмотреть посетителя и определить возможную потенциальную угрозу. Я,  кстати,  не заметил ни одного металлоискателя.
- Александр Сергеевич!
Боже! Неужели? Да,  это ее голос! Наташа Маслова, моя первая любовь,  собственной персоной сидела на секретарском месте и, улыбаясь, смотрела на меня.
– Григорий  Викторович  Вас ждет,- сказала она вполне официально, но всем своим видом при этом показала, что все помнит и готова со мной поболтать  во внерабочее время.
Я подошел к очередной дубовой двери, которая передо мной тихонько распахнулась. Впоследствии я понял, что меня как-то сразу поразило в  конфигурации приемной.
 Пока посетитель находился в приемной, Маслова контролировала каждое его движение, даже если  и занималась другими делами. Казалось, что тебя просвечивают, но не грубо, а тихонько и вежливо. Но это была вежливость американского  бульдога, который, прежде чем  разорвать,  никогда  не будет лаять на вас или рычать, короче, не станет вам действовать на нервы. Надо будет – загрызет или просто повалит,  но не будет вас понапрасну пугать.
«Узнаю Наташин стиль: вцепиться в горло и душить», - неожиданная встреча немного меня раскрепостила, и я успокоился.
– Здорово, Саня!
Гриша сидел в огромном кресле, обтянутом какого-то диковинно пурпурного цвета кожей,  за колоссальных размеров дубовым столом. Впрочем, я уже заметил, что здесь  предпочитают именно эту породу дерева, так что не буду повторяться.
– Присаживайся.
Кресло было очень удобным.
– Покурим?
Мы закурили. Дым  сразу же поднимался наверх, так что в кабинете не было запаха застарелого табака.
– Ну что решил?
– В принципе, я готов попробовать, но  все-таки как можно руководить, не зная тонкостей процесса?
– Все просто. Всем процессом рулит генеральный директор, финансами – финансовый директор, кадрами заведует директор по персоналу, ну и так далее.
– Ну а мне что делать?
– Твое дело смотреть. Каждое утро у тебя получасовое совещание всех руководящих сотрудников, на котором обсуждаются  текущие дела. Слушай, запоминай, смотри, кто есть кто. Заодно изучишь процесс. На мониторе увидишь, кто чем занимается на рабочем месте, кто с кем говорит. Рабочий день у тебя с 9 утра до 8 вечера, бывает и подольше. Отлучаться из офиса тебе нежелательно. Вечерком я буду подъезжать,  будем обмениваться впечатлениями.  Если все будет нормально, то у тебя и с деньгами будет нормально. Договорились?
– Да.
– И еще. По поводу Андреева. Я уже знаю, что ему дадут 4 года.  Наш адвокат там работает, со всеми сторонами договоренность есть. Так что сильно за Коляна не переживай.  Помогать ему, конечно,  будем. Да ему и не впервой… Ну а там видно будет.  Зона, она многих ломает. Вот так.
- Как, Колян сидел уже раньше? – непроизвольно вырвалось у меня.
 Но Гриша ничего не ответил, только слегка сморщился. Я понял, что ляпнул чушь. Такие вещи не являются предметом сплетен.
Разговор был окончен. Я вышел из кабинета,  вежливо попрощался с Масловой и поехал на работу. А по дороге вспомнил  нашу с Масловой молодость…

Глава 10 Маслова

Роман наш длился около года. А потом как-то сам собой закончился. Тогда я ужасно мучился. Жизнь как будто покрылась таким серым тусклым налетом и потеряла вкус. Но ничего, прошел семестр, начался другой…
Трудно сказать, что же ее привлекло.
Сама  Наташа была необыкновенно красивой и самоуверенной девушкой. Я в ее сторону даже боялся посмотреть, только украдкой. Она мне очень нравилась, как, впрочем, и всем остальным.
А стоило ей только пройти перед вами по университетскому коридору, когда кончик ее длинной и толстой косы, сам собой, особым образом плавно раскачивался от одного бедра к другому, а потом слегка задерживался в выемке ее попы, туго обтянутой дорогими американскими джинсами  - так вот: именно после этого Наташа полностью овладевала вашим сердцем.  А ходила она по этому коридору, как и все мы,  каждый день и по многу раз  из одной аудитории в другую.
Однажды во время большого перерыва  между лекциями она подошла ко мне и сказала:
- Привет. Говорят, ты пишешь стихи?
Я покраснел и тихонько что-то промычал.
- Принесешь почитать? – то ли спросила, то ли настоятельно попросила Маслова и ушла, сопровождаемая каким-то очередным поклонником.
Я действительно тогда писал стихи, хотя вряд ли это было удивительно на филологическом  факультете. Всю ночь я провел без сна, переписывая, как мне казалось лучшие свои стихотворения в новую тетрадку.
А потом наверное месяц таскал ее в своей сумке, благо тетрадка была не  на 96, а всего лишь на 18 листов.
Первые дни я ловил каждый взгляд Масловой, все думал, когда же она ко мне подойдет. Но ей было не до меня.
Я один раз опоздал на лекцию и вообще решил ее пропустить. Пошел  на Олимп (так мы называли тупиковую лесенку, ведущую на чердак, которая стала особой богемной курилкой) и случайно услышал, как Маслова проясняла отношения с одним математиком. С которым мы впоследствии частенько играли в преферанс у Андреева.
- Ну, Натуля, - упрашивающим тоном говорил Олег (так звали математика),- ну что ты…
- Больше за мной не ходи, - услышал я голос Масловой, - между нами все  кончено.
После чего застучали каблучки ее туфель – Маслова стремительно помчалась вниз. Я еле успел спрятаться за углом.
- Натуля! – с безнадежностью крикнул вслед математик.
- Отстань, - раздраженно пробормотала Маслова и громко, чтобы Олег услышал, сказала, - Я тебя больше не люблю!
Почему-то эта сцена так на меня подействовала, что я в тот же день решительно выложил тетралку со стихами из сумки.
А еще через неделю Наташа подошла ко мне и как ни в чем не бывало спросила:
- Ты вроде мне хотел принести стихи?
Я соврал, что забыл и принес свою тетрадку на следующий день. Не знаю почему, но Масловой стихи понравились, хотя вряд ли они были хорошими.
Я тогда очень увлекался формальной стороной стихосложения. Пушкинский стих казался мне устарелым, и я писал вычурные непонятные вирши в виде различных фигур. Например, одно из стихотворений было посвящено смерти, а вид при этом имело – розы. Вот это, кстати, стихотворение, Маслова опубликовала в факультетской стенгазете, которая имела не новостную, а явно литературную направленность. Маслова входила в редколлегию, и голос ее при выборе авторов часто был решающим.
Нужно сказать, что в опубликоваться  в этой газете было очень престижно, и у любого автора появлялись пусть очень  немногочисленные, но -  поклонники.  И многочисленные завистники. Короче, человек становился факультетской знаменитостью.
По отношению ко мне Наташа вела себя скорее как старшая сестра, то есть она заботливо продвигала меня как автора и позволяла мне находиться рядом с ней. Я же влюбился так, что  когда за ней закрывалась дверь подъезда (а я  провожал Наташу  каждый день!), я еще долго сидел на деревянной скамейке со сломанной спинкой и понимал, что вот – Наташи нет, и у меня жизни нет. Причем, это было настолько явственно, что мир вокруг  терял свой цвет и становился серым, однообразным и бесприютным.
По-настоящему же мы стали близки только через полгода, в колхозе.
 Я был в бригаде полевых грузчиков, а Наташа пристроилась на кухне. Это были самые престижные должности. Все остальные трудились в «борозде». Т.е. с утра и до позднего вечера собирали картошку в поле. В жару, под дождем, под снегом – в любую погоду.
По негласно установившейся иерархии «борозда»  была низшей кастой, а грузчики и повара – высшей. Поэтому сначала в столовую шла «борозда» и получала обычно кашу с небольшим количеством мясного подлива, а по утрам еще маленький кусочек масла.  Правда, хлеба было вволю. А мы, грузчики, приходили позже, когда «борозда» освобождала полностью столовую и снова отправлялась в поле.
Да и не приходили, а всегда подъезжали на грузовике. Спрыгивали с борта и неторопливо заходили в пустую столовую. Каша, конечно, была та же самая, но зато все мясо, которое не доставалось «борозде», отдавалось нам. Наташа ждала меня, счастливо улыбалась и заботливо выдавала мне в окно раздачи огромную миску, где в основном было мясо, и ложку. Но не алюминиевую, гнутую, как  всем, а блестящую, из нержавейки. Ложку эту неоднократно пытались у меня увести мои друзья-грузчики, но Наташа была начеку, и когда я относил миску обратно в окно раздачи, Наташа эту ложку всегда быстро вытирала и засовывала  в карман халата.
- Ты ж не бугор, а такой ложкой ешь! – сокрушался Шитиков, наш бригадир.
Но больше никаких подколок не было. Все видели, что у нас с Масловой роман, и все насмешки или недопустимые разговоры категорически пресекались тем же Шитиковым.
- Хорош базарить!  – обычно коротко приказывал он, и разговор переходил на другое.
Вечером же «кухня» после того как «борозда», отужинав, отправлялась в общежитие, готовила нам ужин. Как правило, это была жареная картошка с мясом. Роскошное и недоступное простому смертному блюдо!
Вообще, как я потом заметил, все мясо и почти все масло не доходило до «борозды», а делилось и поедалось кухней, грузчиками и руководством.
Стройная  и справедливая система.
После позднего ужина я провожал Наташу до женского общежития. Фонарей в деревне не было, и дорога освещалась только тусклым светом из окон коренных обитателей. Мы шли, еле выдирая из чавкающей грязи сапоги. У Наташи были резиновые бледно-голубого цвета, «женские», а у меня – «мужские», кирзовые, с загнутыми голенищами. По этим голенищам сразу же было видно, что я отношусь к высшему свету, к грузчикам.
От столовой до женской общаги было километра два. И ни одного чистого участка. Дорогу эту, раскисшую после непрерывных сентябрьских дождей, все ненавидели, кроме меня.
Утром я ехал по ней на грузовике. А вечером мы возвращались с Наташей. Наташа  крепко держала меня под руку, скользила, ойкала, а я шел рядом весь такой мужественный, в распахнутой чистой телогрейке (мы работали в свитерах, а телогрейки перед сменой  оставляли на кухне).
Некоторые девчонки-повара даже не ходили ночевать в общагу, потому что уже в 4 утра им надо было затапливать печь и начинать готовить завтрак для отряда. Но Наташа упорно возвращалась домой. Вместе со мной.
В тот вечер, точнее в ту ночь, мы  как обычно пошли в сушилку, любимое место отдыха студентов: там было не просто тепло, а жарко.
Мы выкуривали по сигарете перед сном. Иногда Наташа позволяла себя целовать, но не более того.  А я шел к себе в общагу, весь распаленный, но не озлобленный, а совершенно счастливый, Тщательно чистил сапоги от налипшей грязи, потом мыл их в бочке и относил  в сушилку. Потом шел спать. Просто врезался плечом между спящих на нарах  моих товарищей и мгновенно засыпал. Я, как и все, спал одетым. Но в отличие от других даже не снимал телогрейку – она была не очень мокрой, и ее не надо было сушить. Спать таким образом было жарковато, зато мягко.
И в тот вечер все было как обычно, но не так. Под вечер вдруг закончился дождь, и начало резко холодать. Я попрощался с Наташей и вышел на крыльцо общежития. Я был весь теплый, размягченный, и одновременно радостный и возбужденный. Мне не хотелось спать, не хотелось идти в свою общагу, а хотелось только побыстрее дождаться рассвета и снова увидеть Наташу.
Ночь была безлунная и впервые за много дней безоблачная. Было очень поздно. В деревне погасли последние окна, и я вдруг увидел необыкновенно черное небо с бесчисленным количеством звезд. Небо было настолько близко, что у меня закружилась голова.
Вдруг одна из звездочек пошатнулась и покатилась вниз.
- Загадай желание, - вдруг послышался Наташин голос.
Я обернулся. Наташа стояла на крыльце вся такая чистенькая, в коротеньком халатике и пушистых домашних тапочках.
Я настолько привык видеть Наташу в свитере, толстых штанах и сапогах, что даже сначала не узнал ее.
Я просто подошел к ней и обнял. Даже не целовал, а просто обнял. Мне хотелось защитить ее от ночного холода, от грязи, от всего мира.
- Пойдем, - тихонько сказала Наташа, взяла меня за руку, и мы снова пошли в сушилку. Мы зашли в самый дальний угол. Там она сняла с меня телогрейку и расстелила ее на полу. Выбрала еще несколько телогреек почище.  После чего подошла ко мне и стала целовать. Но не как обычно, а по-другому. Как будто вся она раскрылась…
Потом мы лежали на телогрейках и ни о чем не разговаривали. Я хотел только одного – чтобы Наташа никуда не уходила, а была со мной. Всегда. Ровно гудел мотор, нагнетающий горячий воздух. И это был единственный звук на Земле.
- Мне пора, - прошептала Наташа, - через час уже вставать.
Она нежно поцеловала меня на прощание, быстро надела халатик и ушла.
Жизнь во мне как будто оборвалась. Я лежал и смотрел в черноту над головой.
Вдруг в коридоре зажегся свет, и послышались голоса. Это девчонки-поварихи собирались на смену. Я быстро оделся и вышел из сушилки. Девчонки, заспанные, в кое-как наброшенных халатах ходили по коридору. Они без удивления, но и без радости смотрели на меня.
- Иди, Саша, уже поздно, - сказала подошедшая Наташа, невесомо поцеловала меня в губы и слегка подтолкнула к двери.
Я вышел из тепла общежития на улицу и остановился. Кругом лежал снег. И с неба сыпалось еще больше.
Я закутался в телогрейку и не торопясь пошел по скрипящему снегу.

Глава 11  Я – Президент компании

Я подъехал к «Акценту» в 8-30.  Остановился недалеко от калитки и на секунду задумался, где припарковаться.  В эту же секунду рядом со мной оказался охранник:
– Александр Сергеевич,  разрешите?  Я  припаркую Вашу машину.
Он сел за руль моей машины и въехал в ворота,  которые я  раньше не замечал.  Я вошел следом.
Я подошел к уже знакомому мне кабинету. На нем висела  новая табличка:
ЦОЙ
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ
ПРЕЗИДЕНТ КОМПАНИИ
Маслова  уже была на рабочем месте. Она  открыла передо мной дверь и сказала:
– Александр Сергеевич, разрешите?  Я кратко  сообщу Вам распорядок сегодняшнего дня.
При этих словах она, видя мое некоторое замешательство, указала мне на то гигантское пурпурное кресло, где вчера сидел Гриша. Я подошел к креслу, уселся в него и стал слушать.
– Каждый день ровно в 10 у вас совещание. Приходят руководители подразделений. Это в обязательном порядке. С 11 до 13 – работа над бумагами. В 13 – обед. С 15 до 17 прием посетителей. С 17 до 18 – чай. Обычно здесь в офисе,  возможно с Григорием Михайловичем. В соседней комнате. С 18 до 20  часто  бывают выездные мероприятия, в том числе переговоры с деловыми партнерами, как правило, это совмещается с ужином.
Наташа  вопросительно посмотрела на меня, и я понял,  почему Гриша ее держит на работе. Маслова  являла собой  четко отлаженный механизм, идеальную машину по сбору и обработке любой информации.
Она всегда была такая. Окончила Универ с красным дипломом! Вечно заседала в своем Бюро Комсомола. И я тогда оказался просто промежуточной точкой  в ее жизни…
Более того, у нее было редкое качество – она все понимала и без слов. Вот и сейчас она увидела, что у меня нет вопросов.
– Позвольте я, пока есть время,  покажу расположение комнат в Вашем кабинете.
Вообще  оказалось, что под словом кабинет здесь подразумевался целый комплекс разнообразных помещений. В частности  здесь были  2 туалета, очень большая ванная комната, небольшая столовая  и небольшая как здесь принято было называть – кальянная, кроме этого был тщательно замаскированный дополнительный выход, ведущий в небольшой переулок,  о существовании которого я не подозревал.
- Я больше не нужна? – спросила Маслова с утвердительной интонацией и, выждав пару секунд, с достоинством удалилась. Она вообще всегда отличалась очень тонким пониманием момента. И сейчас она видела, что мне надо побыть в одиночестве, просто привыкнуть к новому месту, к виду из окна, ко всему. В том числе и к ней.
Вообще чувство у меня было совершенно гадостное. Ясно было, что самым неожиданным образом я влип. Причем влип бесповоротно. Выхода теперь не было вовсе, точнее не выхода, а пути назад. Возможно было только двигаться вперед и ждать, когда тебя схватят за горло и подвесят на крюк. Я с отвращением вспомнил окончание позавчерашнего дня…
Когда я наконец-то приехал в свой гараж  и заперся изнутри, меня начало натурально колотить.  Тут сказалось все вместе: и усталость, и то, что я весь был мокрый, и очень замерз… И мнительность моя вдруг стала разрастаться: теперь вдруг мне стало казаться, что меня в гараже видели. Даже я припомнил, что увидел краем глаза, как какая-то женщина внимательно на меня посмотрела, когда я с сумкой крадучись выходил из гаража…
Короче, меня одолел жуткий страх.
Я знал и очень хорошо неписанные законы. И по этим законам убивали и за тысячи. Не говоря уже о миллиарде! А тут однозначно воровские деньги. Да не просто воровские, а Гришины. Ну, возможно, не только его. Но он за них отвечает, так что их   будут искать и искать очень настойчиво и целеустремленно. И обязательно найдут их. И спросят по полной  с крысы. То есть с меня!
Я знал, что сотни  осведомителей сейчас сверяют по всей стране номера векселей и ждут,  не выплывут ли  эти номера и серии…
Чтобы хоть как-то отвлечься от панических дум, я взял все векселя и просто пересчитал их. Как я и предполагал,  их было ровно 1000 штук по миллиону рублей каждый.  Итого – один миллиард рублей. После этого я тщательно сложил их в две пачки по 500 штук. Упаковал их и положил в ту же самую серо-зеленую сумку. Эту сумку я засунул в  свою большую черную и отнес ее в дальний  угол гаража, где  у меня лежат старые вещи. Причем лежат годами. Я взял какой-то мешок со старьем  осторожно стряхнул пыль на свою сумку. Потом еще натряс пыли с других мешков, пока сумка не приобрела совершенно неудобоваримый вид. После этого я закрыл гараж и пошел домой.
Итак, я внезапно стал очень богат, но воспользоваться своим богатством  было невозможно. Во всяком случае,  сейчас. Меня вдруг даже охватило воодушевление, вот какой герой и молодец…
Теперь же, сидя в Гришином кресле, я с ужасом осознал, насколько отвратительно мое положение.
«Вот здесь тебя и возьмут и поведут в подвал для разговора… В этих старинных особняках подвалы такие, что можно  там…  Да все можно! Хоть ты там что делай, а наружу не прорвется ни один звук».
- Александр Сергеевич! – послышался Наташин голос из селектора,- через 5 минут у вас совещание.
-Хорошо,- проговорил я по возможности более спокойно. Но  я отчетливо понимал, что отныне спокойствия у меня уже не будет никогда.


Глава 12  Сновидение: Дед

Каждую ночь я старался войти в сновидение. Не всегда  все получалось. Чаще всего я просто засыпал. Иногда же происходили удивительные встречи…
Я повернул ручку знакомой уже двери и зашел в кабинет. Наконец-то. Я уже несколько дней никак не мог войти в сновидение. Я подошел к знакомому столу. На столе ничего не было. Я обошел стол, потянул за ручку ящика стола. Он не открывался.
– Сегодня ничего нового я не увижу.
Я стал осматривать комнату. На диване сидел человек. Я  подошел поближе.
– Саша! Здравствуй!
Я старался в сновидениях не пугаться, но  снова  испугался.
Это был мой дед,  Иван  Петрович, умерший в 1980 году…
Мы ехали с мамой на похороны. Поезд должен был прийти в 10 утра, а похороны начинались в 12. Мы должны были успеть. Но поезд, не доезжая нашей станции буквально 50 километров, остановился посреди блеклой казахстанской степи и стоял так ровно 4 часа.
Мы приехали к 4 часам дня. Похороны уже закончились. Самое удивительное, что раньше этот поезд не опаздывал никогда, хотя я на нем ездил по нескольку раз в  год.
– Здравствуйте,  дедушка.
Я с удивлением вглядывался в деда. Я привык его видеть полупарализованным стариком, не могущим без посторонней помощи добраться из одной комнаты в другую. А здесь был средних лет крепкий человек. Мама говорила, что он раньше прекрасно пел. Но я этих времен не застал.
Дед молчал. Я понял, что мне нужно задать ему вопрос, который  непрерывно мучил меня, когда я был мальчишкой.
– Дедушка, зачем Вы все эти годы столько курили?
Я помню,  как дед целыми днями курил. В доме нечем было дышать, а дед курил и курил одну сигарету за другой и слушал радио. Потом он звал кого-нибудь, чтобы помогли ему добраться до постели:  самостоятельно он передвигаться не мог.
– Сашка, вот ты уже совсем взрослый,   и я думаю –  теперь сам все  знаешь.
Да. Я сам это знал. А что еще остается делать  больному человеку? Это была единственная отдушина в его жизни. Последнее доступное удовольствие…
Дед промучился так 13 лет. Все эти годы он курил, молчал и снова курил.  Когда он умер, я думаю,  он почувствовал облегчение.
– Простите меня, дедушка, – вдруг сказал я, – за то, что мы тогда опоздали. Поезд  остановился, мы ничего не могли сделать.
– Не переживай, Сашка, в жизни по-разному бывает.  А то, что ты это помнишь – хорошо. Я тебя из всех внуков любил больше всего, ведь мы с бабушкой тебя вырастили.
Я этого, конечно, не помнил, но знал точно -  действительно, первые два с половиной года своей  жизни я прожил у дедушки и бабушки в деревне. Родители учились в Свердловске, жилья у них не было. Ютились по каким-то углам. А тут я появился...
Конечно, я  понимаю, что детей надо заводить в молодости, но именно в молодости как-то совсем не до них.
Так что меня перевезли к маминым родителям в Казахстан.  Был ноябрь, совершенно жуткий холод. Общий вагон, забитый под завязку людьми и их узлами. Всю дорогу у меня был понос, это мои тетки мне потом  рассказывали.  Из двух туалетов, как всегда это водится в поездах, работал только один. И, естественно, непрерывно были очереди. Короче, эти 18 поездных часов запомнились  моей маме на всю жизнь.
Грудной младенец не очень приспособлен для перевозки в общественном  транспорте.
Так и ехали. Дед встретил маму на служебном уазике и отвез нас  в дом, который и стал моим истинным домом. Может, оно и к лучшему.
– Не пугайся, Александр. Ты еще только начинаешь практиковаться в     сновидении. Так что не удивляйся:  будут самые неожиданные встречи. Хотя  на самом деле всех этих людей ты вызываешь сам.
В этот момент я стал терять внимание, мне очень захотелось спать. Причем, я осознавал, что сплю, но при этом во сне мне страшно хотелось спать, и от этого я чувствовал неимоверную усталость.
Я  видел, что дед что-то говорит мне, но не мог понять ни слова. Дед  смотрел на меня и улыбался, а я боролся со сном.
Лишь одна фраза каким-то образом прорвалась в мое отупевшее сознание:
–... немцы.  Странно, что вся твоя жизнь будет связана с ними...
И все. Я провалился в беспамятство, и очнулся только поздним утром следующего дня. Так как я сказался больным, да и чувствовал себя совершенно разбитым, то поэтому неожиданный выходной посвятил самому незамысловатому безделью, а именно – пил чай, курил и предавался воспоминаниям. Ночное видение деда  вывело меня из обыкновенного моего спокойствия. Я сидел на кухне, смотрел в окно и вспоминал.  А вспоминался мне – Казахстан.

Глава 13 Наташа

Самое интересное, что я стеснялся Масловой.
Я приходил на работу, мы очень вежливо, я бы даже сказал – церемонно, здоровались, и я скрывался в своем кабинете. Я даже чая не просил. Впрочем, у Наташи был собственный алгоритм действий, оставшийся еще со времен Андреева. Так что чай и кофе появлялись каждые 2 часа. Во всяком случае, предлагались.
Наташа заходила в кабинет, ставила поднос с чайными принадлежностями на журнальный столик и  уходила.
Она была по-прежнему невероятно красива. Так же немножечко тянула носок, отчего  ее походка казалась частью танца, только без музыки. Она так же была довольно равнодушна к косметике, хотя, вполне вероятно, что наоборот теперь она стала очень умело ею пользоваться. Но это было совершенно незаметно. Ее невероятная коса, конечно же, исчезла. А жаль! Хотя здесь Маслова была права – то, что хорошо для 18-летней девочки, вряд ли годится для взрослой женщины. А ведь прошло более 20 лет с тех пор как мы расстались…
После той ночи в сушилке я был наполнен счастьем. А Наташа стала мне настолько близка и необходима, что я думал о ней постоянно. Как ни странно, это совершенно не мешало работе. Наоборот, тяжелая, иногда непосильная   работа полевого грузчика перестала отнимать у меня все силы. Мне стало гораздо легче. Я даже улыбался во время работы. Хотя когда на плечи к тебе прилаживают 100-килограммовую «Машку» (особо широкий, белый мешок с картошкой), поверьте, ни один человек не улыбается, да и не может улыбнуться.
- Саня-то, вроде на вид хлипкий, а в действительности – ломовой! – одобрительно говорил Шитиков.
Ну, для него-то работа была в самый раз. Он целыми днями ездил в кузове грузовика, ловил бросаемые нами снизу мешки, и аккуратно их укладывал. Потом, когда борт полностью уложен, короткий перекур, и снова наверх уже следующей машины…
В «Акценте» я приживался с трудом. Тут влияло в первую очередь то, что все понимали: Цой – фигура временная, поставленная сверху и строго для конкретной задачи. Поэтому меня просто сторонились. Кроме Масловой.
Однажды Наташа, оставив по установившемуся обычаю поднос  с чайными принадлежностями на журнальном столике, не ушла, а заварила мне чай,  положила в чашку 2 кусочка рафинада, тщательно перемешала и  принесла чашку на мой стол. Затем незаметным движением положила рядом с чашкой записку:
«Может быть, забежишь ко мне на чашку кофе?» Далее следовал домашний адрес. Улица Энгельса. Хорошее место – самый центр, но при этом тихий. Там располагались дома для обкомовских работников.
Я кивнул.
Понятно было и то, что надо добираться по отдельности, а не вместе. От работы до Наташиного дома было примерно километра 2, но по вечерним пробкам я добрался только за час. Остановился в нерешительности у домофона.
Даже появилось желание развернуться и уйти. Однако в эту же секунду зазвонил телефон. Это была Наташа.
- Как-то ты долго едешь.
- Уже приехал.
- Так поднимайся. Квартира №2. 2-й этаж.
На первом этаже был гигантский холл и место для консьержки. Но самой консьержки не было. А на 2-м было всего лишь две квартиры, располагавшиеся очень далеко друг от друга. Дверь в квартиру №2 была открыта.
Я с опаской перешагнул порог  квартиры.
- Не бойся! - засмеялась Наташа, - мужа у меня уже давно нет, а дочь в Штатах по обмену.
- А что с мужем? - осмелев, спросил я.
- Все равно такого как ты не найти, - двусмысленно ответила Наташа и прибавила, -  пойдем-ка  лучше пить чай. Или, если хочешь,  кофе.
Мы прошли по очень широкому  и длинному коридору и повернули на кухню.
Пока Наташа готовила кофе я, смотрел на нее.  Конечно, она постарела.  Морщины, фигура оплыла – но немного и как-то равномерно. Да и невозможно оставаться вечно молодой. Но двигалась она по-прежнему легко: у нее так и остался ни с чем не сравнимый танцевальный шаг. И особенно – повороты. Обычный человек перед тем как пойти в обратном направлении останавливается, потом немного топчется, а потом уж начинает движение. А Наташа все это делала как в танце – не сбрасывая темпа и не останавливаясь. Я и раньше пытался понять,  как она это делает, но так и не смог. Какой-то укороченный шажок, потом поворот на носке и сразу же шаг в обратную сторону.
- Тебе эспрессо или капучино? – Наташа уже смолола кофе и теперь вопросительно смотрела на меня.
- Капучино. Там еще положена шоколадка.
- Будет тебе и шоколадка, -  улыбнулась Наташа.
 Передо мной появилась объемная вытянутая вверх кружка с огромной шапкой молочной пены. Кружка стояла на продолговатом блюдце, на котором действительно лежала маленькая, на один зубок, шоколадка.
- Бесподобно, - совершенно искренне сказал я, отпив, точнее втянув в себя невесомую пену.
Маслова улыбнулась и кивнула головой, показывая, что комплимент (заслуженный!) принимается.
В этой квартире я был впервые. Раньше Наташа жила в районе железнодорожного вокзала, на Азина.
Я стал рассматривать многочисленные тарелочки, привезенные из разных стран. Обычный набор: Франция, Германия, Штаты, Тайланд, Индия… Потом взгляд мой заскользил по фотографиям в рамочках. Издалека не очень хорошо видно персонажей. Наташу-то я узнавал по силуэту, а вот, того, кто был рядом, вроде бы узнавал, но смутно. Возможно, это был кто-то, кого я знал.
Я поднялся, подошел стене поближе и присмотрелся. Вот Наташа, вот смеющаяся девочка, точная копия Наташи, а рядом немолодой уже человек с пронзительным взглядом. Человека этого я точно знал, но никак не мог вспомнить, откуда.
- Это Афанасий Михайлович Ивашов, мой бывший муж. Гришин компаньон, - произнесла Наташа и, немного помолчав, спросила, - Так каким ветром тебя занесло в нашу гнусную контору? 


Глава  14  Казахстан

Мы и тогда при Советской власти знали, что Казахстан – это большая ссылка. Корейцев выслали с дальнего Востока в 1937 году. Дали на сборы трое суток. Все, что можешь унести на руках, берешь, все остальное бросаешь. А что ты унесешь, когда  дед должен был взять двоих детей: маме было 2 года, а дяде Ларику 1 год, стариков - отца и мать и жену - мою бабушку?  Ехали в обычных вагонах-теплушках, естественно, ни тепла, ни еды, ни воды, правда, мама вспоминает, что были нары, и она (и как помнит?) с интересом смотрела с них вниз.
Ехали очень долго. Сколько именно никто не знает. Те, кто могли сказать, всю свою жизнь молчали. Боялись, что это может  повредить их семьям. А теперь уже и подавно не скажут.  И дед, и бабушка уже умерли.
Во время этого путешествия умер мой прадед. Между прочим, он был героем Гражданской войны. Воевал с японцами, был ранен, получил контузию, был награжден  Советской властью. Но ссылали не за заслуги, а по национальности. И его похоронили на каком-то безвестном полустанке без названия. Я потом вскользь из невнятных оговорок узнал, что умерло очень много людей, и всех хоронили там, где останавливался поезд.
Вдоль всей железной дороги.
Между прочим, корейцам принадлежит сомнительное первенство в процессе переселения народов. Нас сослали первыми. Я имею в виду  некоренные народы. Как известно, русских начали уничтожать, ссылать, раскулачивать, развеивать по всему свету с первых дней  Октябрьского переворота. А потом понеслось. Крымские татары, чеченцы, ингуши, немцы, поляки…  И всех в Казахстан.
Казахи вообще очень немногочисленный, кочевой народ. Так что их никто не спрашивал: можно ли к вам подселить пару-тройку миллионов инородцев. Просто выбросили посреди степи. А дальше – подыхай как знаешь. Мою родню по материнской линии выселили в Северном Казахстане, там они в основном все и остались, а отцовских повезли дальше к югу.
Поезд остановился, и охрана просто выгнала людей из нескольких вагонов посреди степи. Нет, вру. Было это место как-то обозначено на карте, и имело свое название. И даже имелся в одном из двух  кривых домишек что-то типа поселкового Совета. Где всех вновь прибывших зарегистрировали.  Не торопясь, а и куда спешить? А тихая и покорная толпа серых, измученных людей стояла тут же невдалеке и ждала своей участи. 
Моя бабушка так и не научилась говорить по-русски. Ну,  то есть какой-то самый минимум она изучила, но и все. При этом она была очень разговорчивой, и очень любила болтать с соседками: одна была немка-Эмма Бурхард, а другая – полька  Беата Понятовская. Дружба ссыльных народов! И при этом они говорили часами, все на разных языках, иногда вставляя чужой для всех русский язык, но прекрасно понимали друг друга, и очень довольные возвращались каждая к своему хозяйству.
Интересно, как проявляется национальное своеобразие в таких обыденных, но единственно важных вещах, как дом и огород. Ведь у  всех ссыльных  были изначально равные условия: то есть ни у кого ничего не было.
У бабушки  убранство дома было самое простое, при этом было достаточно чисто. Но забор был покосившийся, сарай неказистый, Зато на огороде не было ни травинки - там, где  произрастали помидоры, баклажаны, жгучий перец и особенно чеснок.
А вот картошку бабушка не любила, и старалась если и садить, то на дальнем огороде, за селом.  Да и готовила редко, предпочитая рис или домашнюю лапшу. Картошкой, причем вареной, обычно питались свиньи, парочку которых всегда держала бабушка, из года в год. И мы всегда знали, что в ноябре будет свежина.
При этом на окраинах, где ничего полезного посадить было невозможно – смело рос бурьян,  и никто его не трогал.
Но когда  спецпереселенцев  только что выбросили посреди пустыни (извините, степи!), ни о каких свиньях, питающихся картошкой, конечно,  и речи не могло быть. А сама картошка, вернее ее очистки, почитались людским лакомством. И никто бы их свиньям не отдал. А впрочем, если бы где-нибудь и пробегала несчастная свинья, то в тот же миг была бы убита и съедена, и опять-таки никто не смог бы,  даже  если захотел, кормить свиней картошкой.
Конечно, такого голода, как на Украине, когда расцвело людоедство, в Казахстане не было. Но при этом  прабабушка никогда не выкидывала мерзлую картошку, а делала из нее муку, а потом уже из этой муки пекла лепешки. Так что и наголодались тоже.
У немцев, когда более-менее все обустроились, появились большие, просторные и очень добротные дома. Я, тогда еще еле научившись ходить и говорить, часто бывал у Эммы в доме – и, будучи абсолютным несмышленышем, понимал:  вот что значит идеальная чистота. Хозяйство немецкое (причем у всех немцев) было могучее, обильно плодоносящее и правильно организованное. У Эммы были коровы, свиньи, гуси, утки. Овец, правда,  она не держала.
По субботам она пекла хлеб, и вкуснее этого хлеба я не ел больше никогда. Запах (прекрасный ароматный запах пшеничного хлеба) распространялся на всю деревню, и вскоре я появлялся у них во дворе (мне было 4 года) и важно произносил:
– Gip mi bitte butter und brod! (дайте мне, пожалуйста, хлеба с маслом!)
Эмму эта немецкая фраза из уст корейского мальчика всегда умиляла. Она  звала меня в дом, угощала свежевыпеченным белым хлебом и домашним маслом, наливала мне парного молока и с умилением на меня, жующего, смотрела.
– Вот наш будущий зять пришел, – по-немецки лучше немцев говорит!  –  в шутку говорила она.
Потом вволю кормила меня горячим, невероятно вкусным хлебом,  который я обмакивал в домашние сливки. А домашние сливки, друзья,-  это то, что описать невозможно. Единственное, что можно про них сказать: в магазинах под именем сливок продается что-то другое, невкусное и водянистое.
Так что  я сидел  и наворачивал огромный ломоть хлеба, потом и другой и очень довольный бежал дальше по пустынной деревенской улице: то за котом, а то за какой-нибудь бестолковой курицей, чтобы отщипнуть у нее парочку перышек из хвоста. Занятий в деревне полно, никогда не заскучаешь. 
Потом  тетя,  в те времена  еще школьница, мне рассказывала, что  я  иногда садился к ней на колени и, заглядывая ей в глаза, тихонько спрашивал:
– Тетя,  а ведь ты и есть моя мама?
Тетка не знала, что и ответить. Объяснить ребенку, почему мамы нет рядом,  невозможно. В силу своей бестолковости  он все равно этого не поймет.
Родители жили в съемной квартире в Свердловске (нынешнем Екатеринбурге), учились в Университете. Стипендий еле хватало на оплату жилья.   Поэтому меня и отправили к бабушке.
Так было лучше для всех.
А  Казахстан стал моей настоящей Родиной.
Потом  меня родители забрали к себе, но я регулярно жил и у бабушки. Сначала в Нагорном, потом в Макашевке,  и, наконец,  в Красной Поляне. У меня в голове был (да и остался по сей день) препорядочный сумбур. Когда я уезжал из Свердловска в Красную Поляну, мне было  неохота уезжать из дома. А когда приходила пора  уезжать уже в обратном направлении, то  слезы лились у меня градом из глаз, потому что мне тяжело было уезжать из Красной Поляны.  Короче,  в поездах я  накатался  до отвала.
Дед всегда меня встречал. Если не мог приехать сам, то присылал  водителя из МТС (Машинно-тракторная станция), которой в те времена руководил. Я навсегда остался для него любимым внуком, хотя впоследствии внуков стало много.
Мы с моими двоюродными братьями (Алексей, мой младший брат, тоже был принят в наше сообщество) сделались заядлыми местными хулиганами, пользуясь тем, что дедушка был большим (и очень уважаемым) местным начальником…

Глава 15  Разговор с Гришей

Прошло два месяца  моей новой работы. Однажды утром Маслова после вежливого приветствия (а мы не сговариваясь выбрали именно такой стиль общения) сказала:
 – Александр Сергеевич! Там, в кальянной Вас ждет  Григорий Михайлович!
«Странно, обычно он с утра никогда не появляется».
Гриша выглядел как обычно: в джинсах и водолазке. Из роскоши  только часы.  Швейцарские, золотые, с бриллиантами, эксклюзивные, очень известной марки, короче очень крутые. (Но всегда бывают еще круче!)
Я раньше очень увлекался часами, следил за часовой модой, знал все более или менее известные марки. Сам носил приличные часы. А потом как-то резко охладел. Дело в том, что часы  очень точно характеризуют их владельца, а это не очень хорошо. Сам я люблю оценивать часы  у незнакомых людей  и делать выводы, часто очень точные. Но и все делают то же самое  –  т.е.  оценивают человека по его часам. (Еще по машине, но это отдельная и очень длинная тема.)
– Саня! Надо поговорить, ты извини, что вне графика. Планерку, опять-таки извини, я от твоего имени сегодня отменил. Давай присаживайся, накатим.
Он вытащил из бара бутылку коньяка. (Этой бутылки там раньше не было). Меня немного покоробило: начинать утро понедельника с пьянства – это не очень правильно. Более того – отвратительно!
Гриша правильно истолковал мое секундное замешательство и пояснил:
– Саня, ты единственный человек из прошлой жизни,  с кем я могу поговорить. Так что присоединяйся.
Он открыл  бутылку и разлил коньяк. Мы выпили,  и он налил снова. Выглядел Гриша как обычно. Я не увидел на его лице ничего, что предвещало бы какие-нибудь экстраординарные новости. И вообще он был всегда  воплощением силы: высокий, плечи очень прямые, запястья широкие и костистые. Но самое главное взгляд – прямой и откровенно подавляющий своей неприкрытой агрессивностью.
Но вообще такой ранний визит, а тем более утренняя выпивка предвещали новости самого дурного смысла, и я глотал коньяк, не чувствуя вкуса. «А если это по мою душу?»
– Короче, все, Санек. Приехал я.
– Гриша, что случилось?
– Коля на зоне погиб. Случайность,  понимаешь, трагическая случайность.
– Так там же без твоего слова никто ….
– Верно, Саня. Без моего слова никто! Но так вышло – я ж говорю:  случайность!  А дальше ты наверно и сам догадываешься.
Я легко домыслил дальше.
– Правильно считаешь – не зря в преферанс играл. Но чтобы внести ясность.  Собирались большие люди и задавали друг другу вопросы. И удивлялись: как так случилось, что имеющий доступ к пропавшему общаку человек не только оказался на зоне, но и только заехав в нее погиб.  Ничего твердо не решили, но  общее мнение такое, что  это я общак  скрысил.  А Андреева, чтобы не болтал, на тот свет отправил. На Андреева давно думали, что он общак взял, просто доказать не могли, а тут все вроде сошлось у всех. Так что, Саня, считай, что меня уже нет.
Я похолодел. Когда Гриша начал объяснения, мне показалось, что сейчас начнется мое разоблачение. Однако когда до меня дошел смысл сказанного Гришей, то мне стало еще страшнее. Ведь под нож шел мой единственный и очень могущественный покровитель. Да еще с тяжелыми обвинениями. Тогда мое положение Гришиного ставленника вообще становится ужасным. Понятно, что после Гриши надо мной будет другой человек. И это если меня оставят. А если оставят, то совершенно точно будут меня проверять. И очень тщательно.
И тут я немного успокоился. Векселя были стырены задолго до моего прихода в «Акцент», так что я если и буду на подозрении, то не в первых номерах.
«Лучше бы меня выгнали из этой поганой конторы, и вернулся бы я в свою старую фирму. Благо, связи не утеряны». 
– Давай-ка выпьем. Помянуть ты меня еще успеешь, а сейчас все-таки за здоровье. За твое здоровье!
Мы выпили. Коньяк наконец-то подействовал, и я почувствовал, как потихоньку растворяется комок спазма  где-то  под легкими, и мне становится легче дышать.
– Так вот, Саня. Но это так – лирика. А теперь к делу. После похорон к тебе придут. Не знаю точно, кто это будет,  но скорее всего  Афоня. Всех моих людей  будут чистить, но тебя скорее всего, не тронут. Тебя  очень долго проверяли, и ты считаешься человеком  нейтральным, ты всех устраиваешь. Так что не бойся.  Афоня человек хоть и горячий, но в целом справедливый, так что поладите. Тем более что ты действительно порядочный человек.
«Это называется – час от часу не легче! Но делать нечего. Влез в это дерьмо, вот и барахтайся! Либо выплывешь, либо захлебнешься. И поделом тебе: фраер, а туда же лезешь! Крутизны захотелось?  Вот и отвечай за свои дела!»
Мы выпили одну  бутылку и перешли ко второй. По Грише никак невозможно было догадаться, что сейчас он справляет поминки по самому себе. Но дело было не только в огромном самообладании. Нет. Я понимал, что вся Гришина жизнь приучила его жить только один день и не бояться смерти.
Как-то он, смеясь,  произнес известную поговорку про смерть:
- Пока мы здесь – Она далеко, А когда Она  здесь – нас уже нет!
Я слышал эту поговорку не раз. Но как-то всегда не по делу  и не от тех людей. Мне она казалась банальной приговоркой, ничего не значащей и ни для чего произнесенной. Так – блатной фольклор, украшение речи.
 И не более того.
Но когда ее произнес Гриша к слову и вроде бы в шутку, я внезапно осознал  не то чтобы ее смысл, но понял я, что значили эти слова для него самого.
 Вот она жизнь. И кажется обывателю, что будет она длиться бесконечно. И что все будет  течь по накатанному. Но это не так. И Гриша  знал это не головой, а всем своим нутром.
Знал он, что когда  ты засыпаешь, то неизвестно, проснешься ли ты на следующее утро. Не задушат ли тебя ночью подушкой или не повесят ли тебя на рукаве от собственной рубашки? День прошел, а значит прошла и жизнь. И если ты утром проснулся живым, то это тебе подарок от судьбы! Еще один день жизни.
 Но не более того…
– Здесь я больше появляться не буду, чтобы менты особо не совались. Придут,  конечно,  и они,  но там уладишь, тем более ты уже всех знаешь. Я думаю,  где-то  через  месяц ты услышишь новости.
Мы еще посидели. Потом Гриша выкурил кальян и уехал. А я остался. Еще немного выпил, попросил Маслову  никого ко мне не пускать и здесь же в кальянной завалился спать. И  сам того не желая вошел в сновидение…
Когда входишь в сновидение, никогда невозможно предугадать, что увидишь.  В отличие от реальной жизни в сновидении нет действия как такового. Ты просто наблюдаешь за происходящим. Кстати,  в основном  ничего и не происходит.
Я вошел в сновидение. Это был  все тот же самый кабинет. Сегодня я решил внимательнее осмотреться. Кроме стола и дивана  теперь обнаружились книжные полки. Книги были на разных языках, в том числе на арабском языке и на иврите.
– Ладно, книжки я посмотрю в следующий раз.
Когда двигаешься в сновидении, видишь только то, что находится прямо перед глазами. Формат зрения очень меняется. Чем-то похоже на съемку видеокамерой.
Я стал двигаться вдоль книжных  полок и вдруг наткнулся на дверь. Но не ту, в которую я всегда входил, а другую. Там была точно такая же круглая ручка с точно таким же алгоритмом открывания. Я повернул ручку и вошел в другую комнату. Это был очень большой круглый зал. Посередине стоял овальный стол, тщательно сервированный. Еды я не заметил, но обилие столовых (многочисленных )  приборов  впечатляло. Вокруг стола стояли стулья, но  все в каком-то беспорядке.  Как будто гости внезапно и разом ушли. А вот столовые приборы стояли в идеальном порядке. Я обошел вокруг стола. Интересно было то, что каждый стул был отодвинут по-особенному. Некоторые были сдвинуты едва-едва, как  будто выходила из-за стола  светская дама  (такая, впрочем,  придерживается приличий только на людях), а другие были отшвырнуты и стояли теперь вообще далеко от стола. Ну,  тут все понятно – так отбрасывают стулья избалованные принцы или буйные голливудские звезды, или же  так отшвыривают  стулья в столовой старослужащие доблестной Советской Армии. Но вряд ли в этой столовой могли быть старослужащие Советской Армии, скорее уже принцы. Более того, я увидел в воздухе следы движения этих стульев. Это были молочновато-прозрачные линии. Интересно то, что эти линии полностью подтверждали мои предположения о том, как был  отодвинут тот или иной стул. Потом я заметил в воздухе и другие линии, более тонкие и прозрачные: это были линии движения человеческих тел. Эти тела двигались в пространстве когда-то, теперь в этом пространстве их уже не было, а линии их движения остались.
– Как интересно, значит,  и в реальном мире есть то же самое, – подумал я, –  просто мы  этого не замечаем.
Я остановился рядом с одним из стульев, чтобы  повнимательнее рассмотреть линии движения рядом с ним,  и вдруг увидел на этом стуле человека.
Это был незнакомый мне мужчина  моего возраста, и он внимательно смотрел на меня. Облик его был трудноуловим, потому что главным на его лице были глаза. От них невозможно было оторваться, в них был огонь.  Огонь  безжалостности.
– Ты хороший ученик, и быстро продвигаешься, сегодня ты даже умудрился распугать моих гостей. Когда будешь двигаться дальше – будь внимателен, здесь,  как и в жизни, существуют опасности. Они так же реальны, только гораздо опаснее. Будь внимателен. Пока ты внутри этого дома, ты в безопасности. Здесь есть что посмотреть и самое главное, чему научиться. Захочешь пойти дальше – пожалуйста. Ты свободный человек. Но помни – смерть здесь настоящая.  Ты можешь расслабиться и подумать, что это просто сон. Но это будет смерть. Так что будь осторожен, не теряй концентрации внимания. Тогда  все будет нормально.

Глава 16  Гусиная война

Бабушка держала гусей. Пошла в какой-то момент в  селе мода на эту чрезвычайно своенравную птицу.  Многие обзавелись целыми гусиными стадами (примерно по 20-30 птиц).  Я тогда довольно подробно изучил гусиные повадки, и тем не менее неоднократно был кусаем и побиваем этими чрезвычайно свирепыми домашними питомцами.
Но зато какое мясо! Красное, очень плотное, жирное, по вкусу больше похожее  на говядину, чем на птицу. Съешь небольшой кусок – и напитаешься! Это тебе не курица какая-нибудь!
Наша деревня (я уже упоминал) была целый интернационал. Поэтому все перенимали друг у друга самые разнообразные повадки и обычаи. Особенно в кулинарном смысле. Так что после десятилетий совместной жизни казахи стали пить водку, как русские,  немцы есть хе и кукси, как корейцы, а корейцы стали варить бешбармак, как казахи... Взаимное проникновение культур!
Так вот – а гусей  стали пасти по-интернациональному. То есть гонять на выпас  за деревню.
Местные просто шугали своих птиц   за ворота, а дальше уже гуси сами важно шли к пруду, а мы, на правах  приезжих бездельников, сопровождали своих подопечных в качестве конвоиров.
С  гусями всегда было интересно. Не то, что с курами. Те – совершенно безмозглые твари, годные только разве что на суп.
Сначала мы чинно сопровождали стадо. Но как только бабушкин дом скрывался за поворотом, начиналось настоящее веселье.
Улица как раз начинала идти под уклон. Мы становились сзади полукругом, и по команде внезапно с дикими криками начинали преследовать несчастных птиц. Стадо в ужасе бросалось вниз по улице. Мы поддавали скорости. Птицы начинали  бежать все быстрее. Под конец (нехотя!) гуси расправляли крылья, начинали подгребать ими по земле, спотыкались, но уж делать нечего, начинали взлетать один за другим. И вот уже  двадцать серых огромных птиц совершает вынужденный, но такой красивый и  энергичный полет. Мы в полном восторге! Правда, гуси (лентяи те еще!), пролетев метров 15 тяжело приземляются в дорожную пыль. Больше мы уже в этот день не заставляем наших гусей летать. Тем более,  что им еще предстоит сегодня потрудиться.
Вообще, у  гусей существует четкая иерархия. Есть вожак, и есть самая авторитетная гусыня (обычно тоже большая, но главное – очень плодовитая!). Все остальные беспрекословно подчиняются. Вожак – это самый большой и злобный гусь. Своих  он держит в черном теле. Чуть что вцепляется как собака,  да еще колотит крыльями. Частенько после таких драк  пострадавшие ходят в крови!
Но зато и к стаду особо не приблизишься. Как только  вожак чувствует, что в его владения кто-то вторгся,  то  немедленно  бросается на тебя без малейшего страха.  В отличие от собак он не боится ни палки,  ни камня, прет себе напролом, и уж если достанет, то останется тебе на память кровавый синяк размером с ладонь.
У нас был классный вожак – Желтый. Все гуси серенькие, а этот блекло-желтого цвета. Оттого и кличка.
По свирепости он был  круче  цепной собаки, и мы его боялись страшно. Но когда мы гнали гусей,  Желтый был во главе стада, а мы наседали сзади.  А там плетутся гусята- подростки и молодые гусыни. Те, естественно, трусят,  улепетывают, и наседают на передних. В результате, мы провоцируем панику, которой поддаются все, и Желтый в том числе: сзади прут  обезумевшие от страха собратья, и вожак тоже поддается всеобщей истерике и изо всех сил несется, а потом уже и летит.
Но если он видит врага, то никогда не уступит.  Хотя бы зашипит, низко пригнув голову к земле…
После взлетно-посадочных упражнений мы даем своим подопечным отдохнуть и больше не беспокоим их, пока  мы не оказываемся у пруда. Там мы разбиваем бивуак (покрывало, бутерброды, газировка.  Обязательно - карты! А чем еще заниматься ?),  укладываемся в тенёчке и начинаем завтракать, попутно внимательно озирая местность.  Это не праздный интерес: мы ищем чужих гусей. Причем, мы ищем не всяких.
– Это там чьи? – спрашиваю я на показавшуюся с другого конца пруда немногочисленную группку из 6 птиц.
– Понятовского, –  отвечает Леша.  У него в этом смысле  феноменальная память - всех местных животных он знает наперечет: кличка (если есть), кому принадлежит, и общее количество скота   у конкретного  хозяина. – Лучше не надо –  он наш сосед.
– Сам знаю, что сосед,  – прерываю я его, – ищи тогда подходящих!
Наше любимое развлечение – это гусиные бои. Однако  чтобы их организовать, нужна основательная подготовка. Сами по себе гуси никогда драться не станут: каждое стадо тщательно выбирает свой маршрут, чтобы не встретиться с другими. Поэтому  нужно их стравить- то есть буквально одно стадо загнать на другое. Только тогда вожакам приходится драться.  Бьются только вожаки, все остальные только тревожно и очень громко гогочут, выказывая  даже некий спортивный азарт. Так что хорошо, конечно, быть вожаком, но за власть надо платить:  в битве  лидер отдувается за всех!
За время каникул мы стравили уже почти всех местных гусей с нашими, и обычно Желтый всегда побеждал. Хотя бывали гусаки и побольше. Но Желтый брал свирепостью: без долгих размышлений он вцеплялся противнику  сбоку в горло под клювом, и соперник уже был побежден –  он никак не мог достать  врага. На этом битва и заканчивалась. Желтый  яростно трепал чужого гусака, тот под конец переставал сопротивляться и улепетывал со всех ног вместе со своим стадом под наш свист и злобное ржание. Мы еще попутно расстреливали бегущих чужаков  из своих тщательно подготовленных рогаток.  Рогатки были дальнобойные, стреляли мы довольно крупными камешками, так что при хорошем  попадании  некоторые (особенно молодые) гуси даже падали, что вызывало у нас дополнительную бурю восторга. Для особых случаев у нас были запасены стальные шарики из подшипников, но их мы берегли  и понапрасну не использовали.
– Саня! – возбужденно крикнул  Леша, – вон Грюнвальда  гуси! У них знаешь какой гусак крутой! Они сюда обычно не ходят! Случайно, наверно,  забрели!
И точно – к пруду приближалось большое стадо (голов 30) во главе с огромным белым с серой головой гусаком.   Леша был прав - обычно сюда они не приходили. Грюнвальды  жили на противоположном конце деревни, и гусей пасли рядом с  колхозными теплицами. Как они забрели в наши края - уму непостижимо! Но такой шанс надо было обязательно использовать.
– Так, – сказал я, – Леха с Серегой, перекрываете  Хромому (вожак чужаков  слегка прихрамывал с рождения, что не мешало ему мастерски драться) отход и плавно, слышите –  плавно – гоните их к нам. А мы с  Герой заблокируем наших, чтоб не сбежали.
План действий  был правильный, и все его одобрили.  Леша с Сергеем  побежали вдоль пруда, а мы с Герой, на правах старших, не спеша приблизились к своим гусям  и тоже отрезали им путь к отступлению. Вдали послышалось недовольное гоготание:  младшие братья, помахивая  длинными ветками, стали гнать грюнвальдовских  к нам. Хромому это сразу же не понравилось, и он резко развернувшись, совершил быстрый выпад в сторону Леши. Но тот был начеку и влепил гусаку из рогатки каменюкой  прямо в грудь. Даже мы издалека увидели,  какой это был хороший выстрел.
– Давай, Леха, молоток! – заорал Гера  и засвистел от восторга.
Хромой покачнулся, но атаки не прекратил. Тогда Сергей тоже сделал  выстрел – и тоже попал!  Хромому  это совершенно не понравилось, и он остановился. В этот момент Леша вдарил еще раз. Хромой, полностью обескураженный такой атакой, развернулся и пошел-таки в нашем направлении.
– Нет, ты видал, Санька, – возбужденно говорил Гера, – какой гусак! Только с третьего камня сдался!
– Боюсь, что нашему Желтому сегодня не светит, – пробормотал я.
– А? – переспросил Гера.
– Бэ! – грубо ответил я, – давай, загоняй наших.
Гера зашел сзади и погнал гусят на Желтого. Тот тоже начал было рыпаться, но мы пару раз пульнули из рогаток перед ним. Камни срикошетили и попали в Желтого, но уже на излете, так что  гусак не сильно пострадал. К тому же перед дракой надо было его только озлобить, но не поранить.
План сработал на сто процентов: два стада сошлись в самом узком месте. Чужих сзади подпирали Леша с Серым. А наших караулили мы с Герой.
Бежать было некуда. Тем более гусаки увидели друг друга и тотчас же позабыли про нас. Хромой принял классическую стойку: то есть широко расставил крылья параллельно земле и низко пригнул голову.
Желтый же произвел свой любимый трюк – резко бросился вперед и схватил противника за горло.
– Давай, Желтый! – заорали мы. – Вали его!
Однако Хромой оказался искусным бойцом. Он,  вместо того чтобы пытаться высвободить голову из захвата, вдруг ударил Желтого левым крылом, потом правым, а потом просто стал долбать его крыльями. Поднялась пыль, и было плохо видно. Единственно что мы поняли – Желтому приходится туго. В какой-то момент я разглядел, что Хромой перевернул Желтого  и добивает того клювом и крыльями.
– Подшипниками! – дико закричал я и быстро выстрелил в Хромого, – Быстрее!
Братья стали обстреливать Хромого. Не всегда точно, но несколько раз попали, так что чужой  гусак бросил нашего  и теперь переключился на нас. Он резко взмахнул крыльями и полупобежал,  полуполетел на меня. Я успел выпустить из рогатки последний железный шарик и бросился наутек. Хромой был весь в крови, и вид его был ужасен. Сзади раздался крик Геры: гусак  вцепился  ему  в  бедро.
– Пусти, пусти, сволочь! –  истошно вопил Гера.
– Леха,убегайте! Дайте им уйти, а то они  Желтого совсем добьют!
Леша наконец понял, что надо делать и бросился бежать. Сергей за ним.
Чужие гуси, увидя,  что путь к отступлению открыт, тут же развернулись и стали организованно отступать. Хромой пошипел еще для острастки, отпустил Борьку и тоже гордо пошел прочь. Мы  расстреляли все свои заготовленные  боезапасы и  от злости еще швырнули в Хромого пару булыжников (промахнулись!). Но поправить было уже ничего нельзя: битва была полностью проиграна. На Желтого было невозможно смотреть. Он был весь в крови, левое крыло волочилось по земле. И вообще он еле передвигался.
– Допрыгались! – со злостью сказал я. – Что теперь делать-то будем?
– Домой надо идти, – хмуро ответил Гера, предчувствуя  неотвратимую взбучку от родителей.
Мы понуро побрели домой. Желтый шел позади всех, и я все боялся, что он не дойдет…
– Что там у вас произошло? – дядя Арсений смотрел на меня так, что соврать я не  смог.
– Грюнвальдовские набросились.
–Так и набросились?
– Да.
– Не ври, Сашка! Говори или получишь сейчас! Стравили?
– Стравили... – нехотя признался я, – мы не знали, что у них такой гусак сильный.
– Дураки  натуральные, – пробормотал дядя Арсений, – еще и от  пацанов  Грюнвальдовских  отгребете. А я вас защищать не стану. Сами выкручивайтесь.
И прибавил:
– Жаль Желтого – придется его зарезать. Чересчур сильно изранен. Ладно, проехали. Идите во двор. Я сейчас зарежу Желтого, а вам задача –его к ужину ощипать. Ясно?
– Ясно, дядя Арсений! – с воодушевлением откликнулись мы…
Два высоких крепких парня перегородили мне дорогу.
– Ты, что ли цоевский?
Я молча  двинулся вперед, но один из них, выставив вперед твердое деревенское плечо, с угрозой прошипел:
– С тобой вроде, говорят.
Я остановился и сделал полшага назад. Силы были неравны. И как назло я был один, братья  остались дома.
«Бежать? Драться?»
– Чего молчишь, язык проглотил?  Сейчас заговоришь!
Жесткий здоровый кулак легонько ткнулся мне в челюсть.
– Ты  цоевский?
– Ну я, и что?- сказал я, слегка отодвинувшись.
– Вы там нашего  гусака покалечили! А сейчас мы тебя!
– Berty, nicht!  Kom zu haus!   Zu uns kommt Gaste!  Elsa  und  Dietrich kommt! -  моложавая женщина, видимо,  мать  парней, остановилась неподалеку и сурово смотрела на нас.
– Ja, mama, moment, –  ответил один из Грюнвальдов и потихоньку опустил кулак, –  ладно, Сашок. Повезло тебе,  сестренка  с братаном в гости приехали.  А то бы…
– Что, вашего-то в суп? – уже  более миролюбиво спросил второй.
– Да, – нехотя признался я, –  ваш оказался сильнее.
–То-то! – назидательно произнес старший Грюнвальд,  Берти. –  Впредь подумаете, когда  начнете залупаться! Гусака вашего прибили, и вас, если надо будет, прибьем!
– Ганя, schneller!
– Идем, мама! – крикнул Ганя  и протянул мне руку, – бывай!
Я пожал руку Гане, а  Берти  мне приятельски подмигнул. После чего Грюнвальды быстро пошли прочь.
– Дитрих с Эльзой приехали! Значит завтра…
Дальше я уже не расслышал. Да, впрочем, мне было не до их родственников.  Надо было спешить домой.

Глава 17  Покушение

Где-то в 2 ночи мне позвонил  начальник охраны:
–Александр Сергеевич! На Григория Михайловича совершено покушение! Мы уже на месте, за Вами машина выслана. «Скорая» и милиция здесь.
Машина прибыла минут через пять. Я едва успел одеться. По ночному городу доехали очень быстро. Гришин Range Rover  стоял   как-то скособочась.  Левое  переднее колесо было полностью спущено, лобовое стекло и  стекло левой передней двери были выбиты.
– Стреляли  с одной стороны, очень кучно.  У Григория Михайловича 6 пулевых ранений: 2 в голову, остальные в туловище. Григорий Михайлович уже перевезен в реанимацию 40-й больницы.
Начальник охраны посмотрел на меня вопросительно.
– Юрий Иванович, Вы тут побудьте,  а я тогда поеду в « сороковушку»…
В больнице мне сказали:
– Григорьев?  Да, поступил.  Сейчас в реанимации.  Позвоните утром.
Сидеть в приемном покое всю ночь было бессмысленно,   и я поехал домой.  Да, Гриша оказался прав. Приговор привели в исполнение, и очень быстро. С такими ранениями не живут. И все-таки мне хотелось  еще раз поговорить с Гришей.
Тут позвонила Маслова:
- Может, хочешь кофе? Тогда заезжай.
- Ты уже в курсе? – спросил я и тут же понял, что произнес лишние слова. Конечно, в курсе. Иначе стала  бы она звонить в 4 утра?
Можно было еще поспать пару часиков, но сна не было. И я поехал к Наташе.
Мне нужен был крепкий черный кофе, и Наташа сварила именно его. Говорить не то чтобы не хотелось, а просто не было сил. Мне казалось, что язык мой  распух и не мог шевелиться, хотя на самом деле я был полностью здоров.
- Может быть,  поспишь? -  спросила Маслова, - я тебе расстелила в гостиной.
Я отрицательно качнул головой.
Наташа подошла к окну и долго задумчиво смотрела в черную спящую ночь. Только одно окно светилось в доме напротив.
Я всегда раньше думал, кто же это тоже не спит по ночам? Чем занимается? И вообще, почему не спит?
- Началось, - еле слышно и как будто бы про себя сказала Наташа.
Я не нашелся, что ответить, а потому благоразумно промолчал.
Наташа отошла от окна, снова села напротив меня  и с отчаянием произнесла:
- Теперь пока всех не перестреляют – не успокоятся!
- Да о чем ты говоришь? – наконец вымолвил я.
- Твой друг Андреев заварил эту кашу! – тон Наташи стал обвинительным.
- Я даже не знаю, о чем ты говоришь?
 Наташа немного  успокоилась. Я понял, что ей просто надо выговориться:
- Они с Шитиковым владели «Акцентом». У каждого по 50 процентов. В случае смерти одного учредителя, его доля автоматически переходит к другому.
- Странные условия,- пробормотал я.
- Когда они создавали фирму, они же не думали о смерти, - пояснила Наташа, - а пункт ввели, чтобы в отлаженный процесс не лезли посторонние люди. Но и не в этом дело. Андреев сумел выиграть тендеры на поставку оргтехники, канцтоваров и мебели в Белый дом. И перешел дорожку Грише с Афоней. Это их тендеры были. Они давно уже  со всеми в области договорились. А тут Андреев вылез с такими ценами, что никто не смог ему ничего противопоставить. Гриша приехал к Андрееву разобраться, мол, давай по хорошему – это наш бизнес, и не лезь в него. Аннулируй свое предложение, а чтобы тебе не потерять, по этим же ценам поставляй все нам. Получишь свои деньги, и никто не потеряет. Но Андреев заартачился (я теперь понимаю, что неспроста) и представил весь расклад Шитикову так, что на «Акцент» наехали по беспределу.  И когда Гриша приехал в очередной раз на переговоры в «Акцент» Шитиков разве что его с лестницы не спустил. А Гриша таких вещей не прощает.
- Понятно, - я вспомнил закрытый гроб Шитикова.
- А дальше  переговоры пошли с Андреевым. А тот предложил выкупить у него долю Шитикова. Гриша с Афоней согласились, заплатили Андрееву нормальную цену и даже поставили генеральным директором. Однако когда пришел первый из трех траншей предоплаты по контракту, оказалось, что поставлять по таким ценам невозможно. С самого начала это был блеф! Деньги было решено обналичить, но никто за обналичку не брался – боялись. Поэтому  все перевели в векселя Сбербанка через одного большого человека в Москве. А тут уже подоспели следователи… Возможно, Андреев просто не предполагал, что по хозяйственным делам так быстро подключилась прокуратура. Но деньги-то бюджетные и уходят не на свою, а на чужую сторону! Так что, похоже, Николаю просто не хватило нескольких дней, чтобы благополучно исчезнуть. А вместо этого он отправился в зону.
- А векселя? – с трудом выговорил я.
- Исчезли, - Наташа слегка усмехнулась, - Вот я тебе и говорю, что пока всех не перестреляют – не успокоятся. Андреев уже ответил. Долю Шитикова не успели переписать, так что виновник был явный. Но теперь другая беда – векселя. Это теперь что-то типа клада. И все за этим кладом начали охоту. 
- А что будет с «Акцентом»? – я перевел разговор на другую тему.
- Из «Акцента» сейчас выводятся активы на случай судебного преследования.  И вообще – сейчас «Акцент» ничей. И самое интересное, что никто даже не пытается  получить его в собственность.  Да и кому он нужен с миллиардным долгом перед областным бюджетом?
-Погадай мне на счастье,- вдруг вырвалось у меня.
Я вспомнил, как Наташа раньше гадала на картах, на кофейной гуще и на расплавленном воске. В частности, она предсказала, что роман наш продлится до первого снега. Я тогда рассмеялся: ведь именно в первую нашу ночь любви снег и пошел. Но оказалось, что Наташа права. Через   день снег стаял, а следующий выпал ровно 31 декабря, под Новый Год…    На сессии мы практически не виделись, тем более Наташа всегда шла сдавать экзамены поутру, а я после обеда. Потом она уехала куда-то к родственникам в Москву. А когда приехала, оказалось, что про меня она просто забыла.
- Санечка, нам было так хорошо – зачем все портить ненужными сценами? – Наташа нежно поцеловала меня тогда на прощание и тут же ушла…
Раньше карты были обычные, «Атласные». Теперь же я увидел у Наташи в руках карты Таро. Сама она стала чрезвычайно серьезна и сосредоточена. При этом она непрерывно смотрела на меня, в то время как руки ее быстро раскладывали карты в определенном, но непонятном мне порядке.
Потом она внезапно остановилась и стала изучать расклад. А затем глухо и монотонно, совсем не своим голосом начала говорить:
- Твоя жизнь находится в очень большой опасности. За тобой охотятся многочисленные враги. Смерть совсем рядом с тобой. Причем  ее тень полностью закрыла тебя.
Тут она надолго замолчала, изучая карты, а затем продолжила:
-  Однако твой невероятный замысел завершится удачно. Твой ангел-хранитель проведет тебя через лабиринт опасностей и выведет в тихую гавань.
И вновь Наташа надолго замолчала. Выражение лица ее странно изменилось. И мне даже показалось, что она задрожала:
- Самое странное, что Смерть и является твоим ангелом.
Тут она порывисто смешала карты, сложила их в колоду и убрала в деревянную коробочку.
- Не верь гадалкам, - Наташа невесело усмехнулась,- все равно обманут. Поезжай-ка ты лучше домой, да хорошенько выспись. Гриша уже умер.
Я не стал спрашивать, откуда она знает, а просто поднялся и ушел.
Стало светлеть, и первые (а может, самые поздние?) машины изредка проезжали мимо.
 «То ли поехать в больницу?» - но я почему-то безоговорочно поверил Наташе.
Гриши больше нет.
И я вдруг вспомнил, как мы с ним познакомились. И как играли в карты. В преферанс.
Книга 2 Преферанс

Глава 1 Расклад
По-крупному я никогда не играл, кроме одного раза. В тот день мы с утра решили вместо лекций пойти и выпить по бутылочке пивка. Начали обход с чебуречной у «Рубина». Взяли по паре пива и по  несколько штук чебуреков.
Я и до сих пор с удовольствием вспоминаю эти чебуреки. Раскаленные,  жирные, с вытекающим соком, с пузырями на коричневых боках! И все это запиваешь ледяным пивом, и при этом беседуешь,  допустим,  о последнем альбоме Pink Floyd или о смене вокалиста в Deep Purple. Красота! Лучше такого времяпровождения нет ничего на свете: теперь я это осознал окончательно.  Другое дело, что такой образ жизни неизбежно приводит к тяжелому алкоголизму и  многочисленным жизненным проблемам.
Собственно, так  и произошло  с Поповичем. То, что хорошо в 18 лет, уже не очень естественно, когда тебе  28. Мы не берем  каких-нибудь великих людей типа Джона Леннона.  Леннон в 28 пил и кололся еще больше, чем в 18. Ну,  так он на то и Леннон. А Попович,  проскочив окончание Универа, не смог остановиться и на всей скорости въехал в серенькую  взрослую жизнь,  ни на йоту не изменив  всем повадкам нашей разгульной студенческой жизни.  Он так и не смог примириться с тем, что надо ходить на работу, заботиться о семье и не пить каждый день. То есть на работу он ходил,  но зато и напивался до чертиков. Он мне как-то рассказывал о симптомах белой горячки. Просто тогда мы и поверить не могли, что с нами может случиться нечто подобное.
– Представляешь, Саня, на третий или четвертый день запоя начинаются страхи: заберешься под одеяло и трясешься всю ночь. А вот один раз после недельного запоя  на меня из стен полезли черви. Я пытался сбросить их, но их было очень  много. Они были отвратительные, холодные, я барахтался в кровати и безуспешно боролся с ними, но их было все больше и больше, и я просто стал их терпеть.  Я промучился всю бесконечную ночь, а под утро решил завязать. Правда, надолго меня не хватило, только до очередного Нового Года, когда, помнишь, ты ко мне приехал в гости…
Да, тот Новый Год я запомнил навсегда. Точнее я запомнил, что единственный раз в жизни  саму встречу Нового Года я не помню совсем…
Я приехал Поповичу с утра. Для чего – непонятно. Просто накануне мы с Поповичем договорились встретиться пораньше. А мне что-то дома не сиделось, и я сел на трамвай и приехал.
- Родичи еще вчера уехали  к бабушке,- сообщил мне заспанный Попович,- так что оторвемся по полной.
Я уселся в мягчайшее финское кресло и погрузился в приятное состояние покоя. Хорошо было то, что не надо было ничего делать. Предновогодняя суматоха вообще отнимает много сил. Куда-то бежать, что-то чистить, резать, приносить, относить, отвечать на звонки и звонить самому. Все это, конечно очень приятно, но тяжело!
А здесь было тихо, уютно, никто ничего не требовал. Все уже было приготовлено (я был абсолютно в этом уверен) заботливой мамой Поповича. Так что нам оставалось только дождаться боя курантов и все, по возможности, съесть, и все выпить (тут как раз была большая вероятность, что не хватит, и придется за водкой бежать к таксистам). Вот такой простой план.
Но мы не смогли его выполнить, в смысле дождаться боя курантов, во всех же остальных смыслах мы все цели исполнили в полном объеме…
Попович после утренних гигиенических процедур решил бодро взяться за дело и появился в комнате с 4 бутылками пива.
- А то штормит немного после вчерашнего,- пояснил он.
Ну а меня в этом смысле уговаривать вообще не надо. Мы раскупорили пиво и в полном (но благодушном!) молчании его выпили. Пиво было очень холодное и крепкое.
-«Исетское»,- словно прочитав мои мысли, пояснил Попович, - другого не было.
Как будто у нас был выбор! Спасибо и на том.
И это были последние тихие минуты уходящего года.
Едва мы допили пиво, как начали прибывать гости. Я так понял, что дома засиживаться никто особо не хотел.
 Шура Бронштейн, Шитиков, Андреев, еще какие-то люди: знакомые, знакомые отчасти и совсем не знакомые. Шум, гам, толкотня. И хоть у Поповича была огромная 4-комнатная квартира в сталинском доме (дед Поповича был генералом  внутренних войск,  начальником лагеря в Ивделе – Попович же стыдливо всем говорил, что дедушка был директором леспромхоза), но и она оказалась тесноватой для такого количества гостей.
Каждый приходящий, как человек истинно интеллигентный, приходил не с пустыми руками. Портвейн (самых разных наименований, но особенно «Агдам»), джин, херес марочный, бочонок чешского пива (Шитиков с Андреевым притащили, сильно кряхтя) и конечно же – водка, водка, водка!
Как-то сразу же решилось немедленно начать провожать Старый год. (Еще и полдень не наступил!)
- А вы уже пивком похмеляетесь! – заметил громогласный Шитиков,  и они с Андреевым стали осторожно вынимать заглушку из пивного бочонка.
Бочонок этот, а по нынешнему «кег», вмещал в себя 60 литров прекрасного чешского пива. И как его умудрились достать Шитиков с Андреевым – это было выше моего понимания! И это при том, что и обычное-то пиво было найти проблематично.
Наконец заглушка была с предосторожностями извлечена, однако без пролива не обошлось, и парочка литров с шипением и пеной выплеснулась на толстый туркменский ковер.
Тут же выстроилась веселящаяся очередь из страждущих, вооружившихся кто кружкой, кто фужером, кто (посмекалистей) с пол-литровой, а самые толковые с литровой банкой. Шитиков щедро разливал пиво по емкостям и даже предлагал подождать отстоя пены, а потом подойти вновь. Эти замечания вызывали бурю восторга. При этом возбужденно обсуждалось поведение барменши Вали из пивбара в парке Маяковского, которая очень жестко и нахраписто недоливала пиво, за что была крайне ненавидима всеми завсегдатаями этого заведения.
-Никогда не доливает! – жаловались потерпевшие друг другу.
Другие же со знающим видом утверждали:
- Эта Валька, тварь, еще туда стиральный порошок подмешивает, «Лотос»,  чтобы побольше пены было! Попробуй тогда дождись отстоя  –  за час не дождешься!
Как-то быстро и вдруг бочонок опустел, хотя еще многих мучила жажда, и тогда Шитиков сказал:
- Да что уж – теперь, видно, водочки!
И первая бутылочная бескозырка была сорвана крепкими зубами и выплюнута на пол…
Шитиков, разгорячившись, предложил играть в «медведя».
Я к началу игры обнаружил себя сидящим на мокром пустом бочонке и со стаканом, на треть наполненном водкой. Сидеть было неудобно: жестко и мокро, но больше сидячих мест вообще не было.
-Медведь пришел!- услышал я сквозь уже какой-то гул и туман голос Шитикова, послушно выпил водку, не почувствовал вкуса совершенно и вместе с бочонком повалился на ковер.
Лежать было приятно, единственно мешался бочонок, прилипший к моим джинсам…
- Медведь ушел!- провозгласил Шитиков, и я с величайшим трудом поднялся вместе с проклятым бочонком. Однако стакана я не утратил, и в него немедленно чья-то услужливая рука налила очередную  водочную треть…
Сколько раз еще приходил и уходил медведь, я не знаю. Отрывочно только припоминаю, что когда водка кончилась, я вызвался идти к таксистам с кем-то из гостей.
Дальше мое сознание отключилось, и остальные безобразия прошли  мимо моей памяти…
1 января следующего года встретило меня невероятной головной болью и полностью одеревеневшим телом. С трудом приоткрыв глаз, я понял, что лежу полностью одетый на полу в позе пехотинца, ползущего по насквозь простреливаемому полю. То есть абсолютно вжавшимся в землю. Сначала я с ужасом подумал, что  меня  парализовало, однако  потихонечку руки и ноги стали шевелиться, и миллионы иголочек стали колоть меня по всему телу.
Я с трудом принял сидячее положение. В голове все шло кругом. Часы показывали 8 утра. Было необыкновенно тихо. Кругом лежали в самых разнообразных положениях павшие бойцы. В смысле пьяные мои друзья. И только один незнакомый мне человек сидел за столом и пил чай.
- Ну что, жив, курилка? – фамильярно обратился он ко мне.
Я только застонал в ответ и схватился за голову.
- Замучился тебя вчера таскать,- притворно пожаловался мой утренний собеседник,- как мы с тобой купили водку у таксиста, так ты и вырубился. Лег прямо там же в сугроб и уснул. Благо, таксист, оказался душевным человеком, загрузил тебя  в машину, довез прямо до подъезда , да  еще помог затащить тебя на 4-й этаж.
- Ничего не помню,- пробормотал я.
- А ты еще вырывался, видно принял нас за ментов, и на каждой ступеньке упирался ногами. Орал при этом на весь подъезд: «Менты, суки, не дамся вам! Помогите! Меня в ментовку забирают!» Люди Новый Год культурно встречают, а тут такой бедлам! Чуть нам с таксистом морды не начистили, не разобравшись. Благо, хоть потом просекли ситуацию.
-Хоть убей…- только и смог произнести я, сдавливая себе виски.
- На, похмелись,- и мой вчерашний спаситель протянул мне стакан портвейна,- а то так весь день промучаешься.
Я с отвращением выпил полстакана, однако, подумав, допил его до конца. И действительно, потихонечку все пришло в норму. Голова, конечно же, болела, но уже не так резко. Я даже смог дойти до стола.
- Давай, присаживайся,- сказал мой новый знакомый и протянул мне руку, - Гриша Григорьев.
Так началось наше знакомство…
…А в тот  майский день как-то особенно и настроения не было. Мы  выпили по паре  Жигулевского пива, больше не хотелось  и после этого пошли бесцельно шататься по городу. Пока ноги нас, как преступников, не привели обратно к Универу. Лекции уже закончились, и мы просто стали курить у главного входа. Никого из знакомых мы не встретили. Зато меня окликнул Колян  Андреев:
– Саня!
Он был как всегда хорошо одет и очень подтянут.
– Чем занимаешься?
Я пожал плечами. Было и так ясно, чем я занимаюсь: стоял и маялся от безделья.
– Пойдем ко мне пулю распишем? А ты играешь? (это уже Поповичу).
– Нет, не научился, – сокрушенно ответил Попович. И было видно, что это его очень огорчает.
Андреев, сразу же потеряв интерес к Поповичу, вопросительно посмотрел на меня.
Потом уже, когда эта история завершилась, я понял, что в тот день Грише нужен был срочно лох для обыгрыша. Причем лох из ближнего круга, знакомый лох, и у которого точно нет денег для расплаты. Человек был необходим  для Гришиной комбинации, и медлить  было никак нельзя.
Я просто подвернулся им под руку. Как я потом выяснил, Андреев специально побежал в Универ  разыскать кого-нибудь.
– Понимаешь, сидим,  скучаем, есть время пулечку расписать, а как на грех никого нет, – увещевал Андреев меня.
– Ладно, Леха! – сказал я Поповичу, – пойду я,  правда, сыграну.
Попович вежливо попрощался и вошел в Универ: искать следующих друзей. А мы довольно быстро пошли к Андрееву, благо, было недалеко.
У Андреева был какой-то неизвестный мне молодой человек, которого мне представили не по имени, а по кличке – Рыжий. Был этот Рыжий действительно рыж в истинном понимании этого слова.
Я и сам люблю потрепаться. Но этот говорил,  не переставая, он все и всех знал.  Самое интересное, что он радостно бросился ко мне, как к старому знакомому:
– Саня! Здорово! Вовремя  подошел, а то мы тут не знаем, чем заняться. Вино будешь пить?
И он тут же услужливо разлил по  стаканам  портвейн. Мы выпили. Надо сказать, что этим я тогда занимался с большим удовольствием.
Мы сели за хороший квадратный стол, покрытый белоснежной скатертью. Андреев взялся писать пулю и производить все расчеты.
– По копеечке, ленинградку.
Мы принялись играть. Игра шла быстро, мне сильно  везло, я рисковал необоснованно, но ни разу меня не наказали. В результате я выиграл порядка трех рублей.
– Проиграл – получите, – развязно  произнес Рыжий и тут же выложил три рубля на стол. Я с удовольствием деньги упрятал в свой старенький кошелек.
Колян остался при своих. Мы еще накатили портвейна.
Тут раздался звонок в дверь, и Андреев поспешил открывать.
 
Глава 2 Проигрыш

– Здорово,  пацаны! – радостно поприветствовал нас всех Гриша. – А у меня есть кое-что!
Оказалось, что Гриша подтянул  ящик жигулевского.
– Живем! – завопил восторженно Рыжий. И тут же зубами открыл бутылку пива и жадно выпил ее,  не отрываясь. Этот фокус у нас практиковали многие: считалось особым шиком выпить пол-литровую бутылку пива в один присест. Но Рыжий тут показал особый шик,  он высосал пиво в один глоток. То есть он просто открыл рот, а пиво само туда залилось. Казалось, что оно просто провалилось в бездонное пространство.
– Ну вот, – довольно отдуваясь, сказал Рыжий. – Теперь можно спокойно попить пивка.
И тем же  Макаром приложил и вторую бутылку.
– Хорош пить! – прикрикнул на него Гриша, –а то нам не достанется.
Мы убрали карты в сторону. Андреев притащил здоровенного леща, и мы с удовольствием стали пить пиво с лещом.
Когда пьешь в компании,  в какой-то момент наступает эйфория, становится легко, весело, хочется говорить, что-то рассказывать, в голову приходят умные мысли. Именно в этот момент надо остановиться и больше не пить, а лучше и вовсе уйти прочь, но вместо этого начинаешь добавлять, мозги съезжают, и ладно,  если можно просто где-нибудь лечь и уснуть. Но, как правило, это невозможно, И наутро просыпаешься Бог весть где, рядом неизвестно с кем, а часто,  скрючившись,  валяешься на грязном полу, и не помнишь, что с тобой было вчера. Голова болит ужасающе, в глазах бегают зеленые точки, хочется пить,  но от воды становится только хуже. Так что лучше сразу же похмелиться. Но все было выпито накануне, и нужно тащиться на улицу и искать пиво по всему городу.  Идешь  на чистой силе воли. Благо если пиво находится быстро, а бывает так, что его по всему городу нет. Вот тогда и взвоешь, и будешь клясться себе, что больше никогда ни капли!...
– Может,  распишем, – вдруг предложил Андреев, – нас как раз четверо. А пиво можно пить и не отрываясь от дела.
Все с воодушевлением эту идею поддержали. Тем более что лещ был съеден, а пиво, как справедливо заметил Колян,  картам не помеха.
– Саня, давай по десять копеек, чего мелочиться, тебе все равно сегодня карта прет, – предложил Андреев.
Я легко согласился.
– Значит, по десять копеек за вист, ленинградка,  распасы прогрессирующие, висты на распасах  двойные, втемную играем, бомбим,  за безлапие тройные висты – скороговоркой объявил Андреев.
Если бы я был трезв,  то, скорее всего,  не стал бы играть на таких грабительских условиях, а тут, по пьяни,   я вообще прослушал, что там объявлял Андреев.
Мы начали играть. Мне сразу же пришла очень хорошая карта на мизер. Была только одна ловленная восьмерка. Но она ловилась только при одном единственном маловероятном раскладе.
– Мизер, – торжественно заявил я.
– Круто взялся, – с уважением пробормотал Рыжий. Он как раз был сдающим и в игре участие не принимал. Все отпаснулись. Рыжий открыл прикуп: там лежали два туза. У меня в глазах потемнело. Я потихонечку начал трезветь, и жестокие условия игры стали понемногу проникать в мое сознание. Я стал себя уверять, что карта у меня сильная и что плохой расклад маловероятен. Однако когда Гриша и Колян открыли свои карты, худшие мои опасения подтвердились.
– Ну что ж, Санек. Ты уж прости, карта у тебя прекрасная, но такой расклад, тебя полностью губит. Так что получай паровоз!
И мне привезли семь взяток!
Те, кто когда-либо играл в преферанс, знают, что семь взяток на мизере – это полный и бесповоротный крах. Отыграться в такой ситуации невозможно. И нужно после этого просто потихоньку доиграть до конца, а самое главное не лезть больше на рожон.
Но « БИТОЙ ЖОПЕ НЕЙМЕТСЯ». И я полез во все тяжкие. Я пытался отыграться – а это самое страшное и есть.
Я играл втемную, я вистовал там, где вистовать нельзя, и пасовал, где надо было вистовать, я еще сыграл несколько неудачных мизеров. Там где надо было играть шестерную, я пытался сыграть семерную, и естественно оставался без лапы. А то и без двух. Меня ловили и наказывали во всех моих играх. Гриша и Андреев играли как по нотам.  А Рыжий благоразумно играл потихоньку и в результате сыграл по нулям.
– Расписывай, – приказал Гриша Коляну.  Андреев стал быстро считать.
– Так. У Рыжего +230, у Андреева + 17390, у Гриши +12500, у Сани –30120.
В деньгах это: у Рыжего плюс 23 рубля, у меня плюс 1739 рублей, у Гриши плюс 1250 рублей и у Сани минус  ТРИ ТЫСЯЧИ ДВЕНАДЦАТЬ рублей. Так как сумма очень большая, то я прошу каждого из участников игры  проверить и подписать  итоги игры.
Рыжий  и Гриша,  не считая,  подписали бумагу. А я углубился в расчеты. Андреев мне помогал. Но и помогать тут было нечего: все цифры были правильными. Я трясущейся рукой подписал расчеты. В голове у меня стоял какой-то шум, я вдруг перестал соображать,  где я и что здесь делаю. Я вдруг оказался в пустоте. Все как будто бы отступили от меня на шаг. Это известно, все стараются держаться подальше от неудачников.
Мне казалось, что это сон. Точнее мне очень хотелось, чтобы это оказалось сном. Но я твердо знал, что никакой это не сон. И что я попал в настоящую беду.

Глава 3 Долг

Не помню, как я добрался домой. Возможно, меня услужливо посадили на такси. Да, так оно и было. Откуда-то из глухой ночи появилось такси. Меня заботливо посадили на заднее сиденье, кто-то произнес мой адрес (вот ведь удивительно, а адрес-то откуда знают?), и  машина бросилась в  черный пустой город. Только мигали желтые светофоры. Мне хотелось так лететь  и лететь в ночи. И никуда и никогда не приезжать. Когда едешь по ночному городу, все видишь и воспринимаешь по-другому. Причем, так происходит в любом (большом!) городе. Так было потом и в Москве, в Сочи, в Ленинграде, в Париже, в Праге. Все большие города очень похожи. Днем они кажутся красивыми, гостеприимными, деловыми, культурными и аккуратными. Но ночь все меняет. Шарм и блеск исчезает. Вы оказываетесь в каменном лабиринте, населенном монстрами. Первое, что бросается в глаза – это пустынность, и одновременно плотная заселенность особенными людьми. Как в сказке откуда-то появляются  ночные обитатели города. Это рокеры, наркоманы, проститутки, таксисты, пьяные, избитые женщины,  гомики, кавказцы (только группами!), и молодежь, молодежь, молодежь  (самых причудливых видов и типажей), иностранцы (или в ресторан или из ресторана, и все строго по делу. Хотя, они приучаются пить очень быстро и с огромным удовольствием), маньяки, патрульные менты  (но от них исходит еще большая угроза). Ты быстро понимаешь, что они  тоже вышли на ночную охоту, и ты для них точно такая же дичь, как и для  ночной шпаны, всем нужны твои бабки и твоя кровь. Ночью город превращается в огромную помойку, мусор летает по воздуху, лежит кучами где угодно. Преграждает тебе дорогу. Среди гнилостных куч вдруг ты видишь лежащего человека: мертвый? – но обычно оказывается, что  живой, просто спит. И тут главное – не останавливаться, ни к кому не проявлять ни участия, ни интереса. Остановился, ввязался в любой разговор – все: пропал. Обязательно влипнешь в историю. Изобьют, ограбят, если вовремя не смоешься. Впрочем, убежать нетрудно, никто особо за тобой бежать не будет: дождутся следующего дурака…
Домой я появился часам к четырем утра. Естественно, все уже давно спали. Мама, конечно,  проснулась.
– Там в кастрюле суп. Разогревай и ешь.
После чего легла спать. Есть я не хотел. А вместо этого, пошарившись в кладовке, я нашел бутылку армянского коньяка. Хмель у меня давно уже выветрился, а душевное состояние требовало новых возлияний. Я налил себе полстакана и с удовольствием выпил. Коньяк был чрезвычайно хорошим. Им  нас снабжал один папин знакомый кореец из Чимкента. Жил он с некоторых пор в Свердловске. Быстро разбогател, торгуя всем подряд. Ну,  сначала,  конечно, луком. Это чисто корейская культура. Отец  (великий идеалист!) всегда говорил мне:
– Лук могут выращивать только корейцы. Ведь это какой титанический труд – прополка каждой луковки. Нужно колоссальное терпение. Попробуй  поработай в поле: в жаре, в пыли, весь согнутый – и так целый день! А корейцы - это великие труженики!
Сам, правда, он предпочитал работать в Университете заведующим кафедрой истории. Лук он видел только в магазине, а  луковое поле - только в глубоком детстве. Физическим трудом отец не занимался, носил щегольские костюмы, любил веселую компанию и красивых женщин. Если надо было выбрать куда пойти: в Оперу или в ресторан, то сначала шел в Оперу, а уж после в ресторан…
Сам же я общался с корейцами, которые этим луком торговали. Но те ничего не выращивали. Это были торгаши в  самом чистом понимании этого слова. Если их можно причислить к труженикам, то только в том смысле, что торговля – это тоже очень большой труд. Я с этим не спорю, но это труд совсем другого рода. А в те Советские времена – эта форма деятельности скорее называлась спекуляцией. И когда обычные Советские труженики получали свою трудовую зарплату в размере 150 – 200 рублей, эти корейские труженики пересчитывали миллионы.
На государство эти люди никогда в своей жизни не работали. Свой долг Родине отдавали только службой в рядах вооруженных сил и точка.
Сейчас я понимаю, что это был самый правильный подход к жизни. Но прозреваешь всегда поздно и не вовремя…
Я еще выпил. Все со мной произошедшее  стало казаться нереальным, да и не особо важным. Я допил коньяк и успокоенный лег спать.
Проснулся я поздно, дома никого не было. Жутко болела голова с похмелья. Об учебе нечего было и думать. Я жадно выпил холодной  воды и уже намеревался пойти лечь, когда зазвенел телефон. Это был Колян, и ужасы прошедшего дня снова стали реальностью.
– Здорово, Саня! Как добрался вчера?
Я что-то невнятное пробормотал.
– Ты вчера капитально нарезался, пришлось тебя буквально запихивать в машину. Тут вот какое дело. Мне с утра Гриша позвонил:  интересовался, когда ты долг отдашь?
Меня стало натурально трясти:
–  Коля, я … Я … У меня нет таких денег. Я не могу их отдать.
– Да ладно ты. Не за один же день. Подумай хорошенько и завтра скажи, когда все отдашь.
– Ты меня не понял, Коля, я не могу отдать этих денег, у меня их нет, и найти я их не смогу.
– Саня! Я тебе как друг советую – найди деньги. Это очень серьезно. От карточных долгов просто так не отрекаются. Придумай  до завтра что-нибудь. Я сегодня  Гришу  просил за тебя, чтобы он тебе день дал на размышление. Но больше он терпеть не будет. У него тоже есть обязательства. Он уже за игру деньги наверх заслал.  Пойми, твои деньги уже в деле, они уже работают. Тебе просто надо исполнить свои обязательства и все.
– Но где мне их взять? – заорал я в трубку.
– А вот это, Санек, никого не волнует. Нет денег – не играй. А проиграл – плати. А ты как хотел? Если б можно было от долгов отрекаться, то началось бы черт знает что. Анархия! Жизнь бы перевернулась. Нет, брат. Карточный долг  – это святое. Кто такой долг не отдает, тот потом очень сильно жалеет. Я тебе по-дружески советую. Отдай деньги. Да и проблема-то в чем? Возьми у отца – он у тебя профессор, человек обеспеченный. Чего не сделаешь ради родного сына? А с Гришей  не шути. Он человек очень серьезный и долго с тобой чикаться не будет. Пугать тебя не хочу, но если будешь вести себя неправильно, то в один прекрасный момент могут найти тебя где-нибудь в лесу,  под снегом… Лет через пять. Так что без шуточек.
Ну,  все – пока. Завтра утром я тебе снова позвоню примерно в это же время. Будь дома обязательно, чтобы не наживать себе лишних головных болей.
Естественно, после такого разговорчика в Универ я не пошел, а вместо этого пошел в  гастроном, купил три бутылки портвейна «Агдам» по 0,7 литра и поехал в Университетскую общагу на Большакова. Быстро нашел знакомых (они в тот день тоже решили не ходить на занятия: очень устали после вчерашнего!), и веселье началось. Достаточно выпить два стакана портвейна, как жизнь полностью преображается. Проблемы уходят прочь (к сожалению – не навсегда, поутру они возвращаются с новой силой), жизнь проясняется и улучшается. И даже любовь прорывается в твое затуманенное сознание. В тот вечер я напился очень быстро. Впрочем, и пили мы, повинуясь видимо моему внутреннему ритму, очень быстро. Помню (сквозь уже нерегулярные проблески сознания), что вскоре компания увеличилась, появились водка и девушки. Водки было много, а девушек – не очень. Но это никого особенно не волновало. Потому что девушки никуда не денутся, а водки может не хватить (и не хватило, конечно же!). Потом сознание отключилось.
А после я с прояснившимся сознанием пошел  на дискотеку, проводившуюся здесь же в холле общежития. Там я познакомился  со смутно припоминаемой по Универу девицей по имени Татьяна, как оказалось журналисткой со второго курса. Мы стали с ней отплясывать (она тоже была в подпитии), а после как-то одновременно пошли к ней в комнату на пятый этаж. Последнее, что я помню – это удивленные глаза соседки моей новой подруги. Соседка уже лежала в постели в ночной сорочке и читала какую-то книжку. При виде нас, она покрепче укрылась одеялом, а потом и вовсе, бросив  читать,  отвернулась к стене. А мы с Таней наскоро раздевшись улеглись тоже. Я хотел все закончить по-быстрому, но моя новая подружка сильно распалилась и не давала мне уснуть. А все требовала еще и еще. При этом она  истерично стонала, извивалась и повизгивала, так что несчастная соседка непрерывно ворочалась, и, я думаю, так и не смогла уснуть. Пока мы окончательно не угомонились.


