Когда придет Лиза

   Пока не пришла соседка Лиза, старуха шелестела страницами "Консуэлло", которые не читала, а вспоминала по памяти чуть ли не наизусть, благодаря чему ей не требовалось напрягать слабовидящие глаза, очки косо сползли на кончик носа за ненадобностью, или дремала, крепко зажав книгу на нужном месте, наблюдая действие во сне. Просыпаясь, она продолжала чтение-воспоминание ровно со следующей строки. День, как и все предыдущие, был занят гостями, чаем и разговорами.
 
   К обеду Евгения Анатольевна всегда пекла тортик и к ужину тортик - в старых знакомых числилось полгорода, за день приходилось кипятить самовар целиком раз пять, а то и семь, а подогревать без счета: в результате к ночи от ужинного тортика осталась всего пара кусочков. Для Лизы, которая принесет ей продукты на завтра, в том числе и пакеты-полуфабрикаты очередных тортиков, да круглосуточно работающей внучатой племянницы Полины, перешедшей жить в дом совсем недавно.
 
   Лиза представляла собою женщину лет около пятидесяти, волосы которой напоминают седой истертый театральный парик общего пользования, висящий близ сцены на гвоздике, что напяливают на голову в самую последнюю секунду перед выходом актеры и актрисы самого разного плана от бедного отца царя Лира до зловещей Бабы Яги. Сама Лиза нынче ближе к бабе Яге: худа, резка в движениях, обладает придирчивым командирским голосом, хотя отнюдь не строга по натуре, даже чувствительна и в молодости имела массу талантов, которым впоследствии не смогла найти достойного применения.
 
   Три семестра проучилась в медицинском институте, перешла курсом ниже в педагогический, потом еще куда-то и теперь, под старость лет, опробовав немало самых разнообразных, местами экзотических специальностей, вроде ассистента укротительницы гималайских медведей, служила машинисткой в зелентресте. Так она говорила всем, что работает машинисткой в зелентресте, на самом деле ее оттуда давно попросили уйти по собственному желанию, что она и сделала.
   За последние два года Лиза неожиданно быстро состарилась и опустилась внешне, даже хорошие знакомые не признавали в неряшливо одетой старухе с красными кроличьими глазами на бледной физиономии, прежде симпатичную, молодящуюся и энергичную женщину - опускали лица и проходили мимо, не здороваясь. Лиза их не окликала, но останавливалась и провожала долгим взглядом, улыбаясь при этом весьма ехидно.
 
   О причине столь странной метаморфозы знали многие, а догадывались почти все, за исключением ее собственного мужа, который был известен в городе как замечательный хирург, своего рода городская знаменитость. Дело в том, что Лиза третий год подряд сильно пила.
   
   Сначала она довольствовалась вином домашнего приготовления, многолетние запасы которого как не казались неистощимыми, стали вдруг заметно иссякать. Обнаружив это обстоятельство, Лиза развела содержимое почти опустевших двухведерных бутылей сиропом из малинового варенья, оставила их в покое в тёмном углу подвала, где они снова принялись быстро пылиться, никому не нужные, заметая следы узких женских пальцев на горлышках. А Лиза перешла на водку. Бутылку она покупала вместе с продуктами для семьи, прятала то в шкаф, то в кладовку среди старых вещей, на дню перепрятывала по несколько раз, каждый раз по чуть-чуть отпивая и становясь от этого веселее и энергичнее.
 
 
   Семейный скандал разразился, когда склонность переросла тот шаткий предел, после которого на подпольного пьяницу не действуют разговоры с супругом и родными, как бы решительно они не велись, тем более, что Лиза отлично сознавала - муж никогда не покинет её: после тридцати лет совместной жизни это трудно сделать и менее щепетильному человеку. Единственное, в чем она перестала искушать судьбу, так это пить дома, предпочтя использовать квартиру давней знакомой Евгении Анатольевны, которой носила частенько хлеб, молоко и прочие продукты.
   
   Теперь Лиза стояла на крыльце и постукивала в кухонное окошко бессмысленно улыбаясь из тьмы, будто уже из грядущей Вечности, на основании чего хозяйка сделала соответствующий вывод и заколебалась: пускать или нет, но Лиза принесла продукты, заказанные ею вчера и деваться было некуда. Переступив порог, Лиза крепко вцепилась бескровными пальцами в косяк, поздоровалась, отдала продукты, сдачу (всю всегда до копейки!) и попросила чаю. За то время пока старушка досыпала чай в фаянсовый заварник и ополаскивала