Глава 4 Девушки

Утром я обнаружил себя в незнакомой комнате, лежащим рядом с незнакомой женщиной. Из окна виднелся блеклый свет очень раннего утра. Все в комнате спали. Было довольно жарко,  и целомудренная соседка сбросила во сне с себя одеяло и спала,  широко расставив ноги, причем ночнушка ее задралась, обнажив ее девичьи прелести. Мне было ужасно плохо, но вид  спавшей девушки в такой эротической позе возбудил у меня могучее желание. Недолго думая я тихонько выскользнул из-под одеяла Танюхи и  пройдя пару шагов остановился перед соседкой в нерешительности. Та словно почувствовав что-то, вдруг застонала и раздвинула ноги еще шире, так,  что ее влагалище открылось. Этого я уже вытерпеть не смог. Я осторожно лег на соседку сверху, сильно дрожа, и с большим удовольствием  бедную девушку трахнул. Та не только не сопротивлялась, но даже и не проснулась. Что меня несколько озадачило.
«Да  и к лучшему».
Я,  окончив свое приятнейшее   дело, тихонечко встал с терпеливой соседки и вернулся на исходную позицию – в кровать Танюшки. После чего,  облегченный, сладко уснул, и проспал часов до одиннадцати.
– Вставай, лежебока, –  смеясь,  разбудила меня моя новая подруга, – уже две пары проспал.
– А где твоя соседка?
– Ушла уже давно на лекции, а что?
– Да так. Хотел просто извиниться за вчерашнее. В смысле, что я вчера был изрядно пьян. Она, кстати, не жаловалась на меня? – задал я осторожненько наводящий вопрос.
– Да нормально, она девочка спокойная, и скандалов не закатывает.
– А как ее зовут?
– Эльза Грюнвальд. Она немка из Казахстана. Ты, конечно,  ничего вчера не видел, но она чрезвычайно красивая девушка. Но очень скромненькая, и не ****ует. Все принца ждет из сказочки. Да учится как ненормальная. Наверно всю библиотеку перечитала. А вообще умница конечно же редкостная (прозвучало это как « тварь редкостная!»).
Мы с Татьяной попили чаю с какими-то вчерашними остатками. Потом ей снова захотелось. Что в ней очень привлекало – это искренность всех жизненных проявлений. Ела она с аппетитом, а не ковырялась в еде как многие девушки, считающие, что манерность – это главная женская добродетель. И если ей хотелось потрахаться, то она тоже особо не стеснялась. Тем более сейчас мы оказались по-настоящему одни. Так что Танюша показала себя во всей красе, и  замучила меня так, что я в конце концов упал   весь мокрый, обессиленный, очень счастливый и опустошенный. После таких интенсивных упражнений мы с моей  новой возлюбленной мгновенно уснули и проспали так до вечера…
Проснулись мы  от того,  что внезапно включился верхний свет. Это оказалась соседка Тани.
– Ой, ребята, извините, я не знала, что вы здесь. Я и забыла, что сама вас закрыла утром на ключ!
Эльза деликатно отводила глаза, пока мы поспешно укрывались скомканной простыней, при этом  весело хихикая.
– Вы  хоть что-нибудь ели, Робинзоны? – ласково осведомилась сердобольная Эльза. И тут же стала доставать из авоськи  продукты.
– Да, пожрать просто необходимо. Молодец, Элька, не дала умереть с голоду! – заявила Таня и рывком выскочила из постели. Голая и очень красивая. (Что она, чертовка, прекрасно осознавала.) Эльза слегка покраснела, глядя на выкрутасы подруги. Та же не торопясь облачилась в коротенький  халатец  и стала ловко делать бутерброды с докторской колбасой.
– Мужику надо дать пожрать в первую очередь, а то он умрет, – провозгласила Таня и поднесла мне прямо в постель тарелку с бутербродами и огурец.  Эльза поставила  чайник. Тут же между подругами завязался пустой разговор: что нового в Универе, кто был, а кто не был на лекциях. Потом речь плавно перескочила на финские сапоги, за которые спекулянт просит 80 рублей, но что эти сапоги безусловно стоят этих денег, так что придется отписать родителям письмецо.
– Ну не ходить же голой! – в конце концов был подведен итог обсуждения сапог.
Я же молча  и  очень быстро съел все, что мне было принесено, и совершенно не наелся. Одновременно я украдкой поглядывал на Эльзу. Это была высокая белокурая девушка с ангельским лицом. Мне она очень нравилась, в ней была какая-то несуетливость и спокойствие. На нас она смотрела без раздражения, во всяком случае она этого не показывала (а ведь мы явно не давали ей спать всю ночь).
Мне же было интересно узнать, неужели ночью она действительно ничего не почувствовала, или просто не стала поднимать скандал. По ее лицу невозможно было ничего  прочесть, мне она вежливо улыбалась, без всякого подтекста,  разговаривала  о пустяках, много смеялась и подтрунивала над Татьяной. Но совершенно беззлобно. Мне было очень хорошо и уютно в этой внезапно обретенной компании, но, пожалуй, надо было откланиваться.
– Танюша, мне надо идти, – неуверенно произнес я, хотя идти как раз мне совершенно не хотелось.
– Сашулечка, – взмолилась Таня, – ну, пожалуйста, не уходи, ну останься. Да и темно уже. А вдруг на тебя нападут и побьют еще! Знаешь как по ночам неспокойно!
– Так ведь еще и не ночь.
– Саша, не уходи, – вмешалась  внезапно Эльза. И вдруг в глазах ее что-то блеснуло, и я точно понял, что предрассветное приключение она очень хорошо помнит и дает мне понять об этом. – Действительно уже поздно. А мне вы нисколько не мешаете. У меня очень крепкая нервная система!
При последних словах она не выдержала и громко рассмеялась, а вслед за ней и мы с Таней, уж больно вышло смешно.
Мы начали пить чай с пирожными. После чая я потихоньку натянул на себя трусы под простыней. Потом, когда Эльза вышла куда-то, быстро оделся  и  вышел в общажный коридор. Вечерняя жизнь  общежития стала потихоньку разгораться. Из-за дверей раздавались песни под гитару, смех, магнитофонный рев. Просачивался сигаретный дым. Жизнь бурлила, и ей не мешало отсутствие денег и убогий общежитский интерьер.
 Веселье вообще сопутствует молодости, а не деньгам и комфорту.
Уходит молодость, глядишь, потихоньку исчезает и веселье.
Умывшись  в туалете, я вернулся к своим девочкам в комнату. Девочки во время моего отсутствия где-то раздобыли бутылку портвейна и  нетерпеливо ждали меня.
Я ловко откупорил бутылку и разлил портвейн по стаканам.
– Ну, за вас, девчонки! За то, что не дали мне пропасть!
– Не дали пропасть, а просто дали, – ввернула развязная Таня, при этом Эльза покраснела,  но,  благо, Таня этого не заметила.
Мы выпили, потом с удовольствием закурили. Завязалась привычная беседа о литературе. И как-то по внезапному согласию заговорили о Ремарке. Это, без сомнения, был кумир молодежи. Я мог прочитать его роман за один день.  Да, собственно, и все читали так же. Потому что на следующий день роман надо было отдавать владельцу. А там уже была целая очередь страждущих… 
Так я впервые прочитал «Три товарища».
Потом, уже став значительно старше, я понял, что прочитал всего Ремарка очень вовремя – до 30 лет. Здесь было все, что требовали наши юные души: ужасы войны, боевое товарищество, романтическая любовь и трагический финал.
Девчонки с восторгом обсуждали «Три товарища», я же, снисходительно соглашаясь, тем не менее на первое место ставил «Черный обелиск». Тема продажи надгробий и вообще работы на кладбище была мне близка. Я знал, что Шитиков через каких-то знакомых устроился  подрабатывать на Широкореченском кладбище: копать могилы. Когда мы оказывались в одной компании, он рассказывал удивительные по своему цинизму истории. Причем делал он это намеренно: это был его специальный метод по обработке девушек. Он нагнетал жути, а рассказчик он был отменный, и одновременно наблюдал за девушками, кто как реагирует. Ну а дальше уже выбирал. Обычно самую впечатлительную. Дело к ночи, девушка, напуганная кладбищенскими историями, боится идти одна, но тут находится рыцарь, готовый отразить любые угрозы мира. То есть Шитиков. Когда они уходили из гостей, мы с Андреевым переглядывались – боевой ас Шитиков одерживает очередную победу и может рисовать еще одну звездочку на свой фюзеляж. Частенько в одной компании собирались и жертвы Шитиковской любвеобильности. Их выдавали иронические гримасы и одновременно ревнивые взгляды на будущих жертв. А Шитиков, в этом смысле человек крайне жестокосердный, не обращая внимания на бывших пассий, отрабатывал свою безотказную методику на очередных невинных овечках.
Мог ли он тогда знать, что и сам ляжет на Широкореченском?...
Потом к нам на огонек заглянула какая-то компания, но так  же быстро и откланялась. Нам было и так хорошо.
– А не сходить ли нам потанцевать, – внезапно предложила Эльза.
– Элька, на тебя это не похоже! – закричала Татьяна, – так что, Сашуля, надо идти. Если Элька решила идти на танцы – то отказывать никак нельзя.
Мы спустились вниз, на первый этаж. Студенческая дискотека была в полном разгаре. Громко орал магнитофон, и толпа молодых людей энергично плясала. Мы тоже присоединились к танцующим.

Глава 5 Дискотека

Дискотека шла уже давно, и поэтому под конец пошли медленные композиции (медляки),  чтобы девушки и юноши могли на законном основании пообниматься. (Нельзя игнорировать сексуальную природу танца – так говорил классик. Кажется,  Довлатов).
– Дамы приглашают кавалеров! – возвестил диск-жокей,  Серега Чернов, студент 4-го курса журфака.  С ним мы неоднократно напивались. Отличался он крайней агрессивностью в подпитии и одновременно глухими  провалами  памяти. Так что обычно на следующий день мы  ему подробно рассказывали, где и как он дрался, чем повергали  в общем-то мирного человека в абсолютное смятение.
Эльза взяла меня за руку и церемонно произнесла:
– Разрешите вас пригласить, Александр!
Заиграла Hotel California – прекрасный медляк, тем более  что он очень длинный.
 Я обнял Эльзу, и она податливо придвинулась. Мы стояли очень близко. Вдруг у меня  встал член, и сквозь штаны буквально уткнулся в бедро девушки. Мне стало неловко и, видимо, я покраснел. У меня даже  закололо кожу от смущения. Эльза это заметила, хоть и было темно,  и очень ласково прошептала мне в ухо:
– Боже, какие мы  стеснительные! Видимо, мы смелые только в предрассветные часы!
Я вздрогнул:
– Так ты не спала?
– Сашенька, а разве можно в этот момент спать? Просто я не хотела тебя пугать и ставить в неловкое положение. Вдруг бы ты испугался  и убежал?
Эльза рассмеялась.  Я сгорал от стыда.
– Все было очень хорошо, милый, так что не переживай. Я сама тебя соблазнила. Вы с Танькой так трахались, что я никак не могла заснуть,  Кровать скрипит, того и гляди развалится, Танька вся исстоналась, ты пыхтишь как бульдог. В общем – цирк. И в конце концов мне  так захотелось, что просто нет сил. Поэтому когда ты под утро проснулся,  я   уже тебя  ждала. Благо, ты правильно меня понял.
Песня отзвучала, а мы все стояли обнявшись.
– Эй, голубки, – с легким раздражением окликнула нас Татьяна, –  танцы уже закончились.
– Утром ты мой! – шепнула мне напоследок Эльза.
– Ну,  все исшептались, – проворчала Таня, – пошли лучше спать, а то завтра первой парой история КПСС: никак нельзя прогуливать.
 Мы молча поднялись в свою комнату. Я покурил в коридоре, пока девушки готовились ко сну. Эля меня просто потрясла.
«А с другой стороны, – подумал  я, – ты ее трахнул и думаешь, что она ничего не почувствовала? Надо же быть таким идиотом! Но какая она красавица!»
Дверь приоткрылась, и я услышал манерный Танюхин голос:
– Сашуля! Можешь заходить! Мы уже легли. Смотри, не перепутай кровати!
« Вот ведь язва!»
Я зашел в темную комнату. Пришлось идти на ощупь.
– Я здесь, – громко прошептала Таня.
И оказалась права, потому что неосознанно я двинулся   влево, к кровати Эли.
– Иду, – отозвался я и направился в нужном  направлении, к Тане.
Я быстренько разделся и лег в узенькую кровать. Татьяна сразу же меня обняла и стала целовать и нежно гладить.
– Говори, негодник, о чем говорил с Элькой ? – зашептала Татьяна.
Вместо ответа я  обнял ее и стал целовать…   Больше Татьяна говорить не могла, а только постанывала. Кровать скрипела нещадно и ходила ходуном, но  меня теперь это совсем не смущало: все равно Эля не спит.
А потом и вовсе стало все равно: красный туман окутал меня, дикая сладострастная боль захватила полностью, и я, выплескивая из себя поток, закричал во весь голос, никого и ничего не стесняясь. Татьяна прижала мою голову к своей груди и стала  шептать мне:
– Ну что ты, милый, все хорошо… ты мой милый, ты такой хороший, я так тебя люблю…
Меня била дрожь, липкий едкий пот покрыл всего меня.
Татьяна взяла большое полотенце и стала меня заботливо вытирать: полностью с ног до головы. Я потихоньку успокоился и тут же  растворился во сне…
В тот же самый предрассветный час, что и накануне, я внезапно пробудился и посмотрел на соседнюю кровать. Эля спокойно смотрела на меня в темноте, и мне отчего-то стало страшно.
– Иди ко мне, – одними губами, беззвучно  шепнула она и протянула  ко мне руку.
Я осторожно встал и в два легких шага очутился  рядом с Элей. Панцирная кровать предательски заскрипела. Эля  нежно, но настойчиво уложила меня  на спину, и оказалась сверху. Я лежал усталый и опустошенный. Эля тихонько гладила меня, потом приникла ко мне и стала легонько целовать. Сначала совсем  нежно и невесомо, а потом все более страстно и глубоко. Мне было приятно лежать недвижимо и позволять Эльзе самой управляться со мной. Внезапно непереносимое желание наполнило меня. Эльза почувствовала это и осторожно оседлала меня. Я вздрогнул, опасаясь боли (от непрерывных упражнений  у меня все порядочно натерлось и довольно сильно саднило), но ощутил, как его обволокло  самое дорогое  и сладостное на свете желе, которое нельзя купить ни за какие деньги. Я хотел начать двигаться, но Эльза прижала меня к кровати, приказывая не шевелиться, а потом стала медленно извиваться, то почти освободившись, то захватывая и как бы  заглатывая меня  внутрь себя. Ничего похожего я не испытывал в своей  жизни никогда. Я почувствовал  нарастающую тянущую боль – блаженство. Сознание мое то уплывало куда-то, то снова возвращалось, и я с восторгом смотрел на прекрасное тело женщины, дрожащее от сладострастия. Вдруг Эльза замерла, вся как-то напряглась, выгнулась и страшно по-звериному застонала. Меня как будто бы сжала невидимая очень сильная рука. Я почувствовал  боль и одновременно томление: я хотел,  чтобы Эльза продолжала. Она, словно почувствовав мое желание, стала потихоньку двигаться вверх-вниз, все быстрее и быстрее, а потом просто насаживаясь на меня со всей силы. Я обезумел от  дикой боли и желания, которое стало непереносимым. И в то же время мне не хотелось кончать, чтобы наслаждаться Эльзой еще и еще. Но  внезапно страшная судорога скрутила меня, изо рта моего вырвался какой-то мучительный  вой. Я  тонул в бесконечной, бешеной волне . Возможно,  в такие моменты и надо умирать…
Я лежал неподвижно и не мог даже повернуть головы. Эльза лежала рядом, положив голову ко мне на грудь. Стояла удивительная тишина.
Я услышал, как за стеной задребезжал будильник. Значит, наступило утро нового дня.
Надо было вставать и наконец-то пойти куда-нибудь: или в Универ или домой, но вместо  этого я  уснул. И проспал, как оказалось,  чуть ли не до самого вечера.

Глава 6 Подруги

Сквозь приятную дремоту перед окончательным пробуждением я расслышал голоса Тани и Эльзы.
– Сука ты все-таки, Элька! Ну зачем ты моего мальчика увела? А еще подруга называешься!
– Да он сам ко мне полез! Я вообще спала. А он на меня навалился - я и пошевелиться не успела. Мне что, караул кричать что ли? Насилуют, помогите! Так надо было поступить?
– Врешь ты все. Сама этого хотела, вот и подманила мальчишку. А сегодня ночью вы тут как в зверинце орали: тоже он на тебя спящую залез? Я же видела,  как вы на дискотеке обо всем договорились. Что я слепая,  по-твоему?
Эльза помолчала, а потом миролюбиво произнесла:
– Да брось ты, Танюшка! Не хватает нам  только с тобой разругаться из-за этого мальчика. Сашуле  мы скоро надоедим  со своей любовью, и он куда-нибудь исчезнет. А нам с тобой в этой комнате еще три года жить!
– Элька, тебе легко говорить,  а мне он знаешь, как нравится. Я,  похоже, вообще в него влюбилась.
– Я может тоже в него влюбилась, – спокойно сказала Эльза. (Я замер и почти перестал дышать), – ну и что с того? Такие мальчики не про нас. Он кто? Профессорский сынок. А мы кто? Простые колхозницы из глухой провинции. Вот и думай – пара  ли мы ему? Он проснется и пойдет к себе домой под мамочкино крылышко, а мы здесь будем  еще три года друг на друга любоваться, а потом, если здесь не сумеем остаться, то вернемся обратно в родной колхоз за свиньями говно убирать!
Я услышал, как кто-то из девочек начал всхлипывать.
– Да ладно тебе, Танька. Найдешь еще себе принца на белой лошадке.
И тут все мое напряженное подслушивание вылилось в то, что я оглушительно рыгнул,  и мы все одновременно стали истерически ржать.
– Ах,  ты,  свиненыш! Так ты подслушиваешь девичьи разговоры! Это тебе так даром не пройдет!
И с этими словами девушки бросились ко мне и стали меня щекотить и ласкать и целовать. Так что в результате мы сплелись в один переплетенный клубок тел. И уже чьи-то руки  меня обхватили, и чьи-то губы ласкали … В результате Танюшка очень ловко сделала  мне минет, в то время как Эльза со мной целовалась.
Это было неописуемое блаженство. Когда я в очередной раз закричал,  из-за стенки явственно послышалось: «Да вы достали уже! Может, хватит? От ваших воплей уже в ушах звенит!», а потом в стену стали стучать, впрочем, не очень агрессивно.
– Надо из него все выкачать, чтобы он на других девок не смотрел, – с шутливой суровостью предложила Эльза, и глаза ее в сгущающемся сумраке как-то особенно сверкнули. У меня от ее слов мороз пошел по коже, но Эльза засмеялась, и все обратилось в шутку.
Девочки быстро соорудили ужин. Пришлось некоторые продукты занимать у соседей, которые, кстати, стучали в стенку, но в силу общажной солидарности поделились едой  без всяких разговоров. И более того заявились сами с бутылкой портвейна. Это были девушки-старшекурсницы с истфака. Я разлил портвейн по стаканам, и мы выпили за знакомство. Вновь прибывшие девочки, Оля и Люда, довольно бесцеремонно меня рассматривали. Как некую диковину. Видимо, наши страстные крики произвели на них впечатление. Глаза их блестели и,  казалось бы, щупали меня. Мне даже стало неудобно от их пристальных взглядов.
– Может, хватит пялиться, – наконец довольно грубо урезонила их Татьяна, –  да и вообще нам надо к лекциям готовиться.
– Ладно, идем уже, –  произнесла Люда, а Оля добавила:
– Вы по какому предмету к лекциям готовитесь:   по скоростному траху?
После этих слов соседки, громко рассмеявшись,  выскочили за дверь.
– Стервы! –  вдогонку крикнула им Таня.
– Комнату проветри, мочалка! Все спермой провоняло! – донеслось из-за закрывающейся двери вместе со взрывами хохота.
– Завидуете, так прямо и скажите, – не осталась в долгу и Татьяна.
На этом словесная дуэль была завершена. Я чувствовал себя куском тухлого мяса, из-за которого грызутся бродячие собаки. А впрочем,  меня мучил такой жуткий голод, что было не до сантиментов, и я по-простому сожрал все, что было на столе. После еды меня немедленно потянуло в сон, и я кое-как раздевшись (а впрочем, я и одет был кое-как), упал в Татьянину кровать и немедленно уснул…
– Понимаешь, Танька, мир устроен совершенно несправедливо. Существует  и по сей день многоженство. Но как ты  это себе представляешь? Вот например, мы с тобой  ублажили нашего Сашулечку, а он взял и уснул. А нам остается только  лечь каждой в свою постельку и мучиться до утра.
 Но нас с тобой только двое, и мы ему не жены, так что он и не обязан нас обеих удовлетворять.  А что же делать настоящему многоженцу? У него наверно надо становиться в очередь. К тому же,  Танька,  ведь мужик не способен трахаться каждый день. То есть иногда он хочет немного отдохнуть, попить пива с друзьями, посмотреть футбол или просто  целый день проваляться на диванчике с книжечкой. А женам его что в это время делать? Налево не пойдешь: кругом евнухи караулят. Правда, по новой версии они трахались именно с евнухами.
– Нет, Элька, им резали  под самый  корешок… Это я где-то слышала. Так что засовывать было нечего.
– Ну и что? А руки, а язык?
– Да, но зачем им это: ведь евнухам же не хотелось!
– Я думаю, что все-таки хотелось. А тем более приятно отомстить хозяину и трахнуть его жену, хотя бы и пальцем!
– Тебе, Элька,  надо диссертацию написать об этом: вон ты как хорошо разбираешься!
– А вот придет время и напишу. При Совке, конечно, это невозможно, но ничего вечного не бывает. Так что пока подождем.
– Пока Советская власть не закончится?

Глава 7  О свиньях

Подруги громко расхохотались, а я сделал вид, что все равно не проснулся.
– Так вот, Танюшка! Правильный порядок жизни, когда у женщины не один муж, и не три, и не десять. А два!
– Элька, ты совсем свихнулась. Ты для начала хотя бы одного найди, а потом уж и о втором задумывайся.
– Танька, ты не поняла: я говорю, что женщина должна иметь двух мужей одновременно.
– Чудачка ты, Элька . Тут и одного-то не удержишь, а ты про двоих.
– Плохо держишь, значит.  Вот ты же из деревни?
– Как и ты.
– А я и не отрекаюсь. Свиней держала?
– Ну,  допустим.
– А заметила, что свиней всегда держат парами?  Не по одному поросенку, а по два. Если ты возьмешь одного поросенка, он у тебя сдуреет.  Натурально свихнется, хоть ты его закорми. Да и кому приятно жить в сарае и гадить  на свою лежанку?  Нужно, чтобы была компания, причем компания такого же пола. Понимаешь, им нужно общение. Мужчины очень похожи на свиней. Причем я говорю не в ругательном тоне. Они по природе похожи на свиней. Они едят все подряд, любят валяться в грязи. Они очень злобные, но в то же время им нужны сообщники во всех их гнусностях. А когда они набьют свою утробу,  они хотят совокупляться. При этом желательно  никуда для этого не ходить, а чтобы им приносили  все прямо в постельку. Так вот, иметь двух мужей – это то же самое, что и держать двух свиней. Единственное условие: раз ты их хозяйка, то заботься и содержи своих кабанчиков. В тепле, в сытости, в неге, в чистоте (при всей их немытости, они очень любят быть чистенькими!), и обязательно давай им по первому их требованию.  Но сама не навяливайся. Когда ты требуешь от них ласк, они чувствуют, что ими помыкают, и начинают сопротивляться. А сопротивление у них означает куда-нибудь смыться – но не в чисто поле, а просто к другой хозяйке.  Никогда не требуй от кабанов любви.  Этим словом ты их пугаешь. Это все равно  что подходить к кабану с ножом. Кабан пугается и начинает визжать – он всегда чует свою смерть. Так и с любовью. Кабан иногда хочет совокупляться. Не надо ему отказывать. Вот и весь секрет. Когда он выплеснет свое детородное вещество, он ляжет спать. Для кабана это физиологическая процедура. А вы лезете к нему со своими чувствами! И кабану нужно заниматься этим почаще, тогда он сможет прожить подольше. Но долго жить ему тоже невозможно – кабанов нужно резать на мясо. Поэтому инстинкт смерти толкает их на постоянный риск: они летят по встречной полосе, они непрерывно ссорятся и  дерутся друг с другом, наконец у них всегда есть война – их любимая игрушка. Поэтому они всегда спешат: ведь завтра, возможно, придет смерть.
Я приоткрыл глаза и увидел, как Эльза с усмешкой смотрит на меня. Я поспешно  сделал вид, что я сплю, а Эльза как ни в чем не бывало продолжила свою ужасную речь:
– А когда они станут вялыми, забей старых кабанов и заведи парочку новых. И не бойся, что у них вонючее мясо: ведь его не обязательно есть!
Татьяна смотрела на Эльзу со страхом:
– Элька, ты серьезно? Скажи, что шутишь. А то как-то страшновато.
Эльза отвернулась от Татьяны и снова, усмехаясь, посмотрела на меня:
– Конечно, шучу! Это так: просто бредни юной психопатки! Сашулечка! Вставай, милый, пора пить чай!..
Потом мы снова пили чай и разговаривали о литературе.
– У меня есть совершенно потрясная книга, – с заговорщицким видом произнесла  Эльза, – такого вы никогда не читали.
Мы с Танюшкой недоверчиво переглянулись. Эля пошла к своей тумбочке и достала оттуда очень толстую книгу и протянула ее мне.
Я взглянул на название: Карлос  Кастанеда.
– Первый раз слышу, – совершенно искренне сказал я.
– Я тоже, – подтвердила и Татьяна.
– Вы  о многом  на свете не слышали, но это ничего не значит, правильно?
Книга мне чем-то понравилась:  возможно,  потому что она была очень толстой. Это был первый  том знаменитой эпопеи о Дон Хуане, впоследствии я прочитал все девять томов.
– Полный  улет, Сашулечка, только не вздумай повторять. Там очень страшные методики, – предупредила напоследок Эльза.
Как-то незаметно прошел еще один день. Мне было очень хорошо в новой компании. И мне не хотелось никуда уходить. Перед тем как лечь спать, я, по уже заведенному ритуалу, пошел в коридор покурить. А девочки в это время обычно ложились в кровати и выключали свет. Так же было и в этот раз.
Я зашел в темную комнату. Быстро и уже привычно разделся и пошел в сторону Танюшкиной кровати. И тут очень больно ударился о железный край кровати.
– Тань, ты зачем кровать выдвинула к центру, – недовольно прошептал я и начал укладываться.
Две кровати оказались сдвинуты вместе…
Четыре жадные женские руки схватили меня, и два ненасытных женщины  обвили  мое молодое радостное тело.
Я хотел что-то сказать. Но уже целовался с кем-то очень горячо, другие губы щекотили  мне низ живота. Я плыл в волне женской нежности и хотел плыть так всегда. Мне захотелось так сильно, что, казалось,  сейчас у меня все от напряжения лопнет.  Но в этот момент на меня  нанизалось  горячее сладостное тело и стало все быстрее и быстрее скакать вверх и вниз.
– Только не кончай в нее, а то на меня у тебя сил не хватит, – услышал я  еле слышный голос Эльзы.  А пальцы ее стали меня щипать и царапать: я понял, что она меня отвлекает от  сладострастных ощущений. Татьяна прыгала на мне как ненормальная, она была в почти бессознательном состоянии, и непрерывно стонала. Потом она внезапно остановилась и пронзительно завизжала, я почувствовал ее внутренние конвульсии, нарастающие волнообразно.
Потом она обессиленно повалилась на меня и стала страстно шептать: «Сашенька,  Боже.  Как я тебя люблю!»
Чьи-то руки мягко столкнули Татьяну с меня.
– Сашулечка,-  тихонько позвал меня Эльзин голос, – я тебя заждалась.
И ее рука мягко, но настойчиво  потянула меня. Татьяна перевалилась через меня и  легла ничком, а я подполз к Эльзе.  Я совершенно обессилел. Но рука ее волокла  меня настойчивее, и я неизвестно как оказался на Эльзе.
Эльза прильнула к моим губам. От ее тела  шел  вызывающий нестерпимое желание аромат молодой, красивой и очень возбужденной женщины. Я со стоном вошел в нее. Все чувства мои настолько обострились, что, казалось, я чувствую каждый извив ее  разгоряченного тела. Вдруг резкая испарина стала выходить из меня, силы стали покидать меня. Эльза почувствовав это,  стала нежно гладить меня, и я потихоньку пришел в себя. Огромная энергия,  скопившаяся во мне требовала выхода. Я почувствовал, что сделался огромным. Я увидел Элю далеко внизу, как если бы смотрел на нее с потолка.
Я двигался все быстрей и быстрей.
Вдруг Эльза закричала и стала  извиваться, словно пытаясь от меня уползти. Но в то же время еще сильнее насаживаясь на меня. Это сумасшествие  продолжалось бесконечно. (Так мне показалось.) У меня был такой сильный оргазм, что я  увидел, как  черные крылья смерти развернулись надо мной. В глазах у меня помутилось,  и я провалился в забытье…
Проснулся я очень поздно: это было ясно,  потому что вся комната была залита горячим дневным солнцем. Девушек  дома не было. На столе, заваленной остатками  наших вчерашних посиделок, лежала записка.

                «Сашенька! (было написано каллиграфическим почерком)
Я (зачеркнуто) Мы побежали на уроки. Я хотела тебя разбудить. Но ты так сладко спал. Целую тебя и люблю тебя сильно-сильно.
                Твоя Танюшка»
Далее шла приписка, сделанная совсем другой рукой. Почерк был энергичный  и очень  небрежный.

«Сашуля!
Милый мой мальчик! Это не мое дело, конечно. Но у тебя, возможно, есть какие-то дела. Но главное: наверное, твои родители очень волнуются! Ведь тебя нет дома уже несколько дней!
Уладь все свои дела, а потом обязательно приходи – я тебя очень жду.
                Твоя  Эля.
P.S.   Когда пойдешь,  закрой дверь на ключ. И ключ отнеси на вахту. Только не забудь!»

Безусловно, Эльза была права. Я исчез на несколько дней из общего течения жизни. И хотя я так поступал достаточно регулярно, но все равно чувствовал свою вину перед родителями. При этом домой мне идти совершенно не хотелось.
Я не торопясь оделся, закрыл комнату и вышел на улицу. Солнечный свет поразил меня. Оказывается, за несколько дней сознательного заключения,  я отвык от солнечных лучей, да  и от свежего воздуха – тоже.
У меня даже замутилось в голове. К тому же  я немного опьянел от свежего воздуха.
Я сел на трамвай и поехал домой.

Глава 8 Привет от Гриши

– Санек, братишка! А мы уже заждались тебя. А тебя все нет и нет. Мы уже стали волноваться.
Меня плотно обступили трое очень крепких парней.
– Давайте отойдем в сторонку, чтобы никому не мешать, -  тихо сказал  один из них, видимо, старший.
Меня  жестко подхватили под руки и потащили  за мусорные баки.
– Деньги принес? – теперь уже грубо и с напором спросил старший из бойцов.
– У меня нет денег, – дрожащим голосом произнес я. И в ту же секунду незаметный и страшный удар свалил меня с ног.  Одновременно меня несколько раз ударили ногами в живот и по спине. На этом избиение прекратилось.
Я лежал, закрыв  лицо руками, и весь дрожал от страха перед новыми ударами.
– Завтра чтоб деньги были, понял? А то пожалеешь!
Я весь сжался, но больше меня никто не бил.
Прозвучали шаги удаляющихся людей. Я приоткрыл глаза: рядом со мной никого не было. Левый глаз совершенно не видел, из носа сильно шла кровь, губы распухли. И кажется,  еще мне выбили передний зуб.
Я, шатаясь, поднялся на свой этаж. Алексей открыл мне дверь.  Похоже, мой вид совсем его не испугал. Родителей дома не было.
– Кто это тебя? – спросил Леха.
Я молча прошел мимо него в ванную, заперся  и  стал осторожно смывать кровь с лица. Немного приведя себя в порядок, я сел на край  ванны  и задумался. Что делать дальше я не знал. Выхода никакого не предвиделось.
«Я попал, и попал капитально. Карточный долг мне не простят, и  что дальше со мной будет,  я  себе хорошо представляю».
Тут впервые мелькнула мыслишка о самоубийстве. Но как? Из фильмов и  книг  я знал,  что обычно главный герой стреляет себе в висок из пистолета.  Но где взять пистолет? ...  Повеситься? Но подыхать в петле, от удушья (потом только я узнал, что при повешении человек умирает не от удушья, а от перелома шейных позвонков). Вены перерезать, лежа в горячей ванне? Вот это ближе к делу. Я включил воду и пошел на кухню за ножом.
– Я  сейчас буду лежать в ванне, так что если тебе надо в туалет, то иди сейчас, а то потом я запрусь, - предупредил я брата.
На кухне я стал раздумывать, какой лучше взять нож для этого дела. Все они показались мне тупыми. Потом я вспомнил, что дома у нас есть медицинский скальпель. Откуда он взялся никто не знал, да и какая разница?
Я взял скальпель  и, спрятав его в карман, вернулся обратно, заперся и лег в ванну. Воды набралось совсем немного, так что я довольно сильно замерз. Потом стало теплее. А затем уж совсем горячо, и очень хорошо.  Я лежал в  горячей воде, и блаженная истома охватила меня. Я стал засыпать хорошим сном очень сильно уставшего человека. Сквозь сон я услышал звонок в нашу дверь и смутные голоса.
– Саша пришел? (это взволнованный голос мамы).
Леха что-то невнятное ответил. Мама уже из дальней комнаты что-то раздраженно  выговаривала.
– Каманадара, –  примирительно где-то совсем рядом произнес отец .
Родители частенько дома разговаривали по-корейски между собой. Особенно когда хотели что-то скрыть от нас с братом. Но Леха в результате корейский язык выучил. А я так и остался в неведении. Но здесь я понял: « Да ладно, чего уж там». Отцу явно не хотелось раздувать конфликт. Пришел человек домой, и, слава Богу. И снова я услышал раздраженную мамину интонацию.
Я лежал в ванне  и изо всех сил прислушивался к разговору в квартире, но так как все переместились, видимо, на кухню, то уже ничего слышно не было. Спать  дальше мне расхотелось. О резании вен я уже и не думал. Пора было наконец выйти из воды и пойти сдаваться. Но как попросить денег? А главное ведь не дадут! Не дадут ни копейки! В этом я совершенно не сомневался.
Я вылез из ванны,  тщательно и не торопясь вытерся, облачился в толстый махровый халат и пошел на кухню…
– Господи, что с тобой?
Мама стала суетливо сооружать примочку на мой заплывший глаз, а  я тут же на ходу сочинил какую-то малоправдоподобную историю про хулиганов,  избивающих несчастных студентов.
– И вообще меня избивали за то,  что я не русский, – добавил я в расчете на жалость.
– Но они же тебя били не четверо суток, – хмуро произнес отец.
На это мне ответить было нечего.
– Да я просто задержался у друзей, так вышло. А позвонить я не мог, потому что там  не было телефона.
– То есть в том районе, где живут твои друзья, в радиусе нескольких километров нет ни одного телефона? –  ядовито осведомился отец.
– Каманадара, – снова прозвучало волшебное слово. На этот раз из уст мамы  Конфликт временно был улажен.
– Давайте-ка ужинать, – предложила мама, и в доме воцарился недолговечный мир.
Сейчас, когда я сам давно уже отец, я понимаю, как это обидно,  когда твои дети совершенно не ценят всех твоих усилий и жертв ради них. Но так как это всеобщий закон, то надо смириться. Для детей родители это только источник комфорта – что тут поделаешь?  Я помню, что  очень рано  мне захотелось освободиться от опеки родителей и жить отдельной, независимой жизнью.  Собственно, это и было причиной всех наших конфликтов. Дети хотят жить независимо, но не хотят обеспечивать свою независимость. Жизнеобеспечением должны заниматься родители. Говорят, на Западе дети рано начинают зарабатывать себе деньги и поэтому легче встраиваются во взрослую жизнь. А наши дети до старости остаются детьми и неспособны жить самостоятельно.
Но наверно суть в другом: как только дети станут полностью самостоятельными, мы уже им будем не нужны. И все…
Я с большим удовольствием поужинал. Тем более что с девочками хорошо в постели, но  их общажный быт  сильно достает: много алкоголя, есть нечего, много людей на малом пространстве, туалет на этаже, а душ работает один раз в неделю. Можно потерпеть несколько дней, но не больше. А потом домой: отмыться, отъесться, отоспаться,-   а уж  после этого можно снова  искать приключения.
Больше никто меня вопросами не донимал, и я с облегчением отправился  в свою комнату. Леша заглянул было ко мне, но я его отшил.
Мыслей о самоубийстве у меня больше не возникало, но мрачные раздумья с новой силой нахлынули на меня. Снова и снова я размышлял о том, где добыть денег. Но ни одного вразумительного решения я не обнаружил. В результате тягостных размышлений я решил на крайний случай обратиться к отцу.
« В конце концов: что ему дороже – я или деньги?»
После этого я  окончательно успокоился…

Глава 9 Уговор

– Поехали, – тихо  с угрозой сказал  вчерашний истязатель. Те же двое сопровождали его.
– Никуда я не поеду!
-Не базлай, а то вон видишь,   граждане пугаются!
Перед моим лицом  с тихим щелчком раскрылся нож-кнопарь.
– Поехали, тебя ждут.
Я безропотно подчинился. Вид ножа подействовал на меня гипнотически. Я почти физически почувствовал, как узкое блестящее лезвие легко войдет в мой живот. Как брызнет красная кровь и будут вываливаться кишки (или не будут? ведь рана будет не резаная, а колотая!).
Мы сели в машину и поехали куда-то на окраину города. По дороге все молчали. Я сидел на заднем сиденье, стиснутый с двух сторон…
– А вот и наш Санек! – Гриша расцвел в улыбке и даже сделал движение, как будто бы собирается меня обнять, но вместо этого быстро и жестко ударил меня по печени. Я переломился пополам  и непременно упал бы на пол, но  меня подхватили под руки мои новые конвоиры.
– Деньги принес,  падло? А? Отвечай, когда спрашивают!
– У меня нет денег, – снова  повторил я, и еще раз получил, теперь уже сзади, по почкам.  Несмотря на боль и унижение от побоев, я заметил, что сегодня меня ни разу не ударили по лицу.
– Ладно, хватит, – раздался голос Гриши. – Послушай, Саня, вот ты говоришь, что у тебя нет денег. Но ведь у тебя есть папа. А для него 3000 – не Бог весть,  какая сумма. Попроси папашу, скажи,  что проиграл в карты три штуки, и что  выхода  у тебя нет. Ну что для папы важнее: родной сын или несчастные деньги? А не можешь попросить,  просто скажи моим ребятам пароль  от сигнализации. Они войдут, возьмут  потихоньку деньги, заметь, не обворуют, а просто заберут МОИ деньги. И все.
– Соглашайся, Санек. По-другому у тебя не выйдет, – увещевал меня и Рыжий, который тоже оказался здесь.
– Нет,- неожиданно твердо сказал я. – Лучше убивайте, но я не могу обворовать собственного отца.
И весь сжался от страха неминуемой смерти.
Но ударов не последовало, наоборот сначала Гриша, а  потом и все остальные стали смеяться.
– Молодец, Санек! Признаться не ожидал от тебя такой смелости. Правильно сказал: родителей не продавай. Давай-ка присаживайся к столу,  да поговорим.
Один из мучителей  быстро организовал парочку бутылок водки и  закусить. В частности там были белые маринованные грибы с лучком и  подсолнечным маслом, большое блюдо с холодцом, домашнее сало с розовыми прожилками мяса, очень хорошо проперченное, с чесночными вставками,  соленые крепенькие огурцы и две запеченные курицы, уже остывшие,  но тем не менее чрезвычайно вкусные. Гриша разлил  ледяную водку по стаканам.
– Будем здоровы! – кратко провозгласил Гриша, и мы все выпили.
Я весь не в себе от только что пережитого кошмара, не просто выпил, а выпил с упоением: так хорошо она (водочка) пошла. И огурчиком ее! А потом жареную куриную ляжку с огромным ломтем хлеба!  Ах, как вкусно естся только что ожившему человеку, как вкусна жизнь, а мы (ослы!) так мало  ценим ее, так мало наслаждаемся ею, так вечно всем недовольны. А как все просто: рюмочка, да хорошенько закусить, да потом  поваляться, а можно и не одному, а с какой-нибудь девочкой!  Разве много надо человеку? Но как мы все усложняем!
– Пацаны,  дайте нам с Саней перетолковать, – попросил Гриша своих сообщников, но это прозвучало как приказ.
Головорезы  тут же исчезли. Впоследствии я понял, что меня просто развели как лоха. ( Но я и был лохом!)
– Саня! Ты мой друг, но в картах свои законы. Проиграл – надо заплатить. Иначе можно головы лишиться.
– Ты же знаешь, у меня нет денег, – снова повторил я.
– Верно, – согласился Гриша, – денег у тебя нет. Но ты можешь их заработать.
– Но где? Я ведь всего лишь недоучившийся студент!
– Саня! Зарабатывание  денег и уровень образования – это разные вещи! Так что  не беспокойся. А по поводу работы … У меня для тебя есть работенка. Сделаешь все как надо – расплатишься со мной и еще останешься с наваром.
Гриша внимательно посмотрел на меня.
Выхода у меня все равно не было:
– А что надо будет делать?
– Есть один человек. Шалва Каладзе, подпольный миллионер, король икры. Так  вот, Шалва скоро приезжает к нам в город, чтобы найти оптовика  по икре: старого  недавно повязали. И у Шалвы остановился сбыт.  Представляешь, рыба ловится, потрошится, икра засаливается, складируется, а сдавать  некому! Тут поневоле побежишь искать. Но весь бизнес Шалвы подпольный, по нему самому тюрьма плачет, так что довериться некому, вот и приходится все делать самому. Я знаю человека, с которым Шалва приехал окончательно договариваться. Человек  деловой, так что у Шалвы со сбытом все будет хорошо. Шалва, наверно, уже потирает руки, перспективы открываются еще более хорошие, чем раньше. Но кроме дела, (а дело уже практически решено!) Шалва любит еще и шпилить (играть в карты). Он очень хороший игрок. Память феноменальная! Если бы вовремя пошел по этой дорожке, то вышел бы  из него великий игрок. Но он не  стал каталой, а поэтому я его разведу и обыграю.    А ты мне в этом поможешь.
Общий смысл очень простой: ты будешь изображать  бригадира торговцев арбузами. Настоящий бригадир будет всегда с тобой рядом в роли твоего заместителя. Я тебя с ним скоро познакомлю. Зовут его Слава Ким. Он тоже кореец, нормальный человек, у нас с ним свои дела. Я его попросил  подыграть мне,  так что он в курсе. Живет в Ташкенте, а на сезон каждый год приезжает  в наш город и все лето живет здесь в гостинице «Свердловск».  В ней же  поселишься и ты. Каждый день вечером будешь сидеть со своей бригадой внизу  в ресторане. Знакомство с Шалвой мы тебе организуем сами. Тебе ничего изображать не надо будет. Твоя роль - быть богатым балбесом, за  которого все делают другие люди, и  у которого одна проблема: как потратить ежедневно прибывающие деньги. А тем более все знают, что южные корейцы все поголовно игроки, и игроки очень азартные. Так что Шалва захочет тебя по-легкому обуть. По тебе сразу видно, что ты лох. (Я весь стал красный от стыда.) А Шалва – очень жадный и не сможет пройти мимо лежащих на дороге денег.   Увидишь – он сам тебе предложит сыграть. В преферанс, как известно,  вдвоем не играют. Вот я  и окажусь случайным постояльцем, типа  командировочного инженеришки из провинции, жаждущим столичной жизни.  Я  отучился два курса в нашей железке, а тем более, сам знаешь,  отдыхал на Байкало-Амурской железнодорожной магистрали долгих пять лет. Так что железнодорожная тематика мне близка. Мы сядем играть. Все будет по-честному. Мы тебя обыграем. Я останусь при своих, а Шалва обует тебя на пять штук.  Не бойся, деньги для проигрыша я тебе дам. Тебе даже не придется притворяться. Играй в свою силу. Шалва очень сильный игрок, так что вдвоем мы тебя раскатаем. Я вот буду сдерживать себя, играть строго от обороны. Шалва почувствует вкус крови, распалится, захочет продолжения. И ты в этот момент плавно срулишь, изображая обиду и возмущение от того, что тебя обыграли. Мы останемся вдвоем. А для двоих тоже есть игра – терц. Шалва будет думать, что он сильнее играет, чем я, поэтому …
– Понятно.  А он не догадается, когда ты его обыграешь, что я  твой сообщник?
– Врать не буду. Может быть. Но! Во-первых, тебе деваться некуда. Во-вторых, ты еще недельку поживешь после игры в гостинице, никуда не скрываясь, чтобы не было подозрений.  Ну и, наконец,  Шалва все-таки в нашем городе чужой. А на меня наехать не позволят. Шалве скажут, чтобы не рыпался, и что игра была честной. Так что не дрейфь – с тобой ничего плохого не произойдет. И никто тебя прессовать не будет. Вот так. А сейчас ты мне должен сказать свое решение.
– А если я откажусь?
– Ты повторяешься, Санек. Тогда завтра принеси три штуки. А не принесешь: я тебя отдам в рабство какому-нибудь торгашу с юга. Рабы всегда нужны.
– Хорошо. Допустим, я согласен. Но что будет с моим  долгом, и сколько я смогу заработать?
– Вот это деловой разговор. Я планирую взять у Шалвы миллион рублей.
У  меня застучала кровь в голове: про такие деньги я даже не слышал, что они существуют.
– А тебе, Санек, за хлопоты, я отдаю два процента. От миллиона. То есть  двадцать тысяч рублей. Из этих денег ты отдаешь мне долг и оплачиваешь все расходы по проживанию.
– Согласен,  но без  оплаты расходов.
Гриша рассмеялся:
– Ну,  ты наглец! Хорошо, расходы за мой счет.  Договорились?
– Договорились.
Гриша разлил водку по стаканам, мы чокнулись и выпили.  Гриша протянул мне руку. А я протянул  свою – потную и дрожащую.
– Не дрейфь, - снова проговорил Гриша. – Все будет тип-топ.

Глава 10 Корейцы

– Знакомьтесь. Это Слава, а это Санек.
Вообще  обычно корейцы довольно мелкие (по сравнению с русскими), но этот Слава, видимо, решил доказать всем остальным  нациям, что корейцы – тоже великий народ (в смысле роста). Было в нем где-то 190 см и весу килограмм 120. При этом  в нем не чувствовалось жира, и вообще Слава излучал какую-то звериную силу и свирепость.
Он слегка пожал мне руку. Я невольно обратил внимание на его запястья: широкие, мощные.
– Между прочим, Слава чемпион  Узбекистана по вольной борьбе, – перехватив мой взгляд, прокомментировал Гриша.
– Это было давно, – улыбнулся Слава, и я почувствовал, что, пожалуй, все будет хорошо: с таким напарником не пропадешь. Потом я много повидал в своей жизни всяческих бандитов, но Слава выделялся из этого довольно однообразного ряда. Возможно, просто дело было в том, что он тоже был корейцем. Если это действительно так, то принцип этнической преступности становится мне ясен.
– Поселишься в соседнем со Славой номере, – инструктировал меня Гриша,- вечером съездим к одному барыге,  подберешь себе какой-нибудь прикид поприличней, а то вид у тебя … (Гриша помялся)… не тот. Придется здесь пожить на время операции, во всяком случае, ночевать надо в гостинице. Дома придумай что-нибудь, чтобы предки кипеж не поднимали.
Из всей бригады только Слава живет в гостинице, остальные ребята ночуют в съемной квартире недалеко отсюда. Твой номер будет еще круче, чем у Славы, чтобы Шалва поверил, что ты настоящий хозяин дела. Единственная просьба –  сильно в разговоры не вдавайся. Поменьше болтай, если тебе что-нибудь надо,  всегда обращайся к Славе. Он своим ребятам только мигнет, и они все организуют…
Раньше я бывал в этой гостинице только в ресторане. Иногда мы ходили туда с родителями, когда я еще был маленький. Мы там обедали. Платили за обед рублей пять. (Спиртное мы не брали, разве что иногда отец заказывал себе пару бутылочек пива). По вечерам, естественно,  мы туда не совались. Вечером там гуляли многочисленные деловые люди из Средней Азии и Кавказа. Так что рядовому горожанину лучше было там не появляться. Да и что там делать какому-нибудь простому человеку с окладом в 200 рублей в месяц, когда здесь эти же двести рублей тратились за один вечер?
А меня всегда манила роскошь (как мне казалось) этой показной жизни. Один швейцар с вечно брюзгливым лицом чего стоил! Потом я узнал, что его лицо точно отражает количество чаевых, которые ему подаешь. Так что какое-то время  (пока я изображал великого арбузного деятеля) мне он улыбался прямо-таки лучезарно. А после, когда я как-то появился там снова в качестве бедного студента, этот же самый швейцар снова явил мне свое обыкновенное брюзгливое выражение. Удивительные это люди – швейцары. При Советской власти в рестораны было не прорваться. Это сейчас захотел ты куда-нибудь пойти, да и пошел. А раньше! На входе стоит швейцар (Швейк) и никого не пускает, а на двери всегда вывеска - МЕСТ НЕТ. При этом сквозь огромные стекла окон все прекрасно видят, что ресторан практически пуст. Вопрос проникновения в заветное место решается просто: надо просто дать швейку трояк. (А бывает и больше!). И все. Двери перед вами услужливо открываются, и уже любезный гардеробщик норовит стянуть с вас пальто. А стянув, вопросительно, да и с укоризной смотрит на вас: все ясно - надо подать гривенник.
Дальше любезный, но очень точно оценивающий ваши финансы метрдотель (метр) проводит вас к столику. Причем, скорее всего вам достанется плохой столик где-нибудь в углу или около кухни, или недалеко от туалета. Или наоборот прямо перед эстрадой, так что когда начнут играть местные лабухи, то вам уже невозможно будет ни есть, ни разговаривать…
Я вживаюсь в роль.
– Александр Сергеевич! Наше вам почтение! – швейцар услужливо распахивает передо мной стеклянные тугие  гостиничные двери.
 Палыч (так зовут швейцара) хорошо понимает правила игры: он увидел мой внезапный взлет, но, хорошо зная жизнь, не задумывается, почему этот парнишка так внезапно возвысился. А просто принимает это как данность. А, соответственно, выказывает мне максимальное уважение. Он хорошо и давно знает Славу Кима, теперь он видит, как Слава явно передал бразды правления мне. Значит, теперь я, Александр Сергеевич, главный, значит для меня максимум уважения. Все очень просто.
Члены Славиной бригады тоже ничего не могут понять. Но Славин авторитет настолько велик, что никто не удивляется и не задает лишних вопросов. Тем более по уговору, я не лезу в дела бригады и ни при каких обстоятельствах не имею права отдавать приказы Славиным людям.  Зато сам Слава всем видом показывает, что я его босс.
Целый день все работают.  Отгружают арбузы мелким оптовикам на 4-ой овощебазе и разгружают вновь прибывшие фуры.  Иногда приходит железнодорожная секция: 4 вагона-рефрижератора+ 1 вагон посередине с холодильником и купе для проводников. Фура привозит 20 тонн, а секция – 120. 
Я иногда хожу в Универ на лекции, но чаще толкусь рядом со Славой на овощебазе. Меня увлекает процесс торговли арбузами. Слава  очень хороший организатор: все члены бригады знают каждый свой маневр.
 Работа начинается  в 6  утра. И так каждый день. Выходных во время арбузного сезона не существуют. Опять-таки,  зачем выходные, когда сезон закончится в сентябре, а следующий  начнется  только в следующем июне?
Я прихожу как и все к 5-30. Пьем чай, треплемся,  курим. Слава первым делом проверяет наличие карщиков.  Карщик (водитель автопогрузчика) – человек, без которого весь производственный процесс полностью останавливается. Дело в том, что арбузы после разгрузки укладываются в огромные железные сетки-ящики. В каждой такой сетке примерно по 300 килограмм арбузов. Сетки ставятся одна на другую, вплоть до четырех. Так что вручную  ничего сделать нельзя. Только при помощи автопогрузчика. Но погрузчиком управляет человек. И человек этот – карщик.
Я впервые в жизни столкнулся с этой удивительной породой людей. На нашем складе  трудилось два карщика: Витька и  Иваныч.  Витька - белобрысый невысокий парнишка , лет 25,  чрезвычайно разговорчивый и живой, Иваныч – мужчина неопределенного возраста, крайне  изможденный, весь в татуировках, мрачный и видящий жизнь исключительно в черном свете. Объединяет этих двух крайне разных людей одно: они никогда не бывают трезвыми. Пьяные они всегда. Другое дело, что в просто пьяном состоянии они могут работать, и даже очень виртуозно. Но иногда они превышают норму – и работать не могут совсем. Тогда работа останавливается на всем складе.
– Неужели вся деятельность склада могут зависеть от двух алкашей? Почему их не уволить и взять нормальных работников?
Я не могу себе  представить, почему все мирятся с выходками этих пьяниц. Слава только мрачно отмахивается от меня, но,  в конце концов,  раздраженно отвечает:
– А кто  работать-то будет?
– Взять других, – невнятно бормочу я.
– Иди и возьми, – злобно советует Слава, – нет никого. Никто не хочет здесь работать.
– Но почему? –  недоумеваю я.
– Карщик зарабатывает 120 рублей. Премий ему не положено –производственного плана же нет. Что работай, что бездельничай – зарплата одна и та же. А при этом работы невпроворот:  каждый день надо разгружать сотни тонн груза. Выдержать такой ритм нормальный человек не может. Дизеля старые, копоть и гарь ужасающие, рев неимоверный. Тем более кары периодически ломаются, а чинить их должны все те же самые карщики – и все за ту же самую зарплату. В 6 утра начинаешь работать и иногда работаешь до 8 вечера. Твоя кара за это время никогда не выключается, потому что если ее заглушить, то она уже может не завестись. Будешь ты работать на такой работе?
Я отрицательно качаю головой.
– Но зачем тогда они сами здесь работают? – недоумеваю я.
Слава смеется:
– А зачем люди работают? Чтобы зарабатывать! Все его деньги – это халтура. Например, приходит секция. Ее надо разгрузить. Кто будет разгружать?
Я пожал плечами:
– Наверно, работники овощебазы.
– А им это надо? Это не их работа. Это работа карщика.
– Ну,  вот пусть он и разгружает!
– А он где-нибудь заныкается и спит там в жопу пьяный.
Я пожал плечами:
– Тогда  не знаю…
Слава усмехнулся:
– А секция стоит под разгрузкой, а время идет. А на овощебазе не ты один со своей сраной секцией. А времени у тебя  на отгрузку  хрен да маленько!
– Да не томи ты, Славка! Решаешь же ты это каждый день!
– Конечно, решаю, Саня. Берешь карщика за шкварник,  садишь его за кару и обещаешь ему 100 рублей за секцию. И все. Карщик  продирает глаза и начинает пахать. Полтора часа – и секция разгружена. Карщик получает свои честно заработанные 100 рублей, ты выгружаешь свой товар, машинист выгоняет пустую секцию из тупика и подгоняет следующую. А ее тоже нужно разгружать!
Мне стало смешно – так легко заработать 100 рублей! Это классно!
– Вот они и спиваются, – продолжил Слава, –  за день он может накалымить штуку. И что дальше? Только бухать по-черному. А с утра снова  за работу. Так они на своей родной базе и живут.

Глава 11 Подставные

– Слева от эстрады трое  кавказцев, – шепнул мне Слава, – молодой в белом костюме – это и есть Каладзе.
– А мне что делать-то? – не разжимая губ, спросил я.
– Особо  ничего. Сиди, отдыхай, выпей. Потом, как лабухи заиграют, возьмешь  наших телок в обнимку и будешь там с ними у эстрады танцевать. Да хватай их понемножку, чтобы у грузина слюнки потекли. Понял?
Я слегка кивнул.
Слава налил мне полфужера водки:
– Глотни, а то у тебя вид чересчур напряженный.
Я судорожно  выпил. Пить водку из фужера очень неудобно, так что часть содержимого пролилась мне на джинсы.
– Икрой закусывай, – усмехнувшись, предложил Слава, – дальневосточная. Только привезли.
Я зачерпнул полную столовую ложку черной  икры из пол-литровой банки, которую  Слава поставил передо мной. Черную икру я ел во второй раз в жизни.
Первый раз это был маленький бутербродик в буфете Большого Театра.  Мы чудом купили два билета на «Жизель» с рук. Наш поезд уходил в 2 ночи, и мама решила  показать мне Большой театр.
Мы выстояли огромную очередь в буфете, и нам еле хватило. Точнее нам достался последний бутерброд с черной икрой  и  два бутерброда с твердокопченой колбасой. Мама отдала бутерброды  мне, а сама просто попила чай с сахаром. Икра мне очень понравилась. Собственно, я вообще был очарован блеском театра, спектаклем (танцевала сама Максимова!), ну и богатством буфета, конечно. В нашем Оперном отродясь икры не бывало…
 Теперь передо мной стояла целая банка. Я почувствовал только, что жую что-то скользкое и соленое. И невкусное. Точнее, совсем никакое. Икра в таких количествах совершенно не впечатляет.
Внезапно заиграл ресторанный оркестр. Все пространство немедленно заполнилось особенным ресторанным звучанием: размытым и оглушительно громким.
– Бери телок и иди! – закричал мне в ухо Слава.
Я поднялся  и, покачнувшись, подошел к Марине  и Лене. Те, увидев, что я направляюсь к ним, немедленно поднялись и,  улыбаясь,  подошли ко мне.
Я искренне обнял их молодые упругие тела, и мы бодро отправились к эстраде. На грузинов я не смотрел, но скоро понял, что наши танцы попали в цель. Я и сам уже перестал волноваться. Тут и водка ударила в голову, и музыка, и доступные девушки…
Поэтому когда заиграло что-то медленное, я обнял обеих девушек и стал медленно кружиться с ними. В этот момент я забыл, что являюсь подсадной уткой и пытаюсь поймать ничего плохого мне не сделавшего грузина.
Когда музыканты сделали небольшой перерыв, мы возвратились к нашему столу.
– Молодец, – негромко похвалил меня Слава. – Хорошо изображали. Каладзе уже готов. После перерыва лабухи будут играть только медляки – мы с ними договорились. Каладзе подойдет к тебе и спросит разрешения потанцевать с телками. Ему скандал не нужен, и он будет все делать культурно. Просто кивни ему, мол, я не возражаю. И все. Дальше уже девочки сами разберутся.
Я вытер салфеткой лицо. Кто-то услужливо налил мне шампанского. Я жадно выпил  полный фужер и  закурил.
Снова заиграла музыка. Славка был прав: музыканты играли что-то лирическое. С удивлением я осознал, что это «Yesterday».
– Извини, дорогой, можно мне пригласить твою даму? – раздался внезапно голос за моей спиной. Я обернулся и увидел того грузина в белом костюме. Когда он подошел?
– Можно, – сказал я и отвернулся.
«Дурак ты, носатый. Сам в сеть идешь».
Каладзе уже что-то церемонно говорил Марине, а та в ответ радостно улыбалась. Спектакль шел строго по сценарию.  Мне стало тошно. Видимо,  Слава это  почувствовал и сказал:
– Давай-ка выпьем, пока они танцуют.
Передо мной появился графинчик с коньяком.
– Не раскисай только, – предупредил Слава, – сейчас выпьем, мои ребята тебя проводят в номер. Там ложись и отдыхай до завтра. Понимаешь меня?
Я кивнул. Слава протянул мне рюмку коньяка:
– Выпей и отправляйся.
Я послушно выпил и попытался встать. Кто-то подхватил меня под руки. Перед глазами у меня пошли круги, все закрутилось, и земля стала уходить из-под ног.
– Отведите его в номер, – услышал я Славин голос, – на спину не кладите, только на живот, а то  начнет блевать и захлебнется ненароком!

Глава 12 Похмелье

– Саня, просыпайся!
Я с трудом разлепил заплывшие гноем глаза. Слава, как всегда бодрый и  чисто выбритый, стоял рядом с моей кроватью.
– Давай, в душ, зубы чисти. Если хочешь опохмелиться, то все есть. (Он кивнул в сторону стола, где я увидел бутылку коньяка и несколько бутылок пива). Давай в темпе только, пора уже работать. Клиент уже скоро спустится в кабак завтракать, так что некогда разлеживаться. И когда ты успел вчера так нажраться? Я и глазом не успел моргнуть: вроде танцевать ты ушел полностью нормальный, а пришел уже никакой!
– Славка, будь добр, дай-ка мне  пивка!
– Лучше и не пробуй, я тебе как друг советую – накати сразу коньячку, полегчает  немедленно. Я тебе верно говорю.
Слава налил  полстакана  коньяка и  подал мне. Я беспрекословно все выпил. Почему-то я вспомнил свои многочисленные детские болезни, и соответственно многочисленные лекарства и микстуры, которые мне приходилось глотать.
– Теперь умывайся и  вперед! – скомандовал Слава.
Я послушно отправился в ванну. Вроде бы коньяк начал действовать: меня бросило в жар, однако  головная боль немного утихомирилась.
Я начал вспоминать начало вчерашнего вечера…
– А вот и наши девочки, – с неуловимой издевкой  произнес Слава.
Я оглянулся и обомлел. Белокурую  красивую девушку с неуловимо отталкивающим, порочным лицом я  видел впервые, однако вторую, кореянку, я знал даже очень хорошо.
Мы учились на одном факультете. Более того, мы были знакомы с детства. Наши родители  дружили (скорее, просто это было что-то вроде землячества). Так что частенько встречались. Когда мы  стали студентами,  нас стали тихонько,  вроде бы ненавязчиво,  сватать.
Мама мне иногда (вскользь) говорила:
– Мариночка Ким – ах какая красавица, да и умница – вон как хорошо учится, не то, что ты. И такая воспитанная, и из хорошей семьи. И такая скромная! А тем более  ее  папа вместе с нашим  в одном ученом совете заседают. Раскрой глаза, дурень, таких девушек поискать! А ты таскаешься  черт знает с кем!
– Мама, я тебя прошу – не лезь в мою жизнь, я сам разберусь, с кем мне таскаться,- обыкновенно отвечал я, и на этом сватанье заканчивалось.
Марина мне не то чтобы не нравилась, она действительно была очень симпатичной девушкой, но мне претило то, что такой важный вопрос стараются решить за меня. Поэтому я не очень-то искал сближения, хотя когда она приходила к нам в гости, меня начинали одолевать весьма сильные желания. Да и Марина, похоже, была не против. Но как-то не привелось. Тем более я самонадеянно думал, что Маринка никуда от меня не денется.
И вот ее привели  в качестве подстилки к какому-то  ворюге.
– Меня зовут Марина, - ровным голосом сказала Маринка, – а тебя как?
– Саша, - сдавленным голосом произнес я…
Потом уже на следующий день я спросил ее:
– Марина, как ты попала в эту клоаку?
– Так вышло, Сашка, лучше не спрашивай.
– Да нет уж, позволь! Все-таки ты в некотором роде  моя невеста. Так что изволь объясниться!
Как только я на нее прикрикнул,  Марина сразу же присмирела, и я увидел перед собой покорную корейскую  женщину.
– Папа попал Славке в долги.
– Да как же?
– Папа организовал корейское общество.
– А, ну да. Я что-то слышал.
– И под это дело заключил договор с  ташкентскими корейцами о поставке арбузов. Ты  же знаешь моего отца. Он  арбузы видел только в магазине. А заключил договор на поставку 1000 тонн! У него, видите ли, проснулось самосознание угнетенного народа! Ташкентские  же, когда сюда приехали подписывать договор, ничего не поняли. Они решили просто, что местную общину возглавляет уважаемый человек (ты знаешь, как на юге живут  университетские профессора!) и легко подписали договор поставки. Они же не знали, что за папой никто не стоит, и что все это общество – фикция!
Подписали  договор  о сотрудничестве, отметили это дело в ресторане и уехали. Папа, естественно, положил договор к себе в портфель и немедленно о нем забыл.  И тут  месяц назад нам вечером приносят телеграмму:
ВСТРЕЧАЙТЕ  СЕКЦИЮ №..... АРБУЗАМИ 120 ТОНН. ДЕНЬГИ ПРИСЫЛАЙТЕ НА СЧЕТ №......
                ИОСИФ ПАК
Это тот кореец, с которым папа ходил в ресторан.  А  денег знаешь,  сколько надо за секцию заслать? – 150 000 рублей! Папу чуть Кондратий не хватил  -  что делать? А арбузы уже оказывается,  не просто отправлены, а уже пришли. Более того уже на наше корейское общество наложили штрафники за то,  что секция не разгружается!  Ты же знаешь, как все строго на железной дороге. Папа в панике – что  делать неизвестно! Надо внести штраф в размере 4 000 рублей, забрать секцию, разгрузить ее на какой-то склад  и потом начать продавать арбузы. К кому обратиться, что делать? Короче, мы попали!
И тут появляется Славка Ким. Он,  видите ли,  решил приехать свататься. Видел меня пару раз и решил жениться – все-таки дочь уважаемого человека, профессора, да еще из России.  Повел папашу в ресторан. Видимо, там папа ему начал плакаться в жилетку насчет арбузов. А Славка этими арбузами торгует  чуть ли не всю сознательную жизнь. Но тут видит, лох вляпался в историю. Короче, карта сама в руки прет. Славка о сватовстве забывает, ну точнее не совсем так. Он папе предложил следующее: он вносит штраф на железную дорогу, берется реализовать все арбузы, расплатиться с Иосифом, а взамен просит только одно...
– Твоей руки?- спросил я.
– Как бы не так! Плохо ты южных знаешь! Он мягко так ставит папе условие: а за все хорошее, вы Владимир Петрович отдаете мне вашу дочь. Папа ему (Господи! Наивный!):  «Вы хотите на моей Мариночке жениться? Так я только за!» А Славка ему: «Нет, Владимир Петрович, жениться я пока не хочу, но Марину вы мне отдайте!» Папа сначала не мог поверить своим ушам:  «То есть как отдайте? В каком смысле?» «В самом прямом, Владимир Петрович!» Тут папа мой вспылил: «Да как вы смеете!» и прочь из ресторана. А Славка ему вслед: «Владимир Петрович, я вам завтра позвоню!» И позвонил. А папе уже до этого позвонил Иосиф Пак и поинтересовался, когда папа ему заплатит 150 000 рублей. И когда соответственно высылать следующую секцию. Папа что-то невнятное пробормотал, что вроде, ждите на неделе. Южанина этот ответ полностью удовлетворяет, и он кладет трубку. Папа на грани инфаркта, и тут звонит Славка: «Так как, Владимир Петрович?» Папа, хватаясь за сердце,  говорит: « Я согласен».  Тут же у него случается инфаркт.  Мама вызывает скорую, и папу увозят в больницу. Там его, слава Богу! приводят в чувство. Я к нему в больницу. А там уже Слава. Папа весь пунцовый мне объявляет, что я теперь себе не принадлежу, а становлюсь Славиной наложницей. Впрочем, папа не так сказал: «Доча, пойми меня, или ты идешь вместе со Славой, или меня посадят в тюрьму». Я в слезы, бьюсь в истерике, не могу понять, что происходит. Но выхода действительно нет. Папу я люблю и не могу его бросить в беде. И из больницы я ухожу вместе  со Славкой. И  теперь живу вместе с ним. Что он прикажет, то и делаю. Вот так. Сказал он вчера идти  с грузином, я и пошла.
– А может, ну его, Славку! Он же тебя не охраняет!
– Дурак ты, Сашка, папа ему расписку написал, что должен и на каких условиях. Так что если что не так – с папой разберутся. А я теперь, когда пожила со Славкой, знаю, что делают  с людьми за долги.
Марина замолчала. Я не знал, как ее утешить. Не  рассказывать же ей, что я вляпался  в такое же дерьмо!

Глава 13 Грузины

Мы спустились в  пустой ресторан.  Грузин  с Мариной  уже  сидели  за накрытым столом. Каладзе очень сильно запал на Марину, и все время проводил с ней. Видно было даже издалека, как маслянятся его глаза, когда он смотрит на свою девушку.
 Мы со Славой сели неподалеку.
– Принеси  пару пива и  чего-нибудь закусить, – быстро скомандовал Слава моментально появившемуся у нашего стола официанту. Тот немедленно исчез.
– Славка, хоть бы водки заказал, а то меня снова мутит!
– Обойдешься, – грубо ответил Слава.
Грузин тоже подозвал официанта и что-то ему сказал.
– Сейчас подгонит нам  коньяк, – усмехнулся Славка, -   а ты переживал.  Похмелишься на дармовщину!
К нам подошел наш официант с подносом, на котором стояла бутылка коньяка.
– Вон  тот (кивок в сторону грузина) человек просит принять эту бутылку коньяка в знак глубокого уважения, – скороговоркой  произнес официант.
Слава самодовольно улыбнулся.
– Кивни ему,  что ты оценил.
Я слегка поклонился грузину и, налив себе из преподнесенной бутылки, торжественно выпил. А Славка сделал знак, чтобы грузин подошел.  Тот  поднялся со своего места и проследовал к нашему столу.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – услужливо проговорил Слава. – Мы рады  познакомиться с вами.
– Георгий, – представился грузин и протянул мне руку.
– Александр, – ответил я.
Славка  уже разлил коньяк:
– Давайте за все хорошее!
Мы чокнулись и  выпили.
«Хороший коньяк! Однако ж  Славка постарался – чуть не полный фужер набузовал!»
– Давно из Грузии? – услышал я собственный развязный голос. – Что за страна! Чудо! Более  прекрасных мест и людей я не видел!
А при этом я вспомнил, как в Кутаиси  со мной приключилась одна история…
– Поезд №  … Батуми- Тбилиси прибыл на первую платформу. Стоянка 20 минут, - сообщил железнодорожный голос с очень сильным акцентом.
Я с удовольствием выпрыгнул  в душный южный вечер. Приятно было пройтись по платформе. Я вообще обожаю прогуливаться  вдоль поезда – запах железной дороги, незнакомые люди, спешащие к своим вагонам, суета, толчея. Узлы, чемоданы, рюкзаки. Разносчики еды и питья, громогласно предлагающие свой товар пассажирам. Сами пассажиры, в трико и майках. В шлепанцах на босу ногу, крепко держащие кошельки в кулаках. Покупающие все подряд, жующие, пьющие пиво, курящие.  Железнодорожные работники  в оранжевых жилетах бодро шагающие вдоль вагонов и  гулко стукающие молотками по колесным парам. А еще южная черная и мгновенно падающая ночь, наполненная сильными  цветочными запахами.  Все это создает необъяснимое вокзальное  очарование, понятное, правда, только заядлым железнодорожным путешественникам. (Каковым я с детства и был!)
– Эй, земляк! – услышал я  негромкий приветливый голос.
Я оглянулся.
Два улыбающихся грузина  смотрели на меня.
– Откуда ты, земляк?
– Из Свердловска, – ответил я.
–  А-а, знаем, –  сказал тот, что пониже ростом. А второй добавил:
– Нет, а сам откуда, какой нации будешь?
–  Я кореец.
– У-у! –  радостно закричал низенький, - так ты точно земляк! У меня в армии друг был кореец.
–  Ты из Ташкента? Ну, в смысле, родня твоя? –  допытывался второй, в особенной, чисто грузинской, плоской и очень широкой кепке.
– Нет, мои из Северного Казахстана. Курорт Боровое знаете?
–  Ну как не знать! - уверенно сообщил низенький, - я там отдыхал, красивые места. Сказочные!
 И на лице его изобразилась довольная улыбка.
– Надо это дело отметить, - сказал грузин в кепке, – пойдем, земеля, тут недалеко, чачи домашней выпьем. Ты теперь наш гость!
– Да, да, - с притворной обидой вторил и низенький, –  теперь нельзя отказываться! У нас так не принято. Мы же земляки!
И меня очень вежливо, но уже и очень настойчиво и твердо подхватили под руки и потянули в подземный переход, который был прямо напротив нашего вагона.
–  Эй, генацвале! – раздался вдруг чей-то голос. Мы все разом обернулись. Сзади стоял мой сосед по купе. Всю дорогу он непрерывно спал, и я видел только его свисающую со второй полки руку, всю  изрисованную татуировками.
– Отпустите парня. Куда это вы его тянете?
– Слушай, дорогой, это наш земляк, мы его в гости приглашаем. Будем вино пить, чачу пить, отдыхать, –  улыбаясь, но уже и с явным раздражением стал объяснять  покрытый кепкой.
– Спасибо, генацвале, но только в следующий раз, –  твердо заявил изрисованный сосед, –  Саня (как он мое имя узнал?), поезд трогается через пять минут.
Я попытался повернуть назад, но меня уже  очень крепко держали.
– Ты не слышишь, кацо? –  уже с угрозой повторил татуированный и сделал легкий танцующий шаг вперед. Грузины с неприкрытой злобой смотрели на внезапно объявившегося заступника. Я услышал тихий щелчок  раскрывшегося ножа.
– Слушай, дорогой. Зачем в чужие дела лезешь? Ты шел себе и иди дальше! –  покрытый кепкой  двинулся в сторону купейного соседа, слегка пряча правую руку за спиной.
– Эй, кацо, да ты не дрейфь, подходи ближе. Что там у тебя в руке? Нож? А не рановато ли раскрыл?   
Все это говорилось с непередаваемо издевательской интонацией, потом вдруг изрисованный заорал на грузина так, что тот явственно вздрогнул:
– Иди сюда, тварь!  Я тебе сейчас этим твоим пером всю жопу изрисую. Поэму тебе там напишу и выучить заставлю! Иди сюда, кому сказал!
–  Ты, русский, не в Москве! Здесь наша страна!
– Вашего здесь –  только понты беспредельные! Иди сюда, тебе говорят, что ты там жмешься, как девочка.
–  Я девочка? Ты кого девочкой назвал? –  завизжал длинный и резко пошел вперед, уже не пряча нож за спиной, а держа его лезвием вверх.
И тут низенький что-то пробурчал в спину  покрытому кепкой, и тот послушно пошел назад. Хотя все было сказано по-грузински, я внезапно точно понял слова низенького:
–  Не лезь, Гиви. Ты не видишь, что ли –  это серьезный человек, вор. И нам здесь ловить нечего. Пошли отсюда. Лучше разведем другого…
 Внезапно я почувствовал, что меня никто не держит, и я быстро подошел  к соседу.
Он подтолкнул меня рукой, чтобы я шел чуть впереди, и мы направились к нашему вагону. Грузины стояли на том же месте. Вообще последние несколько секунд прошли в абсолютном молчании.
–  Ты, парень, за собой-то следи. Тебя разводят, лапшу на уши вешают, а ты и ведешься. Сейчас бы завели в переход и грабанули.
–  Так они знакомые, земляки, –  неуверенно оправдывался я.
– Какие  еще земляки! – грубо прервал меня разрисованный, – Глаза открой. Ты этих тварей видишь в первый и последний раз в своей жизни! Земляки! Черви дождевые им земляки!
Чуть успокоившись, сосед добавил:
–  Саня! Послушай меня, я жизнь видел с разных сторон.  Не будь таким доверчивым. А то пошел с первыми встречными неизвестно куда, про поезд уже забыл,  лопатник сзади карман оттягивает - как у такого деньги не забрать?
Я шел весь красный от стыда…
– Так ты играешь в преферанс? – спросил Георгий, и глаза его загорелись, может,  сыграем партейку?
– Почему и нет, – как можно более равнодушно  сказал я, – надо только еще кого-нибудь  найти.
– А вот друг твой, – Георгий указал на Славку.
– Не, в преф он не играет. Да и вообще ему на работе играть запрещено.
– Э-э, жалость  какая, – протянул грузин.
– А вон сидит командировочный перед своей котлетой. Видно, что инженеришка, значит в преферанс точно играет, – лениво проговорил Славка, указывая  вилкой куда-то в сторону.
Я посмотрел в направлении вилки и увидел Гришу, сидящего в одиночестве перед скромненьким ужином. И без спиртного! (И это Гриша, который пил ежедневно и никогда не пьянел!)
– Я его уговорю, – самонадеянно сказал Георгий и, с шумом  отодвинув стул,  направился к Грише.
– Попалась рыбка, – тихонько, себе под нос  пробормотал Славка, – ну, Саня, пошло дело. Не забудь: играй в свою силу, никаких поддавков и всяких  там переглядываний. Играй сам за себя. Сможешь – выигрывай, выигрыш твой. Это Гриша твердо обещал…
– Знакомьтесь, это Гриша, он из Перми, приехал сюда в командировку!
К нашему столу подошел сияющий Георгий, слегка придерживая под локоть Гришу, смущенный вид которого явственно указывал на провинциала и потенциального лоха.
Мы пожали друг другу руку, я при этом  зевнул и нарочито отвернулся.
– Ну, за знакомство! – Славка щедро разлил коньяк.
– Где расположимся? – спросил Георгий, закусывая коньяк лимоном.
– У меня, к сожалению, нельзя, – робко сказал Гриша, – там сосед такой... нелюдимый.
– У меня в номере все поместимся, – небрежно проговорил я, – и не только мы, а еще можно и телок подогнать! (Тут Гриша метнул в  меня злобный взгляд). А хотя лучше мы сыграем, а телки и так никуда не денутся. ( Немедленно поправился я).
– Тогда по коням! – радостно воскликнул Георгий, и мы всей гурьбой  разом поднялись с мест.
– Заплати халдею за ужин, – приказал я Славке, и тот с притворным послушанием остался на месте…

Глава 13 Игра

– Хороший номер, – одобрил Георгий, – откровенно оглядываясь по сторонам. – Сколько сверху дал?
– Договорились, – неопределенно ответил я, но этот ответ полностью Георгия удовлетворил.
– Заказать может чего-нибудь выпить? – вспомнив Гришины наставления предложил я и грубовато спросил у Гриши, – горло-то прополощешь?
– Если можно – пива? – попросил Гриша и посмотрел на Георгия.
– Нормально, – одобрил Георгий, – пивка сейчас само то.
Я набрал номер коридорной:
– Света, солнышко, подгони мне дюжину пива и чего-нибудь закусить.
Коридорная явилась через 5 минут с пивом и большой тарелкой раков.
– Хорошо живешь, – одобрил Георгий и быстро откупорил три бутылки, – ну, что играть будем?
Гриша скромненько промолчал, а я махнул рукой неопределенно, вроде как – играй  что хочешь.
– Предлагаю тогда ленинградку, с брандерами, за безлапие висты тройные, повременка, вист –   1копеечка.
 Мы с Гришей кивнули. Судя  по жестоким условиям, грузин явно хотел отыграть деньги,  истраченные на ужин.
Я сдал карты. Гриша играл в свою силу, но только делал все чуть медленнее, чем обычно. Я вспомнил Славкины слова, сосредоточился и старался изо всех сил. Но уже скоро сыграл неудачный мизер, и игра была предрешена. Полчаса повременки пролетели незаметно, Георгий быстро подсчитал итоги:
– Саня, с тебя 15 рублей, у Гриши – плюс полтора, а  остальное – мне!
Я достал из кармана Гришины  деньги и небрежно расплатился.
– Может еще партейку? – предложил Георгий, и в глазах его блеснул азарт.
– Можно, – тихонько сказал Гриша, а я только пожал плечами.
– По копеечке – только время зря терять! Уж играть – так хотя бы по 10 копеек, а лучше по полтинничку.
Гриша как-то невнятно  что-то пробурчал, а я просто кивнул, одновременно делая из горлышка порядочный глоток пива. 
Я заметил, как Георгий быстро написал в центральном кружочке: 1 вист=50 копеек, но сделал вид, что не увидел подвоха. А ведь как раз именно сейчас пошла настоящая игра. По первым  раздачам Георгий быстро оценил силы игроков и понял, что меня можно обыграть легко (поэтому и зарядил во второй партии по полтинничку за вист), понял он и то, что Гриша – хороший игрок, но не инициативный, а скорее оборонительного плана, короче, идеальный подыгрывающий. Все явно складывалось очень удачно, и можно было выиграть уже реальные деньги.
Я тоже почувствовал, что Гришин план начал работать…
Я спустился в ресторан. Посетителей было уже немного, но Славка сидел все там же. Я подошел к нему. Славка вопросительно посмотрел на меня и  налил мне коньяка.
Я быстро выпил и отрапортовал:
– Меня обыграли на 5000. Я расплатился, а  Гриша с Георгием остались играть в терц.
– То есть он загорелся? ( Это про Георгия).
– Да. Как деньги увидел – все забыл. Так что теперь все дело в Грише.
– За это не волнуйся, – засмеялся Славка, – вопрос теперь только в одном, чтобы клиент не удрал после проигрыша, но тут уж мои ребята подстрахуют. Так что молодец, Санек, четко свою роль отыграл. Давай, наливай, кушай, отдыхай, а я пойду – поработаю. (И он сделал характерное борцовское движение, разминая  свои огромные кисти рук).
– Я уже все оплатил, так что кушай спокойно, – сказал он мне напоследок, – и еще – тут Марина тебя искала, дождись ее. Я сегодня в номере ночевать не буду, так что хата твоя.
И он легонько бросил мне ключ от своего номера с маленькой свинцовой грушей вместо брелока. Собственно, яснее не скажешь: «Отработал – пей, ешь, отдыхай. Девочку надо? Вот она – под боком. Хата, куда с ней прийти – свободна. Живи на полную!» Вроде все просто, но мне от этой простоты стало настолько паршиво, что я решил немедленно напиться, благо кредит у меня в этом гнусном заведении был неограниченный, а от лишней сотни Гриша не обеднеет.
«Обыграет сейчас очередного лоха. Причем, обыграет по-крупному, так что  бедолаге,  возможно,  только в петлю залезть. Ведь это сколько людей задействовано в комбинации, и всем надо отстегнуть. Даже и мне, может быть,  что-нибудь перепадет. А, впрочем, если простит долг – то и  хорошо. Да и вообще, что мне за дело  до этого грузина? Кто он мне – родственник, что ли? Плевать я на него хотел! Лично я его не обманывал, не подставлял. Прибыли с него не поимею. Так что остается только одно: напиться!»
– Сашка, привет!
Передо мной стояла улыбающаяся и вся цветущая Марина.
– Славка сказал, что ты тут меня специально дожидаешься! Вот я сразу же и примчалась!
У нее было настолько приподнятое настроение, что у меня не хватило совести ее разубеждать. Да и зачем? Не говорить же  ей, что это Славка  меня так поощряет за  хорошо сделанную работу.
– Жду, и уже давно! –  довольно-таки ворчливо сказал я.
– Я же не знала, – стала оправдываться Марина, – Славка мимо такой деловой прошел, куда-то очень спешил. Уже промчался  было, а потом, видно вспомнил и сказал про тебя…
Возможно, в этот момент я  впал в странное полудремотное состояние. Я увидел гостиничный номер. Но не тот, в котором я жил последние дни, а другой. Более тесный, маленький, с двумя кроватями и стоящим между ними столом. Стол был передвинут и поставлен строго между кроватями. На кроватях,  опираясь локтями на стол, лицом друг к  другу сидели Гриша и Георгий. Они играли уже давно, но я видел все как бы одновременно: то есть я знал то, что было, и ясно представлял себе то, что произойдет.
Игра шла честно. Это я тоже совершенно четко осознал. Как только колода карт немного измусоливалась, Гриша немедленно доставал новую. И всякий раз Георгий внимательно ее осматривал. Но карты были не крапленые: обычные атласные карты в заводской упаковке, обернутые папиросной бумагой. Играли  в терц. Правил этой игры я так и не изучил, и для меня она осталась неизведанной, а поэтому и неинтересной.  Единственное, что я твердо усвоил, что в нее играют исключительно один на один. То есть игра непременно превращается в поединок.  Кто - кого.
Георгий играл хорошо, но что-то ему мешало сосредоточиться, и он проигрывал. Я видел, что Грише это доставляет мрачное удовлетворение. Он хотел не просто обыграть грузина, но и  унизить его.
– Ты наиграл в долг уже 120 000, – сказал Гриша, останавливая игру и выбрасывая использованную колоду в мусорное ведро, – я тебе доверяю, ты честный человек, но когда речь идет о больших суммах, то надо показать деньги. Ты сам знаешь, Георгий.
– У меня есть деньги, Гриша, – нервно ответил Георгий, – сдавай.
– Нет, Георгий, так не делается, – твердо ответил Гриша, – покажи деньги. Дальше я играть не буду, пока не увижу денег.
« Правильно Гриша грузина разводит».
– Ты зачем мне не веришь! Я законы знаю! Играй!
– Деньги положи на стол! – внезапно заорал Гриша.

Глава 15 Терц

Грузин вздрогнул и, похоже, пришел в себя. Он отбросил очередную новую колоду карт и нервно схватился за телефон. Трубка быстро откликнулась, И Георгий  немедленно стал, отчаянно жестикулируя,  что-то экспрессивно выкрикивать  по-грузински. Удивительно, но я  понял весь разговор, в том числе и то, что говорилось на том конце провода:

Георгий – Давид, принеси чемодан в  491 номер.
Давид – Георгий, прости, но я не могу это сделать. Шалва мне запретил.
Г. – Что? Шалва? Это мне Шалва сказал – стреляй во всякого, кто тебя ослушается и протянет  руки к чемодану. Если не принесешь, я поднимусь и сам тебя застрелю!
Д. – Георгий, я прошу тебя, остановись. Ты, возможно, проигрался. Остановись, забудь о проигрыше. Лучше поднимайся к нам и ложись спать. Или, если скажешь,  мы с Гиви спустимся и разберемся. Поглядим, что тут творится.
Г.(с неуловимой грустью в голосе) – Нет. Играется все по-честному, так что без разборок (и тихонько): Давид, я тебя прошу, принеси чемодан в 491-й.
Д. – (Чуть помолчав) – Хорошо, я сейчас спущусь…
Гриша с  вежливым презрением слушал все эти переговоры. Конечно, он не понял слов, но, безусловно, он ухватил  главное – что деньги сейчас будут.
– Деньги сейчас будут, – сказал Георгий, поворачиваясь к Грише.
– Выпьем? – спросил Гриша. На лице его застыла вежливая усмешка. Возможно,  с такой усмешкой палач выбивает табурет из-под ног приговоренного к смерти, наблюдая затем, как тело бьется в судорогах, отыгрывая еще несколько секунд жизни.
– Да, обязательно! – ухватился за эту мысль Георгий.
Гриша налил по полстакана коньяка. Оба машинально выпили. Видно было, что алкоголь перестал на них действовать. Они пили, потому что привыкли пить, но оба думали о разном. Гриша о том, как окончательно обыграть грузина. А Георгий похоже отсчитывал секунды своей проигранной жизни. Ясно было, что он сдался. Собственно, дальше можно было и не играть, а просто отдать чемодан с деньгами Грише и отправиться восвояси.
 Все это я отчетливо увидел в своем видении. Потом раздался внезапный стук в дверь, и я очнулся.
– Что с тобой, Сашуля? – участливо спросила меня Марина.
Я вздрогнул и обнаружил себя стоящим рядом с входной дверью. Причем, я был абсолютно голый. Марина, тоже голая, лежала под простыней и со страхом смотрела на меня.
– Что ты, маленький? Ложись, ночь уже. И пожалуйста, выключи свет, а то мне глаза режет.
– Вроде бы в дверь стучали, – неуверенно произнес я.
– Нет, Сашуля, тебе показалось, – сказала Марина  примирительно.
Я щелкнул выключателем и плюхнулся на кровать. Марина немедленно прижалась ко мне.
– Ты весь дрожишь, – прошептала она, – успокойся. Это просто сон. Просто страшный сон. А ты не бойся.
Марина еще что-то бормотала, и в результате сама себя усыпила. А я лежал без сна, осмысливая пригрезившееся.
Но что же дальше?
И в этот момент я увидел продолжение видения:
Игра продолжилась. Гриша давил, но Георгий все-таки сопротивлялся, и в какой-то момент выровнял игру. Он даже немного отыгрался. Но я отчетливо видел, что это последний всплеск.
– Колоду, – хрипло сказал Георгий.
Гриша снова мертвенно улыбнулся и полез в сумку за колодой, однако взял новую колоду не из сумки, а из тайника под левой брючиной. Это был высший пилотаж.
– Тасуй, – спокойно произнес Гриша, бросая крапленую колоду грузину. Тот поймал карты на лету, быстро сорвал коробку и начал тасовать колоду.
Я был потрясен: Георгий  проверял каждую колоду на протяжении всей игры, и вот в самый нужный момент он не увидел крапленых карт!
Так вот в чем истинное шулерское мастерство, подумал я – в невероятном спокойствии и чувстве момента. Ни раньше и ни позже! Крапленая колода появилась в единственно возможный момент. Казнь совершилась. За эти несколько партий Георгий проиграл полмиллиона. Больше у него денег не осталось. В общей сложности он проиграл миллион сто тысяч рублей.
– Здесь миллион, – Георгий открыл портфель и легонько подтолкнул его в сторону Гриши. – Остальное  я тебе уже отдал.
Голос грузина задрожал, как будто он услышал что-то ужасное и пугающее. Но и  я тоже кое-что услышал: это был  тихое шипение песочных часов. Это были последние песчинки жизни Георгия. И он это услышал. Услышал и я.
 Грише было не до чувствований. Он явно размышлял: будет стрельба или нет. Для него наступил самый опасный момент операции: надо было постараться сохранить выигранные деньги.
– Ты имеешь право играть дальше, под себя. – Гриша закрыл чемодан с деньгами и вопросительно посмотрел на грузина. Вряд ли он ожидал, что Георгий будет играть на свою жизнь. Все-таки, это не зона. И нет такого дикого ожесточения и ненависти ко всем – и особенно к себе.
– Играю, – тут же ответил Георгий, – против двухсот. Сдавай, Гриша.
Гриша поставил чемодан на пол и достал очередную новую нераспечатанную колоду карт.
Карты были не крапленые. Мне вообще показалось, что Гриша не хочет выигрывать, а готов отпустить Георгия с  какими-то деньгами.
 Но песчинки уже проскочили в узкое жерло вечности. Нынче Георгию было не суждено выиграть.
– Терц, – отчетливо произнес Гриша, и это прозвучало как приговор. – Прощай, Георгий. Ты сам выбрал.
Гриша подхватил чемодан с деньгами и быстро вышел из номера. За дверью стоял Гиви и еще один грузин (Видимо, Давид). Видно было, что они не знают, как поступить дальше, а Георгий  никакой команды не подавал.  Однако ж даже если бы грузины вздумали отнять чемодан силой, то и тогда у них ничего бы  не вышло. Тут же, как из-под земли появились Гришины бойцы во главе со Славкой. Они быстро и  решительно оттеснили грузин в сторону, и в этот момент Гриша быстро побежал вниз по лестнице.
Деньги ушли. Грузины это поняли и не стали рыпаться.
Тогда они осторожно вошли в номер, где сидел Георгий.
– Принеси пистолет, – тут же приказал Георгий.
– Зачем, Георгий?
– Быстро неси! Будем разбираться!
Давид  бросился наверх,  в свой номер…
– Принес?
Давид  молча протянул  тяжелый длинный ТТ.
– Оба вниз, быстро! А я сейчас  тут кое-что доделаю и тоже спущусь.
Грузины загорелись: воевать так воевать. Это было понятно.
 Однако  через полчаса курения  на холодном уральском  ветру грузины почуяли неладное и срочно вернулись в номер.
Георгий лежал на кровати, широко раскинув руки. На белой рубашке чернело пулевое отверстие. Георгий не решился в последнюю секунду стрелять в голову и  выстрелил себе в сердце.
На столе лежала записка:
«Прощай, Брат. Я сам виноват. Я проиграл твои деньги, мне нет прощения. Ребята не виноваты. Я пользовался твоим именем. Так что прошу тебя:  не разбирайся с ними. Твой брат, Георгий».
Глава 16 Расплата

Дома мои художества не остались без внимания.
– Мало того, что ты исчезаешь и даже не удосуживаешься позвонить! – кричала мама. - Но вот это что?
И она сунула мне в нос повестку из милиции.
– Мам, я ни в чем не виноват. Меня вызывают только как свидетеля.
– Свидетеля чего?
– Неважно. Есть чего-нибудь покушать?
Мать отвлеклась и стала разогревать еду. А я с удовольствием заперся в ванной и залез под душ. В голове был сумбур. После этих нескончаемых безумных дней я с удовольствием оказался дома. И была бы моя воля – вообще бы из дома носу не показывал. Но я чувствовал, что вся эта история с Георгием  еще не закончена…
Шум был грандиозный. Менты вычислили всех участников игры. Кроме Гриши и грузинов. Гриша свалил сразу же, а грузины, когда увидели  застрелившегося Георгия,  почли за благо  немедленно исчезнуть. Их понять можно: заберут в ментовку и будут спрашивать – что за пистолет, кто принес, где взяли, у кого? -  и  так далее. И ответить на эти вопросы будет весьма затруднительно. А тем более – вдруг этот ТТ уже где-то стрелял? Вдруг на нем уже какой-нибудь труп болтается? (А и скорее всего.)
Меня вызвали повесткой в Железнодорожное РУВД…
Следователь – Вы знакомы с гр. Каладзе?
Я – Нет.
С. – Как же, Александр Сергеевич? (выкладывает на стол фотографию Георгия).
Я. – А-а… Знаю. Мы с ним несколько дней назад играли в карты.
С. – А говорите, что не знаете!
Я.(возмущенно) – Но я действительно не знал его фамилии – только имя. Георгий.
С. – Как вы познакомились?
Я. – В ресторане «Свердловск». Вместе выпивали.
С. – Во что вы играли?
Я. – В преферанс.
С. – Насколько я знаю – в преферанс играют как минимум втроем?
Я. – Да. Так и есть. Был третий. Его звали Гриша.
С. – Вы с ним раньше были знакомы?
Я. – Нет. Это был какой-то командировочный из Перми.
С.(перебивая меня) – А мне кажется, что это был  известный в городе шулер Гриша Григорьев!! А вы его пособник!
Я. (твердо) – Он сказал, что из Перми, а паспорт я у всех своих собутыльников  не требую!
С. (спокойно) – И чем закончилась ваша игра?
Я. – Я проиграл и ушел.
С. – Много проиграли?
Я. – 120 рублей.
С. – А я слышал- 5000.
Я. – А откуда у меня  могут быть 5000 рублей?
С. – А как же  вы сидите каждый день в ресторане с компанией?
Я. – Меня угощают.
С.(ехидно) – За какие такие заслуги?
Я. – Земляков встретил. Корейцев. Вот они меня и угощают.
С.(строго) – Вы знаете, что Каладзе был убит?
Я. – Да, я слышал, что он умер.
С. – Они играли после вашего ухода с Гришей?
Я. – Да, они о чем-то переговаривались, но я расплатился и ушел. И больше ничего не знаю.
С.(внезапно подавшись вперед) – Ты по Гришиному плану действовал?
Я.(сильно оробев) – Я не понимаю, о чем вы говорите.
С. – Ладно, Цой. Можешь идти. Если понадобишься – вызову.
Следователь подписал пропуск, и я  вышел из кабинета.
Вдогонку он мне  язвительно  крикнул:
– Сильно потеешь, Цой.  Вон вся рубашка у тебя  мокрая.
Я, слегка обернувшись, ответил:
– У вас очень жарко, товарищ лейтенант.
– Ладно, иди,- миролюбиво ответил следователь, – смотри только: ты Гришу выгораживаешь,  но если что – париться тебе! Он играющий, а  ты подставной. Чувствуешь разницу?
Я  с облегчением закрыл за собой дверь и вышел на улицу…
Поздно вечером мне домой позвонил Гриша.
– Саня, здорово. Есть разговор.
– Может завтра, – попытался отговориться я.
– Нет. Сейчас. За тобой заедут. Спускайся минут через двадцать.
– Ладно.
Ехать никуда не хотелось, но я понимал, что надо всю эту историю как-то закончить.
– Куда ты опять? – с подозрением спросила мама.
– Да я ненадолго, – соврал я. – Поговорю только с товарищем и вернусь…
Бежевая «Волга» стояла прямо против нашего подъезда. Рядом, слегка сутулясь, задумчиво курил  высокий, жилистый,  весь синий от наколок мужчина средних лет.
– Санек? – полуутвердительно спросил он.
Я   кивнул и молча сел на переднее сиденье. Сопровождающий завел машину,  и мы поехали…
Мы выгрузились у «Буша». Швейцар приветливо распахнул дверь, хотя на ней красовалась  грозная табличка – МЕСТ НЕТ.
Гришу я увидел сразу. Пока я изображал арбузного короля в «Свердловске», я досконально изучил все повадки настоящих ресторанных завсегдатаев. И научился точно вычислять самые лучшие и престижные места в зале. Такие места вам никогда не дадут, если вы появились в ресторане  внезапно и если вас никто не знает. Это места для своих. А Гриша  и был своим.
– Давай, Санек, приземляйся! – приветливо сказал Гриша, когда мы приблизились. – Надо отметить!  Пиастрик, ты погуляй пока. Мне тут с Саней надо потолковать.
Длинный водила послушно исчез.
– Говорят, тебя в мусарню вызывали? – быстро спросил Гриша, разливая водку.
– Вызывали, – со вздохом ответил я.
Мы не чокаясь,  выпили.
– Закусывай, угощайся, – широким жестом пригласил Гриша. – О чем спрашивали?
– О Каладзе, о чем еще! – довольно грубо ответил я.
– Тихо, тихо, – прошипел Гриша. – Фамилий не надо!
– О Георгии, – сбавляя тон, продолжил я. – Кто играл, сколько проиграл… Мент  тебя упоминал. Но я сказал, что с тобой не знаком. Короче, сказал, что играл, что проиграл 120 рублей, что ты – это командировочный из Перми, и что про дальнейшую вашу игру я ничего не знаю.
– Молодец, Санек. Все правильно сделал. Кто знал, что это чучело будет играть под себя?
– А что это такое? – с невинным видом спросил я.
– На жизнь свою игра, когда денег нет, а играть охота. На зонах так часто играют, а здесь… Короче,  вляпались в историю. Вот сейчас разгребаемся. Благо тут чистое самоубийство, и ствол оказался чистый. Так что на нас ничего нет. И разборок не будет, потому что игра велась по-честному. Ладно, не грузи себе голову чужими проблемами. Я, собственно, тебя вызвал, чтобы  урегулировать наш вопрос.
Я сидел  молча: все равно – как Гриша решит, так и будет.
– Ты мне должен три штуки. Так?
Я кивнул.
– Но ты мне очень помог с этим Георгием, так что долг твой я тебе списываю.
Я облегченно выдохнул.
– Но и это не все, – засмеялся Гриша. – Без тебя я  никогда не поймал бы этого грузина. Так что вот твоя доля.
И Гриша протянул мне пакет, обернутый газетой.
– Здесь двадцать штук, Санек. Твоя доля. И честно заработанная!
Я сидел, оцепенев.
– Бери, бери! – Гриша вложил сверток мне в ладонь. – Это твое. Деньги убери  сразу же, а то здесь народ ушлый.
Я сунул сверток во внутренний карман.
– Посидишь еще, выпьешь? – спросил Гриша, но так, что я понял – надо срочно прощаться и уходить.
– Да нет, а то мне завтра на лекции…
– Ну ладно. Тогда пока, – и Гриша протянул мне руку. – Увидишь меня случайно – сделай вид, что мы не знакомы. Если ты мне понадобишься, я сам тебя найду. Там на улице тебя ждет Пиастрик. Он тебя закинет домой. Чтоб без происшествий.


Книга 3 На Москву!
Глава 1 Афоня

Утром мне сообщили, что Гриша,  не приходя в сознание,  скончался. Надо было заниматься похоронами. И ждать, что будет дальше. Наташа примерно обрисовала мне весь расклад в «Акценте», так что новый хозяин был ясен. Поэтому мое положение  становилось все более двусмысленным.
На следующий день мне позвонил Афоня.
– Александр Сергеевич, это Афоня тебя беспокоит. Я завтра заеду к тебе с утра.
– Хорошо, Афанасий Михайлович.
Афоню я и раньше видел. Мы как-то с Гришей сидели в ресторане. К нам  подошел небольшого роста мужчина, худощавый, но с очень крупными кистями рук, густо покрытыми татуировками.  Гриша с ним обнялся и пригласил к столу.
– Вот, Саня,  познакомься – Афанасий Михайлович, мой старинный друг.
Мы тогда очень долго сидели, до самого закрытия, так что домой я появился только часам к четырем утра.  Афоня  рассказывал удивительные истории. В частности, как в Краснодарском СИЗО он подучил одного корейца есть мыло, чтобы спровоцировать понос… В результате корейца перевели в больницу, а потом и вовсе выпустили, потому что за него замолвили слово влиятельные родственники.
- Тот кореец - Гера… Точно, Гера, а фамилия его была – Ли… Так он потом мне такую встречу организовал, когда меня выпустили: приехал на папином «Мерседесе» с мигалкой. Представляешь? Оказывается его папаша там какой-то депутат. И за город к нему на дачу…
- Гера? – переспросил я, - так это мой двоюродный брат! Он в Краснодаре и живет.
- Ну вот, видишь, как мир тесен!  Выходит это твоего родственничка я уму-разуму учил – засмеялся Афоня…
 После гибели Желтого гусака все остальные гуси тоже недолго прожили. Директор местной птицефабрики, кстати, наш дальний родственник,  вывесил приказ по поселку – всю птицу уничтожить. Теперь, когда я слышу новости про птичий грипп, смысл той давней птичьей резни мне становится понятен. А тогда… Я помню, мы все ревели, когда наше любимое гусиное стадо пошло под нож. Именно после этого дядя Арсений продал свой дом и уехал в Краснодарский край. Однажды он пришел с работы и сказал тете Анжеле:
- Разругался с Генеральным. Сказал ему, что пусть дурит у себя дома, а не на предприятии! Он заорал – «Заявление мне на стол!» Думал на испуг взять. А я раз – и написал.
- И что теперь? – всплеснула руками тетя Анжела.
- Придумаем что-нибудь, - мрачно отозвался дядя Арсений.
Понятно было, что из поселка надо теперь уезжать: работы, кроме как на птицефабрике, здесь не было. А тем более,  когда имеешь такого всемогущего и мстительного врага. Дядя Арсений продал свой дом и со всей семьей уехал в Краснодарский край.
Вырученных денег хватило только чтобы купить ветхую хибару в каком-то умирающем совхозе. Это был 1992 год.
Все распадалось.  И как-то и наша большая многочисленная и очень дружная  семья распалась. Вдруг выяснилось, что и собирались-то мы, и жили месяцами исключительно в доме дяди Арсения. А уехал он, и приезжать в гости стало не к кому. Тетя Наташа жила в Караганде, мы в Свердловске, дядя Максим в Целинограде. Нам всем удобно было встречаться в Боровом, у дяди Арсения, И как-то не думалось,  хочет ли этого сам дядя Арсений? Хотя у него была такая щедрая и хлебосольная душа, что никто не задавал себе ненужных вопросов – все просто пользовались его гостеприимством. И вот дядя Арсений уехал -  и приезжать стало не к кому.
Самому же дяде Арсению этот переезд пошел только на пользу. Он там взялся выращивать арбузы и очень преуспел. Потом пошел в политику и преуспел еще больше. С Герой, моим двоюродным братом, мы переписывались, очень редко встречались на каких-то семейных мероприятиях. На фоне всех остальных родственников, вполне заурядных людей, он резко выделялся татуировками по всему телу, толстенной золотой цепью с огромных размеров крестом и быстрой речью, обильно наполненной воровской феней.
«Так вот  кто его учил», - с неприязнью  подумал  я, слушая Афонин рассказ про поедание мыла…   
Дверь моего кабинета открылась,  зашла Маслова и сказала:
– Александр Сергеевич! Афанасий Михайлович!
И сразу же за ней, по-хозяйски, с обычным своим радостным оскалом (по верхнему ряду зубов у него шли подряд 4 золотые коронки) вдвинулся Афоня.
– Здорово, Саня.
Мы обнялись. Вообще  в этой  новой для меня  среде общения было  много ритуальности. Эти все объятия… Я раньше исключительно здоровался за руку. Но здесь этого не было вообще.
Нет – здесь люди жали друг другу руку, потом обнимались, С  некоторыми особо близкими целовались.  Руку подавали особенным образом – и в зависимости от положения. Чем ниже положение у оппонента, тем более ему подается ладонь прямая и расслабленная. Я поначалу часто попадался: жал такую руку очень энергично – а в ответ ничего. Как будто жмешь что-то вялое и безжизненное. Очень странное и неприятное чувство. Одновременно понимаешь, что тебя таким образом незаметно унизили, поставили на свое место. И. заметьте, без криков, ругани, угроз! Одним лишь рукопожатием!..
– Видишь,  как повернулось.
– Да. Горе, горе, – пробормотал я.
Мы пошли в кальянную. Я достал коньяк. Разлил его по рюмкам.  Мы молча выпили.
– Вот что, Саня, –  Афоня внимательно посмотрел на меня, – Гриши нет, но жизнь продолжается. Я тебя уважаю, ты нормально руководишь. Так что работай и дальше. Но главное, то, что тебе Гриша поручил, не забывай. Найди пропавшие деньги. Проверь весь персонал по третьему, по четвертому разу и крысу найди!  Я на тебя очень надеюсь.
Мы еще немного посидели.  Афоня запалил кальян, и мы его в абсолютном молчании  выкурили. Настроение у обоих было паршивое. Потом Афоня  уехал. А я вызвал к себе исполнительного директора и поручил ему организовать похороны.
– Сделай как надо.
– Все будет по высшему разряду, –  заверил исполнительный, почтительно и лживо изгибаясь.
« Вот дай такому шанс что-нибудь украсть – украдет и не поморщится!» - с внезапной неприязнью подумал я.

Глава 2 Сновидение: Гриша

Через несколько дней после Гришиных похорон я вошел в сновидение. Я теперь легко добирался до кабинета, а вот с выходом на улицу как-то застопорилось. Перед этой дверью я обычно не знал,  что делать и в результате засыпал. В  этот раз я вдруг решил вернуться в кабинет. Я зашел обратно и тут увидел на диване человека.
Это был Гриша. « Но ведь его не было, я тут только что был!»
Вообще когда ты в сновидении, восприятие очень сильно отличается от обычного (во время бодрствования). Даже знакомые предметы кажутся незнакомыми. Тем более обычно нет чувственного восприятия. Если сравнивать с какими-то обыденными вещами, то сновидение в какой-то мере сопоставимо со съемкой видеокамерой. То есть это чрезвычайно суженный взгляд на пространство. Поэтому в сновидении все время надо озираться по сторонам, потому что предмет, находящийся рядом, но сбоку, ты не увидишь ни за что, пока не повернешься к нему. В обычной жизни нам не нужно все время оглядываться, потому что наши чувства в совокупности   точно информируют нас обо всем, что происходит вокруг. А в сновидении работает только зрение, да и то –  очень  своеобразно. Например, четко виден только тот предмет,  на котором фокусируешь взгляд, а все остальное пространство видно только в виде контуров каких-то,  не очень понятных предметов.
Я стал смотреть на Гришу. Он молчал, однако в какой-то момент я понял, что Гриша мне что-то говорит.
–-…Ты знаешь, Саня, ведь Андреев меня просто опередил. Я давно начал готовить операцию по выводу денег из банка. Самое интересное, что мы с Коляном готовили одни и те же мероприятия, только опирались на разных людей. Он  все сделал быстрее. Интересно, что он у меня был первый под подозрением. Его мои  ребята  капитально проверяли.  Но хитрость в том, что сам я не мог предположить, что Колян меня кинет. А это, знаешь, сильно передается. Я не верил, что  Андреев деньги увел, и мои ребята, глядя на меня,  не верили.  А потому где-то проглядели.
Так же точно Афоня с самой первой секунды был уверен, что общак я взял. Это знаешь, просто звериное чутье. Я конечно отговорился,  тем более, что действительно был чист, но Афоня, единственный, мне не поверил. Он меня знает уже очень давно, изучил все мои ходы… Просто по старой дружбе молчал до поры до времени. Но зато когда Коляна  на зоне бревном зашибло, то Афоня  сразу же сходку созвал, и тут уже все мне предъявил.
Я держался твердо, сказал им: Можете сейчас меня на ломти строгать, но я не знаю, куда делись деньги. Мне вроде бы поверили. Но Афоня, когда я уже ушел, видимо, всех переубедил.
И меня приговорили.
Так вот. Теперь, когда я вижу, что векселя у тебя, что все-таки комбинация продолжается, я хочу тебе помочь. Просто чтобы довести начатую операцию до конца. У тебя на руках десятерная, но только при удачном раскладе.
В твоем ежедневнике за обложкой  ты найдешь SIM-карту. Она полностью дублирует симку из моего телефона. Но в этой симке добавлен один абонент: Петр.
Он человек из Центробанка и реально сможет тебе обналичить векселя. Конечно, здесь есть очень большой риск, но если четко обговорите  все детали, а главное – точно исполните, то все будет нормально. Петру доверяй полностью: если он почувствует, что ты ему не веришь, или что еще хуже – хочешь его кинуть, ТО ВСЯ КОНФИГУРАЦИЯ РУХНЕТ,  И ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ С ДВУМЯ ПАЧКАМИ МАКУЛАТУРЫ. Без Петра ты не сможешь воспользоваться этими векселями никогда. Они на спецучете – как только они где-нибудь выплывут, тебе конец. Если попытаешься продать через  левые конторы,  конец наступит еще быстрее.
 Если не хочешь ввязываться -  тоже твое личное дело. Ну,  тогда просто сиди на них годами, в страхе, что кто-нибудь о них узнает.
Короче. Позвони ему,  не откладывая.  Скажешь:  Я от Гриши.
Дальше он тебе сообщит план действий. Придется ехать в Москву, подгадай, когда у тебя очередная командировка. А  лучше купи себе какой-нибудь загрантур, который возможен только через Москву, и у тебя будет несколько дней до поездки и несколько после. В это время как раз с Петром решите все вопросы.

Глава 3 Пётр

У меня  на столе лежит очень большой (формата А4) ежедневник в дорогом бордовой кожи переплете. Ничего особенного в нем я не пишу. Скорее это просто дань традиции. Это обычный подарок  на Новый Год. Каждый год  мне дарят ежедневник такого формата с обязательной  кожаной обложкой (каждый год  кожа  отделана по-разному, но цвет неизменно бордовый). Переплет с золотым тиснением, здесь же в кожаной петле  ручка с золотым пером. В-общем очень красивая и бесполезная вещь. Мне ежедневник не нужен – у меня есть Наташа Маслова, которая помнит все. Если переговоры  запланированы на утро, Маслова  звонит мне за полтора часа, чтобы я успел привести себя в порядок…
Я открыл ежедневник. Порылся в многочисленных карманчиках и отделениях обложки.  Долго ничего не мог найти, пока случайно не залез в совсем уж  потайное место, о котором даже и не подозревал.
Точно. Там лежала SIM-карта в маленьком пластиковом контейнере. Я упрятал симку в кошелек  и  поехал домой.
На всякий случай решил позвонить не из машины. Пошел в парк, там сел на скамейку, симку предусмотрительно вставил еще в машине. Чем-то это напоминало шпионский сериал, но в сериалах кровь клюквенная, а моя настоящая!
– Слушаю.
– Здравствуйте, я от Гриши.
Небольшое молчание.
– Говорите.
– Бумаги у меня. Мне Гриша сказал, что вы мне сообщите план.
– План простой. Покупаете тур, связанный с обязательным вылетом из Москвы, например в Австралию. Купите себе оборудование для дайвинга, в том числе кислородный баллон. Обязательно купите  такие специальные ящики для транспортировки своего оборудования. Ящики эти очень прочные,  одновременно они стандартные – то есть знающие люди сразу поймут, что вы –дайвер . В эти ящики уложите и ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ. В Москве я для вас сниму квартиру, скажете своим, что  рейсы состыковать вплотную не удалось, и придется  сутки пожить в  гостинице. Кстати, квартира действительно будет хорошая, так что в комфорте не потеряете.  Мы с вами встретимся. Передадите мне  пакет. После этого спокойно поезжайте на отдых. Когда вернетесь,  в квартире будет стоять точно такой же ящик для дайвинга, как и у вас. Покупайте только обычную продукцию, чтобы мне легче было найти аналог. В этом ящике  будет лежать все за минусом 20 процентов в евро. Это около 50 килограмм веса. Постарайтесь, чтобы ящик с вашим снаряжением весил  примерно столько же. Дальше. Забираете ящик с вашим грузом, а ящик с дайверским снаряжением оставляете в квартире. Если ящики случайно окажутся непохожими, то переложите груз, чтобы ваши встречающие не обнаружили подмены. А хотя – лучше груз переложить в любом случае. Обязательно поезжайте поездом: и сюда в Москву и тем более обратно. Отговоритесь тем, что вам надо отдохнуть, выспаться и что в Австралию и так долгий тяжелый перелет. Приедете домой, позвоните еще раз, что все в порядке. После этого SIM-карту уничтожьте, а про меня забудьте.  Ясно?
– Да, вполне.
– Перед тем как поехать, позвоните хотя бы за неделю, чтобы я начал подготовку. Тур берите стандартный, двухнедельный, за это время я вам все подготовлю.
На этом разговор был закончен. План действий был ясен. Теперь я решил вообще не думать, а просто плыть по течению. Выплыл этот Петр – значит, буду делать, как он говорит. Все равно уже я пропал. Это я понимал с каждым днем все точнее и точнее…
От взвинченности ли нервов, или просто от регулярной практики, но теперь я стал входить в сновидение все чаще и чаще. Плохо только, что в основном это получалось непроизвольно.
Так и в эту ночь едва я закрыл глаза, как тут же вошел  в сновидение и услышал голос:
Потренируйся теперь не только в созерцании, но и в действии.
А сейчас перенесись к какому-нибудь человеку. Не обязательно к знакомому. Единственное условие – ты должен отчетливо представить его лицо, а потом заставить себя появиться  в комнате у этого человека. Когда ты окажешься в комнате, посмотри по сторонам. Желательно, чтобы человек был в комнате один. Иначе твое внимание может расфокусироваться. Ты можешь заволноваться, и потеряешь слишком много энергии
. Если же все-таки человек окажется не один, отвернись от этих людей, чтобы их не видеть и попытайся представить себе еще одного человека.
Если у тебя уже не будет нужной концентрации, то просто засыпай. А на следующую ночь попытайся все повторить заново. Но только с другими лицами.
Если же все пойдет по плану, то тебе нужно будет сделать следующее.
 Сегодня  твое действие это разговор. Но не в обычном понимании. То,  что ты скажешь, будет являться программой действия. Вопрос в том, что нужно правильно отдать команду. Человек во сне очень восприимчив, но если его испугать, он все забудет. Тебе нужно будет смотреть в закрытые глаза спящего человека и тихо произнести свой приказ. Глядя на лицо спящего,   ты сразу же поймешь, осознал ли человек твой приказ. Если человек просто продолжает спать, нужно выйти из сновидения и постараться отдать приказ в следующий раз.
Я стал пытаться представить себе лица знакомых людей, но не смог вспомнить ни одного. И чем больше я пытался, тем более понимал, что не могу даже приблизительно вспомнить ни одного лица. Это меня сначала  озадачило, а потом стало пугать. В результате я решил сделать так:  произносить фамилии – и смотреть, какие появляются образы. Однако никаких образов не появлялось, а только какие-то размытые пятна.
«Нет, не сегодня», - подумал я и уснул.
Однако это был не сон, а сновидение.
 Я обнаружил себя стоящим рядом с  очень большой деревянной кроватью.  На кровати спала молодая женщина в  длинной белой ночной сорочке и почему-то с  колпаком на голове. Длинные волосы выбивались из-под колпака на подушку. Я стал всматриваться в лицо женщины, но так и не узнал ее, хотя мне смутно казалось, что я ее знаю. Тут я вспомнил, что нужно оглядеться и поискать другого человека. Мне вдруг стало казаться, что собственно это и есть главная цель – найти еще одного человека! Я стал быстро оглядываться по сторонам. Спальня была очень большая с огромным окном во всю стену. Из окна был прекрасный вид на  лужайку с бассейном. В бассейне плавал надувной гусь и, как мне показалось, внимательно смотрел на меня. Это мне совершенно не понравилось и  я снова стал оглядывать комнату. Но никого не обнаружил. Тогда я  вернулся к кровати с ясным осознанием:
«На кровати и есть еще один человек!»
 И точно. Как я не заметил! На самом дальнем краю кровати (просто невероятно огромной!), весь закутанный в одеяло, лежал небольшого роста мужчина. Даже во сне видно было, как он устал. Более того, мне показалось, что он очень болен, и скоро умрет. Женщина,  напротив,  вид имела самый цветущий, а свое одеяло во сне свалила на пол.
Я подошел к ней и посмотрел в закрытые глаза. Надо было отдать приказ, но какой? Слова замерли в моей голове. Точнее в это мгновение там не было ни слов, ни мыслей.
А было только  одно – желание.
Я захотел эту женщину: немедленно, сейчас!
В этот момент спящая открыла глаза и тревожно посмотрела сквозь меня. Потом лицо ее прояснилось, она закрыла глаза, повернулась на другой бок и уснула.
Я приблизился к кровати. Женщина  спала, но как-то беспокойно, все время ворочалась, как будто чего-то ожидала.
И тут я понял: во мне что-то зажглось.  Это был уже не я. Вместо меня было черное облако могущества и силы.
Я  вдруг увидел, что женщина  лежит с открытыми глазами и смотрит на меня. Она была словно в параличе от ужаса. Я хорошо знаю это состояние – тело деревенеет, невозможно пошевелиться, трудно дышать, у меня еще часто перехватывает горло. Видимо,  поэтому  мне всегда в моменты ночных кошмаров хочется кричать.
И вот теперь я точно сформулировал приказ:
– Не бойся!
В следующую секунду я уже был в ней. Я чувствовал себя удивительно – это был не секс.  Меня раздувало от энергии, я разрастался. Теперь я наблюдал за женщиной  как будто  с потолка. Она вся извивалась подо мной, сквозь сжатые судорогой губы  вырывался тихий надсадный вой. Казалось, что она вошла в состояние непрерывного оргазма, но это не приносило ей успокоения, а только еще сильнее распаляло.
«Вот почему смертные женщины всегда предпочитали Богов!»
Я смотрел сверху на эту неизвестную мне женщину. Это было ужасно!  Мне самому было жутко, совершенно очевидно, что в этом сновидении  я был просто  оболочкой для  силы. И эта сила, проходящая через меня, принадлежала  тому,  кто отныне всегда стоял за мной.
Внезапно я заметил, что мужчина проснулся и, приоткрыв рот от страха, смотрит на меня. Тело его тряслось, лицо покрылось очень крупной испариной.
Тогда я отдал ему приказ:
- Усни и забудь!
После чего сам немедленно уснул.
 
Глава 4 Ты – ИЗБРАННЫЙ

Я проснулся от дикого холода. Было  около 4 утра. Сначала я не мог понять, отчего дома такой жуткий холод, потом до меня дошло: постель моя была насквозь мокрая. Сам я весь был покрыт  потом.  Я весь дрожал.
Спать дальше не было никакой возможности. Я   надел  толстый махровый халат,  поискал место не такое сырое и  укрылся  пледом.
Я вспомнил, что только что был  в сновидении, и что-то меня очень сильно испугало.
– Ты очень неразумно потратил свои силы, ты выплеснул столько энергии, что  мог умереть. Это очень опасное действие. В другой раз не упивайся своей силой, больше контролируй себя. Это сделать очень просто: когда ты в сновидении производишь какое-нибудь реальное действие, не вовлекайся в него полностью, продолжай наблюдать, что происходит вокруг. Тогда ты не только не потратишь лишнюю энергию, но и даже сможешь ее приобрести. Польза от сегодняшнего сновидения в том, что ты сумел произвести реальное действие с другим человеком. То есть ты заставил человека подчиниться твоей воле.
«А что же эта женщина?»
  Проснувшись от совершенно дикой похоти,  она просто вспомнит, что ночью ее  мучили кошмары. Потом у нее будет секс со своим больным мужем. И в результате этого внезапного совокупления появится ребенок.
А теперь вспомни – какое у тебя было задание?
«Отдать приказ».
А ты что сделал?
«Отдал приказ… И потом еще что-то делал…  Действовал.»
 Ты действовал, как очень искушенный сновидящий. Но при этом совершил ужасную ошибку. Ты, сам того не ведая, выступил ПРОВОДНИКОМ ДУХА. Ребенок, который родится у этой женщины,  будет твоим  сыном, ты будешь чувствовать к нему внутреннюю привязанность и неосознанно будешь стремиться его найти. А самое главное - он будет считать тебя истинным отцом, даже  если он про тебя  ничего не будет знать. Однако позволь тебя спросить, для чего тебе сын, которого ты никогда не увидишь? Для чего ты это сделал?
Ты очень одарен, но вместо того, чтобы действовать по плану, ты поддался своим желаниям и чувствам. А этого сновидящий не может себе позволить!
 Ребенок  этот будет особенным, и мы будем за ним смотреть. Тебе же надо о нем забыть и  ни в коем случае не пытаться найти его. Это для тебя смертельно опасно. В момент встречи с ним, даже случайной – ты умрешь!
– Так все-таки это было в действительности?
– Конечно, и ты сам это знаешь. Ты же помнишь, как терзал ее и упивался абсолютной властью и всесилием.  Это всесилие дается только избранным. Тебе сегодня просто показали небольшой поток силы, который пропустили через тебя. Я думаю, что ничего более удивительного ты никогда не испытывал. На свете нет ничего более захватывающего, чем  наблюдение за потоками энергии, пропускаемыми через человека. После этого ни один человек не может остаться прежним, он приобщается к кругу ИЗБРАННЫХ. Ты тоже теперь избранный. Твой сын будет избранным, и сегодня зачатый сын тоже будет избранным.
– Но почему именно я?
– Просто ты подходишь.
– Что значит « подхожу»?
– Через тебя энергия может двигаться без сопротивления. Это очень редкое качество, впрочем, если бы оно встречалось  часто, то никаких избранных  бы не было.
– А что происходит,  если эту энергию пропустить через обычного человека?
– В обычной человеческой жизни он умрет. И умрет насильственной смертью. Все несчастные случаи, связанные с пожарами и  электричеством, как правило связаны с тем, что человек показался пригодным к принятию в избранные, но в результате не смог пройти испытания.
– То есть –  сегодня я мог умереть?
– Конечно. А что тебя удивляет? Но избранного, как правило, хорошо видно. Ты и сам в сновидении сможешь точно узнавать избранных.  У них другое свечение.
– А для чего вообще эти избранные?
– Есть несколько целей. Тебе я могу открыть только одну: избранные – это управляющие. Их задача – смотреть за соблюдением порядка.  А порядок – это когда людьми правят избранные. Среди людей эта цель, кстати, имеет подтверждение в виде нескольких мифов. Все эти мифы основываются  на том, что некие  нации (евреи) или объединенные группы людей (Ордены, Сообщества, Кланы и т.д) захватили всю власть в мире и управляют остальным человечеством.
Так вот – управляют всем только Избранные. Те, через кого может беспрепятственно проходить  ЭНЕРГИЯ (Сила).
И все.

Глава 5 Сборы

Я поехал в турагентство. Долго беседовал  с девушкой- менеджером об Австралии. Изображал горячего поклонника дайвинга, хотя мне действительно нравится погружаться. Наконец мы в общих чертах договорились.
– Единственное неудобство – это  то, что вылет из Москвы,- оправдываясь,  сказала девушка.
Я сделал сокрушенное лицо.
– Видите ли, очень мало туристов из нашего города летят в Австралию, поэтому пока туда чартеров нет.
– Ладно. Через Москву так через Москву.
– Да, – спохватилась девушка, – еще придется подождать визу.
В общем,  я должен был лететь почти через 3 недели. Я внес деньги за путевку и поехал на железнодорожный вокзал за билетами на поезд. В Москве по моим расчетам я должен был переночевать две ночи до отлета и две ночи после прилета из Австралии.
Вечером я позвонил Петру, сообщил график моих передвижений.
– Позвоните мне через 2 дня, – сказал Петр,  – я как раз все утрясу.
Через 2 дня он мне сообщил:
– Все нормально. Когда приедете, поезжайте по такому-то адресу. К сожалению,  я вас встретить не смогу. Наймите такси. Бумаги, естественно, возьмите с собой. Я буду ждать вас в квартире, в которой вы будете жить эти 2 дня…
Выходные дни я посвятил покупке дайверского оборудования. Вообще-то у меня уже многое есть, но тут надо было закупиться по максимуму. Дома я прикинул,  каких размеров должен быть ящик, чтобы я  смог загрузить в него весь свой московский груз. К тому же  ящика таких размеров не было, пришлось  его заказывать  и ждать несколько дней. Наконец все было куплено. Получилась огромная сумка  плюс ящик, набитый дайверским железом. Весил он килограмм 60. В магазине на меня смотрели уважительно, хотя парень, консультант,   меня отговаривал покупать лишнее железо.
– Зачем зря деньги тратить? Там возьмете напрокат, там же   все это дело поставлено на поток! Лучше возьмете оборудование в аренду, чем с собой такую тяжесть таскать!
Но я его обезоружил тем, что спросил:
– А вы сами себе разве не взяли бы все это?
Парень сразу же сдался:
– Конечно,  взял бы, но я-то дайвер …, – и осекся. Потому что дальше должно было прозвучать: А ты –  чайник!
Он даже покраснел.
– Нормально, – сказал я. – Но ведь и чайники потом становятся настоящими дайверами.
Мы с ним расстались дружески. Он помог мне загрузить все купленное снаряжение в машину. (До этого он тщательно проверил  каждое изделие и даже бесплатно заправил мне баллон сжатым воздухом).
– Потом уже будете там заправляться. И еще. Возьмите себе персонального инструктора, чтобы не валандаться в  группе. Доплатите ему, зато все увидите, ну и так гораздо безопаснее…
И тут я поймал себя на том, что не отрываясь смотрю на большой рекламный плакат на стене…
Девушка в ярко-желтом с синими вставками гидрокостюме на борту катера. Видно, что она только что вылезла из воды после погружения: с нее стекает вода, и глаза ее лучатся особенным дайверским безумием. Это безумие людей только что сознательно и бесполезно рисковавших своей жизнью. Девушка опирается рукой на уже снятый баллон и смотрит прямо мне в глаза.
Ничего в этом удивительного нет – если зрачки изображенного объекта расположены посередине глаза, то всем зрителям будет казаться, что смотрят именно на него.
Однако у меня холодеет кожа. Мне кажется, что лицо девушки мне знакомо, и я, замерев, пытаюсь вспомнить, где я ее видел.
Консультант, решивший, что клиенту, видимо, надо побыть одному, отошел к кассе и стал беседовать с девушкой-кассиром.
Я же так и стоял. А потом ноги мои стали подгибаться, и я уселся на стоящий рядом стул…
На плакате  была изображена девушка, к которой я приходил в моем сновидении. Теперь я понял это совершенно точно! Девушка смотрела на меня с легкой усмешкой, как бы в некотором разочаровании.
Чтобы отвлечься от ее настойчивого взгляда, я стал внимательно разглядывать плакат. Это был рекламный постер, посвященный оборудованию для дайвинга. Кроме рекламного слогана и названия бренда на постере, в верхнем правом углу кто-то фломастером написал:
«Большой Коралловый Риф!» 
- Вот где надо погружаться! – консультант снова оказался рядом со мной, - немного затоптанное место, но все равно одно из самых лучших! Будет возможность – обязательно там побывайте.
Я что-то невнятное пробурчал в ответ, потом с трудом выдавил из себя слова благодарности и вышел.
Сел в машину, завел двигатель и долго сидел неподвижно. А на меня сквозь стекло магазина смотрела девушка с плаката.
И уже не улыбалась.

Глава 6 Мой брат Алексей

– Александр Сергеевич! И зачем Вам сдался этот поезд? Сели бы спокойно на самолет  и полный порядок. Вы же всегда в Москву на самолете летаете, а тут какой-то поезд! (это мой шофер Володя, ну и  Афонин  стукач, конечно).
– Вова! Я уж тебе сто раз сказал. Я в отпуске. На самолете я терпеть не могу летать. Ты это прекрасно знаешь. А на поезде я еще с детских лет полюбил ездить,  так  что для меня ничего лучше поезда нет.  Тем более, наконец-то отосплюсь.
– А вот это точно, Александр Сергеевич. Тут я Вас полностью поддерживаю.
Он, этот Володя, неплохой человек, однако если ему Афоня скажет меня прирезать, то прирежет и не поморщится. Мы оба это хорошо осознаем,  поэтому проблем в общении у нас не возникает.
Мы приехали на вокзал. Володя  нанял носильщика, потому что багажа оказалось очень  много. В том числе и дайверский чемодан. В нем кроме оборудования в непромокаемом черном пакете лежали векселя.
Я выкупил оба места в СВ, так что попутчиков у меня не было. Да и с моей поклажей второй человек здесь не поместился бы.
– Приеду через три недели, встреть обязательно, видишь сколько барахла!
– Какой вопрос, Александр Сергеевич! Встречу в лучшем виде. Ну, счастливого пути и хорошего отдыха!
Володя ушел. А я стал дожидаться проводницу,  чтобы отдать ей билет.
Последний раз я ездил в поезде несколько  лет назад.  Я ехал в Москву по делам,  а накануне похоронил брата…
Мне было лет 7 , когда мама спросила меня:
– Сашуля ,  а ты хочешь , чтобы у тебя был братик или сестричка.
Я ответил немедленно:
– Нет, не хочу.
На этом разговор закончился. А через какое-то время родился Алексей. Я его не любил. На самом деле я просил родителей, чтобы они купили мне собаку. Потом, когда я стал уже взрослым человеком, я всегда держал собак, но в детстве у меня собаки не было.
Вся родительская любовь и обожание теперь принадлежали Лешеньке,  а я стал как бы сам по себе. Хотя  я тоже был маленьким.
В результате я брата не то чтобы не любил, но старался избегать его и в основном гулял на улице со своими дружками. Скоро приучился курить, а годам к  14 регулярно выпивал. Родители видели, что я брата воспринимаю как обузу,  и старались не сильно меня загружать заботами об Алексее.  Но из садика  Лешу забирать должен был я.
Здесь я отыгрывался по полной. Обычно мы шли в садик с компанией моих друзей, забирали Лешу и шли домой. Перед воспитателями  я изображал из себя любящего и заботливого брата. Воспитатели охотно этому верили, потому что помнили меня самого (я тоже в свое время таскался в этот садик). Но стоили нам выйти за территорию садика, как  мы начинали доставать и мучить Алексея. Впрямую мы его не били,  но зато охотно забрасывали его увесистыми снежками или кусками льда, а летом упражнялись в стрельбе  из рогаток, причем всегда давали Леше шанс куда-нибудь спрятаться. Но он был один и маленький, а нас было трое  здоровых пацанов. Короче, он был нашей излюбленной мишенью, и частенько приходил домой не только весь грязный, но и весь зареванный. При этом он стоически молчал и меня никогда не выдавал, хотя родители обо всем догадывались. Мама периодически со мной проводила воспитательные беседы:
– Саша, ты зачем мучаешь Алешу? Ведь это твой единственный брат! У тебя это на земле самый близкий человек, как ты не можешь этого понять!
Я обычно отмалчивался или убегал из дома, мне эти надоедливые разговоры были  до лампочки. А брата я после этих воспитательных бесед старался посильнее проучить:  чтоб не жалобил !
– Я ничего маме не говорил! – ревел брат и не зря. Знал, что я его обязательно проучу. И если у меня фантазии не хватало, чтобы выдумать какую-нибудь каверзу, то мои друзья мне всегда помогали – у них фантазия была неистощима. На другой день Леше доставалось еще сильнее, домой он являлся в истерике. Мать начинала новые разбирательства, и все начиналось заново. В результате скандалы шли один за другим, атмосфера в доме была невыносимой. Чуть что я просто уходил из дома. Приходил только глухой ночью, когда все спали, а наутро по- быстрому  уходил в школу.
Пили мы с друзьями теперь частенько. Вычисляли какого-нибудь мальчишку, окружали его в безлюдном месте и отбирали деньги. Так что к выходным  накапливали на бутылку самого дешевого портвейна. Тогда подросткам вино не продавали ни под каким видом, но мы просили старших парней,  и они с удовольствием покупали нам портвейн за глоток.
Получив бутылку,  мы обычно шли летом  в парк, а зимой  в подъезд, но только чужой, где не было знакомых. Там пили портвейн из горла, курили и играли в карты. На замечания взрослых не реагировали  или напротив,  начинали дерзить. Как правило, когда взрослые видели  столь наглый отпор, они пасовали  и уходили. В нашей компании верховодил  парень старше  нас по кличке Грач. Он, когда на нас начинали орать взрослые,  всегда  вставал и говорил с приблатненной интонацией: «Ты чё базлаешь, фраер (или шалава, если это была женщина), идешь и иди!  Чё ты к людям пристаешь!»
И для понта  засовывал руку в карман, как бы намереваясь достать нож, а я и другой наш кореш,  Денис, с угрожающим видом вставали позади Грача. Спектакль всегда удавался – никто не хотел связываться, тем более парни мы уже тогда были крепкие и закаленные в уличных драках. Правда, после таких перепалок мы старались уйти в другое место…
В  тот день мы обычной своей компанией сидели в парке у костра и жарили хлеб на углях. Вдруг прибежал Леша (он знал все мои тайные места, что меня чрезвычайно раздражало).
– Саня! Там тебя мама зовет!
– Скажи, что не можешь  меня найти, давай, вали отсюда, пока не получил.
– Врать нельзя, –  сказал Леша, сильно труся и предчувствуя расправу.
– Ах,  нельзя! Ну,  ты сам напросился!
И я уже поднялся, чтобы дать Леше пинка, но тут увидел идущего по тропинке парка  Горюна, местного дебильного парня, лет 9, который  всегда с охотой нам прислуживал и выполнял разные поручения.
– Эй, Горюн, иди сюда!
Горюн охотно подошел.
– А сейчас мы устроим боксерский поединок! – сообщил я дружкам. Те сразу же оживились, потому что нам было скучно. – Леха против Горюна.
Я подошел к брату  и толкнул его в направлении  к Горюну:
– Дерись!
Леша задрожал.
– Дерись, говорю, а то хуже будет! Эй, Горюн, ну-ка иди сюда! Грач! Тащи сюда Горюна, пусть дерутся!
Грач с удовольствием притащил Горюна и  толкнул его на Лешу. Мальчишки стояли испуганные и не хотели драться.
–  Саня, ну ты че, это же не бокс. Пусть чуваки дерутся!
Я обозлился и тряхнул Лешу:
– Ты, сволочь, если сейчас же не начнешь драться, будешь Москву смотреть! (ладонями сжимаешь уши человека и стараешься его  при этом поднять – очень болезненная процедура).
Леша испугался и тихонько ткнул Горюна кулаком в грудь. Горюн ударил в ответ.
– Во, теперь нормально! – сказал Грач. – Леха, бей ты этого дебила !
В результате разгорелась драка. Но Леша был младше и слабее. Горюн повалил его и стал бить  ногами, а потом еще  сильно ударил здоровой палкой по голове. Леша скрючился на траве, по лицу его текла кровь.  Мы испугались, оттащили Горюна , и повели Лешу домой .
– Матери скажешь, что упал с дерева! Понял? А то прибью!
Леша, плача, согласился…
Я очень хорошо запомнил этот случай. Именно после него Лешу стали мучить ужасные головные боли, потом к тому же он переболел менингитом.
И закончилось все шизофренией.

Глава 7 На даче

Накануне отъезда  в Москву выдался свободный денек, и можно было сгонять на дачу. Но тут зарядил дождь, причем его худшая разновидность – мелкий, тягучий и бесконечный. Из того сорта, что длятся неделями.
- А что там делать? – резонно спросила жена и, видя,  что меня все равно уже не переубедить, добавила, - Мы с Борькой остаемся, а ты, если хочешь – поезжай.
В результате я взял Вайса и все-таки поехал на дачу, хотя тоже непонятно зачем.
Наш дачный поселок совершенно очевидно скоро станет городом. Земля дорожает со сказочной быстротой, и мой большой дом уже не кажется таким уж большим на фоне колоссальных строений, возводящихся по всему саду. И машин стало столько, что сложно разъехаться на узкой проселочной дороге. Ну а уж людей сколько! ...
Однако нынче было безлюдно. То ли погода, то ли неурочное время – посреди недели.
Я загнал машину в гараж, закрыл ворота и выпустил Вайса из багажника. Вот уж кому  раздолье! Вайс радостно стал носиться по участку. Клочья травы летели из-под его ног, а земля ощутимо дрожала. Набегавшись, Вайс стал исполнять службу – следить по периметру, что происходит около нашего забора. Но ничего не происходило, никто не ходил, в саду было пусто.
Когда я уезжаю,  котел продолжает работать, просто я уменьшаю температуру до 10 градусов. Так что дом всегда теплый. Это особенно удобно зимой: иначе надо промерзший дом протапливать чуть ли не целые сутки. А на следующие уже уезжать.
Я увеличил температуру до 20 градусов и  зажег огонь в камине. Хорошо в своем доме! И без разницы – дождь на улице или снег. Даже когда непогода еще лучше.
Дрова в камин я всегда закладываю заранее, чтобы не тратить время в следующий раз.  К тому же они хорошенько просыхают, так что загораются мгновенно. 
Пожалуй, именно о таком вечере я и мечтал. Сейчас, перед поездкой в никуда. Мне надо было собраться с мыслями. Хотя какие уж там мысли!  Просто перед тем как броситься  с обрыва вниз головой, мне хотелось еще хотя бы чуть-чуть побыть в тепле собственного дома и среди семьи, представленной сегодня,  правда, только собакой.
Вайс, набегавшись вдоль забора, притомился, попросился в дом и  устроился на ковре рядом с моим креслом. Я подбросил еще парочку поленьев и закрыл стеклянную дверцу камина.
Оставалось  только заварить кружечку чая и прожить эти несколько часов спокойно…
Но в этот момент резко и от того особенно оглушительно просигналила какая-то машина, и одновременно зазвонил телефон.
- Ты на даче, и не отпирайся! – разоблачительным тоном проговорила трубка, - это мы тебе сигналим!
Я  что-то невнятное пробурчал в трубку и пошел открывать ворота. Вайс же рванул так, что я еле увернулся: а то бы остался без колена. Раздался ужасный лай Вайса, а потом стих.
 Так и есть – Голдман, собственной персоной. И не один! Присмотревшись повнимательнее сквозь забрызганное грязью лобовое стекло Голдмановского джипа, я с изумлением узнал Наташу.
«Батюшки! Она теперь с Голдманом!»
У Наташи был слегка смущенный вид, а Шура весь сиял. Вайс радостно поприветствовал Голдмана, едва его не опрокинув, а Наташу тщательно и довольно грубо обнюхал, после чего пошел обратно в дом. Я запер ворота и вопросительно посмотрел на Шуру.
- Да ладно тебе дуться!  Понимаем, что ты тут хочешь от мира отгородиться! – приговаривал Голдман, одновременно доставая из багажника своего БМВ многочисленные кульки и пакеты.
- Это еще чего? – грубовато спросил я, примиряясь с нежданными гостями.
- Ну, чай, у тебя, я надеюсь, найдется, а уж остальное мы захватили с собой! – радостно вещал Шура, понимая, что прощен, и что в ночь его уже не погонят.
Но гнал ли я хоть кого-нибудь в  ночь? Такого никогда не было!
- У тебя крытый двор, барбекю, говорят, недавно построил, а тут дождь на дворе, ну куда податься бесприютному человеку, - приговаривал Шура, устраивая свои многочисленные покупки на столе рядом с барбекю.
А надо сказать, что барбекю  являлось предметом моей особой гордости. Представьте себе этакое исполинское сооружение типа русской печи, но не в доме, а посреди двора. И к тому же это не русская печь, а что-то совсем иное – тут и шашлык можно изжарить, и плов в казане сварить и, если нужно,  целиком зажарить барашка…
Шура  же, вошедши в раж, всыпал мешок березового угля в каменную пасть барбекю, но тут я его остановил:
- Стой, дальше я сам. Располагайтесь.
Угли,  быстро раскалившись, стали отдавать густой тяжелый жар, и Наташа, основательно замерзшая, стала отогреваться.
- Что за чудо-печь у тебя,- проговорила она и совсем тихо прибавила,- извини, Санечка, я не знала, что он привезет меня к тебе. Примчался как угорелый, обещался  устроить мне сюрприз, и вот в результате привез к тебе! Что за балбесина, так и не меняется с Универа!
Последние слова Наташа произнесла с  ворчливой нежностью старшей сестры.  И мое загоревшееся внезапной ревностью сердце слегка успокоилось.
Я закатал рукава и стал нанизывать шашлык на шампуры.  Это я всегда делаю сам, никому не доверяю.
Шура же  налил себе  треть стакана водки, посмотрел задумчиво на раскаленные угли, тихо сказал: «За вас, ребята!», выпил залпом  и  по нашей старой университетской привычке не стал закусывать ничем, а только поморщился, немного выждал, пока водка провалится, и только после закурил, предварительно оторвав от сигареты фильтр. Наташа, внимательно наблюдавшая за всем процессом, сначала сдерживала себя, а потом  расхохоталась:
- Шура, я когда смотрю на тебя, то сразу же молодею – мне кажется, что вернулась на 20 лет назад.  Ты пьешь водку так же как и раньше!
-  И горжусь этим! – довольный произведенным эффектом произнес Голдман и налил себе еще.
Я вспомнил нашу Универскую традицию: каждый пил в собственном ритме, Бывали, конечно, и общие тосты, но в основном никто никого не принуждал, и можно было вообще просидеть в компании целый вечер и не выпить  ни капли спиртного.
- Твой приятель, Дичков, помнишь его? – начал Шура излагать последние новости, при этом изобразив умное лицо, как будто он вещает с телеэкрана. Это было очень забавно, и теперь уже мы с Наташей засмеялись в унисон.
- Ну как не помнить…  Я,  между прочим, тогда первым бросился их разнимать, когда они схватились с Шитиковым…
Шура слегка помрачнел при слове «Шитиков», но тут же бодро продолжил:
- Защитил докторскую…
-Не может быть! – хором вырвалось у нас: Дичков был студент самый что ни на есть никакой.
- … по теме, - дикторским голосом продолжил Голдман, но тут сбился и уже просто добавил, - что-то  по Толстому.
-«Какому из них, Льву ли Николаевичу, Алексею ли Константиновичу?» - эти Булгаковские строки сами вырвались из меня.
Шура тонко усмехнулся и уточнил:
- Естественно, по Льву Николаевичу. Что-то про соборность и православие в его творчестве.
- Позвольте, но ведь его же отлучили от церкви?
-Саня, - наставительно сказал Голдман, - Дичков там в Ясной Поляне – директор. Отрастил патриаршью бороду и чуть ли не раздает благословения от имени Толстого.  К нему ездят первые лица страны. Ты телевизор не смотришь, что ли? Так что докторскую можно было и не писать, достаточно было указать в заглавии слово «православие»…

Глава 8 Алексей

Конечно, на самолете ты перемещаешься гораздо быстрее. Особенно это замечаешь, когда меняются климатические  или часовые пояса. Вот ты заходишь в самолет в шубе и ушанке, на улице минус 20,  дикий ветер, снегопад, метель, мгла кромешная, солнца нет две недели.  А прилетаешь, –  плюс 35,  солнце такое, что без солнцезащитных очков никак нельзя, на небе ни облачка, все ходят в шортах, духота, жара, а если и есть ветер, то из пустыни, раскаленный  и обжигающий.
Но зато в поезде ехать – настоящее удовольствие, ни с чем не сравнимое.  Например,  можно спать, сколько угодно. В самолете, конечно,  тоже  можно спать, но спать сидя! Это не сон, просто убивание времени. А вот в поезде –  красота.
Проводница застелила мне мягкий диван.
– Если будет что-нибудь нужно, позовите меня, – сказала она напоследок очень любезно.
Я запер дверь купе и с величайшим наслаждением растянулся на постели.
 Полный кайф!
Я лежал, смотрел в потолок, приятная дрема одолевала меня. Знакомый с детства перестук колес убаюкивал меня.
Я уснул и перенесся в детство…
У мамы была университетская подруга, которая волею судеб оказалась в Ленинграде. Они с мамой переписывались, перезванивались и ездили  друг  к другу в гости. У тети Веры (так звали мамину подругу) в Свердловске остались все ее родственники, и она с удовольствием их навещала. Ночевать она у нас, конечно,  не ночевала, но во время каждого приезда бывала у нас в гостях неоднократно. Они пили чай с пирожными, да и откупоривали вино. После их посиделок оно всегда оставалось в бутылке. Бутылку обычно ставили под стол, там она пылилась, о ней забывали, я выжидал какое-то время, а потом, улучив момент, ее крал, и мы с друзьями  это вино с удовольствием допивали. Иногда когда к нам приходили гости, кто-нибудь из родителей спохватывался: вроде у нас была откупоренная бутылка вина, ты не видел, Сашуля ? Я делал честные глаза: не-ет ! так вы ведь сами мне ее поручили отнести на помойку. На этом расследование заканчивалось.
А летом мы к тете Вере ездили в Ленинград. Эти путешествия мне очень нравились, тем более, что с дочерью тети Веры мы были  почти ровесники (она была на год старше) и легко подружились, нас даже в шутку дразнили женихом и невестой.
До Ленинграда поезд идет двое суток.  Это достаточно долго, но и не сильно утомительно. За это время вживаешься в поездную жизнь, знакомишься с попутчиками, узнаешь какие-то многочисленные истории  про незнакомых людей и особенно  про разные диковинные места. В свое время меня очень впечатлили рассказы одного морского офицера. Он ехал с нами до Ленинграда. Возвращался из отпуска в свою часть. Он обращался со мной по-приятельски, рассказывал про свой боевой корабль. А самое главное дал мне подержать в руках настоящий офицерский кортик. После этого я буквально заболел холодным оружием. Дома сам мастерил ножи, шпаги, сабли. Научился делать почти боевые рапиры из толстой стальной проволоки, хорошо заточенные, с гардой и  с удобной рукояткой. Мы частенько во дворе упражнялись в фехтовании. А «Три мушкетера» были нашей настольной книгой.
Поездной стук колес убаюкивал, и я уснул.
Однако вместо сна я вошел в сновидение…
Я снова оказался у все той же двери. Однако, присмотревшись, я понял, что это другая дверь – не межкомнатная,  а входная,  ведущая, как я понял, на улицу. И опять я застрял на открывании замка. Я знал, что надо просто повернуть ручку. И дверь немедленно откроется, однако вместо этого я стал искать ключи. И нашел их! Но такую огромную связку, что никак не мог разобраться, какой именно ключ мне подходит. Я стоял в оцепенении, перебирая, один ключ за другим. Но ключи были все очень похожие, и я забывал, какие я уже забраковал. Связка шевелилась в руках, как живая, ключи скользили и не хотели передвигаться по стальному тросику, на который были нанизаны.
«Нет, ключом не открыть».
И как только  эта мысль вошла ко мне в голову, я понял, что ключи и не нужны. В этот же момент я выбросил связку, точнее просто выпустил ее из рук. Я думал, что последует грохот и звон упавшего железа. Но не услышал ничего. А когда опустил глаза вниз, то никаких ключей и не обнаружил.
После этого я просто толкнул дверь и очутился на улице.
«Наконец-то я сумел сделать это!»
Это был незнакомый город. Дома все были какие-то странные, только потом я догадался, что в городе не было ни одного здания  более четырех этажей.  Дул ледяной  пронизывающий ветер, но при этом было как-то душно.  Улица была пустынной: не было ни машин, ни людей. Двигаться было очень трудно,  и поэтому я решил зайти в арку между домами. Здесь ветра почти не было, но и дышать  было совершенно нечем. У дальнего конца арки я увидел одиноко стоящего человека. Человек заметил меня и  отвернулся.  Почему-то мне показалось, что он хочет со мной поговорить. Снова задул тяжелый плотный ветер, я стал задыхаться, но  при этом я чувствовал, что мне необходимо приблизиться к человеку. Я начал двигаться, легкие ужасно болели, у меня сильно кружилась голова.
– Нет, – подумал я, –  не могу, лучше я вернусь обратно.
И в эту секунду я оказался рядом с одиноким человеком. Он оглянулся и посмотрел на меня. Это был мой погибший брат.
– Леша?!
И вдруг печаль охватила меня. Мне стало настолько больно и грустно, что слезы полились из глаз. Я понял,  как мне сейчас не хватает брата. Но понял я и другое, что именно я его убил,  и за это мне прощения никогда не будет.
Алексей стоял молча и  смотрел на меня. В глазах его не было совсем никакого выражения. Казалось, что он смотрит сквозь меня куда-то вдаль.
И вдруг я начал быстро говорить. Я оправдывался и просил прощения.
-…Ведь не мы первые! Это испокон века брат идет на брата. Здесь нет ничего нового: ревность, конкуренция, а затем и борьба за родительскую любовь. Всегда так было, да и будет…
Брат слушал меня молча. Однако чем больше я говорил, тем более отстраненным был его вид. В какой-то момент мне показалось, что он просто не слышит, о чем я говорю. Это раздосадовало меня.
«Почему он не хочет понять меня? Ведь в действиях моих не было злого умысла!»
И сам же я одновременно понял, что именно злой умысел и руководил всеми  моими действиями. Что брата я всегда ненавидел. И ненавидел по самой простой причине: на двоих детей у родителей не хватало любви. Но я ведь не мог предполагать, что любовь распределяется не арифметическим путем. И что когда умер Леша, на меня-то ведь их (родителей) любовь не перешла!
Каким-то образом я отвлекся, и вдруг обнаружил себя снова в кабинете. Леша исчез. Я стоял перед полками с книгами и рассматривал их названия. Но никак не мог их прочитать. Вдруг тоненькая школьная тетрадка, неизвестно как здесь затесавшаяся, привлекла мое внимание. Я протянул руку и раскрыл тетрадь наугад.
Я увидел неотправленное письмо, написанное знакомым почерком. Это было письмо брата ко мне:
«Здравствуй, любимый мой брат, Сашка!
На самом деле мне не хотелось умирать. Просто так вышло. В тот день все шло не так.  С утра надо было принять таблетку галапиридола, но я не стал. Ночью меня мучили жуткие страхи, голова раскалывалась и Голос мне шептал:
«Родители натурально достали! Это из-за них ты как растение мучаешься! Искололи химией, того и гляди снова упрячут в психушку. Жизни нет! Да и для чего жить? Ни семьи,  ни друзей. Даже выпить и то нельзя. Ничего нельзя! Но если родителей куда-нибудь  деть, то все наладится. К тебе будут приходить гости, с  братом отношения наладятся, заведешь себе добрую девушку и будешь с ней жить. Красота!»
…Надо их просто куда-нибудь деть: например,  изрубить на куски, и все спрятать, наверно никто не найдет, а сказать, что они уехали   в Ленинград.  Вы ведь раньше часто ездили в Ленинград, а когда я родился, то скоро престали ездить, потому что надо было и меня с собою брать, а это расходы, сложности. Нет, я скажу, что они просто уехали в  Москву на симпозиум. Их надо изрубить, они меня держат в тюрьме, они мои тюремщики, а я зэк. Раньше сам зэков охранял (ну не зэков, а военнопленных, какая разница?), а теперь вот все перевернулось. Мне никуда нельзя, родители меня стыдятся, никого в дом не пускают…
– А что с Алешей?
– Да он просто после армии никак не может прийти в себя. Он ведь участник боевых действий, ранен был.
– А-аа…
Все врут. Какие там к черту боевые действия – возил себе комбата, пару раз стрелял, да и то на стрельбище. А ранение – подрались по пьяни с местными…
…А захотелось мне водки. А еще лучше, чтобы ты просто забежал в гости, посидели бы, выпили, поговорили, может меня и отпустило. Но тебе всегда было не до меня: мелкий я тебе мешал, потом я вырос, но тебе тем более было не до меня. У тебя были свои дела – компания, девушки, выпивка, Универ, путешествия, литература, музыка,  концерты. Ты даже умудрился познакомиться с Виктором Цоем. Он оказался нашим родственником. Мы в армии все слушали Цоя, балдели от  его песен.
«Группа крови на рукаве,
Твой порядковый номер на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне удачи».
Мне пацаны говорили:
– Слышь, Леха, а Цой тебе случаем не родственник?
– Родственник, конечно, с  моим братом  они вообще кореша. Вместе бухают и телок трахают!
 Врал я конечно. Но по сути был прав –  ты там кайфовал на гражданке.
А я  месил грязь в армии…
…Дома никого не было. Спиртное в доме теперь не держали, боялись, что я напьюсь. Но мне было невмоготу, мне надо было срочно выпить. На меня накатила  злоба, черная, беспросветная, когда сознание отключается…
– Господи! Я забыл  выпить лекарство!...
Кровавый туман закрыл мои глаза…
…Опомнился я от диких звонков в дверь. Это была соседка снизу.
– Леша! – закричала она из-за двери. – Ты дома?  У вас какой-то грохот. Я подумала , что к вам забрались воры.
– Нет, тетя Света, – ответил я, не открывая двери, – это я тут мастерю одну вещь.
Соседка удовлетворилась этим ответом и ушла.
Я вернулся в комнату. Вся мебель была разрублена на куски, не осталось ничего целого,  воздух состоял из пылевой взвеси, невозможно было дышать.  Я хотел открыть балконную дверь,  и тут заметил в руке топор. Я с трудом разжал пальцы,  и топор упал на пол. Отчаяние охватило меня.
– Что я наделал?!
Я представил родителей, когда они вернутся с работы домой. Это было невыносимо…
- Ты достал уже! Родители совсем замучились с тобой! – сказал ты как-то раз  с яростью.
Ты прав, брат.
Я пошел  в кладовку. Там стояла бутылка с уксусной эссенцией. Я зубами сорвал пластмассовую крышку и выпил всю бутылку. Вкуса я не почувствовал…
А потом началась пытка, смерть не хотела меня забирать. Меня разъедало изнутри, я катался по полу, хотел выброситься с балкона, но не мог до него дойти.
Потом пришли родители. Они увидели разгромленную квартиру и меня, скрюченного, воющего и не могущего ничего сказать. Отец  дотащил меня до машины и повез в больницу.
– Помогите, умоляю! –  просил отец дежурного врача.
– Карточка есть?
–  Есть, но она …  Видите ли,  он психически больной!
– Ах, вот что! Ну, тогда вам надо к себе, в психушку, раз он там на учете, то вам туда и надо.
– Он умирает! Помогите! –   кричал отец.
– Да вы поймите, –  говорил врач, –  мы не можем взять этого больного. Поезжайте в свою больницу на Сибирский тракт!  Зря только время теряете!
–  Он умирает!!!
– Мужчина! Поезжайте в свою больницу!
Наконец  бесконечная невыносимая боль отпустила меня. Мне стало легко:
– Папа, мне уже лучше…
– Пульса нет ….  Все. Отмучился…
Саня! Не так и страшно умирать, жить было гораздо мучительнее.  Единственно, мне было очень больно.
Прости меня, брат…»
Я захлопнул тетрадь, и в ту же секунду уснул.

Глава 8 Посиделки

В ту самую секунду, как я снял последнюю палочку шашлыка, дождь из моросящего превратился в мощнейший ливень с грозой. Убаюкивающий шум дождя превратился в грохот,  а ветер завыл и стал рваться во двор.
- Хотите, пойдем в дом? – предложил я.
- Нет, нет, - запротестовала Наташа, - здесь так хорошо! Лучше подбрось пару поленьев в твою чудо-печку.
- Я же у Дичкова был в  Москве, - продолжил свою историю Голдман.
- В Ясной Поляне, - автоматически поправил я его.
- И в Ясной Поляне тоже. Но и в Москве пересеклись. Он там шикарнейшую квартиру построил!
Дождь бил по крыше с такой силой, что приходилось говорить очень громко. Я принес несколько березовых чурок и положил их на угли. Почти мгновенно вспыхнуло пламя, и приятная волна жара мягко ударилась в нас.
-Причем встретились не случайно, как это раньше бывало. Годами человека в городе не видишь, а встретишь обязательно в Московском метро. А тут было совещание (Голдман показал многозначительно пальцем вверх), я сначала Андрюху не узнал, потом пригляделся – батюшки, Дичков! В какой-то посконной рубахе с пояском, борода чуть ли не до пояса, но тут уж очевидно, что имидж такой. Что-то типа современного Льва Николаевича. Только при власти и при церкви тоже.
- И что он, - спросила Наташа, - хоть узнал тебя?
- Конечно, даже пригласил к себе в гости. Благо, это в самом центре. Посидели, попили чаю. У него, кстати, очень большая коллекция икон. Помните, он еще тогда гонял по деревням и скупал эти иконы у старух за бесценок? Он же сам из Невьянска, а,  оказывается,  есть целое направление в иконописи – Невьянская школа. Я-то тогда грешным делом думал, что Андрюха ими спекулирует. Толкает их ловчилам из Питера и Москвы. Но нет. Уже тогда он точно знал, для чего он это собирает. Точнее для кого – исключительно для себя!  Дичков мне целую экскурсию провел. Я даже в какой-то момент почувствовал себя посетителем Русского музея.
- Я и не знал, что коллекционер, - искренне поразился я.
- Ну, я-то знал, иногда пересекались. Тогда этим многие занимались. Больше всего меня поразило, что он уже тогда собирал эти иконы не для продажи. А именно для своей будущей коллекции.  «Ни одной иконы не продал», - сказал он мне с гордостью, и я охотно верю. Я же помню, он в какое-то время чуть ли не бомжевал, пил по-черному. Мог бы все пропить, да, собственно, и пропил.  Лена с ним  развелась тогда…  А иконы оставил! Говорят, теперь ему за эту коллекцию предлагают колоссальные деньги. Но он не продает. «Когда копейки не было – не продал, а сейчас-то с чего?» Жена у него москвичка, из местных грузин, чуть ли не княжна. Соорудила нам  полный стол. Знаешь же какие грузины хлебосольные! Так что хорошо посидели. Андрюха был рад увидеть человека из прошлой жизни.
Тут как-то рассказчицкий пыл с Шуры сошел, и  продолжение истории получилось скомканным.
- Ему бы в церкви служить, - внезапно с прорвавшимся раздражением сказал Шура, - вроде уже и не на совещании, а говорит как с  трибуны. Соборность, православие, народ, возрождение христианских ценностей… Потом вдруг остановился и с таким ядом в голосе говорит: «А вообще-то чего это я – ты же иудей. Тебе-то какое дело до этого!» Я тут почел за благо попрощаться, а напоследок ему (уж не выдержал!) высказал: «Дикий, ты наверно спутал – я еврей, а не иудей!» Дичков весь скривился и ничего не  ответил, а только махнул рукой, мол, не одно ли это и  то же? На том и расстались.
Я потом залез в Интернет, просмотрел его статьи – так и есть:  вроде как про Толстого,  но при этом чувствуется отчетливый дух черносотенства.
Шура вздохнул:
- Ну что за люди, неужели история их ничему не учит? Ведь проходили все это и неоднократно! И вот опять!
Я все попытался обратить в шутку:
- Получается, напрасно его хотели исключить из Универа за черную рубашку и марши по коридорам!
- Пойдемте спать, - предложила Наташа.
- Там на втором этаже все спальни гостевые.  Выбирайте, какая понравится. Постельное белье рядом.
Наташа сразу же поднялась и ушла. Следом отправился и Шура.
Я же остался, только развернулся лицом к огню. Вайс подошел в надежде на шашлык, и я отдал ему несколько кусков, которые немедленно исчезли в бездонной пасти.  Вайс в благодарность лизнул мне ладонь, оставив на ней кольцо маринованного лука. Вечер закончился, и можно было идти спать. Но я сидел у огня и жалел, что вот пришли гости и спугнули легкую и очень сладостную грусть, которая теперь уже так редко  посещает. А жаль! Ведь в такие минуты появляются  мгновенные и очень проникновенные стихи. Раз! – и стихотворение можно записывать: и не построчно, а целиком – от начала до конца.
«Был вечер и совершенно бездарно пропал!»
- Не спишь? – услышал я Наташин голос за спиной.
Я обернулся.  Видно было, что она и не ложилась спать. Только вместо своей куртки набросила себе на плечи мою старую телогрейку.
- Как в колхозе, - сказал я и, не выдержав, с ехидством спросил,- Шура уснул уже?
-Не знаю, - просто ответила Наташа, - я вошла в ближайшую комнату и сразу же закрылась на щеколду.  Шура поскребся немного ради приличия, но не очень настойчиво, и ушел. Спать мне не хочется. А там наверху взаперти сидеть – скучно.  Можно я посижу тут рядом?
Я кивнул. Мы надолго замолчали. Я не хотел говорить. У меня было странное ощущение потерянности: мне казалось, что за эти несколько часов я потерял несколько дней. И все эти дни могли мне что-то дать, какое-то  безвозвратно утраченное чувство. Но все сбито, скомкано, и осталось только болезненное ощущение потери.
Так выйдя в  ясный зимний день,  хочешь глотнуть морозного чистого воздуха, а в горло тебе входит сизый дым от солярки: это работягам вздумалось раскроить асфальт перед твоим подъездом…
  - Афоня про тебя очень подробно спрашивал.
Я вздрогнул:
- Что именно?
- Да все. Про нашу с тобой Универскую молодость. Как-то он прознал, что  у нас с тобой был роман.
-И что ты ему рассказала?
- Все. Но без подробностей. Сказала, что хоть это и не его дело, но да - было, в колхозе, а потом прошло.
- А зачем он интересуется? – задал я самый страшный вопрос.
- Санечка, похоже, что Афоня именно тебя подозревает в краже векселей, - просто ответила Наташа, глядя в огонь.
 
Глава 10 Брат

Утром я проснулся совершенно больным. Точнее, у меня ничего не болело, но при этом мне казалось, что у меня все болит. Сильно тянуло напиться до полной отключки. Шура с Наташей уехали поутру, чтобы не попасть в пробки, а мне не надо было ехать никуда.  Давние воспоминания, тщательно мною отгоняемые, снова заполнили мой мозг…
…Мать позвонила мне на работу.
– Саша! Приезжай немедленно! Помоги! Алеша умер!
Я сел в машину и  поехал к родителям. Легкая веселая жизнь развалилась на куски. А ведь еще совсем недавно все было так хорошо!..
– А у нас радость:  Алешенька из армии вернулся! Приходи в гости!
У меня была куча планов, но пришлось все бросить:  ладно, все-таки родной брат.  Два года человек оттрубил,  неудобно.
Мама наготовила как на корейскую  свадьбу. Салат из моркови, салат из картофеля, фунчоза (салат из тонкой рисовой лапши),  хе из сырой рыбы (моя жена называет это  «горькая рыба»). Кстати, этого блюда никогда не хватает.   Лучше  закуски для водочки я не знаю.
Салат из морской капусты, особые рисовые лепешки (круглые, с красной точкой посередине), рисовое тесто, приготовленное из особого риса (не вареного, а пареного) – подается с  присыпкой из фасоли, тушеные баклажаны со свининой и перцем, салат из молодого папоротника, маринованный зеленый острый перец.  Идем дальше: первое блюдо (в Италии это называется primo plato) - суп из свинины с китайским салатом и соевой пасты,  к этому супу подается по особому сваренный рис. Второе блюдо (secundo plato) – лапша по-корейски с добавлением многочисленных приправ).  Ну, естественно, вареные куры, тушеная говядина, обычные  салаты, немецкое блюдо – сортисон (свиной желудок набивается разными внутренностями, варится, потом  все охлаждается  и получается типа колбасы или точнее  большой мясной рулет). К чаю подается корейский хворост, политый карамелью и посыпанный кунжутом. Только этот  хворост не маленький, а очень большой.  В детстве я его прямо-таки обожал. Да и сейчас всегда ем его с удовольствием…
Дверь мне отворил Леша.
– Здорово, братан!
Мы обнялись. Я почувствовал, как Леша  поздоровел. Казалось, он состоит из одних мышц.
– Накачался в армии – натуральный Шварцнеггер !
Я был рад увидеть брата. За два года он очень изменился: совсем другой человек. В нем появилась какая-то отчаянная решимость, казалось, в любую секунду он был готов сорваться куда-то,  крушить, рвать на куски,  жить только на пределе сил. В мирной жизни  он казался чужеродным. Он и сам это чувствовал, и ему от этого было не по себе.
Мы сели за стол. Отец торжественно разлил водку.
– Ну, сын, с возвращением домой!
Мы выпили и принялись с удовольствием закусывать.
– Как служилось, Алексей? – спросил  отец.
Леша скривился:
– Да так. Как все.
– Ну как? Все-таки на войне был!
– Пап. Я комбата возил, я ж писал вам. Ничего особенного.
– Слава Богу – живой! Лешенька ты мой дорогой! –  причитала мама и плакала.
Разговор не клеился. Впрочем, нам и так было хорошо. Леха стал каким-то задумчивым и очень молчаливым. Ни слова не вытянешь. Мы с отцом заговорили о фильме «Троя».
– И все-таки, хоть фильм и хороший, но там колоссальные отклонения от текста «Илиады», –   возмущался отец.  Ему, конечно, виднее, ведь он –  профессор, доктор исторических наук, читающий Гомера в подлиннике.
– Пап, – спорил я, –  это ведь кино, тем более голливудское, чего уж ты хочешь.  Зато какой там классный Брэд Питт.
– Это кто?
– Ну,  Ахиллес!
– Согласен,  Ахиллес действительно великолепный! ...
…Да, когда-то все было хорошо…
Самое страшное во всем этом  было то, что Леша лежал мертвый в гробу, а из носа у него сочилась и сочилась кровь. Приходилось непрерывно менять ватные тампоны. Душа отлетела, а тело продолжало мучиться и  плакать.
Горе, горе…
- Отпевать не будем! – твердо сказали мне в церкви,- Самоубийц отпевать не положено. 
- Но ведь он же православный. Он в вашу церковь всегда ходил. Может и нечасто, но для него это было потребностью. Да к тому же он и жертвовал частенько, и это при том, что у него и денег-то никогда не было! Так же не делается! Он же ваш прихожанин!
- Самоубийц не отпеваем. Это грех,- тихо, но очень твердо повторил еще совсем молодой батюшка с  реденькой  и прозрачной бородкой.
«А по возрасту чуть старше Лехи»,- со злобой подумал я.
- Слышь, ты, поп, мой брат только с войны вернулся, пока ты здесь пастве голову морочишь. Мне до твоих служб дела нет: мне мать жалко. Она  хочет, чтобы все по закону. Чтобы отпели обязательно…. Понимаешь ты это?
- Извините,- уже с откровенной неприязнью проговорил, священник,- но я вам все уже объяснил и повторяться не буду.
С этими словами он порывисто отвернулся от меня, но потом себя сдержал, и уже медленно и спокойно пошел прочь.
Я вдруг почувствовал, что начинаю задыхаться от этого тяжелого, назойливого и давящего  церковного духа.
- Вы сами отталкиваете от себя людей! – крикнул я вслед. Но священник не обернулся.
- Молодой человек!- строго обратилась ко мне пожилая дама с начальственным лицом,- не забывайте, где вы находитесь! Это Храм, а не пивная!
- Простите,- ответил я, - я  зашел сюда по ошибке.

Глава 11 В Москве
 
На подходе к Москве я на всякий случай еще раз позвонил Петру, и оказалось – не зря! План немного поменялся.
– Приедете, все свои вещи оставьте  в камере хранения. С собой возьмите только ящик  с оборудованием. Поедете по адресу  ….  Позвоните в дверь 3 раза. На вопрос: кто там? – ответите: мы с вами договаривались.  Ясно?
– Ясно.
Выбирать, собственно, не приходилось. Течение событий захватило меня. Но я и не хотел останавливаться. Жизнь, висящая на волоске, нравилась мне больше, чем пресное однообразие будней. 
– Поезд № 15 Свердловск – Москва  «Урал»    прибыл к пятой  платформе  девятый путь.
Конечно, именно этого объявления я не слышал, но я очень старый путешественник, и хорошо знаю железнодорожные порядки.
Носильщик опытным взглядом выхватил меня из людского потока.
– Вещи подвозим. Недорого.
Я кивнул ему, и он очень ловко загрузил мою увесистую поклажу к себе на тележку. Векселя я хотел было   перегрузить  из ящика  в   сумку, но передумал: все-таки такой ящик потихоньку стырить тяжелее,  чем небольшую сумку.
– На такси?
– Нет, в камеру хранения.
Носильщик понимающе кивнул и быстро двинулся  вдоль перрона. «Урал» всегда прибывает на Казанский вокзал. И всегда меня поражали колоссальные массы народа, самого разнообразного, грязь и вокзальные носильщики. Это всегда очень крепкие мужчины, кстати, часто  совсем немолодые, с очень решительными, но вместе с тем лукавыми лицами. Они всегда точно видят своего потенциального клиента, а там уж непременно его вынуждают воспользоваться своими услугами. Аргумент: недорого подвезем! – срабатывает всегда. Другое дело, что «недорого» в Москве и «недорого» во всей остальной стране – это совершенно разные вещи. Частенько услуги носильщика оказываются чуть ли не дороже цены билета до Москвы.
Но вот вещи подкачены к стоянке такси, незадачливому клиенту  озвучивается  совершенно безумная цена за услуги, и деваться некуда – надо платить. Чужой город, надо срочно куда-то перемещаться  (много транзитных пассажиров),  и  уже симпатичный носильщик смотрит ласково, но решительно. Да и как-то понимается, что если что, то  из вас все равно требуемую сумму вытряхнут. Вот так приезжий, едва ступив на московскую землю,  уже оказывается обманут…
По дороге мы с носильщиком разговорились. Оказалось, что все автоматические камеры хранения  убраны, а есть только обычная, с приемщиком.
– Борьба с терроризмом, сам понимаешь.
– Да, но я могу сдать чемодан с бомбой тому же самому приемщику. У него, что там – рентген, что ли?
– Там такой волчара стоит, что тебя насквозь видит вместе с твоим барахлом! - засмеялся носильщик…
Я сдал все вещи, кроме чемодана, расплатился с носильщиком (и опять я поразился фантастическим московским ценам!) и пошел на стоянку такси. Свой дайверский чемодан с оборудованием и векселями я катил за собой, не выпуская из рук ни на одно мгновение.
– А чего чемодан не сдал, с такой тяжестью таскаться?- на прощание поинтересовался носильщик.
– Там оборудование, к тому же баллон со сжатым воздухом, вдруг  начнут светить его, потом подумают, что это бомба. А главное, это очень ценное оборудование, и мне его просто жалко, если сопрут.
– У нас ничего не спирают, –  соврал носильщик  и поехал со своей тележкой обратно на вокзал. Его работа закончилась, а меня стали одолевать со всех сторон:
– Куда тебе, парень? Садись,  довезу!
– На машине поедем, недорого.
Но с частником мне ехать нельзя.
Я  подошел к стоянке такси и  назвал адрес. Таксист помог загрузить чемодан в багажник.
– Камни что ли там тащишь? – беззлобно поинтересовался он.
– Оборудование для погружений.
– А-а. Да, сейчас все погружаются  или на лыжах катаются, - подытожил таксист.
Я сел на заднее сиденье и на секунду расслабился. Маршрут следования я выучил наизусть: я основательно проштудировал карту Москвы  и поэтому довольно точно представлял, как мы поедем.
Таксист ехал быстро, резко, и в то же время очень аккуратно, материл всех участников движения.  По его разумению на дорогах кроме козлов и  пидоров  никто не ездит (исключая самого себя, конечно). Мы завели разговор  о городских властях, и прояснилось, что власти сволочи, но что по-другому и нельзя.
Тащились по утренним пробкам целый час.
– Да это по нынешним  временам недолго, –  увещевал таксист, –  вот нынче была дикая метель, вот тогда  было дело: 13 часов в пробке стояли, и никуда не денешься, вся Москва встала. А здесь – милое дело, хоть и потихоньку, а все вперед…

Глава 12 Встреча
 
Дом был сталинской постройки, я знаю такие дома: квартиры здесь огромные, потолки высокие, это потом стали строить хрущевки, тесные, маленькие, серые, однообразные, а вот при Сталине …   
Я кое-как поднялся на четвертый этаж, проклиная отсутствие лифта,  и позвонил в дверь. За дверью послышались шаги и мужской голос спросил: Кто там?
– Мы с вами договаривались.
Дверь бесшумно отворилась, и я вошел в квартиру…
Первое, что мне бросилось в глаза – это не то чтобы темно, но такой сумрак, что невозможно ничего разглядеть. И как я ни старался, но так и не смог  разглядеть моего нового знакомого. У меня очень хорошая зрительная память, но лицо Петра я не смог бы ни вспомнить, ни описать.
Мы прошли в гостиную и сели на  стулья, расставленные в идеальном порядке вокруг    продолговатого обеденного стола. Причем, так оказалось, что Петр сидел к окну спиной, так что я видел только темный силуэт. А в глаза мне бросалась только непрерывно мигающая вывеска «Пицца».
Красный, белый, зеленый, а потом все вместе. И так снова и снова…
У меня даже немного закружилась голова.
-Доставайте бумаги,- услышал я голос Петра.
Я отпер чемодан, приподнял  баллон и вынул из-под него сумку с векселями.
-Итак, чтобы завершить денежное дело. Сейчас я бумаги забираю в работу.
Когда  приедете, я вам отдам  деньги за минусом  двадцати процентов. Вы получите двадцать три миллиона евро. Это будет 460 пачек по сто листов в каждой. Банкноты  достоинством 500 евро. Общий вес около 50 килограмм. Деньги будут лежать в таком же дайверском чемодане, как и у вас.  Лучше переложите их в свой, чтобы никто не заметил подмены.  Свое дайверское оборудование переложите в мой чемодан. Это будет  подарком мне. (Петр усмехнулся.) Придется только  научиться погружаться. По телефону вызовите такси, я написал номер приличной компании, шофер поднимется наверх и поможет погрузить багаж. Понятно?
- Да, - ответил я осипшим голосом.
-  Хотите чаю?- предложил Петр внезапно сделавшимся любезным тоном и, не дожидаясь моего согласия, ушел на кухню.
Через какое-то время послышалось:
– Пойдемте, чай готов! ...
Я поднялся и пошел, точнее заскользил по тщательно навощенному паркету. Свет так и не горел по всей квартире.
Мы начали пить чай. Я сразу же обратил внимание на сервиз. Это был китайский костяной фарфор,  старинный и, соответственно, очень дорогой. Отец мне рассказывал когда-то о чрезвычайно трудоемком способе его производства.
Сама чашка, белая, но одновременно почти прозрачная, была настолько легкой, что, казалось была сделана из бумаги. Отец и говорил тогда:
- Вся тонкость в том, что этот фарфор, хотя это и не фарфор вовсе, (то есть это не глина),  делался специально, чтобы человек не ощущал тяжесть чашки.
Я тогда только посмеялся и пожал плечами: для чего такие ухищрения – чтобы всего лишь выпить чашку чая? …
   - Хорошо, - ответил Петр на мой вопрос, суть которого я не помнил, и добавил,- поживете здесь до отлета. Телефоном не пользуйтесь. Мне тоже не звоните. Свой груз получите на обратном пути. Из квартиры не выходите, там в холодильнике полно еды и питья, так что не пропадете.
Я молча кивнул.
– Будете уезжать, просто захлопните дверь, – сказал Петр на прощание. Затем он забрал сумку с векселями и ушел.
 А я снова пошел осматривать квартиру.
Хорошая,  просторная, типовая квартира в Сталинском доме. Тщательно прибранная. При этом какой-то индивидуальности, особенности, стиля не было видно вообще. Все было так, как будто время в какой-то момент остановилось, и ни одно веяние снаружи уже не смогло проникнуть  внутрь. Мебель, обои, паркет – все было из 70-х или даже 60-х годов. Но при этом все чистенькое, аккуратное, необшарпанное, а там, где обшарпанное, то закрыто какими-то чехольчиками, накидками, а там, где паркет ненавощен, то обязательно ковер…
Я обошел уже все, когда заметил в конце коридора еще одну дверь.
«Наверное, кладовка».
Уже перед дверью я почувствовал неладное. И точно, едва я прикоснулся к ручке, как вспомнил и эту ручку и эту дверь, и уже точно понял, что это та самая дверь из моих сновидений.
Ручка была настолько холодна, что у меня начало сводить судорогой кисть. Похоже было, что мое тело отказывалось входить. Я сделал усилие над собой, все-таки отворил дверь и вошел.
Конечно, это был тот самый кабинет, точно так же обставленный, с тем же необъятным столом, с теми же книжными полками. Я стоял посередине, замерев, и только осматривался по сторонам. Потом мне захотелось подойти к книжным полкам.
Я ходил по кабинету и с интересом его изучал. В сновидении взгляд фокусировался всегда на чем-то одном. А вот целостного восприятия не было. Здесь же можно было все хорошенько изучить.  Я подошел к книжным полкам.
Я сам филолог, но таких названий либо не слыхал совсем, либо где-то краем глаза видел  (скорее всего в виде списка литературы  к какому-нибудь серьезному академическому изданию), но уж не читал – совершенно точно. К тому же очень  много книг было на иностранных языках. Латынь, английский, французский, испанский, иврит, арабский. Я взял наугад какую-то книгу. Она была на древнегреческом языке.
Я сделал несколько шагов по мягчайшему ковру. Было чрезвычайно тихо. И в этой абсолютной тишине я услышал все тот же голос:
-Возьми книгу.
 Я оглянулся: на кожаном диване  сидел человек.  Это был Петр, человек из сновидения и одновременно человек из Центробанка, которому я отдал векселя!  Я узнал его.
– Так это вы? ...
– Вообще это удивительно. Обычно куратор встречается со своими подопечными только в сновидении. В реальной жизни мы никогда не видимся  – это может внести дисбаланс в отношения. Людям присуще делить людей на друзей и врагов, на мужчин и женщин, на людей полезных и бесполезных, на богатых и бедных, на счастливчиков и неудачников. И так до бесконечности. Люди делят мир пополам – и это очень мешает целостному восприятию действительности.
Я думаю, что вы обладаете каким-то редким качеством, если  ради вас нарушили Правило. И тем не менее все, что касается  Сновидения,   вы будете узнавать только в Сновидении. В обычной жизни, если нам доведется встречаться,  об этом мы не будем говорить. А сейчас вам нужно выбрать книгу.
Петр поднялся, подошел к окну, а затем как-то тихонько и незаметно вышел из кабинета.
Я хотел было дождаться подсказки, какую именно из книг мне надо взять, однако понял, что это ни к чему. Я это и так знал.
Я протянул руку, точнее я сделал медленное плавное круговое движение и  легко стал касаться корешков книг. Все они были гладкие и приятные на ощупь, но мне не надо было их брать. Я шел вдоль полок и трогал книги, и точно знал, что они мне не нужны.
И вдруг одна из книг как будто сама вошла мне в руку. Я вынул ее из общего ряда  и отнес на стол. После этого мне очень захотелось попить, и я вышел из кабинета и отправился на кухню.
Однако едва я выпил стакан воды, как сон настолько неодолимо захватил меня, что я едва добрался до дивана и немедленно уснул.
Когда я проснулся, наступил уже вечер, а точнее ночь. Было полнолуние, и поэтому я решил не зажигать свет – и так было светло. Я вспомнил, что мне надо заглянуть в книгу.
Поэтому снова пошел в кабинет и стал рассматривать эту странную книгу. Сначала я не мог понять, на каком языке она написана, однако потом до меня дошло, что это   древнегреческий язык, который в свое время я безуспешно изучал в университете.
Понять, что там написано не было никакой возможности, и я стал просто перелистывать страницы. И вот что мне сразу же бросилось в глаза.
Это была очень странная книга: в ней было очень много иллюстраций. И не просто иллюстраций – гравюр. Да и еще как выполненных. Одна бумага чего стоила. А рисунок был вообще изумительный. Я не поленился и достал лупу: так вот – казалось, что художник только что завершил работу над этой книгой. Мне даже показалось, что краска еще не вполне просохла. Я  листал книгу с величайшим удовольствием. Я понял, что чувствуют настоящие библиофилы, приобретшие раритет. (И в прекрасном состоянии!) В конце концов мне стало казаться, что я засыпаю, но я не спал. История жизни  людей, изображенных на гравюрах, вдруг стала разворачиваться передо мной.
Книга была с многочисленными иллюстрациями и судя по всему была посвящена описанию каких-то судебных процессов. Обвиняемых было трое. Двое мужчин и  одна женщина. Действие происходило в Средневековой Европе.
– Удивительно, Средние Века, а книга написана на древнегреческом языке. Какая-то обратная хронология, – подумал я.
Обвиняемых пытали жесточайшим образом. Каждый вид пытки был тщательно изображен на гравюрах. Я и раньше видел подобные книги, но эта была особенной.
По сути это было покадровое  изображение, очень подробное, каждое новое действие или инструмент обязательно фиксировалось. Плюс шли длинные комментарии.
Я закрыл книгу, потом снова открыл с самого начала  и стал перелистывать страницу за страницей.
Книга 4 Иоганн, Бертольд и  Эльза
Пролог

Никто так точно и не узнал,  откуда прибыли эти люди. Впоследствии различных слухов на эту тему было много. Но вряд ли они что-либо имели  общее с правдой.
В Верденбрюке  они купили пустующий дом вместе с хозяйственными постройками на окраине города.
– Фамилия наша – Грюнвальд. Я – Иоганн, а это мои брат и сестра. Бертольд и Эльза.  Мы из Верхней Силезии, беженцы. Наш дом сожгли, а нас самих прогнали. Ничего не дали с собой взять, ладно хоть в живых оставили. Спасибо Эльзе, она заранее припрятала  наши сбережения, а то бы вообще пришлось бы побираться.
– Да, ужасно. Я слышал, что поляки свирепствуют и прогоняют немцев. Через наш городок много прошло беженцев, но все они  шли дальше. Вы одни решили обосноваться здесь.
– Нам некуда идти. Родных у нас нет, так что если вы не против, господин бургомистр, мы останемся в вашем городе.
– А чем вы занимались раньше? – осторожно спросил бургомистр.
– Мы кузнецы, у нас была собственная кузня. А сестра пекла хлеб. Она пекла самый лучший хлеб в нашей деревне.
– Вот это здорово! –  громко воскликнул бургомистр.  –  У нас как раз кузнец умер третьего дня, а если ваша сестра печет хорошие хлебы, то это тоже пригодится.
Так  в Верденбрюке появилась эта семейка.

Глава 1 Разговор в пивной

Как-то раз  в местной пивной Герман Гросс, опрокинув в себя очередную кружку пива,  говорил своим собутыльникам:
– Клянусь всеми святыми, я сам это видел. Раз в неделю, в ночь с пятницы на субботу ворота их чертового дома тихонько открываются,  и эта Эльза выезжает на повозке, запряженной двумя здоровенными кабанами. Кабаны эти черные, страшные и очень волосатые – однозначно не домашние, а типа диких вепрей, только еще крупнее. И головы у них такие огромные, а клыки не загибаются крючком,  как у обычных кабанов, а   изогнуты, наподобие турецких сабель. И вот что я вам скажу, господа: таких кабанов  в наших лесах не бывает.
– Герман, –  заволновались подвыпившие друзья, –  неужто к нам из соседних земель пошли чужие кабаны?   Ведь от своих-то спасу нет,  а еще чужих гонять!
– Вы, любезные мои, ослы! Какие соседние земли? Я вам еще раз говорю: таких кабанов не бывает и в соседних землях. Их вообще в природе не бывает.
– А как же тогда? –  оторопели собутыльники.
Герман медленно поднял указательный палец. За столом воцарилась почтительная тишина.
– Это не кабаны!
– А кто же?
– Это заколдованные люди.
Возглас ужаса пронесся над столом.
– Более того, – Герман наслаждался своим ораторским триумфом, – это Иоганн и Бертольд – ее родные братья!
– Господи  Иисусе! –  вскричали набожные пьяницы.
– Но и это не все! – продолжал неумолимый Герман. – Это не ее братья.
– Но кто же? – возопили потрясенные бюргеры.
– Это ее любовники. И это не все: это ее мужья. Причем оба!
– Не может быть! – вырвалось единовременно из хриплых глоток.
– Может, – твердо заявил Герман. – Я забирался к ним во двор и подсматривал в окна. Все, что я говорю, чистая правда. Я потратил несколько недель, подсматривая за ними. Они чрезвычайно осторожны, окна всегда зашторены, ворота наглухо закрыты. Но для ищущего – нет преград!
Герман расхохотался и сделал хороший глоток пива. Пьяницы придвинулись поближе и приняли вид заговорщиков.
– Так вот, господа! По пятницам они собираются за вечерней трапезой. Стол прямо-таки ломится от яств. Уж что-что, а в жратве я понимаю. Эльза большая мастерица –  а как я попробовал ее хлебы, так мне никаких других не надо. Эльза читает молитву, а Иоганн и Бертольд хором за ней повторяют. Потом она переламывает небольшой хлебец и подает братьям. А те с почтением этот хлеб принимают. Иоганн встает и наливает всем по полному бокалу красного вина. Теперь уже все они обмакивают кусочек хлеба в вино и съедают его. Ну а после этого начинают изо всех сил есть и пить вино. А едят они с таким аппетитом, что смотреть на это совершенно невозможно: я в этот момент готов камни глодать. Правда в последние разы я стал брать с собой мешок с хлебом, колбасой и бутылочкой винца. Так что когда они начинают трапезничать, то и я заодно с ними. Когда они наедятся, Эльза снова читает молитву, но теперь уже другую. Теперь она говорит развязно, сильно жестикулирует и вроде как бы ругает братьев. Все сильнее распаляется и,  наконец,  начинает их колотить кнутом. Братья ее все терпеливо сносят, только прикрываются руками от ударов. Побив их немного, она приказывает Бертольду идти в другую комнату. Тот послушно уходит и вскоре приносит небольшую бутылку с густой темной жидкостью.
Сначала я думал, что это наверное кровь невинных младенцев, но потом пришел к выводу, что для крови эта жидкость чересчур густовата. Жидкость эта разливается по кубкам, причем это делает всегда Эльза собственноручно. Потом всегда встает Иоганн и говорит что-то типа ответного слова. Он смотрит не на Эльзу, а в окно, так что я всегда невольно вжимаюсь в землю. Мне всегда кажется, что Иоганн  подозревает о моем присутствии. После этого вся компания  осушает свои кубки
Эльза что-то властно говорит, и Бертольд задувает все горящие свечи. Только тлеют угли в камине, и я могу видеть лишь движущиеся силуэты. Раздаются звуки флейты. Кто играет, я не могу понять, да и не пытаюсь. Музыка, сначала медленная, а потом все быстрей и быстрей, захватывает меня. В комнате начинается неизвестный мне танец.  Все участники действа берутся за руки, причем Эльза оказывается посередине, и начинают кружиться вокруг стола  попеременно то в одну, то в другую сторону, в соответствии со звуками  флейты: то есть с нарастающим темпом. Я вижу летящие в танце фигуры и в который раз натыкаюсь на вопрос:  кто же все-таки играет на флейте?
Танец настолько завораживает, что я всякий раз пропускаю самое главное: когда же братья превращаются в кабанов.
Пьяницы одновременно испускают вздох изумления. А Герман продолжает свое удивительное повествование:
– Тут есть одна тонкость: ни разу я лично не видел, что ее братья превращаются в кабанов. Вот идет танец, и танцуют люди. А потом раз – и уже в комнате только Эльза , ведущая на поводках двух колоссальных кабанов. Может быть, Бертольд и Иоганн просто идут спать, а Эльза выходит на ночную прогулку с невесть откуда взявшимися кабанами?
Пьяницы издают вопли протеста, что должно означать, что этого быть не может и что совершенно точно  известно: братья и есть эти невероятные кабаны.
– На какое-то время Эльза исчезает из моего поля зрения, и появляется уже во дворе. Кабаны смирно бредут рядом, как хорошо отдрессированные собаки. Эльза запрягает их в специально сделанную низенькую небольшую повозку. Потом открывает ворота, выводит свой экипаж на улицу и…
Герман делает многозначительную паузу. Все затихают и даже перестают шевелиться. Никто даже не пьет пиво и уж тем более  не закусывает копчеными свиными ножками. Только  дым  из трубок расстилается по пивной.
– Впрыгивает в повозку, гикает и хлещет кабанов хлыстом. Те визжат и срываются в неистовый галоп.  Взметается пыль вперемежку с грязью, и все исчезает! Улица пуста. Когда пыльный туман оседает, я пытаюсь найти следы движения повозки, но тщетно. То есть я вижу углубления от колес, вижу взрытую копытами землю. Но дальше следы исчезают, как будто повозка, запряженная кабанами, взлетела в воздух и улетела.
– Да-а, – чуть ли не хором озадаченно мычат собутыльники и чешут  затылки. А один из них, немного помявшись, все-таки спрашивает:
–  И куда они поехали?
Герман сердится:
– Да какая к черту разница?!
Богобоязненные пьяницы при слове «черт» судорожно крестятся и всячески изображают смирение.
– Не в том дело, куда они поехали, тупицы! А суть в том, что она, Эльза, превратила их в кабанов,  пре-вра-ти-ла! А значит?
Тут до приятелей доходит, и они, просияв, восклицают:
– Значит она – ведьма!
– Точно, –  с удовлетворением констатирует Герман, –  но и это не все!
У слушателей перехватывает дух, а Герман продолжает повествование:
– В самые первые разы я, уткнувшись в таинственное исчезновение, прекращал дальнейшее расследование и просто шел домой. Но однажды ко мне в голову пришла очень простая, но в то же время гениальная мысль: ночью они исчезают, но ведь они к утру все равно должны возвратиться! И я решил остаться в засаде на всю ночь. И не прогадал. Конечно, спать на улице, да еще в прохладную ночь, не очень-то приятно. И тем не менее довольно скоро глаза мои стали слипаться, и я  заснул. Пробудился я внезапно. Сначала не мог понять, где я нахожусь, потом,  все вспомнив,  осторожно огляделся. Стояла самая глухая часть ночи: где-то за полчаса до рассвета. Было как-то особенно темно. Вдруг раздалось  топанье копыт. Как будто лошади шли шагом по улице. Но это были не лошади. Эльза вернулась с прогулки. Кабаны  тяжело хрипели. Видимо, Эльза задала им жару!
Эльза отворила одну часть глухих ворот и загнала свой экипаж во двор. У меня был очень хорошо выбранный наблюдательный пункт, так что я видел практически весь двор. К тому же вышла  полная луна, и стало совсем светло. Женщина стала самым тщательным образом мыть своих кабанов. Сначала одного, чуть покрупнее, и щетина у него была более темного цвета, а потом уж другого,  щетина которого была как бы с проседью, а один из ужасных  клыков был обломан. Огромные кабаны стояли смирно и скорее походили на безобидных домашних свиней, чем на ужасных чудовищ-убийц,  лесных вепрей! Помывши своих питомцев,  молодая  женщина насухо вытерла их каждого своим полотенцем и знаком пригласила их следовать в дом. Кабаны чинно зашли в открытые двери. На массивном дубовом столе  кто-то уже  приготовил простой, но обильный ужин. По центру обосновалось огромное блюдо с целиком зажаренной тушей барана.  По бокам стояло множество тарелок поменьше с многочисленными закусками и приправами. Тут же рядами стояли бутылки с красным вином. Из столовых  приборов был только замысловатой формы   очень длинный, узкий и слегка изогнутый нож. Таких ножей не встретишь в наших местах. Возможно, это  был сарацинский  кинжал, взятый в качестве военного трофея  во времена крестовых походов.  Рядом со столом стоял один-единственный стул, скорее похожий на трон. Другой мебели в комнате не было. Эльза  села на импровизированный трон, кабаны уселись по бокам, как собаки, и смотрели на нее преданными глазами. Эльза налила из двух бутылок вино в большую серебряную салатницу, потом таким же образом наполнила еще одну и поставила их обе на пол. Кабаны стали жадно лакать, чавкая и расплескивая красное вино  по сторонам. В минуту все было закончено. Кабаны как по команде подняли головы и просительно стали глядеть на Эльзу.  Та засмеялась и снова наполнила обе чаши. Кабаны вылакали и это, но уже не так быстро. Сама она тоже выпила вина и довольно много. Потом стала сарацинским ножом резать мясо большими кусками  и швырять его  кабанам. Те ловили  капающие жиром куски на лету и, не  жуя, проглатывали. Под конец Эльзе надоело нарезать куски, и она, схватив остатки барана за ноги, сбросила его на пол. Кабаны бросились на обглоданного барана и стали рвать его на куски, и результате сожрали его дотла, с костями.
Я был настолько поглощен созерцанием кабаньего обжорства, что не заметил, как Эльза убрала остатки пиршества, так что  стол оказался абсолютно чист. Кабаны, насытившись, уселись перед Эльзой как собаки и преданно смотрели на нее. И вот тут-то началось!
Слушатели напряглись. И до этого-то было  невероятно, а тут…
– Эльза медленно разделась. Догола! (ропот похотливых пьяниц и жадное питье пива!) О-о! Это было воодушевляющее зрелище! Какая грудь! А бедра! А когда она повернулась мельком в мою сторону, у меня просто перехватило дух. Какая женщина! Моя сосиска так распухла, что чуть штаны не порвались! ( Все загоготали. При этом у многих спереди  на штанах появились отчетливо видные выпуклости). Потом Эльза залезла на стол  и подала какой-то знак кабанам. Те мгновенно вскочили с места, разбежались в разные углы комнаты, а потом  с глухим рыком бросились друг на друга. Раздался такой стук, как будто два огромных дерева с огромной скоростью столкнулись друг с другом. Немного потолкавшись, кабаны снова разбежались в разные стороны. Вроде бы особенно ничего не произошло, но кабаньи рыла были все в кровавой пене, а могучие шеи были все изорваны их страшными клыками. И снова огромные вепри бросились друг на друга. Эта стычка была еще более  молниеносной и страшной. В результате более маленький кабан завизжал и бросился бежать. Победитель стоял, горделиво задрав окровавленное рыло. Эльза поманила его рукой. Кабан неловко стал карабкаться на стол. Копыта его скользили по собственной же крови. Наконец, вепрь забрался на стол и стал обнюхивать Эльзу. От возбуждения  кабан стал суетиться и похрюкивать. Изо рта его потекли длинные кровавые слюни. Эльза встала на четвереньки. Кабан своим рылом стал вынюхивать ее промежность. Потом внезапно обхватил Эльзу передними лапами и стал  совокупляться с ней. Ничего подобного я себе даже представить не мог. 
Слушатели издали какое-то одновременное хрюканье. Кто-то стал причмокивать  и как-то даже посасывать, и на лице его появилось мечтательное выражение, а из приоткрытого рта обильно потекли длинные, тягучие слюни. Герман тоже остановил повествование. Он закрыл глаза и начал тихонько подвывать какой-то волчий мотив. Похоже, что он снова переживал увиденное, и это загоняло его в сладострастный  туман. Впрочем, обаяние рассказа захватило всех.
 Кабан, совокупляющийся с женщиной, –  что может быть упоительнее для старых пьяниц?
– И так он ее без перерыва дрючил  парочку часов! –  продолжил,  наконец,  Герман.
– Герман, как ты стерпел? –  крикнул кто-то из зала.
– Какое там? – покраснев, ответил Герман. –  Я даже не заметил,  когда это произошло. Просто вдруг почувствовал, что  все штаны мокрые.
Все заржали, но не злобно, а с большим пониманием.
– Когда такую пакость видишь, сперма выливается сама собой, – оправдывающимся тоном произнес Герман.
Снова все одобрительно засмеялись, а кто-то из слушателей  притворно проворчал:
– Ты-то хоть все видел, а я кончил только  от твоего вранья!
Тут уж все просто полегли от смеха, причем некоторые действительно повалились под стол, валя за собой и кружки с пивом.
– Причем эта чертовая Эльза еще и подначивала кабана и призывала его двигаться побыстрее! Вот ведь какая стервоза!
– Да-а…  Такая обычного мужика просто заездит. Высосет из него всю сперму и  сведет в могилу. Такие бабы хуже чумы.
– Нет, друзья, –  с мечтательной улыбкой произнес Герман, –  такие бабы – лучше чумы! С чумой – не трахнешься! А подыхать –  что так, что эдак! Так лучше с такой ведьмой!
На этот раз снова все засмеялись. Но как-то конфузливо, а скорее даже боязливо. Как-то вдруг до всех  дошло, что все это не шуточки. Не просто пьяные бредни, а,  в общем-то,  чистая ересь, за которую можно и на костер угодить. И от этого осознания крепко спаянная алкоголем компания вдруг рассыпалась, распалась на осколки и расползлась по углам. Сначала один,  потом другой, ну а затем все оставшиеся чуть ли не разом откланялись и пошли домой. В результате Герман остался один. Говорить было больше не с кем. Герман заплатил трактирщику за пиво и  вышел вон.
Страх охватил его. Неожиданно он явственно осознал, что завтра на него донесут, и донесут все без исключения  благодарные слушатели. Все до единого слова будет записано в дело. И название дела загорелось в его мозгу:

Глава 2 Верденбрюкская ведьма

– Итак, почтеннейшие  граждане города Верденбрюка! Позвольте начать открытые слушания по делу Эльзы Грюнвальд, обвиняемой в ведовстве, а также ее братьев - Иоганна и Бертольда, обвиняеых в пособничестве ведовству. Также Эльза Грюнвальд обвиняется в колдовстве.
Обвиняется также гражданин Верденбрюка Герман Гросс за недонесение властям о тайных преступлениях.
Голос патера Иоахима был не очень громок, но на Верденбрюкской ратушной площади было так тихо, что даже в задних рядах плотной толпы было слышно все до единого слова.
– Наш город всегда был оплотом чистоты веры, без которой, как известно, невозможно быть человеку на Земле, –   говорил патер Иоахим. Казалось, что он читает воскресную проповедь, а не выступает главным обвинителем на показательном суде. –  Да! Так было всегда, с тех пор как мы узнали светоч христианства. Но, к несчастью, благостное течение  жизни нашего города было нарушено самым отвратительным образом. Бесчестные люди под видом беженцев проникли в наше обиталище, и наподобие  чумных бубонов заразили все вокруг ядом неверия! Но  однако же, любезные сограждане!
Патер Иоахим хищно глянул в переднюю часть толпы и, отыскавши кого-то, сделал повелительный жест. Площадь шевельнулась и  чуть взволновалась: все вытягивали головы, стремясь увидеть Германа Гросса. Тот имел вид чрезвычайно угнетенный, лицо его было как бы покрыто плесенью, под глазами чернели круги, то ли от пьянства, то ли  его  убеждали инквизиторы дать показания. Шел он медленно, скорее даже он просто подчинялся спазмам выталкивающей его толпы. Наконец он  с трудом поднялся на  помост. Толпа притихла.
– Герман Гросс будет свидетельствовать! –   провозгласил стражник.
Все обратились в слух. Слышно было,  как  свистит ветер  в печных трубах. Герман стоял, опустив глаза, волосы его были всклокочены.
– Говори! –  тихо с угрозой  произнес патер.
Герман вздрогнул  и невнятно пробормотал:
– Я свидетельствую, что я собственными глазами видел, как Эльза Грюнвальд превращала своих братьев в диких кабанов,  запрягала их в повозку и летела  по небу. А после этого, возвратившись из полета, она совокуплялась с  превращенными людьми.
– То есть с кабанами? –  уточнил патер.
– Да, –  еле слышно ответил Герман.
Не злорадный, а горестный вздох пронесся над толпой. Похоже было, что богобоязненные граждане жалели Эльзу. Это почувствовал и патер Иоахим и постарался исправить ситуацию:
– Именем нашей святой церкви я объявляю!
Толпа обратилась в слух.
– Герман Гросс за недонесение об увиденном преступлении приговаривается к битью батогами до смерти! (все ахнули). Но за помощь в расследовании наказание смягчается до двадцати ударов. (Толпа одобрительно зашумела.  Кровожадный инстинкт  взял верх над человеколюбием,  и новых наказаний все ждали с предвкушением). Иоганн и Бертольд Грюнвальды за соучастие в колдовстве  приговариваются к четвертованию! (Этот приговор был встречен одобрительными  криками: все уже немного притомились, и хотелось зрелищ). И наконец,  Эльза Грюнвальд  за  колдовство и вовлечение в колдовство третьих лиц, за использование  дьявольских сил и заклинаний признается ведьмой и приговаривается к сожжению заживо. (Толпа радостно закричала: развлечений  будет достаточно, и потом в пивной будет о чем поговорить.)

Глава 3 Экзекуция

Видимо, Герман отторговал себе смягчение наказания, так как палач бил его не особенно стараясь. Зрители тоже особенно не возмущались: ведь впереди было два четвертования и одно сожжение. Поэтому когда Германа отпустили, народ его проводил приветственными криками.  Герман шел, низко опустив голову, Те, кто сумел заглянуть ему в лицо, видели, что он плачет. Возможно, ему было больно, а, может быть,  ему было стыдно. Герман ввинтился в толпу и исчез. Никому до него не было никакого дела.
В это время  рядом с эшафотом быстро установили деревянный столб, обложили его несколькими вязанками хвороста и вывели Эльзу. Толпа притихла. Все разглядывали ведьму, но ничего ведьминского увидеть не могли. Девушка была юна, свежа, словно вышла на  прогулку. В глазах у нее не было страха. Она шла, улыбаясь. От этой улыбки толпа рассвирепела.
– Ведь смеется,  бесстыдница!
– Сейчас тебя поджарят, тогда посмеешься!
– Кабанья подстилка!
Двое подручных накрепко прикрутили  девушку к столбу железными цепями. Один из них, помоложе,  не глядя Эльзе в глаза,  очень тихо произнес:
– Слушай, мне тебя очень жаль. В эту чушь про ведьм я не верю. Я не хочу участвовать в этом убийстве. Я тебе предлагаю одну штуку: когда тебя спросят: каково твое последнее желание –  попроси попить, я тебе принесу воду с ядом, и ты умрешь без мучений. Просто тихонько уснешь. Толпа даже не догадается, потому что тело твое на  огне будет корчиться, горло твое будет кричать, но мозг твой к тому времени уже  умрет. Поверь мне,  моя бабушка большая мастерица во врачевании, ну и соответственно в составлении ядов. Так что дело верное.
Парень вопросительно посмотрел Эльзе в глаза.
– Нет, дорогой мой  мальчик! Я не могу воспользоваться твоим советом. У тебя очень доброе великодушное сердце, но мне нужно доделать одно дело, и мозг мой должен быть ясным и живым. Я очень тебе благодарна: я всегда удивляюсь, когда вижу чистую душу, это так необыкновенно и странно. Прощай. Мой тебе совет –  доделай свое дело и потихоньку уйди с площади. Не смотри на казнь, и ни в коем случае не оглядывайся.  Вечером выпей немного вина и пораньше ложись спать. Когда ляжешь, попытайся представить мое лицо. Оно должно быть живым, не искореженным страданием, в ушах твоих не должны  быть слышны страшные  предсмертные крики, а по  нутру твоему  не должны проходить спазмы от запаха горелого мяса, жира   и волос.  Если сможешь представить меня, то я смогу войти в твое сновидение. Не бойся, ведь ваши священники тоже говорят, что жизнь начинается только после смерти. Как тебя зовут?
– Александр, –  пролепетал  юноша.
– Я тебе обещаю: сегодня ночью я окликну тебя, чтобы тебе было легче увидеть меня. А теперь иди: помни, что я тебе сейчас сказала.
Александр, весь покрытый холодным потом ужаса, распрямился и, пошатываясь, сошел с помоста. На него никто не смотрел, как раз в этот момент вывели Иоганна и Бертольда в серых рубищах. Сначала  должно было пройти четвертование, а потом уже сожжение. Народ ликовал.
– Четвертование будет произведено путем поочередного отрубания (все замерли в ожидании: иногда приговоренным оказывали милость и сначала отрубали голову, а потом уже руки и ноги, так что человек избавлялся от излишних мучений.) Сначала будут отрублены ноги (раздались крики ужаса и одобрения),   потом руки и наконец голова.
Площадь взревела  –  зрелище будет прекрасным.
С приговоренных сорвали  ветхие одежды и стали привязывать к специальным деревянным столам, которые были взяты для этих целей у местного мясника: он использовал  их для разделки свиных туш.
Палач неторопливо стал натачивать огромный топор. Воцарилась абсолютная тишина, такая, что было слышно скрябанье точильного камня.
Священник начал читать молитву над привязанными. Те лежали тихонько, не подавая никаких признаков жизни.
– Живые хоть? – волновались в толпе.
– Живые, – успокаивали их другие, – молятся.
– Раньше надо было молиться, –  назидательно говорили третьи.
Наконец, последняя молитва в жизни приговоренных была прочитана. Священник  поднялся на специальную трибуну для местной знати.
Палач спокойно подошел к мясницким столам и на мгновение задумался, с кого начать. Приговоренные, начали инстинктивно вырываться, но их привязали на совесть. Вдруг у одного из них, у Бертольда,  вырвалась и ударила вверх мощная струя мочи. Зрители захохотали:
– Не мешай человеку! Начни с другого!
Палач сделал шаг к другому столу. Принял  правильную стойку  и вдруг внезапным резким ударом отрубил левую ногу Иоганна. Из перерубленной артерии  хлынула кровь. Жалобный вой истязаемого пронесся над замолчавшей площадью. Палач отрубил вторую ногу. Иоганн замолк. Потеря сознания освободила его от дальнейших мучений. Палач вопросительно посмотрел на гостевую трибуну, и,  получив какой-то знак, переменил последовательность экзекуции: он отрубил несчастному голову, а затем уже обе руки. Все было сделано очень быстро. Подбежали помощники и скидали голову, отрубленные конечности и сам обрубок тела в специально подогнанную повозку, до краев наполненную опилками. Палач снова подошел к Бертольду и вопросительно посмотрел на трибуну. После этого ловко отрубил голову и, взяв ее за волосы, показал толпе. Радостные вопли прерывались рыданиями женщин, слышались хохот и ругательства.
После этого палач бросил голову в повозку и доделал свое дело, после чего оставил куски изрубленного мяса своим помощникам и  направился к столбу с привязанной ведьмой. Толпа голосила. Все были до крайности взвинчены и раззадорены произошедшими казнями и поэтому жаждали  новых экзекуций. Вид крови возбудил людей, они хотели продолжения зрелища.
Палач подошел к Эльзе, остановился и о чем-то ее спросил. Молодая женщина отрицательно покачала головой.
– От последней просьбы Эльза Грюнвальд отказалась! – надсаживаясь, закричал глашатай.
– Сейчас ей будет жарче, чем с кабанами! –  завизжал  чей-то женский голос. –   Мужиков тебе не хватало,  шлюха подзаборная!
Все засмеялись.
И тут Эльза стала очень внимательно оглядывать толпу, как будто искала кого-то взглядом. Все заметили это и притихли. Наконец, Эльза нашла кричавшую женщину и, пристально глядя ей в глаза, спокойно и отчетливо стала говорить. Было так тихо, что слова ведьмы разлетались по площади и доносились до самого дальнего уголка:
– Послушай, Гертруда Нойман! Ты крикнула мне из толпы, думая, что я не найду тебя. Ведь так хорошо кричать гадости из толпы. Но ты не знаешь, что я  (и тут Эльза закричала страшным, от которого все приникли, голосом)  ВЕДЬМА!
На площади воцарилось не просто молчание, но прекратилось и малейшее шевеление. Эльза продолжила уже обычным голосом:
– Так вот, Гертруда! Я  отказалась и от последней просьбы и от последнего слова, но тебе я отвечу. Да, кабаны лучше мужиков. И самое главное –  кабану всегда хочется. Он может кончать каждые десять минут. А твой муж, Гертруда, сколько раз кончает за год? Больше десяти или меньше?
Дикий хохот охватил толпу. Несчастная Гертруда стояла вся  пунцовая, порывалась даже броситься прочь, но прорваться сквозь плотно стоящих горожан было совершенно невозможно.
– А потом, моя милая, – продолжила Эльза, – кабанов, когда  твое влагалище  полностью насытилось,  и эти мерзкие твари уже не нужны,  можно прогнать в их вонючий хлев, где их можно кормить помоями, а спать они могут на своем собственном говне. И самое главное –   с ними не надо разговаривать!
Гнетущее чувство охватило горожан. Как будто бы внезапно на них пролился ливень из свиного  дерьма. Чувство отвращения было настолько велико, что некоторые стали беспокойно отряхиваться и поеживаться,  как будто за шиворот им текла зловонная жижа. Наконец, кто-то отчаянно крикнул:
– Зажигай уже, нечего тянуть!
К палачу подбежал помощник с зажженным факелом и, услышав какое-то распоряжение, умчался  прочь. Палач приблизился к столбу и очень ловко зажег хворост в нескольких местах. Занялось быстро, и фигура женщины как-то быстро исчезла в клубах дыма. В это время подручные палача подвезли телегу с вязанками хвороста и стали швырять их  в огонь. Полыхало теперь уже со страшной силой. Зрители вытягивали шеи, пытаясь хоть что-нибудь увидеть. Но кроме огромного костра не было видно ничего. По площади прошел ропот разочарования. Сначала никто ничего не мог понять. Все чувствовали, что процесс идет как-то не так.  Потом вдруг до всех дошло.
– Почему она не кричит?
– Кричи, ведьма!
Но из огня не раздавалось  никаких звуков, кроме треска вылетающих во все стороны углей. Ведьма умирала молча. Какой-то внезапный ужас охватил всех присутствующих, некоторые стали лихорадочно читать молитвы. Костер разгорелся окончательно, пламя достигло высоты в несколько метров. Но из огня так и не раздалось  ни единого звука. Толпа стояла в полном оцепенении.
Вдруг из черных клубов дыма вылетела огромная белая сова и стала кружить над людьми. Вопли ужаса понеслись над площадью, и внезапно как по команде, толпа бросилась врассыпную. Во все прилегающие к площади улочки и переулки. Люди бежали, спотыкались, давили и отталкивали друг друга. Из их глоток вырывалось только хрипение, визг и ругательства. В считанные минуты площадь оказалась пуста. Остались только привилегированные зрители на трибуне, и с десяток получивших травмы в давке людей. Некоторые лежали неподвижно: скорее всего, их задавили насмерть. Сова полетела  к помосту.
– На кого она посмотрит – тому не жить! – вдруг завопил глашатай. Этот крик послужил командой и для знати. Паника охватила серьезных и достойных людей. Путаясь в своих богатых одеяниях, местные аристократы рванули во все стороны. Спотыкаясь и падая в грязь. От их величия не осталось и следа. Это было стадо баранов, убегающих от волка.
Наконец, площадь опустела окончательно. Белая сова сделала еще несколько кругов и неспешно улетела прочь.

Глава 4 Александр

Александр был уже дома, когда  услышал ужасный шум на улице.  Дом стал вздрагивать от беспорядочного и очень сильного топота. Казалось, стадо быков несется изо всех сил.
«Какие быки, ведь должна происходить казнь, и быки уже давно в загонах», – подумал Александр и осторожно  выглянул из окна. Вид озверевшей от страха толпы, которая неслась, не разбирая дороги и давила всех имевших несчастье упасть, поразил юношу. Ему показалось, что на город внезапно напали враги. Тогда Александр бросился  в чулан, надел на голову шлем и схватил алебарду. Обычно ополченцы собирались как раз таки на Ратушной площади, но так как все в диком ужасе бежали оттуда, то юноша  решил последовать за бегущими. Однако, еле успев пробежать несколько шагов, Александр наткнулся на лежащего в луже крови соседа Иосифа, известного в городе ростовщика. Тот корчился от боли, из разбитой головы текла черная, смешанная с грязью, кровь. Один глаз Иосифа  был выбит и болтался перед ним на тоненьком сосудике и при каждом потряхивании головой несчастного, раскачивался как маятник. Навозные мухи норовили усесться на него, но раскачивания мешали им осуществить свой замысел. И мухи недовольно жужжали всякий раз, когда окровавленный маятник начинал свое хаотическое движение.
– Иосиф! Что случилось? Кто на нас напал?
Несчастный поднял голову и посмотрел на Александра бессмысленным взглядом и прохрипел:
– Александр!  Беги  из нашего города,  не оглядываясь.  Отныне наш город проклят. Ведьма не сгорела в огне, а, обратившись в сову, улетела. Но перед этим она сделала круг вокруг всех нас, и теперь нас всех ждет неминуемая и скорая смерть. Как видишь, ко мне она уже пришла.
– Да что ты, Иосиф, живут люди и без глаза, – попытался его утешить Александр, но тут  старик отнял правую руку от своего живота, и потрясенный  юноша увидел, как из глубокой раны в боку несчастного быстрым и мощным потоком хлынула дотоле кое-как сдерживаемая кровь.
– Кто-то  решил таким образом погасить свой долг передо мной, –  усмехнулся белыми остывающими губами Иосиф. – Но так просто им не уйти. Подай мне мою сумку с  пергаментом  и помоги мне  сесть.
Потрясенный Александр осторожно помог умирающему старику сесть. Старик открыл свою сумку. Достал чистый пергамент, гусиное перо и  за неимением чернил окунул перо в собственную кровь. После этого он  своей  слабеющей рукой начертал:

ЗАВЕЩАНИЕ
Иосифа Бернштейна, написанное им собственноручно, в полном уме и здравии собственной кровью за неимением чернил. Сие завещание написано в присутствии Александра Хоффмана 13 июня 1488 года от Р.Х.

Я, Иосиф Бернштейн,  завещаю после моей смерти  все мое имущество: а именно, золотые и серебряные слитки,  монеты разных стран, одежду, драгоценные камни, дом и землю, на которой он стоит, а равно и прилегающую,  а также долговые расписки моих заемщиков господину Александру Хоффману. И разрешаю взыскивать долги по данным долговым распискам в полном объеме.
Также я даю право и обязанность Александру Хоффману оплачивать все векселя, выданные мною и действующие бессрочно.

Подписано мною, Иосифом  Бернштейном и Александром Хоффманом.

Иосиф, до этого писавший твердо и уверенно, вдруг ослабел, но, собрав все последние силы, поставил свою подпись четко и уверенно, после чего протянул перо Александру:
– Подпиши, Александр, ты хороший мальчик. Ты всегда  по-доброму относился ко мне, в то время как все меня ненавидели. Поэтому я делаю тебя своим наследником, тем более детей у меня нет.  Не бойся, долговых расписок значительно больше, чем векселей. У меня всегда положительный баланс. Помни только одно – взыскивай долги твердо и в полном объеме. Не поддавайся на уговоры,  посулы и лживые обещания. Слова исчезают в воздухе, поэтому не верь им. Истинно только золото, которое перешло в твою сумку. Подписывай.
С этими словами Гюнтер резко откинулся назад  и, казалось бы, испустил дух, но открыл в последний раз  уже не видящие глаза и прошептал:
– Я выбрал тебя,  и ведьма тоже. Какое смешное совпадение…
Дыхание Гюнтера остановилось,  только кровь продолжала вытекать из раны. Александр,  подписав пергамент,  стоял на коленях посреди пустынной  улицы перед  окровавленным трупом старика и тупо глядел на завещание в своей  руке. Не зная как поступить, он просто  поднялся с земли и пошел домой.
Глава 5 Проклятие ведьмы

Когда паника улеглась, горожане потихоньку стали возвращаться на Ратушную площадь. Раненых перевязывали и  развозили по домам, мертвых готовили к погребению.  Наконец, с некоторым страхом приблизились к пепелищу. Все было необычно в этом сожжении: не осталось ни столба, ни головешек, а только ровный слой белого пепла.
– А кости там остались? – тихо спросил кто-то, но охотников поворошить пепел не нашлось.
Внезапно налетел сильный порыв ветра,  пепел взмыл  над площадью сверкающим смерчем  и стал медленно оседать на оцепеневший город. Казалось, наступило Рождество, с мягким ленивым снегом и приятными  предпраздничными хлопотами. Когда жизнь  похожа на одну бесконечную счастливую сказку, когда радость от предвкушения чего-то прекрасного отодвигает на краткий миг жестокую повседневность.
Но это было не Рождество. Стоял июнь, было очень жарко,  после недавнего дождя  сильно парило, и было душно. Сверкающий на солнце  пепел медленно опускался на Ратушную  площадь, на  запутанные улочки, на  промытую дождем  черепицу крыш, на  замерших от страха людей.
Когда первые хлопья пепла стали опускаться на их лица, люди стали  судорожно отряхиваться, сбрасывать с себя белый пепельный пух. И в результате  лица их оказались причудливо  разрисованы  белыми полосами.
У кого-то рисунок был бессмысленным нагромождением линий, но не у всех.
Кто-то, случайно взглянув на лицо бургомистра, в ужасе закричал:
– Крест, господин бургомистр, на вашем лице белый ведьмин крест!
И точно: через все лицо бургомистра был четко прорисован белый неровный крест. Отчетливо было видно, что рисовал его кто-то  пальцами: указательным, средним и безымянным, и что эти пальцы принадлежат не бургомистру. ( Тот был крепким пузатым  мужчиной  с могучими руками).
– Рука ведьмы! – завопил все тот же горожанин. И точно. Вглядевшись, можно было увидеть не только четкие следы тонких пальцев, но и царапины на лице бургомистра от ногтей: похоже было, что по его лицу не просто провели,  но процарапали этот рисунок.
Вокруг бургомистра образовалось пустое пространство. Ужасная метка произвела на всех удручающее впечатление.  Бургомистр  побелел. Страх близкой смерти  парализовал его волю…
В пивной разговор шел, естественно, о казнях, о ведьме, о погибших в ужасной давке.
– Говорят, Бернштейна задавили, – промолвил кто-то.
– Да ну?
– Точно, мне Вальтер сообщил. А они на одной улице живут. Затоптали старика.
– Господи Иисусе, сколько ж людей за собой утащила проклятая ведьма!
Все начали креститься и читать молитвы, но одновременно их лица просветлели, более того чистая радость показалась в глазах каждого. Выходило, что теперь  по долгам можно не платить. Семьи у Бернштейна не было, про родственников в других городах тоже никто не слыхал –  так что долги вроде бы пропадали.
– А у него завещание было?
Этот резонный вопрос смел все следы радости с остервенелых лиц. Об этом как-то раньше не подумалось.
– Ну, если и было, то оно у нотариуса. У герра Бурхарта. И он должен огласить его после похорон Бернштейна.
Рассеявшаяся было тревога снова сгустилась над должниками. (А в должниках у Бернштейна был, наверное, весь город.) Пиво было допито в полном  молчании и без всякого удовольствия. После этого  все отправились по домам.

Глава 6 Александр и Эльза

Перед сном Александр искренне помолился о душе новопреставившегося Бернштейна. Потом вдруг в голову ему пришла мысль, что старик был,  скорее всего,  иудеем, а не христианином, и что о такой душе, пожалуй, и молиться не стоит. Поэтому Александр  наскоро дочитал молитву и отправился спать. Перед тем как заснуть, юноша снова вспомнил несчастного ростовщика  и пожалел его. Просто, по-человечески, а не по-христиански.
Едва Александр закрыл глаза, как перед его мысленным взором появилась Эльза и сразу же начала говорить:
– Завтра, во время похорон Бернштейна, точнее после похорон, главный нотариус города скажет следующее: Уважаемые сограждане! Ввиду того, что покойный Бернштейн  не имел наследников, то все его имущество подлежит разделу в следующих пропорциях: 40%  – отходит в лоно святой церкви, 40% поступает  в распоряжение магистратуры, а оставшиеся 20% подлежат распространению среди нищих, сирот, инвалидов и прокаженных.
После этого нотариус обведет взглядом людей и скажет:
«Если у уважаемых сограждан  нет протестов и возражений, то данное решение вступает в силу!»
И в этот момент ты должен сказать:
– У меня имеется протест.
Нотариус спросит тебя:
– А в чем он заключается?
А ты скажешь:
– У меня на руках имеется завещание господина Бернштейна, написанное им собственноручно. Я готов его предъявить, господин нотариус.
После этого ты покажешь нотариусу завещание, но не отдавай его, а попроси назначить тебе встречу в магистрате, чтобы зарегистрировать эту бумагу.
Нотариусу придется  объявить, что ввиду появления новых обстоятельств, оглашение решения по делу о наследовании имущества господина Бернштейна откладывается. После этого иди домой и носа не показывай до дня, когда пойдешь в магистрат.
Исполни все, как я тебе сказала. Понятно? Понятно тебе? Ответь мне!
– Понятно, – прохрипел Александр и проснулся от звука собственного голоса. Было очень темно. Александр лежал в собственной постели. Обрывки сна летали в его голове, пока не сложились в ясное воспоминание о ночном разговоре.
«Какая-то фантасмагория», – подумалось ему. Юноша повернулся на другой бок и безмятежно уснул. Так можно спать  только когда тебе 20 лет!..
Проснулся он от стука в окно. Александр,  зевая и  потягиваясь, не торопясь подошел к окну и увидел своего друга Георга, что-то возбужденно кричавшего ему. Александр распахнул окно, и вместе со свежим, пахнущим дождем и летом воздухом, в комнату ворвался резкий голос Георга:
– Одевайся скорее, а то все проспишь, сегодня похороны Старого еврея.
– Не могу я: мне надо идти на работу.
– Не будет сегодня никакой работы,  дурачина! Все  будут на похоронах, весь город.  Как-никак  –  великое избавление!
– Какое еще избавление? – недовольно, сквозь череду зеваний, пробормотал Александр, на что словоохотливый друг немедленно дал объяснения:
– Сегодня после похорон главный нотариус города объявит, что так как у Еврея не было наследников, то все его долги переходят к магистрату и к церкви. Но все также знают, что взыскивать эти долги ни с кого не будут. Просто каждый пожертвует что-нибудь на нужды города и церкви. А основную часть долга можно будет не возвращать. Понимаешь?
– Ты вообще о ком говоришь? – спросил с изумлением Александр.
– Да о соседе твоем, Бернштейне! – с досадой на человеческую тупость завопил Георг. – Сегодня  наш город получит свободу: ведь Бернштейн умер, а наследников у него нет! Дошло? 
– Дошло, – пробормотал Александр.  Все события предыдущего дня резко очертились в его памяти. Юноша вспомнил и смерть Бернштейна, и его завещание, написанное кровью. Собственно, это и есть самое главное – завещание. Но, может быть, на самом деле никакого завещания и не было?
– Так  ты пойдешь? – спросил его навязчивый друг.
–  А во сколько будет отпевание? – равнодушно спросил Александр.
– Какое еще отпевание! Это же еврей! Похороны пройдут по иудейскому обряду. Народ пойдет туда только для того, чтобы послушать объявление нотариуса. А так до этого Бернштейна никому нет дела! Приходи через час, будет  как раз.
– Ладно, приду, –  пообещал Александр.
Он со спокойным видом отвернулся и  неторопливо пошел в дом. Однако на душе у него было не просто неспокойно, а все кипело, плавилось, выплескивалось через край. Впервые в жизни у молодого человека появился выбор: как жить в дальнейшем. До этого жизнь катилась по проторенной дорожке, и тут внезапное завещание еврея перевернуло стабильное, скучное  существование молодого посредственного немца. Появилась возможность выпрыгнуть из убогого, скучного мирка в жестокий неизведанный, но совершенно другой мир. И вот теперь через час надо было сделать выбор. Александр еще раз прочитал завещание - все правильно, Бернштейн завещал все полностью ему, Александру Хоффману. Но тут выплывали разные неясности. А если это завещание признают недействительным? Главный нотариус города –  известный хитрец. И найдет тысячу уловок, чтобы не допустить нежеланного завещания. И вот что получается: если завещание признают недействительным, Александр попадет в крайне затруднительное положение. Горожане ему не простят того, что он хотел возвыситься, что хотел обогатиться за счет своих соседей, за гордыню и спесь. То есть, если план Александра провалится, то в этом городе ему уже не жить: затерзают, засмеют, а, может быть,  и сразу прогонят. Однако если завещание признают полностью законным, то тоже возникнет масса трудностей: надо будет выколачивать долги Бернштейна из городской бедноты, которая и так еле-еле сводит концы с концами. Но и городская знать тоже одалживалась у покойного еврея. Судя по долговым распискам, которые бегло просмотрел Александр, Бернштейну должны были все –  кроме самого Александра и еще нескольких горожан.
– И так, и так плохо, – вслух проговорил юноша. – Эх, хоть бы кто посоветовал! Не знаю я, как поступить!

Глава 7 Наследник

– Ну, ты собрался уже? – закричал неугомонный Георг, решивший все-таки дождаться своего друга и идти вместе. – Сколько можно ждать?
– Иду, – отозвался Александр, бережно укладывая пергамент с завещанием в старенькую холщовую сумку. Что делать он так и не придумал.
«Там видно будет», –  малодушно решил он и нехотя вышел на улицу.
– Да что ж ты копаешься, – притворно негодовал Георг, – тебя ждать –  так везде опоздаешь!
– А куда спешить? – равнодушно спросил Александр. – Это же не казнь: смотреть не на что. А услышать – мы и из задних рядов услышим!
– С тобой хорошо только пиво пить! – с легким раздражением заявил Георг. – Все тебе нипочем! Никуда ты не торопишься! Я, может,  хочу первым услышать, что мой долг в 5 золотых монет отныне прощен!
– Как? – с изумлением спросил Александр своего закадычного друга, –  и ты был должен еврею?
– Было дело, – нехотя пробормотал Георг, – нужны были деньги. Помнишь,  у меня отец болел? Лекарь не хотел даже приходить, пока я не внесу задаток. Вот я и побежал к Бернштейну одолжить парочку золотых.
– Парочку? А ты говоришь, что должен 5 монет?
– А проценты? – Георг тяжело вздохнул, – самое паршивое, что все равно отец умер, и лекарь не помог. А я в долгах оказался. Сколько ни выплачу процентов, а долг только растет! Слава Богу, сегодня расквитаюсь с этим поганым ростовщиком!
Георг заметно повеселел и бодро зашагал к ратушной площади. Александр же заметно приуныл:
«Что ж теперь и у друга деньги отнимать?»
«Но ведь он, когда брал в долг, должен был понимать, что долги надо будет отдавать!»
«Но не с такими же грабительскими процентами!»
« Не хочешь платить проценты – не бери в долг!»
«У него отец был при смерти!»
«Не можешь платить –  не лезь в долги!»
«Так,  а что ж ему было делать? Значит, пусть отец помирает?»
«Он знал, на что шел. А теперь пусть платит».
«Сволочь ты!»
«Нет, я просто справедливый человек. А справедливость заключается в том, что каждый обязан расплатиться со своими долгами. И я этим займусь!»
Таким образом, решение пришло само собой, и остаток пути Александр прошел спокойно и уверенно.
Жребий был брошен…
За городом было небольшое еврейское кладбище. Каждый раз, оказываясь здесь, Александр удивленно смотрел, на еврейские могилы. Просто камни, наваленные, казалось бы, без всякого смысла.
«Какой-то непорядок у них, – думалось Александру. – А впрочем, мне до этого нет никакого дела».
Обычно здесь не было никого, но сегодня, похоже, собрался весь город.
На пустую пивную бочку, поставленную на попа, взгромоздился главный нотариус города и  громко прокричал:
– Уважаемые сограждане!
На толпу опустилась внезапная тишина.
– Мы здесь собрались, чтобы…
«Почтить память усопшего раба Божия  Иосифа Бернштейна,» –  заученные слова легко возникли в сознании Александра. Однако нотариус сказал иначе:
– … уладить некоторые  вопросы, оставшиеся после смерти Иосифа Бернштейна.
Все почувствовали заминку в голосе нотариуса: про погибшего наверно можно было бы сказать и как-то более человечно. Но все думали только о себе и о своих долгах. Александр украдкой оглядел толпу, стараясь охватить мысленным взором все эти лица людей, попавших в долговую сеть Бернштейна.
«Да, старик Бернштейн времени не терял. А и есть ли кто в нашем городе, кто не должен Бернштейну?» - подумал Александр, и тут же с изумлением понял, что сам он никогда не занимал денег, и не только у Бернштейна, но и у соседей тоже.
Размышляя  таким образом, Александр не очень вслушивался в речь нотариуса.
– … будет делиться в следующих пропорциях, – вещал нотариус. -– 40% – отходят в лоно святой церкви, другие 40% –  отходят магистратуре, а последние 20% – будут потрачены на поддержание больных, калек, нищих и прокаженных! Долговые же расписки сограждан будут аннулированы!
Единый возглас одобрения  разом  вырвался из сотен глоток. Началось всеобщее ликование. Все обнимались и жали друг другу руки. Многие бросались ниц и целовали землю, иные же вставали на колени и возносили хвалы Господу. Словом, это были мгновения истинного счастья. Ничем не замутненного,  не обезображенного какими-то тайными мыслями.  У всех была одна кристально чистая мысль: НАКОНЕЦ-ТО ЕВРЕЙ УМЕР!
Нотариус смотрел на сограждан, как уже старый отец смотрит на малолетних, поздних отпрысков, резвящихся  в ближайшей луже.
Можно было далее не говорить, однако нотариус решил соблюсти  порядок,  и,  призвав к тишине, внушительно возвестил:
– Данное решение вступает в силу немедленно. Если только ни у кого из сограждан нет протеста по этому делу.
И нотариус медленно обвел взглядом толпу.
Все молчали. Это была  секундная тишина, предвестница грядущего взрыва дикого восторга и радости.
И тут Александр, вытянув вверх вялую от страха руку, сипло выкрикнул:
– Господин нотариус, у меня есть протест.
И немедленно, будто по команде, повернулись сотни голов – и все в сторону Александра.
«Что за протест может быть у этого мальчишки? Какая-нибудь чепуха, из-за которой не стоит отвлекать от дела господина нотариуса».
Александр кожей почувствовал направленные на него недоуменные взгляды, поэтому он опустил  глаза и молча стал пробираться к бочке. Люди расступались перед ним: так расступаются пред прокаженными,  боясь даже легонько соприкоснуться.
Нотариус не стал слезать с бочки, а, презрительно глядя сверху вниз на Александра,  поинтересовался:
– Господин Хоффман,  если не ошибаюсь? Так в чем же заключается ваш протест?
Александр поднял глаза вверх. Пока он шел сквозь толпу, страх покинул его сердце. И поэтому Александр посмотрел прямо в глаза нотариусу и только ему одному тихо  и отчетливо сказал:
– У меня есть завещание господина Бернштейна.
– Завещание?-  прошипел нотариус, –  Какое еще завещание? Я не знаю ни о каком завещании!
– И  тем не менее оно существует. – Александр смотрел снизу вверх в  черный силуэт нотариуса, весь лучащийся в горячих лучах солнца. Ему показалось, что он говорит  не с человеком, а с какой-то загадочной силой.
Нотариус немного пришел в чувство и  брюзгливо  приказал:
– Так давайте его скорее. Я его оглашу.
В толпе, между тем, начали шушукаться:
– О чем они там шепчутся?
– Этот молокосос  хочет без очереди влезть.
– Куда?
– Хочет быть первым.
– Первым куда?
– Ну,  деньги получать.
– Как? Какие деньги?
– Говорят, наследство еврея раздадут всем горожанам…
– Ну, надо же! Постойте, а почему, собственно, без очереди? Эй, там спереди, не давайте ему пролезать без очереди!
Поднялся негромкий на первых порах шум. Горожане заволновались. Теперь всех обуяла жажда наживы. Про долги все уже забыли, теперь уже хотелось  и обогатиться за счет умершего еврея.
В это время нотариус быстро прочитал пергамент с завещанием Бернштейна. Лицо его во время чтения резко переменилось, показалось, что внезапно нотариуса скрутила невыносимая головная или зубная боль. Нотариус резко побледнел, а лицо его перекосило.
– Господин нотариус, пожалуйста, огласите завещание! – тихонько сказал Александр.
Нотариус стоял  молча, пальцы его нервно мяли пергамент. В какой-то момент Александру показалось, что нотариус просто порвет пергамент на куски.
«А! И будь, что будет», – подумал Александр.
Похоже, что нотариус действительно размышлял, как же правильно поступить. Потом он явно на что-то решился. Потому что как-то распрямился и громогласно возвестил:
– Прошу уважаемых сограждан внимания!
Толпа немедленно затихла.
– Возникли новые обстоятельства!
Теперь уже даже перестали шевелиться, полностью обратившись в слух.
– Покойный господин Бернштейн оставил завещание! – звучным голосом произнес нотариус, – которое я сейчас оглашу.
Он развернул уже порядочно измятый пергамент и прочитал:
ЗАВЕЩАНИЕ
Иосифа Бернштейна, написанное им собственноручно, в полном уме и здравии собственной кровью за неимением чернил. Сие завещание написано в присутствии Александра Хоффмана 13 июня 1488 года от Р.Х.

Я, Иосиф  Бернштейн, завещаю после моей смерти  все мое имущество: а именно, золотые и серебряные слитки, монеты разных стран, одежду, драгоценные камни, дом и землю, на которой он стоит, а равно и прилегающую, а также долговые расписки моих заемщиков господину Александру Хоффману. И разрешаю взыскивать долги по данным долговым распискам в полном объеме.
Также я даю право и обязанность Александру Хоффману оплачивать все векселя, выданные мною и действующие бессрочно.

Подписано мною, Иосифом  Бернштейном и Александром Хоффманом.
Александр внимательно смотрел на лица людей. Он видел,  как мучительно  доходит смысл завещания до горожан, как меняются их лица, как отчаяние и горе охватывает их несчастные души. Ему было жалко этих простых, заморенных непосильным трудом людей, но одновременно у него крепла решимость взыскать все долги до последней монеты.
– Подлинность почерка господина Бернштейна я подтверждаю, –  продолжал нотариус, – так что данное завещание вступает в силу с момента его регистрации в магистратуре.
С этими словами нотариус потихонечку сполз с бочки, осторожно держа завещание.
Александр помог неповоротливому  толстяку, а затем  ухватился за пергамент:
– Разрешите, господин нотариус. Я  лучше отнесу его сам.
Нотариус мрачно посмотрел на Александра и неожиданно очень любезно спросил:
– Когда вам будет удобно зайти ко мне в магистратуру, господин Хоффман? Может быть,  завтра?
Александр с достоинством кивнул и  бережно уложил пергамент в свою сумку.
– С утра приходите, господин Хоффман. Зарегистрируем завещание и, если хотите,  вместе позавтракаем.
Александр еще раз кивнул. Говорить он не мог – какая-то невероятная сухость  сковала его горло.
– Ну,  вот и славно, – лучезарно улыбаясь, завершил разговор нотариус, после чего, не потрудившись распустить собрание, пошел к себе домой. Толпа  молча смотрела на двух людей, которые в пять минут перевернули их жизнь.
Немного постояв, люди  молча разошлись.

Глава 8 Новая жизнь

– Так ты теперь вместо Бернштейна?
Георг шел рядом с угрюмо молчащим Александром.
– Но почему старик выбрал именно тебя?
– Потому что я оказался рядом, когда его зарезали, – равнодушно ответил Александр.
– Эх, жаль, что это был не я! –  притворно вскричал Георг, –  ну почему некоторым так везет!
– А ты считаешь это везением? –  спросил Александр.
– А разве нет?
– Это долг. Веление судьбы, а не везение, Георг.
Молодые люди подошли тем временем к дому Александра.
– Мне нужно побыть одному, так что до завтра, – сухо произнес Александр.
– До завтра, счастливчик! – смеясь,  ответил Георг.  – Надеюсь, что ты не будешь сильно притеснять своего друга!..
Александр вошел в то, что именовалось его обиталищем, и без сил упал на пол, слегка прикрытый соломой. Однако вместо сна (или это был сон?) появилась вдруг ведьма, сожженная на костре. Но была она жива и очень явственна – так что невозможно было понять, то ли это сон, то ли нет. Ведьма приблизила к Александру свое прекрасное лицо и стала тихо, почти не разжимая губ, говорить:
Ну вот, видишь, я пришла. Сейчас, пока ты еще способен воспринимать – запомни, что я тебе говорю! Теперь обратного пути нет. Ты сам себе выбрал новую жизнь! . Во-первых, закажи себе самую лучшую кольчугу, и не выходи без нее из дома. А  во-вторых,  ударят тебя сзади стилетом, против которого любая кольчуга бессильна. Так что просто будь осторожен, следи внимательно за тем, кто у тебя за спиной…
Эльза что-то еще сказала очень важное, но Александр, не сумел удержаться в сновидении и крепко уснул.
Проснулся он поздно.
«Проспал!» – с ужасом подумал он. Но следующая мысль была совсем другой.
«А ведь мой хозяин,  г-н Гроссман, тоже должен Бернштейну. Так что зачем мне на него работать – лучше выколотить из него  долги. Надо бы его навестить! А впрочем, сначала надо сходить к нотариусу!»…
– Здравствуйте, г-н Хоффман! –  приветливо сказал нотариус.
Александр церемонно поклонился и снял шляпу.
– Я должен еще раз проверить завещание г-на Бернштейна, потом внести его в реестр, а потом передать вам некоторые личные вещи покойного.
Александр с удивлением посмотрел на нотариуса.
– Ключи от дома, – приятно улыбнувшись, сказал нотариус и продолжил, – мы вынули их из кармана Бернштейна, чтобы передать их наследнику.
Он снова умильно улыбнулся и пояснил:
– То есть вам, г-н Хоффман. (протягивая руку и немедленно сделавшись серьезным).  Позвольте взглянуть на завещание.
Александр отдал свой пергамент. Сердце его стало выколачивать дробь. Нотариус достал лупу, обложился другими пергаментами и  стал тщательнейшим образом изучать текст. Александр так и остался стоять, сминая свою шляпу.
Прошло несколько томительных минут.
– Все в порядке, – напряженно улыбаясь, сказал нотариус, отирая пот со лба и со щек, – завещание подлинное. Я его немедленно регистрирую, а вас вписываю в качестве единственного законного наследника г-на Бернштейна.
Нотариус достал внушительных размеров том, раскрыл его где-то посередине, проставил очередной номер и стал что-то аккуратно и медленно писать.
«Вот оно! Как удивительно и непонятно все складывается! Это происходит  не со мной!» – приятные, но и очень беспокойные мысли бурлили в голове.
Одновременно Александр читал тщательно выводимый текст:
…Наследником покойного г-на Бернштейна, согласно завещания, подлинность  которого удостоверил главный нотариус города Верденбрюка  Альфред Кох является г-н Александр Хоффман. Подпись его удостоверяю.
– Подпишитесь здесь, – Кох указал пальцем  в середину страницы.
Александр послушно написал: Александр Хоффман.
– Ну, вот и прекрасно, – с облегчением произнес Кох, – вот ключи от дома Бернштейна. Кстати, этот дом тоже ваш.
Нотариус кисло улыбнулся:
– Если у вас ко мне нет никаких вопросов, то….
– Г-н Кох, – с внезапным озарением  сказал Александр, – а не могли бы вы помочь мне в  моем новом поприще?
Лицо Альфреда просияло: «Мальчишка, а дело понимает. Будем жить!»
– С удовольствием, г-н Хоффман!
– Сумму комиссионных… –  начал было говорить Александр.
–  Мы уже давно установили с г-ном  Бернштейном, – ласково перебил Кох, – это один талер  с каждых десяти полученных.
– А не дороговато ли? – на всякий случай спросил Александр. На самом деле он был согласен с любой цифрой, его одолевало нетерпение. Сладость близкого богатства кружила ему голову.
Альфред замялся:
– Видите ли, ведь это не только фиксация сделок: я имею в виду, что частенько  должники отписывают свое имущество в пользу кредитора. Я ведь еще и оцениваю имущество должника. Но если должник упрямится, то у меня есть связи в магистрате. (Нотариус неопределенно повел глазами).  И  упрямца без долгих проволочек пристроят в городскую тюрьму:  чтобы был посговорчивее. Так что моя плата справедлива. Поверьте, г-н Хоффман, мало кто из берущих деньги в  долг готов их впоследствии отдавать.
Александр протянул руку:
– Я согласен, г-н Кох.
Нотариус церемонно пожал руку:
– Рад был знакомству, г-н Хоффман.

Глава9  Кольчуга

– Слушай, Георг, мне надо поговорить с тобой!  Мне нужна самая лучшая кольчуга, тройного плетения, сарацинская. Очень прочная, но в то же время гибкая и не очень тяжелая, чтобы я мог надевать ее под одежду.
– Настоящих, сарацинских, я думаю, ты уже не найдешь, но мой хозяин, когда был в  у них плену, научился ремеслу плетения кольчуг. Так что,  он может тебе помочь. Другое дело, что вряд ли он за это возьмется –   работа очень кропотливая, тонкая. Поэтому и кольчуга будет стоить дорого.
– Так я ж  заплачу, – быстро проговорил Александр, – пусть назовет цену.
– Дело не только в цене, – тихо промолвил Георг. – Хозяин никогда не плетет кольчуг только ради денег. Ему обязательно нужно посмотреть на заказчика. Увидеть его и поговорить с ним. Только после этого он решает, будет он браться за это дело или нет.
– Так и приведи меня к нему, – властно сказал Александр, – а мы уже сами договоримся…
Петер  Майер,  оружейный мастер, у которого в подмастерьях ходил Георг, делал прекрасные мечи, кинжалы, топоры, булавы, словом, любое современное оружие. Делал он и  пластинчатые латы, шлемы и алебарды. Но мало, кто знал, что Петер посвящен в  тайну плетения настоящих сарацинских кольчуг: необыкновенно прочных, но в то же время гибких и легких. Все дело в том, что в свое время Петер десять лет пробыл в плену у сарацин, тайно принял мусульманство, чем облегчил свою участь. А затем, поступив в услужение  к старому оружейнику-сирийцу, потихоньку освоил  древнее и тщательно оберегаемое мастерство. Дольше всего сириец хранил в тайне свой последний секрет– плетение кольчуги. Но перед смертью, после долгого колебания решился  все-таки расстаться со своим секретом. 
– Керим, – позвал он Петера (Петер  принял имя Керим), – возьми  из мастерской проволоку, которую я всегда готовлю сам…
– Я тебя научу вязать правильные узлы. Только при таких узлах энергия удара расходится по поверхности кольчуги, и кольчуга не рвется. Единственно против чего она бессильна– это против удара стилетом, в начальную точку плетения. ( Сзади слева – там где левая почка). У стилета треугольное сечение, он достаточно короток, и приспособлен для взламывания лат.  Впрочем, от удара в упор не спасет никакая броня. Тем боле, что в упор обычно бьет друг, от которого удара как раз и не ждешь.
Абдул (так звали сирийца) лежал с полузакрытыми глазами и тяжело дышал. Однако его скрюченные узловатые пальцы принялись вязать узлы из принесенной проволоки.
– Я делаю медленно, смотри и делай так же. Не научишься – сам виноват. Тогда тебя уже никто не научит.
Петер стал внимательно смотреть и пытаться делать так же.
– Движения  должны быть плавными и спокойными. Изгони в момент вязания все мысли из головы. Думай только о том, для кого ты плетешь кольчугу. Ты должен явственно представлять этого человека.  Начинай плести со спины, от места, где предположительно  находится левая почка. Это место не случайно – сюда реже всего наносят удары. Плети по спирали по часовой стрелке. После пятого витка начинай  как бы оплетать туловище…
Голос Абдула стал слабеть и последние слова он проговорил чуть слышно:
– С какого-то момента начинай проплетать рукав… Самое главное – плети кольчугу как единое целое, а не как набор разных частей. Кольчуга должна стать подобной змеиной коже – единым чулком, без швов. Тогда она будет по-настоящему прочной. Но самое главное – плети ее для конкретного человека. Для человека – которого ты хочешь спасти. Это и есть главный секрет мастерства.
С этими словами Абдул сделал свой последний выдох.
Петер  закрыл глаза своему учителю,  забрал сплетенные кольца и стал ежедневно тренироваться в  мастерской Абдула. Свою первую кольчугу от начала до конца он сплел только через год. Но  пробный  удар саблей разрубил ее.
Значит, дело было не только в узлах.
Петер  стал  вытягивать проволоку разных сортов и разной длины, пока не нашел нужных пропорций. На это ушло еще два года…
– Г-н Майер, я привел вам, – Георг немного замялся, не зная как правильнее обозначить Александра,- моего друга, Александра. Он хотел бы познакомиться с вами.
Оружейник слегка кивнул Александру и ничего не сказал.
– Г-н Майер, я пришел к вам разместить заказ.
Майер продолжал молчать. Похоже было, что он вообще не хочет говорить.
– Мне нужна кольчуга, но не простая, а сарацинская.
– Я не плету кольчуг, г-н Хоффман, – насмешливо сказал оружейник, –  если хотите, я выкую вам прекрасный меч или кинжал. Более того, я могу вам сделать особый укороченный стилет – убойная вещичка, скажу я вам,  и совершенно незаметна  в ношении.
Александр смутился и замолчал, не зная, что сказать.
– Кто вам сказал, уважаемый г-н Хоффман, про кольчуги? Не мой ли  усердный ученик? – Майер  кивнул в сторону съежившегося Георга.
– Нет, – соврал Александр, – просто, вы сами понимаете – город маленький, всегда услышишь какие-нибудь сплетни.
– Ах, сплетни, – засмеялся Майер, – прошу вас, г-н Хоффман (и он сделал пригласительный жест). Давайте-ка выпьем пива  и поговорим. Георг, ты на сегодня свободен,  можешь идти домой.
Георг, изнывающий от любопытства, вышел из мастерской,  и попытался было устроиться подслушивать недалеко от входной двери, но оружейник грозно крикнул:
– Георг, боюсь, что ты хочешь отведать арабской семихвостовой плети!
Молодой человек немедленно выбежал вон.
– Вы теперь наш главный кредитор? – спросил (а точнее констатировал)  Майер.
– Да, я принял дела от покойного Бернштейна, но насколько я знаю, вы не брали в долг у еврея.
Оружейник разлил пиво  по кружкам и сразу же сделал хороший глоток, примерно на две трети кружки.
– Да, я не люблю жить взаймы. А тем более  брать у еврея! Я насмотрелся в свое время.  И  понял только одно – кто у еврея в долг возьмет, тому неминуемо  пропасть. Так что смерть Бернштейна для меня  ничего не значит. Выходит,  Георг рассказал вам мою историю?
Александр слегка кивнул.
– В таком случае вы знаете, что сарацинскую  кольчугу не плетут для продажи: ее плетут в дар.
– Да, я знаю это условие, – согласился Александр.
– Пей пиво, Александр, – оружейник перешел на «ты», – я знал, что ты придешь.
Александр с недоумением взглянул на Майера.
– За тебя просили. (Александр вздрогнул и посмотрел на оружейника, однако тот не стал пояснять свою мысль.) Но не это главное. Чем-то ты мне нравишься.  Так что я сплету тебе кольчугу, но с одним условием.
– С каким? –  спросил Александр.
– Ты не станешь требовать долг с Георга.
Александр покраснел.
– Кольчуга стоит несравнимо дороже,  но за нее я не стану требовать денег. Просто ты простишь Георгу его долг.
– Я согласен,  – сказал Александр.
Майер протянул юноше руку:
– Я постараюсь сделать кольчугу через три месяца. Раньше никак невозможно.

Глава 10 Невеста
 
К ночи совсем уж похолодало.  Поднялась метель, завертело снежные смерчи.
«Ах, как вовремя я поселился в доме Бернштейна!»- с  удовольствием  думалось Александру, сидящему у диковинной в те времена голландской печи.  «Он из Роттердама, кажется. Какие, однако, у них интересные печи, а главное, какие теплые. Да и очень красивые. Надо себе такую же построить дома. Хотя, о чем это я? Я и так дома. Это мой дом. А это моя голландская печь! Ах, как хорошо!» Александр устроился на удобной скамье рядом с печью и еще накрылся тяжелой медвежьей шкурой.  За окном выл ветер, стучал ледяными крупинками в окно, прогонял куда-то черные тучи, сквозь которые изредка промелькивал яркий белый свет луны. В такие моменты вся комната внезапно вспыхивала, и в этом странном, мгновенном и  мертвенном свете все казалось чужим и пугающим. Александр закрыл глаза и погрузился в приятную дремоту. Внезапно комната в очередной раз осветилась мертвенным  лучом луны. Александру почудился шорох, и он открыл глаза…
Эльза, освещенная мгновенным светом, казалось, вся светится и искрится. Ее светлые волосы переливались и горели призрачным огнем. Какое-то прозрачное  платье не только не скрывало, но скорее подчеркивало наготу. Присмотревшись, Александр понял, что это не платье, а ночная рубашка. Девушка неподвижно стояла посреди комнаты и смотрела на лежащего Александра. Александр сам не заметил, как оказался рядом с девушкой, и не в силах обуздать внезапно загоревшуюся страсть, обнял Эльзу.  Ее тело  было горячим и пахнущим особым молодым ароматом. Ароматом страсти.
Эльза была настолько соблазнительна и реальна, что Александр страстно прошептал:
– Боже, как я хотел бы, чтобы ты стала моей женой!
Эльза внезапно и резко оттолкнула Александра и  зловеще произнесла:
– Что ж, я согласна.
Ледяной ветер прошелся по коже Александра, и он почувствовал каждый от ужаса распрямившийся волосок на своей коже.
– Твое пожелание исполнено, Александр!
«Этого не может быть! Я сплю!» – в ужасе хотел выкрикнуть Александр, но горло его стянуло невыносимой сухостью, и крик не удался.
– Не бойся, милый мальчик – тебе не придется обнимать труп, –  ласково сказала Эльза,  –  ведь я не умерла!
– Но  тебя же сожгли на костре! – просипел юноша.
– Я – ведьма. Я ушла до того, как меня захватила смерть. Так что не бойся. А тем более, не забывай – твое внезапное богатство не принадлежит тебе. К тому же его надо еще выбить из должников. Просто тебе определили задачу, которую ты должен будешь исполнить. И я буду контролировать тебя. Считай, что это небольшая и необременительная плата за твое благополучие. Так суждено. И не только нам с тобой. Когда-нибудь наши продолжатели и потомки будут исполнять свой долг на им предназначенной территории. Их тоже будут звать Александр и Эльза. Так что не переживай и не пугайся. В конце концов, тебя избрала судьба или,  если тебе так легче, Бог. Смысл нашего союза от этого не меняется.
Эльза нежно поцеловала Александра в губы…
Внезапно на улице залаяла собака. Александр вздрогнул и открыл глаза.  Резко и внезапно обшарил свою огромную постель: никого. Ни малейшего присутствия другого человека, постель была прохладной, и простыни не измяты. Совершенно ясно, что в доме никого не было. Александр заставил себя подняться и зажечь светильник: его била дрожь. И какая-то еще судорога стала сводить скулы. Зубы сжало так, что Александру стало страшно –  как бы не  раскрошить их в пыль.  Юноша  упал без сил на кровать и обхватил голову руками. Боль от судороги была невыносимой. Александр лежал,  скрючившись, весь покрытый липким холодным потом. В какой-то момент стало перехватывать дыхание:  «Все. Сейчас подохну».
– Нет, Александр, тебе еще долго жить, – послышался голос Эльзы. – Просто тебя ломает. А как ты хотел? Хозяин обратил на тебя свой взор – вот тебя и скрючило. Потерпи – тебя отпустит к утру, и все будет хорошо…
Александр очнулся внезапно. Было по-прежнему темно. Боли прошли, и тело было чрезвычайно легким. Ощущение было таким, как будто он очнулся после ужасной и очень продолжительной болезни. Юношу шатало из стороны в сторону, голова кружилась, и от этого  слегка подташнивало. Но при этом в мозгу была удивительная ясность и покой. Казалось бы, Александру открылся ответ на очень важный и неразрешимый в обычной жизни вопрос. Ни сути этого вопроса, ни тем более ответа Александр не помнил, но  зато он чувствовал,   что все решилось правильно и очень справедливо. И что теперь не надо больше  ни на что и ни на кого оглядываться, и не надо вслушиваться в чужие мнения. А тем более принимать их во внимание. Легкость и свобода –  вот как можно было бы описать чувство, охватившее Александра.
«Однако ж, я совсем ненадолго уснул, надо бы еще полежать!»
Александр зевнул, нашел сухой кусочек постели, не пропитанный потом, накрылся  своим плащом и мгновенно уснул.
И так он проспал трое суток.

Глава 11 Пробуждение

– Александр! Очнись же!
До сознания  Александра не сразу дошло, что происходит. Глаза его не хотели открываться, а сон был настолько сильным, что сознание не реагировало ни на какие внешние воздействия.
И только почувствовав энергичное тормошение, а затем и  удары по щекам, Александр приоткрыл один глаз и увидел склонившегося над ним Георга.
– Жив! – радостно закричал Георг. – Ну-ка вставай, живо!
– Да дай же мне поспать! – прохрипел Александр. – И вообще, что ты делаешь в моем доме?
Но друг не унимался:
– Поднимайся, ты нас всех перепугал!
– Да что тут происходит, – обозлился Александр. – Убирайтесь отсюда! Или я на вас сейчас собаку натравлю!  Лютый, ко мне, сюда!
На улице послышался  нагоняющий ужас рык. Огромный мохнатый волкодав начал прорываться в дверь и даже от  дикой злобы стал ее грызть. Благо, дверь в дом открывалась наружу,  и пес бесполезно пытался ее вышибить.
– Как вы вообще вошли? У меня Лютый никого во двор-то не пускает, а вы в самый  дом проникли.
– Не злись,  дорогой друг, – примирительно произнес Георг, – мы испугались за тебя, думали, что ты умер.
– Да в честь чего? – поразился Александр и крикнул собаке:
– Лютый, на место!
Послышалось недовольное ворчание пса, потом клацанье когтей по деревянному  крыльцу.
– Ты  спишь уже четвертые сутки, – тихо промолвил закадычный друг, – мы не знали, что и подумать.
Сознание Александра наконец-то прояснилось:
«Трое суток?! Ужас!!»
– А в доме  кроме меня никого не было?
– Нет. Ты был один, а выглядел ты, ну чисто труп. Мы не сразу догадались, что ты дышишь!
Я позавчера к тебе забежал, вот спящим и обнаружил. Сначала с улицы кричал, потом зашел во двор – вижу Лютый не в себе: видно, что ни еды у него, ни воды. И уже давно. Я  тогда забежал к тебе, смотрю – ты спишь. Ну,  я не стал тебя будить, нашел для собаки какой-то еды, налил ему в миску воды и пошел домой.  На следующий день – та же история. И так три дня.   Вот сегодня опять пришел, но все то же: Лютый какой-то странный, опять без воды  сидит. Ты как будто и не просыпался вовсе. Ну,  я и забеспокоился. Сбегал за лекарем, г-ном Бергером, а вот оказалось, что ты действительно спишь!
– Георг, я тебя очень прошу, больше не тревожь меня, – я действительно очень хочу спать. Мне нужно обязательно поспать еще. Я после  сам выйду. Ты только корми Лютого, а то он подохнет.
– Хорошо, – обескураженно пробормотал Георг и вышел вон. Лекарь же внимательно осмотрелся, потом пощупал пульс у Александра. И лишь после этого тоже  ушел…
– Прежде чем начать сбор долгов – выкупи  у оружейника свою кольчугу. И без нее на улицу не выходи. Возьми себе в помощники своего друга, Георга. И не забывай относить долю нотариусу – он поможет тебе вести учет, а при случае поможет надавить на несговорчивых должников. И не пугайся  так сильно в следующий раз – это не сны. Просто ты начинаешь входить в сновидение. Ты этому быстро научишься. Там, в сновидении,  мы и будем встречаться с тобой…

Глава 12 Расплата
 
Кольчуга, сделанная оружейником Майером, была вывешена на особых деревянных плечиках (ну, скорее их назвать плечами – очень широкие закругленные дубовые брусья и толстый стальной крюк). Александр осторожно погладил ее  неожиданно нежную на ощупь и очень холодную поверхность. Внутренне он боялся уколоться о какую-нибудь выступающую проволоку или зазубринку, но кольчуга поражала своей железной шелковистостью: рука скользила легко и без малейших затруднений. Александр стал с удовольствием водить руками вверх и вниз – ах, какое приятное ощущение! Потом дошла очередь и до внутренней поверхности. Нет, тоже идеальное исполнение – ни единой шероховатости.
– Желаете испытать? – г-н Майер посмотрел на Александра с легкой улыбкой.
– А можно?
– Нужно, г-н Хоффман. Ведь это не кастрюля. Это кольчуга. Ее цель защищать вас. Так что испытать просто необходимо.
С этими словами Майер протянул Александру узкий меч.
– Георг! – крикнул оружейник.
Мигом появился Георг и быстрыми заученными движениями  снял кольчугу с плечиков и натянул на деревянную фигуру, которую поначалу Александр и не заметил.
– Прошу, – Майер сделал пригласительный жест.
Александр сделал несколько пробных взмахов мечом.
– Прекрасный меч, – невольно вырвалось у него, – прямо-таки сам летит.
– Это признак любого настоящего оружия – оно само бросается в бой!
Александр несколько раз со свистом разрубил воздух и потом внезапно ударил обтянутую кольчугой фигуру слева сверху вниз. Уже в самом начале движения он понял, что сейчас разрубит деревянного врага пополам. Воздух как будто бы развалился на две части  и  тихонечко,  очень тонко свистнул. Раздался  звон и  тихий хруст раскалывающегося дерева. Фигура  перекосилась, распалась на две части и, шурша железом,  с гулким стуком упала на пол.
– Труп, – с удовлетворением сказал Александр, – вашему творению пришел конец, г-н Майер. Придется плести снова.
– Разве? – невозмутимо ответил оружейник, – может быть все-таки взглянем на кольчугу поближе?
– Чего тут смотреть? – довольно грубо спросил Александр и острием меча кольнул высунувшееся из-под кольчуги  разрубленное деревянное тело.
– Но ведь я вам продаю не деревянную фигуру, – cпокойно возразил Майер, – а кольчуга цела.
Александр фыркнул, высвободил и отбросил в сторону разрубленную деревянную фигуру, а потом  поднял кольчугу  и стал ее внимательно рассматривать.
Кольчуга была цела! Причем абсолютно. Казалось бы не было  никакого страшного удара! Ни единой царапины, вогнутости. Ни одного порванного кольца или проволоки. Все было на месте и в точно таком же состоянии, что и  до удара.
– Но ведь…– пробормотал Александр, растерянно глядя на разрубленное  деревянное  тело.
– Да, мой дорогой друг! От такого удара  человек, скорее всего,  получит тяжелое ранение. Однако кольчуга останется цела.  Вам ведь нужно именно это?
– Вообще-то я хочу сам остаться целым, – растерянно вымолвил Александр.
– После такого страшного удара трудно остаться в живых. Кольчуга хороша только при вашем активном сопротивлении. То есть от скользящих, непрямых ударов. Если же вас рубят без сопротивления, то...
Майер глазами указал на разрубленную пополам деревянную фигуру и добавил:
– Идеальной защиты не существует. Кто не готов к войне, того обязательно убьют. И никакая кольчуга не поможет. Однако при этом разрубить мою кольчугу непросто. И вы это видели. Так что принимайте работу.
Александр бережно свернул кольчугу и положил ее в холщовый мешок.
– Итак, г-н Хоффман,  надеюсь, вы помните условия нашего договора?
– Я помню, – отозвался Александр и протянул Майеру кожаный кошель с монетами.
– Я дарю вам эту кольчугу, мне не нужна плата, – сказал оружейник.
– Это не плата, – перебил его Александр. – Я спишу долг с Георга, как мы и договаривались, а это тоже дар – в знак моего к вам глубокого уважения.
– Зайди! – крикнул Майер в окно, и тут же вбежал радостный  Георг, – г-н Хоффман списывает с тебя весь твой долг.
Георг  покраснел от радости и низко поклонился Александру, при этом  его взгляд случайно упал на увесистый мешочек с талерами. Александр заметил этот быстрый и жадный взгляд и усмехнулся про себя:
«Вот уж поистине – натуру человеческую не исправишь: более всего нас интересуют чужие тайны!»
И одновременно Александр припомнил свой вчерашний разговор с Георгом…
– Георг, нам надо поговорить, – Александр без улыбки посмотрел на своего друга. – Ты мой лучший друг. Однако сейчас я являюсь правопреемником г-на Бернштейна. Я унаследовал не только его дом и деньги, но и его должников. И в числе этих должников значишься и ты. Сейчас ты должен (с учетом набежавших процентов)  20золотых  монет.
– Но ведь я не платил проценты, потому что  еврей умер! – вскричал ошеломленный Георг.
– Ну и что с того? – холодно спросил Александр. – Есть тобою собственноручно подписанная долговая расписка, в которой ты обязуешься выплачивать ежемесячно по одному золотому в месяц.
Георг хотел было что-то возразить, но Александр повелительным жестом  приказал ему молчать и продолжил:
– Со дня смерти г-на Бернштейна прошло уже  5 месяцев. Проценты ты не платил, а соответственно наросли пени за невыплату текущих платежей в размере пяти золотых. Итого 5 плюс 5 будет десять плюс сумма основного долга – 10. Итого – 20 золотых.
– Но я не знал, что нужно платить тебе! Мне никто не сказал!
–А что тебе надо было говорить? Ты прекрасно знал, что я являюсь правопреемником еврея. А значит, что деньги надо теперь нести мне.
– Но ведь мы же друзья! – пролепетал Георг.
– Да. Мы с тобой друзья. Но почему это должно мне приносить убытки? А? В общем, говорить тут не о чем. Мне нужны деньги. Так что плати.
– Но у меня сейчас нет денег, – пробормотал Георг, – я не думал... Я хотел подкопить деньги, чтобы жениться.
– А ты вздумал жениться?
– Да это так, – отмахнулся Георг, – все равно Майер не отдаст за меня Марию. Для него я только подмастерье. Да и сама Мария терпеть меня не может. Так что - все напрасно. У меня есть 10 золотых. Так что лучше я тебе их завтра отдам. Ты прав. Долги надо отдавать.
– Подожди, – Александр внимательно посмотрел в глаза Георга. – Я помогу тебе.
– Чем? – уныло спросил Георг.
– Я заставлю оружейника отдать Марию за тебя.
– Но как?
– У меня есть способ. Но пообещай, что ты, если я тебе помогу, то ты тоже будешь помогать мне.
– Обещаю! – горячо воскликнул Георг.
– Хорошо. Первым делом тебе надо будет уволиться от Майера.
Георг хотел было что-то сказать, но Александр его перебил:
– Будешь служить мне. Я нанимаю тебя своим телохранителем.

Глава 13 Сватовство
 
– У меня к вам разговор,  г-н Майер.
Оружейник мрачно посмотрел на Александра и ничего не ответил. Было видно, что неожиданный  визит ему неприятен.
– Вас ведь выкупил из сарацинского плена герцог Пауль Верденбрюкский ?
Майер промолчал, а только как-то поглубже задвинулся в свой деревянный стул с широкими отполированными временем подлокотниками.
– И этот дом с мастерской герцог Пауль отдал вам в пользование? – снова задал вопрос Александр и, уже не ожидая ответа, продолжил, – Герцог был прямо-таки очарован вашими кольчугами. Он был настоящим  воином и очень великодушным человеком, покойный герцог Пауль. Но, к сожалению, не таков его сын, герцог Гуго Верденбрюкский. Недавно он обратился ко мне и показал закладную на дом и мастерскую. Так как сам он очень занятой и ветреный человек, то он попросил меня разобраться в вашем очень запутанном вопросе. Собственно, он мне сказал следующее: «Г-н Хоффман, что-то я не пойму, чего тут наворочено? То ли этот дом оружейника мой, то ли не мой? Разберитесь, пожалуйста». Вот я и разбираюсь,  г-н Майер. И знаете, что я обнаружил? (Оружейник вздрогнул, но не сильно, практически незаметно, однако Александр увидел это легкое, почти невидимое сотрясение  даже и не тела, а скорее  глаз, и понял, что попал в самую точку.) Покойный герцог хоть и был великодушным и порядочным человеком, однако ж,  в первую очередь являлся  закоренелым эгоистом. Поэтому в примечании он указал следующее: «Дом и мастерская передаются г-ну Майеру в неограниченное пользование при одном условии. Он (то есть вы, г-н Майер!) не должен ПРОДАВАТЬ так называемые сарацинские кольчуги. В противном случае и дом и мастерская отчуждаются в пользу законных потомков герцога Пауля  Верденбрюкского.»  Вот  что я нашел, г-н Майер.
– Все эти годы я действительно не продавал сарацинских кольчуг, – прохрипел оружейник.
– Согласен, – ответил Александр, – но вы ПРОДАЛИ кольчугу мне. Так что условие покойного герцога нарушено, и...
Оружейник опустил голову, чтобы скрыть от ростовщика свои неожиданные и никогда дотоле не появлявшиеся  слезы.
... стало быть дом и мастерская должны быть отчуждены в пользу наследника герцога – его сына Гуго. Собственно, ни этот дом, ни эта мастерская ему не нужны, но – Гуго унаследовал от отца не только титул, но и долги. В том числе и Бернштейну. Я могу предложить  погасить часть долга этим домом, и я думаю, молодой герцог с радостью согласится.
– От меня-то вы чего хотите? – не поднимая головы,  глухо спросил оружейник.
– Я хочу вам предложить сделку. (Майер снова вздрогнул.) Вы отдаете свою дочь Марию замуж за моего друга, вашего бывшего  подмастерья, Георга, а я забываю о том, что отдал вам деньги за кольчугу. Стало быть,  вы условия договора не нарушали, и дом с мастерской остаются вашими до конца вашей жизни. Тем более, что вряд ли вы после этого станете плести, а тем более продавать сарацинские кольчуги! Соглашайтесь, это хороший вариант!
Оружейник долго молчал, а затем  поднял голову и решительно произнес:
– Г-н Хоффман! Я помню, что в договоре было это условие. Старый герцог хотел, чтобы эти кольчуги плелись  только для него. Тогда я не придавал этому пункту никакого значения. Самое главное было  то, что герцог выкупил меня из рабства. Что значат какие-то пункты договора  по сравнению со свободой и возможностью вернуться на родину? Если честно, я не придавал значения этому  условию. Подспудно я помнил его, потому что действительно все эти годы  я плел кольчуги только для герцога и только бесплатно. Но я делал это с легким сердцем, не задумываясь о потерянной выгоде, потому что был (и есть!)  благодарен старому герцогу за свою свободу. И вот сейчас я действительно нарушил правило. Не знаю, что на меня повлияло, зачем я согласился? Я и сам не пойму. Вы меня подловили  г-н Хоффман, что ж – я проиграл. Однако я свободный человек, а не раб. И тем более свободна моя дочь Мария. Она не хочет быть женой Георга, я это твердо знаю. Георг мне нравится, он многому от меня научился, а самое главное он порядочный человек, так что я в глубине души хотел бы, чтобы он стал моим зятем, но Мария на дух его не выносит. Я сам с ней как-то заговорил о возможном замужестве, но Георга она отвергла категорически. Так что...
– Г-н Майер, вы отец, и ваше слово в вашей семье является законом. Вам достаточно сказать – такой-то будет твоим мужем, и все.
– Да. Я могу так сказать, но  я не буду этого делать. Я достаточно побыл в рабстве, чтобы сделать рабыней собственную дочь.
– Помилуйте, г-н Майер! Какое рабство? Слава Богу,  мы живем в христианской стране!
– Достаточно слов, юноша. Я не буду выдавать свою дочь замуж не только из-за ее прихотей, но в первую очередь, потому что само ваше ходатайство для меня является  ненавистным. И бесстыдным!
– Это ваш окончательный ответ?
– Да, г-н Хоффман. А сейчас потрудитесь покинуть этот дом. Он пока еще не ваш.
– До свидания, г-н Майер.
Оружейник  ничего не ответил…

Глава 14 Нападение

«Однако, каков. Кремень, а не мужик! Я-то думал, что он начнет хныкать, а он вот как.  Жаль его, но если с ним сейчас не разобраться, то и  с остальными все пойдет вкривь и вкось. Эх, черт, не с того начал! Надо было начать с кого-нибудь послабее.»
Александр шел задумчиво в сторону своего дома, когда вдруг краешком сознания почувствовал опасность и непроизвольно сделал быстрый шаг вперед и в сторону, как его учил отец.
Тот всегда говорил  ему: «Когда услышишь, что тебя кто-то быстро нагоняет, в самый последний момент сделай шаг вперед и в сторону, а потом резко развернись. Тот, кто хочет напасть на тебя,  неминуемо пролетит мимо, и у тебя будет  одно мгновение, чтобы нанести свой удар. Но только одно! Смотри, не промахнись!»
И в это же мгновение Александр  почувствовал  боль –  кто-то нанес сильный удар в спину.
«Ранен? Вроде бы нет. Кольчуга помогла!»
Александр быстро выхватил короткий узкий меч, резко развернулся  и нанес широкий круговой удар в направлении предполагаемого противника. Он увидел высокую черную фигуру и одновременно услышал звякающий звук: это меч чиркнул по доспехам  нападавшего.
Была черная безлунная ночь. Момент для внезапного нападения идеальный. Но Александра спасла сарацинская кольчуга и тонкое чувство опасности.
Теперь же, после обмена первыми ударами, ситуация выровнялась. Противники в полном молчании наблюдали друг за другом. Впрочем,  не наблюдали, а скорее пытались услышать и почувствовать малейший звук и шевеление.
Александр внезапно сделал  выпал вперед и нанес сильный колющий удар. Но ночной гость ждал этого и сделал круговой шаг в сторону, одновременно нанеся сильный удар стилетом сверху вниз.  И снова  спасла кольчуга, но боль в левом плече  была настолько резкой, что Александр вскрикнул. С ужасом он почувствовал, что левая рука начала неметь.
«Так я долго не протяну!  –  подумалось ему, –  надо его обмануть».
И Александр сделал ложный выпад вперед, имитируя предыдущую  атаку. И в момент, когда противник начал движение вбок, сделал резкий выпад вверх, в сторону головы.
Меч резанул что-то мягкое.
– Есть! – радостно крикнул Александр.
Противник вскрикнул  и медленно осел на колени. Стилет вывалился из его рук. После этого нападавший повалился набок, прижимая руки к лицу.
Александр быстро подскочил к нему и одной рукой схватил за волосы, а другой одновременно приставил меч к шее  поверженного врага .
Затем он  с яростью  развернул противника лицом к себе и закричал:
– Кто ты! Говори, а не то я перережу тебе горло!
– Это я, Георг, – послышался сдавленный голос друга, –  не убивай, я ранен. 
Руки его были в черной густой крови.
– Ничего не вижу, – прошептал Георг.
– На дворе ночь, дорогой друг, поэтому плохо видно, – издевательски произнес Александр.
– Помоги мне, – тихонько попросил Георг, – убить меня ты всегда успеешь. Мне тебя все равно не одолеть. Дьявол тебя оберегает, как своего любимого сына.
– Ладно, держись, – Александр  присел и  с  трудом взвалил своего поверженного друга на спину…
Дома, при свете свечи Александр стал делать перевязку и ужаснулся: один глаз Георга полностью вытек, другой же был весь покрыт кровавой пленкой. Совершенно очевидно было, что Георг ничего не видит.
– Потерпи, – пробормотал Александр и, разорвав чистую простыню на полосы, намотал на голову несчастного это жалкое подобие бинтов. Впрочем, в те времена никаких бинтов и не было. После этого он налил полный стакан рома и  вложил его в руку раненого .
– Выпей, Георг.
Георг жадно стал пить ром, причем совершенно ясно было, что его мучает жажда и вкуса рома он не чувствует.
– Дай еще, –сказал он, тяжело дыша.
Александр налил еще один полный стакан. Георг выпил и его, но уже медленнее. Во время последнего глотка, похоже, до него дошло, что это не вода, а ром.
– Хороший ром, –  сказал он и тяжело вздохнул.
– Прекрасный, – подтвердил Александр, налил себе полный стакан и залпом его выпил, – слушай, Георг, а теперь ты мне  вот что скажи:  зачем ты меня хотел убить? Ну,  я понимаю, если бы это был оружейник! Но ты-то! Тебе ведь я ничего плохого не сделал! Объясни мне, все-таки  мы друзья!
Георг, словно ожидая этого вопроса, тут же ответил:
– Майер сделал тебе кольчугу, потому что ему было велено ее сделать. Я и сам поразился, ведь он никогда и никому не плел кольчуг. Тебя он вообще видел впервые. Я тогда тебя привел по твоей просьбе. Так только, посмотреть. Да и признаться себе цену набить, вот, мол, какой у меня серьезный  хозяин. Я был абсолютно уверен, что он тебе откажет, а уговорит тебя купить обычный  полудоспех для пешего воина. Но  он согласился! Это просто невероятно, а тем более стал с тобой пить пиво. Он никогда с клиентами не братается, да и не с клиентами тоже. Совершенно нелюдимый  человек. А видел бы ты, как он плел! Это его лучшее творение. И при этом чрезвычайно быстро, так, словно это его главный в жизни заказ. В эту кольчугу он вложил все свое умение и душу. Возможно, это его самая лучшая кольчуга.
Я хорошо знаю точку начала плетения (там где у человека находится левая почка). Я метил именно в это место, но, похоже,  что не смог пробить кольчугу, иначе ты бы уже умер.
Тут Александр внезапно вспомнил, что, возможно, и он ранен. А поэтому стал быстро ощупывать себя. Но везде было ровное холодное плетение, без зазоров и заусениц.
– Даже следов  от  ударов  нет, – с удивлением убедился он.
– В том-то и дело, – вздохнул Георг. – Почему так? Одним все, а другим ничего. Я напал сзади, ночью, ударил в нужное место,  и тем не менее именно сейчас я, ослепленный, нахожусь у тебя в руках и ты же меня перевязываешь. Хотел бы и я служить твоему хозяину! Но кто меня возьмет!
– О ком ты все время толкуешь, о Бернштейне?
– Нет. Причем здесь Бернштейн? У твоего хозяина нет имени, его имя – это тьма, которая окутывает землю. И которая  иногда настолько сгущается за твоей спиной, что не видно солнца.
– Бедняга! Ты бредишь, Георг! Я вообще не могу понять, о чем ты толкуешь! Лучше  постарайся заснуть, а поутру я вызову лекаря.
– Ты отнял у меня все, Александр.  Моего хозяина и учителя ты собираешься разорить, а затем  выгнать из города. Его дочь, Марию, я любил больше  всего на свете, но ты решил меня облагодетельствовать, и  тогда она (и раньше-то она меня еле терпела), а теперь  окончательно возненавидела. Тем более что она решила, что я твой прихлебатель, и что мы вдвоем плетем интригу против ее отца. Я уж не говорю о том, что ей всегда нравился ты.
И вот итог. В честном бою я тебя и не надеялся одолеть, но и напав сзади, со спины я ничего не добился. Лучше бы ты тогда, ничего не спрашивая, перерезал   мне горло там,  в темноте. Так было бы лучше для нас обоих. Я бы умер,  и все. Без этих ненужных объяснений.
– Спи, Георг, у тебя бред, – с досадой проронил Александр и вышел из комнаты вон. Однако, притворив за собой дверь, он  навесил снаружи замок.
« Как бы не зарезал, когда я усну»…
Заснуть сразу не удалось. Сказывались последствия недавних бурных  событий. Александр ворочался, кряхтел, но  сон так и не шел  в разгоряченную голову.
«Как оно все пошло не так! Единственного друга не просто искалечил, а всю жизнь ему переломил. Против оружейника организовал вообще бесчестное дело. Не забывай, что вчера его кольчуга спасла тебе жизнь! Так нельзя. Надо остановиться! Хватит! Надо просто оставить этих людей в покое».
Последняя мысль успокоила Александра, и он,  наконец,  уснул. Однако  в это же мгновение он перешел в сновидение и увидел Эльзу…
- Ты очень хороший человек. В тебе есть честь и благородство, ты справедлив и великодушен. Тебя очень хорошо воспитали родители.
Но все эти качества,  как привязанные к ногам жернова,  тянут тебя на дно.
Тогда, на Ратушной площади, я увидела свечение вокруг тебя и поняла, что ты можешь стать Сновидящим. Более того – твое свечение очень мощное, что является признаком Избранных. Я очень надеялась, что в последний момент моей земной жизни Хозяин покажет мне  нового Сновидящего.  Им оказался ты.
В земной жизни мы остаемся людьми. Простыми смертными, зависящими от множества случайностей.
В последнее время Бернштейн стал терять силу. Ведь непросто жить, когда тебя все ненавидят. Он знал, что на казнь идти нельзя, что в такие моменты надо сидеть дома,  запершись на все замки. Но последние всплески его жизненной силы заставили его выйти на улицу и там встретить сначала своего убийцу, а затем и тебя.
И вот теперь, когда тебе открыли Правило, когда тебе нужно начать действовать, оказывается, что как раз действовать ты и не способен! Какая ужасная ошибка!
«Эти люди не сделали мне ничего плохого.  Мне же приходится не просто отнимать у них имущество, но и переламывать их жизнь!»
- А разве не для этого ты здесь поставлен? Разве не это является Правилом? Ты что-то путаешь, мой мальчик. Бернштейн ждал ТЕБЯ, чтобы  передать все дела. И вот теперь ты отступаешь при виде первого же препятствия. А знаешь ли ты, кто убил еврея?
«Я не видел. Я видел только силуэты убегающих людей и клубы пыли».

Глава 15 Георг

Бернштейн стоял рядом со своим домом и смотрел, как бегут горожане. В этот момент кто-то из толпы швырнул в него камень. И попал. Бернштейн покачнулся и упал. Вид поверженного еврея пробудил в толпе жажду крови.
– Бей жида! – закричал кто-то, и все разом набросились на Бернштейна. По сути убивать его никто не хотел: просто били, топтали, отыгрывались за свои унижения и долги. Может быть,  он еще бы и выжил. Но кто-то догадался ударить Бернштейна ножом. Никто этого не заметил. Ведь вокруг было много людей. А, впрочем, если и заметил, разве кто-то донес  властям? Разве сами власти не приняли как должное, что еврей умер, а не убит. Соответственно, не было и расследования убийства. Всех устраивала такая внезапная смерть. Нет Бернштейна – скорее всего не будет и долгов. Никто и предположить не мог, что Бернштейн успеет написать завещание. Во всяком случае,  в магистрате ничего не было известно о наследниках еврея.
Так кто все-таки ударил ножом?
Я тебе расскажу сказочку. Жил-был мальчик.  И как-то так оказалось, что некому было о нем позаботиться. Родители его  то ли умерли, то ли просто бросили его. А подобрал его один  человек, пришедший из ниоткуда, очень странный, но владеющий одним ценным умением. И стал мальчик жить у  этого доброго человека, и постигать потихоньку мастерство. И надо отдать должное – он оказался очень способным учеником. Вскоре многие вещицы стал делать не сам мастер, а  его способный ученик. Мастер только ставил свои клейма.  В особенности мальчик полюбил делать ножи для мясников.  А мясницкий нож должен быть особенным. Вот, предположим, нужно зарезать свинью. Тонкость в том, что свинья чувствует, что ее хотят убить, и не смиряется с этим,  а напротив – изо всех сил сопротивляется. А весу в ней бывает до четырехсот фунтов. Поэтому опытный мясник  бьет один раз, улучив самый благоприятный момент. А для этого в руках его должен быть надежный, остро заточенный и очень хороший нож. Лезвие должно быть очень прочным, не очень широким, при необходимости оно должно пробить грудной хрящ (это если колют в сердце), также  оно должно быть достаточно длинным, чтобы достать до артерии, если мясник бьет в шею. Вот мальчик и научился делать прекрасные ножи для мясников. Он и сам частенько участвовал в забое свиней и так  хорошо научился, что мастерки убивал свинью с одного удара.  А потом мальчик (уже юноша) взял деньги в долг у еврея. А отдавать совсем не хотел. И вот, когда должна была совершиться казнь ведьмы, мальчик придумал, как решить свою проблему с долгом: он  взял с собой  мясницкий нож, выкованный собственноручно и тщательнейшим образом заточенный. Возможно, он хотел ударить Бернштейна в толпе, но предусмотрительный еврей на казнь не пошел. Мальчик, никем не замеченный, вернулся к дому еврея, и стал его поджидать у ворот. В этот момент произошла паника на Ратушной площади, и обезумевшие от страха горожане побежали кто куда. И в том числе мимо дома Бернштейна. На свою беду старик вышел из дома, чтобы посмотреть,   в чем причина такого грандиозного шума. В него бросили камень, а затем озверевшая толпа начала его бить. И в этот момент мальчик не растерялся, а, улучив момент, достал свой мясницкий нож,  да и ударил еврея. Но не  просто пырнул,  а резанул с толком, чтобы вывалились внутренности. Ведь мало убить человека – надо, чтобы он еще и помучился. И этим мальчиком был...
- Георг?!
- Да, это был твой лучший друг – Георг. Вот так он решил проблему со своим долгом. А когда выяснилось, что проблема никуда не исчезла, он таким же образом хотел ее разрешить и с тобой.  Он же не знал, что Майер договорился с тобой и  списал его долг.  К его несчастью,  ты оказался моложе и проворнее Бернштейна, к тому же  тебя спасла кольчуга. Так что подумай, а в чем тогда справедливость? Может быть, будет справедливее воздать ему должное?
- Ну,  хорошо, вина Георга очевидна, но причем здесь оружейник?
- Майер  ни  при чем. Но никаким другим способом ты не взыщешь долги с молодого герцога. А только при помощи  судебной тяжбы: ты заставишь Георга выступить свидетелем против оружейника, после этого ты сможешь взыскать дом и мастерскую оружейника в пользу молодого герцога, а уж затем этот дом с мастерской молодой герцог отдаст тебе в погашение своих (и отцовских тоже) долгов.
- Так что же мне теперь делать?
- Действуй. Перестань размышлять! Георг в  твоих руках. Заставь его дать показания против Майера, и тогда суд решит вопрос в пользу молодого герцога. Но самое главное, все увидят, что наследнику еврея надо платить, и платить вовремя. А если сейчас этого не сделаешь, то потом ни одного талера не сможешь взыскать с должников!
И с этими словами Эльза исчезла, а Александр, на мгновение проснувшись, немедленно уснул, теперь уже обычным сном.


Глава 16 Сделка

Дом главного нотариуса города Верденбрюка находился в небольшом тихом проулке, ведущем прямо к Ратушной площади. Это было двухэтажное основательной каменной кладки строение с достаточно узким фасадом, выходящим в проулок, зато значительно вытянутое вглубь. Так что при кажущихся скромных размерах в действительности дом был достаточно большим. Если не сказать более. Александр дважды  громко стукнул  массивным кольцом о довольно-таки избитую  медную львиную морду и стал ждать.
– Кто? – послышался неприветливый хриплый голос из-за двери, достаточно сильно приглушенный, что свидетельствовало о том, что самая дверь такова, что даже не пропустит и человеческого голоса, а не то чтобы неприятеля.
– Это Александр Хоффман, ростовщик. А нужен мне господин нотариус.
За дверью воцарилось молчание. Прошло, пожалуй, минут пять,  так что Александр уже подумал идти восвояси, когда внезапно, дверь подалась и стала потихоньку отворяться
Слуга (старик  с крайне злобным выражением лица) отворил дверь так, чтобы мог проскользнуть (и то боком) только один и достаточно поджарый человек, затем, когда Александр  проник вглубь,  быстро затянул дверь обратно и запер на два могучих засова.
– Возьмите фонарь, – прозвучал все тот же хриплый голос за спиной, –  и двигайтесь по лестнице вверх, господин нотариус ждет вас.
Александр подхватил висящий справа на каком-то железном крючке фонарь с горящим внутри маслом и быстро двинулся по винтовой лестнице вверх. Сзади зажегся еще один фонарь, и Александр услышал за собой шаги сопровождения…
– Здравствуйте, г-н Хоффман, очень рад вас видеть, – нотариус произнес все это очень любезно. Однако даже не потрудился встать из-за своего стола, на котором стояло огромное блюдо с зажаренной свиной ногой,  и даже более того –  не стал подавать Александру руки.  Впрочем, руки его были все покрыты  жиром, точно так же как рот в процессе разговора не прекращал жевать, а после жевания и глодать свиную кость. Рядом с нотариусом стоял порядочных размеров серебряный кубок, доверху наполненный вином. Поэтому когда нотариусу надобно было отпить вина, то он, зная, какой тяжести  сей сосуд, хватал его не одной, но двумя руками и жадно припадал к краю, после чего делал несколько порядочных глотков. А затем снова  принимался за свиную ногу.
– Здравствуйте, г-н Кох.  У меня к вам есть одно маленькое дельце, однако я вижу, что пришел некстати.
– Говорите, мой друг, вы мне совсем не мешаете, – промолвил  нотариус, небрежным жестом показывая садиться,  и стал  тут же отрезать ножом  следующий кусок.
– Речь идет о доме и мастерской Майера.
– А что с ними?  Неужто  Майер решил их продать? Как-то это на него не похоже!  – нотариус хохотнул и снова отпил  вина.
– Нет, г-н Кох. Я намереваюсь их отсудить в пользу молодого герцога.
– Не смешите меня, юноша, – с кислой миной сказал нотариус, –  оружейник один из самых законопослушных и рассудительных граждан, и законных оснований отнять у него имущество – нет. А незаконно никто действовать не станет, ввиду общественной значимости ремесла, которое он представляет. Так что вы выбрали не тот объект. Возьмите для начала кого-нибудь себе по зубам. Да вот, например, старуху Юргенс. Она вам ведь должна, не так ли? Вот и заберите у нее в счет долга одну из ее свиней. Она не обеднеет, вы взыщете свой первый долг, соответственно повысите свой авторитет в городе, ну а я (нотариус добродушно рассмеялся), надеюсь, получу хороший   окорок в оплату своих услуг. У этой мамаши Юргенс  чрезвычайно хорошо откормленные свиньи!
– Вы, может быть, не знаете, г-н Кох, но оружейник владеет своим домом и мастерской с обременением. Точнее он вообще не является хозяином этих строений.
– Да-да, я что-то слышал, – призадумался нотариус, – там действительно есть какая-то закавыка. Продолжайте-ка,  г-н Хоффман!
– Я позволю себе вкратце изложить самую суть. Итак: старый герцог подарил дом с мастерской Майеру.  (Нотариус  удовлетворенно кивнул:  его сведения подтверждались, и поживы здесь не было.  А иначе,  как бы это могло проскользнуть мимо него!). Однако старик был чрезвычайно предусмотрителен,  и даже я позволю себе сказать – хитер.  Кроме дарственной,  которую вы скорее всего оформляли, г-н Кох (нотариус при этих словах важно кивнул), старый герцог составил еще один договор, который после определенных мытарств попал в результате в сундук к Бернштейну. Скорее всего,  этот договорчик еврей попросту выкупил у старого князя. Так вот, договор этот очень примечателен. В нем старый князь обязует оружейника никогда не плести сарацинских кольчуг на ПРОДАЖУ. Вы знаете, что для старого герцога Майер бесплатно  сплел несколько таких кольчуг, которыми г-н герцог очень гордился. А после смерти старика оружейник никому и никогда уже не плел сарацинских кольчуг.
– Ну так и что? – спросил заинтригованный нотариус.
– Понятно, что старый герцог очень ловко составил договор.  Собственно его смысл таков – плети кольчуги только для меня, а если захочешь нажиться на своем ремесле, то потеряешь и дом, и  мастерскую.
– Та-ак! – протянул нотариус.  И на лице его стало проявляться хищное выражение.
– И все эти годы оружейник действительно не плел кольчуг,  во всяком случае,  об этом никто не знает. Но недавно...
Нотариус весь напрягся и подался вперед. С какого-то момента он перестал есть,  более того вытер руки полотенцем и только пригублял вино из кубка.
– ... недавно он сплел сарацинскую кольчугу, и не просто сплел, но и продал.
– Кому же это? – вырвалось у нотариуса.
– Мне, г-н Кох. Таким образом,  оружейник нарушил условие старого герцога, а соответственно,  его дарственная в пользу Майера теряет силу.
– Не может быть, г-н Хоффман !
– И тем не менее это так.
– И вы можете это доказать?
– Безусловно, г-н Кох. А иначе,  зачем бы я стал вас беспокоить во время ужина?
– На всякий случай я вам хочу напомнить, г-н Хоффман, что в суде вы должны предъявить два пункта: саму кольчугу, сплетенную для вас, и свидетеля, который видел, как вы отдаете деньги за эту кольчугу.
– Разумеется, г-н Кох. Все это у меня будет. А к вам у меня  небольшая просьба – мне нужно, чтобы вы составили жалобу в суд  на несоблюдение условий договора г-ном Майером.
Александр вежливо улыбнулся и тихонько положил золотой талер на краешек стола…


Глава 17 Герцог Гуго

Молодой герцог, Гуго Верденбрюкский, вступая в права наследования после смерти своего отца, с  крайним раздражением обнаружил, что наследовать, кроме многочисленных долгов, собственно, нечего. Разве что замок на горе, мрачный, серый и какой-то закопченный,  и рабов-сарацинов, привезенных еще отцом из крестового похода, которые уже,  по сути,  и перестали быть рабами, а скорее содержателями замка. Что, впрочем, вполне устраивало Гуго.
Во всяком случае гигантский стол в каминном зале мгновенно покрывался какими-то яствами, едва Гуго садился за него, постель каждый вечер была застелена и заботливо прогрета, и  стоило молодому герцогу хотя бы на мгновение задуматься, как тут же рядом с ним возникал молчаливый слуга с вопросительным выражением лица и почтительно изогнутой спиной.
По-немецки  умел говорить только  старый дворецкий, Омар. Он и служил передаточным звеном между Гуго и  его прислугой, когда распоряжения герцога простирались далее, чем сон или еда.
Иногда Гуго велел седлать коней и ехать на охоту. Омар громко что-то кричал своим соотечественникам, и тут же в замке происходило быстрое и бесшумное шевеление, седлались кони,  и вот уже кавалькада из герцога и шести-семи всадников сопровождения  выезжала из наполовину открытых чудовищно тяжелых дубовых, окованных толстыми стальными пластинами,  ворот.
Сам Гуго признавал только отцовскую сарацинскую кольчугу. Она была очень удобна и совершенно не мешала движениям. Шлем он не надевал,  его вез обычно кто-то из слуг, чтобы в минуту опасности быстро  подать господину. Однако опасностей было немного во владениях молодого герцога, разве что кабаны. Но те не нападали первыми…
– Омар! – крикнул молодой герцог.
И тут же Омар,  пришпорив  своего коня,  поравнялся с герцогом.
– А что там наш узник?
– Сегодня не смотрел, хозяин, – сказал дворецкий и слегка поклонился.
– Загляни к нему после охоты, спроси, надумал он,  наконец..., – приказал герцог.
Последние слова он проговорил второпях, не вдумываясь уже в смысл произнесенного: средних размеров вепрь внезапно метнулся куда-то вбок, в орешник, и герцог воспламенился – кровь его раскалилась от предвкушения  преследования  и убийства.
– Пику мне! – закричал герцог и зло пришпорил коня. Но этого не требовалось. Конь  его, хорошо обученный и знающий дело, сам бросился вдогонку за вепрем. Тем временем кто-то услужливо  вложил древко копья в руку герцога.
– Загоняй на меня! – снова страшно закричал герцог. Но и этой команды не требовалось. Уже часть слуг обошла вепря с другой стороны и выгоняла  его прямо на герцога.
Вепрь бежал,  петляя, со сменой ритма и направления. Однако вдруг  он понял, что спасения нет, и  тогда, переменив свою тактику, помчался прямо на герцога .
«Сейчас я тебя!»
Герцог бросил поводья и в свободную руку взял широкий кинжал: на случай падения с лошади – хотя бы будет чем обороняться. Он чувствовал приятный страх смерти, и от этого все исчезло из головы. И остались только налитые кровью кабаньи глаза, и пена, висящая  на желтоватых, страшно изогнутых клыках.
Кабан  был уже на расстоянии удара. Герцог нацелился, благо, кабан и не пытался увернуться, и  сильно ударил копьем  в правый бок. Однако в последнее мгновение кабан как-то ловко поднырнул под древко, и ему только чуть-чуть распороло шкуру. В следующий момент кабан оказался под лошадью и быстро, яростно сопя,  что-то сделал. С ужасом герцог осознал, что его любимый конь убит. Раздалось жалобное ржание  и всхлипы: конь осел на передние, а потом и на задние ноги  и повалился набок. Ноги  его стали скрести в последней судороге, разбрасывая вокруг и одновременно запутываясь в  кровяном  месиве из вывалившихся на землю кишок. Герцог не успел высвободить ногу, и теперь оказался  придавленным к земле тушей издохшего коня. Кабан  рванул  прочь, однако переменил решение и вдруг вернулся. Он обежал конский труп и бросился на герцога, опустив окровавленные клыки   почти до земли.
Спасения не было. Слуги, конечно уже неслись на подмогу, но им еще надо было проскакать пару десятков  шагов.
Герцог выставил вперед левую руку с  бесполезным ножом: размахнуться он не мог, а тем более кабан был на скорости, и даже если  бы герцог умудрился нанести хороший удар, то все равно кабанья туша врежется в  него.
В последнюю секунду своей жизни герцог увидел отчетливо все, что произошло.  Кабан даже не добежал, не допрыгнул, а как-то переместился по воздуху – раз, и он уже здесь;  нож ткнулся в щетинную броню и далеко отлетел, при этом герцог  скорее понял, чем почувствовал (а почувствовал он только тычок и услышал хруст своей лопнувшей кости), что вепрь сломал ему руку; и тут же Гуго почувствовал,  как  два острые клыка ткнулись ему в грудь – ощущения были настолько  отчетливые, что герцог  удивился: «А ведь на мне, кажется, была кольчуга? Куда же она подевалась?»
Герцог хотел было зажмуриться, но не  смог  этого сделать и с ужасом смотрел на огромное кабанье рыло, все в крови, грязи, воняющее конским навозом и еще своей особенной тухлостью. Кабан, уткнув свои ужасные клыки в грудь герцога, вдруг замер и пристально стал смотреть  ему в глаза.
«Чего же он медлит?» – пронеслось в голове у герцога.
Черные, с кровавыми прожилками, кабаньи глаза,  казалось,  высматривают что-то в душе герцога.
– Сделай то, что тебе велено! – вдруг раздалось откуда-то сбоку.
Герцог повернул голову, но никого не увидел. Тогда он постарался вывернуть голову назад, но и сзади тоже никого не обнаружилось. Тогда Гуго снова перевел взгляд на кабана, но оказалось, что кабан уже исчез.
– Этого не может быть! Или я уже умер? – подумал герцог.
Однако же тут же осознал, что точно жив, и немедленно резанула боль в сломанной руке, замутилось в голове, и герцог потерял сознание. Последнее, что он успел увидеть – это спрыгнувшие рядом с его головой два сапога Омара…
После того как увязали сломанную руку между двух  ровных осиновых дощечек, потихоньку поехали домой.
– А что же вепрь? –  спросил только  Омар, на что герцог ничего не ответил, и остаток пути  провели в молчании.
Лишь при въезде в ворота замка Гуго произнес:
– Мог я нынче жизни лишиться, да не сподобил Господь. Видимо, еще есть,  что мне доделать на этом свете.
Когда уже в покоях стали снимать осторожно кольчугу с герцога, вдруг обнаружились две дыры в кольчуге на груди: там,  где вепрь уткнулся клыками. Увидев  это,  Гуго нервно рассмеялся и заметил, как бы отвечая на свой собственный вопрос:
– Точно, мог меня убить, но не убил.
И продолжил, обращаясь к Омару:
– Не такие уже и хорошие ваши сарацинские кольчуги: видишь, какие дыры. Это ведь смерть моя постучала своим костлявым пальцем. Впрочем, против нее никакая кольчуга не поможет.
Старый слуга на это ничего не сказал, а только кивнул, однако всем своим видом выражая удивление на то, что кольчуга прорвалась…
– А что наш узник? – небрежно спросил герцог.
Омар неопределенно пожал плечами:
– Там, в подземелье. Я  точно не знаю, уже два дня не заглядывал. От вас никаких распоряжений,  я и подумал....
– Пойдем-ка,  спустимся, покажи мне его.

Глава 18 Узник

Пока спускались в подвал по узкой винтовой лестнице, герцог невзначай спросил:
– Откуда он у нас?
– Г-н Кох  привез его.  Он вам объяснял причину.
– А еще кто-нибудь был?
– Да. Наследник Бернштейна.
При этих словах Омар как-то замялся, и герцог поощрительно заметил:
– Говори, говори, Омар,  а то я тот день  не очень хорошо помню.
И действительно, в тот день Гуго был пьян до невменяемости, и как ни силился нотариус ему объяснить суть дела, так и не смог. Единственное, что герцог уяснил, это то, что надо кого-то упрятать на несколько дней в темницу, на что и дал с удовольствием согласие. Всей процедурой распоряжался Омар, а Гуго вернулся за пиршественный стол и об узнике немедленно забыл.
– Они привезли, видимо, своего должника. – продолжил Омар. – Молодой человек был весь в крови и все держал руки у лица. Похоже, что у него было ранение в глаз. Г-н Кох договорился с вами, после чего они вместе с ростовщиком уехали…
Пока Омар открывал решетку, герцог, держа оба факела в руках, размышлял об утреннем происшествии на охоте, но ничего так и не сумел придумать, потому что зрелище лежащего неподвижно человека отвлекло его от собственных мыслей.
– Умер, что ли? – недовольно спросил Герцог.
Омар склонился над неподвижным телом.
– Да нет, вроде жив. Надо дать ему воды, а то ведь мы ни еды, ни воды... – как бы оправдываясь,  стал говорить Омар.
Герцог весь перекривился, но ничего не сказал: и действительно- насчет узника он никаких распоряжений не давал. Омар крикнул беззвучно следовавшему за ними человеку что-то по-арабски, и тот бросился вверх…
– Кто ты? – сурово спросил герцог, когда  молодого человека привели в чувство.
– А вы кто? – дерзко ответил узник.
– Что? – взбеленился герцог, –  ты что не видишь, кто перед тобой?
– Не вижу, – тихо ответил юноша, – я теперь ничего не вижу.
– Что такое? – недовольно вымолвил герцог.
– У него серьезное ранение  глаз, – еле слышно объяснил Омар.
– Перевяжите его, дайте что-нибудь поесть, а я потом снова спущусь.
Сказав это, герцог развернулся и пошел наверх…
Внезапно герцог начал припоминать, что говорил ему нотариус в тот вечер. Вспомнил он и то, как не понравился ему сопровождающий  Коха молодой человек.
– Позвольте представить вам, г-н герцог, наследника г-на Бернштейна. Г-н Александр Хоффман.
К герцогу почтительно приблизился молодой человек с приятной улыбкой на губах.
Будь герцог в нормальном состоянии, вероятно, молодой человек произвел бы на него самое благоприятное впечатление. Однако герцог был пьян, и пьян в стельку. Практически он был в бессознательном состоянии. Однако, возможно, поэтому он увидел подошедшего молодого человека в его истинном  обличье. Он увидел лживо изогнутые в улыбке губы, увидел презрение в глазах и чувство несомненного превосходства, неизвестно на чем основывавшегося. И от этого у герцога возникло навязчивое желание повесить незваного гостя. Однако  нотариус отвлек его, заговоривши вполголоса о каком-то деле:
– Г-н герцог, вы знаете, как я уважал вашего покойного батюшку. Это был во всех отношениях достойный человек. Однако кроме доброго имени он оставил вам в наследство множество долгов. И часть их приходится на г-на Бернштейна. Правда, (тут нотариус понизил голос) г-н Бернштейн недавно скоропостижно скончался, однако у него есть наследник г-н Хоффман. Человек молодой, неопытный, но достойный и пришедший специально засвидетельствовать вам свое почтение.
– Как ты не видишь, Альфред, – внезапно сказал герцог, – что это пройдоха,  хуже еврея. Тот хотя бы не орудовал кинжалом (тут, вероятно,  на герцога снизошло прозрение, ибо он еще не знал о ночной схватке). А этот, помяни мое слово, если ему что-то будет не так, не пойдет в суд, а пырнет потихоньку ножом. Да  сзади!  А не в честном бою! Гони ты его  в шею! А, впрочем, я сам распоряжусь: я пока еще в собственном доме!
– Не горячитесь, г-н герцог, –  увещевал его нотариус, – вы послушайте сначала. Дело очень важное, поэтому надо решить его сейчас же, немедленно.
– Ладно, говори, – разрешил герцог.
– Вы, точнее  ваш покойный отец, порядочно задолжали Бернштейну. У него лежит расписок на сумму...
– Сам знаю, – грубо прервал его герцог.
– Так вот, вот молодой человек предлагает вам легко и достаточно просто разрешить ваш долговой вопрос.
– Да я если захочу,  вообще не буду платить! –  внезапно закричал герцог, –  а самого еврея просто вышвырну вон из города!
– И кто вам дальше будет ссужать деньги? – невинно спросил нотариус, –  найдете нового еврея?
–  И найду  если надо, – сбавляя тон,  неуверенно проговорил герцог.
– Г-н герцог, все понимают ваши трудности, поэтому это молодой человек вам и предлагает свой вариант решения проблемы.
– Хорошо, хорошо, излагай уже, а то я уже ничего не соображаю, –смилостивился герцог.
– Г-н Хоффман обязуется погасить все ваши долги, если вы поможете ему в одном деле. Вам нужно заставить дать показания на суде вот этого человека.  (И нотариус показал на связанного человека с мешком без прорезей на голове, стоящего позади ростовщика)
– Ложные показания, – засмеялся герцог, – понимаю. Без этого судов не бывает!
– Да нет, – спокойно ответил нотариус, – показания нужны  как раз правдивые, а вот этот человек  (он указал на связанного) хочет поменять их на ложные.
Герцог захохотал:
– Уморил, Альфред! Впервые о таком слышу!  Если это правда, то, конечно, я тебе помогу.
– Вот и чудесно, г-н герцог, – позволил себе улыбнуться и нотариус и, немножечко помявшись,  сказал, –  тут есть одна тонкость: этого  человека до суда  желательно подержать у вас...
– Да, пожалуйста, Альфред, замок у меня большой...
– Вы не совсем поняли, г-н герцог,  подержать в вашей темнице, – тихо уточнил нотариус.
Гуго сморщился слегка, но ничего в ответ не сказал.
– Значит, договорились? – переспросил нотариус.
Герцог кивнул и, найдя взглядом Омара, жестом подозвал его. Тот быстро приблизился  и, наклонившись к герцогу, стал внимательно слушать  указания…
Через два дня узник стал выглядеть получше,  о чем  Омар  и доложил герцогу. Заниматься этими дрязгами герцогу никак не хотелось, однако мысль о долгах очень досаждала, и тем более как раз нужны были деньги, а взять в долг опять-таки можно было только у еврея (каким-то образом  и Хоффмана герцог записал в евреи, хотя тот  евреем как раз и не был).  В общем, надо было приводить в порядок   папино наследство.
«Пожалуй, было бы лучше, дорогой  отец, если бы вы мне вообще ничего не оставили, чем барахтаться в ваших бесконечных долгах!»
Примерно такая крамольная мысль частенько посещала молодого герцога, но он старался ее  отогнать.
Узник поднял голову, и герцог увидел, что глаза  несчастного полностью закрыты пропитанной сукровицей повязкой.
– Перевяжите его, – распорядился герцог, – пока мы тут беседуем.
Омар тут же подскочил и стал осторожно снимать повязку.
– Итак, – начал герцог, – чего от вас хотят нотариус и еврей?

Глава 19 Решение

Георг пытался терпеть боль, но все-таки не сдержался и застонал. Герцог смотрел на него с любопытством молодого воина, который уже готов к битвам, но еще не участвовал в них. И поэтому вид раненного бойца возбуждает болезненный интерес и страх одновременно, и  страстное желание уцелеть в грядущей войне. Примерно такое же чувство испытывал молодой герцог, когда Омар снял покрытую кровавыми струпьями повязку. Он  увидел, что один глаз вытек полностью, вместо него зияла черная глазница, другой же настолько сильно затек, что производил впечатление багрового шара с черными руслами кровяных рек.
– Я не знаю, – ответил  Георг, в то время как Омар осторожно наносил  ему какую-то  темную густую мазь   вокруг глазниц.
– Хорошо, тогда я вам сообщу: вас скоро вызовут в суд, где вы будете свидетелем по делу Хоффман против Майера. Вы единственный можете подтвердить суду, что Майер взял деньги за кольчугу от Хоффмана и соответственно лишается  прав на дом и мастерскую, которые возвращаются в собственность наследников Герцога Верденбрюкского.  То есть – ко мне!
Тут герцог слегка  улыбнулся, но не весело, а скорее  со злобой и отвращением.
– Я ничего не вижу, – мрачно произнес Георг.
– Это вы два дня как  не видите, а раньше видели прекрасно, –  перебил его герцог.
– Я не помню, кто кому передавал деньги, это вообще меня не касается, – упрямо сказал Георг, – я подмастерье у г-на Майера. Мое дело выполнять черновую работу, а сколько получено денег, за что, от кого – меня не касается.
– И, тем не менее, Хоффман утверждает, что вы присутствовали  при передаче денег за кольчугу.
– Он может говорить все что угодно, – с ненавистью пробормотал Георг.
– Послушай, ты мне нравишься, – сказал  герцог вкрадчивым голосом, – ты мужественный человек. Ты  настоящий воин, мне как раз нужны такие. Я уверен, что ты поправишься и сможешь видеть. Более того я возьму на себя заботу о твоем лечении: Омар прекрасный лекарь и не раз спасал отца в его многочисленных походах и войнах.  Так что не переживай о будущем – ты станешь воином, а не жалким  ремесленником. Тем более твое ремесло все равно скоро закончится: я не хочу тебя обманывать – суд примет свое решение вне зависимости от твоих показаний. Но если ты все-таки будешь лгать и лжесвидетельствовать, то это будет показывать, что ты против меня. Что ты мне враг! А зачем мне  новые враги?  Мне и старых хватает! Вот и подумай: надо ли  губить свою молодую жизнь ради человека, который сам нарушает взятые на себя обязательства? Ведь никто не неволил Майера: он прекрасно знал одно-единственное условие моего покойного отца. Которому, между прочим, обязан всем – и свободой, и жизнью, и возможностью спокойно жить и заниматься своим делом. «Не делай сарацинских кольчуг на продажу».  Ну что тут  сложного? Так ведь нет – едва отец умер, как Майер нарушил  все договоренности. Подумай над этим. Завтра я к тебе приду снова, и ты мне сообщишь свое решение. А сейчас прощай.
С этими словами герцог поднялся со скамьи и, не дожидаясь ответа, стал подниматься по винтовой лестнице…
Георг долго сидел неподвижно, смотря в одну точку своими невидящими глазами. Потом он тихонько повалился набок и уснул. Во сне ему привиделась та самая сожженная на костре ведьма, но только живая и очень веселая. Она смеялась, кружилась и танцевала какой-то радостный и очень сладостный танец.
При этом она протягивала руки к Георгу и знаками приглашала  танцевать с ней.
– Я не могу, – шептал Георг горячими пересохшими губами.
– Но отчего же? – хохотала ведьма, – ведь ты молодой человек и должен любить танцы!
– Я ранен, меня ослепили, я в темнице! – кричал во сне Георг, и из его израненных глаз текли кровавые слезы.
– Значит – заслужил, – жестоко сказала ведьма и, переставши кружиться, приблизилась к юноше. – Значит,  не то делаешь и не туда идешь. Подумай, как так, что вся твоя жизнь пошла прахом? Ведь раньше у тебя все было хорошо, и вдруг все рухнуло, и ты сидишь в каменном мешке, лишенный  свободы, зрения…. Ты лишился в одночасье всего! И почему? Не потому ли, что пытаешься пойти против  силы, тебе неведомой? И ради чего?
– Я не могу предать этого человека – он мне больше, чем отец, он…
– Дурак! – издевательски произнесла ведьма, – ты отдал за него один глаз, поверь, если будешь упрямиться – отдашь и второй. И будешь ходить нищенствовать из одной землю в другую, пока какой-нибудь услужливый человек не освободит тебя от мучений, прирезав  тебя тихо и гуманно ночью, когда ты будешь спать где-нибудь в чужом стогу сена. И убьет-то зря,  позарившись на твой  ветхий  дорожный мешок, в котором и окажется только огрызок черствого хлеба  да глиняная щербатая кружка. Сгнивай тогда уже  здесь – поверь, так  тебе будет лучше. Мне жаль тебя!
– Постойте! – крикнул Георг, – что же мне  тогда делать?
– Это спор о твоем имуществе? – внезапно спросила ведьма.
– Нет,  это спор Майера и молодого герцога.
– А ты-то тогда куда лезешь?
– Но я же говорил: Майер…
– Не о чем говорить, – махнула рукой ведьма и повернулась, чтобы уйти.
– Нет! – закричал Георг, бросаясь к ведьме, – не уходите, мне так нужна помощь!
– Не лезь в чужие дела! – сурово сказала ведьма, – отойди в сторону и не мешайся, тогда, возможно, ты еще прозреешь.
– Хорошо, – пробормотал Георг во сне и перевернулся на другой бок…

Глава 20 Суд

– Г-н герцог, Ваш свидетель очень убедительно  живописал, как  г-н Майер нарушал свои договоренности. Но тут есть одна закавыка. –  старый судья Верденбрюка  сморщил нос,  как будто захотел чихнуть, но вместо этого скорчил какую-то совершенно непотребную гримасу, что означало крайнюю степень озабоченности,  и продолжил, –  Г-н Хоффман, ваш основной свидетель, есть лицо заинтересованное, ибо он является вашим кредитором, и отсуженное вами имущество у оружейника,  вполне вероятно, пойдет в погашение вашего долга перед г-ном Хоффманом. Так что показания данного свидетеля, несмотря на подробный и очень убедительный рассказ, а также на представленное суду вещественное доказательство (сарацинскую кольчугу, прямо скажем,  мастерски сплетенную) – не могут быть приняты судом. Так что вам или придется снять свое требование, либо предоставить другого свидетеля.
Судья сделал значительную паузу, после чего спросил:
– Итак, г-н герцог, есть ли у вас другой свидетель?
Молодой герцог Верденбрюкский  усмехнулся  и, ничего не отвечая, кивнул  Омару. Тот немедленно сказал тихонько  что-то своим прислужникам.  Те проворно бросились  вон и через некоторое время ввели в зал суда человека, поддерживая его слегка под руки, ибо человек шел неуверенно, и помощь ему была необходима.
– Кто вы? Назовите суду свое имя! – громко спросил судья.
– Меня зовут Георг  Шолль, я до недавнего времени был подмастерьем у г-на Майера.
– Что вы можете сообщить суду по данному делу?
– Я присутствовал при размещении заказа на плетение сарацинской кольчуги. Также при мне кольчуга была передана г-ну Хоффману,  а г-н Хоффман в свою очередь передал деньги, 30 золотых талеров, г-ну Майеру.
– Позвольте вас спросить, юноша, как вы все это могли увидеть, когда, как мне кажется у вас серьезное ранение глаз, и вы даже не можете перемещаться без посторонней помощи?
– Ранение я получил позже, – ответил Георг и, немного замявшись, пояснил, – я поранился случайно, когда хотел поставить капкан на волка – осколок проволоки повредил мне глаза.
– Г-н Майер, – обратился судья теперь и к оружейнику, – можете ли вы что-нибудь сказать в свою защиту?
Майер медленно поднялся и глухо сказал:
– Нет. Мне нечего сказать.
– То есть вы признаете показания г-на Шолля?
– Да.
– В таком случае дело признается законченным.
Судья поднялся и торжественно объявил:
– Суд города Верденбрюка постановляет: ввиду несоблюдения условий договора, дом и мастерская должны быть возвращены их законному владельцу – герцогу Гуго Верденбрюкскому…

Послесловие

– Ну, что же, Александр, ты выполнил свое первое задание. Я очень рада, что не ошиблась в тебе. Ты все делал правильно.
– Мне было очень трудно. Но самое ужасное,  что все закончилось таким образом.
– По-другому невозможно, и ты сам это знаешь.
– Ни в чем передо мной не повинного человека я разорил, а лучшего друга искалечил. А что же дальше?  Что с ним будет? Я ведь как-то должен….
– Ничего не должен.
– Но что с ним будет?
– Ничего. Пойдет нищенствовать, во всяком  случае,  из города он уйдет. Если хочешь – возьми его к себе, заботься о нем, корми, пои его. Он скоро полностью ослепнет. Так что решай. Можешь поселить его у себя в доме, выдели ему комнату. Но только учти – проживет он очень долго, так что если примешь его к себе – то на всю жизнь. Готов ты к этому?
– Я просто… Я не то, чтобы….
– Тогда зачем спрашиваешь? Забудь о нем. Пусть он живет так, как ему  положено. А ты живи, как тебе велено!
Эльза засмеялась и больше  ничего не сказала. Александр стал проваливаться в тяжелый, не приносящий отдыха сон. Но перед тем,  как окончательно уснуть он явственно услышал голос Эльзы:
– Действуй безжалостно!

Книга 5 Погружение
Глава 1 Сожжение

Перелет в Сидней кажется бесконечным. В какой-то момент становится просто невозможно сидеть. Я вспомнил  фильм «Мимино» и слова его главного персонажа в самолете: «Можно я выйду?» Я закрыл глаза и попытался представить себе место, куда бы я сейчас с удовольствием вышел. Но в результате память перенесла меня совсем не туда…
  Лучше места для гуляния, чем неоконченная стройка, я не знаю. На незавершенной стройке есть все  для  любой игры: огромные безлюдные пространства, котлованы, кучи щебня и песка, бруски, штапики, доски, цемент, кирпичи, рубероид, гвозди  – всего не перечислить. Короче, на стройке есть все для детской игры. Я бы сказал так: стройка – это Большая песочница.
Рядом с нашим парком стали строить огромное административное здание. И строили его очень долго, насколько я припоминаю, все это длилось порядка десяти лет. Мы были детьми, когда начали копать фундамент, и уже стали взрослыми, когда здание наконец-то построили. Так что место для игр у нас было всегда.
Однажды  в одном из котлованов мы нашли большую железную бочку. Это была двухсотлитровая железная бочка,  наполненная  какой-то жидкостью. Бочка очень сильно заинтересовала нас, и мы как-то собравшись человек шесть пацанов,  поднатужась, поставили бочку вертикально. Плоскогубцами (заботливо принесенными из дома) открыли сливное отверстие и – обнаружили  в бочке бензин. Самое поразительное, что бочка явно была бесхозной. Потому что,  судя по ее  виду, она валялась в котловане уже давно, и никто ее не искал. Наверно ее просто потеряли и потом благополучно списали.
А мы ее нашли. Этот день мы считали днем  величайшей удачи. Представляете: вам 10 лет, вы любите все, что связано с огнем, вы поджигаете всю траву в округе, так что иногда местным жителям кажется, что начался лесной пожар, вы предпочитаете еду, изжаренную на костре, ваш любимый писатель Фенимор Купер, и вы ощущаете себя  каким-нибудь Чингачгуком.
А теперь представьте, что вам при этом дарят целую бочку (200 литров!) настоящего бензина.
Это было похоже (по ощущениям) на обнаружение клада.
Первым делом мы решили ни с кем не делиться открытием и замаскировали нашу бочку всяким строительным мусором (благо его было кругом навалом), потом поклялись друг другу – никому о находке не болтать. Чтобы воспользоваться бензином самим.
Были летние каникулы, и мы всей компанией каждый день приходили к нашей бочке развлекаться.
Первым делом мы зарядили наши брызгалки (самые разнообразные бутылки из пластмассы с дырочкой в крышке для стрельбы водой) бензином. И стали брызгать через костер, который мы, естественно, первым делом запаливали, когда собирались у бочки. Горящие струи приводили нас в полный восторг.
Мы были огнепоклонниками, просто не знали этого слова.
В тот день мы как обычно собрались у бочки. Если честно – упражнения с бензином нам уже изрядно надоели. Но мы  все-таки разожгли костер, тем более что было довольно прохладно.
И тут к нам подошли какие-то неизвестные  пацаны. Их было пятеро, они были постарше нас. У них были ни с чем не сравнимые лица обитателей трущоб: грязные, злобные, решительные.
Они окружили нас: а было нас трое -  Грач, я и Денис.
– Деньги есть?
Мы молчали.
– Обшмонай их, – приказал самый старший из пацанов.
К нам быстро подбежал небольшой чумазый  мальчишка  и стал выворачивать наши карманы.
– Куда суешься! – со злобой оттолкнул его Грач и сразу же получил сильный удар в челюсть. Все остальные, кроме старшего,  как по команде бросились на нас. Мы с Денисом пытались драться, но нас быстро повалили  и  по паре раз пнули, чтоб не рыпались. Грач сопротивлялся подольше, но и его одолели. И побили посильней. Даже  отоварили велосипедной цепью.
– Шмонай, –  так же лаконично приказал старший.
Чумазый  снова проворно взялся за наши карманы. Мы благоразумно не сопротивлялись.
– Пустые, – прошепелявил  чумазый, верхних зубов у него не было вовсе.
– Че сразу-то не сказали? – спросил старший. – Ладно, мир. Вы пацаны нормальные.  Давай к костру, покурим.
Мы ошеломленные после драки, повиновались. Потихонечку разговорились. Оказалось, это были визовские,  а сюда пришли  найти какого-то парня: чем-то он был им должен.  Но мы его не знали.
– Говорят, где-то в ваших домах живет. Да ладно – потом найдем.
В результате мы скорешились. Визовские даже сходили в  ближайший винный магазин и взяли там бутылку портвейна на свои деньги.
Мы развеселились: сидели у костра, курили, бутылка портвейна шла по кругу,  и мы из нее по очереди отхлебывали.
И тут мы увидели Горюна.
– Эй, Горюн, иди сюда!
Горюн с готовностью подошел.
– На, выпей с нами.
Горюн с удовольствием выпил. Мы угостили его сигаретой, настроение у всех было хорошее.
– Ладно, парни, мы пошли, – сказали нам визовские, – если в наших краях на вас наедут,  скажите, что  вы знаете  Афоню. Тогда вас не тронут.
Кто знал, что через 30 лет судьба снова сведет меня с Афоней, к тому времени уже  авторитетному вору. Впрочем, уже давно известно, что  город у нас маленький,  и все друг друга знают.
Афоня с дружками ушел, а мы остались.  После потасовки и выпивки все были возбуждены  и наперебой обсуждали новое знакомство. Грач сказал, что слышал об Афоне и что это очень крутой парень:
– Говорят, он всегда ходит с финкой.
Мы тут же припомнили, что во-первых,  Афоня сам не дрался, а во-вторых,  руку все время держал в кармане. Тут же мы совместно решили, что Афоня  держал  финарь наготове, и если бы мы стали одолевать, то он кого-нибудь из нас подколол. Мы почувствовали себя героями: шутка ли – подрались  с известными людьми. В результате мы стали носиться вокруг костра, гоняться друг за другом. Потом стали прыгать через костер. Все прыгали, один только Горюн боялся.
– Да прыгни ты! –  убеждали мы его, –  не бойся, не успеешь обгореть.
Но Горюн уперся.
– Давай хоть в ляпки !
В ляпки Горюн с удовольствием согласился, и мы стали носиться по пустырю, но лучше всего было носиться вокруг костра,  потому что Горюн побаивался и оббегал костер чересчур широко, чем мы, естественно, пользовались.
Пока мы бегали, Грач через пластмассовую трубочку нацедил  бензин в большую жестяную банку из-под джема (помните – раньше джем продавали в больших  жестяных банках по 5 кг?) Для чего он это сделал,  я думаю, он и сам не знал. Банку он поставил недалеко от костра. Возможно,  он хотел придумать какую-нибудь шутку, но тут его заляпали, и он помчался за нами вдогонку. В результате он про банку забыл, а нам не сказал,  что в ней бензин.
Тут пошел дождь, и мы решили пойти домой.
Надо было потушить костер. Обычно мы все дружно мочились на огонь, но  в тот день я решил сделать по-другому.
– Погодите! – крикнул я, – сейчас Франц Беккенбауэр исполнит штрафной удар через стенку!
Я разбежался и мощно пнул жестяную банку в сторону костра. Я был абсолютно уверен, что в банке вода, и я  смогу эффектно затушить костер…
Огненная волна обрушилась на Горюна. Он единственный оказался по другую сторону костра. Мы увидели, как пылающая фигура бросилась прочь. Пламя раздувалось тем сильнее, чем быстрее бежал Горюн. И тут мы услышали ужасный, дикий крик:  после первого шока Горюн  почувствовал боль.
Мы бросились за ним. Догнать его было нелегко. В нем проснулась нечеловеческая сила, и он бежал с огромной скоростью. Благо, он стал бежать по кругу. Наконец, Грач рассчитал  траекторию движения, и ловкой подножкой свалил Горюна. Тот упал, а мы накрыли горящего Горюна собственными куртками и кое-как загасили пламя. Горюн лежал,  не шевелясь, силы покинули его, он был без сознания. И нам показалось, что он вообще не дышит. Но он был жив, хотя и очень сильно обгорел.
Лицо его было покрыто кровавыми лохмотьями обгорелой кожи, волос на голове вообще не было.  Руки  распухли и превратились в какие-то клешни.  Горюн  надрывно ревел.  Смотреть на все это было жутко.
Благо, проезжал недалеко от нас на своей машине  сосед Горюна по подъезду Николай Васильевич. Он сразу же оценил ситуацию и стал действовать быстро и решительно. Грача послал к Горюновской матери (отца у него не было). Меня взял с собой в больницу сопровождать Горюна. Самого Горюна мы аккуратно положили на заднее сиденье машины. Теперь он стал просто ужасен. Из-под обгоревшей кожи стала сильно выделяться сукровица. И казалось, что тело Горюна плачет.
Нас всех потом тягали к участковому.
– Кто нашел бочку с бензином?
– Кто пнул банку с бензином?
– Не было ли ссоры перед тем, как Горюнова подожгли?
– Какие были взаимоотношения Цоя с Горюновым?
– Не говорил ли Цой о желании отомстить Горюнову?
Никто про меня ничего плохого не сказал. Горюн мне был по барабану, зла я на него никогда не держал, мы не ссорились, общих интересов у нас не было, Горюна мы особо не притесняли.
Сам Горюн, когда его подлечили в больнице,  и он смог давать показания, тоже говорил, что все вышло случайно, в процессе игры, что злого умысла не было ни с чьей стороны. Что Цой его лучший друг, и никогда специально так не сделал бы. Так что в результате  от меня отвяли. Я был невиновен, это была просто детская шалость. Трагическая случайность, так бывает, к сожалению.
Горюн долго потом лечился. Химические ожоги очень тяжело заживают. Все тело его потом опутали рубцы, одна рука так и осталась парализованной, говорить он практически не мог, стал плохо видеть. Его пристроили в дом для инвалидов, выписали пенсию, и он навсегда исчез из моей жизни.

Глава 2 Австралия. Погружение

– Здравствуйте, меня зовут Рустем. Я буду вашим  старшим инструктором  по дайвингу.
Молодой человек, невысокий, но чрезвычайно мускулистый, произнес заученную фразу и широко улыбнулся.
– Для тех, кто погружается впервые, будет другой инструктор – Джеймс. (Вперед выдвинулся очень худой высокий  китаец с длинными волосами, забранными в хвост,  и слегка поклонился). А я поведу группу опенов (open water diver) и адвансов (advanced water diver). Если нет вопросов, то прошу вас разделиться на группы – и вперед! Прошу вас  всех подойти к Джеймсу: он подберет вам оборудование.
Все туристы гуськом пошли к китайцу, а я остался сидеть рядом с горой собственного багажа.
– Сэр, у вас собственный эквипмент? – Рустем подошел ко мне и с любопытством посмотрел на мои ящики. -  У опенов (я имел квалификацию -  Open Water Diver, «опен») редко бывает собственное оборудование.
– Давай на ты. Не люблю формальностей, особенно во время отпуска.
– О-кей, босс! Откуда ты?
– Из Екатеринбурга.
– Не слыхал.
– Раньше он назывался Свердловском.
– А-а, слышал. Ты  же не русский?
– Нет, я кореец.
– Да,  я это тоже понял.
– А ты сам откуда?
– С Украины. В Крыму был?
– Конечно, и много раз.
– Вот я оттуда.  Крымский татарин. Слышал про таких?
– Естественно, вас же тоже ссылали в Казахстан.
– Откуда ты знаешь?
– Рустем! Я же сказал, что я кореец. А корейцев тоже  выслали, так что истории наших народов немного похожи.
– Ты прав, Алекс, но нас согнали с нашей земли. Крым всегда был нашим, а не русским, а тем более хохляцким!
– Ладно, хватит политики. Командуй, что мне делать.
– Посиди пока, я проверю твой эквипмент. Ronny, John, come here!
Тут же подбежали два проворных молодых человека, захватили мои ящики  и потащили их в небольшой ангар на берегу.
– Накачаем баллон, заодно посмотрим, как он держит давление. Сегодня  погрузимся не более 14 метров. Во-первых, тебе надо восстановить навыки. Во-вторых, я должен тебя проэкзаменовать:  как  ты  помнишь подводные знаки. Ну и потренируемся на экстремальное всплытие. О-кей?
– О-кей, Рустем…
Каждое погружение – это огромный труд. Вряд ли это можно назвать удовольствием: подготовительные мероприятия  длятся почти полдня. Потом ты в течение получаса погружаешься, и еще полдня уходит на возвращение домой. И так каждый день. Потому что  дайверы планируют свой отпуск так, чтобы погружаться ежедневно. Некоторые делают по два погружения за день, многие погружаются по ночам. Ну и конечно непрерывная борьба за каждый метр глубины. Тридцатник – это настоящий рубеж для каждого дайвера, аттестат его дайверской зрелости. Я на тридцатнике еще не был, но Рустем пообещал, что на третий-четвертый день мы обязательно погрузимся на 30 метров!
Я выбрал себе программу с двумя погружениями: утром и после обеда. Рустем прав, это он мне порекомендовал такой плотный график:
– Понимаешь, ты год не погружался, все забыл. Поэтому хоть ты и Опен, но без предварительного тренинга - ты такой же начинающий, как и новички у Джеймса. Не обижайся!
– Я и не обижаюсь. Ты полностью  прав.
– Поэтому я тебя как следует  погоняю,  и за пару дней ты будешь полностью готов, ну а я почти полностью спокоен за тебя…
Я натягиваю влажноватый гидрокостюм. Я уже привыкаю к нему. Это мой первый собственный гидрокостюм. Он очень красивый, необшарпанный, Рустем смотрит на него с завистью. Сам он погружается в стареньком дырявом в нескольких местах и очень сильно выцветшем гидраче, без которого я уже и не могу представить  себе своего наставника. Кажется, что Рустем из него не вылезает. У него страшно тяжелая работа: он погружается  до десяти раз в день. При этом он никогда не жалуется, работает по-полной, не увиливает от трудностей, да еще отдельно дрессирует меня.
– А ты зачем взял пятерку? (толщина моего гидрокостюма 5 миллиметров) Ты ж все равно погружаешься только в теплых странах?
– Консультант в магазине посоветовал: говорит, что у нас тоже много интересных мест для дайвинга, но я в это не особенно верю. Да ладно, может и правда пригодится. Я тут слышал, что народ начал погружаться, зимой под лед. Может,  и я попробую.
– Тогда тебе придется брать еще один гидрач – сухой. Впрочем, лишний гидрач никогда не помешает.
Рустем придирчиво осматривает меня перед погружением. Все в порядке, мои движения  становятся более спокойными и  точными.  В голове немного шумит от постоянного пребывания в воде или на корабле. На суше я только сплю. Питаемся мы тоже в основном на корабле, точнее на лодке. Так эту посудину называют сами австралийцы. Меню чрезвычайно однообразное: картошка фри, салат из огурцов с помидорами, жареная  рыба и хлеб. Пьем мы кока-колу или пиво. Но пиво только после всех погружений. Это неписанный закон, и его все соблюдают…
– Ну что, пошли?
Я поднимаюсь, надеваю маску и, придерживая ее правой рукой, делаю широкий шаг в воду. С кучей брызг погружаюсь, но так как Би-Си-Ди у меня подкачан, то я быстро выныриваю на поверхность. Рустем уже тоже в воде. Он  ловит мой взгляд и показывает: погружаемся! И тут же плавно исчезает в воде. Я выпускаю воздух из Би-Си-Ди и тоже  опускаюсь вниз. Мы всегда погружаемся там, где глубина не очень большая. Рустем любит тестировать меня. Сегодня мы отрабатываем  очередное упражнение. Рустем снимает с себя маску и бросает ее недалеко от себя. Побывши немного в таком состоянии, он легко находит маску, надевает ее, выдувает из маски воду и жестом приглашает меня все повторить. Я смело снимаю маску и отбрасываю ее прочь. … И тут же подводный мир становится мутным и неприветливым:  океанская вода разъедает глаза, у меня к тому же чуть не сбивается дыхание, я тихонечко паникую. Шарю руками вокруг себя, взбаламучиваю воду, никак не могу найти маску. Смутно вижу неподвижную фигуру Рустема,  который  с абсолютным хладнокровием наблюдает за моими потугами. Его спокойствие передается мне, я шарю левой рукой и тут же натыкаюсь на свою маску. Надеваю ее с большим удовольствием, выдуваю из нее воду. И родной отчетливый подводный мир снова предстает передо мной. Рустем смотрит на свой глубиномер. Я следую его примеру:  давление около нуля. Я озадачен, вроде бы мы только погрузились. Я показываю Рустему, что у меня проблемы и что мне нужно наверх. Рустем меня останавливает и показывает мне еще одно упражнение: он вынимает изо рта загубник и,  очень плавно выдыхая похожие на ртуть шарики воздуха, начинает всплывать. Он поднимается наверх плавно, но очень быстро, и наконец,  исчезает в сверкающей выси. Я тоже вынимаю загубник,  выдыхаю воздух. Но как-то очень  быстро. Одновременно я  работаю ластами, но подъем, мне кажется, никогда не кончится.  Чувствую, что уже и воздуха не хватает, а выходить на поверхность еще долго. Снова  легкая паника  охватывает меня. Я боюсь, что воздуха не хватит, и что мои легкие порвутся! Именно в этот момент я оказываюсь на поверхности и жадно дышу. Ослепительное солнце начинает жечь мне голову. Наконец, я замечаю Рустема, который внимательно смотрит на меня.
Он показывает рукой на лодку, находящуюся от нас метрах в двадцати, и начинает плыть к ней. Я следую его примеру…
– Саня! Ты все делаешь правильно, но у тебя есть одно очень плохое  качество -  ты впадаешь в панику. Это самое плохое, что может случиться под водой. Дело даже не в том, что ты можешь сделать что-то не то: в конце концов,  рядом всегда инструктор, но во время паники ты тратишь огромное количество воздуха! Ты тратишь воздух!  Ты понимаешь это?
– Как это?
– Когда ты боишься, организм поглощает огромное количество воздуха, а в баллоне у тебя воздуха только на 30 минут спокойного плавания. СПОКОЙНОГО! А ты издышал баллон за 10 минут! Поэтому я тебе показал пример аварийного всплытия без воздуха. И не бойся – это главное. С 10 метров вообще можно подняться  без всякого воздуха. Подъем секунд 20. Ты на  сколько можешь дыхание задержать?
– На минуту.
– Ну вот. Но только здесь ни в коем случае нельзя воздух задерживать, надо его плавно-плавно выпускать. Понял?
– Понял.
Рустем прав: на самом деле я боюсь погружаться. Еще когда все идет по плану, я чувствую себя нормально, но как только происходит любой незначительный сбой, дикий страх охватывает меня. То, что организм расходует при этом максимальное количество  кислорода, я тоже знаю. Мне неприятно, что Рустем так легко разоблачил, как мне кажется, мою тайную слабость. Но тут уж ничего не поделаешь.
Но если это так легко увидел Рустем,  значит, легко могут увидеть и остальные! А я то думал, что я такой скрытный, такой конспиратор, такой умный и непроницаемый! Оказывается – нет! Лучше об этом не думать.
Думать надо об одном – правильно и равномерно дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох. Концентрируйся на дыхании, больше ни на чем. Тогда все будет нормально. И не думай о последствиях, теперь уже поздно о них думать. Вообще забудь обо всем, только вдох и выдох…
Чтобы еще сильнее загрузить себя, я договариваюсь еще и на ночное погружение. Два погружения в день для меня маловато. Мне нужно, чтобы в какой-то момент мое сознание полностью отключилось от действительности. Мне нужно забыть. Забыть все, что я сделал. Тогда мне не надо будет притворяться. Огромная нечеловеческая усталость может мне помочь. Если мне не помогут ночные погружения, то мне придется придумать что-нибудь еще…
- Сегодня на втором погружении идем на 30 метров, – сообщает утром мне Рустем. – Ты уже вполне готов. Не забудь: на пяти метрах при всплытии мы висим 5 минут. Это минимальное время, чтобы избежать декомпрессии. Внимательно смотри за моими знаками.
Эту фразу я уже выучил наизусть. Но Рустем не преувеличивает: дайвинг - это чрезвычайно опасное занятие.
Начиная с 20 метров, каждый последующий чувствуешь всем своим телом: кожей, ушами, точнее давлением в ушах.
– Продувайся почаще,  чтобы не давило на уши, – всякий раз говорит мне Рустем на корабле,- продувайся. Выравнивай давление. На меня не смотри, я уже привык. Для меня погружение – это работа, я нахожусь под водой так часто и долго, что просто на многие вещи не обращаю внимания. А ты не забывай правила.  Береги свое здоровье.
Я продуваюсь каждый метр. Глубина 25 метров. Рустем плавно, но неотвратимо идет на тридцатник. Меня тоже захватывает азарт. Я равномерно дышу и плыву за Рустемом.  Последние  5 метров было  очень непросто. Наконец  Рустем зависает в воде и смотрит на глубиномер. Я тоже смотрю на свой: 30 метров, и  давление в баллоне 5 бар. Сегодня я дышал гораздо лучше, поэтому и с воздухом все нормально.
Рустем знаком спрашивает меня;
– Все  о-кей?
– О-кей, – показываю я.
– Поднимаемся, – показывает Рустем и начинает движение наверх, но не резко вверх, а очень плавно.
Я следую за ним.  Слева от меня сплошная стена кораллового рифа. Красота подводного мира, когда к нему немного  привыкнешь, завораживает всех. Здесь нет исключений. Все, кто когда-либо погружался хотя бы на один метр, навсегда влюбляются  в  фантастически прекрасный безмолвный  и абсолютно чуждый человеку мир. Взгляд мой привлекла какая-то щель в пористой  коралловой стене. Что-то беспокоило меня. Внезапно я понял: из щели на меня смотрели два немигающих глаза. Я стал присматриваться – это была колоссальных размеров голова барракуды. Я много слышал о барракудах, в том числе и от Рустема. Общее мнение было таково – держись от барракуд подальше.
– Это тебе не собаки какие-нибудь, – втолковывал мне Рустем, – барракуда тебя не боится принципиально. Просто она думает: съесть тебя или съесть что-нибудь другое. Никаких иных мыслей ты в ее голове не вызываешь.
Я вспомнил это, когда уперся взглядом в неподвижные выпученные глаза барракуды. От страха у меня на секунду сбилось дыхание, благо, я не выпустил изо рта загубник. Рустем терпеливо дожидался, пока я не закончу осмотр рифа. Мы снова двинулись вперед. Однако теперь мне показалось, что мы не поднимаемся, а наоборот погружаемся…

Глава 3 Допрос

- Афанасий Михайлович! Ваши бумаги появились в Москве. И товар по ним отгружен с центрального склада. Кладовщик известен, начинаем с ним работать.
Звонок из Москвы оказался неожиданным, хотя Афоня знал, что придет именно такая информация. Что ж, появился хвостик, за который надо просто потянуть.
Афоня весь скривился, но ничего не ответил. На секретное совещание он решил созвать двух человек – Палыча, старого вора, смотрящего за соблюдением интересов  братвы в Испании и Илью Сергеевича Мальцева, своего зама по юридической  безопасности. Вопрос был чересчур щепетильный, так что довериться можно было только самому узкому кругу лиц.
- Натуля, закажи билеты в Москву на утро и вызови мне Палыча  с Профессором, - Афоня говорил почти автоматически. Сказывалась многолетняя привычка действовать быстро и решительно…
 –Мы знаем немного,  но  хоть кое-что. Итак, векселя были привезены в Москву, обналичил их человек из ЦБ, Петр Караваев,  которого мы завтра навестим. Деньги были конвертированы в евро. Чемодан с 23 миллионами евро был отдан неизвестному Караваеву мужчине,  который скрылся в неустановленном  направлении. Вот, собственно,  и все. Ну  что, господа,  жду ваших соображений. Палыч?
- Потолкуем с  этим Петром. Что-то здесь не так. Не мог он отдать 23 лимона первому встречному. Это все идет по Гришиным наводкам. И план осуществляют Гришины люди. Гриши нет, но механизм продолжает работать.
- Я думаю, там на месте, в Москве будет видно, - задумчиво произнес Профессор,  -  С  этим Петром надо поговорить – ему кого-то выгораживать ни к чему. Его дело: взял векселя в работу, обналичил и отдал. Его проценты никто не отберет. А кто взял, по какому праву – его не касается. Так что главное – без спецметодов! 
- Боюсь, что поздно, - пробормотал Афоня, прочитав только что пришедшую смс: «Кладовщик у нас»…
– Здравствуйте, уважаемый Петр Николаевич! Меня зовут Афанасий Михайлович, я старинный друг Григория Викторовича.  Извините, что причинили вам некоторое беспокойство. Не подумайте, что это банальное похищение с целью вымогательства. Ни в коем случае. Просто мне надо обсудить с вами одну проблемку. И как только я получу ясный ответ на мой вопрос, вас немедленно отвезут обратно. Еще раз прошу извинить моих людей. Суть в том, что вы помогли одному человеку отмыть векселя. Но векселя эти ему не принадлежали. К вам претензий у нас нет. Это, чтобы вы не подумали, что вас хотят нагрузить чужими проблемами…   Но человек, который взял чужое, должен быть наказан. Правильно? Поэтому ответьте мне на очень простой вопрос: кто привез векселя и кто забрал деньги?
– Извините, Афанасий Михайлович, я не знаю, о чем идет речь.  Это,  во-первых. А во-вторых,  Вы  напрасно меня похитили: таких людей, как я не похищают безнаказанно. Это я так, к слову. Поэтому прошу меня отвезти  домой.  И я вам гарантирую, что просто забуду об этом инциденте.
– Вы меня не поняли, Петр Николаевич! Хотите вы этого или не хоти те, но сегодня  же вы мне сообщите, кто  привез векселя и забрал деньги. Просто, если вы не хотите говорить по-хорошему, то вами займутся мои люди. И вам все равно придется все рассказать. Поэтому  я еще раз хочу вам повторить: лично к вам у меня претензий нет. Вы свою работу сделали. Векселя получены, валюта клиенту выдана. Все нормально. Просто скажите, кто  забрал деньги. Это ведь,  между прочим,  целый чемодан…
– У меня слабое сердце, Афоня, электричества я не перенесу.
– Ну вот, уже ближе к делу. Выходит,  ты  мою  кликуху знаешь.  Значит и с Гришей  знаком. А говорил, что не понимаешь, о чем речь. А теперь плавненько  переходим ко второму вопросу. Кто привез векселя?
– Я не знаю этого человека.
– Хорошо. А лицо его вспомнить можешь?
– Ну,  если увижу, то вспомню, конечно.
– Еще лучше. Вот фотографии,  погляди. Есть ли там этот человек?...
– Нет. Этого человека здесь нет.
– Уверен?
– Абсолютно. У меня прекрасная зрительная память.
– А если еще подумать.
– Уважаемый  Афоня,  на этих фотографиях человека, привезшего векселя и забравшего деньги, нет.
В этот момент к  Афоне подошел  Профессор и начал быстро шептать в ухо:
«Просмотрели все входящие звонки: ни одного знакомого номера. Из Екатеринбурга ни одного звонка. Из мобильников – ничего похожего. Есть один подозрительный звонок, но сделан он с турецкой сим-карты. Попробуем пробить, на чье имя куплена».
Афоня спокойно выслушал новости и,  оборотившись к пытаемому, спросил:
– Петр Николаевич, это с самого начала была Гришина комбинация?
– Да. Он давно уже готовился выйти на пенсию. С вашими деньгами. Все подготовил, но вы его опередили.
–Давай-ка еще раз.  Кто и когда звонил?
– Звонил какой-то мужчина, сказал, что от Гриши. Потом он приехал ко мне. Отдал мне векселя. Потом через  пять дней появился, забрал деньги  и  уехал.
– Во что погрузил деньги?
– В большую спортивную сумку.
– Появился точно через пять дней?
– Да, точно. Я ему сам назначил. Поэтому обошлись без предварительных звонков.
Афоня подозвал  к себе  Профессора и тихо спросил:
«Сколько отсутствует Цой?»
«Почти две недели».
«Значит не он?»
«Похоже, что нет».
– Ладно, Петр Николаевич. Еще раз извините, что так получилось. Но если бы вы не упрямствовали с самого начала,  то и мы не стали бы упорствовать. Так что – при своих. Надеюсь,  вы не будете заниматься разными глупостями вроде звонков в милицию и тому подобное.  Естественно, лечение мы вам обеспечим самое лучшее и компенсируем моральные и физические издержки. Вы упоминали, что вы снимаете эту квартиру?
Петр кивнул.
– Мы купим ее на ваше имя. Это мои личные извинения перед вами. Мне бы хотелось думать, что на этом наше  недопонимание закончится. Тем более,  что скоро  Ваши услуги нам понадобятся. Будем сотрудничать? ...
– Конечно, Афанасий Михайлович!
– До свидания, Петр Николаевич.
– До свидания, Афанасий Михайлович…
В машине ехали молча. Афоня глядел в мерцающую московскую ночь, в бесчисленные огни машин, ресторанов, магазинов. Москва плыла за окнами бесконечная, никогда не спящая, но при этом величественная и красивая. Недоступная.
Афоне захотелось вот так ехать и ехать, и молчать, и смотреть сквозь стекло; но он спросил:
– Ну что скажешь, Профессор?
– Похоже, что говорит правду, Афанасий Михайлович. Либо притворяется, но по высшему классу.
– А зачем ему упираться по-настоящему?  Кто он такой? Разведчик что ли? Штирлиц? Его дело сторона. Взял свой процент и  отвалил. Какая ему разница: кто пришел, когда, как выглядел, в какой чемодан деньги погрузил! На хе-ра?! Он банкир, а не кидала. Вот в чем дело. Да, Гриша, замутил ты  дела. Получается,  пришел от него человек настолько законспирированный, что даже мы его не можем пробить.
– А что с Цоем делать?
– С прослушки снимайте.
– А с должности?
– Пусть работает. По работе к нему претензий нет.  Ну что, Профессор - продолжаем поиск?
– Продолжаем, Афанасий Михайлович.

Глава 4 Без воздуха

Я посмотрел на глубиномер – 25 метров и около трех бар. Воздух еще есть, но пора уже подниматься, чтобы немного повисеть на 5 метрах. Однако что-то не так. Я чувствую, что тело перестает слушаться меня, и я повисаю на 25 метрах. В ушах моих раздается голос, и я с ужасом осознаю, что внезапно вошел в сновидение…
Никогда не задумывался о смысле религий? О том, почему их так много? О сути ритуалов?
– Конечно. И достаточно часто. К сожалению, мне многое становится ясно.
– Правильно. Но ты боишься ответить на основной вопрос: кто есть кто? Ты боишься правильно расставить знаки. А суть вырисовывается простая.
Возьмем основные направления религиозной мысли.
Религий,  как ты знаешь, основных – несколько. Но они очень похожи. Мы отбрасываем ритуалы в сторону и обнаруживаем один и тот же сюжет о человеке, который возвестил истину миру. Это пророк: он учит развращенных людей, как надо жить. И надо отметить, что провозглашаются  прекрасные моральные принципы. Если бы человечество следовало этим принципам  (уже несколько тысяч лет,  между прочим,  прошло с момента их оглашения!), сейчас мы жили бы в прекрасном, благодушном,  справедливом обществе, в котором не было бы государств, границ, царей, войн, голода, несправедливости, насилия, жестокости, преступлений, издевательств, рабства,  да и денег тоже. Помнишь, чем закончилось поклонение Золотому Тельцу?
Однако, что мы видим в реальности?
Все наоборот. Войны идут непрерывно,   половина человечества голодает, новые фараоны (тайные и явные) повелевают миром,  справедливость существует только в виде внушений безмозглой толпе,  что надо стремиться к справедливости, насилие во всех его формах насаждается как единственно возможная форма жизни, преступность расцветает, а борьба с ней ведется только в виде имитации борьбы, потому что сами преступники возглавляют эту борьбу,  рабовладение просто изменило название,  но оно никогда не прекращалось, и деньги – это новый Золотой Телец, которому поклоняется человечество.
– Красивая картинка.
– Поправь меня, а лучше дополни, потому что список  гнусностей можно продолжать до бесконечности.
Но давай оставим общий вопрос и перейдем не к частному, но к более нас интересующему.
Мир поделен на зоны влияния основных конфессий, коих, как ты знаешь совсем немного. Заметим, что все они призывают паству соблюдать немногочисленные, но прекрасные заповеди.
– Которые не соблюдаются.
– Народ очень испорчен,  окончательно погряз в грехах. Надо бы другой,  но куда девать эти шесть миллиардов?
– В расход.
– А кем править? Из кого кровь пить?
– Логично.
– И вот тут мы подходим к одному моменту, который не обсуждается, хотя он совершенно очевиден. Во всех религиях (в основных) кроме Спасителя присутствует и второй персонаж – Сатана. Все зло от него – это понятно. Однако непонятно, если все зло от Сатаны, то и надо всем миром бороться с Сатаной.
– Правильно.
– Но что мы видим в действительности? Войны идут между иудеями и мусульманами, между христианами и мусульманами, между индуистами и мусульманами. Есть,  однако,  еще тонкость: внутри христиан есть раскол – католики против протестантов, православные против католиков, православная церковь в свою очередь делится  на множество подвидов. Среди мусульман шииты противостоят суннитам. Можно продолжать довольно долго. Боюсь, всех я просто не смогу перечислить. (Приношу свои извинения!)
Так вот. Во главе каждой Церкви (направления, ответвления, течения) кто стоит?
– Иерархи. Главы. Патриархи. В общем, Лидеры.
– Правильно. Толпу всегда направляют Лидеры. Но куда религиозные Лидеры направляют толпу (извините – паству)? На самосовершенствование? На нравственные искания, или может быть на привнесение в мир добра?
– На словах – да.
– А на деле? Посмотри на результат. Да просто посмотри любой выпуск новостей: война, грабеж, насилие, для гурманов – серийные убийцы, сексуальные маньяки, авиа и автокатастрофы. Под конец выпуска жизнь и чудачества миллионеров и миллиардеров. Новости – это то, что хотят видеть люди (паства). Ничего другого они видеть не хотят. Если в выпуске новостей их будут учить возлюбить ближнего своего, то этим новостям придет полный конец, а хозяева канала разорятся.
Итак, мы видим, что все церкви говорят одно, а народ делает совсем другое, противоположное. Странно, не правда ли? При этом паства обожает своих иерархов, выходит на митинги, беснуется во время служений, поклоняется бесчисленным мощам бесчисленных святых. То есть следует в русле того вероучения, которому они поклоняются. И теперь я задаю тебе главный вопрос.
Так кто же реально правит миром?
 Но не отвечай на него пока. Есть прекрасные Божества, но у них всех есть могущественный враг. Он смеется над всеми Богами, потому что люди следуют его заповедям. Но мы знаем, что люди это подобие божие, они отражают божественную суть. Более того,  внутренне люди стремятся быть подобными Богу, хоть в чем-то походить на Бога.
Поэтому они убивают, воруют, лжесвидетельствуют, предаются блуду, кровосмесительствуют,  лгут ежесекундно, сквернословят и ненавидят всех остальных людей. И по-другому они жить не хотят, да и не могут. Потому что они являются подобиями Божиими. Бог человеческий един. Можешь называть его как угодно, но сути это не меняет. Иудеи боятся его называть, и они правы. Зачем бестолковыми звуками захламлять пространство? Не будем и мы с тобой говорить о неведомом. 
– Но ведь  все равно  как-то  надо  назвать…
– Если хочешь слов, то:
 Это Он – Единый для всех…
 Я понимаю, что у меня  уже давно  закончился воздух.
«Дыши спокойно и наверх». Я стал двигаться вверх.
 Мороз пошел у меня по коже – это страх смерти, но надо двигаться без остановок, а самое главное: равномерно дышать, даже если в баллоне уже нет воздуха. Зависать на пяти метрах я тоже не могу.
«Лучше декомпрессия, чем здесь подохнуть».
  Я выкачиваю в би-си-ди последний воздух, меня сразу же начинает тянуть наверх.  У меня больше нет воздуха, я втягиваю из баллона пустоту. У меня чернеет в глазах. Я делаю из последних сил несколько взмахов ластами и, уже теряя сознание, оказываюсь на поверхности воды. С трудом выплевываю прилипший ко рту загубник и вдыхаю живой океанский ветер. Сознание мое мутится, но я  понимаю, что жив.
Маска почему-то наполнена водой. Я срываю ее – оказывается  это не вода, а кровь, и она  идет из носа и, как потом выясняется – из ушей. Но главное – я жив. У меня сильно болит голова, меня тошнит. Начинается приступ рвоты. Я в полном бессилии болтаюсь на поверхности воды.  Раздается шум мотора – наша лодка подплывает ко мне.  Кто-то хватает меня сзади и буксирует  к лодке. Это Рустем. Я смотрю в блеклое выжженное небо. Я понимаю, что полностью исполнил свой план: мое сознание полностью очистилось. Близость смерти успокоила мою лихорадочную жизнь. Я избавился от страхов и нервозности. Я снова готов к войне.  И мне ужасно хочется домой.


Глава 5 Пробуждение

-Повезло тебе, Алекс!
 Рустем был настолько бледен,  как будто он альбинос. В то время как он был смуглый и чрезвычайно загорелый брюнет
- Ты совершенно непонятным образом потерялся. При том  что я все время тебя контролировал. Там было одно сложное место: вход в грот. Мы туда с тобой пойдем перед твоим отъездом, если ты, конечно, еще хочешь погружаться.
Я кивнул. При этом у меня опять закружилась голова.
Рустем снова разлил водку по стаканам.
Мы сидели в моем номере и пили уже вторую бутылку водки, принесенную Рустемом.
- Наверно ты случайно заплыл в этот грот, и там уже двинулся не к ближнему выходу, а к дальнему,- размышлял Рустем,- поэтому у тебя и воздуху не хватило, и поэтому ты выплыл совсем не в том месте, где должен был.
Мы пьем до 4 утра. Рустем с трудом поднимается, смотрит на часы и говорит:
- Все, Алекс, мне пора. К 6 я должен начать работу. А ты должен быть на лодке к 9. Не забудь.
И бормочет себе под нос:
- Какой-то из богов тебя любит, Алекс!
Я завожу будильник и падаю на кровать. Долго ворочаюсь и никак не могу уснуть. Тем более что голова болит нестерпимо: то ли от декомпрессии, то ли от водки, то ли  от близости  смерти.
И окончание той преферансной истории вдруг вспоминается мне…
…После того, как Гриша отдал мне 20 000, я, ни секунду не задумываясь, сел на тачку и покатил в общагу, к Эле. Это была необъяснимая тяга, непреодолимая. Я даже не удосужился зайти домой, хотя Гришин человек довез меня до самого подъезда. Я просто дождался, пока ненавистная мне бежевая «Волга» не скроется из нашего двора. А затем, чуть ли не бегом, бросился  на улицу. Тормознул первого попавшегося частника и сказал заветную фразу: «На Большакова, к общагам Универа, но сначала к ЦГ, в винный».
Я набрал выпивки столько, сколько смог унести, и всего самого дорогого. Одного только джина (оказавшегося впоследствии редкостной дрянью) я взял 4 бутылки. Частник, когда меня увидел, настолько оторопел, что не нашелся что и сказать, а только начал вдруг беспрерывно укать. И сквозь это уканье смог только сообщить, чтобы я не пугался – это у него так икота проявляется. Мне было на него наплевать, я только боялся, что он внезапно откинет копыта, и мне придется перегружаться в другую машину…
Перед дверью я струсил и остановился. Вдруг мне подумалось – а ждут ли там меня? Может, там уже давно другие пользуются оставленным мною в спешке добром?
Я поставил осторожно обе сетки с бутылками наземь и сел на корточки, прислонясь к холодной грязной стене. Теперь идти было некуда совсем. Я неосознанно  вслушивался во все звуки за стеной, но ничего не мог услышать. Возможно, что девчонок просто не было дома – малодушно думал я. И в эту же самую секунду раздался оглушительный хохот: совместный – мужской и женский. Если бы не было бутылок, я бы бросился прочь. Но жадность меня остановила. Дверь внезапно отворилась, и из нее вышел смеющийся кудрявый парень, кажется, физик.
- Пока, девчонки! – крикнул он жизнерадостно и, заметив мою кислую и одновременно мрачную физиономию, прибавил, - тут, кажется к вам Каменный Гость! Хотя я бы назвал его Стеклянным!
После чего, довольно хохоча, слетел  по лестнице вниз.
Нежные руки вдруг обняли меня.
- Ну,  наконец-то ты пришел!...
 Вообще, я думаю, что каждый из нас любит подслушивать. Просто это считается постыдным занятием. Хотя, что тут уж очень такого?  Скорее это обычное желание узнать, что о тебе думают по-настоящему.
– Элька, сегодня у нас все совпадает.
– Знаю. Тоже все посчитала.
– Ну и как будем?
– Как, как … Как обычно… Он уже привык с нами обеими. Так что все нормально.
– А может жребий кинем? – жалобно вымолвила Татьяна.
– У нас и так жребий, – усмехнулась Эльза.
– Какой уж там жребий, – тяжело вздохнула Таня, – ты все равно победишь!
– Поглядим.
– Чего тут глядеть! – Татьяна начала всхлипывать.
– Дура!  Здесь голая физиология: сперматозоид и яйцеклетка, и все. Не выдумывай и не реви. Шансы у нас равные. Думаешь,  я не боюсь? Просто виду не показываю
– Ничего ты не боишься, потому что все знаешь наперед. Ведьма!
– Ну,  кто бы говорил, – примирительно сказала Эльза. – Ты же знаешь, что мы ближе, чем сестры, и этот ребенок будет нашим общим. Какая разница, кто его будет носить?
– Большая!  Другая уже не станет матерью никогда.
– Ну почему же: если выйдешь из правила, то, пожалуйста!
– Кто  ж меня отпустит?
– Да брось ты! Ты и сама не хочешь уходить.
– Элька, неужели все это правда?
– Тебе открыли правило, и ты его приняла. Если  ты сомневаешься, то лучше забудь обо всем и живи жизнью обычного человека.
– Элька…Я боюсь. Все это было, как удивительный  сон, и вдруг становится явью. Это ужасно. Это неправда все! Ты все сочинила!
– Ложись спать, Танька!
– Ты действительно была ведьмой?
– Что значит была? – Эльза невесело рассмеялась. – В нашем деле бывших не бывает! Только настоящие. И вообще, ты совершаешь обычную для всех людей ошибку – ты упираешься в терминологию. Для вас ведьмы и вампиры – это нечто ужасное, греховное, отвратительное и соответственно  ангелы (существа бесполые, типа гермафродитов) – это прекрасное, возвышенное и духовное. Вам вдалбливают с детства эти термины, а вы  даже не пытаетесь подумать, насколько они лживы.
– Так проще жить, Элька, вот и все.
– Ну, вот и живи по-простому, чего ты от меня-то хочешь? Не принимаешь правило,  это твое дело. Но сегодня -  никаких жребиев. Поняла?
– Поняла. Все равно все будет по-твоему.
– Ну, опять за рыбу деньги! Может,  хватит ныть? Лучше  разбуди Сашку.
Татьяна  неслышно подошла ко мне и нежно тронула меня за плечо:
– Сашенька, просыпайся, милый.
Я потянулся, промычал нечто невнятное и сделал вид, что проснулся.
– А приснился мне удивительный сон: что две ведьмы унесли мою душу и тело. И что от этого мне сделалось так хорошо, что я забросил все остальное и стал жить с ними.
– Совершенно дурацкий  сон, Сашуля, – отозвалась Эльза и рассмеялась, – надеюсь, этот сон навеян не нами!
– Ну что ты, ведь ведьмы старые и некрасивые, а вы вон какие красавицы!
– Какие у тебя странные представления! – девушки явно развеселились от моих слов. Мне и самому стало смешно.
Удивительно, но только в этой странной компании я чувствовал себя легко и спокойно, как будто я был дома. А дома у меня никогда не возникало ничего подобного.
Волна любви и  нежности захватила меня.
– Идите скорее ко мне, я так вас люблю!
Возможно, мы все почувствовали  это одновременно, потому что девушки бросились ко мне, как будто не видели меня несколько лет, хотя я был уже с ними почти неделю.
В эту ночь я неистовствовал, во мне пробудилась невероятная сила. Потоки  семени  изливались из меня. В конце концов,  мы все перемазались так, как будто нас  обливали клеем.
– Сашулечка, ты просто бесподобен, – томно прошептала Эльза.
В результате девушки заснули раньше, чем я! Хотя все должно было быть наоборот.
А я, пошатываясь, встал и  решил выпить чаю.
Стояло полнолуние. Было очень  светло. Комната была залита голубым светом. Я налил себе холодного чаю и стал смотреть на улицу, на которой ничего не происходило. Спать совершенно не хотелось. Я стал размышлять, но так,  ни о чем конкретном.
«Неужели это возможно? Ведьмы, зачатие по плану. Кстати, ведь это будет мой ребенок! Но при этом ему уже уготована какая-то неизвестная мне миссия. Каким он будет мой сын? (В свое время моя бабушка мне предсказала, что у меня будет два сына.)»
После всех этих моих приключений с долгами, картами и мошенничеством, а также с непрерывным страхом за свою безопасность, мирная  семейная жизнь  казалась мне наиболее предпочтительной. Я отвернулся от окна. Подошел к спящим девушкам и подлег к ним. Запах тепла, уюта  и молодых женщин воспламенил меня. Я развернул к себе  ту, что была ближе (это была Эльза)…
 Эльза ни разу не пошевелилась, но когда я закричал, выплескивая, она вдруг открыла глаза и  прошептала:
– Значит все-таки, ты выбрал меня.
И почти неощутимо, но очень страстно поцеловала меня. У меня опять прошел мороз по коже, но не от ужаса, а от предчувствия чего-то необыкновенного.
- У тебя будет сын, Сашуля. Не бойся, тебе не обязательно не только жениться на мне, но даже и поддерживать со мной отношения. Ты уже сделал для меня все, что нужно. Я тебя очень люблю, но это не значит, что у тебя есть передо мной какие-либо обязательства. Когда я тебе наскучу, то просто не приходи, и все. Я все пойму и  благословлю тебя!
Я не нашелся, что сказать. Когда тебе 20 лет, довольно странно слышать,  что от тебя могут родиться дети. Ты сам еще недалек от младенчества, все кажется тебе игрой, все понарошку. Просто ты получил большой кусок свободы. И так хочется этой свободой насладиться.
– Ну что ты, маленький, так боишься! – смеясь, проговорили Эльза, – забудь о том, что я тебе сказала. Давай лучше пить чай.
Луна заливала убогую комнату в общежитии каким-то невероятно ярким хирургическим светом. Было очень тепло, поэтому мы не стали одеваться, а прошли к столу в голом виде. Эльза очень плавно двигалась по комнате, нагревая чайник, вытирая со стола,  споласкивая  чашки и делая еще целую кучу обыденных вещей, предшествующих чаепитию. А я смотрел на нее неотрывно, и во мне нарастало чувство восторга:  вот ходит по комнате моя женщина, она очень красива и вся светится в лунном свете, она любит меня, и сейчас мы с ней будем пить чай, разговаривать  обо всем на свете, а потом снова ляжем в постель. Мои романтические размышления грубо прервали сильнейшие позывы толстой кишки. Я резко поднялся и тут же с грохотом повалился на пол: оказалось, что к моей голой заднице прилепился стул. Пока я высиживался, моя сперма высохла и накрепко приклеила меня к стулу.
Я здорово ударился коленом  и лбом и валялся на полу с приклеившимся ко мне стулом.
«Ему и больно, и смешно.
А мать грозит ему в окно».
Стихи моего гениального тезки сами всплыли в моей голове, и на меня напал истерический смех. Все последние события моей жизни, весь стресс, страхи – все слилось в этом диком смехе, больше похожем на лай собаки или даже скорее на квохтание какой-нибудь крупной отвратительной птицы.
– Милый ты мой Сашечка! Ты ударился? – всполошилась Эльза.
– Да нет, все в порядке, – бодро прокряхтел я, потихоньку отдирая стул от своей  задницы, - Нормально, просто споткнулся.
 Колено болело со страшной силой. А живот крутило так, что темнело в глазах.  Я  набросил на себя Татьянин халатик  и побрел в туалет. А туалет находился в самом  дальнем конце коридора.
«Еще ведь надо и дойти!»

Глава 6 Петр Николаевич

Как только садишься в самолет, понимаешь, что отпуск безвозвратно закончился…
- Хочешь, поплаваем с белыми акулами?
Я вопросительно посмотрел на Рустема.
- Я вполне серьезно, - пояснил Рустем, - ты свою дайверскую программу полностью выполнил, так что немного экстрима напоследок тебе не помешает.
- А они случайно не того? Людьми не закусывают? – поинтересовался я.
- Чепуха, никем они не закусывают! Это снял один деятель дрянное кино – и теперь все боятся! – с раздражением ответил Рустем.
- Но ведь есть же случаи?
- Есть, - нехотя признал Рустем, - но в основном по вине самих людей. Пойми ты – мы не входим в рацион акул. Они питаются другой пищей. Ну, вот ты, например, можешь съесть гусеницу?
- Если нужда припрет, наверно…
- Вот! Так и акула. Она привыкла есть совсем другое!  К тому же я тоже не хочу тебя подвергать риску, и так ты чуть не погиб. Так что мы тебя погрузим в клетке. Считай, что это мои извинения за то, что тогда не уследил!...
  Лодка была побольше Рустемовской, а самое главное – на корме была лебедка, или, скорее,  небольшой кран. Погода была пасмурная, поднялось какое-то волнение,  и погружаться мне было совсем неохота. Но не хотелось обижать Рустема: я понимал, что он на свои деньги нанял эту лодку. И идти теперь на попятную было совсем уж нехорошо.
- Клетка хоть и небольшая, но очень крепкая. Побудешь под водой минут 15, а потом мы тебя вытащим. Когда клетка остановится, дерни за сигнальный трос 1 раз – это значит, что у тебя все в порядке. Если  же возникнут какие-нибудь проблемы, дерни  3  раза, мы тебя сразу же поднимем. Ясно? Да, и еще – изнутри клетка не открывается, а то некоторые паникуют и хотят выйти!
Я надел маску, сжал зубами загубник и с отвращением зашел в клетку. Рустем запер ее снаружи чек-то вроде щеколды, только на резьбе. «Точно, изнутри никак не открыть», - с какой-то обреченностью подумал я.
Клетка поднялась в воздух, а потом стала довольно быстро опускаться вниз.
Раздался плеск, вода быстро стала подниматься.
Легкое волнение стремительно переродилось в панику. Однако прежде чем вода захлестнула маску, я успел скомандовать себе: «Дыши ртом! Вдох-выдох! Вдох-выдох!»
Только поэтому я не захлебнулся. А дальше все было как на обычном погружении, только надо было еще следить за движением клетки. Я продувался каждый метр, поэтому и без глубиномера определил пункт остановки – 15 метров.
Я стал смотреть сквозь прутья. Теперь, когда паника улеглась,  мне стало интересно. Однако пространство передо мной было пустынным. Почему-то на уши давило сильнее обычного, и я в очередной раз сделал продувание. Стало легче, но теперь появилась постоянная, не очень сильная и какая-то тянущая боль в ушах.
И в этот момент я почувствовал, как клетка покачнулась. Я обернулся и увидел огромное светлое тело, стремительно и очень плавно удаляющееся прочь.
«Вот она!»
Акула появилась внезапно и совсем с другой стороны. Я ее не заметил, а скорее почувствовал легкое движение  воды. В этот раз я видел, как она приближалась.
Я отчетливо услышал, как бьется мое сердце. Акула была, как мне показалось, просто невероятных размеров. Тем более, что я под водой по-настоящему больших обитателей не видел. Она скользила медленно и в то же время очень быстро. Секунда, и я увидел огромную, покрытую какими-то лишаями и наростами акулью морду. И даже не столько морду, сколько приоткрытую пасть, утыканную кривыми зубами,  которая придавала акуле устрашающий и одновременно дебильный вид.
«Не хватает только текущих слюней –  а  так вылитый Горюн!» - мне стало весело.
Акула, словно почувствовав мое насмешническое настроение, отвернулась и ушла на очередной круг. Я следил во все глаза и все равно не уследил. Понять логику ее перемещений было невозможно. Она появилась откуда-то сверху слева. Теперь в ее движении появилась осмысленность: она явно приняла какое-то решение. Сначала я подумал, что акула хочет протаранить клетку, потом когда она в последнюю секунду ушла в бок, я облегченно выдохнул… «Равномерно дыши!» - тут же одернул я сам себя. И в это самое мгновение внезапный и очень сильный удар потряс клетку. Меня качнуло вперед, я ударился о прутья клетки и выпустил загубник. Благо, сработали какие-то навыки, и я не запаниковал, а поймал загубник, крепко схватил его зубами и сделал выдох. В это время клетка снова качнулась от очередного удара: похоже, что акула решила проломить решетки. Я чувствовал сильное движение воды, более похожее на водоворот. Смотреть по сторонам было некогда – я непрерывно пытался сохранить равновесие. Мне казалось, что меня засасывает в какую-то гигантскую воронку. И все-таки в какое-то мгновение я обнаружил, что акул уже не менее трех! Теперь удары шли один за другим. Клетка не только раскачивалась, но и закручивалась.  В один момент меня перевернуло, я непроизвольно сделал движение ногами, и тут же правая ласта застряла между прутьями, а я повис в странном положении плывущего человека, но при этом сидящего в клетке и к тому же  с застрявшей ногой.  «Надо дернуть за сигнальный трос!» - запоздало подумал я, но теперь об этом нечего было и думать…
В это мгновение клетка плавно пошла вверх. Эти 15 метров, казалось, не закончатся никогда…
Вдруг яркое огненное солнце ударило мне в глаза – клетка вышла на поверхность. Ласта моя сама собою высвободилась, и тем не менее я упал на дно клетки.
В таком плачевном виде  я и был доставлен на палубу лодки.
- Бог ты мой! – воскликнул Рустем, отпирая дверцу клетки, - да у тебя кровь из ушей идет! То-то акулы взбеленились! Чего ж ты не сигналил?
- Как-то было не до того, - уклончиво ответил я.
Подняться не было сил, и поэтому  Би-Си-Ди, баллон и груза я  отстегнул лежа. После этого с трудом сел и снял  оставшуюся ласту. Рустем помог мне подняться, а после молча вынес из клетки мое снаряжение.
Капитан лодки в это время принес пачку ваты, оторвал два больших комка, заткнул ими мои уши и крепко примотал бинтом. В таком виде я  и вернулся в свой отель…
 Место мое оказалось у иллюминатора, и я смотрел и смотрел  вниз на белый бесконечный ковер облаков. Незаметно задремал и в какой-то момент вошел в сновидение…
На этот раз я оказался в подвале какого-то дома. Через балку была переброшена толстая веревка. На веревке висел привязанный за руки какой-то человек. Он был весь в крови, и тем не менее я с ужасом понял, что это Петр.
Перед ним стоял телохранитель Афони – Пельмень – и с вопросительным выражением смотрел на Афоню, который расположился чуть поодаль. Голосов я не слышал.  Да, впрочем,  и так все было понятно: из Петра выколачивают мое имя. И наверно уже добились своего…
Голос Петра раздался неожиданно.   
Им этого не понять. Это примитивные существа, слепые в своем невежестве. Они думают, что  если они рвут мое тело на части, то значит имеют надо мной власть. Но мы- то с тобой знаем, что это не так.
Понимаешь, когда ты мне позвонил, я сразу же решил тебя кинуть, Гришу я очень уважал, он меня спас в свое время, и я ему был должен.  А кто такой ты: мне было совершенно все равно. Я решил забрать эти векселя себе, благо ты был очень доверчив.
Но на всякий случай я снял  через подставных людей хорошую квартиру в приличном районе, чтобы не осталось следов.
Однако  все вышло по-другому. Ты оказался Сновидящим. Ситуация коренным образом изменилась. Я не стал тебя кидать, а сработал по-честному. Но от неожиданного изменения обстановки поспешил и ошибся, поэтому меня и сумели вычислить…
Когда они стали меня вздергивать на дыбу, я вошел в сновидение. Самое плохое в человеке то, что он ломается от боли. Ты не хочешь что-то делать, а тебя заставляют. Ты сопротивляешься, а тебе оголенные провода к телу.
– Говори, падло, пока не подох!
Но если ты в сновидении, то боли уже не чувствуешь, Ты смотришь на себя со стороны. Видишь распятое, кровоточащее тело, извивающееся от невыносимой боли. Видишь палачей, рвущих твою плоть на куски. В их лицах очень много истинно  человеческого: злобы, ненависти, кровожадности и трусости – ведь так сладко мучить того, кто не может ответить.
Под пытками нельзя  признаваться  сразу: может возникнуть подозрение в неискренности. Немного помучайся, войди в боль, это полезно. Заодно определишь свой болевой порог. А когда не сможешь терпеть, войди в сновидение – боль исчезнет, останется только созерцание боли, но это совсем другое.
Я заметил, что они пасут меня. Не стал поднимать шума, хотя мог только мигнуть, и  их  всех повязали бы в тот же день. Но мне обязательно надо было отвести от тебя подозрения. По моим расчетам ты у них не первый в списке, но сроки твоей поездки в Австралию наводят на серьезные подозрения. Тем более, ты Гришин последний выдвиженец. Так что надо было им дать возможность побеседовать со мной. И побеседовать  на их территории.
Обычный человек, конечно же, выдержать пыток не может.
– Но ведь бывали случаи в истории?
– Бывали. Но это всегда были видящие. Они всегда входили в сновидение в тот момент, когда терпеть боль невозможно. Дело не в геройстве, просто есть предел человеческому терпению. Более терпеть человек не может. Может спасти беспамятство, но палаческое дело очень давнее. Так что человека можно держать в сознании сколь угодно долго. Можно практически срезать с него все мясо, выпустить всю кровь, вытянуть все жилы, а человек будет в полном сознании. И  будет чувствовать каждую секунду невыносимой боли.  Это же целая наука. Кстати, медицина очень многое почерпнула  отсюда. Все великие медики активно сотрудничали и сотрудничают  с палачами. Представляешь,  сколько учебного материала! Между прочим, плодами нацистских исследований в концлагерях  до сих пор пользуется вся мировая медицинская наука, просто об этом не сообщают обывателям.  Ты же знаешь, все в мире относительно…
И еще. Я в очередной раз поразился, как устроены люди. Они уверены, что все можно купить.
А мне было смешно - этот человек с сильным свечением, но с явной чертой смерти на животе, покупал меня, сновидящего! Если бы он только мог знать, что на нем черта смерти, и что я могу ее стереть!…
Я увидел, что Петра  освободили от веревок и осторожно положили на деревянный лежак…
Я проснулся. Мы подлетали к Москве.  И надо было пристегнуться.




Глава 7 Драка

В коридоре было довольно прохладно. Я поплотней закутался в халатик  и начал неторопливо продвигаться  вперед, изо всех сил сжимая ягодицы.
– Эй ты, педрила, дай-ка я тебе воткну! – послышалось у меня за спиной.
Это говорилось явно в мой адрес, но я спокойно продолжил движение.
– Стой,  тебе говорят! – Послышались быстрые шаги,  и  кто-то схватил меня  за халат.
Левой рукой я резко сбросил халат, быстро развернулся на здоровой ноге и провел быструю « двойку»: левой - в печень и правой - боковой в голову. Вышло почти как в учебнике по боксу, правда, челюсть у ночного хулигана оказалась очень твердой, и я  капитально разбил себе кулак. Парень упал, хрипя и матерясь. Добить я его не мог, потому что болела нога, поэтому пришлось удовлетвориться и этим, и я продолжил свое путешествие.
– Сука! Зубы выбил! – раздалось жалобное вытье сзади.
– Заглохни, падло! – крикнул я, обернувшись, – сейчас обратно пойду, и тебе глотку перережу!
– Сволочь! – продолжал ныть поверженный враг.
Но мне было не до него. Позывы, ослабевшие во время драки, возобновились с новой силой.
Я припустил изо всех сил, и еле успел. Произошло что-то типа извержения вулкана (только вулкан был перевернут!). Я мог только с крайним изумлением констатировать, что живот мой невероятно вместительный.
«Как там все это помещалось?»
Понять это невозможно! Хотя недельное беспробудное пьянство и обжорство должно было привести именно к этим результатам.
Пока я восседал на толчке, попутно рассмотрел свою разбитую руку, и понял, что очень сильно поранился о зубы соперника: вот почему он так сильно орал. Просто я ему выбил по меньшей мере два передних зуба. Они-то мне и порезали кулаки.
Наконец я распрямился и с трудом разогнул затекшие ноги.
После такого  кайфа, не хотелось продолжения скандала, но надо было показать побитому, кто он такой есть.
Я, не торопясь помыл руки,  сполоснул  лицо и внимательно осмотрел туалет. В углу я заметил ржавый обрезок водопроводной трубы, загнутый на конце. Я взял его в руку, примерился и понял - это то, что надо. Подумавши, засунул трубу под  Татьянин халатик. Интересно, что нога вроде бы перестала болеть.
– Пошел, – пробурчал я себе сквозь зубы и тихонько вышел из туалета.
Я быстро оглядел пустынный плохо освещенный коридор. И сразу же увидел, что избитый мною  чувак не угомонился  и подтянул себе подкрепление. Два парня стояли рядом с ним и курили. Услышав скрип открываемой двери, они все разом посмотрели в мою сторону.
– Эй, девочка, иди-ка сюда!- крикнул мне один из  дружков  избитого.
Я спокойно приближался к ожидающей меня компании. Левую  руку я  держал в кармане  и потихоньку придерживал трубу под халатиком.
– Да вы чего, пацаны! – как можно дружелюбнее  произнес  я, – у меня  с вами вроде никаких проблем нет.
– Сейчас будут! – злобно пообещал  высокий и самый крепкий из всей троицы парень и слегка подался вперед. Видно было, что он по натуре  лидер, человек упрямый и злой, и что драки не миновать.
« Вот его-то и надо вырубать первым!»
– Слышь, брат, я тебя впервые в жизни вижу, ничего плохого лично тебе не сделал, иду себе спокойно по коридору, никого не трогаю, – одновременно с произнесением этой чепухи и подошел на расстояние удара, незаметно сунул руку под халат и крепко сжал трубу. – Так что, братишка, давай лучше спокойно разойдемся!
 С этими словами я резко выхватил из-под халатика трубу и изо всех сил ударил парня по голове. Раздался  глухой невнятный звук. Парень  сквозь зубы ухнул, схватился за голову, осел на пол и повалился набок. Сквозь скрюченные пальцы  стала просачиваться черная густая кровь.
– Что, козлы! – с окровавленной трубой в руке я пошел на остальных.
Те  в ужасе попятились.
– Скорую вызывайте, пидорасы, а то ваш кореш подохнет!
Пугнув еще разок их  трубой, я спокойно прошел между ними и повернув за угол, рванул что есть силы к своей комнате.
– Ты куда исчез? – видно было, что Эльза  обеспокоена.
Я поставил обрезок трубы в угол и лихорадочно стянул с себя Татьянин халатик.
– Возможно,  я убил  человека! ( Эльза  ахнула и  судорожно закрыла рот рукой). Сейчас я одеваюсь и валю по-быстрому отсюда. Вы меня не знаете, и меня здесь не было! ( Я очень быстро оделся и рванулся к двери.)
– В окно!
– Что? – я остановился и вопросительно посмотрел на Эльзу.
– Здесь второй этаж, вылезай в окно, а то на вахте тебя засекут!
Я  бросился к окну. С трудом выдернул замазанный когда-то белой краской шпингалет и  буквально отодрал намертво присохшее окно. Запахи цветущих растений и ночная сырость хлынули в комнату.
– Я тебе позвоню и все расскажу, – быстро проговорила напоследок Эльза.
Мелькнуло и встревоженное лицо Татьяны.
Я быстро перелез через подоконник, спрыгнул на  бетонный козырек, нависающий над входом в общежитие, и, обхватив трубу, соскользнул вниз. Едва я коснулся земли, как резко бросился вбок в  колючие заросли акации. Мне все казалось, что за мной  уже организована погоня, и первобытный страх гнал меня туда, где можно затаиться, спрятаться  и отлежаться.
Однако было тихо. Никто за мной не гнался, и я потихоньку успокоился.  Обошел общежитие, все обложенное застарелым мусором, и вышел с другой стороны  на  8-е марта. Улица была пуста, только стояло одинокое такси.
Сколько раз мы покупали здесь по ночам водку!
Теперь же надо было бежать без оглядки.

Глава 8 Кэш

Каждый раз,  когда самолет приземляется, я закрываю глаза и думаю  о чем угодно, только не о посадке.
 Каждый день тебе услужливо  сообщают, где и  когда  разбился очередной самолет.
« Ночью над нами пролетел самолет.
Завтра он упадет в океан.
Погибнут  все пассажиры»
Так ведь поется в песне Цоя?
Я просто закрыл глаза и стал ждать посадки. Это всегда самые томительные полчаса из всего полета. Наконец шасси соприкоснулись с землей. Самолет сильно затрясло, и мы помчались по взлетной полосе. Пассажиры истерически зааплодировали. Кроме меня: я знаю, что  самолет должен полностью  остановиться -  только тогда можно вздохнуть с облегчением.
Женщина-пограничник своим рентгеновским взглядом вытряхнула меня наизнанку, и я в очередной раз поразился, с каким чрезмерным тщанием охраняется наша государственная граница.
После получения своего громоздкого багажа я позвонил Петру из телефона-автомата:
– Петр, здравствуйте. Я приехал.
– Все готово. Поезжайте на тот же адрес.
Перемещаться по малознакомому городу с кучей вещей крайне неприятно и хлопотно. Но не в этом было дело. Я раздумывал над своим последним сновидением. До этого момента все, что было в сновидениях, потом оказывалось истинной правдой. И если это так, то в квартире Петра меня могла ждать засада. Афоня мог и не поверить Петру. И если так, то я ехал на верную погибель. Я стал вспоминать интонацию голоса Петра – но голос был обыкновенный. Тем более разговор наш оказался очень кратким.
Было 6 утра и, по моим прикидкам, времени хватало.  Но как-то сразу начались пробки, и я даже начал опасаться, что  опоздаю на свой поезд. Однако в результате мы ехали чуть более часа, так что минут 30 у меня было.  Я  тормознул таксиста у подъезда, велел ему меня дожидаться, а сам со своим дайверским ящиком пошел к Петру.
Дверь открылась передо мной, я вошел в знакомую квартиру и с облегчением поставил свой ящик у порога. Непроизвольно закрыл глаза и почувствовал, как задрожало все тело – я ждал, что схватят меня сейчас натренированные руки Афониных бойцов. Однако никто меня не тронул, а вместо этого я услышал голос Петра:
– Рад видеть.
В очередной раз я подивился, что мы как-то незаметно переместились из прихожей в кабинет.
 – Чаю?
– С величайшим удовольствием.
Оказалось, что чай уже заварен и стоит здесь же на столе. Я с наслаждением глотнул горячего и очень крепкого чая.
– Все готово, – улыбаясь, сообщил Петр, – поспешите– ваш поезд отходит  через полтора часа.
 Петр указал мне  на точно такой же дайверский ящик, как у меня, стоящий в углу кабинета.
– Просто пересчитайте, не перекладывая. Ящики абсолютно одинаковые. Так что просто заберите тот, с деньгами, а со снаряжением оставьте здесь. Если вдруг поедете отдыхать в теплые страны,  то просто закажите тур через Москву: здесь снова обменяете ящики.
Я допил чай. Ни следов пыток, ни следов побоев я так и не смог увидеть на лице Петра.  Да и вообще, как и обычно, я разговаривал как будто бы и не с Петром, а просто некто говорил со мной, и я знал, что это Петр.
 Петр подал руку:
-Прощайте, вряд ли мы теперь увидимся.
Я пожал холодную безжизненную руку, взял  чемодан с деньгами и вышел из квартиры.
-Чего таскал туда-сюда, думаешь сопру?- хмыкнул таксист.
-Ты не дайвер – не поймешь.
-Да уж постараюсь.
-Мне это оборудование жизнь спасло.
Таксист что-то себе пробурчал под нос, и мы поехали на Казанский вокзал…
– У вас место №3, – задушевно сообщила мне проводница, – это второе купе.
Впрочем, эта информация была излишней: носильщик  понес мои вещи без всяких подсказок. Расположение мест в любом вагоне  он знал наизусть. Распихал он мой достаточно увесистый и объемный багаж по купе тоже очень ловко. Я и глазом не успел моргнуть. Точнее, когда я  открыл дверь своего купе, все мои вещи были уже упрятаны, и носильщик, снисходительно посматривая на меня, ждал оплаты…
Видимо, главное свойство бестолкового человека, это полное игнорирование обстоятельств. То есть, я только что загрузил в свое купе в вагоне СВ ящик с 24 миллионами евро – деньги фантастические, невообразимые, от которых можно отойти только в туалет, и то лучше терпеть до конца.  Так нет же - едва поезд тронулся, нелегкая погнала меня в ресторан. Правда, в свое оправдание могу сказать, что от всей этой нервотрепки у меня разгорелся совершенно жуткий аппетит, и мне просто необходимо было что-нибудь съесть. Конечно, если бы я ехал с незнакомым человеком, то безусловно, поостерегся, но как на грех соседом моим оказался Вячеслав Платонович Пашков, давний и очень хороший друг отца, который с какого-то  момента резко пошел наверх, переехал в Москву, и там занял большой пост в  РЖД. Вячеслав ехал в Екатеринбург проведать престарелую мать. Увидев меня, несказанно обрадовался, однако от моего приглашения отметить встречу в ресторане сразу же (и очень благоразумно)  отказался. Возможно, его чиновничье (уже  московское) нутро подсказало, что будет скандал, и лучше переждать его в стороне.
– Я быстренько, – пообещал я Вячеславу, – пообедаю и сразу же вернусь.
Вячеслав сказал, что закажет себе обед в купе, и чтобы я сильно не задерживался, потому что ему не хотелось бы пить прекрасный французский  коньяк в одиночестве.
– К тому же, – прибавил благоразумный Вячеслав, – это все-таки не дом, и от поездных воров  никто не застрахован. Какое-никакое, а все ж таки свое имущество.
И он широким круговым жестом указал на свои и на мои вещи. Знал бы он, что за имущество я везу в своем чемодане.

Глава 9 Лунгин, Петровский и Шеффер

– Ты знаешь, я всегда хотел понять, почему тогда меня не посадили? Ведь тот парень, которого я покалечил, так на всю жизнь  и остался  инвалидом! Я тогда долго ходил в непрерывном ожидании, что за мной придут … А когда ничего не произошло, я  всю жизнь  мучился от неведения: что же все-таки произошло?
– Я думаю, что теперь ты сам понимаешь, в чем дело.
– Меня опекали уже тогда?
– Всегда.
– Хорошо, допустим, но что было тогда в реальности?
– Если ты хочешь реальных фактов, то дело обстояло так:
Ты думал стандартно, то есть, что это студенты (раз они находятся в общежитии), что тебя запомнили (в этом ты прав – тебя запомнить легко!), и соответственно, что дело твое- труба! Но в жизни существуют такие вещи, как  совпадения и наложения. Никогда не думал, почему машины сталкиваются?
– Думал, конечно, и много раз.
– А не задумывался ты над тем, почему кому-то, едущему по своим делам, внезапно на встречную полосу вылетает  какой-то кретин и сминает ни в чем неповинного человека (а часто заодно и себя!)  всмятку? А частенько и всю семью этого человека!
– Просто это судьба. Видимо, пришло время!
– И после этих слов ты требуешь рациональных объяснений?
– И, тем не менее, они  существуют! Были нанесены тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой инвалидность. А такие дела всегда расследуются до упора. А в той истории и расследовать-то было нечего. Все и так понятно: остались два свидетеля драки, было ясно, куда направился  преступник. Так что дело верное, и не требующее никаких особых розыскных усилий!
– Были обстоятельства! Точнее цепь случайностей, которые совокупно являются закономерностью.
– И все-таки?
  В тот день трое приятелей из Карпинска: Лунгин, Петровский и Шеффер (русский, поляк и немец) решили двинуть в Свердловск развеяться. По дороге, пока ехали в электричке, выпили  два огнетушителя (два портвейна по 0,7 литра) и приехали в город около 9 вечера. В Свердловске они никого не знали, и куда пойти – тоже. Правда, в электричке случайный попутчик, которого они усиленно угощали портвейном, рассказал им, что он студент филфака, и что если хочешь найти себе доступную девочку, то надо прямиком отправляться в общагу на Большакова. Теперь оказавшись в ночном, большом и абсолютно чужом городе, друзья вспомнили своего поездного знакомого. И решили немедленно отправиться на улицу Большакова. Поплутали, конечно, но нашли и улицу и общагу. Закупили еще  портвейна и смело вошли внутрь. На вахте никого не было, да и охранять особо было нечего. Общага никак не походила на бордель: обшарпанные, давно не крашеные стены, тусклые лампочки, затхлый, застоявшийся запах горелой еды, немытой посуды, множества редко моющихся людей и казенного белья. Друзья пошли по коридору. Какие-то девушки с мокрыми волосами в ярких халатах пробежали мимо них.
– Девушки, как вас зовут? – крикнул им Шеффер.
Но девушки даже не оглянулись. Вообще, общежитие было на редкость малолюдно.  (В тот день в соседнем корпусе была большая университетская дискотека, поэтому в общежитии просто никого не было).
Потом им встретился сильно пьяный парень с длинными грязными волосами, который неотрывно смотрел на них, а потом внезапно и очень внятно произнес:
– Ну а вам- то  что здесь надо, колхозники? Здесь  таким как вы нельзя находиться, а то заразитесь.
Тон у парня был очень  вызывающий, и за это надо бы ему дать в рыло, но заинтригованный  Лунгин поинтересовался:
– Чем заразимся-то, трипаком, что ли? Так   на нас он не действует, у нас он в крови! (и заржал, довольный своим остроумием).
– Нет, – очень тихо  и с очевидным усилием сказал пьяный парень,- такие темные как вы, когда вдыхают воздух свободы большого города, заболевают. Причем немедленно.
– Чем это заболевают? – с вызовом выкрикнул Шеффер, дело явно шло к драке, но провинциальной шпане  хотелось немного покуражиться. – Ты на что намекаешь, козел?!
– Это особая болезнь, это комплекс абсолютной собственной неполноценности. Здесь в городе вы окончательно поймете, что нигде, кроме как в своем колхозе  вам жить не приведется, и что ваша жизнь пройдет у сгнившего забора в захламленном дворе перед  перекошенной избой. И чтобы не удавиться от тоски вам придется пить все подряд, что может гореть. Но и в пьяном забытье вы будете с ясностью осознавать, что вы – полные ничтожества на этой земле, и ваш удел  - это  подохнуть от цирроза печени или  прибьет вас ваш же друг  по пьяни, или задавит вас случайно комбайн, когда вы будете в пьяном беспамятстве лежать в стогу сена. Да и комбайнер будет в стельку пьян! Так что бегите прочь, несчастные, пока не поздно! Пока у вас не открылись глаза на собственное ничтожество!
– На, падло! – Шеффер ударил первый, и длинноволосый сразу же упал, Лунгин и Петровский слаженно стали пинать несчастного студента. Тот не сопротивлялся, только скрючился и закрывал руками голову. Но это мало помогало: друзья, закаленные в  жестоких деревенских драках,  били  очень  умело.  После одного из ударов в живот, студента стало тошнить. Он согнулся, тело его содрогалось от спазмов, изо рта выливалась  кровь.
Друзья  в замешательстве отступили.
– Валить надо,  пацаны!
Вся компания быстро вышла из общаги на улицу.
– Как мы ему навешали! – начал было Лунгин.
– Заткнись ты! – прервал его Шеффер, – сейчас менты приедут. И нас примут. Надо смываться,  и поскорее!
В этот момент послышался вой сирены, и из-за поворота выскочил милицейсий коробок. (Так совпало.  Милиция  ехала не по их душу!)
– Бегом!
Все бросились к ближайшему дому, который тоже оказался общагой. И опять на вахте никого не оказалось. Троица мгновенно залетела на пятый этаж и затаилась в закутке перед люком на чердак.
Всех трясло. Довольно долго вздрагивали от каждого звука, все чудилось, что идет милицейский наряд. Потом понемногу отпустило. Закурили, достали бутылку портвейна, с наслаждением выпили по очереди из горла. Жизнь снова наладилась.
– Отсидимся тут еще часок, и на вокзал. Там как раз двенадцатичасовая электричка.
– Ну,  тогда доставай!
И действительно, что еще оставалось делать? Только допить весь принесенный с собой портвейн! Друзья расположились на загаженном ледяном полу. Очередная бутылка пошла по кругу. Стали с удовольствием  вспоминать только что проведенную драку, и все вместе решили, что подрались нормально и что этого пидора завалили по делу.
– Сейчас бы еще телку трахнуть, и тогда вообще все было бы ништяк!
–  А что, это мысль! –  подхватил идею Шеффер. – Давай, Луза (такова была кликуха у Лунгина). Спустись на этаж ниже. Ты у нас самый шебутной, тебя девки любят, может закадришь какую-нибудь телку. Ну и веди  ее сюда, а там мы все попользуемся!
– Нормально придумано, – высказался и Петровский.
– Слыхал? – засмеялся Шеффер, – если даже Петрик заговорил, значит,  дело верное!
В результате Луза спустился этажом ниже и стал разглядывать всех проходящих студенток. Но, как на грех, как раз именно в это время разглядывать-то было совсем нечего. Девушки либо шли уже с парнями, либо тащили какие-то дымящиеся кастрюли (попробуйте донести полную кастрюлю с кипящим варевом метров на тридцать!), либо были настолько страшные, что даже самому озабоченному половым вопросом юноше было бы тяжело позариться на этих  дев. Короче, снимать было совершенно некого. Пару раз Луза поднимался наверх к пацанам, чтобы хоть немного развеяться. Делал глоток портвейна, курил, а потом снова шел на добровольную вахту.
– Ладно, хорош заниматься грушовым делом (в смысле хреном груши околачивать), – безапелляционно  заявил Шеффер,- поехали на вокзал, а то на последнюю электричку опоздаем!
– Я еще разок спущусь? – спросил Луза.
– Спусти лучше себе в кулак! –  посоветовал Шеффер, а Петровский истерически заржал.
Лузе не понравилось, как над ним потешаются его друзья, и на последнюю вылазку он пошел с крайним озлоблением.



Глава 10 Вагон-ресторан

Я легкомысленно махнул рукой и бодро пошел в вагон-ресторан. Было довольно рано, и поэтому в ресторане было не многолюдно. Я сразу же отметил чистоту и ухоженность поездного заведения. Вспомнились старые добрые времена Советской власти: грязные скатерти, очень сомнительная пища и чрезвычайно дорогая выпивка. Ну а уж хамство обслуги - это вообще отдельный разговор.
Один раз, когда я ехал из Москвы, еще будучи студентом, я зашел в вагон-ресторан. Народу не было вообще ни одного человека. Я сел за столик. Две официантки стояли у раздачи и о чем-то громко беседовали. Меня они, конечно, сразу же увидели, но даже не пошевелились в мою сторону. Я просидел минут двадцать. Наконец, мне надоело ждать, и я громко воззвал:
– Извините, можно сделать заказ?
Официантки еле взглянули в мою сторону, продолжили беседу, а потом одна из них небрежно мне сообщила:
– Закрыто. Обед.
Я помню, как меня это возмутило, и я с негодованием спросил:
– Ну а раньше вы мне об этом сказать не могли?
– А вы спрашивали? Не видите, что нет ни одного человека! Там вообще-то на двери объявление висит! (И своей товарке) Что за народ! Все ведь написано, так нет, надо обязательно сюда врываться!
Я, голодный, злой и возмущенный пошел прочь. На выходе я автоматически глянул на дверь ресторана: и точно – официантки были правы – действительно к двери было прикреплено (на одной! кнопке) объявление следующего содержания:
ПЕРЕРЫВ НА ОБЕД
ДО 12 ЧАСОВ
Бумага болталась, как обвисший парус корабля во время штиля, и чтобы прочитать написанное, надо было взяться за краешек объявления и развернуть текст…
Впрочем, хамства и сейчас хватает. По-моему, оно возрождается с новой силой.
На этот раз все было по-другому. Ко мне подошла расторопная официантка и приняла любезную форму ожидания: а именно – держала наизготовку блокнот и ручку и почтительно молчала, пока я читал меню. Есть было особо нечего, и я постарался выбрать  еду с наименее вычурными названиями.
– Что-нибудь спиртное? – вежливо-отстраненно спросила официантка.
– 150 грамм водки и кружечку пива.
– К сожалению. Пиво только бутылочное.
– Хорошо тогда бутылочку «Старопрамен».
Девушка быстро завершила свои записи и удалилась. А я стал смотреть в окно. Когда смотришь из окна  поезда на мчащиеся мимо пейзажи, всегда возвращаешься в детство…
И всегда это одно и то же чувство охватывает меня: последние дни августа, и надо ехать домой. И  ехать совершенно не хочется. Но ехать надо, скоро в школу, и значит,  летние каникулы закончились. Еще одно счастливое лето прошло, и я возвращался в нелюбимый город. И так было из года в год.
Я возвращался в Свердловск из Казахстана. Там оставались мои  двоюродные братья и сестры, которые были мне роднее родного брата, мои друзья: полный интернационал – немцы, поляки, русские, казахи, корейцы, украинцы,  армяне, курды, ингуши и кого только еще не было в тех краях. Там оставалась вольница, кристально-чистые прозрачные озера,  желтый речной песок, рыбалка, не требующая особых рыболовных навыков, потому что просто много рыбы,  ночные бдения: и у костра, и просто на кухне за чашкой чая, и невероятное ощущение родства и взаимной любви. Ну и конечно безделье как основное времяпровождение. Там была жизнь, и там навсегда осталось мое сердце.
Поэтому я всегда чувствую себя одиноким мальчиком, когда сажусь в поезд, и всегда жду, когда же после бесконечных уральских лесов  появятся  пологие блекло-желтые казахские сопки, даже если еду в противоположном направлении…
Неслышно появилась официантка, ловко положила приборы в белой мягкой салфетке, поставила тарелочку с хлебом, а также выставила графин с водочкой. На закуску я выбрал корзиночки с красной икрой, креветки крупные, обжаренные в кипящем масле и средиземноморский салат.
Официантка осторожно налила мне полную рюмки водки:
– Приятного аппетита! (Вопросительно посмотрела на меня: я пока не нужна?)
И удалилась.
«Браво, браво», – подумал я и забросил в себя водку. Первая всегда льется как вода – можно даже не закусывать. Тем более что водка оказалась хорошей. С другой стороны, когда весь стол уставлен разнообразной снедью – грех и не закусить. Опять-таки, чтобы не сбить правильный настрой, именно первую рюмочку надо закусить очень правильно. Я оглядел стол и, подумавши, подцепил длинную упитанную креветку, с которой стекали капельки масла. И опять мне припомнилось, что раньше,  как правило,  закусывать вообще было нечем. Зато пили мы всегда в компании, и веселье заглушало голод. Сейчас же я мог бы вообще не закусывать, потому что есть мне совершенно не хотелось. И может быть,  поэтому не было многочисленной радостной компании, и я сидел один в пустом вагоне-ресторане.
Возможно, в ответ на эти мои мысли, в ресторан вошла молодая пара: поджарый молодой человек интеллигентного вида (в очках с дымчатыми стеклами и с кожаным портфельчиком) и симпатичная кареглазая  девушка с безмерно осветленными волосами, забранными в конский хвост. Вид у этой парочки был чрезвычайно милый и внушающий доверие, и мне было приятно смотреть на них. Тем временем молодые люди сели за соседний столик и стали о чем-то негромко беседовать (девушка несколько раз быстро и очень внимательно посмотрела на меня), потом молодой человек достал сигареты, порылся у себя в карманах, затем обернулся ко мне и, улыбнувшись, спросил:
– Извините, нет ли у вас зажигалки? ...

Глава 11 Бегство

Выйдя на этаж, Лунгин заметил выходящую из какой-то  комнаты крепенькую ладную девушку в коротеньком пестром  халатике. Взмахнув длинными черными волосами, девушка не торопясь пошла по коридору.
Судя по ленивым движениям, девушка никуда не торопилась.
«Вот ее- то я и прихвачу!» – радостно подумал Луза.
Однако по мере приближения девушки что-то стало сильно смущать провинциального Дон Жуана. И лишь когда он увидел усы на лице приближающейся девушки, до него наконец-то дошло:
«Так это же парень!»
Это было уже слишком!
Луза уже нарисовал себе эротическую картинку: как он распахивает халатик на этой длинноволосой брюнетке, как гладит ее грудь, как наконец после недолгого сопротивления засовывает свой большой и крепкий член в мокрое от страха влагалище  и как кончает в стонущую и извивающуюся девушку  раз за разом!
И тут такой облом!
Луза был оскорблен таким поворотом событий: вечер в большом городе был безнадежно испорчен.
Луза с ненавистью посмотрел на длинноволосого парня и со злобой крикнул:
– Эй, ты, педик, пошли со мной! Я тебе доставлю большое удовольствие! (при этих словах Луза взялся рукой за оттопырившуюся ширинку и выразительно потряс ею). Твоя жопа закайфует! Я тебе слово даю!
Длинноволосый спокойно прошел мимо. Луза учуял легкий запах духов. Это привело его в иссступление. Луза бросился вслед за парнем и схватил его за рукав шелковистого халатика:
– Стой, тебе говорят!
Внезапно халатик остался у него в руках, а парень, совершенно голый, быстро развернулся и нанес два жестоких удара: в живот и по зубам. При этом зубы Лузина хрястнули, а рот немедленно наполнился густой кровью. Луза упал, выплевывая кровь и куски выбитых зубов.
– Сука! Зубы выбил!
Но парень молча поднял халатик, надел его и пошел дальше по коридору, а затем скрылся в туалете.
Когда в голове немного улеглось, Луза, пошатываясь, поспешил наверх звать на выручку друзей. Те, только увидев  окровавленного друга, бросились вниз.
– Кто тебя?
Луза, с трудом поспешая за распаленными друзьями, пожаловался:
– Да педик один, напал внезапно, я не успел даже защититься!
– Где он? Куда пошел?
– В туалет.
– Тогда не уйдет.
Мстители раздраженно закурили. Глухая ненависть к большому городу наполнила их сердца.
«Всем здесь есть место, даже пидорасам, но только не нам! Но почему? Мы-то чем хуже?»
Дверь туалета со скрипом отворилась. Длинноволосый спокойно вышел и двинулся к ожидающим его врагам.
Возможно, он трусил, потому что как-то кутался в свой халатик.
– Эй,  ты,  педрила, резче сюда иди! – приказал ему Шеффер.
Парень послушно пошел к компании. Не доходя нескольких шагов,  он примирительно сказал:
– Да вы чего, пацаны! Я вообще никого не трогал, шел спокойно в туалет, а этот  (он кивнул на шатающегося Лузу)  ко мне прицепился, ну я и отмахнулся.
– Ты, дешевка, хорош базарить, сейчас ответишь! – Шеффер мрачно смотрел на приближающегося парня. Шеффер был на голову выше, к тому же у себя он считался выдающимся драчуном, так что в победе он не сомневался. К тому же длинноволосый явно трусил, и Шеффер раздумывал, как бы не просто побить, но и унизить  противника. Поэтому  он не спешил нападать, а спокойно ждал, пока парень не приблизится. Внимательно посмотрев на длинноволосого, Шеффер, до этого долго живший в Казахстане, безошибочно определил, что перед ним кореец.
«Раздавлю его. Сколько эти гниды мне крови перепортили там, в Казахстане!»
Шеффер вспомнил, как часто дрались они, немцы, с корейцами. Как те, сами сосланные, враги народа, орали при этом:
– Бей фашистов!
И дрались отчаянно, с дикой злобой и звериной безжалостностью. Побеждали попеременно, так что выгоды никто не приобрел, а просто  осталась взаимная  неприязнь. Впрочем, среди корейцев у Шеффера тоже были друзья, но об этом в данную секунду как-то забылось.
Длинноволосый  тем временем приблизился, внезапно выхватил из-под халата обрезок трубы и нанес Шефферу быстрый и страшный удар по голове.
«Как я прозевал?!» –  такова была последняя мысль Шеффера на этой земле.
Немец схватился за голову и тихонько осел на пол. Друзья его стояли в оцепенении.
Длинноволосый,  распаленный легкой победой, нацелил окровавленную трубу на голову Петровского и при этом с ненавистью орал:
– Тебе, сука, тоже мозги вынести?! Забирайте свое говно (труба показала на лежащего неподвижно Шеффера) и валите отсюда! Гондоны штопанные! Шваль вонючая! В сторону разошлись!
После этого кореец прошел мимо Петровского, сильно ткнув того острием трубы в плечо, а съежившегося Лунгина пнул под жопу.
– Откуда на Земле столько пидоров? – проворчал длинноволосый себе под нос и быстро ушел.
На Лузу все происшедшее произвело настолько сильное впечатление, что он впал в транс и стоял, как статуя – неподвижно с остекленевшим взглядом. Петровский, чтобы хоть что-то сделать, наклонился над поверженным Шеффером и с ужасом убедился, что друг его не шевелится, но хуже того – не дышит!
– Луза! Шеф того... Помер, кажется!
Положение стало совсем паршивым. Горечь поражения в драке с этим узкоглазым заменилась на страх от того, что сейчас всех загребут в ментовку, а там припомнят и избитого студента, да и много чего выплывет. В частности, условная судимость Петровского за кражу.
«Все ведь теперь припомнят: и судимость, и то, что в детской комнате милиции всегда состоял на учете, и папу  – рецидивиста. И пойдет моя молодая жизнь под откос, как у папаши!»
Петровский вспомнил, как всегда ненавидел отца в те нечастые дни, когда отец возвращался с зоны. Весь этот шалман, непрерывная пьянка, драки и неизменные избиения матери -  все это было нестерпимо маленькому Станиславу. Как он хотел защитить мать, но не  мог перебороть страх перед озверевшим отцом. Особенно ужасало Стаса все полностью синее, в татуировках, тело отца. Казалось, что это какая-то страшная книга жизни, написанная исключительно для него, маленького Стаса. Мальчик боязливо всматривался в удивительные узоры и надписи. Особенно его захватывало это зрелище в бане, куда отец всегда брал с собой Стаса. Наколки были, оказывается, не только на ягодицах, но и, кажется, на яйцах (хотя Стас не совсем был уверен) отца-уголовника. И чем больше Стас ненавидел своего отца, тем с большим ужасом осознавал, что все больше и больше становится похож на него. Он перенял  отцовскую манеру разговора, и хотя от природы был молчалив, но если говорил, то очень выразительно и с обилием воровской фени. Движения и жесты выказывали в мальчике хорошее воровское воспитание. В общем, папа оказался хорошим учителем:  Петровский –младший встал в воровскую колею, и впереди маячила зона, конечный пункт назначения.
– Да по нему тюрьма плачет! – говорила его классная руководительница, Тамара Петровна, – папина кровь: никуда не денешься!
В результате Стас сдружился с Лузой и Шеффером, известными хулиганами, хоть они и были на пару лет постарше. Втроем они нагоняли жути на всех пацанов со своей улицы, и с удовольствием дрались по поводу и без повода.
Иногда Стас с отчаянием понимал, что рано или поздно он попадет в лагерный водоворот. Он страшился зоны, но одновременно понимал, что там он приживется легко, что папа давно уже ввел его в этот бесчеловечный мир, и что другого мира не существует…
– Луза! Твою мать! Очнись! Шеф коньки отбросил! А нам валить надо, и  побыстрее, пока нас не загребли в мусарню!
Луза оторопело посмотрел на Петровского:
– А как же с Шефом?
– Ему уже не помочь! А нам с тобой еще можно! Валим!
– А Шефа-то здесь бросим?
– Ну и тащи его на себе на вокзал! А я пойду налегке!
– Может надо милицию там вызвать или скорую?
– Вызывай! А как ты в соседней общаге парня топтал тоже  в ментовке  рассказывать будешь? Короче, я ухожу, а ты как хочешь!
– Погоди, Стас! Я тоже!
Парни бросились вниз. А на холодном полу остался умирающий Шеффер. Возможно, если бы ему вовремя вызвали «Скорую», то его можно было спасти. Но коридор был пуст, и ни один человек не мог  помочь потомку тевтонских рыцарей…
– Так значит,  я убил этого парня? Ужасно узнать это сейчас, спустя столько лет! Но почему-то я не слышал ничего об убийстве тогда. Как-то все было тихо. Немного поговорили о драке, и  потом все утихло.
– Ты прав: Шеффер остался жив. Через 5 минут его обнаружила уборщица, немедленно вызвала скорую и милицию. Скорая приехала быстро, и благодаря этому Шеффер выжил, но наполовину: он впал в кому. Самое интересное, что он и сейчас жив. Его перевели в Москву в какой-то НИИ. У него хитроумный случай: человек в коме много лет, но при этом совершенно не стареет, более того – он открывает глаза, смотрит перед собой, правда, ни на что не реагирует, но взгляд у него совершенно осмысленный. Я думаю: на этом материале  там уже не одну докторскую диссертацию защитили. Так что не переживай: ты никого не убил.
Участковый прибыл попозже: он как раз занимался  парнем, которого избила эта троица. Два случая нанесения тяжких телесных повреждений за одно дежурство – это уже слишком. И внимательно изучив обстановку, старый опер, досиживающий на должности участкового до пенсии, понял, что Шеффера избили в отместку за Харламова (так звали потерпевшего студента).
«И поделом!» – решил участковый. И оформил дело, как несчастный случай: дескать, шел нетрезвый молодой человек по общежитию, споткнулся и разбил себе голову об батарею, да так, что чуть не умер. Так что по твоему случаю уголовное дело не было заведено. Поэтому  все было тихо, и никто никого не искал.
– Жаль, что так вышло.
– То есть ты предпочитаешь, чтобы тогда  тебе  проломили голову, и ты валялся бы сейчас в коме?
– Нет, я не так выразился. Просто жаль этого несчастного парня.
– А ты не жалей. Своим ударом ты ввел Шеффера в состояние непрерывного сновидения.  И теперь он Сновидящий. Так что, не переживай. Вместо того, чтобы прожить убогую и (заметь!) очень короткую жизнь, (а Шеффер уже в том, 1984 году должен был быть убит в пьяной драке!) Шеффер вошел в число Сновидящих. Его тело лежит на больничной койке, но  в сновидении, поверь,  он очень подвижен и перемещается с неописуемой быстротой. Так что неизвестно, что лучше. А впрочем, ты сам можешь его об этом спросить.
– Как?
– Ты – Сновидящий, и меня спрашиваешь?
– Да, но я в сновидениях беседую только с тобой.
– А ты попробуй найти Шеффера и побеседовать с ним. И запомни, там нет старых врагов и старых обид. Просто ты можешь перемещаться из обычной жизни в сновидение, а Шеффер – нет. Вот и вся разница между вами.
– Почему-то мне кажется, что все мои жизненные поступки преследуют какие-то иные цели, чем те, которые я сам ставлю перед собой.
– Поговорим в другой раз.

Глава 12 Поездное знакомство

Дорогой читатель! Когда у тебя просят зажигалку, всегда задумайся: не стал ли ты объектом разработки мошенников? Не начнут ли против тебя игру, в  которой тебе уготована роль болвана?
Увы! Мы, слабые и чувствительные люди! И мы всегда с удовольствием втягиваемся в авантюры, внутренне прекрасно осознавая, что ждет нас впереди не романтическое приключение, а скорее уголовное, и роль наша  в этой игре будет не героической, а жалкой. Что может быть более убогим, чем обозначение тебя  в милицейском протоколе  как « потерпевший»?
То есть «терпила» - ну вот и терпи  потом, не плачь!...
Я с готовностью достал зажигалку (и как на грех это оказалась дорогая вещичка: мне ее подарили на день рождения.)
Обычно я ей пользовался только дома. А тут случайно забыл выложить. «В конце концов, это не более чем обычная зажигалка», – трусливо успокоил я сам себя.
Молодой человек внимательно оглядел зажигалку, закурил и задумчиво произнес:
– Ценная штучка: вставки из белого золота, инкрустации. Фирменная вещь!
Мне бы отмолчаться, но я ввязался в разговор:
– А вы в этом разбираетесь?
– Я ювелир, – скромно, но с достоинством промолвил молодой человек.
В этот момент официантка принесла парочке какие-то салаты, бутылку водки и бутылку сухого. Молодой человек налил себе водки, а своей подруге вина, обернулся ко мне и провозгласил:
– За встречу! Меня зовут Андрей, а  мою супругу Наташа.
– Александр, – представился  я и неожиданно для себя предложил, -  может,  переберетесь ко мне?
– С удовольствием, – мгновенно отреагировал мой новый знакомый и очень быстро перетащил свою снедь на мой столик, после чего парочка  переселилась ко мне. Причем, Андрей сел напротив меня, а Наташа – рядом со мной.
– Вы действительно ювелир? – спросил я после того, как мы выпили по второй.
– А что в этом удивительного? – вопросом на вопрос  ответил Андрей. – К тому же я не так уж молод, как кажется. Просто я хорошо выгляжу. Хотите, я оценю любой бриллиант, который вы мне покажете, с подробными комментариями, почему такая цена, а не другая?
– Хочу, но я не ношу с собой бриллианты для оценки! – мне стало смешно. В чем прелесть водки, да и вообще алкоголя: становится веселее. (Правда, ненадолго!)
– Ну, тогда в другой раз! – поддержал шутку мой новый друг.
Наташа засмеялась, и стала поправлять свои волосы, при этом она полуобернулась ко мне и случайно коснулась меня грудью. Это нечаянное прикосновение возбудило меня: мне страшно захотелось, причем именно сейчас. Так бывает! Хитрость в том, что вы не можете управлять своим членом ни когда он встает, ни когда он не хочет этого делать. Парадокс: вы можете управлять империями, но не можете отдать приказ своей колбаске, состоящей из  пещеристых тел, а не из мозга.
Как-то обильно и быстро мы начали пить и закусывать, так что вскорости я оказался  пьян. Все плыло и кружилось перед глазами, смысл слов,  произносимых моими новыми друзьями до меня не доходил, единственное, что я твердо знал, что мне очень нравится Наташа, и что я должен непременно с ней уединиться в купе. Присутствие Андрея меня мало смущало, потому что я позабыл его статус мужа, а напротив мне он казался Наташиным братом.
– Мы пойдем покурить, – сообщила мне Наташа, высвобождаясь из моих объятий (а я уже давно обнимал Наташу за талию, ощущая приятное женское тепло и округлость.)
– А я никуда не пойду, – заявил я, – потому что мне и здесь хорошо, а лучше пока закажу еще пива!
И немедленно вызвал нашу официантку и велел ей принести еще три кружечки пива.
– К сожалению, бочкового пива у нас нет, – в очередной раз объяснила мне официантка.
На что я в очередной раз согласился:
– Ну, тогда несите бутылочное!
Оставшись в одиночестве, я стал прихлебывать пиво и смотреть в ночное окно. Промелькивали очень редкие огни, иногда с грохотом пролетали мимо встречные поезда, а в основном несся сплошной стеной черный, чернее ночи, бесконечный лес. И от этой завораживающей темноты перед глазами я вдруг поплыл, погрузился в эту черноту, слился с ней  и полетел. Голова моя полностью очистилась от мыслей, мне стало так хорошо и спокойно, что я почувствовал себя полностью счастливым. Однако полному ощущению счастья мне что-то мешало. Я стал размышлять, что бы это могло быть, и обнаружил, что  какие-то голоса бубнили в моей голове. Я стал прислушиваться и сообразил, что это диалог мужчины и женщины:
Женщина: Кажется, парень уже готов.
Мужчина: Мне тоже так показалось.
Ж.: Как будем действовать?
М.: Как обычно: ты уводишь его в наше купе, отсосешь ему, чтобы он крепче уснул, ну и дальше сама знаешь. На нем золота только тысяч на 200,  да больше – одни котлы с брюлликами  чего стоят! А я буду снаружи на стреме.
Ж.(ворчливо): Тебе хорошо, стой себе в коридорчике, а мне у всяких уродов еще и сосать! Да потом шмонать. Да если за руку поймают, то и отдуваться по-полной! Ты-то ведь отбрехаешься!
М.: Натуля, давай после будем претензии выдвигать, надо работать, а ты начинаешь! Иди  давай! А то он уснет, или   про тебя забудет и забазлает с перепугу. Там и так халдейка на нас косо посматривает, чует сволочь, что дело тут нечисто! Короче, иди скорее и уводи  пациента  из кабака. Заставь его расплатиться за жратву. А то у меня денег нет. Иди, любимая! Ты же умница у меня, и  знаешь,  как я тебя люблю сильно-сильно!
Я услышал звук поцелуя, после чего хлопнула тамбурная дверь.
«Кого-то сейчас грабанут, – подумал я и в то же самое время осознал, что разговор шел обо мне. Ужасная догадка осенила меня, - Так ведь это против меня заговор!»
Дрожь охватила меня, мозг мой прояснился, чувство опасности мобилизовало силы, но несколько своеобразно: я решил смело выдвигаться навстречу опасности. Говоря иначе, я решил плыть по течению и посмотреть, что будет дальше.
Тем более что теперь меня занимал другой вопрос, каким образом я смог услышать разговор в тамбуре, в то время как я сидел в ресторане?
Дверь ресторана отворилась, и я увидел Наташу, шагающую ко мне с чарующей улыбкой на лице. Плоть моя снова возгорелась, тем более, что по замыслу мошенников, девушка должна была мне  отдаться.
«Вот и хорошо. Во всяком случае, это справедливо: если вы хотите отнять у человека деньги, то хотя бы отдайте что-нибудь взамен. Например, эту девушку!»
Тем временем Наташа подошла к столику и села рядом со мной. Я обнял ее за талию, потянул к себе и стал целовать. Девушка не сопротивлялась. Другой  рукой я стал гладить ее нежную, обтянутую шелковистой кофточкой, грудь.
– Саша, – прошептала девушка, – не здесь... Пойдем лучше ко мне в купе.
– Пойдем, – согласился я и добавил не без яда, – а как же твой муж?
– Он не придет. Он встретил тут старого армейского друга и пошел к нему отмечать, так что скоро не вернется, а если и вернется, то в дупель пьяный.
Я в очередной раз подивился женскому коварству: вот ведь врет и не покраснеет. Да и ладно. Сейчас мне хотелось только одного: уединиться с этой Наташей поскорее, а дальше видно будет.
Я подозвал официантку и попросил меня рассчитать. Та подошла ко мне и протянула  кожаную узкую книжку со счетом. Кроме счета там лежала записка:
НЕ ДОВЕРЯЙТЕ ИМ. ЭТО  МОШЕННИКИ. ЕСЛИ ХОТИТЕ, Я ВЫЗОВУ МИЛИЦИЮ.
– Спасибо, все было просто замечательно, я очень доволен. Скажите, как вас зовут, я бы хотел сделать благодарственную запись в книге жалоб и предложений.
Официантка принесли книгу, в которой я начертал:
Я ОЧЕНЬ БЛАГОДАРЕН КОЛЛЕКТИВУ ВАГОНА-РЕСТОРАНА И ОСОБЕННО КИРЬЯКОВОЙ АЛЕНЕ ВИТАЛЬЕВНЕ ЗА ПРЕКРАСНОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ. 
(и приписал для чего-то) ЗА МЕНЯ НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ: Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТО МОШЕННИКИ!
После этого я расплатился, положив порядочные чаевые для бдительной официантки, и мы в обнимку с Наташей пошли в ее вагон…
Едва мы зашли в купе, как я тихонечко повернул защелку. Особенно тусклый поездной свет не столько освещал, сколько напрягал глаза, и все равно практически ничего не было видно. Я потянул девушку к себе и стал ее с жадностью целовать. Одновременно я пытался снять с нее кофточку.
– Подожди, я сама…– Наташа сбросила кофточку, но вместо того, чтобы раздеваться дальше, стала проворно снимать с меня штаны (причем одновременно с трусами).
И не успел  я опомниться, как  моя спутница ловко натянула презерватив и стала  сосать. Причем, совершенно ясно было, что она очень спешит. От избыточного усердия все ее потуги пошли прахом: я никак не мог кончить. Наконец, в полном изнеможении, она откинулась на подушку. Именно в этот момент я задрал ей платье и быстренько стянул с нее трусики… Такого поворота она явно не ожидала и поэтому просто дотерпела, пока я наконец кончил. В этот момент я услышал тихий хруст осторожно повернувшейся ручки купе и похвалил себя за предусмотрительность. Теперь по замыслу мошенников  я должен был уснуть, но я напротив,  возбудился и решил продолжить вечеринку в ресторане. Точнее, я сказал:
– Можешь теперь спать, а я пошел в кабак: мне нужно немного выпить, а то я окончательно протрезвел.
И с этими словами я отомкнул купе и вышел в коридор. Там стоял Андрей. Мой решительный вид испугал Андрея, и он попятился от меня.
– Пошли бухать, Андрюха! – бросил я ему и пошел  в вагон-ресторан.
Я услышал, как за моей спиной резко  отъехала дверь купе: видимо, Андрей зашел к своей подельнице, чтобы прояснить обстановку. Совершенно ясно было, что план криминальной парочки был нарушен.
Дверь снова громыхнула. Быстрые шаги послышались позади.
«Вот и начинается»,- промелькнуло у меня в голове.
Крепкая рука схватила  меня за рукав и с силой развернула назад.
– Ты чего, Андрюха! – улыбаясь, крикнул я и одновременно изо всей силы ударил  собутыльника в челюсть. Тот качнулся, но не упал, а в ответ пнул меня в голень. Боль была очень резкой, я невольно отошел назад, и в этот момент получил правый боковой в голову. В голове зазвенело,  и забили в мозгу колотушки. Я повалился на коридорный поручень. Теперь уже удары посыпались чередой: левой, правой, в голову, по печени, ну и так далее.
Я закрывался, но бой уже очевидно был проигран. После еще одного удара в голову я упал на ковровую дорожку.
– Прекратите немедленно! – послышался визгливый женский голос. – Я сейчас милицию вызову!
– Вызывай! – ответил Андрей. – Этот гад  изнасиловал девушку!
– Как? Где?
– Вот в этом купе! Вон она!
Опять поехала в сторону дверь, я услышал приглушенные рыдания и понял, что, кажется, я уже приехал. Проводница стремглав умчалась (совершенно однозначно – вызывать милицию). Андрей же еще раз с явным удовольствием пнул меня в бок и отошел в сторону. Я валялся на ковре, совершенно обессиленный. Из носа, изо рта и даже из ушей лилась густая черная кровь. Все тело болело. Я хотел подняться, но не смог. Голова кружилась, и меня сильно тошнило. Похоже, что в какой-то момент я потерял сознание.

Книга 6 Возвращение
Глава 1 Опрос

– Ну что тут у вас?
Я увидел серенькие с красным лампасом-шнурком милицейские брюки и коричневые форменные ботинки. Выше я смотреть не мог, потому что меня ужасно  мутило.
– Вот насильник, а вот девушка, а это молодой человек за нее вступился,- торопливо  и с большим чувством заговорила проводница и с досадой прибавила,- весь ведь ковер уделал! Теперь его не отмыть. Завтра будет мне: и ЧП, и драка, да еще порча имущества! Послал ведь Господь мне наказание!
– Будем составлять протокол, – снисходительно сказал милиционер и зашел в купе. После чего стал по очереди опрашивать сначала Наташу, потом Андрея, а затем уж и проводницу.
Потом в купе каким-то образом просочился вездесущий Андрей. Дверь в очередной раз отъехала и снова закрылась. Это движение двери туда и обратно окончательно добило меня, и я  впал в беспамятство.
Но одновременно я увидел сон (возможно, я вошел  в сновидение):
Я увидел купе. И в нем скучающего милиционера. Напротив него на диване с поджатыми ногами сидела Наташа со злобным лицом, а рядом с ней Андрей, горячо что-то доказывающий.
Андрей: Командир, ну послушай! Ты видишь: девушку изнасиловали, а ты тут занимаешься ерундой... Ну, я конечно тоже погорячился, поучил маленько, ну ты тоже пойми, я ведь  не железный!
Милиционер: В каких отношения вы состоите с гражданкой Никифоровой?
А.: (замявшись) Ну я ее знакомый.
М.: Вы в одном купе едете?
А.: Да нет в разных, случайно вот встретились.
М.:А билеты у вас есть?
А.: Ну, командир, пойми, какие билеты, нам и ехать-то недалеко...
М.: Так вы все-таки вдвоем едете?
А.: Да тут такая история, короче, мы любовники. Не хотим, чтобы огласка произошла, а то у Натальи муж ревнивый, еще зарежет.
М.: Значит вы сели вдвоем на этот поезд, не имея на руках проездных билетов?
А.(мрачно): Выходит что так!
М.: Вы говорите, что состоите в интимных отношениях с гражданкой Никифоровой, а тем не менее утверждаете, что ехали в разных вагонах?
А.: Так я и говорю, что мы без билетов сели. Короче, договорились с проводницей, ну сам понимаешь. Вот и тусовались в разных вагонах!
М.: А в ресторан вы вместе пошли?
А.: Покушать захотелось, я  Натаху и пригласил.
М.: Там вы познакомились с гражданином Цоем?
А.: Там. Оказались недалеко друг от друга, ну и познакомились.
М.: А официантка говорит, что вы намеренно подсели к Цою. Ведь ресторан был абсолютно пуст.
А.: Да врет! Сели куда придется! Понравилось нам может там!
М.: Вы пили с Цоем?
А.: А как иначе? Что еще в ресторане делать?
М.: А официантка говорит, что вы его специально спаивали, его принуждали пить полными рюмками. А сами едва пригубляли.
А.:(со злобой) Она что там за нами следила что ли? Кто пил, кто не пил! А я говорю, что наравне пили!
М.: Гражданин Захаров, вы не могли бы сказать, сколько денег у вас при себе?
А.: Нету  денег, командир. Все в кабаке оставил, да за билеты отдал!
М.:А официантка говорит, что за всех заплатил Цой.
А.: Да пусть она хоть что говорит!
М.: И все-таки?
А.: Я не помню.
М.:  Как оказалось, что ваша подруга оказалась наедине с Цоем?
А.: Они пошли вперед, а я задержался.
М.: То есть они пошли в купе, которое занимала Никифорова?
А.: У нее спросите.
М.: Обязательно спрошу. На какое время вы задержались?
А.: Минут на 30.
М.: А где вы были?
А.: Курил в тамбуре.
М.: А официантка говорит, что вы проследовали за Никифоровой и Цоем.
А.: Ей бы в ментовке работать.
М.: И все-таки?
А.: Сначала я пошел за ними. А потом остановился в тамбуре покурить.
М.: Когда вы обнаружили, что гражданку Никифорову изнасиловали?
А.: Я подошел к купе Никифоровой, открыл дверь и увидел, что Цой насилует Наташу.
М.: То есть, он ее насиловал в тот момент, когда вы открыли дверь купе?
А.: Да. Только в этот момент он с нее соскочил.
М.: Когда вы его стали бить?
А.: Я только ответил. Он первый меня ударил.
М.: А за что он вас ударил?
А.: Я же его буквально с бабы снял, ну вот он и взъелся, наверно, кончить не успел.
М.: Хорошо, Захаров, погуляйте пока.
Андрей поспешно встал и, отирая обильный пот, выскочил из купе.
М.: Гражданка Никифорова! А теперь скажите, кто придумал всю эту схему?
Наташа (заливаясь слезами): Меня и так ... А вы еще меня же и подозреваете!
М.: Как вы думаете, почему Цой первый ударил Захарова?
Н.: Не знаю... Может от злости, что не дали кончить.
М.: Скажите, а Цой, когда набросился на вас, использовал презерватив?
Н.: (истерически, но уже без слез) Не помню я! Лучше ловите преступников, чем навешивать чужие грехи на невинных людей!
М.: Скажите, а у вас в сумочке есть презервативы?
Н.: Не помню.
М.: А вы не могли бы предъявить мне содержание вашей сумочки?
Н.: (Наташа нервно вываливает содержимое своей сумочки на стол) Пожалуйста!
М.(быстро найдя нужную вещь): Вот они! (показывает пачку презервативов).
Н.: Ну и что? Теперь нельзя презервативы с собой носить?
М.:А вы не могли бы чуть- чуть в стороночку отсесть?
Н.(с недоумением) Пожалуйста.   (пересаживается.)
Милиционер склоняется над диваном.
М.:(Указывает на использованный презерватив) Этим презервативом вы пользовались?
Н.:(брезгливо) Откуда я знаю? Давайте еще все мусорные баки перевернем, и все гондоны перещупаем!
М.: Поспокойнее, Никифорова! Гондон, как вы изволили выразиться, совсем свеженький. Лежит посередине дивана. Белье вы новое получали?
Н.:(плачет) Не знаю я!
М.: Сейчас проводницу спросим.
Н.:(кричит) Новое, новое!
М.:(с сарказмом) А использованный презерватив уже там был?
Наташа бьется в истерике, милиционер что-то быстро пишет, потом открывает дверь купе,  выглядывает в коридор и  внимательно смотрит на меня.
– Гражданин Цой! Пройдите в купе для дачи показаний. (И Наташе): А вы, гражданка Никифорова, пока выйдите в коридор.
Наташа, продолжая рыдать, порывисто выбегает и бросается в сторону туалета. Я с трудом подтягиваюсь на поручне, держась за стены, захожу в злополучное купе. Дико болит голова, но кровь, кажется,  уже перестала течь.
Меня он даже не стал ни о чем спрашивать, только бегло поинтересовался:
– Сам из вагона выйти сможешь? – и потом добавил. – В Гусе придется сойти. Во-первых, возможно придется заводить уголовное дело, а во-вторых, вам срочно нужна медицинская помощь.  Единственное,  как быть с вашими вещами? Таскать их туда-сюда... Боюсь, вы не сможете за ними нормально следить, а в дежурной части места нет.
– Нормально, – с трудом произнес я, – я договорюсь: со мной едет мой хороший знакомый. Он проследит.
– Ну, вот и хорошо, – с облегчением сказал милиционер и вышел в коридор.
– Парню надо в больницу, – услышал я его голос, – похоже, сотрясение мозга. Поможете вывести его из вагона?  (это явно адресовано Андрею).
– Сделаем, командир! – бодро отозвался Андрей.
Мент негромко пробурчал:
– Ты про изнасилование-то сильно не трепли, знаю я вашу шайку: хотели парня развести, да не вышло. Ты, Захар, оборзел уже совсем!
– Начальник, вот девушка потерпевшая, вот тебе фигурант, дело чистое, и уже раскрыто! Чего тут еще придумывать?
– А того! – с неожиданной злобой рявкнул мент. – Тут человек того и гляди загнется! Фигурант! Ты у нас, гражданин Захаров, сам в результате будешь фигурантом! Понятно?

Глава 2 Гусь Хрустальный

Я кое-как вышел из вагона, изо всех сил держась за поручни.
– Сами дойдете?
Я только пожал плечами: а если не дойду, что тогда? – на тележку погрузят?
Впрочем, свежий воздух подействовал отрезвляюще, похоже, голова у меня болела не столько от побоев, сколько от похмелья. Кровь на лице подсохла, только во рту чувствовался сильный привкус.
Я, пошатываясь, побрел вслед бодро шагающему милиционеру. Парочка вагонных ловчил по-свойски беседовала с ним. Похоже, все друг друга давно знали.
«Круговая порука!»
До типового маленького вокзала сталинской постройки оказалось идти не так уж и близко. Тем более сильно мешали многочисленные коробейники, торгующие знаменитой гусь-хрусталевской посудой. Пассажиры энергично торговались и с удовольствием покупали все подряд. Несмотря на неподходящий для шопинга момент  я отметил, что все эти стеклянные стопки, фужеры, вазы и тарелки имеют крайне непривлекательный вид. Все какое-то кустарное и сделанное, казалось бы, исключительно для того, чтобы  быть всученным пассажирам проходящих поездов.
Мое битое лицо никого не удивляло,  разве что никто не лез ко мне с предложениями что-нибудь купить. В какой-то момент я потерял из виду моего конвоира, но так как я не собирался бежать, то пользы это мне не могло принести.
Я продрался сквозь стеклянные развалы и обнаружил, что троица курит, ожидая меня.
– Ничего не купил? – без улыбки спросил меня мент.
– Как-то не привелось, – желчно ответил я.
– Напрасно, – добродушно продолжил слуга закона, – у нас завод знаменитый.
– Они всю продукцию разворовывают, или только часть? – уже откровенно злобно поинтересовался я.
– Зря вы так. Часть зарплаты выдается в виде продукции: денег не хватает.
– Гнать такое руководство, которое не может нормально зарплату выдать!
– Может вы и правы, – согласился мент,  и мы пошли дальше…

– Фамилия?
« Ну пошло-поехало!» – все было как в дурном сне.
Уже другой, очень мрачный гусевский  лейтенант быстро строчил в протоколе. Перспективы были самые отвратительные: миллиард уехал, против меня совершенно явно шилось дело, и вступиться за меня было некому.
– Гражданка Никифорова утверждает, что вы ее изнасиловали в ее же купе.
– Она мне дала по обоюдному согласию. («Как я мог сказать такую нелепую фразу?»)
– Ну а зачем ей тогда на вас наговаривать?
– Они с этим Андреем в сговоре: хотели меня подпоить и ограбить. Разве не понятно? А когда у них обломилось – со злобы на меня заяву накатали. («Где ж ты раньше был, дорогой ты наш прозорливый  Александр?»)
– А за что вас избил гражданин Захаров?
– За это же.
– За то, что изнасиловали его подругу?
– Да не насиловал я ее! Просто они думали, что я вырублюсь после полового акта, а у меня наоборот ... Я говорю, они от злобы, что расчет их оказался неверным.
– Захаров говорит, что вы ударили его первым?
– Я  хотел уйти, а он меня догнал и схватил за рукав.  Ну я и врезал ему, все равно уже дело  шло к драке.
– Ладно, разберемся. Вы можете подать встречный иск о нанесении вам побоев, - лейтенант впервые оторвался от бумаги и внимательно посмотрел на меня. – Александр Сергеевич! Между нами: дело тут ясное. Вас хотели развести, мы эту парочку знаем, они как раз на нашем участке работают. Давайте сделаем так: они не будут на вас подавать заяву об изнасиловании, а вы не будете подавать заяву  о нанесении побоев? Ну и  расходитесь по нулям. Я к чему – если вы начнете бучу по поводу избиения, то они обязательно напишут об изнасиловании. Доказать ничего не докажут, но придется заводить дело. А статья, сами понимаете, тухленькая. Тем более, что половой акт у вас с Никифоровой был. Короче, можно вляпаться в полное дерьмо.
– То есть, если мы  сейчас договоримся,  вы меня отпустите?
– Конечно. Мне эта морока тоже ни к чему. За одно дежурство два уголовных дела – это многовато! Ну что, Александр Сергеевич, как решим?
– Я согласен.
– Ну, вот и чудненько. Тогда мы быстренько состряпаем вашу объяснительную по поводу инцидента с Захаровым, и что вы к нему претензий не имеете.
– Да, но и Никифорова пусть напишет, что претензий ко мне не имеет. А то вы меня сейчас отпустите, а  в Екатеринбурге  меня повяжут.
– Уже написала, – лейтенант протянул мне  исписанный лист.
«...По поводу недоразумения с гражданином Цоем сообщаю, что претензий к нему не имею.
Число, подпись, расшифровка подписи – Никифорова Наталья Ивановна».
Я быстро подписал протокол.
– Я могу идти?
– Конечно. Билет, правда, вам придется купить  заново…
Я взялся за ручку двери, но не стал ее открывать, а спросил:
– Извините, товарищ лейтенант, для чего вы меня защищаете?
Милиционер усмехнулся:
– Просто тебе повезло, Цой. Я служил вместе с одним корейцем, и он мне жизнь спас. (Я вопросительно посмотрел на лейтенанта.) Ничего героического: мать мне написала, что моя (бывшая теперь уже) гуляет там со всеми подряд, ну я и впал в депресняк. Хотел даже руки на себя наложить. Дождался очередного караула, получил оружие и ... Вообще, все это не так просто сделать. Даже приноровиться, как калаш поставить, как при этом на спусковой крючок надавить. Я уж не говорю, что нужно еще преодолеть дикий страх.  Короче сел я  у здоровенной березы и стал приспосабливаться: приклад в землю, ствол в сердце... Тут сзади кто-то выхватывает  мой автомат -  оказывается Валерик Ким (мой армейский друг) вышел из караулки отлить и заметил мои ухищрения.
– Охренел, что ли?! Сейчас тебя на губу отправлю!!
А у меня какая-то апатия: ни говорить, ни пошевелиться.
– Серега, ты че, совсем сбрендил?! Давай в караулку, потом разберемся!
Отвел меня в караулку (а он как раз был начальником караула), другим пацанам как-то все объяснил, а мне дал выпить водки.
Я понимающе кивнул.
– А потом, когда меня немного отпустило, он мне и говорит: «Серега, я тебе, конечно, не указ. И  момент улучить ты всегда сможешь. Но я тебя прошу: погоди ты немного, перетерпи. Стрельнуться всегда успеешь. Подумай просто: жизнь она одна. И загробной жизни нет. Я тебе как друг говорю: не спеши!»
И как-то я его послушался. Ходил сам не свой, лето было, жара, а мне небо серым казалось. Себя ощущал как со стороны. Валерик ненавязчиво, но все время рядом был. Вот. А потом жара резко спала, пошли дожди чередой, и как будто бы все смыло. Вдруг мне стало легче. Мы тогда с Валериком дико напились. До сих пор мурашки по коже. А другой парень из нашей части повесился – тоже из-за какой-то… Просто ему не повезло, некому было его в этот момент остановить.
Так что я просто вернул долг. К тому же я вижу, что ты невиновен. Вот так. А вообще, мой тебе совет: впредь не бухай с кем ни попадя, особенно в поездах! И в карты не садись играть.
Я почувствовал, как краснею.
Лейтенант протянул мне руку:
– Выздоравливай, и счастливого пути!
Я с благодарностью пожал его узкую жесткую ладонь. Тут меня довольно сильно качнуло. Я успел опереться на дверь.
– Извините, где-нибудь здесь есть гостиница: мне надо немного отлежаться?
– На вокзальной площади.  Там сразу увидите, – с сочувствием произнес лейтенант.
– Спасибо вам!

Глава 3 Гостиница

Я прошел сквозь небольшое здание вокзала и вышел на привокзальную площадь. Сразу же увидел гостиницу постройки советских времен и  побрел к ней. Самочувствие было очень странным: то вроде все нормально, то совсем паршиво. В чем тут дело, было неясно.
«То ли сразу же взять билет на поезд, а пока перекантоваться на вокзале? Нет, возьму себе номер, отлежусь, а к вечеру видно будет»…
Могучая тетка с крашеными в кукольно-белый цвет волосами с откровенной  непризнью посмотрела на меня и брезгливо спросила:
– Слушаю.
– Мне нужен номер. Одноместный.
– У нас только двухместные.
– Ну, тогда двухместный.
– Надо оба места оплачивать.
Я пожал плечами:
– Значит, оплачу оба.
– Паспорт давайте.
Я протянул паспорт в полукруглую  плексигласовую амбразуру.
Местная Барби стала не торопясь писать в  каком-то формуляре.
– Анкету заполните.
Из амбразуры появились два листа бумаги.
– Оба экземпляра! – сурово приказала Барби.
Я взял анкету  и пошел было к диванчику в холле, но вспомнил, что у меня нет ручки и вернулся.
– Можно ручку?
Барби молча показала пальцем куда-то вбок. Я проследил за направлением ее пальца и действительно обнаружил замызганную ручку на крепкой бечевке.
Анкета оказалась чрезвычайно подробной. Мне и так было нехорошо, а тут еще заполнять два экземпляра!
– А второй-то зачем? – не выдержал я.
– Положено, – кратко высказалась Барби.
Наконец,  я одолел обе бумаги и сунул их в амбразуру.
Барби тщательно изучила их (обе!), отложила в сторону и снова стала что-то строчить.
– Не менее суток.
– Что? – не понял я.
– Номер снимается на сутки и более.
– Значит на сутки.
– 600 рублей.
Я протянул деньги.
Наконец из амбразуры ко мне протянулся паспорт и ключ с огромной металлической грушей, на дне которой было выбито: 15.
– Прямо  и налево коридору, – напутствовала меня Барби.
За это время в холле гостиницы не появилось ни одного человека.
– А вещи ваши где? – внезапно спросила Барби.
– На вокзале, в камере хранения, – соврал я, чтобы не начинать долгие объяснения.
– Расчетный час в 12 дня, – сообщила мне напоследок Барби.
– Хорошо.
Я пошел по пустынному коридору. Наконец увидел первого живого человека: это была буфетчица в грязноватом белом фартуке.
– Пиво свежее, водка на разлив, буфет на втором этаже, – быстро проговорила буфетчица, -   минут через 15 буду.
– Ладно, подожду, – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Номер оказался чистым, видно было, что его недавно прибирали, однако общая печать запустения лежала на всем. Ковер был настолько истерт, что кое-где просвечивал пол. Белье было чистое, но все застиранное и влажноватое. Горячей воды не было, а унитаз был как-то весь перекошен.
Я лег на отвратительно скрипнувшую кровать и уснул…
Примерно в 3 ночи позвонил Афоня.
Я завел в своем мобильном на него особенную песню: «Не жалею, не зову, не плачу», в исполнении Афониного дружка, Антохи-Нефтяника. Этот Антоха недавно умер на зоне. А песня вот в его исполнении осталась. Больше такой ни у кого нет. И теперь я всегда точно знаю, как запоет душевно покойник Антоха, так значит Афоня  хочет со мной перетолковать.
Я судорожно схватил трубку:
– Да, Афанасий Михайлович.
– Здорово, Саня!
– Здравствуйте, Афанасий Михайлович.
– Там твои вещички мы встретили, не беспокойся за них. Твой знакомый за ними присмотрел. Ты лучше скажи, что у тебя там приключилось?
– Даже неудобно говорить.
– А ты попробуй, я человек понятливый, в жизни много чего повидал, так что меня особо не смутишь.
– Да тут и говорить нечего: нажрался, бабу трахнул, подрался, в ментовку загремел, с поезда ссадили, дело чуть не завели.
Афоня дико захохотал:
– Да, брат, смешно рассказал, прямо-таки вспоминаю свои золотые деньки, все строго по этой схеме! Эх, молодость! Баба-то хоть нормальная попалась, или шалава вокзальная?
– Нормальная, Афанасий Михайлович. Только подставная. Хотели меня развести, да собственно почти и развели, но я в последний  момент прочухал, что к чему. Ну, ее подельник на меня и накинулся: хотел, видно проучить.
– Проучил? – уже вполне серьезно поинтересовался Афоня.
– Проучил, Афанасий Михайлович!
– То-то я слышу, вроде шепелявишь там. Проучил, говоришь? А и поделом! Таких как ты дураков  только так и учить! Кто в поезде с  незнакомыми пьет? Кто в поезде на незнакомых баб залазит? Ты поди и в карты с ними играл?
– Нет, Афанасий Михайлович, не сподобился.
– Хоть здесь ума хватило! Где ты там сейчас? В ментовке?
– Да нет. Дело шить не стали, отмазал там меня один мент, почти земляк.
– А-а... Ну ладно. Так где ты сейчас?
– В гостинице привокзальной.
– Если билет взял, то сдай. Мои ребята за тобой уже выехали. Дождись их обязательно - и с ними домой. Есть разговор. Ну, пока, Саня!
– До свидания, Афанасий Михайлович.

Глава 4  Ночь в буфете

Я трясущейся рукой закрыл телефон.
«Все. Приехал. Афоня уже послал за мной своих бойцов. Завтра они уже будут здесь. И остается один вопрос: что делать? Бежать? А куда? Денег у меня немного, а самое главное, он, если я  ему понадоблюсь, просто начнет прессовать мою семью, и все равно мне придется сдаться. Так что надо спокойно дождаться Афониных головорезов и ехать домой на разбор. Объясню, что деньги я действительно взял, но ничего не истратил, короче повинюсь. Если совсем будет худо, попрошу Афоню, чтобы не  нагружали семью, а мне  бы позволили умереть  без  мучений».
Итого нормальной   жизни  мне  осталось меньше суток, а дальше поездка с конвоем и…  Даже думать об этом не хочется!
Было 4 утра. Сон мой исчез. Да и как спать перед смертью? Я  оделся и поднялся в буфет. Как ни странно, буфетчица дремала здесь же на стареньком кресле, при моем появлении  немедленно проснулась и хриплым со сна голосом начала  заученно вещать:
– Есть водка и портвейн на разлив, пиво. Закуски полно.
При этом она продолжала полулежать в кресле, ожидая моего ответа.
– Как вас зовут? – вдруг спросил я.
– Инна Сергеевна, – ответила буфетчица, нисколько не удивясь моему вопросу.
– Инна Сергеевна, мне водочки и закуски на ваш вкус, и парочку пива.
Буфетная тетка, тяжело поднявшись, отправилась за стойку и довольно быстро организовала мне бутылку водки, две банки пива, маринованные огурцы с помидорами, колбасу, хлеб и холодные беляши.
– Могу пельмени сварить, – предложила она напоследок.
– Давайте.
Буфетчица снова пошла за стойку и стала греметь кастрюлями.
– Что, не спится? –  спросила она,   не оборачиваясь.
Я налил себе водки  в  пластиковый пивной стакан и жадно выпил, не почувствовав вкуса. Налил еще и снова быстро выпил. Закусил помидором, и тут же дикий голод навалился на меня. Я стал с  жадностью есть все подряд.
– Скоро там пельмени будут?
Буфетчица сделала понимающее лицо и всем своим видом показала: мол, понимаю, делаю все возможное…
– А пока вот есть  картошка жареная. Я днем ее делала для себя. С салом! Уже разогрела!
– Давайте!
Передо мной появилась  видавшая виды сковорода, наполненная хорошо прожаренной картошкой.
– Вот это я понимаю!
Я снова налил  водочки и уже выпил спокойно.
«В конце концов я еще жив. Так зачем отравлять себе последние дни жизни бесполезными переживаниями? Вот бутылка водки, а вот сковорода с картошкой. Что еще нужно человеку?»
– Выпьете со мной?
Буфетчица с  готовностью согласилась:
– У меня смена последняя. Утром домой пойду, так что можно и выпить немного.
Я разлил остатки водки.
– За все хорошее! – произнесла тост буфетчица. Она выпила очень медленно:  казалось, что  при этом она производит   процеживание сильно загрязненной жидкости. И с таким же втягивающим звуком.
Я тоже выпил.
– По молодости проглотила кусок стекла, – поймав мой удивленный взгляд, пояснила буфетчица, – бывший мой чем только бутылки не открывал! Чуть не загнулась! Стеклышко  попалось небольшое, но очень острое. Спасибо врачам – вовремя распотрошили! Вот с тех пор пью сквозь зубы – всё стекла выискиваю!
– Успешно?
– Ты знаешь, пару раз  вылавливала.
– Бывает. Давайте еще бутылочку.
Инна Сергеевна с готовностью проследовала за прилавок и принесла запотевшую бутылку.
– Что, парень, плохо тебе?
– А что, видно?
– Я много людей перевидала. Меня не обманешь. Человек пьет по-разному: от радости, от скуки, многие пьют по привычке. Алкоголики пьют для здоровья - не смейся! – если они не опохмелятся, то умрут. Но в основном пьют в горести.  Вот и у тебя так.
– Может,  и я по привычке пью, или от  радости?
– Нет. Ты не алкаш, а радости в тебе нет, хотя и видно, что ты человек веселый. В обычной жизни, но не сейчас.
Я  только сморщился в ответ, говорить  с этой теткой по душам мне совершенно не хотелось. Да и вообще общество постороннего человека меня стало тяготить.
– Налей и мне, – попросила старуха (сколько же ей лет: 60? но возможно,  что она моя ровесница: бывают такие люди неопределенного возраста.)
Я налил из новой бутылки.
– Немного анестезии не повредит, – провозгласила буфетчица и снова стала процеживать водку.
– Выхода нет, – неожиданно для себя произнес я.
– Выход всегда есть, – твердо возразила старуха.
– У меня нет.
– Ну а нет, так поднимись на 20-й этаж и головой вниз, – цинично посоветовала старуха, – еще 150 накати, чтобы не так страшно было, и вперед. И все проблемы решены.
Я со злобой посмотрел на непрошенную  советчицу.
– Не нравится? – засмеялась буфетчица, – вот я тебе и говорю – выход всегда есть. Можешь с двадцатого этажа выйти, а можешь спокойно:  через  входную дверь.
– Вот через входную-то я и боюсь выходить, – признался я, поневоле втягиваясь в разговор.
– А ты не бойся, – ласково посоветовала старуха, – ведь двадцатый этаж никуда не убежит.
– Мучений боюсь, боли нестерпимой! Вот в чем главное!
 
Глава 5 Лекарство
 
– Хочешь яду тебе дам? – неожиданно предложила буфетчица, – даже денег не возьму. Ты мне нравишься. Да и жалко мне тебя. Уж не знаю, чего ты там натворил, но не люблю,  когда людей мучают.
Казалось,  весь разговор происходит не со мной.
– Верно, говорю, Александр.  (Впервые она назвала меня по имени, хотя я не помнил, чтобы  я его произносил.) У меня есть таблетки, точнее капсулы, глотаешь одну и все, привет.
– Сразу же?
– Нет, эффект постепенный, но обезболивание наступает очень быстро, а потом просто затягивает в сон. И все – засыпаешь. Уже навечно. Очень хорошее лекарство.
– Лекарство? – я искренне захохотал.
– А что ты смеешься? Именно лекарство. Иногда легче умереть, чем жить. Так что,  притащить тебе капсулку?
– Вы серьезно?
– Паря, я в таких вопросах не шуткую. Решай, пока у меня настроение есть.
– Тащите, только сначала выпьем.
– Наливай!
Мы чокнулись  пластиковыми стаканами.
– Инна Сергеевна, что-то водка у вас, как вода!
Старуха ничего не ответила, процедила свою порцию и  ушла.
«Бред какой-то: капсула с ядом! Да со мной ли все это происходит? Похоже, старуха просто перепилась. Ладно, сейчас все допью,  потом напишу ей записку: пусть завтра меня рассчитает, а то как-то неудобно».
Каким-то непостижимым образом настроение мое улучшилось: а и правда, выход всегда есть. Да и в конце концов – все деньги на месте, я ни цента не истратил, кроме комиссионных Петру. Так что... Убьют – так убьют. Зачем самому-то стараться? Просто жизнь подошла к концу - когда-то это бывает у каждого. Вот и мне пришло время.
Я стал жадно есть остывшие пельмени.
«Поживем еще!»
Старуха появилась внезапно, я даже вздрогнул.
– Принесла, – заговорщическим тоном произнесла она и оглянулась, – Вот тебе твоя капсулка (она протянула мне обычную продолговатую  бело-зеленую капсулу в блистере) – положи ее поближе к телу, хотя бы в джинсы, не в куртку, это точно. Если найдут – скажи, что это  сильный антибиотик, мол,  болеешь, лечишься.  Наврешь, короче. Понял?
Я осторожно взял  капсулу.
– Это действительно яд?
Старуха утвердительно кивнула, а на лице ее изобразилось самодовольство:
– Таких ядов нигде не найдешь. А самое главное, что даже если потом произвести вскрытие, то никакая судмедэкспертиза не докопается, что человек был отравлен. Так что можешь себе потом купить легкую смерть – подаришь главному эту таблеточку, он еще тебе потом спасибо скажет. Такая пилюлька всегда в хозяйстве пригодится: заставит  ее проглотить какого-нибудь своего лучшего друга. Ну  а тебя за это убьют легко.
Я положил капсулу в карман джинсов.
– Даже не знаю, что сказать! Вроде как бы надо благодарить, а язык не поворачивается!
Инна Сергеевна засмеялась:
– И не благодари!
А потом неожиданно добавила:
– Только сдается мне, что лично тебе она не пригодится, и что проживешь ты еще очень долго!
– Я думаю, что за это просто необходимо выпить!
– Наливай!
Я, покачнувшись, поднялся со стаканчиком водки в руке и громко в пространство провозгласил:
– За смерть! Легкую и справедливую!
 В голове у меня шумело, проплывали какие-то не оформленные в слова мысли, в глазах все  прыгало. Я плюхнулся обратно на стул, едва его не опрокинув. Совершенно ясно, что больше мне было нельзя пить, но вместо этого я послал свою собутыльницу за очередной бутылкой.
– Я смерти не боюсь! Понимаешь ты это, буфетная душа? Пусть убивают – плевал я на них! И к  ним она тоже прибудет: и  возможно уже очень скоро! Тащи водку, Сергеевна, я буду ее пить, и выпью всю! Меня все знают, я старый алкаш!...
Последнее, что я помнил, это как я вытряхивал из очередой бутылки водки оставшиеся капли в стакан. Потом, похоже, я сразу же перешел в сновидение…
На меня смотрел незнакомый человек, полностью седой, лицо которого мне тем не менее показалось отдаленно знакомым.
– Не дрейфь, Александр. В конце концов, рано или поздно мы все проходим через это.
– Через что?
– Возможно,  тебе осталось жить несколько дней.
Я только понурил голову. Однако кто этот человек? Я привык в сновидениях общаться с Петром, поэтому появление незнакомца меня беспокоило.
– Помнишь,  как ты меня ударил куском трубы по голове?
– Шеффер?!
– Да, раньше я был им. Я не твой куратор, ты это знаешь, просто тебе хотят показать, что жизнь твоя не является цепью случайностей, и я этому лучшее подтверждение.
– Так ты все-таки остался жив?
– Да. Твоими молитвами... В той жизни это были мои последние мгновения. Я впал в коматозное состояние, в коем нахожусь до сих пор.
– Так долго?
– Да. Так долго... Наблюдаю, как мучается мать, каждый день решая, не пора ли прекратить свои и мои мучения. Но никак не может решиться. Впрочем, все это совершенно не интересно. Я должен сообщить тебе очень важную вещь: когда поедешь домой – в пути ничего не ешь!
 Тебя попытаются отравить. Запомни это! Прощай.

Глава 6 Ящик

– Афоня! Я встретил вещи Цоя. Чемодан, сумка и ящик. Что делать дальше?
– Вези ко мне…
– Тут на замке…
– Кто бы говорил! Аккуратно открывай. Там замки-то детские.
Пельмень легонечко поковырял отмычкой: замок тихо щелкнул.
– Готово.
– Выйди, Пельмень.
– Да ты чё, Афоня, я же…
– Выйди, я сказал!
Пельмень резво подскочил и проворно исчез за дверью. Афоня не торопясь подошел к двери, плотно закрыл ее и вернулся к продолговатому ящику. Сердце его внезапно заторопилось, запрыгало. «Какие мы все-таки нежные», – подумалось этому немолодому, изнуренному зонами человеку. Он резко отбросил крышку ящика и нетерпеливо заглянул внутрь.
Пошарил немного руками, но можно было этого и не делать. В ящике лежало стандартное (хотя и очень дорогое) дайверское оборудование: баллон, гидрокостюм. Даже груза лежали в отдельной ячейке. Почувствовался запах моря и прелых водорослей.
Афоня со вздохом закрыл крышку ящика, защелкнул замки и крикнул в сторону двери:
– Зайди!
Пельмень появился немедленно, как будто все это время ожидал приказа. На лице его горел вопрос: «Ну что там?!»
Но Афоня ничего не стал объяснять, а хмуро пробурчал:
– Не говори никому, что мы рылись в чужих вещах.
– Конечно, Афоня, понимаю.
– Ну а понимаешь, так и  … А впрочем нет. Оставь вещи здесь. Поезжай в Гусь-Хрустальный, возьми с собой Профессора. Договоритесь там с ментами и привезите Цоя домой. А то нехорошо получается – бросили человека. Короче, решите  там все вопросы. Если будут проблемы, сразу же звоните. Будем искать подходы. Ясно?
– Ясно, Афоня.
– Ну, так делай!
Пельмень бросился вон. Он, конечно же, увидел заминку шефа, почуял, что что-то не так, но не стал задумываться. Как любой человек действия, он  не любил излишних размышлений.  Из всего произошедшего он понял только одно: Цой   чем-то провинился перед Афоней,  и надо его поскорее  доставить в Екатеринбург.  Все понятно.
Афоня, оставшись в одиночестве,  заварил себе чифиря и задумался.
Все сходилось на том, что это именно Цой взял общак. Его выдвинул Гриша незадолго до своей смерти.  Цой знал и Андреева, причем со школьной скамьи, знал его родителей, знал и про гараж отца Андреева, где  хранил ворованные векселя Андреев.  Там были люди из прокуратуры и обнаружили только переворошенный ящик с песком, откуда недавно что-то выкопали.
Цой специально взял отпуск в Австралию, чтобы рейс был не прямой, а через Москву. С Петром они договорились заранее. То, что идет нестыковка по срокам, это чепуха, возможно, Петр выгораживает Цоя. Цой по всем прикидкам должен был  привезти в своем дайверском ящике около 24 миллионов евро.  Но вместо этого он привез свой поганый акваланг. Неужели же вся цепь умозаключений оказалась неверна?
Афоня еще глотнул чифиря, закурил и негромко ругнулся:
– Черт знает что! Видимо, я шел по ложному пути, и Гриша все-таки обхитрил меня. Мы разрабатывали Цоя, а деньги взял совершенно другой человек.
Вдруг ужасная догадка поразила Афоню:
«Так значит,  Гриша нарочно выдвинул Цоя, чтобы все подозрения пали впоследствии на него!  А в это время истинный наследник Гриши спокойно забрал общак! Эх, Гриша, Гриша! Зачем тебе на том свете деньги?!»
От бессильной злобы Афоню затрясло. Он еще выпил чифиря. Потом достал из  бара бутылку виски  и налил себе почти полный стакан. Тяжело вздохнул, выпил виски и позвонил Пельменю:
– Ну что там у тебя?
– Машину подготовил, Профессора сейчас заберу, он уже собрался. Сегодня ночью  выезжаем.
– Хорошо. Как приедете, немедленно позвони.
– Понял.
– Ну, все. Счастливого пути!
Афоня  налил себе еще виски, уже спокойнее выпил. Развалился в кресле и включил телевизор.
«Ну что ж, продолжим поиски. Только и всего!»

Глава 7 Профессор

Илья Сергеевич Мальцев  был очень крепкий низкорослый человек с абсолютно лысой головой. Лысеть он начал чуть ли не с двадцати лет, еще на третьем курсе юридического института. Злые однокурсники сразу же прилепили ему кличку - Профессор, тем более, что уголовное право у них вел  доктор юридических наук, профессор Аркадий Львович Фунштейн,  отличавшийся кроме  обширных познаний в своей дисциплине, столь же обширной лысиной. Так что по большому счету, Мальцеву обижаться было не на что. При Афоне Мальцев исполнял роль советника, и при необходимости поднимал старые связи в прокуратуре, где проработал долгое время. Однако главным в нем было не это, а кроме колоссального знания, еще и особое чутье на людей. Он всегда точно знал: кто, сколько  ворует, даже не в количественном отношении, а если позволительно выразиться – в нравственном: по чину ли ворует или совсем беспредельно. Если у Профессора возникали подозрения, что человек ворует   не по чину, то обычно Илья Сергеевич говорил Афоне:
– Сдается мне, что имярек нечист.
И подозреваемого брали в разработку: сначала слушали все телефонные разговоры, потом проверяли банковские счета, негласно составляли опись имущества, а собрав все материалы – передавали их Афоне. Ну а тот вызывал проворовавшегося на беседу, и часто после этой беседы человек переписывал все свое имущество  Благотворительному Фонду «Воскресение» и возвращался домой (да и не домой уже часто) нищим. А в некоторых случаях и не возвращался вовсе. Просто исчезал и все. Поэтому Профессора боялись. Инстинктивно сторонились, ну а уж если Профессор лично ехал к кому-либо на предварительную беседу: тут уж никто не сомневался – полетит очередная чья-то грешная жизнь в кювет.
Услышав от Афони, что надо взять с собой Профессора, Пельмень сразу же сообразил, что Цою пришел конец: таинственный чемодан, который Афоня вскрывал в одиночестве, срочная поездка за Цоем – все говорило о том, что украденный общак найден,  а главный фигурант установлен…
– Ну что, Витюша, поехали! – задушевно  сказал Профессор, усаживаясь в мягкое кожаное кресло.
– Поехали, Илья Сергеевич, – отозвался Пельмень.
Черный огромный джип рявкнул,  присел и бросился вперед, оставив позади себя черные следы на асфальте и сизое облачко дизельной гари…
– Что, спекся Цой?
– Ты о чем, Витя?
– Ну, мы же  за Цоем поехали.
– Поехали, чтобы домой привезти.
– Вот я и говорю, что значит -  кранты ему.
– Ты, Витя, не спеши в оценках. Афанасий Михайлович сказал мне только одно, что его надо привезти домой. Других указаний не было. Так что, пожалуйста, как приедем – без криков, мордобоя и оскорблений. Понятно?
– Ясно, Илья Сергеевич.
Профессор демонстративно откинул спинку кресла и закрыл глаза. Однако спать не хотелось, а в голове навязчиво всплыл разговор с Афоней перед выездом…
– Ты мне, Илья, скажи: я знаю, у тебя нюх собачий. Что там с Цоем, я никак не могу понять. Нутро мне подсказывает, что он деньги скрысил, но факты не подтверждаются. Что-то не сходится.
– Афанасий Михайлович, мое мнение не изменилось с тех пор, как Цой стал Генеральным директором. И я об этом говорил вам неоднократно. Однако повторюсь, чтобы  окончательно расставить точки над i. Итак: Цой совершенно  точно – ставленник Гриши. Гриша его поставил смотреть за финансовыми потоками, но главное, чтобы подставить его, когда сам заберет общак. Однако Гриша не успел, а Цой, возможно частично посвященный в Гришины планы (что-то и довольно много Цой, безусловно, знал), просто воспользовался смертью Гриши и хапнул общак. Скорее всего, это было импульсивное и непродуманное  решение, продиктованное исключительным стечением обстоятельств. Однако сути это не меняет. Цой взял общак. Рванул с векселями в Москву (это уже подготовленные Гришины каналы в ЦБ), пока происходила обналичка, поехал для отвода глаз в Австралию. Потом вернулся в Москву, забрал уже валюту и поехал домой. По идее деньги, миллионов 30 долларов, у него должны лежать в личных вещах, например в чемодане с дайверским оборудованием.
Профессор вопросительно посмотрел на Афоню, но тот никак не отреагировал, и  Илья Сергеевич продолжил:
– В поезде произошла обыкновенная накладка: так бывает – что-то не пошло. Я не думаю, что всю эту историю Цой затеял специально. Так что, мое глубокое убеждение: виновность  Цоя мне представляется более чем очевидной. А вам, Афанасий Михайлович решать, что делать дальше.
Афоня тяжело вздохнул, поднялся и проследовал к бару:
– Выпьешь?
– Не откажусь, мне все равно не за рулем ехать.
Афоня разлил коньяк по  хрустальным  граненым стаканам.
– Будем здоровы, если доживем!
– Хороший коньяк, – сказал Профессор, выпив, – можно не закусывать.
– Это мне Давид прислал со своего завода в Армении – никакой французский не сравнится! – Афоня немного помолчал и добавил, – погляди на месте еще раз. Все в твоей истории сходится, кроме одного – денег в его дайверском чемодане нет.
– А что же там?
– Кислородный баллон  и еще какое-то оборудование. И в других вещах тоже ничего нет. Так что вот. По моим раскладам тоже все сходится на Цое. Я на 100 на 200 процентов был уверен, что в чемодане лежат деньги, но их нет.
– Может, сосед по купе их стырил?
– Проверим, конечно, но вряд ли. Это старый знакомый его отца, большой человек, к тому же – откуда он мог взять и положить оборудование?
– А может,  была еще одна сумка? C  деньгами!  И сосед вместе с ней вышел?
– Уже проверили. Сосед вышел из купе с маленьким портфельчиком. Более того, он дождался, пока Пельмень заберет все вещи, и вообще очень беспокоился: у Пельменя даже паспорт проверил. Нет, не он. Нормальный, порядочный человек. Просто денег у Цоя не было, да и были ли вообще? Может, мы идем по ложному следу?
– Но ведь все-таки был портфельчик?
– Илья! 30 миллионов баксов – это больше 50 кг бумаги! О чем ты говоришь? Какой портфельчик?
Афоня налил снова:
– В общем, поезжай, погляди там все на месте. И повежливее: без мордобоя, без криков. А то Пельмень уже интересовался, надо ли с собой бойцов брать. Никаких бойцов! Все тихо и мирно: приехали, посадили Цоя в машину и быстро назад, ко мне. Все! Никакой инициативы! Ясно?
– Ясно, Афанасий Михайлович.
– Ну, тогда поезжай. С Богом! Цоя ко мне прямиком! ЖИВОГО И ЗДОРОВОГО!
Глава 8 Свита

Сквозь шум волн  и дикую головную боль до меня дошли  резкие нетерпеливые удары в дверь.
– Саня, открой! Ты живой там?
Потом удары стихли, послышался визгливый женский голос:
– Вы чего тут хулиганите? Я вот сейчас милицию вызову! Ведь гляди – прямо ломится как к себе домой!
В ответ  послышался развязный и очень знакомый голос, в коем я узнал голос Пельменя:
– Да это друг наш там живет. Мы стучим, а он не открывает – вот мы и беспокоимся, как бы чего не вышло. Понятно, мамочка?
Дежурная смягчилась:
– Мамочка! Тоже мне сынок нашелся – репу-то отъел, ведь поперек шире!
– Есть грех, мамочка – люблю вкусно пожрать, а потом и на диванчик. Ну а уж если на диванчике кто лежит, (такая вот, например,  мамочка), то и от другого греха не удержусь!
Дежурная прыснула, и окончательно воцарился мир.
– Может быть, надо дверь запасным ключом открыть? – поинтересовался Пельмень.
– Нельзя, – оправдывалась дежурная, – может человек устал, спит, да может он вообще с вами говорить не хочет.
– Я же говорю, мамочка, это друг наш. Может он,   конечно,  устал, но  нас увидеть он будет безумно рад. Я вас уверяю!
– Да вы поймите – не положено! Меня за самоуправство, знаете,  как взгреют!
– Так ведь и не узнает никто! Нету ж никого вокруг: вы да мы.  А тут и делов то, чик – и Сезам открылся!
Я, преодолев совершенно жуткое головокружение и  тошноту, с трудом поднялся и еле добрел до входной двери.
– Сейчас! – просипел я с усилием.
– Вот видите, – обрадовалась дежурная, – ваш друг просто крепко спал.
– В любом случае, спасибо за хлопоты и участие в  судьбе нашего друга, - любезно проговорил Пельмень,  спроваживая дежурную восвояси…
«Ну, вот и приехали», – с какой-то угасающей грустью подумалось мне.
Я отворил дверь и увидел Пельменя, а с ним  Профессора.
«И Профессора прислали.  Может,  и бойцы на улице в машине сидят».
– Ну что, здорово, Саня! – холодно произнес Пельмень, достаточно бесцеремонно проходя мимо меня в гостиничный номер. Профессор вообще ничего не сказал, а только слегка мне кивнул.
– Собирайся, Санек!  Афоня ждет тебя, – равнодушно сказал Пельмень, плюхнувшись в старенькое кресло.
– Ты чего забухал-то? – наконец-то раскрыл рот и Профессор, – вроде раньше за тобой я этого не замечал.
– Забухаешь тут, – пробормотал я, заходя в ванну.
– Не запирайся там, а то упадешь ненароком! – крикнул мне в спину Пельмень.
Я похолодел.
Профессор, видимо увидел мое лицо, но истолковал мое состояние по-своему:
– Витя, сгоняй-ка в буфет: организуй нам подлечиться, да  и закусить немного.
Пельмень легко поднялся и мгновенно исчез.
– Давай, Саня, приводи себя в порядок, потом опохмелишься, да и поедем, а то время не ждет.
Я зашел в ванну и встал под ледяной душ. Весь задрог,  но ни тошнота, ни головная боль даже и не думали   проходить. Ужасно хотелось пить, и я стал хватать ртом водные струйки прямо из  душа. Наконец, меня натурально стало трясти от холода, и я с усилием заставил себя выключить душ  и потом вытереться. Кое-как одевшись, я  в полном бессилии присел на край ванны. Меня охватил такой страх, что я просто не мог подняться и, казалось,  прирос к холодной белой поверхности.
– Что, брат, штормит? – в приоткрывшуюся дверь просунулось небритое лицо Пельменя. – Я тут принес.
И он уже полностью возник в дверном проеме.
– Пошли, Саня, провожу, а то я вижу, у тебя ноги не идут.
Я только горестно вздохнул. Тут меня непреодолимо начало мутить, и я еле успел крикнуть Пельменю:
– Иди, я сейчас, мне плохо!
Меня бросило в мгновенный  жар, и я еле успел нагнуться к унитазу. Рвота хлынула с такой силой и в таком количестве, что это удивило даже меня самого. Под конец из меня пошла зеленая желчь: она выплескивалась  отвратительными сгустками, которые шлепались в унитаз как живые существа. Наконец остались только спазмы: во мне не осталось ничего – только усталость и болезненное облегчение.
Я поднялся  с колен, снова  умылся и вышел в комнату.
– Что, освободился? – пошутил Пельмень и предложил,  разливая водку по стаканам. – Подлечись, а то нам ехать  еще. По дороге особых остановок не будет.
Я с отвращением посмотрел на водку:
– Лучше я пивка, а то,  по-моему,  у меня диафрагма  не в ту сторону выгнулась.
– Ну и  загибай ее обратно, – посоветовал Профессор, указывая мне на бутылки с пивом.
А Пельмень, подхватив тему,  мечтательно произнес:
– Я бы сейчас тоже кого-нибудь бы загнул, а может быть, и не одну!
Профессор хмыкнул, всем своим видом говоря: у таких примитивных существ, как Пельмень, вместо мозгов сперма.
Пиво  успокоило мой изнуренный организм, и мне немного стало легче.
– Надо ехать, – тихонько сказал Профессор Пельменю. Тот едва кивнул.
– Ну что, оклемался? Тогда  едем?
– Едем, – обреченно согласился я.
Мрачные лица Пельменя и Профессора ясно показали мне, что я разоблачен, сундук мой открыт, деньги найдены, и ждет меня неминуемая гибель. Однако вся усталость, болезнь,  поездные побои, а также совершенно невыносимое похмелье  – все это привело к тому, что меня сразила дикая температура под 40 градусов, и я впал в забытье.  То есть до машины я дошел сам, и даже чувствовал себя более или менее сносно, но как только я примостился на заднем огромном диване,  то сознание немедленно покинуло меня. Я чувствовал только, что мы едем, иногда быстро, иногда медленно, иногда мы ненадолго  останавливались, иногда меня мучила невыносимая жажда, и тогда мои милостивые охранники поили меня какими-то соками, каждый раз другого вкуса.  Глаза мои,  казалось бы, слиплись, и я не мог их, как ни пытался,  открыть.
 Так  что как мы ехали, я не помнил абсолютно.

Глава 9 Дорога

– Как бы не помер, весь горит.
– Не дай Бог. А то нас Афоня на куски порвет. Короче, гони, Пельмень.
И Пельмень гнал. Сквозь тяжелый мутный сон я чувствовал, как машина летит сквозь ночь, и этот полет мне нравился, хотя меня подташнивало, но это,  скорее всего,  от высокой температуры. В какой-то момент я случайно вошел в сновидение и тут же увидел Петра что-то мне объясняющего, но я не смог понять ни слова, и вместо Петра увидел  Эльзу, смеющуюся, но при этом связанную и горящую на костре. Потом пропала и Эльза, и непрерывной вереницей пошли какие-то никогда не виденные мною люди, но все они при этом знали меня, раскланивались со мною и тоже что-то говорили. Но и тут я не мог понять ни слова.
– Литра два уже он сока выпил, а в туалет ни разу не сходил…– донеслось до меня.
– Боюсь я, что мы его не довезем.
– Слушай, он вчера в бреду непрерывно толковал про какое-то лекарство типа антибиотика.  Что оно очень помогает.
– Точно! Надо ему эту таблетку и дать! Где она у него?
– Вроде он толковал про джинсы.
– Тормозни-ка, Витя!
Джип  резко свернул на обочину.
– Посмотри у него в карманах!
Пельмень недолго пошарился в моих карманах и торжествующе воскликнул:
– Есть!
– Ну, все, порядок. Теперь надо эту таблеточку ему скормить!
Напарники склонились над  неподвижным телом.
– Слышь,  Илья Сергеич, у него судорога, кажись. Зубы сжал - не разжать!
– Попытайся, Витя, надо!
– Ножом, что ли разжимать? Я ж говорю - судорога у него!
– Плохо дело, возможно умрет. Ладно, давай мне таблетку. А то потеряешь. Будем заправляться, еще раз попытаемся ее скормить…
Я видел склоняющиеся надо мной отвратительные  незнакомые лица. Они льстиво уговаривали меня выпить лекарство. Однако я знал, что никакое это не лекарство, а яд. Один из них увещевал меня, в то время  как я знал, что следить-то надо за другим. Тот, второй, старался уйти из моего поля зрения и действовал исподтишка. Он внезапно сдавил мне челюсть и попытался открыть мне рот. В это же время первый, разговаривающий, быстрым  движением попытался впихнуть мне в рот капсулу. Но я был начеку. Все оставшиеся силы я бросил на это усилие: меня скрутила судорога, и от невероятной боли сознание мое потухло…
– Послушай, Витька! Кажется,  я заболеваю, всего меня ломает и морозит по-страшному!
– Илья Сергеевич, да у вас жар! Надо чего-нибудь выпить, я в смысле лекарства. Да тут в чистом поле разве что-нибудь сыщешь? Может ту капсулу, которую мы взяли у Цоя?
Профессор опустил руку в карман и достал мою заветную капсулу.
– Есть чем запить?
«Вот и пригодилась таблеточка, да и как быстро!»
– Есть сок, Илья Сергеевич!
Профессор забросил капсулу в рот, быстро проглотил ее и запил соком из тетрапака.
«А может соврала старуха? Хотя - увидим!»…
Я приоткрыл глаза. Машина стояла перед светофором.
– Приехали, – послышался чей-то хриплый голос.
– Еще через весь город переться:  Афоня сказал к нему ехать.
– Ладно, уже недалеко.
Машина  плавно тронулась. Теперь мы уже не летели, а потихоньку ползли в пробке. Шум большого злобного города ворвался даже сквозь закрытые стекла. Мы были дома…
– Здравствуй, здравствуй, дорогой!
Афоня подошел ко мне  и поздоровался, как принято в этой среде: то есть одновременно с рукопожатием приобнял меня.
– Да он весь горит?! Быстрее врача!
 Меня начало сильно тошнить, но без рвоты – поэтому и без облегчения. Сознание поплыло, и я провалился  в беспамятство.

Глава 10 Больница

Врач «Скорой» склонился над моим телом. Достал стетоскоп и стал спокойно слушать меня.
– Пульс еле прослушивается, температура – и так понятно. Ставим капельницу – и в больницу. Положение критическое. Так что прошу не противиться госпитализации.
– Да мы только за, – сказал Афоня.
– Вы нам поможете  его положить на носилки?
– Конечно, –  пообещал Афоня.
Меня осторожно переложили на тележку, принесенную санитарами,  и  покатили к машине. Врач  закатал мне рукав, потом быстро вонзил в вену толстую иглу и подсоединил ее к капельнице.
– Кто-нибудь поедет с ним? – спросил врач, – только у нас в машине места нет.
– Мои ребята поедут на своей машине, так что не беспокойтесь.
«Скорая» тихонько тронулась по белой песчаной дорожке Афониного особняка.  «Хаммер» Афони двинулся следом.
– Мужик того и гляди помрет, – услышал я голос врача.
«Никакой врачебной этики! Несут,  черт знает что!» – с возмущением подумал  я.
– Пульса практически нет, температура 40, а главное – лицо у него как у нежильца.
– Точно, Иван Константинович, – поддакнул шофер, – я тоже заметил. Уж тут метка смерти всегда ясно проступает. Сколько  мы с вами вместе ездим: насмотрелись.
– Давай-ка, врубай сирену, может, еще откачаем, – скомандовал Иван Константинович.
Я услышал заунывный  режущий звук сирены…
– Мужчина, возраст примерно 40 лет, температура больше 40 градусов, положение критическое…
Рация щелкнула и женским голосом, искаженным шумом эфира, грубо сообщила:
– В сороковую! Как поняли?
– Понял! В сороковую! – подтвердил шофер.
Машина резко повернула и помчалась по ночному городу…
Очнувшись, я долго не мог понять, где нахожусь: тусклые лампы освещали  длинный серый коридор. Рядом со мной возвышался штатив с капельницей. Было очень холодно, и я понял, что укрыт только простыней. Мне стало легче, и голова почти не болела. К тому же вся постель оказалась мокрой, видимо, я сильно пропотел, когда температура резко упала. Где-то вдали я увидел пост медсестры, но самой медсестры  не было.
«Подохнешь, и труп твой обнаружат только утром. А хотя, впрочем, какая разница? Если твой труп найдут ночью, то что? Что делать с трупом ночью? Куда-то везти, кому-то звонить, бежать, что-то делать? И все это ночью, обычно где-нибудь около четырех, когда невыносимо хочется спать, и голова мутная и тяжелая. Ну и вывод? Все просто: труп подождет, ему уже ничего не надо. А медсестре надо выспаться, чтобы на следующий день ставить больным уколы, выдавать таблетки, делать перевязки и так далее – некогда передохнуть! А труп поутру отдать родственникам. Теперь это их проблема».
Я скрючился под  простыней  как мог: к тому же сильно мешалась пластиковая трубка от капельницы. Спать было невозможно, я весь закоченел. Я посмотрел, много ли в склянке еще жидкости, и увидел, что она пуста. Тогда я  с трудом поднялся, отсоединил  трубку, и так с трубкой в руке  и иглой в вене, побрел  к ярко освещенному посту медсестры. Для чего я туда шел, я не знал, но при этом твердо был уверен, что мне просто необходимо туда дойти.
Так и есть – на посту никого не было, зато из открытой двери  смотрового кабинета раздавались женские  визги, смех, звенела посуда, и валил  сигаретный дым.
Я заглянул внутрь. Вечеринка уже  перешла в решающую стадию. Одна медсестра в распахнутом халате, под которым ничего не было, уже лежала на диване, и какой-то мужчина копошился на ней. Причем он был в пиджаке, но без штанов, и своим свисающим галстуком он ненароком  щекотил  медсестру, и та истерически смеялась. Другая же парочка пока еще просто обжималась, и было видно, что девушка еще не решила: отдаться ей сейчас или нет – потому что периодически она порывалась уйти, но  ее молодой  человек вцепился в нее намертво и никуда не отпускал.
– Придется тебе  ему сегодня дать, потому что просто так он  не отстанет. У него уже яйца вспухли!
На секунду вся компания  замерла. Потом я услышал возмущенные крики:
– Ты, мужик, вали отсюда!
– Больной,  вы почему  нарушаете распорядок?1
Я с ужасом понял, что сказал свою мысль вслух.
– Ребята, извините, у меня температура, я хотел просто попросить термометр.
После чего я поспешно (то есть кое-как) вернулся на свою теперь уже окончательно выстуженную лежанку. Светало, и надо было дотерпеть до утра всего пару часов.
Когда я проходил по коридору, то краем глаза заметил вывешенный на стену наскоро написанный некролог. Фамилии усопшего я не знал, да и мне было все равно. Единственное, что засело у меня в голове, было:
«  … скоропостижно скончался профессор…»

Глава 11 Адьё, Профессор!
 
– Ну как съездил, Илья?
– Афанасий Михайлович, видно я заразился тоже. Можно я поеду домой, отлежусь, а завтра уже к вам с докладом?
– Давай. Действительно, на тебе лица нет.
Мальцев встал и нетвердой походкой пошел к двери.
– Кто там есть? – крикнул Афоня, – отвезите Илью Сергеевича домой!
И сразу же кто-то бритый, худой и неприметный, весь в татуировках проворно бросился к Мальцеву, подхватил его под руку и осторожно повел по коридору вниз.
– Что за дела – все приехали еле живые! – пробурчал Афоня, а потом  спустился вниз и  пошел посмотреть, как в оранжерее высадили новый особенный куст роз.
Вечер был теплый, влажный, с обилием комаров, которые нещадно кусали Афоню, но особенно его любимую собаку, Феню, чрезвычайно смирную и откормленную  12-летнюю стаффордиху. Фене не хотелось гулять, но она  шла  рядом с хозяином из услужливости и чистой собачьей любви. Однако комары уже почти полностью облепили несчастную собаку, и наконец,  она, не выдержав истязания,  остановилась и стала смотреть на хозяина жалобным взглядом.
– Что, Феня, нагулялась уже?
Стаффордиха тихонько завиляла хвостом, явно указывая на то, что пора бы уже домой.
– Ты, может быть, Фенечка, уже и не прочь покушать? – подкалывал старушку Афоня.
Собака снова стала вилять хвостом, соглашаясь и с этим.
– Ладно, лентяйка, потопали домой. А то действительно сегодня от комаров нет житья.
Афоня  повернулся и не торопясь пошел назад, к дому. Однако мирное течение прогулки уже было нарушено. Никогда не дремлющее чувство опасности  заставило Афоню насторожиться. Что-то было не так. Афоня быстро осмотрелся и понял, что его встревожило: рядом с входной дверью стоял охранник, хотя все знали, что во время вечерней прогулки хозяина с  собакой  никто не имел права  находиться  в пределах видимости.
– Что там у тебя, Никита? – недовольно крикнул Афоня, одновременно внимательно смотря за движениями охранника.
– Афанасий Михайлович! Извините, что ...
– Короче говори! – прервал его Афоня, уже твердо зная, что пришли дурные вести.
Охранник молча протянул телефон:
– Афанасий Михайлович! – закричала трубка. – Тут у Ильи Сергеевича инфаркт, скорую вызвали, вот везут сейчас в сороковушку.
– Как  случилось?
– Мы уже доехали, Илья Сергеевич вышел из машины, а я развернулся и уже было поехал. Как вижу в зеркало, что Илья Сергеевич вдруг остановился, а потом упал на дорожку. Ну я бегом к нему: он весь синий, почти не дышит. Вызвал скорую, описал им, что и как. Те, спасибо им большое, приехали минут через 10, Илью Сергеевича загрузили, а я следом поехал.
– Правильно сделал. Позвони, как будут новости.
Трубка что-то буркнула в знак согласия и отключилась.
«Какая-то фантасмагория! – подумал Афоня. – Как некстати! Ладно, будем ждать новостей из «сороковушки»…
Хотя больница и круглосуточное заведение, но в 5 утра большинство обитателей спит. Я сидел в холле и смотрел в черный экран неработающего телевизора.
Спать – не спалось. Ходить -  совершенно не было сил. Я подошел к окну. Уже начало светать. Было очень тихо, и даже сквозь больничные стекла были слышны крики ворон.
Я стал потихоньку возвращаться в свою загубленную жизнь.
Кратковременная отсрочка смерти оказалась не очень милостивой: я стоял продрогший, в чужом заношенном халате у больничного окна и смотрел сквозь грязное стекло на воздушные пируэты ворон.
Но именно в больнице я еще имел право на существование. Это был мой круг жизни, пределы которого я не имел право переступать…
Только что больничный двор был пуст, и вот уже к приемному покою плавно и элегантно подкатила «Скорая».
«Еще кого-то привезли».
Вышли врачи, как-то не торопясь открыли задние дверцы, о чем-то посовещались и тихонько выкатили тележку с больным  на улицу. Однако не понеслись стремглав с тележкой вглубь приемного покоя, а так и оставили ее. Как будто бросили. Один из врачей зашел внутрь, а второй и  подошедший шофер достали сигареты и закурили. Совершенно ясно было, что смена их закончилась.
«Больной-то у них не застудится?» - подумалось мне, и я непроизвольно посмотрел на лежащее тело.
На тележке лежал Илья Сергеевич Мальцев, я это видел совершенно отчетливо. Лицо его даже в предрассветной мгле было безжизненно-серым. Тело вытянулось, так что из-под брюк показались щиколотки в черных носках. Пиджака и галстука не было, а  светлая сорочка была полностью расстегнута. На руке бесполезно блестели золотые швейцарские часы, и курящие посматривали на них с алчным и боязливым интересом.
Илья Сергеевич был мертв.
«…скоропостижно скончался Профессор…» - всплыла в моем мозгу строчка из больничного некролога.
Из приемного покоя вышел заспанный санитар и покатил тележку с телом Профессора внутрь. Шофер докурил сигарету, сел в «Скорую» и  уехал.
Врач постоял немного, потом весь съежился от утреннего холода и  быстро заскочил в приемный покой. Снова стало тихо, и я опять услышал крики ворон.
Я стоял у окна и ждал, когда за мной приедут. 

 
Глава 12 Выписка

Два черных джипа подъехали к приемному покою.  Первая машина еще не остановилась, как из нее ловко выскочил Пельмень и плавно и почтительно открыл заднюю дверь. В это же время из второго джипа стремительно вышли Пиастрик и Газик, причем Пиастрик сразу же прошел в приемный покой, а Газик занял позицию у входа.
Не торопясь, с сигаретой, по-воровски упрятанной в кулак, вышел Афоня, весь в черном, только блестела на черной водолазке золотая, особого плетения цепь.
Афоня сделал одну глубокую затяжку, потом резким движением, как будто ставя щелбан, бросил  недокуренную сигарету в урну, но промахнулся. Точнее попал, но сигарета, исхитрившись, ударилась об один край, потом о другой, а потом вывалилась на бетонный пандус.
Пельмень распахнул входную дверь, и  после того как Афоня  вошел в приемный покой, пошел следом.
Газик так и остался стоять у входа, а джипы одновременно отъехали, освобождая дорогу очередной «Скорой». Я заметил, как исказилось от злобы лицо водителя «Скорой», когда он увидел на пандусе посторонние машины, он даже начал было открывать окно, чтобы разразиться матерной тирадой, но джипы уже освободили дорогу, и тирада осталась невысказанной.
Сколько нужно времени, чтобы подняться на 2-й этаж? Полминуты или минута?
Я стоял и смотрел, как выгружают очередного больного, однако мне это было безразлично. Я весь превратился в один слушающий орган, я ловил звуки и вибрации, проникающие мне в спину. Я понял вдруг, как наполнен шумом и непрерывным движением мир для собаки. Я и сам стал как собака, предчувствующая и ожидающая неизбежную опасность.
Вот и послышались двойные шаги за спиной.
-По палатам, что ли, искать?- услышал я голос Пельменя.
-Вот он… Ну, здравствуй, Саня!
Я обернулся на Афонин голос.
-Вижу, что не рад! Ну, прости, что не дали поболеть, как следует! – Афоня по привычке балагурил, но взгляд его  и выражение лица никак не соответствовали шутливым словам,-  Про здоровье не спрашиваю, потому что по нынешним временам, кто жив, тот значит и здоров.
Как-то само собой мы пошли вниз. Меня немного шатало от слабости, и Афоня даже поддерживал меня под руку. Зато сознание мое стало полностью ясным и чистым. И в этой  прозрачной пустоте вертелась одна только навязчивая фраза:
«Сколь веревочке не виться…»
-Сюда,- не столько даже сказал, сколько перенаправил нас Пельмень.
Вместо того, чтобы выйти на улицу, мы свернули в подземный переход. Вдоль стен висели обшарпанные трубы разных диаметров. Кое-где  торчали обрывки проводов.
Кроме нас в переходе никого не было, и поэтому отчетливо и гулко слышно было цоканье туфель   моих сопровождающих и  свистящее шарканье моих больничных тапок.
-Здесь,- Пельмень свернул в еле заметный закуток и распахнул перед нами дверь с надписью «Морг».
-Василич! – крикнул Пельмень, озираясь и одновременно загораживая Афоню.
Со второго крика появился очень плотный мужчина непонятного возраста с чрезвычайно испитым лицом. Одновременно  распространился тошнотворный запах перегара. Однако этот  запах  здесь, в морге, был явлением      жизнеутверждающим  и казался  вполне естественным.
Василич не стал тратить силы на слова, а просто повернулся и пошел. Мы  в полном молчании двинулись за ним. Я  упер глаза в спину Афони, чтобы не смотреть по сторонам.
Спина Афони остановилась.
-Эх, Илья…
На разделочном столе лежал голый Профессор. Я привык видеть его в костюме и поэтому с удивлением  обнаружил две наколки на груди Ильи Сергеевича. С левой стороны профиль Ленина, а с правой – Сталина. Красный свежий след разреза разделял двух вождей.
Говорят, урки перед расстрелом рвали рубаху у себя на груди: на, мол, стреляй в вождей… Смешно и нелепо. Стреляли-то в затылок…
-Есть заключение патологоанатома?
- Вот. Арнольд копию оставил,- с трудом проговорил Василич и подал листок бумаги.
Афоня быстро просмотрел текст и спрятал бумагу в карман. Я успел лишь ухватить слово «обширный инфаркт».
 -Подготовь тут все,- негромко приказал Афоня.
Василич важно и одновременно подобострастно кивнул, а точнее после кивка еще и поклонился.
-Едем.
Мы пошли тем же путем обратно. И снова в полном молчании. Что будет дальше,  я даже и не пытался предугадать. Похоже, ничего хорошего меня не ждало…
Джип уже снова стоял на пандусе. Пельмень открыл заднюю дверь и буркнул в мою сторону:
-Залазь, чего ждешь?
-Так переодеться бы, я ж во всем больничном…- промямлил я.
-Уже все в машине лежит.
Я встал на хромированную подножку джипа, а потом уже  плюхнулся на обширный кожаный диван. Афоня сел рядом.
Глава 13 Чемодан
 
Машина тут же ускорилась,  а следом, в хвост, немедленно пристроился джип сопровождения.
Уже утро сбросило всю сонность, и стало деловым.  Образовались пробки, и  я словно бы услышал обычный городской шум, хотя в джипе было очень тихо, даже  не бубнило «Эхо Москвы»,  которое обыкновенно слушал  Афоня…
Джип остановился у моего подъезда.
- Тебя поди дома заждались?- равнодушно поинтересовался Пельмень.
-Они в Испании, никого нет.
-Еще лучше – криков меньше!
Это его последнее «криков меньше» меня вогнало в окончательную тоску.
Я вылез из машины и тут же уткнулся взглядом в свои вещи, стоящие перед дверью в подъезд.
Дорожный чемодан, довольно уже покоцанный в многочисленных поездках, большая сумка с многочисленным дополнительным оборудованием…
Немного поодаль стоял чемодан с 23 миллионами евро. Рядом с ним, как часовой на Красной площади, стоял Пиастрик. Сходство было абсолютным – так же навытяжку, и такие же стеклянные глаза.
-Вот ключи твои.
Я и не сразу заметил, что Пельмень протягивает мне связку ключей от квартиры.
-Чаем угостишь?- без улыбки спросил Афоня.
-Конечно, конечно, Афанасий Михайлович,- скороговоркой сказал я и открыл дверь подъезда.
Пельмень взял чемодан и сумку, а Пиастрик, поднатужась, поднял чемодан с деньгами.
-Мы с Саней поднимемся, а потом уже вы,- сказал Афоня и первым шагнул в подъезд.
-Афанасий Михайлович!- укоризненно крикнул Пельмень и бросил было сумки, чтобы остановить Афоню, но тот махнул рукой.
-Давай за ним, быстро!- сквозь зубы прошипел Пельмень, плечом придерживая дверь, чтобы не захлопнулась.
Я торопливо вошел в подъезд. Попав со света в тень, я не сразу увидел  Афоню,  спокойно ждущего меня у лифта.
Я вспомнил вдруг Куратора и подумал, вот сейчас войти бы в сновидение, да и уйти отсюда вовсе. Но войти в сновидение я не смог, да и не пытался. Напротив что-то тянуло меня испытать и прожить последние мгновения жизни не труся, не убегая и не прячась.
«Умереть с достоинством»,- впервые я не понял, а почувствовал и осознал смысл затасканных литераторами слов.
«Неужели, чтобы отторговать себе еще немного трусливой жизни, мне снова придется подличать и юлить?»
В результате я решил во всем признаться полностью и попросить только одного, чтобы убили не дома. Я не хотел, чтобы жена и сын после отпуска нашли в квартире разложившийся труп…
Я открыл дверь, и тут же малодушие снова захватило меня. Жалко стало так постыдно заканчивать жизнь. И не было никого рядом, чтобы меня поддержать. Даже Вайс отсутствовал: сам же я его перед отъездом  отвел к Диме, нашему дрессировщику.
Ах, как захотелось мне обнять мою собаку!  Огромную, квадратную, тихонько сопящую и поскуливающую от радости!
 Но Вайса не было. Лежала только прямо у порога его любимая игрушка – мяч для американского футбола, который мне привез из Цинцинати Гриша.
-Проходите в зал, Афанасий Михайлович!
Мне хотелось побыть одному, но Афоня сказал:
-Я лучше с тобой на кухне посижу.
Я стал готовить чай. А для этого надо много произвести бестолковых движений: надо налить свежей воды, найти особенные китайские чашки, помыть их, а потом протереть, потом надо определиться с сортом чая, подходящего для этого времени суток, а соответственно выбрать и заварной  чайничек, а потом, собственно,  к чаю надо что-нибудь подать…
-Ты знаешь, присядь-ка,- сказал вдруг Афоня,- не надо мне всей этой херни. Я  себе лучше заварю чифирку. Есть у тебя нормальный черный чай без примесей и железная кружка?
 Я  молча выложил на стол пачку «Ахмада» и большую эмалированную кружку, в которой мы когда-то  для маленького Борьки кипятили молоко…
-Сам-то как?- спросил Афоня, установив кружку с чаем на газ.
Я пожал плечами, точнее как-то втянулась голова в плечи, а горло что-то сначала просипело, а потом пискнуло.
-Сейчас мы чифирка с тобой,-  после долгого молчания пробормотал Афоня, отцеживая готовое зелье по пиалушкам,- будешь?
Я гукнул в ответ.  Чифир мне совершенно не понравился, и я спросил:
-Может, коньяку?
-Давай. По соточке. А то еще гора дел.
Я достал с полки початый «Реми Мартэн» и разлил его полностью в 2 пузатых коньячных бокала. Получилось грамм по 150.
В этот момент в незакрытую дверь осторожно вошел Пельмень с моими вещами, а за ним Пиастрик, волочивший  чемодан с деньгами.
-Не помешаем?- на всякий случай спросил Пельмень. И я в который раз поразился какому-то особенному собачьему чувству Пельменя – появляться именно тогда, когда хозяин посылает молчаливый сигнал.
-Туда, в зал заносите,- распорядился Афоня,- Пиастрик – вниз, а ты, Пельмень – подожди.
Я услышал, как вещи мягко утвердились  на толстом туркменском ковре, подаренном  дядей Арсением мне  на свадьбу, потом быстрые шаги Пиастрика и, наконец, тихий щелчок захлопнувшейся бронированной двери.
-Ну, давай,- Афоня покрутил коньяк в бокале, потом не торопясь и с удовольствием выпил.
Я же просто сделал 2 жадных глотка.
-Пойдем,- сказал Афоня, поднимаясь со стула.
Я немедленно поднялся и двинулся в зал, чувствуя себя приговоренным. Все чувства мои обострились, и я понял вдруг, что смертник, хоть и не видит выстрела, но в последнюю секунду всем  своим существом чувствует полет пули: как она появляется из ствола, как набирает скорость, как вращается и как завинчивается в затылок.
«И страшного здесь ничего нет»,- вдруг подумалось мне.
-Глянь, все ли на месте?
Я подошел к своим вещам. Открыл сумку, пошарился в ней немного, потом открыл молнию на своем дорожном чемодане. Шорты, рубашки, майки, большое махровое полотенце с картой Австралии, которое я купил рядом с отелем. Все лежало в том же виде, как я уложил перед трансфером в аэропорт. Теперь надо было открыть чемодан с деньгами.
«Ну, теперь уже все…»
Мне захотелось зажмуриться, но в этот момент я почувствовал, как Афоня внимательно, изучающе,  смотрит на меня, и поэтому оставил глаза открытыми.
Щелкнули поочередно два тугих замка. Я взялся за крышку, помедлил немного, а потом уже распахнул.
Денег в чемодане не было.
Лежало там мое дайверское оборудование, и все. Это был мой чемодан, а чемодан Петра с деньгами  бесследно исчез.
Я осторожно прикрыл крышку чемодана и, не глядя на Афоню сказал, выбрав конструкцию  с наименьшим количеством звуков:
-Порядок.
-Ладно,- подытожил Афоня,- отдыхай. Пару деньков отлежись, подлечись, а потом выходи…Ты здесь, Пельмень?
-Тут,- немедленно откликнулся вездесущий Пельмень, просовывая голову в приоткрытую дверь.
- Поехали, а то еще полно дел,- скомандовал Афоня, поднимаясь с кресла.
-Я только попью, Афанасий Михайлович,- попросил Пельмень и быстро пояснил,- Пиастрик там, в коридоре, я его специально тормознул…
-Ладно,- Афоня легонько хлопнул меня по плечу и молча вышел.
-Есть чего-нибудь попить?- спросил Пельмень своим обыкновенным развязным тоном.
Я развел руками:
-Только вода из крана.
Пельмень по-хозяйски порыскал в посудном шкафу, нашел себе кружку по вкусу, налил себе полную, выпил, жадно урча, и стал наливать следующую.
-Вы меня сегодня встречали как-то особо торжественно,- осторожно сказал я, пытаясь все-таки понять, что происходит.
-Это случайно,- возбужденно заговорил Пельмень,- так вышло. Попутно заскочили.
-Откуда ж можно попутно заскочить в 5 утра?
-Тут пока ты болел,  такой калейдоскоп завертелся, что все на ушах стоят,-  я увидел, что Пельменя прорвало:  напряжение последних бессонных ночей вылилось в виде потока слов,-  Мы же из порта… Короче, чтобы ты врубился. Вчера вечером поехали мы на стрелку с Шалвой, так все обострилось с ним, что думали кипеж начнется со стрельбой. Еле миром разошлись, Шалва был вне себя. Благо, Афоня держался спокойно – только поэтому обошлось без стрельбы. Но понятно было, что по-хорошему уже не решить. Только вернулись домой, снова по коням. Про наши тёрки узнали на самом верху, и Старик послал своего человека из Москвы, Додика Ереванского,  чтобы мирить Афоню с Шалвой.  Мы в порт. Шалвинские уже там. Чуть не поцапались с ними из-за парковки. Ну а Додик, Шалва и Афоня пошли в аэропортовский кабак. Просидели там часа полтора. Потом Додик улетел в Москву, а мы решили попутно тебя забрать.
-А с Шалвой-то что?
-Не нашего ума дело, Санёк,- сказал Пельмень и вздохнул,- наше дело маленькое: скажут воевать – будем воевать! Но пока вроде уладили… Ладно, я полетел.
Дверь защелкнулась, и я остался один.  Я с отвращением сбросил с себя больничную одежду и пошел в душ.
 «Как же так, - подумал я, - я ведь совершенно точно взял чемодан с деньгами. Но, получается, что произошла какая-то путаница».
Я довольно долго еще стоял под горячим душем, и мысли мои шли по кругу. Наконец, я заставил себя выключить воду и решил, что надо как-нибудь (как?) осторожненько связаться с Петром.

Глава 14 Собаки

«Криминальная хроника: В Москве застрелен  Петр Николаевич Караваев, ведущий специалист  ЦБ по ценным бумагам»…
Диктор читал текст с обычной для нынешнего ТВ чуть истерической интонацией.
Сомнений быть не могло: Петр убит. Но кто заказал? Если Афоня, то, возможно, скоро доберутся и до меня. Есть очень большая вероятность, что перед смертью  Афоня вырвал из Петра информацию обо мне.
Я начал размышлять.
Если бы сказали, что найден труп Караваева, то, наверное, его сначала похитили, потом пытали, а потом уже для сокрытия следов убили.
Однако же в новостях совершенно точно сообщили: застрелен. А «застрелен» и « обнаружено тело» – это совершенно разные вещи.
«Застрелен» – значит, человек жил, ходил на работу, ни о чем не подозревал, а в это время его пасли, составляли график его перемещений. Отрабатывали  пути отхода. То есть тихо и кропотливо работали и с объектом НЕ ОБЩАЛИСЬ.
А «найдено тело» – значит, скорее всего, человек был похищен, где-то в тайном месте подвергнут жестоким пыткам и только после получения нужных сведений – убит. А тело такого человека потом либо пропадает, либо оно нарочно подбрасывается на видное место, чтобы кому-то подать таким образом сигнал. А те,  кто надо – поймут…
Но Петр был застрелен, и таким образом, единственный человек, знающий, где мой чемодан с 23 миллионам и евро, исчез из этой жизни. А значит, исчезли и деньги.
Однако ж горечь от потери была значительно скрашена тем, что если бы деньги оказались со мной, то меня бы уже не было в живых.
«Плюс в том, что теперь об этой всей истории можно  смело забыть. А Афоня пусть теперь копает сколько угодно: единственный свидетель убит, а я от всего отрекусь! Жаль, что теперь нельзя будет поговорить с Петром, хотя… Как знать! Ведь он сновидящий, так что, возможно, мы еще увидимся.
А теперь… Что ж теперь? Надо жить жизнью обычного человека, коим я в действительности и являюсь».
Эти невеселые размышления в результате нагнали на меня такую тоску, что единственное, что мне пришло в голову – это напиться. Но пить было никак нельзя: смерть  Петра Караваева и мой внезапный запой могли быть очень однозначно истолкованы внимательными наблюдателями. Поэтому я не стал пить, а договорился с инструктором по дрессировке собак, Димой Головиным, что заеду к нему за Вайсом.
– Вот и хорошо, что забираешь Вайса– сказал  Дима, – а то мне надо ехать на выставку… Заодно проведем занятие по кусачке…
Когда вам говорят: «Не бойтесь, собака не кусается!» – не верьте!  Поверьте лучше мне, человеку, у которого всегда была собака. Кусается даже карликовый пинчер, да и при том весьма больно. Что уж говорить об огромных боевых псах, специально выведенных для того, чтобы кусаться!
Дима работает в системе ГУИН. Профессиональный дрессировщик служебных собак. Попутно он  подхалтуривает (в смысле денег, а не качества: собак он дрессирует просто прекрасно!) с любителями типа меня.
Сегодня день неурочный, и кроме меня  на дрессировку пришла только одна девушка с немецкой овчаркой, Альфой. У Альфы проблема, с которой Дима борется уже давно. Вот и сейчас он раз за разом заставляет Альфу кусать специальный рукав.
– …Подзывайте собаку, –  утомленно произносит Дима и заученно повторяет,  -  как махну рукой - команда «Фас!» и  собаку отпускаете…
Девушка понуро кивает. Альфа визгливо лает и рвется с поводка.
Дима машет рукой. Девушка изо всех сил и все равно еле слышно кричит:
– Фас!
Альфа бросается вперед и вцепляется Диме в левую руку, защищенную спецрукавом.
– Собаку подзываем! – громко говорит Дима.
– Альфа, ко мне! – кричит девушка.
Овчарка стремительно бежит к хозяйке.
– Ко мне подойдите, – говорит Дима, – Альфу там к столбу привяжите.
Девушка торопливо привязывает свою нерадивую ученицу к столбу  и бежит по рыхлым опилкам  к дрессировщику.
– Опять то же самое, – укоризненно произносит Дима, – схватила вроде нормально, более или менее прыгнула, но опять начинает жевать! Никак не могу отучить! Надо, чтобы схватила и держала. А она жует! Ладно, отдохните, а я пока позанимаюсь с Вайсом.
Утомленное выражение  исчезает с лица Димы – к Вайсу  он явно неравнодушен, да и есть за что.
– Фигурант не пришел. Так что со мной позанимаемся. Как махну рукой, команда Фас! И собаку отпускаете, – скороговоркой  говорит Дима и отходит метров на 15.
Изготовившись, он машет рукой. Вайс давно уже рвется в бой, оглашая   питомник своим звучным басом.
– Фас! – изо всех сил ору я, отпускаю поводок и бегу вслед за летящим  вперед Вайсом.
В несколько секунд Вайс преодолевает  расстояние  до дрессировщика и, совершив мощный огромный прыжок, впивается  Диме в рукав. Дима – очень крепкий, высокий молодой человек, но и он ощутимо покачнулся от полученного удара. Вайсс держит рукав мертвой хваткой, мотает своей квадратной головой из стороны в сторону и, уперевшись в землю всеми лапами, пятится назад. Дима изо всех сил тянет рукав к себе.  Слышно только злобное сдавленное  рычание Вайсса и истерический лай овчарки.
– Собаку подзываем! – тяжело дыша, командует Дима.
– Вайсс, ко мне! – кричу я.
Вайсс нехотя (и не сразу) выпускает изо рта рукав и  тихонечко трусит ко мне.
– Привязываем  собак, и оба ко мне!
Мы с девушкой бежим по опилкам к дрессировщику.
– Вот, – Дима вытирает обильный пот с лица, – как надо работать! Не жевать, а  хватать и держать! А прыжок какой! Благо я уперся, а то бы сшиб с ног!
Девушка стоит как оплеванная, мне ее немного жаль. Но тут ничего не поделаешь: мы сами выбираем себе собак.
После небольшого перерыва дрессировка продолжается, и собственно с тем же успехом: Альфа делает все те же ошибки, а потом Вайсс показывает свою хорошую (наследственную!) злобность и мощь. Гены – что вы хотите?...
После дрессировки я остаюсь на парочку минут, чтобы поболтать с Димой. У нас своего рода ритуал: Дима хвалит Вайсса, впрочем,  от всей души,  а мне приятно это слышать.
– Раскормил я  его, что ли? Сегодня когда он меня ударил, я чуть не свалился, благо уперся как следует! Такая силища!
– Да нет, вроде, - говорю я, осматривая Вайсса, - Мне наоборот показалось, что Вайсс немного похудел.
Дима с наслаждением закуривает:
– Притомила эта Альфа – не хочет работать как надо, и все!
– Зато у нее с послушанием все в порядке, – льстиво говорю я.
– Это точно, а вот с Вайсом надо еще послушанием позаниматься, а то он входит в раж и перестает реагировать на команды.  Это, кстати, очень опасно – вот бросится на кого-нибудь, ты ему: «Ко мне!», а он ноль внимания. Что будешь делать? Саня, запомни:  твоя собака– это оружие, причем не просто оружие, а настоящее, боевое и очень опасное. Когда такая собака работает по-настоящему – это упаси Господь!
– А ты видел воочию, как это происходит?
– Сам я своих собак ни на кого не спускал: я свои проблемы и так улажу. (Дима служит в Спецназе ГУИН).  А вот очевидцем пришлось быть. Мы ездили в Москву на выставку – смотр служебных собак. И там  от нас  был тоже американский бульдог, Брейк. Тогда еще  порода была совсем новая, особо никто ее рабочих качеств не знал. Стали всех собак травить на рукав. А там и немцы,  и ротвейлеры, кавказы тоже были. Дошло дело до Брейка. Вышел новый фигурант (какой-то солдат-срочник из внутренних войск), кто его сюда привел, как его допустили – неизвестно. Короче, надел он рукав,  приготовился. Света (ну ты ее знаешь) командует Брейку: Фас! Все как обычно, кроме одного: мы все сразу же увидели, что солдат собак боится! Кто его в фигуранты определил – неизвестно! А собаки, как тебе известно, чувствуют это в тысячу раз лучше. Поэтому Брейк, не будь дураком, решил этого солдата проучить: он показал, что вцепляется в рукав, но в последнее мгновение поднырнул под руку и вцепился в бедро, точнее он ударил в бедро, потому что Света, почуяв неладное,  немедленно закричала: Фу! Брейк, ко мне! И Брейк сразу же вернулся назад. Все произошло мгновенно – вот Брейк уже сидит рядом со Светой, как ни  в чем не бывало, смотрим, фигурант заваливается, а из ноги у него столб крови высотой наверное в метр. Мы бегом к нему, благо люди опытные. Заткнули  артерию, врачи из санчасти тоже рядом были, так что обошлось. Я потом этого парня видел – бегал,  как ни в чем не бывало. Я к чему:  Брейк – идеально отдрессированная служебная собака, работает в нашей системе (ты знаешь, как Света дрессирует – у нее муж на цырлах бегает, тоже все по команде исполняет!), заметь он даже фигуранта не укусил, и цели кусать у него не было. Он просто захотел его поучить, а  поэтому обманул и  клыками  ударил в бедро. Потом он немедленно выполнил команду: ко мне. Так что он не нарушил ни одного правила. А то, что не вцепился в рукав, так это фигурант виноват, плохо сработал. А теперь представь, что это происходит где-нибудь на пустыре. Артериальное кровотечение – это страшное дело! Давление огромное – и кровь бьет фонтаном. Малейшее промедление – и перед тобой труп.
– Да, но там просто все совпало, – возразил я.
– К твоему сведению, Брейк знал точно, куда бить. У них, не у всех американцев, только у некоторых (твой Вайс, кстати, из их числа), есть одна особенность: подныривать и вцепляться во внутреннюю часть бедра. Туда, где  идет артерия.
– Так это он специально перегрыз артерию?
– Да. Он разрубил артерию, причем сделал это нарочно. Поэтому, Саня, появись ко мне на послушание. А с кусачкой у Вайса все в порядке.
Мы помолчали, а потом я спросил:
– А в чем проблема у Альфы, ведь все говорят, что немцы (немецкие овчарки) самые лучшие служебные собаки?
- Порода выродилась: чересчур много расплодили в свое время. Так что сейчас нормального щенка найти очень сложно. И вся причина!
На этом занятие закончилось. Вайс  запрыгнул на заднее сиденье, и мы поехали домой.

Глава 15 Драка на пустыре

Домой я решил пройти через пустырь, чтобы Вайс перед сном еще немножечко погулял. Но едва мы вступили на безлюдную, косо постриженную лужайку (кто-то кое-как срубил лопухи и крапиву косой, да так и бросил все на полпути, так что треть поля так и осталась заросшей), как услышали  злобное рычание, а потом полотняный звук ломаемых лопухов. На нас мчалась крепко сбитая крупная собака с треугольными обрезками ушей. «Стаффорд? Чересчур уж крупный».
– Держи собаку! – крикнул я в пустоту, но никого позади собаки не увидел.
Однако ж драка была неизбежной, и я отстегнул Вайса.
Те, кто не видел, как дерутся боевые псы, тот не знает настоящей собачьей жизни.
Самое ужасное, что все происходит, как  правило, в молчании. Особенно сближение.
Чужой пес мчался не для знакомства – на морде его была написана злоба и решимость. Вайс спокойно стоял на месте, наблюдая за быстро приближающимся соперником.
Пес подбежал на расстояние прыжка и бросился на Вайса, целясь  ему в горло. Однако, к его несчастью, он не знал, с кем связался. Вайс мгновенно уклонился, затем мощным ударом сбил агрессора с ног. Раздался ужасный Вайсовский рык, я увидел короткую борьбу (не более нескольких секунд). Потом я, опомнившись, крикнул:
– Вайс! Фу!
Вайс прекратил драку немедленно и отбежал ко мне. Вся  морда,  грудь и даже лапы Вайса  были в крови. Однако он  вроде бы подбежал бодро. Я быстро прицепил его на поводок. Чужой пес остался на месте. Он уже поднялся с земли и стоял ощетинившись. Но как-то неподвижно, казалось, что он прирос к месту. Приглядевшись, я заметил, что  он стоит в огромной луже крови, которая прибывала очень быстро. Вайс спокойно смотрел на своего поверженного (теперь я уже не сомневался в этом) соперника. Пес стоял твердо, готовый драться дальше, но схватка уже была закончена. Силы стали покидать его, он покачнулся, лег в собственную кровь, а потом завалился набок.
Правая задняя нога его была вся в крови.
«Удар в заднюю ногу, перегрызание артерии», вспомнил я пророческие Димины слова.
Пес, как смертельно раненный гладиатор, смотрел на нас, словно ожидая решения своей участи. Силы явно покидали его, глаза затуманились. Лапы стали подрагивать – он умирал.
– Джек! Где ты? – раздался чей-то голос.
– Здесь он! – крикнул я.
– Что такое! – могучий мужчина, явно выходец с Кавказа, поспешно приблизился к поверженной собаке, – Джек, что с тобой? Слышь, ты... Что тут произошло?
– Твоя собака бросилась на мою,  и они подрались, – спокойно ответил я.
– Кто подрался? – истерически завопил кавказец. – Это драка называется? Это убийство называется!
И немедленно стал куда-то звонить. По разговору я понял, что это грузин.
Судя по всему, наши южные друзья готовили силовую акцию. Разговаривать было бесполезно.
Я набрал  прямой номер Афони, который можно было использовать только экстренно.
– Говори, Саня.
– Афанасий Михайлович, тут такое дело. Моя собака подралась с другой. И теперь вот  какие-то разборки намечаются.
– Что за люди?
– Тот, что здесь, по разговору грузин.
Афоня немного помолчал:
– Где ты?
– На пустыре, рядом  с домом.
– Минут через десять  мои ребята подъедут. Пока в разговоры не встревай. Если их бригада подъедет быстрее – пусть дождутся наших.
Грузин молча слушал мой разговор. По виду он был борцом: такая особенная сутуловатость и приплюснутые уши. Впрочем, кавказцы все занимаются борьбой.
Какой-то джип промчался невдалеке, но развернулся в другую сторону.  И тут же другой джип  выскочил на поле и остановился рядом со мной. Из черного Лендкрузера вышел Горбыль (Юра Горбовский, известный  боец  по карате киокушинкай) . Я вздохнул с облегчением.
– Что тут у вас,  Александр Сергеевич? – вполголоса с любопытством спросил Горбыль, разглядывая  уже издохшего  Джека.
– Сам видишь, Юра.
– А Вайс?
– Да вроде бы ничего.
Черный БМВ Х5 наконец-то нашел дорогу на поле. Из него не торопясь вылезли двое,  одетых во все черное кавказцев.
– С кем говорить? – спросил хмуро один из них.
– Можешь со мной поговорить, – дружелюбно ответил Горбыль, делая навстречу несколько шагов.
– А ты кто есть?
– Я думаю, дорогой, тебе как гостю надо первому представиться.
– Мы от Шалвы. Слышал? Теперь ты говори – от кого ты.
– А мы от Афони, – с достоинством произнес Горбыль.
– Хорошо, – сказал хмурый грузин, – тогда  мы сами вас найдем.
Он что-то сказал своим собратьям по-грузински, и те быстро вынесли из машины большой черный  пластиковый мешок и осторожно переложили  в него окровавленное тело Джека. После чего, поднатужившись, загрузили труп в машину и уехали.
– Будет разбор, я такие вещи всегда чувствую, – пробормотал Горбыль и протянул мне на прощание руку. – Надеюсь,  домой доберетесь без приключений.
– Я тоже на это надеюсь, – ответил я .

Глава 16 Разборки


Ресторан «Тбилиси» и при Советской власти имел дурную репутацию. Район Вторчермет считался да и являлся неблагополучным: публика здесь была  живущая по законам таежного поселка. Здесь же недалеко расположен мясокомбинат, где местные жители трудятся и оттуда же воруют мясопродукты…
  Мы сидим в отдельном уютном кабинете за очень плотно накрытым столом. Многочисленные грузинские закуски  перемежаются не менее многочисленными рядами бутылок  с грузинским вином (говорят, что настоящим) и грузинской же минералкой. Нас четверо: Шалва и его племянник (тот, что гулял с собакой), а  также Афоня и я. Мы с племянником тут вроде мебели, сидим и помалкиваем. Разговаривают только старшие.
Шалва: Афоня, дорогой. Вот снова нам с тобой приходится встречаться и решать все тот же вопрос.  Ты просто подумай – это не твой бизнес, зачем тебе эти акции. Я тебе предлагаю хороший вариант: я покупаю  твои 40% по очень высокой цене. Всем хорошо – ты получаешь деньги сразу и сбрасываешь с себя головную боль. А я могу нормально развивать производство, зная, что это теперь полностью мое предприятие.
Афоня: Ты прав, Шалва. Всем хорошо.
Ш.:(обрадованно) Ну вот видишь!
А.: Подожди,  Шалва, я не закончил свою мысль. Всем хорошо. Но с чего ты решил, что я собираюсь продавать свой пакет акций? Я никому этого не поручал.  Мы с тобой на днях встречались, Додик приезжал. И мне кажется, что прояснили вопрос, но у тебя опять какие-то неясности. Поэтому чтобы полностью разъяснить ситуацию, могу тебе сообщить, уважаемый Шалва,  что у меня появились совсем другие планы. И акции я продавать тебе не буду. 
Ш.: Хорошо, Афоня, я понял тебя. У меня еще один маленький вопрос: из-за твоего человека погибла моя любимая собака. Мы тогда вопрос отложили, не хотели обострять наши дружеские отношения. Но сейчас я хотел бы, чтобы  была восстановлена справедливость.
А.: А в чем справедливость? То, что твоя собака набросилась первой, но получила нежданный отпор? То, что все мы смертные существа? Опомнись, Шалва, ведь ты же  всегда  жил по закону, а не по беспределу!
Ш.: Хорошо. Я понял тебя. Будь здоров, Афоня!
С этими словами Шалва неторопливо  поднялся, что-то тихо сказал по-грузински подбежавшему официанту и пошел к выходу. Племянник поспешил следом. А мы с Афоней остались.
– Да, – после длительного молчания промолвил Афоня, – заварил ты кашу, Санек!
– Афанасий Михайлович, – горячо стал оправдываться я, – честное слово, я бы поклялся, но клясться мне по вере нельзя, эта собака первая на нас набросилась. Моя только защищалась!
– Понимаешь, Санек, просто все совпало. Все одновременно совпало. Так редко бывает, но когда так происходить: значит уже все. Полный ****ец! А нынче совпало все, что могло совпасть! Ты вообще  саму эту тему знаешь?
– Не очень, Афанасий Михайлович.
– Весь сыр-бор из-за мясокомбината. Мы всегда его контролировали вместе с Гришей: у каждого по 40%. И проблем не было. Но после убийства Гриши как-то я этот вопрос упустил. Думал его Танька спокойно будет стричь свою доляшку и не рыпаться. Но внезапно мне сообщают, что Танька свою долю продает. Но не всю, а 20%. Я ей говорю: Танька, не будь дурой, зачем тебе живые деньги, забыла 98-й год? А она:  мне, мол, с моей  доляшки не хватает, а мне детей воспитывать, да и сама я женщина молодая. Я ей: Ну,  хотя бы скажи, кому продаешь и за какую цену. А она опять в позу: за сколько продала – все мое. Я только плюнул. Потом мне доносят, что кто-то скупает акции подчистую мелких акционеров. Тут уж я забеспокоился, но поздно. Вчера мне сообщили, что Танька втихаря продала свои оставшиеся 20 %. Вопрос был только в одном – кто против меня работает. Начали  прояснять: так и есть – Шалва. Кстати, ты тоже   однажды ему дорожку перешел.
– Как?
– А не вы ли с Гришей в свое время обыграли его нынче покойного брата, Георгия??
– Не может быть!
– Точно. Вы тогда обули Георгия. Георгий проиграл чужие деньги, за это и лег  на два метра вниз. А Шалва потом  по долгам Георгия расплачивался. Гришу он в конце концов вычислил и достал. А тебя так и не смог. Не там искал. Вы тогда ловко ему подставили этих ташкентских корейцев. Поэтому он  и искал в Ташкенте. Узнай он сейчас, что ты не только его собаку убил, но и его брата в могилу свел – твоя жизнь бы закончилась уже сегодня вечером.
Я почувствовал, что у меня  судорогой свело челюсти. Я быстро налил себе полный фужер коньяку и, с трудом разжав зубы, выпил до дна. Афоня  с усмешкой посмотрел на меня.
– Но дело, конечно, не в старых счетах. Это все лирика. Шалве  стал нужен мой мясокомбинат. У него открылся грандиозный канал по поставке,  практически беспошлинно, бразильской дешевой говядины.  Поэтому ему срочно понадобился мясокомбинат. В Москве ему обломилось, а у нас – пошло дело! Так что к сегодняшнему дню у него уже почти 50% акций. Фактически комбинат его. И то, что он предложил мне уступить ему мою долю – это, в общем-то,  шаг разумный. Меньше 50% акций - и ты уже не хозяин предприятия.
– Так может продать эти 40%,  и все дела?
– Если тебе скажут – продай мне свою собаку, я тебе за нее очень хорошие деньги дам, что ты на это скажешь?
– Да нет, конечно, это ведь мой лучший друг.
– То есть ты понял? Акции мясокомбината мне, конечно, не друзья, просто я не привык делать что-то, чего я не хочу. Вот пришел Шалва, и вынь и положь ему акции мясокомбината. Они ему, видите ли, срочно нужны! А я здесь причем? Точно так же и с его собакой:  вышло не по его! Видно, она раньше всех рвала, а теперь и ее черед пришел. Вот у Шалвы и сдали нервы.
– И что дальше?
– А дальше – Шалва не привык, чтобы ему перечили.
Я вопросительно посмотрел На Афоню.
– Дальше?  Посмотрим, – тихо сказал Афоня…

Глава 17  Отвечай!

Шалва в крайне озлобленном состоянии сел в свой джип и стал обдумывать ситуацию. Афоня уперся – это ясно. И уперся-то не по делу. А самое главное, до Старика слухи дошли, что здесь тёрки начались. И теперь, после клятвенных обещаний Додику, что войны не будет, войны и не должно быть. «Что делать теперь? – думал Шалва и ничего не придумал, - Ладно. Подождем пока».
Тут вспомнился погибший пес. «Разберусь  с этим Цоем, - пообещал себе  Шалва, - но сначала с Афоней».
И как-то особенно точно вспомнился тот давний страшный день, когда пришло известие о гибели брата…
– Шалва! Горе пришло к тебе в дом! Георгий!
– Что с ним?
Каха молча протянул Шалве записку:
«Дорогой мой старший брат! Прости меня! Я знаю – я всех подвел (зачеркнуто) подставил. Наверно ты уже знаешь, я проиграл все деньги за икру. Так вышло – развели меня местные каталы. Подставили лоха, я его обыграл, а потом меня вчистую раздели. Не знаю уж как. Но все было продумано до мелочей. Я как в тумане был: шла карта, но как ставки выросли и карта ушла. Все деньги – лимон! – все проиграл! Ничего не осталось. Мелочь своим ребятам отдал, чтобы могли доехать до дома. Прости меня, Шалва, если сможешь. У меня к тебе только одна просьба- не бросай мою семью – помоги им. Больше им не на кого положиться! Ведь мы одни на белом свете: ты да я! Прощай,  брат! Мне очень жаль, что я тебе принес только горе!»
– Где он?!
– Наши люди поехали за ним в Свердловск. Там он в морге 40-й больницы.
– Как это произошло?
– Георгий застрелился из пистолета.
– А не убийство?
– Нет, Шалва. Георгий проигрался в карты. Местные каталы обыграли его. Говорят,  играли по-честному - впрочем, будет еще разбор. Георгий рассчитался. Отдал всю выручку от икры. А в своем номере застрелился. Это (Каха показал на записку) он оставил на столе. В номере чисто, следов борьбы не было. Записка написана ровным нормальным почерком. На теле следов насилия тоже не обнаружено. Так  что...
– Спасибо, Каха, дай мне побыть одному.
Каха слегка поклонился и вышел.
«Бедный Георгий! Первое дело. И делать-то ничего не надо было. Просто сдать груз и принять деньги. Все! Только взять и привезти их домой! И больше ничего! Сволочи – обыграли мальчика! Ладно–  придет время, найду виновных и посчитаюсь  с ними.»
– Каха!
Каха сразу же вошел.
– Кто играл? Я знаю?
- Говорят, Гриша Григорьев. Но  слышал я, что играли один на один и честно.
– Меня это не волнует - узнай точно: кто обыграл моего брата! Точно узнай!
Каха молча кивнул.
– Иди, Каха. Я надеюсь на тебя. А я займусь похоронными делами!
– Шалва, там Вася Бешеный…
Шалва поморщился:
– Пусть зайдет.
В дверь вощел Василий Кононов, по кличке Вася Бешеный, мощный, с довольно большим животом, молодой человек, уже в те времена уважаемый человек во Владивостоке.
– Здравствуй, Шалва, дорогой! Зашел поддержать тебя в трудную минуту. Да-а, горе, горе в твоей семье. Прими мои самые глубокие соболезнования!
– Спасибо, Вася!
– Шалва, дорогой. Я понимаю, что немного не к месту. И все-таки: твой брат Георгий остался должен.  Икру он ведь взял под будущие прибыли, и прибыль всю эту банально проиграл в карты. Извини, конечно, но я в курсе этой истории. И в результате он много должен людям. Надо как-то вопрос решить, как ты думаешь?
– Вася, не волнуйся, я за долги отвечу.
– Ну,  вот и хорошо, Шалва. Я рад, что ты меня понял. Еще раз прими мои глубочайшие соболезнования!
– Спасибо, дорогой.
– Когда, примерно, мы завершим наш вопрос?
– Через 2 недели.
– Это очень долго, Шалва, меня люди торопят!
– 10 дней.
– 3 дня, Шалва.
– Это невозможно, Вася, дай хотя бы неделю.
– 5 дней, Шалва,  и ни днем позже. Дальше буду уже не я решать.
– Хорошо, Вася, я согласен.
– Ну вот, видишь–  всегда можно договориться! Смотри только – без фокусов. Я этого не люблю.
– Ты меня знаешь, Вася. Я слово всегда держу.
Бешеный поднялся и, не прощаясь, ушел. А Шалва остался в тягостных раздумьях – где быстро взять миллион? Время, отведенное ворами для погашения долга, пошло…
Тогда Шалва нашел деньги в 5 дней и расплатился со всеми. А потом, пришло время, и Гриша получил свое.
«Так что – подождем!» - решил Шалва.
.

Глава 18 Сновидение. Петр

– Не могу понять, куда делись деньги? Ведь я сам лично проверял их в твоей московской квартире!
– Как только ты открыл дверь, ты сразу же вошел в сновидение. Я показал тебе чемодан с деньгами. Ты стал их считать по пачкам. А после этого ты спросил:
– Петр, но как я повезу такую кучу денег в самом обыкновенном поезде? Я даже в туалет не смогу выйти, потому что мое тело не сможет ни на секунду отойти от этого ящика. Я просто в него вцеплюсь и не смогу отцепиться. Никакая сила не сможет меня оторвать от этих Монте- Кристовых сокровищ!
– Понимаю! Ах, как понимаю тебя, Александр! Но! Дело в том, что ты денег домой не повезешь.
– Как?!
– Очень просто. Деньги я тебе привез специально – чтобы тебе их показать. Чтобы ты понял, что тебя не кинули. Что все мои байки про кураторство не просто прикрытие для мошенничества. Кинуть тебя я мог  в тот же день, когда ты мне привез векселя: взял бы их – и ищи свищи меня в матушке Москве. Ведь ты даже фамилии моей не знаешь. Впрочем, теперь уже знаешь…  Но–  я  твой куратор. Я должен тебя подготовить к твоей деятельности, и в том числе я должен отдать тебе эти деньги: наверху решили, что эти деньги принадлежат тебе. Я не знаю почему. И ты об этом не сильно думай. Просто эти деньги принадлежат тебе по праву. Впрочем, возможно они принадлежат не тебе, а твоему сыну. Может быть, он и есть главный получатель этого добра. Понимаешь?
– С трудом. Так где же деньги?
– Деньги я перевел  на твой счет в Bank de  Luxemburg. Номер счета  ты получишь в виде смс.
– То есть я перевозил не деньги, а свой собственный акваланг?
– Да. И это спасло тебе жизнь. Если бы Афоня нашел в твоем ящике деньги, то ты бы уже умер в страшных мучениях. А так, ты снял с себя все подозрения.
– Я же совершенно точно помню, как считал деньги, как сам закрыл чемодан, как быстро пошел вниз, нанял такси и поехал на Казанский вокзал. Деньги лежали в чемодане. Я с них глаз не спускал!
– Ты был в сновидении. Ты никак не можешь понять. В реальности я тебе сказал: «Саша, деньги я тебе отправлю на специально открытый счет. Поезжай спокойно  домой. По дороге на тебя нападут подставные люди. Тебя снимут с поезда. Заметут в ментовку, откроют дело». Ты спросил: «А для чего?» А я тебе ответил: «Мне нужно, чтобы Афоня залез в твой чемодан и окончательно убедился, что ты невиновен. Понимаешь, Саша, на тебя указывает чересчур много улик». Ты, не особо удивляясь, кивнул, подхватил свой чемодан с эквипментом  и пошел вниз. Когда ты сел в такси, ты вышел из сновидения  и уже был твердо уверен, что везешь деньги.
– Поразительно.
– Ничего поразительного. Я сразу же стал готовить обманный вариант: иначе бы тебя немедленно разоблачили. Неужели ты сам был уверен, что смог бы довезти чемодан с деньгами на самом обыкновенном поезде, без охраны, без подстраховки? Отвечаю тебе – это невозможно. Единственный вариант – это получить эти деньги на счет. Тихо, аккуратно, без перетаскивания миллионов по всей стране. Только так! Но мне надо было, чтобы ты был уверен, что везешь эти деньги вживую, чтобы ты боялся, трясся и совершал ошибки. Что ты и благополучно сделал. Ты позволил себя втянуть в скандал, хотя  сразу же почувствовал, что тебя разводят. И тем не менее тебя понесло. Ты не просто ввяз в драку, но  и умудрился еще  связаться с этой непотребной особой. Тебя сняли с поезда,  на тебя почти завели уголовное дело, но самое главное – тебя разъединили с твоим чемоданом. Более того, ты поручил встретить свои вещи врагам. Ты, как ребенок надеялся, что в твоих вещах не будут рыться! Анекдот! Первым же делом ты должен был подумать о том, что твой ящик непременно вскроют.
И немедленно найдут твои миллионы. И все. Все самые лучшие операции проваливаются из-за мелочей. Легко взять деньги, но невероятно трудно их сберечь. Мало кому это удается. Потому что почти никто досконально не разрабатывает планы отхода. А это самое главное и есть. Правильно выйти из комбинации. Выиграть и не позволить себя обворовать при отходе.
Зато благодаря твоим ошибкам ты позволил своим врагам полностью проверить тебя. И,  я надеюсь, они перестанут тебя подозревать. Вся история очень правдоподобна, потому что ты сам не знал, что ты везешь. Если бы ты не был сновидящим, ты не смог бы разыграть всю эту партию.
– Так все-таки  я действовал  по плану?
– Точно. Все это время ты строго следовал нашим с тобой договоренностям. Но эти договоренности были в сновидении. Поэтому в реальной жизни ты о них не знал…
Наверно, тебе хочется понять, что происходит, в чем твоя роль. Скорее всего тебе страшно, ты чувствуешь, что являешься каким-то орудием в чьих-то руках.
– Вообще-то, да. Но  я не мог это чувство сформулировать.
- У тебя просто нет точно сформатированной картины мира. Это нормально. Абсолютное большинство людей на Земле  даже не может сформулировать этот вопрос, не говоря уже обо всем остальном. Поэтому то, что у тебя возникли вопросы, уже хорошо. Значит,  ты продвигаешься, и можешь получить от меня новое знание.
– Итак,  я допущен в разряд Избранных?
– Нет. Ты являешься Избранным по рождению. Я тебе уже говорил об этом. Вообще человеческая особенность – всему давать пышные имена – очень затуманивает истинный смысл вещей.
 Если быть совсем точным, то ты Проводник. Но не в том смысле, что ты показываешь дорогу или что-то сопровождаешь, а в самом прямом, ты – проводник. Если хочешь:  ты кусок проволоки, по которой течет электричество. Понятно?
Через тебя идет энергия снизу, от людей –  вверх.
– А кто там наверху?
- Иерархия очень простая: над тобой Посвященные (и ты к ним присоединяешься, потому что я тебе открываю правило), над ними Маги древности, и над всеми – Великий маг.
– И все? Чересчур просто.
- По структуре просто. А зачем усложнять? Самая лучшая схема – простая.  Чем проще, тем надежнее
– Ну,  хорошо. А в чем смысл всего этого?
- Начну издалека. Саму схему придумал Великий Маг. Сразу оговорюсь – это был человек. Имени его никто не произносит, это не положено, имена есть только у обычных  людей. Он сформулировал суть бессмертия: это переход в состояние постоянного сновидения. Ты все это читал у Кастанеды. Единственное, что Кастанеда не объяснил, за счет чего возможно поддерживать это состояние. Просто ему правило открыли, но не до конца.
– То есть, если я правильно понял: существуют некие бессмертные, возглавляемые Великим Магом, которые живут в своем особом пространстве, именуемом постоянным сновидением?
– Правильно. Но чтобы находиться в состоянии постоянного сновидения,   нужна энергия, причем энергия специфическая, то есть обычным  ядерным реактором тут не обойтись. Нужна энергия человеческих существ, потому что бессмертные сами раньше были людьми. Эта энергия освобождается, когда человек умирает. В этот момент его энергия (люди говорят – душа) уходит из тела. Когда ты сможешь видеть этот процесс, ты обнаружишь, что эта энергия похожа на небольшие светящиеся шары, плавающие на расстоянии примерно трех метров от земли. Их очень много, но они не соединяются, а плавают разрозненно.
Вот на этой стадии нужны Избранные. Когда они входят в сновидение, их организм самостоятельно настраивается на поиск энергетических шаров (сам сновидящий даже об этом не подозревает), захватывает их и прокачивает энергию через себя наверх. Энергия,  трансформированная сновидящим, поступает в пространство постоянного сновидения и  позволяет этому пространству  находиться в стабильном состоянии.
Дело в том, что пространство постоянного сновидения очень нестабильно и стремится к распаду на отдельные энергетические шары, поэтому для поддержания равновесного состояния нужен огромный приход новой энергии.
– От умерших людей.
– Да. Желательно, от внезапно умерших людей, а еще лучше – умерших насильственной смертью. И Избранные занимаются тем, что трансформируют и перекачивают энергию умерших людей. Для того, чтобы  Бессмертные могли существовать вечно. И ты призван выполнять именно эту задачу: собирать и перекачивать энергию.
– Не очень весело.
– Не очень. Но ты уже посвящен и обратной дороги у тебя нет. Точнее – есть. Ты можешь взбунтоваться и в сновидении попытаться заблокировать прокачку энергии через себя. Единственно, чего ты добьешься – это только того, что твоя земная жизнь прекратится немедленно. А другие Избранные будут перекачивать энергию для Бессмертных. Процесс не прекращается никогда.
– А в чем все-таки Избранность?
– Ты очень любишь слова. Избранность для тебя что-то типа посвящения в Рыцари.  Ты не можешь понять, что избранность – это просто особенность организма и не более того. Но! Конечно, ты получаешь огромное преимущество перед обычными людьми. Ведь ты понимаешь бессмысленность их существования. Ты знаешь, что они живут исключительно для того, чтобы умереть и отдать свою энергию на поддержку Аквариума для Бессмертных.
Но ты это знаешь, а они – нет. Чувствуешь разницу?
-И все-таки – прокачивание энергии – понятно. Но при чем здесь деньги? И вообще, ведь все люди умирают обязательно…
-Люди, умирающие насильственной смертью, в том числе и самоубийцы,  выбрасывают огромный сгусток энергии. Люди, умирающие естественной смертью, отдают маленький всплеск: они уже все истратили во время жизни. Так что Избранные неосознанно стремятся быть там, где плавают большие сгустки…
-То есть там, где убивают.
-Да. Ты ведь с детства такой – вокруг тебя всегда были несчастья. Но ты не просто был рядом: ты активно формировал  все эти ситуации. Поэтому с какого-то момента ты естественным образом присоединился к Правилу, и стал Избранным. А деньги… Деньги нужны Избранному для движения. Не в сновидении, а в реальности. Перемещаться по всему миру, встречаться со множеством людей, в том числе искать новых сновидящих. Хотя тебе искать уже не надо.
- Почему?
- Твой сын – сновидящий. И в будущем – Избранный.

Книга 7 Платеж
Глава 1 Боря

Дети от смешанных  браков, говорят, очень талантливы. Трудно говорить о собственных детях. Собственно, Борька ничем особо не выделялся. Единственно, он очень рано научился кататься на коньках…
Я как-то вспомнил один разговор с Гришей. В тот день мы  обсуждали какой-то новый проект, как вдруг Гриша  спросил меня:
– Слушай, а у тебя сын спортом занимается, он ведь уже вроде школьник?
– Да нет. Так по улице носится с дружками.
– Саня, послушай меня. Я жизнь хорошо знаю. Мы с тобой, конечно, сами выросли на улице. Но время с тех пор изменилось. Детям на улице делать нечего. Поверь мне. Ты даже представить себе не можешь, сколько наркоты  к нам везут. А сколько транзитом идет дальше. И всю ее надо продать. Помнишь,  ты  по молодости торговал арбузами? Я тоже это дело не понаслышке знаю. Помнишь, как арбузы гнили, и приходилось их выбрасывать? А сколько мы наваривали на этих арбузах? По рублю с килограмма. Это 50%.  А ведь наркота не портится, и прибыль с нее тысячи процентов. Понимаешь? Наркота - это точно такой же товар, только очень выгодный. Но наркоманы долго не живут, поэтому нужны новые потребители. И эти потребители бегают по улицам. Никто не желает зла этим детишкам, но куда сбывать товар? Понятно тебе? Наркоманами не становятся – наркоманами делают. Целые сети вербуют новых потребителей. Против этих сетей никому не устоять. Так что – определи-ка ты его в какую-нибудь секцию.
– В какую?
– Да в любую. Да вот хотя бы в мой хоккейный клуб. Сколько ему?
– 12 лет.
– Поздновато уже, ну да ладно я поговорю со Степанычем. Позвоню тебе завтра, куда подъезжать на просмотр…
На следующее утро Гриша  действительно позвонил мне:
– Завтра подъезжайте по адресу…   , там вас встретят, и на сына твоего посмотрят, в какую группу его записать…
Тренер Виктор Степанович, пожилой, довольно хмурый мужчина в тренировочном костюме, велел Борьке надеть коньки  и прокатиться по корту.
– А задом кататься умеешь?
– Нет.
– Ладно, научим. Можешь покататься пока, а я с твоим отцом переговорю. Мне Григорий Викторович звонил. Значит так. У нас школа олимпийского резерва, поэтому мы просто так не берем, только после отбора, тем более, что вы поздно пришли. У нас дети с шести лет начинают тренироваться. Но у вас мальчик неплохой, и я его возьму в платную группу. Там и нагрузки поменьше, и тренировки не так часто. Согласны?
– Согласен, конечно.
– Денег я с вас брать не буду, но если вы иногда поможете купить экипировку для  детей, то буду очень признателен.
Так Борька стал хоккеистом…
Как-то Гриша вскользь обмолвился:
– Степаныч тут на днях твоего очень сильно хвалил. Говорил – пацан- золото. Будет играть в НХЛ.  Так что готовься, папаша,  скоро будешь контракты подписывать.
Мы тогда посмеялись, я думал, что Гриша шутит. Но оказалось, что все очень серьезно. Я и не знал, что потенциальных звезд выискивают с самого раннего детства. Однако когда меня пригласили посмотреть какую-то игру нашей команды, я понял, что Степаныч не преувеличивает. Борька резко выделялся на льду и не только тем, что он очень крупный.
Он действительно классно играл. Катание изумительное (и когда успел научиться ?), скорость приличная, бросок очень точный. Единственно, что сразу же бросалось в глаза – это то, что Борька не столько играл, сколько искал случая толкнуть кого-нибудь или подраться. За игру он заработал 18 штрафных  минут!  Я старый хоккейный болельщик. Но насколько я помню, такое количество штрафов получали самые отъявленные драчуны – тафгаи. А тут мальчик четырнадцати лет!
После игры я не выдержал и подошел к тренеру.
– Виктор Степанович! Вы меня извините, что отнимаю у Вас время, но просто хотел спросить: как там мой? Борис  Цой.
Тренер был нахмуренный, злой после игры, взбудораженный, но увидев  меня,  сразу же остановился. Тон его был чрезвычайно любезный:
– Александр Сергеевич, давайте поговорим, но не здесь, а где-нибудь в спокойном месте  и не торопясь. Договорились?
Мы встретились через два часа после игры  в пивном ресторане.
– Точно, – с довольным видом сказал Степаныч, – тут так напереживаешься  во время игры, что прямо сил никаких.
Я заказал рыбной нарезки, креветки, сухарики, свиное колено по-пражски и какого-то по-особенному завяленного мяса. Естественно, пива. Мы решили начать с нефильтрованного светлого.
– Короче, Александр Сергеевич…
– Да, ладно, Степаныч , давай без формальностей.
– Годится. В-общем, Саня, я на своем веку много чего повидал. Много я кого тренировал. Многих звездами сделал, еще больше могли стать звездами, но сами не захотели: кого пьянка сгубила, кого травмы, а у кого просто характера не хватило. Ты может,  не знаешь, а я никогда, как говорят,  бесперспективных – не отчисляю, просто знаю, что пацаны по-разному взрослеют. Некоторые быстро, а некоторым нужно время. Даже чисто физически, и то очень непохоже все происходит. И родителям никогда не говорю: вот, мол, ваш сын неперспективный, поэтому его надо отчислить. Нет. Я просто всех родителей всегда приглашаю на игры. А там родители сами видят, кто есть кто. Потом, после игры все и так  понятно. С трибуны все видать: кто играет, кто волынит, кто трусит, кто просто старается изо всех сил, а кто всю игру ведет. Так вот, Саня, для тебя я делаю исключение. Твой Борька – это уникум. Такие игроки рождаются раз в сто лет. Я не видел ничего подобного. Это уже сейчас готовый игрок. Игру чувствует потрясающе, пас интуитивный, а потому чрезвычайно скрытный, бросок очень точный, катание – он меня на тренировке частенько один в один обыгрывает! Пацан четырнадцатилетний! Ну, понятно мяса нарастить, физика с годами придет, но он и сейчас прет как танк, ну тактические построения изучит, но это все детали. Главное,  характер – железобетонный. Ничего не боится, никому и ни в чем не уступает.  Наоборот всегда ищет повод подраться. Сегодня видел, как он драку затеял?
– Видел. Но меня удивило, что вы никак его не урезонили и не приструнили. Мне всегда казалось, что самое главное в команде это игровая дисциплина. А то какой-то сопляк что хочет, то и вытворяет.
– Правильно заметил. Да, я  к нему отношусь по-другому. И ребята знают. Но они понимают, что и игра вся строится под Борьку, что он игру ведет, и если надо всегда сможет отпахать подряд две смены и все-таки внесет перелом в игру. А  главное, это то, что Борька  будет великим игроком. И играть ему надо в НХЛ. Попомни меня. Григорий Викторович, царство ему небесное, уже тогда начал агентов искать. Ну и Афанасий Михайлович тоже в курсе. Возьмет под свою опеку, чтобы московские скауты его куда-нибудь не утащили.
– Неужели даже так?
– Саня, ты как сын твой играет, видел?
– Ну, видел. Сегодня же на игре сидел.
– А ты думаешь,  у тебя одного глаза есть? Я тебе более того скажу: ты единственный и не знал до сегодняшнего времени, как твой сын играет. А все кому надо уже давно знают. Уже из ЦСКА  приезжал на прошлой неделе очень большой человек и предлагал Борьку забрать в Москву.
– Да вы с ума сошли! Какую Москву? Что вы тут развели! Какая-то чепуха! Мальчику четырнадцать лет. О чем вы говорите?
– Вот о том и говорим, Саня. Скауты уже сейчас за него предлагают бешеные деньги. Афанасий  Михайлович на днях вел переговоры, и очень серьезные переговоры, поверь мне. Москвичи давят очень сильно.
– Погоди, Степаныч, мне кажется,  что это какая-то мистификация, этого не может быть, ведь он еще ребенок.
– В том-то и хитрость, что он, конечно же,  ребенок, но по игре он даст фору многим взрослым…
Все это я вспомнил, когда однажды состоялась странная беседа…
– Александр Сергеевич, с вами хочет поговорить какое-то  спортивное агентство, – сообщила секретарша.
– Соедини, – ответил я механически.
«Что еще за спортивное агентство? Наверно, опять какие-нибудь спонсорские обязательства, ладно разберемся».
– Александр Сергеевич! С вами будет говорить генеральный  менеджер агентства «Эй-Эйч-Эс-Эй»  Пьер Лафонтен, – проговорил  ровный женский голос без интонаций и с сильным акцентом (похоже, французским).
– Александр Сергеевич!  (удивительно знакомый голос, и совершенно без акцента) Меня зовут Пьер Лафонтен, я генеральный менеджер спортивного агентства.  Мы в курсе ваших затруднений.
– Извините, я не понимаю, о чем идет речь? – я начал закипать, – говорите конкретнее, я очень сильно занят!
– Разве вы не в курсе, что одна влиятельная американская агентская контора (не буду ее  называть, в нашем бизнесе это не принято) хочет заключить контракт с вашим сыном на совершенно кабальных условиях?
– Стоп! Секундочку! О каком контракте идет речь? Почему я не знаю? И почему вы знаете?
Трубка  тихонько засмеялась:
– Мы знаем, потому что это наш бизнес. А вы не знаете, потому что вам трудно понять, что ваш шестнадцатилетний  сын, извините ради Бога за невольную грубость, стоит больше всего вашего бизнеса в десятки раз!
Я оторопело молчал. Теперь мне пришла мысль о телефонных мошенниках, которые меня разводят.
– Уважаемый, г-н Лафонтен, я думаю, что нам нужно встретиться. Я не привык обсуждать денежные вопросы по телефону.
– С большим удовольствием, Александр Сергеевич. К сожалению, я не могу сейчас прибыть в Екатеринбург. Наш офис находится в Люксембурге, но мой агент прилетит к вам завтра. Он свяжется с вами. Предъявит все необходимые документы, чтобы  у вас не было подозрений. И расскажет суть проблемы. Зовут его Аркадий  Бернштейн…

Глава 2 Бернштейн

Мы зашли в кофейню на углу Малышева- 8 марта.
– Зеленого чаю, – не задумываясь заказал Бернштейн.
– А мне кофе со сливками, – сказал я.
Бернштейн был моложавый, уже лысый человек с чрезвычайно любезным выражением лица. Однако я, как человек достаточно искушенный, сразу увидел, что любезность показная, и что здесь  речь пойдет о чистом бизнесе, и ни о чем другом. Это меня успокоило.
– Сан Сгеич! – скороговоркой начал Бернштейн и тут же спохватившись, добавил, - вот, кстати, мой паспорт, вот доверенность на подписание контракта, вот наши реквизиты, короче, все наши бумажки. Смотрите! Да! Так вот – эти ловчилы… А может водочки? А? Девушка! А  давайте-ка, нам коньячку! Да и чего-нибудь закусить!
– У нас только пирожные, – отрепетировано ответила официантка. – Еще есть сухарики.
– Вот их и несите: и пирожные и сухарики. Короче, организуйте, по своему разумению! Так вот…
И тем не менее на столе появился и коньяк, и  несколько тарелок с пирожными. Бернштейн быстро разлил и тут же соорудил тост:
– За ваше благоденствие и процветание! – и добавил, – и соответственно за наши комиссионные!
После чего мгновенно выпил. Я  последовал его примеру.
– Может на ты? – спросил Бернштейн.
Я кивнул.
– Саня, – тут же затараторил Бернштейн , – тут натуральное кино. Ты в этих делах, извини уж меня, полный ноль. Вашего босса прессуют. То ли нашли на него чего-то, то ли просто наоборот зайти в  долю предлагают. Не знаю, но то, что ваш Афоня твоего сына готов продать за бесценок – это факт!
– Погоди, Аркадий, ты все-таки проясни поподробнее суть дела.
– Твой вундеркинд скоро будет задрафтован одним из клубов НХЛ. Борьба идет нешуточная. Но тут решат деньги, деньги и еще раз деньги. Ну и интриги, конечно. Так вот – это дело клубов. А наше дело какое?
– Содрать с этого немного денег, – пошутил я.
– Ты не прав, Алекс! Заработать, а не содрать!! И очень много! Ясно? Зачем зарабатывать мало, когда можно заработать много! Наше дело – агентский договор. У твоего сына нет пока агентского договора. Задрафтуют его и без нас. Но его дела должна вести профессиональная агентская контора. А ваш Афоня хочет, чтобы  его агентский договор предоставлял огромные права и невообразимые проценты  для  Пи-Эс- Эй (Professional Sport Agency). (Вот я и проговорился!) Может быть, он с этого хочет иметь свой бонус, не знаю, но подозреваю. Так что решай. Там крутятся еще наши доморощенные агенты, дружки наших энхаэловских звезд.  Но я их вообще за конкурентов не считаю.
– А почему, кроме одной серьезной конторы, ну и вас тоже, никто в этой  агентской  битве не участвует?
– Понимаешь, (кстати, в самый корень смотришь), дело в том, что уже есть релиз, что контракт твой сын уже подписывает с ПСАми (мы их так про себя называем). Поэтому остальные и не рыпаются. Но мой босс, Лафонтен, видимо знает больше, чем все остальные, поэтому он заслал меня сюда, к тебе, чтобы ты хотя бы задумался и пробил ситуацию. Правда, думать тебе недолго, потому что есть точные сведения, что контракт подпишут на днях.
– Странно, но мне Борька ничего про контракт не говорил.
– И не скажет! Он сам не в курсе! Его дело играть, а уж умные дяди-юристы постараются! Ты что, только что на свет народился – вызовут в офис к генеральному и  подбросят контракт на подпись! Вот тебе и заключили договор! А потом уже и не подкопаешься – все подписано без давления, без обмана. Думаешь, шестнадцатилетний пацан будет вникать в 50-страничный контракт? Да сам-то ты договоры когда подписываешь, все внимательно читаешь? Вот так-то!... Завтра у вашей команды игра. Сходи обязательно. Я тоже там буду, но ко мне не подходи ни в коем случае…
Я сидел в VIP-ложе  и смотрел, как играет Борька. Зрелище было фантастическое. Мне было жаль игроков другой команды. Сын сметал их со своего пути, точнее он просто их не замечал . Уже в первом периоде  он забил гол после сольного прохода. Трибуны бесновались…
Я вспомнил себя маленького, как я обожал хоккей .
У меня никогда не было настоящих хоккейных коньков. А играть приходилось в паршивых  изделиях советского производства. В них ужасно болели ноги. Крутые коньки в нашем дворе были только у Грача. Это были чешские хоккейные, настоящие коньки. Botas.  У него же была и настоящая  фирменная клюшка  «KOHO», с загнутым крюком. Правда, для меня эта клюшка не годилась,  у нее был загиб в противоположную сторону.
– Грач,- частенько просил  я. – Дай прокатиться на твоих Ботасах.
– Отвали, Цой. Купи себе свои и катайся, сколько хочешь. Просекаешь?
Мне нечего было сказать в ответ. Это сейчас пошел в любой магазин и купил все, что тебе надо. А тогда в магазинах были только продавцы. И чтобы что-нибудь купить надо было либо идти к спекулянтам на вещевой рынок или иметь дружбу с торгашами и все равно покупать втридорога. Ботас в магазинах не продавался. У Грача был знакомый в хоккейном клубе «Автомобилист», он водил дружбу с хоккеистами, покупал у них разный инвентарь, который ребята привозили из-за границы, а потом перепродавал  разным ловким ребятам, в том числе и Грачу.
Грач  толкал вещички дальше. Так что когда он зажиливал свои коньки, то ничего предосудительного в этом не было. Зачем  ему давать мне кататься, когда он точно знал, что у меня нет денег. По торговой части у него была другая компания. К нему подходили взрослые пацаны, они о чем-то шушукались, потом воровато оглядываясь шли к Грачу домой. Там-то и происходили все сделки.
– Слышь, Грач. А если я тебе подгоню деньги, продашь коньки?
– Цой, откуда у тебя деньги? Мороженое что ли два года не ел?
– Нет, правда. Деньги я найду. Продашь коньки?
– Подтянешь сороковник и коньки твои. Когда бабки будут? А то другие  покупатели тоже интересуются.
– 31 декабря.
– Ладно, Цой. Договорились. 31 декабря  встретимся во дворе. Отдашь бабки - получишь коньки.
Денег, конечно, у меня не было. Но я  уже придумал, где их найти.

Глава 3  Встреча в Люксембурге

Европа – это не Россия. Все рядом. Люксембург? Пожалуйста, километров 400. Это как от нас до Перми…
Автомобильный навигатор ласково разъяснял мне куда ехать. В конце концов я настолько свыкся с этим, что начал дословно понимать все, что мне говорится.
Офис AHSA я нашел легко. Это была улочка со знаменитой скульптурой   мальчика.
Молодая женщина-секретарь быстро что-то проговорила по-французски в трубку, внимательно послушала ответ, а затем, сделав приглашающий жест рукой, любезно произнесла:
- Entr;e!   
Я потянул на себя тяжелую, величественную дверь и вошел в просторный, но вычурной конфигурации, кабинет.
– Извините, – сказал я, медленно выговаривая английские слова, – мне нужен господин Лафонтен.
Мужчина, стоящий у огромного во всю стену окна, медленно повернулся.
– Петр?! – едва не закричал я, но сдержался.
– Пьер, – поправил меня Петр, – Пьер Лафонтен, исполнительный директор агентской  конторы AHSA (Alexander Hoffman Sport Agency). Ваш сын, Борис, является нашим клиентом.
– А как же покушение на вас – ведь все только об этом и говорили?
– Вы же знаете, что деньги и связи решают все и всегда. Другое дело, что меня действительно хотели завалить, просто я вовремя обо всем узнал. Тут все совпало: ваш чемодан, готовящееся на меня покушение, и мое желание свалить подальше от всей этой грязи.
– Значит,  покушение было фиктивным?
– В том-то и дело, что все было настоящее. Не без везения, конечно. Мне шепнули; что Афоня точит на меня зуб и что меня точно уберут.  Вы не представляете, как это жить, чувствуя себя под прицелом…
Я только горестно скривился – под прицелом я жил с той самой секунды, как узнал про векселя…
-  Благо, у меня есть влиятельные друзья. Киллер убил другого человека, подставного. Его завербовали в качестве осведомителя, а на место покушения вывели вместо меня. Было темно, маршрут следования киллер уже тщательно отработал, так что  он был абсолютно уверен, что это я. Но именно в последнюю минуту был выведен подставной, ничего не подозревающий человек. Ему напели, что предстоит важная встреча с засекреченным человеком. Отсюда и переодевания (в мою одежду), и грим, и даже мой одеколон. Более того, он приехал на моей машине, сидел в кафе, где я обычно бываю по средам. Подставного проинструктировали даже, где я обычно паркуюсь. (А там как раз темное место под раскидистым тополем. Я всегда обычно  там ставлю машину. Оно какое-то мрачноватое, и публика его избегает).
В определенное время подставному позвонили:
– Объект на встречу не придет. Выходите и садитесь в машину.
Подставной, разочарованный неожиданной развязкой, направился к моей машине. На лице его  отобразилась крайняя степень досады. Киллер сразу же увидел, что клиент ведет себя необычно, увидел  и его разочарование.  Однако исполнение он отменять не стал. Подождал, пока клиент подойдет к машине и откроет дверь. После этого быстро приблизился и выстрелил в спину. Подставной упал, и киллер сделал контрольный выстрел в голову. Бросил пистолет и спокойно ушел через заранее проделанную  дыру в заборе.
На место преступления прибыла спецгруппа, которая и произвела опознание и забрала это дело себе. Это были мои друзья, которые и подготовили мне пути отхода.
Хоронили в закрытом гробу, мотивируя тем, что пуля была разрывной. Так что отход был идеально чистый. Даже моя семья была до какого-то времени не в курсе – им-то, не приведи Господь, что пришлось пережить!
Паспорт французский у меня уже был несколько лет. Поэтому выехал я спокойно (оформили визы задним числом). Вот так! Семья через год приехала. А сейчас, как видите,   на ниве спорта тружусь.
– Петр! Вы упомянули контракт моего сына…
– Вот он, - Петр похлопал ладонью по переплетенной книге формата А4, - Он завизирован и уже вступил в действие. Но есть и 2-й контракт, правда, пока предварительный, но, поверьте, это бомба, а не контракт. В современной истории таких контрактов не много.
Как-то разом опустились сумерки, но Петр не стал зажигать свет. Я слегка удивился, потому что точно помнил, что приехал к полудню, а зашел, казалось бы,  минут 20 назад.
– Помните, когда вы приезжали в Люксембург в прошлый раз полгода назад? (Я вздрогнул) Так вот, – тонко улыбнувшись, промолвил Петр, – мы, да что там скромничать, я провел прекрасную многоходовку. И в результате добился всех поставленных целей. Первое – сумел подписать блестящий контракт с «Нью-Йорк Рейнджерс». Все в выигрыше, ну и наша  контора, конечно же, тоже. Второе – отомстил Афоне за покушение. А заодно натравил на него воров, что якобы он скрысил тот миллиард. (на слове «тот» Петр сделал особое ударение и усмехнулся) И, наконец, третье, и главное – твой сын новый видящий, и я определил для него будущую территорию работы.
– То есть, Штаты? – тупо спросил я, чтобы только что-то спросить.
Петр кивнул.
Понять, что происходит, было совершенно невозможно.
«Полгода назад»!
 Но я приехал в Люксембург впервые! Потом – контракт с «Нью-Йорк Рейнджерс». О нем вообще не шла речь! И самое главное – произошли какие-то разборки по поводу миллиарда, а я не в курсе!
– И все равно все это как-то не укладывается в голове! Воровской  общак, контракт, убийства,  новая территория. Какой-то сумбур! – осторожно сказал я, стараясь не показать полного незнания ситуации.
Петр засмеялся:
– Мне самому не верится, что все пошло строго по плану. Так не бывает, – и пояснил. – Так не бывает у простых людей.  Но мы – Видящие! И это немного меняет дело. Мы сильнее тем, что у нас жестко определенная задача. И  мы обязаны ее исполнять. Каждый из нас собирает энергию на своей территории. И сбоев здесь быть не должно.


Глава 4 Свидетель


-Можешь ко мне заскочить на минутку? – как-то сразу почувствовалось, что Наташа на пределе и еле сдерживается.
Такой я ее просто не помнил. Наоборот она сама всегда всеми вертела и делала с  ними черт знает что.  Так что я все отменил и поехал к ней.
Я с опаской перешагнул порог  квартиры. Возобновление отношений с Наташей никак не входило в мои планы. Однако и ссориться с ней мне не хотелось. Вид ее меня успокоил, но одновременно и разочаровал: Наташа была внешне спокойна и даже весела. 
«Надеюсь, обойдемся без сцен!» - подумалось мне.
- Проходи, не бойся! – подбодрила меня  Наташа, захлопывая бронированную дверь,  - мужа у меня уже давно нет, а дочь в Штатах по обмену.
- А что с мужем? - осмелев, спросил я.
- Все равно такого как ты не найти, - двусмысленно ответила Наташа и прибавила, -  пойдем-ка  лучше пить чай. Или лучше кофе.
Мы прошли по очень широкому  и длинному коридору и повернули на кухню.
Пока Наташа готовила кофе, я  смотрел на нее.  Конечно, она постарела.  Морщины, фигура оплыла – но немного и как-то равномерно. Да и невозможно оставаться вечно молодой. Но двигалась она по-прежнему легко: у нее был ни с чем не сравнимый танцевальный шаг.
- Тебе эспрессо или капучино? – Наташа уже смолола кофе и теперь вопросительно смотрела на меня.
- Капучино. Там еще положена шоколадка.
- Будет тебе и шоколадка, -  улыбнулась Наташа.
Мы пили кофе и говорили о  пустом. В частности  о  Шуре Голдмане.
- Куда-то он пропал, то каждый день звонил, а то вдруг затих, - сказал я, чтобы поддержать беседу. Разговор как-то не клеился: Наташа была молчалива и как будто отстранена, да и я не хотел изображать затейника. Мы чересчур давно знали друг друга, чтобы притворяться.
-Послушай,  - внезапно изменившимся голосом спросила Наташа, - неужели я тебе совсем перестала нравиться?
Я не нашелся, что ответить. Наоборот, она вызывала у меня очень сильное чувство даже не столько желания, сколько абсолютного обладания. Я не мог понять, что это, но я хотел владеть ею. И не временно, а непрерывно.
Но Наташина самодостаточность пугала меня. Мне казалось, что стоит мне проявить хоть какие-то поползновения к возобновлению наших отношений, как она просто оттолкнет меня и не просто, а с насмешкой и с какой-нибудь унизительной для меня репликой. В общем, я боялся Масловой.
Но, возможно, и это, конечно, основная причина,  еще больше я боялся ее бывшего мужа – Афоню.  Я (и вполне резонно) полагал, что такие люди, как Афоня вряд ли способны исполнять роль бывших мужей. Тем более зарплата Масловой и стиль ее жизни, требующий весьма значительных расходов, никак не соответствовали. Одна красная спортивная «Ауди» чего стоила!..
- Наташа, - очень осторожно стал оправдываться  я, - ты же знаешь, как я  к тебе отношусь. Но мне кажется, мы смогли плавно перейти из прошлого в настоящее, не потеряв всего того прекрасного, что у нас было!
- Да, - грустно подтвердила Наташа, - ты и раньше писал хорошие стихи.
Она сидела, опустив голову, не накрашенная, не тщательно причесанная, не такая, как  всегда -  не решительная и не энергичная.
Я понял, что каким-то образом очень обидел ее.
Я сам не заметил, как встал, подошел к Наташе и стал гладить ее волосы. Она сидела, не шевелясь, вся затихшая и ушедшая в себя.
- Неужели все это время ты помнила обо мне? – вдруг само собой вырвалось у меня.
Наташа не ответила, вдруг порывисто обняла меня и поцеловала. Ее лицо было мокрым от слез…
Мы лежали, тесно прижавшись к  друг другу. Я вспомнил свое лихорадочное  безумие и  Наташино неистовство. Ничего подобного у нас не было даже в юности. Я осознавал себя легким и пустым. Мне казалось, что если Наташа выпустит меня из объятий, то я взлечу под потолок. И даже не так – я просто улечу прочь, куда-то в черное пространство, в ночь, в сторону низко нависающей Луны. Возможно, и Наташа чувствовала это, поэтому еще крепче сжимала меня и бормотала сквозь забытье и истому – «не улетай!»
Вдруг я понял, что Луна – живая. Ее свет не согревал, но он притягивал к себе, завораживал. Я смотрел на Луну неотрывно. Я увидел кратеры вулканов, высохшие моря и океаны, беспрерывные цепи гор. Конечно, жизни там уже давно нет. Но сама планета хотела жить. И ее свет был не отраженным солнечным, а настоящим – лунным…
Почему-то я вспомнил, как быстро и воровато пробирался к машине, судорожно прижимая сумку с векселями к себе. Я хаотически смотрел по сторонам, боясь при этом кого-нибудь ненароком увидеть. Но, к моему счастью, никого не было…
И вдруг я сейчас вспомнил, что была женщина. Точнее мой нос понял, что была только что женщина, и остался запах ее духов…
И духи эти, как я отчетливо понял, были Наташины.
Внезапная судорога прошла по моему телу. Я сильно вздрогнул и открыл глаза. Наташа сидела на кровати и с состраданием глядела на меня.
- Тебе что-то приснилось, – прошептала она, - ты очень сильно закричал. И тело твое подбросило вверх.
Я с трудом разжал пальцы – оказывается, я намертво вцепился в одеяло.
Я почувствовал, что меня начало отпускать. Кажется, приступ прошел.
- Мне надо выпить лекарство. Там, в тайном отделении кошелька. Полтаблетки.
Наташа принесла мне лекарство и стакан воды.
Можно уже не пить, но лучше все-таки…
Я привычно проглотил половинку и выпил всю воду.
- Что с тобой? – со страхом спросила Наташа, забирая стакан.
- Это так. Ничего. У меня иногда бывает. Просто обычно я чувствую это заранее. А сегодня все наоборот. Но это ничего – ты не пугайся. Мне нужно просто немного поспать.
- Спи, спи, миленький, - еле слышно проговорила Наташа и тщательно укрыла меня одеялом.
- Так ты была там? У Андреевского гаража? – вдруг спросил я.
- Была, - изменившимся голосом сказала Наташа и слегка отпрянула от меня.
- И видела меня?
- Да.
- И не сдала, - подытожил я.
- Нет, - вздохнула Наташа, - хотя Афоня был точно уверен, что векселя украл ты.
Я закрыл глаза и отвернулся к стене. Я очень хотел спать, но еще больше я не хотел говорить.

Глава 5 Заговор против Афони.


– Сама идея скомпрометировать Афоню у меня стала зреть уже давно, – сказал Петр, глядя в окно, – после нашего с ним знакомства. Конечно же примешалось и обыкновенное чувство мести. Но в конце концов, в этой жизни мы люди. Со всеми их слабостями.
С какого-то момента Афоня стал очень авторитетным в воровских кругах. И на одной из сходок ему поручили  держать воровской общак. Как только я об этом узнал, план нарисовался сам собой.
И ключевую роль должен был исполнить Аркадий Бернштейн, уже известный тебе, которого мы очень плавно и целенаправленно внедрили в  окружение Афони. Точнее, не в окружение,  Бернштейна знал только Афоня. Правильнее будет сказать, что Аркадий стал персональным финансовым советником Афони…
– Афанасий Михайлович, знаете, что такое  NASDAC?
– Какой еще  НАСДАК?
– Это фондовая биржа. Впрочем, я сейчас вам все объясню.
Бернштейн неторопливо раскурил сигару и с довольным видом приступил к объяснениям.
Чем отличается хороший преподаватель от плохого?  Плохой сыплет терминами и наслаждается своей ложной эрудицией. Студенты как ни стараются – не могут понять ни единого слова. В результате – если есть возможность, к такому преподавателю  никто на лекции не ходит: зачем терять время!
Хороший же лектор может объяснить самый сложный предмет, но простыми словами и внятными образами. Тут в ход идут подручные средства – стол, стул, какой-нибудь там брусок или веревка. И раз! – сложнейшая задача становится понятной. В принципе! Конечно, потом уже нужны специальные и базовые знания, но главное уже есть. Слушатели понимают – вообще о чем идет речь.  Это, собственно, и есть самое главное.
Так вот, Бернштейн был талантливейшим лектором. Правда, в Университетах он не преподавал, но для одного слушателя мог прочитать увлекательнейшую лекцию на тему фондового рынка. Его щеки тряслись от усердия, а уже довольно заметная лысина блестела. Рассказ его был вдохновенным и божественно правдивым. Тонкость была только в том, что в реальности все это была сплошная ложь.
Если бы Афоня сумел  хотя бы на секунду отвлечься от прекрасных перспектив, то он бы непременно увидел подвох. В конце концов, под ним работали и наперсточники, и шулера. Но здесь, глядя в невинные глаза лощеного еврея, непринужденно курящего сигару и рассказывающего фантастически красивую сказку, Афоня чуть-чуть расслабился и поплыл. Его унесло в романтические дали: там были и пальмы, и кокосы, а самое главное – настоящий истинный западный прозрачный и очень честный бизнес. (Так ему хотелось думать. Грязь, сволочи кругом, все друг друга кидают – это здесь. А там… Там ведь бизнес устоялся за столетия, там ведь уже все переболели  и осознали, что лучше делать бизнес по-честному!)
– Вы знаете, сколько стоила  Microsoft, в самом начале? – спрашивал Бернштейн и довольно смеялся. – О, как я хотел бы оказаться в те времена и купить несколько тех акций!  Когда вся компания стоила 5000 долларов! А сейчас она стоит 500 миллиардов! А? Каково? Афанасий Михайлович! Вот где истинные деньги! Те, кто знают немного больше обычных смертных, кто хорошо разбирается в тайных течениях – те зарабатывают миллионы и миллиарды! И заметьте – совершенно законно! Не надо никого убивать, не надо воровать…
Тут Бернштейн осекся,  уткнувшись в мрачный Афонин взгляд.
– Я к тому, – начал выворачиваться Бернштейн, – что быстро и много заработать совсем честно очень сложно. Ну а уж миллиарды по-честному никто не зарабатывает. Уж извините! (Бернштейн состроил обиженное лицо.)
– Так от меня-то ты чего хочешь? – довольно грубо спросил Афоня.
– Понимаете, – доверительно пробормотал Бернштейн и стал трясти руками, как будто держал в них маленькую круглую дыню. – Мне нужны ваши деньги. (Афоня язвительно покачал головой). Да-да! Ваши деньги! Плюс к моим знаниям! Я очень давно работаю на фондовом рынке, я знаю его досконально, к тому же, не забывайте – я гражданин США! – и я имею право этим заниматься.  Если бы у меня был свой миллион долларов, я бы не стал к вам обращаться, а спокойно вложил бы деньги, и через десять лет получил бы свои 20 миллионов! Именно 20! Я обладаю очень точной инсайдерской (подпольной) информацией. Я знаю, какие компании, на сегодняшний момент молодые и растущие, но сильно недооцененные, станут впоследствии мировыми монстрами. Вы не знаете, и никто не знает, а я знаю! Мне нужен компаньон со свободными средствами, который может вложиться в любой момент. Вот что мне нужно от вас, Афанасий Михайлович!
– Ладно, уговорил, – пробурчал Афоня и сморщился как от зубной боли. (Хорошо знающие  его люди могли бы в этот момент сказать, что Афоня по-настоящему заинтересовался проектом. А недовольная гримаса – это просто маскировка.)  Сколько денег надо?
– Играть менее чем на 100 тысяч – нецелесообразно, – быстро ответил Бернштейн, – баксов, естественно.
– Ну а гарантии какие мне дашь? А то потом придется искать тебя, трясти, деньги выколачивать?
– Афанасий Михайлович, мне ваши 100 тысяч конечно пригодятся, но я-то хочу заработать миллион и не один! Давайте попробуем на маленькой сумме, какой вы сможете безболезненно рискнуть. И я за пару недель покажу, на что я способен. Ну а уж дальше вернемся к этому разговору.
– Договорились, - подытожил Афоня. – Позвони мне завтра. 20 тысяч я тебе дам.
Бернштейн удовлетворенно выдохнул:
– Спасибо за доверие, Афанасий Михайлович.
– Рано благодаришь. До завтра.


Глава 6 31 декабря

Этот Новый Год мы впервые праздновали не вместе.
Я знал, что родители идут в гости, и меня с собой не возьмут. Мы с Лехой оставались дома.
Новый год – это самый лучший праздник. Я всегда с нетерпением ждал его. Елка, подарки, каникулы. Целыми днями носишься по улице, катаешься на санках, на коньках. Свобода!
Но в этот раз я ждал его с другим чувством. Год был очень тяжелый,  в семье все складывалось не так. У меня вообще с родителями разладились отношения.  Я  перешел в разряд трудных подростков. Грубил, дерзил, на все у меня находился хамский ответ. Родители тоже в долгу не оставались. Ситуация была патовой. Родители не знали, что им делать со мной, а я не хотел жить вместе с ними, но деваться было некуда. Хотя Леха и  был в стороне от наших трений, но ему от меня все равно доставалось. Я считал его шпионом и наушником родителей, а потому доставал брата по полной. От этого Леша ходил всегда мрачный, нервный, запуганный. Тогда же он начал постоянно сутулиться, потому что все время ждал от меня тычков и подзатыльников.
Поэтому когда родителей пригласили встречать Новый год их старинные друзья к себе на дачу, то они с удовольствием согласились.  Дома всем было тошно.
– Ну, ребята, не скучайте без нас! – сказала на прощание мама преувеличенно бодрым голосом. – Покушайте хорошенько, я все приготовила.  Мы вернемся числа второго. Саша, хотя бы в честь праздника не обижай Лешу.
Машина Щербаковых (отцовских друзей) уже стояла внизу. Мы сдержанно попрощались, и родители уехали. Леху я решил не доставать, если он будет себя вести хорошо. Наоборот, решил его немного задобрить, чтобы если что, он меня не сдал.
– Леха, я пошел на улицу, если хочешь тоже иди погуляй, но имей в виду, что ключи будут у меня.
Брат почел за благо лучше остаться дома. Собственно, на это я  и рассчитывал. Я стал одеваться. Леша пошел к себе в комнату. Я мог спокойно решить свой вопрос.
Дело в том, что я как-то раз случайно выследил отца, когда он прятал деньги в тайник. Я догадался, что это отцовская заначка. Вот ее-то я и решил раскурочить. Так что их отъезд сыграл мне на руку. О последствиях воровства я не беспокоился. Наверняка отец не станет поднимать шум, чтобы не объясняться с мамой про левые деньги. А про коньки я скажу, что мне их дал на время Грач.
Я пошел в кладовку и достал старую мамину  сумку на замочке. Сколько там денег я не знал, но надеялся, что даже если сорока рублей не будет, то хотя бы сколько-нибудь я сумею Грачу отдать, а дальше видно будет.
Я с трепетом открыл сумку и,  пошаривши в ней, достал пачку денег. Дрожащими руками пересчитал их – там было ровно сто рублей. Десять красных советских червонцев. Меня  охватила жадность кладоискателя. Я сначала отсчитал сорок рублей, однако потом решил забрать все. Положил аккуратно сумку на место и побежал на улицу.
Все мои дружки были  на корте и играли в хоккей. Грач в своих  Ботасах гонял в нападении, и когда я подошел, забил свой очередной гол. Заметив меня, он подъехал к бортику. Резко, с понтом, затормозил, обдав меня ледяной пылью, и заговорщически спросил:
– Ну что, достал деньги?
Я кивнул. Тень удивления  мелькнула на лице у Грача.
– Ладно, пацаны, я домой, – крикнул он остальным, – у меня тут дело есть.
Он расшнуровал коньки, нацепил их на клюшку, натянул валенки, и мы пошли к нему домой.
Родителей у него не было вообще. Где они, что с ними, никто не знал, а Грач сам не говорил. Жил он со своей бабушкой. Ни в грош ее не ставил, но если кто начинал над ней подсмеиваться, то сразу бил в лоб и шипел:
– Заткнись, падло!
– Бабуля! Это я, – механически крикнул он с порога. Бабушка выглянула, посмотрела на меня равнодушно и ушла снова на кухню.
Грач  вопросительно посмотрел на меня. Я достал всю пачку и не торопясь отсчитал сорок рублей, а оставшиеся деньги, нагло ухмыляясь, убрал в карман. Грач жадно смотрел за исчезнувшими деньгами, одновременно пересчитывая  только что взятые.
– Молодец, Цой, уважаю. Забирай, коньки твои.
Я с трепетом взял Ботасы за лезвия. Они были холодные и мокрые от снега.
– Может,  еще клюшку возьмешь? За трояк отдам.
– У тебя загиб в другую сторону.
– Фигня. Я тебя научу, как его загнуть в другую сторону.
– Давай.
Так что я купил еще и клюшку с крюком, загнутым в другую сторону…
Родители приехали домой 3 января веселые, отдохнувшие. Но когда они посмотрели на наши мрачные физиономии, настроение у них тоже испортилось. Хотя на самом деле у меня настроение было прекрасное. Я каждый день катался в своих Ботасах, играл в хоккей до одурения. Домой приходил уже когда было темно, падал в кровать и мгновенно засыпал.  Леша тоже чем-то занимался. Честно говоря, было не до него.
Я просто боялся расплаты. Деньги я  у отца украл, а кража все равно раскроется. Я надеялся на авось. Собственно, больше мне надеяться было не на что.
Начались скучные будни. Родители целыми днями были на работе: шла сессия, и они появлялись дома только поздно вечером. У нас с Лешей продолжались каникулы. Так что мы с родителями существовали в параллельных и непересекающихся мирах. Один раз только отец, который считал мое увлечение хоккеем  некоей дикостью, обратил внимание на мои коньки:
- То ли мне кажется, то ли у тебя новые коньки?
Я внутренне задрожал:
– Да это мне дали покататься на время.
– Ну и как? – равнодушно поинтересовался отец.
Я не стал ничего говорить, а просто пожал плечами, что могло означать все, что угодно: от полного восторга до абсолютного порицания. Меня также спасло то, что отец абсолютно не разбирался в истинной стоимости вещей. Знающий человек непременно бы спросил, а откуда у тебя такие дорогие коньки? А кто этот добрый человек, который дал тебе покататься на таких коньках? А ведь такие коньки в магазине не продаются? И так далее. Но отец больше не стал задавать вопросов.
Ну, какие-то новые коньки у сына, разве это может сравниться со Столетней войной?

Глава 7 Пора!

– Ну а дальше  покатило, как по рельсам, – продолжил Петр, – Афоня вкладывает деньги, мы  находим для него хорошие перспективные акции. Зарабатываем деньги. Колесо крутится. Единственное, что мы работаем по-маленькой. Не более  ста тысяч. Афоня очень осторожен. И играет только теми средствами, которые не боится потерять.
Но тут есть тонкость: когда долго работаешь с одним человеком, постепенно к нему привыкаешь, и начинаешь ему доверять. В этом и был наш план. Где-то через год  Афоня полностью доверился Бернштейну. Где-то перестал его проверять, где-то внял совету и открыл себе свой  тайный счетик  в оффшоре. Короче, потерял контроль над ситуацией. Мне Аркаша в какой-то момент шепнул:
– Пьер (он знает меня только под этим именем!) Сдается мне, что клиент готов.
– А как насчет свободных денег?
– Я точно знаю, что  у него сейчас свободных денег нет. Там были большие расходы: строительство нового дома, а потом ты же знаешь – у него новая идея фикс. Скупает колхозы и переводит сельхозугодья в коммерческую землю. Расходов немерено! Одних взяток там столько, что ого-го! В будущем, конечно,  все эти расходы отобьются, но именно в эту секунду нет конкретно наличных.
– Вот на этом мы его и поймаем! – Петр задумался  и стал прикидывать, – завтра пятница, потом выходные, а потом еще майские праздники у нас, а у них нормальные рабочие дни.
– Значит, завтра? – хохотнул Бернштейн.
– Выходит что так, Аркаша, – Петр слегка улыбнулся, а после отвернулся от Бернштейна и тихонечко, чтобы не было слышно, выдохнул. Так длинно и  тягуче, что ему показалось,  вот сейчас стенки легких слипнутся. В глазах у него начало темнеть.
– Вам плохо, Пьер? – с участием спросил Бернштейн и подхватил пошатнувшегося Петра.
Петр вытолкнул из себя последние  частички воздуха и быстро вдохнул. А потом еще и еще! Сознание его прояснилось, и он тихо сказал:
– Да, именно завтра, но не с утра, а ближе к обеду! Ну а лететь тебе прямо сейчас.
– Хорошо, – кивнул  Бернштейн. – Босс, может быть,  вызвать Скорую?
– Нет, спасибо, Аркаша.  Поезжай в порт, не теряй времени.
Вот так пилишь-пилишь дерево. Огромное, толстое, окаменевшее. И кажется, что спилить его невозможно, что проще отступиться. Но мешается, никак невозможно обойти – заслоняет всю перспективу, да и может рухнуть во время урагана на твой дом. Так что никак. И начинаешь его потихоньку подпиливать, и чтобы упало в нужном направлении. И  вот  однажды ты чувствуешь – сегодня! Точно – сегодня. Потому что стояли безветренные дни, а сегодня заволоклись тучи, потянуло ветром, и могучий необъятный ствол вдруг по-младенчески пискнул и качнулся. А ведь сегодня еще ты даже не начинал пилить. И вот тогда ты понимаешь – да, сегодня! Еще немножечко и вся эта громада рухнет, и именно туда, куда ты  запланировал, где уже расчищено место для обработки мертвого ствола…
– Афанасий Михайлович! – голос Бернштейна был какой-то очень странный: одновременно встревоженный и радостный,- мне нужно срочно вас увидеть!
– Что случилось, Аркаша? Давай-ка лучше по телефону!
– Нет, это  я могу вам сказать только лично.
– Ладно, приезжай.
Бернштейн спокойно допил чай и не торопясь вышел на улицу. Да теперь и не нужно было торопиться. Афоня его уже ждет. План начал действовать.
«Пусть помучается. А хотя, чего ему мучиться, он же не играет по-крупному. Пока! Пока не играет! А уже вечерком начнет играть!»
В первый раз в жизни Аркадий ехал в пробке с удовольствием. А куда спешить?
– Ты пешком, что ли шел? – Афоня не скрывал раздражения. – Ночь скоро на дворе! Меня уже вертолет ждет: на охоту лететь! Давай выкладывай быстрее свои проблемы!
– Это не мои проблемы, – спокойно ответил Бернштейн, – а скорее ваши.
– Что ты треплешь? Быстрее говори! И  по делу!
– Афанасий Михайлович! В Нью-Йорке через 15 минут начнутся торги. В том числе там будет торговаться  никому не известная компания  Quick Research Ltd.(КРЛ) Тонкость в том, что если ее скупить сейчас за 10 миллионов долларов, то ровно через полгода она будет стоить 300 миллионов.
– Аркаша, дорогой! Не ты ли меня всегда предупреждаешь, что когда тебе предлагают более 50 процентов прибыли, то это кидняк?
– Именно так. И тем не менее. Есть точные сведения, что одна сверх корпорация будет очень жестко наказана за монополизм и даже, возможно, поделена на части. А  КРЛ уже тут как тут со своими  новыми продуктами. Собственно, вся фишка в том, что один очень большой чиновник в Еврокомиссии по ценным бумагам хочет нажиться на раздроблении этой сверх корпорации.  Это его план. В преддверии раздробления купить молодую  компанию с колоссальным потенциалом роста. Естественно, через подставных лиц. Человек покупает блокирующий пакет (на нескольких доверенных лиц). Но и мы покупаем параллельно, а через год продаем управляющей компании, на которую укажет человек из Еврокомиссии. (Это будет ему подконтрольная организация).
– Так давай вложимся! Что мешает?
– Торги начинаются уже вот-вот. Денег на вашем счету не хватит. Перекредитоваться мы уже не успеваем. А сработать нужно немедленно, пока никто не очухался: а то сразу же догадаются, что КРЛ скупают целенаправленно.
– Ну и что ты предлагаешь?
– Нужно 10 миллионов баксов наличными. Это будет что-то вроде залога, чтобы брокер в Нью-Йорке купил акции на свои деньги.
– А как ты эти деньги переправишь в Нью-Йорк?
– Афанасий Михайлович! – Бернштейн хмыкнул. – Я знаю людей. Так что по моему звонку эти деньги немедленно передадут кому надо. А я соответственно передам эти деньги здесь. Эта система работает быстрее банков. Так что не волнуйтесь. Загвоздка в том, что сегодня пятница, рабочий день заканчивается, а с понедельника у нас праздники.
– Ты раньше-то не мог сообщить?
– Это секретный доклад, – оправдывался Бернштейн. – Мне самому только что сообщили. Покупай,  мол,   акции КРЛ и все! Кого волнуют частности!
Афоня задумался.
Странное, и очень знакомое, но давно утраченное чувство вдруг охватило   его. Это  было жжение молодой горячей крови, как будто ему снова было 20 лет. Это было желание игры, без осмысления, без комбинаций, игры в чистом виде, причем выигрыш или проигрыш, в общем-то,  было все равно. Главное это азарт, страсть выплескивается в кровь и разжигает ее – выжигает ее дотла! Крыша слетает напрочь, но в этом-то и есть самый кайф!  Разве дело в деньгах? Деньги у Афони есть, сколько еще нужно человеку? Выпить, иногда ширнуться, трахнуть какую-нибудь тёлку – разве для этого нужны миллионы? Чушь! Как раз для всего этого денег практически не требуется. Тогда что же?
Стать снова молодым и свободным от всего: от опыта, от понятий, воровских законов – катись оно все к чертям! Сыграть (и скорее всего проиграть - опыт жестокой жизни настоятельно говорил: опомнись – это чистый кидняк!), и сыграть вслепую, опрометчиво, безрассудно, глупо и бездарно! Но именно этого (конечно, не проигрыша, а самого чувства беспредельности) внезапно захотелось Афоне. Это было бессознательное, могучее и необъяснимое чувство.
– Так когда нужны деньги? – задумчиво переспросил Афоня.
– Немедленно,  сейчас, – Бернштейн все это время внимательно смотрел на Афоню. Тот хорошо владел собой, но дикая невообразимая буря чувств все-таки прорвалась на поверхность, и Бернштейн увидел отчетливо, как после ожесточенной борьбы чувство взяло верх над разумом. Когда вы видите это и понимаете смысл происходящего – вам уже не надо читать толстые учебники по психологии: яд мудрости уже растворяется в вашей крови!
– Иди-ка покури! – бесцветным голосом проговорил Афоня, – через пять минут я  вопрос решу.
Бернштейн понимающе кивнул и вышел.
 
Глава 8 Агентский договор

-Ну, хорошо, допустим, я тебе верю,- мы с Бернштейном сидели в маленьком зале итальянского  ресторанчика на 2-м этаже, - но я не могу подписывать бумаги, пока мой юрист  их не прочитает.
-К черту юриста! – яростно крикнул Бернштейн, - Надо подписывать в ближайшее время, иначе можно не успеть!
Кроме нас посетителей больше не было. Превосходную пиццу мы уже давно съели и теперь пили кофе…
Когда Бернштейн со словами «а вот и договорчик» вынул из портфеля переплетенную мягкую книгу формата А4 страниц примерно на 150, похожую на диссертацию,  до меня впервые дошло, что все эти разговоры про Борькины контракты – не блеф, что дело очень серьезно, и что придется принимать решение на «авось».
-Вот,- Аркаша осторожно положил диссертацию на заранее расчищенное место.
Я перевернул первый лист из темно-синего пластика и увидел, что контракт напечатан на английском языке.
Конечно, я английский знаю, и достаточно хорошо. Но скорее для жизни: в ресторане, в аэропорту, в такси, в отеле… Но никак не для чтения юридических документов. 
-Тут по-английски,- пробормотал я.
-Ну а по-каковски еще? – насмешливо спросил Аркаша, - другого языка для настоящих контрактов еще не придумано. Читай, не отвлекайся!
- Да не умею я, - жалобно и с досадой вырвалось у меня.
- А ты все равно читай, - ласково посоветовал Аркаша, - тут язык и не нужен. Просто листай страницы. И все поймешь.
Я стал перелистывать страницы. Текст было понять совершенно невозможно. Иногда встречались знакомые слова, но что они означали в данном контексте -  уяснить было решительно никак нельзя.
- Ты посиди, сосредоточься, - дружески посоветовал Аркаша, - а я спущусь вниз, выпью кружечку пива.
Я сидел и тупо перелистывал страницы. При этом у меня была внутренняя уверенность, что контракт обязательно надо подписать. Но как подписывать то, что не можешь даже не то чтобы понять, но просто прочитать?
Две страницы слиплись, и я хотел было их пролистнуть, но вдруг решил обязательно просмотреть их все, до единой. Страницы подавались с трудом, я даже стал опасаться, что ненароком порву их.
«Ничего, пусть перепечатают. Так спешат, бедненькие, что даже не прислали перевода на русском… Постойте. А ведь сам Аркаша может все перевести?»
- И что же он тебе переведет? – последнее соображение я проговорил громко вслух.
Официантка, стоящая поодаль, истолковала это по-своему и поспешила ко мне. Вид при этом был у нее отрепетировано-услужливый. Но я махнул ей, чтобы не подходила, и она, сделав ловкий разворот между столиков, вернулась на исходную позицию.
Наконец я разлепил страницы и начал читать:
Прочитай внимательно и подпиши. Это для блага твоего сына. И для твоего тоже.
Я открыл следующую страницу. Но вместо слов я увидел вдруг город, и по неестественному скоплению небоскребов догадался, что это Нью-Йорк. Потом вдруг я оказался внутри огромного хоккейного стадиона, на котором было написано «Мэдисон Сквер Гарден».
Я сидел в ложе для почетных гостей. Рядом были два среднего возраста лощеных и чересчур уже тщательно отмытых господина. Однако вместо того, чтобы подобающим им образом смирно сидеть и наслаждаться зрелищем, они стояли, точнее нервно и непрерывно подпрыгивали, сжимали кулаки и отчаянно матерились. Благо английский мат хорошо всем известен. Шум, а точнее грохот и завывания, был такой, что я сразу же оглох и поэтому долго не мог понять, чего хочет один из беснующихся, который что-то мне непрерывно кричал и одновременно судорожно тряс меня за плечо.
Единственное, что я смог разобрать, это два слова: овертайм и Борис (с ударением на первый слог).
Заиграл орган, фигурки хоккеистов остановились, и судьи стали совещаться у бортика. Решение, видимо, было очень непростым, потому что главный судья долго еще консультировался  по телефону, потом решительно вернул трубку сквозь заградительное стекло и выехал в центральный круг.
Разом наступила тишина, и  голос судьи, усиленный многократно динамиками, огласил решение:
- Шайба не засчитана, а за атаку вратаря удаляется игрок «Нью-Йорк Рейнджерс» Борис Цой!
И тут же дикий вой, а точнее «У-у-у-у…»,  заполнил все пространство.
Одинокий игрок с номером 96 на спине поехал на скамейку штрафников.
Это был мой сын, Борька, но только взрослый. И даже на таком большом отдалении было видно, какая у него большая борода.
«Да-да… В НХЛ не бреются в матчах навылет», - припомнилось мне.
Эти две  минуты «Рейнджеры» отчаянно оборонялись, а игроки в белой, гостевой форме, не менее отчаянно атаковали.
Я посмотрел на табло под потолком. 0-0. Странный счет для хоккейного матча.
В этот момент я отвлекся и  стал с интересом разглядывать саму арену. Первый период овертайма уже подходил к концу.
И вдруг дикий радостный вой, казалось бы, расколол пространство «Мэдисона». На площадке хаотически бесновались игроки в синей форме. Игра закончилась. Пока я озирался, кто-то забил гол.
Наконец, перекрывая неимоверный шум, диктор не объявил, а скорее пропел, потому что это «о» он тянул наверно не менее секунд 30:
- Шайбу забил Бо-о-о-о-рис  Цой!!!
Два лощеных деятеля теперь стали плясать на столе, подпинывая лежащие здесь бумажки. Стол потрескивал, а потом как-то разом развалился, и деятели шмякнулись на пол, истерически матерясь и хохоча.
- Кубок наш! Кубок наш! – скандировали трибуны, а потом, - Бо-рис! Бо-рис!
Что-то вдруг заставило меня взглянуть вниз, на трибуны. И среди стоящих, прыгающих, обнимающихся и неимоверно орущих людей я увидел Аркашу Бернштейна, постаревшего и уже совершенно лысого, который отвернулся от площадки и смотрел прямо мне в глаза. При этом он что-то говорил. Слышать было невозможно, даже если бы в «Мэдисоне» не было ни одного человека, Аркаша находился чересчур далеко. Но я понял, точнее почувствовал его слова:
- Не жалеешь, что тогда подписал агентский договор, не читая?
… Послышался негромкий разговор и звук отодвигаемых стульев. За соседним столиком устраивалась молодая пара.
Я глядел в контракт, раскрытый посередине. Видение с матча исчезло. И как я ни пытался его вызвать вновь, оно уже не появилось.
Это как сон, только откроешь глаза, и он не исчезает, а просто растворяется, как растворяются на небе облака – раз, и уже их нет.
Я допил холодный кофе. Аркаша так и исчез, но звонить ему я не стал. Мне хотелось просто посидеть в одиночестве, но не для того чтобы сосредоточиться и подумать, а наоборот – чтобы вообще ни о чем не думать.
Однако поневоле я услышал разговор парочки за соседним столиком.
Молодой человек (озлобленно) - … И все. Я разговаривал с управляющим. Такая вежливая отвратительная сволочь. «Извините», да «простите», да «мы прекрасно понимаем ваше положение». Но ни одного шага навстречу. Нет платежей, и до свидания. А в договоре у них там уже все прописано – вся процедура честного отъема жилища!
Девушка (капризно и умоляюще одновременно) – Стасик, неужели никак нельзя договориться? Мы ведь как раз закончили ремонт?
М.(безнадежно) -  Нет. Надо внести всю задолженность с процентами к завтрашнему утру.
Д. (жалобно) – А если нет?
М. (понурившись) – Квартира продается, нам возвращаются наши деньги, но с многочисленными вычетами… Но уже и не в этом дело. Мне там один ловчила мягко так намекнул: «Ваша квартирка уже продана. Ну, то есть уже есть готовый покупатель, из приближенных к руководству,  так что  можете  особо не рыпаться». А я так понял, что никакой это и не покупатель, а просто квартира отходит банку, и  кто-то из руководства в ней поселится до реализации залога. А залог можно реализовывать лет сто.
Я почувствовал, что чересчур уж вслушиваюсь в чужие разговоры и поэтому перелистнул очередную страничку контракта.

Глава 9 Общак


Афоня запер дверь за Бернштейном. После чего отворил потайную дверь и оказался в маленькой комнате. Скорее это была не комната, а темная кладовка, даже не оштукатуренная. Там был только огромный  сейф. Афоня включил свет и, набрав несколько комбинаций цифр, с трудом  отворил тяжеленную сейфовую дверь. Внутри было несколько небольших отделений, запертых на ключ, но самое большое, среднее отделение было открыто – оно почти полностью было набито деньгами: доллары, евро и английские фунты. Афоня отсчитал  тысячу  пачек  по сто листов стодолларовых купюр и забросил их в огромную черную спортивную сумку.
«Я нарушаю все, что только можно нарушить!» – подумалось старому вору. Но почему-то именно это не пугало, а скорее веселило его.
Афоня закрыл сейф и вышел из тайной комнаты.
Бернштейн терпеливо курил на улице, когда в его телефоне  Джон Леннон запел «Imagine».
– Зайди, – услышал он властный Афонин голос.
«Пошло дело!»
Аркаша быстро  затушил сигарету и вошел в офис, молча взял протянутую ему сумку с деньгами и вышел. Оба они, и Аркаша, и Афоня не проронили ни слова, а только обменялись взглядами. Афоня хотел было что-то сказать напоследок, но у него зазвонил телефон – пора было ехать на охоту – и Афоня только махнул рукой на прощание.
Аркаша забросил сумку с деньгами в багажник и, включив ноутбук, быстро стал печатать письмо по ICQ.
Аркаша  - Покупайте, как договорились.
Брокер  –  О. К.
А. – Десять единиц у меня.
Брокер  – Отдайте по старому каналу.
А.Б. – О. К. Забросьте копии платежек и выписку из реестра.
Брокер  – О.К.
Аркаша захлопнул ноутбук, завел машину и поехал отдавать деньги…
В Нью-Йорке вовсю шли торги. Один из брокеров, получив указание от своего клиента, купил акции компании QRL на 10 миллиона долларов. Копеечная сделка, на которую никто не обратил внимания. Единственно, что некоторые хорошо осведомленные люди отметили про себя: «QRL –компания новая. Активы срочно продаются. Значит – либо будет резкий рост (это маловероятно), либо кто-то выкачивает деньги из клиентов, чтобы слинять»…
Когда вы долго что-то охраняете, у вас потихоньку притупляется бдительность. Служба идет, а происшествий все нет и нет. Даже если вы законченный педант, то и тогда вы потихонечку расслабляетесь. Все катится своим чередом, день за днем, дежурство за дежурством. Одно и то же. И когда в это однообразное течение врывается что-то другое, странное и бросающееся в глаза, то это немедленно фиксируется. Не специально, а просто это выбивается из общего ряда…
«К Афоне приходил какой-то посетитель. Сначала они толковали  о чем-то, потом посетитель курил на улице, а затем снова зашел к Афоне и вышел с  очень большой черной спортивной  сумкой, в которой что-то лежало. Затем посетитель сел в машину, номер такой-то, открыл ноутбук, что-то быстро напечатал и уехал. А Афоня поехал на охоту»….
Вы не доверяете человеку не потому, что появились поводы для подозрений. А потому что само подозрение выросло в вашей душе. И тогда малейшего факта (даже самого незначительного!) достаточно, чтобы подозрения начали чудовищно разрастаться.
И вот пошел слух: «Кажись,  Афоня в общак  руку запустил. Надо бы разобраться»…
– Афоня, надо бы обсудить кое-что, не возражаешь?
– Говори, Серый.
– Надо бы посчитаться.
– Сам придумал?
– Нет. Меня люди послали. На следующей неделе будет сходняк, и одновременно ревизия.
– Хорошо…
Когда посланник ушел, Афоня набрал номер Бернштейна.
– Аркаша, что там с  нашими акциями?
– Нормально, Афанасий Михайлович. Все куплено, выписка из реестра будет на днях. Вы же знаете, там в Штатах бюрократия – никакая наша и близко не стояла, - Бернштейн не видел лица Афони, но это было и ни к чему. Ясно было, что ветер усилился, и аккуратно подпиленное дерево вот-вот рухнет…
– Ладно. А ты деньги уже успел переправить?
– Конечно, в тот же день. Мне чужие охранять никакого резона. Еще дадут по башке. И не за такие суммы убивают.
– Правильно, – Афоня чуть слышно вздохнул, – как будут выписки,  сразу же позвони.
– Хорошо, Афанасий Михайлович…

«А кто это к Афоне заходил? Кто такой?»
«Да еврей какой-то. Вроде брокер с биржи. У него с Афоней какие-то дела».
«Какие? Быстро прояснить!»
«Сделаем!»


Глава 10 Заначка

Во дворе я резко повысил свой авторитет. Во-первых, сама крутизна коньков всем ясно говорила,  что я поднялся  вверх, а во-вторых Грач стал ко мне относиться с подчеркнутым уважением. Он вообще не мог предположить, что у меня могут водиться деньги.
Мы довольно долго дружили, но никогда у нас не шел разговор о деньгах. Когда Грач потихоньку стал заниматься фарцовкой, он старался об этих делах не распространяться в нашей компании. Возможно, просто  он не хотел перед нами кичиться своим резко поднявшимся благополучием. Он первым в нашем дворе стал ходить в настоящих американских джинсах. Нас он частенько угощал фирменной жвачкой Wrigley`s. Тогда казалось, что вкуснее ничего на свете нет. Мы, конечно, ужасно завидовали Грачу, но как-то по-хорошему. Нам казалось, что именно Грач и должен из всех нас стать самым крутым.
Мои Ботасы стали моим геральдическим знаком, символом принадлежности к всемогущему классу торгашей, которые все могут достать…
Однако ж, счастье не может быть абсолютным: едва я переступал порог дома, как мысль о разоблачении немедленно начинала терзать меня. Я стал очень боязлив. Теперь я с какого-то момента стал с ужасом ожидать прихода отца. А так как рабочий день был у него совершенно непредсказуем, то и ожидание расплаты стало постоянным и невыносимым.
Отец же жил своей обычной полубогемной жизнью. Праздники у него были настолько частыми, что казалось, что именно из них и состоит его работа.  Дни рождения, предзащиты, защиты, какие-то симпозиумы, потом еще множество хлопот по профсоюзной линии. Короче, отцу было не до нас.  Домой он появлялся скорее по привычке.
Похоже, что у него еще развивался бурный роман на стороне.
Однажды я случайно услышал обрывок его разговора по телефону. Отец говорил приглушенно, почти шепотом, и  от этого все слова слышались только еще более четко.
- …Да. Послушай, малыш, у меня как раз намечается симпозиум в Москве. А уже оттуда мы с тобой рванем на пару деньков в Сочи.
Женский голос из трубки что-то, видимо, возразил, на что отец самодовольно ответил:
- Деньги у меня есть, не волнуйся.
Теперь трубка,  принялась уже за другую, похоже, уже не раз обговоренную  тему, потому что отец стал оправдываться:
- Малыш, так все быстро не делается, ты пойми….
Трубка стала настаивать. Отец, уже забыв про конспирацию, громко и раздраженно произнес:
- Подождем пока.
И заискивающе закончил:
- Малыш, давай после моря  решим?
Трубка нехотя согласилась. Отец с облегчением закончил щекотливый разговор и прямиком, но  в то же время и воровато отправился в кладовку.
«Все. Пропал я!»
Я слышал, как отец тихо ругнулся, а потом быстрым шагом двинулся в мою комнату.
- Саша! – грозно начал он, но тут  же сбавил тон, потому что надо было задать вопрос. И вопрос непростой – о тайных деньгах.
Я затрясся так, что у меня застучали зубы. Отец увидел это, и все понял без всяких вопросов. Единственное, что он с удивлением произнес:
- Но куда тебе 1000 рублей?
- Какая тысяча? – выкрикнул я сквозь внезапные слезы, - там было только сто!
- Тысяча, - устало произнес отец, глядя на меня с непередаваемым презрением, - сейчас-то  зачем отпираешься? Тысяча там была, вот в чем дело!
После чего махнул рукой и пошел прочь. Потом, не поворачиваясь, брезгливо спросил:
- Хоть сколько-нибудь можешь вернуть?
Я бросился к своему тайнику, распотрошил его и дрожащими руками отдал отцу  оставшиеся 7 рублей.
Увидев мои смятые рубли, отец неожиданно расхохотался, и бросил их на пол.  Даже не бросил, а просто выронил, не стал их от меня принимать. И ушел.
Я же в отчаянии лежал на кровати и грыз подушку, чтобы никто не слышал, как я реву.
На симпозиум в Москву отец, конечно же, полетел, но вот этих запланированных «пары деньков в Сочи» у него, похоже,  не было.  Да и вообще -  и роману этому, как мне сейчас кажется, пришел конец.
Я тогда так и не понял, кто забрал деньги из отцовского тайника: Леха? Или, может быть, мама обнаружила отцовскую заначку? Казалось бы, надо было просто тряхануть Леху. Но что-то мне мешало это сделать. Возможно, что я был таким же вором, и поэтому не имел права задавать вопросы.
Потом только, годы спустя,  когда я как-то забежал к родителям, я нашел эти деньги.  Они лежали  почти открыто, в Лехиной коробочке, где он хранил свои детские сокровища: ракушки, желтоватое гусиное перо (от Желтого нашего гусака!),  несколько переводных картинок, шариковую ручку с плавающим рисунком, которую привез из Праги отец и несколько писем от меня, коротких и небрежных.
 Здесь же лежали 9 сотенных советских банкнот, бесполезных кусков бумаги. Леша не истратил ни одного рубля.
Для чего он украл эти деньги и почему только 900, а не всю 1000, я так и не понял. Но, возможно, так он, по-детски, выразил свой протест против отца и его отношения к маме.
Кто знает? 


Глава 11 Юниор

– Пиня! – крикнул Афоня.
И немедленно отворилась дверь, и стремительно, но и почтительно одновременно  вошел моложавый, но полностью седой человек.
– Слушаю, Афанасий Михайлович!
– Помнишь ко мне приходили агенты из ... Название такое смешное...
– ПСА, Афанасий Михайлович.
– Да, да. Вот этих ПСОВ мне и надо. Созвонись с ними, и на завтра договорись о встрече.
– Слушаюсь, Афанасий Михайлович!
– Все, можешь идти.
Седой чуть поклонился и проворно вышел…
– Слушаю вас, Афанасий Михайлович! – человек на том конце провода (впрочем, какие теперь провода?) говорил по-русски очень хорошо. Но все равно чувствовалось, что это иностранец.
– Вы можете ко мне приехать?
– По поводу контракта? – уточнил пунктуальный немец.
– Да, просто есть некоторые обстоятельства.
– Конечно, Афанасий Михайлович! Я немедленно вылетаю. Я думаю, что сможем преодолеть любые обстоятельства. До встречи!
Афоня ненадолго задумался. Надо было срочно закрыть недостачу,  и быстро можно было сделать только одно – продать Цоевского сынка. Жаль конечно, что придется отдать за бесценок, но тут уж ничего не поделаешь: ПСЫ обещали деньги быстро и налом…
– Cаня, ты можешь ко мне подъехать?  Есть разговор.
– Конечно, Афанасий Михайлович!
Когда тебя вызывает твоя «крыша», всегда немного дергаешься: кто его знает, что там будет. Могут наградить, а могут и предъявить! А так как  все мы не ангелы, а черт знает что, то я немного задергался. Решил поехать сам, без шофера, чтобы не было лишних наблюдателей.
– Здравствуй, дорогой!
Афоня сидел, уткнувшись в какие-то бумаги, отвлекся на мгновение, чтобы быстро поздороваться со мной и снова стал читать многостраничный контракт.
– Располагайся, я сейчас.
Я сел в глубокое и обволакивающее ленью кресло и стал рассматривать картину на стене. Причем, чем больше я ее рассматривал, тем более она мне не нравилась. Изображен там был улыбающийся  добродушный молодой человек, а из-за спины его выглядывал старый и отвратительный ...тот же самый молодой человек.  Художник сумел передать чувство ужаса и омерзения, охватывающего любого, кто проникал сквозь мнимое и показное добродушие и понимал истинную суть этого молодого человека. Мне тоже стало не по себе. Я вспомнил сразу же Оскара Уайлда и его « Портрет Дориана Грея».
– Я вот, собственно, по какому делу, Саша, – я слегка вздрогнул от Афониного голоса, с трудом оторвавшись от созерцания неприятной картины.
–Я подготовил контракт твоего сына с одним спортивным агентством. Сам понимаешь, он уже готовый игрок, и его делами должно заниматься профессиональное агентство.
«Ах, вот оно в чем дело!»
– На меня вышла одна очень известная в спортивном мире фирма, называется она – ПСА. Эта фирма предложила хорошие условия для такого молодого игрока. (Афоня чуть-чуть замялся – не зря он так внимательно  читал контракт: условия были паршивые, в этом не было никаких сомнений!) Так что тебе, как отцу,  надо подписать контракт тоже. Я как генеральный директор клуба, естественно, уже все подписал, так что дело за тобой.
«Вот оно! Ну да теперь уже хода назад нет!»
– Афанасий Михайлович! Честно говоря, вы меня огорошили, я думал, что все эти действия с контрактом делаются синхронно!
– Ты о чем?
– Дело в том, что на меня вышло спортивное агентство с предложением заключить  агентский контракт с моим сыном. Более того, я, может быть,  поторопился и что-то напутал. Но мы этот договор уже подписали.
– Да ты чего творишь! - внезапно заорал Афоня, – ты куда лезешь не в свои дела! Это мой клуб! Я его хозяин!  Все игроки – мои! Это моя конюшня! И только я имею право выбирать  им агентов! Во всяком случае – мое слово решающее!
Афоня потихонечку стал сбавлять тон, и я оправдывающимся тоном сказал:
– Афанасий Михайлович! В конце концов, я могу отказаться и дезавуировать договор! Тем более, что вы можете подписать гораздо более выгодный контракт. Единственное, что я хотел бы прочитать контракт с вашим агентством и просто сравнить условия.
Афоня полностью взял себя в руки и уже совсем спокойно и миролюбиво произнес:
– Да нет, уже ни к чему. Подписал и подписал. Сам же знаешь, как это нехорошо выглядит, когда отказываются от контракта без объяснения причин. А тем более, твой пацан только входит в большую игру, и надо, чтобы имя было не запятнано всякими скандалами. Ты мне только скажи: ты с каким агентством подписал договор?
Я достал из портфеля контракт и прочитал:
– AHSA – Alexander Hoffman Sport Agency.
Как ни хорошо Афоня владел собой, но на лице его изобразилось  нечто ужасное:  абсолютное разочарование  и безысходность.
Показывать мне контракт с ПСАми он благоразумно не стал: и так было понятно, что условия были несравнимы. Более того, у  меня могли бы возникнуть вопросы: почему это моему сыну навяливают такие грабительские, почти рабские условия!
– Нормальная контора, – нехотя проговорил Афоня, – я знаю их. Небольшая такая фирма из Люксембурга. Юристы у них натуральные волки, и их клиенты всегда получают самые лучшие условия. Так что хоть ты в этом деле и профан - но попал в самую точку. Поздравляю!
– Я дико извиняюсь, конечно, – я развел руками  и состроил горестный вид, – но я просто не знал, что все эти вещи надо с вами согласовывать. Так бы я, конечно, сначала с вами бы посоветовался. Просто ко мне позвонили из этой фирмы и ...
– Да ладно, ясно. Можешь не оправдываться! – пробурчал Афоня, – Молодец. Кому о сыне печься, как не отцу! Все, закрыли тему. Давай поезжай, а то у меня еще гора дел.
Я тут же поднялся, пожал протянутую руку Афони и посмотрел ему в глаза. Холод прошел у меня по коже: я явственно увидел, что Афоня  с какой-то тоской смотрит не на меня, а как бы за меня. И я понял, что сейчас он увидел -  Того, Кто Стоит За Мной, и по чьей воле я действую. И от этого  внезапно УВИДЕННОГО Афоня как-то вдруг поник и состарился.
– До свидания, Афанасий Михайлович! – сказал я  и быстро вышел.

Глава 12 Завещание Бернштейна

И снова я увидел картинку. Однако теперь это был уже не Нью-Йорк, а неизвестный мне маленький европейский городок. Да и вообще, судя по одеяниям – средневековый.
Одного человека, сидящего за небольшим столом, я узнал сразу же – это опять-таки был Аркаша Бернштейн, только уже совершенно старый. Длинные седые космы лежали у него на плечах.
Аркаша держал в руке золотую монету и, слегка потряхивая, ею что-то втолковывал молодому человеку, который низко и почтительно опустил голову, так что его лица я никак не мог разглядеть.
- Этот талер просто так  к тебе не придет. Раньше ты вообще такую монету видел один раз в месяц. А сейчас они к тебе пойдут тысячами. Нужно только принять условия.
- Что за условия? – тихо, внутренне страшась, спросил молодой человек, не поднимая головы.
- Посмотри на меня, - приказал Бернштейн, - подними голову и посмотри мне в глаза.
Молодой человек медленно поднял голову и отвел назад мешающие ему длинные волосы.
И в эту секунду я понял, что этот молодой человек – это я. Во всяком случае Аркаша смотрел прямо мне в глаза.
- Как ты думаешь, есть ли у меня родственники?
- Наверно, есть, - неуверенно ответил я.
- А почему же я все свои богатства отдаю тебе, своему нищему соседу, к тому же не иудею?
- Не знаю, мне это невозможно понять. Так вышло, -  я не знал, что ответить.
Аркаша усмехнулся, положил талер на стол и разлил из кувшина вино в два высоких серебряных кубка. Мы сидели за накрытым столом в доме Бернштейна. Однако невозможно было понять: то ли ужин уже кончился, то ли еще не начинался. Стол был уставлен тарелками, кубками разной величины, кувшинами, но не было никакой еды.
 Передо мной лежал превосходной работы нож, настолько острый, что я немедленно порезался, когда провел большим пальцем левой руки по лезвию, определяя степень его отточенности…
- Для чего вообще ты живешь? – спросил Аркаша без всякого шутовства, абсолютно серьезно, одновременно протягивая мне чистый, с затейливой вышивкой платок, чтобы я мог промакнуть кровь. Мы вновь сидели в итальянском ресторане, и официант, уже успевший унести все тарелки, теперь услужливо настилал свежую скатерть…
Я не решился ответить, ожидая подвоха. Впрочем, и отвечать было нечего. Для чего человек живет? Никто не знает. Для чего живет муха?
- Но ты же – не муха,  - сказал Аркаша, - Для чего живешь именно ты?
Тогда я решил, что надо говорить, а не молчать:
- Я живу, потому что мне посчастливилось жить. Потому что мои папа и мама случайно встретились на земле и зачали мою жизнь, а Господь вдохнул в эту жизнь душу.
- А когда ты умрешь – что будет? – вкрадчиво поинтересовался Бернштейн.
-  Душа отлетит к Господу на суд, а тело истлеет в земле, - теперь я говорил бойко и связно.
- А что будет с тобой? – задал странный вопрос Аркаша и отпил немного вина, - Что будет с твоим делом, если оно было?
- Я умру, - пожав плечами, повторил я, - а что будет с моим делом – неизвестно. Возможно,  мои потомки будут им заниматься.
- Возможно, - как эхо повторил Аркаша, и  взгляд его вдруг стал угасать…
Я увидел перед собой старого ростовщика Бернштейна, прячущего за пазуху бережно сложенный  платок с моей кровью.
 -Отныне ты будешь моим наследником и продолжателем дела, - голос Бернштейна был настолько тихим, что приходилось вслушиваться, - а спутницей и женой назначаю тебе – Эльзу Грюнвальд.
- Ведьму? – с ужасом спросил я.
- Да,  - внезапным громовым голосом сказал Бернштейн.
… Я вновь очутился в итальянском ресторане. Передо мной лежал контракт, раскрытый на последней странице. Оставалось только поставить свою подпись. Я достал ручку и подписался во всех необходимых местах. Внутри было какое-то смятение, но одновременно и ясность. И одновременно печаль. Я почувствовал себя ничтожно малым, а точнее – просто ничтожным.
- Может быть, это и есть истинное осознание жизни? – то ли спросил, то ли напротив подытожил подошедший Аркаша и закрыл контракт, а потом убрал его в свой портфель.
- Вам придется еще слетать к нам, в Люксембург, в головной офис, - окончательно уже перейдя на официальный тон, сообщил Аркаша, - все равно у вас командировка во Францию. Там выкроите денек  в Люксембург.
Самое интересное, что Афоня внезапно отказался от поездки в Париж, точнее вынужден был отказаться  и перепоручил это мне. 
- Прощайте, - Аркаша протянул мне руку и одновременно пристально посмотрел мне в глаза, - Уверяю вас, вы подписали очень выгодный контракт.

Глава 13 Портрет


– Братья! Я очень рад вас всех видеть в добром здравии. Отдыхайте, угощайтесь,  чем Бог послал. Мир вам всем! Но сначала давайте выпьем за тех, кого нет с нами за этим столом: кто томится, а кого и вовсе мы не увидим никогда! Выпьем, братья!
С этими словами Афоня выпил полную рюмку коньяка, а после  быстро оглядел сидящих за столом. Все старые знакомцы, но были и новые лица. Здесь же обнаружилось и не скрывающее злорадства лицо Шалвы.
«Жизнь меняется, – подумал Афоня, – впрочем, меня это уже не интересует.  Я,  кажется, уже приехал».
Афоня знал уже, что ему будет предъява за растрату общака. Ответить ему было нечем. Достаточно было открыть сейф и пересчитать деньги. Недостача в десять миллионов баксов так и не была восполнена. Контракт с PSA накрылся медным тазом.
«Какой-то идиотизм, – в очередной раз начал накручивать себя Афоня, – откуда взялась эта контора? Почему внезапно Цой занялся  контрактом своего сына? Что за внезапная спешка и почему одновременно со мной?  Почему все это происходит со мной? И именно сейчас?»
Афоня с тоской огляделся по сторонам и внезапно уткнулся взглядом в картину, висящую в этом кабинете уже много лет. Он давно уже  воспринимал ее как надоевший  предмет интерьера, но только сейчас  тайный и ужасный смысл изображенного проник в сознание Афони. Казалось, что добродушный  улыбающийся молодой человек, которого  всегда видел Афоня, отстранился, а на передний план вышел отвратительный  хитрый и очень расчетливый старик. В слезящихся  глазах  его виделось давно опостылевшее знание  законов жизни и людей, но одновременно и удовлетворение от того, что все происходит строго в соответствии с  этими законами. Лицо его показалось очень знакомым, и Афоня вдруг понял, что лицо старика поразительно напоминает Аркадия Бернштейна.
«Так вот оно что!» – подумал Афоня, и ему стало горько и одновременно легко…

Эпилог

– Слушай, Боря. Мне тебе нужно сказать одну вещь. Но не по телефону. Ты когда сможешь прилететь?
Сын немного подумал и сказал:
– Я вообще-то как раз собирался  к вам с мамой. Так что через неделю встретимся.
– Тогда до встречи.
Мы встретились в аэропорту Кольцово. Борька прилетел самым ранним рейсом из Москвы. Вид у него был бодрый, видимо, стала накладываться американская привычка всегда выглядеть отлично.
– Пап, я заключил  контракт с  New–York  Rangers  на 10 лет общей суммой 300 миллионов долларов, -  Борька говорил спокойно, как на пресс-конференции.
- У тебя тот же самый агент? – на всякий случай спросил я.
- Да,  «Александр Хоффман». Та самая контора, с которой ты подписал  первое агентское соглашение, - ответил Борька.
Я не верил, и в то же самое время я чувствовал, что все сошлось, что все идет по строго намеченному плану. Но по плану, намеченному не мной … Вдруг какое-то отчаяние овладело мной, вдруг захотелось все забросить и исчезнуть куда-нибудь, где меня никто не сможет отыскать. Кроме сына…
– Понимаешь,  Борюша, мне сейчас уже не так мало лет. Несколько лет назад  из-за очень больших денег по моей вине пролилось   много крови. И сам я ходил под смертью.  Меня искали  повсюду, но не нашли. Потому что  не знали, где искать и кого.
Я не говорил тебе об этом, точнее упоминал вскользь. А теперь, когда ты подписал такой колоссальный контракт, я испытываю очень странное чувство. Этого не передать. Я невероятно горд тобой и одновременно я  чувствую какую-то опустошенность. Я всегда был под прицелом. И вот теперь мне хочется попросить тебя   сделать мне одно одолжение. Купи себе дом, на свое имя, по своему вкусу, в том месте, где тебе нравится (но на Средиземном море!), и  я там поселюсь. Я не хочу больше жить здесь!  А после  смерти  меня и  мамы этот дом естественным образом перейдет к тебе. Договорились?
– О-кей, папа. Я дам задание своему агенту, он свяжется с риэлторской конторой, и они мне  начнут подгонять варианты. Единственно, когда я определюсь, я бы хотел, чтобы ты тоже выехал посмотреть на дом.
– Нет, Боря, ты мне позвонишь, и  мы с мамой просто  сядем в самолет и прилетим туда, где ты этот дом купишь. Мы прилетим, ты нас встретишь, и  мы вместе отпразднуем новоселье.
– Договорились, пап…
Дальше мы поехали молча. Борька немедленно уснул после тяжелого перелета, а я стал размышлять…
Всю жизнь ты упираешься и зарабатываешь деньги. Потом, в какой-то момент оказывается, что  больше работать не надо. Я работал, деньги всегда были, и как-то всегда хватало. И вот теперь я задумался: а что же дальше?
Раньше меня поддерживала идея наследства: зарабатываю, чтобы все оставить сыну. Теперь оказалось, что сын зарабатывает настолько больше меня, что говорить о каком-то наследстве  просто даже как-то странно. И что? Более того, вдруг до меня дошло, я могу с этой секунды не просто не работать, но и вести праздную, легкую, тунеядческую жизнь. Тратить, сколько заблагорассудится. Вообще перестать считать деньги, все равно все не израсходовать! Но как-то такая перспектива не радовала. Какая разница, каков размер пенсии - все равно ты становишься пенсионером. А пенсионером мне быть совершенно не хотелось.
В результате я  оставил Борьку отсыпаться дома, а сам с облегчением поехал в офис и окунулся в привычные дела и хлопоты.
После смерти Афони я стал полновластным хозяином нашей фирмы. Кураторов надо мной не было. Просто часть прибыли надо было засылать на определенные счета,  и все. Ко мне никто не приходил, никто меня не контролировал. Я вошел в полное доверие. Общак после тех разборок по-простому увезли. Я этого не видел, но твердо знаю, потому что особые охранники в штатском (которых оказалось очень много) внезапно разом исчезли. Осталась обычная наша охрана, и все…
– К вам посетитель, – сообщила  Наташа, – представитель Эй-Эйч – Эс-Эй.
– Пусть зайдет.
Дверь плавно отворилась, и вошел  улыбающийся Петр.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич, я – Пьер Лафонтен, руководитель AHSA, – громко произнес он, показывая этим, что мы не знакомы, и что правила конспирации надо по-прежнему соблюдать. – Дела, как такового у меня нет, я просто зашел к вам засвидетельствовать свое почтение.
– Нашли перспективного юниора? – поинтересовался я.
– Ну не такого, как ваш сын, но тоже вполне достойного. Имени произносить не буду, коммерческая тайна.
– Сын на днях приехал в гости. Вроде бы  у него все нормально с контрактом.
– Ну, Александр Сергеевич, мы же за этим следим. -  Петр подлил себе чая в чашку и стал накладывать сахар.
«Когда это Наташа  успела нам принести чай?» – подумал я и вдруг осознал, что мы в сновидении. Это была все та же московская квартира, куда я приезжал за своим чемоданом.
– То же самое место, – усмехнувшись, сказал я.
– Оно и не менялось, – ответил Петр, но с каким-то принуждением на лице.
– Что с вами?
– Со мной все в порядке.
– У вас действительно дела в нашем городе? (какая-то странная ситуация, зачем Петр приехал?)
– Нет, я приехал по вызову.
– Не понимаю.
– Александр, я приехал по вашему вызову.
Тут я растерялся: я никого не вызывал, с Петром лично вообще не вел никаких дел, только с Бернштейном.
– Петр, тут какая-то неясность, я извиняюсь, но не могу понять, о чем идет речь?
– Вы меня вызвали, я прибыл, что ж тут неясного?
– Не могу понять.
– Александр, вы – мой куратор, ваше слово для меня – закон, поэтому....
– Стойте, – выкрикнул я, – вы говорите что-то не то: вы – мой куратор!
– Нет, – отчетливо произнес Петр, – я говорю так, как есть. А именно, вы – мой куратор, вы – избранный, а я – служка. Вы мне подаете команды, а я их обязан исполнять. Вы меня вызвали, я прибыл. Хотя мне лучше сюда лишний раз не приезжать, это довольно опасно.
– Петр! Я прошу вас... Представьте, что я забыл все происшедшее, а вы
можете мне это напомнить... Расскажите, что реально происходило?
– Александр, мне не очень понятны ваши цели. Чего вы от меня добиваетесь?
– Петр! Вы меня ввели в мир сновидений. Это так?
– Да. Я нашел вас на своей территории. Вы – Избранный. Таких людей очень мало. А в вашем случае уникальность в том, что ваш сын, Борис, тоже Избранный (это бывает чрезвычайно редко!).  Я просто открыл вам правило, а после этого вы сами ....
–  Что сам?
– Ваша территории  – ваши законы. Главное ведь это только бесперебойный поток энергии наверх. А все остальное несущественно. А потоки вы организовали лучше меня.
– Петр, а с какого момента я, как вы утверждаете, стал управлять территорией?
– Когда  вы приехали в Москву в первый раз. Вы приехали с уже готовым планом.
– А в чем он заключался?
– Вы мне поручили забросить векселя на счета моих фирм, после этого я должен был полученные деньги перевести в люксембургский банк.
– То есть я не должен был получать наличные после возвращения из Австралии?
– Конечно же нет. Это было невероятно глупо таскаться с наличными деньгами. А самое главное – очень опасно. Вся комбинация висела на волоске, а тут чемодан с деньгами, перевоз в поезде...
– Да, но эта несусветная история в поезде?
– Это тоже была часть плана.
– Но для чего?
– Вам нужно было физически устранить Профессора. Он нутром чувствовал, что эти деньги у вас. Поэтому план был – взбаламутить ситуацию, спровоцировать приезд людей Афони, и Профессора в том числе. Потому что именно  Профессор должен был вникнуть в ситуацию. Но вы знали также, что Мальцев абсолютно уверен в вашей вине. Поэтому Мальцев был обречен. Вы его отравили этой спецтаблеткой. Все мои дела в Москве вы распорядились прикрыть. Мне пришлось самому организовать свой уход в Люксембург. Там в Люксембурге вы мне определили новое место деятельности.
– Зачем?
– Вам нужна была надежная агентская контора для ведения дел Бориса. Поэтому вы приобрели (как раз таки на этот миллиард)  AHSA – хорошо отлаженную фирму – у Аркадия Бернштейна и поставили меня контролировать ее деятельность. Сам Аркадий из владельца превратился  в  бенефициара, что его полностью устроило. А  основным приоритетом было подписать наиболее выгодный контракт для вашего сына. Что мы и сделали, причем попутно вы в очередной раз подставили Афоню, втянув его в эту авантюру с   акциями QRL .
– Что значит - «в очередной раз»?
– Первый раз -  во время разборок из-за вашей собаки.
– Это была случайность! Я же и тогда говорил! Та собака первая накинулась!
– Александр! Уверяю вас – ваша собака убивает только по команде. Вам нужен был конфликт с Шалвой, чтобы втянуть в него Афоню. Вот вы и нашли способ. Тогда Шалва уже готовил покушение на Афоню. А это стало последней каплей. Та собака бежала спокойно. Но вы подали команду «фас» своему Вайсу, и несчастный кане корсо был убит. Вы ведь упорно делали из своего пса монстра-убийцу. Так что у Шалвы кроме бизнеса примешались еще и личные мотивы.
– Афоня мог меня спокойно сдать Шалве.
– Ничего он не мог. У него в мозгу стоял стопор, и он не мог причинить вам вреда. Так что  Афоне пришлось лечь на дно, а в качестве отступных он  предусмотрительно продал свои акции мясокомбината Шалве. И конфликт был временно закрыт. Ну а второй раз – это махинация с акциями QRL.  QRL  была специально создана для Афони. Как только он перевел 10 миллионов долларов, она исчезла. Так что всю операцию мы провели на деньги Афони, точнее на деньги, которые он взял из воровского  общака. Вам нужно было окончательно похоронить стародавний  вопрос с кражей векселей. Поэтому одновременно с контрактом с  New-York Rangers мы обрабатывали Афоню, разводили его. А как только он запустил руку в общак, немедленно оповестили  наших людей в воровских кругах (в том числе и Шалву!), что Афоня нечист. И одновременно, уже по аналогии свалили на него ту пропажу миллиарда. Афоню убрали руками воров.  Признаваться ему было не в чем, и он просто умер под пытками.
– Ну, хорошо, предположим, что все это именно так. Но как я мог задумать убийство Профессора в  чужом городе (это был Гусь-Хрустальный), как я мог предположить, что у пьяной буфетчицы привокзальной гостиницы окажется секретная спецтаблетка для убийства  без подозрений?
– Вам достаточно отдать приказ на своей территории...
– А разве Гусь-Хрустальный это тоже моя территория?
– Ваша территория не является географической. География – это понятие плоскостное. А ваша территория пространственная. Впрочем, все это вы знаете лучше меня.
– И что теперь?
Петр пожал плечами:
– Вы меня вызвали. Я не хотел лететь. Я  повторяю, что любая моя поездка в Россию очень опасна для меня. Но приказ - это приказ. Так что вам решать, что делать дальше.
– Извините, Петр, просто мне надо было с вами поговорить.

В этот момент я внезапно вышел из сновидения. Мы сидели в моем кабинете,  и я что-то горячо втолковывал Петру.
– Я все понял, Александр Сергеевич, – примирительно сказал Петр. – Проект очень значительный. Так что, я думаю...
– Он должен быть осуществлен, – услышал я свой голос.
– Хорошо, – согласился Петр  и вежливо попрощался. – До свидания, Александр Сергеевич.
– До свидания, Пьер, – промолвил я.
Петр поднялся и вышел из моего кабинета. Скрип его дорогих лакированных ботинок был слышен даже из-за закрывшейся двери.
– Однако, как сильно скрипят его туфли, – пробормотал я.
– Разве? – удивилась подошедшая Наташа, – мне наоборот показалось, что обувь этого господина абсолютно бесшумна. Александр Сергеевич, можно мне идти, а то уже 9 вечера?
– Конечно, конечно, Наташа, – быстро пробормотал я.
«Как? Уже 9 вечера? Но ведь пришел-то он ко мне часа в два дня!»
За окном была особая осенняя тьма. Вроде бы рано, а  на самом деле глухая ночь. Я достал телефон и позвонил домой.
– Слушаю, – я услышал родной голос жены.
– Я уже выезжаю. Купить что-нибудь к ужину?
– Нет, не надо. Все, что нужно – уже есть: Борька постарался – приволок  какое-то фантастическое количество еды.  Так что  не беспокойся.
Я сел в машину и поехал  по вечернему городу.
Всюду были пробки. Искать окольных путей мне не хотелось. А тем более, какие тут окольные пути, когда все тайные тропы уже давно все знают, и подчас там творится вообще что-то невообразимое. Так что я спокойно пристроился за какой-то малолитражкой и задумался.
Музыку, а тем более новости слушать совершенно не хотелось, и я выключил магнитолу. Стало совершенно тихо, и одно незначительное, давно позабытое воспоминание проникло в мое сознание…

Post  scriptum

Однажды после бурного празднования Нового года я заявился домой  совершенно пьяный. Как я дошел – неизвестно. Я помню, что улица крутилась  и качалась, что  только столбы, деревья и стены домов пытались мне помочь и были единственными островками  безопасности. Я совершал бросок по уходящей из-под ног земле, вцеплялся в очередное дерево (или столб) и стоял, вцепившись в него, пока горизонт немного успокаивался, и можно было совершать очередной рывок.
Когда мне  жена открыла дверь, я понял:  я дома. После чего сознание мое отключилось.
Очнулся я только на следующий день часам к четырем пополудни от невыносимой головной боли. Впрочем, мой дорогой читатель, ты и сам понимаешь, что такое следующий день после пьянства. 
То, что было вчера, я помнил смутно. А то, что было после прихода домой, я не помнил вообще. Память услужливо стерла этот отрезок времени из моей головы.
В дальнейшем этот эпизод из моей жизни обычно являлся предметом шуток, а иногда и язвительных замечаний! Сам я тоже снисходительно подсмеивался над собой: ну что поделаешь –  со всяким бывает!
Однако сейчас, сидя в еле ползущей машине, я вдруг стал вспоминать события той ночи…
Жена, глядя на меня, только покачала  головой.
Мне же стало ужасно весело. Я стал швырять снимаемые с величайшими усилиями вещи в разные стороны. Внезапно мне показалось,  что я стою на краю бассейна, что сейчас лето, долгожданный отпуск и вдалеке ослепительное блекло-голубое  море, плавно сливающееся  на линии горизонта с такого же цвета небом. Невыносимый жар охватил меня (возможно кровь бросилась в голову!), я  бросил рубашку в угол (оставшись при этом в брюках и ботинках)  и  нырнул  в пол!
Боли я  поначалу не почувствовал. Раздался стук костей и мяса, напомнивший мне, как однажды я притащил домой  замороженную  говяжью ногу  (еле донес!) и, едва переступив порог, выронил ее на пол. Именно такой звук был и от моего шлёпнувшегося наземь тела.
– Господи, что с тобой!
Жена бросилась ко мне и стала помогать  подняться. Я же, несмотря на боль в разбитых локтях,  начал истерически смеяться.
– Да что с тобой? – все это представление уже стало явно надоедать моей супруге.
– Я нырнул! – с трудом проговорил я,  давясь смехом, – в бассейн!
– Допился, – резюмировала жена, – поздравляю. Может быть, вызвать тебе карету из психушки?
– Нет, – как можно более миролюбиво произнес я, – лучше я пойду чего-нибудь съем.
Я  с трудом дошел до кухни и плюхнулся на стул.
– Есть гусь, запеченный с яблоками.
– О-о! Как я люблю гусятину, прямо как у нас в Красной поляне!
И вдруг ослепительная догадка озарила меня:
– Послушай. Элька, это не ты ли тогда приезжала в Красную поляну к Грюнвальдам?
– Я-я, – засмеялась жена.
– Это когда ваш гусак заклевал нашего?
– Да, именно тогда. Мне Иоганн с Бертольдом все уши прожужжали об этой исторической победе.
– Да-да, точно, – пробормотал я, – именно Ганя и Толик. Иоганн и Бертольд…
Я застыл, пораженный. В голове происходило какое-то особое  прояснение.
– Значит все предопределено? Значит никакой свободы  воли?  И как сел  в жёлоб – так по нему и катишься?
– Для чего все эти пустые разговоры? - вдруг яростно спросила Эльза ,- Ты подписал контракт!
И бросила мне в лицо какую-то тряпку. Я автоматически поймал ее и положил на стол. Тряпка вдруг стала расправляться, и я узнал тот самый носовой платок Бернштейна, который он мне дал в итальянском ресторане, чтобы я промакнул кровь из пальца. Теперь  я с ужасом увидел, что это никакой не носовой платок, а тончайший, почти прозрачный,  пергамент, густо покрытый средневековым текстом. В конце этого текста вместо подписи были пятна моей крови…
-Ты Сновидящий , – произнесла  Эльза   очень серьезно, – поэтому  у тебя и не должно быть никакой свободы воли.
 Потому что перед тобой стоят задачи, которые ты ОБЯЗАН исполнять. Но, поверь, в этом и есть истинная свобода.
Потому что Тот, Кто Стоит За Тобой, освещает тебе путь, и ты, как Избранный, имеешь возможность не блуждать всю жизнь в потёмках, а идти по проторенной для тебя дороге, с ясностью и спокойствием обозревая корчащуюся  вокруг тебя в судорогах незнания и слепоты жизнь.
Потому что Тот, Кто Стоит за Тобой – наш Хозяин и Властитель, а мы его бессловесные слуги!
Потому что не всем, а  только Избранным выпадает счастье служить Ему!

Post  Post Scriptum

«Потому что не всем выпадает такое счастье»…

Конец

2007-2008 год.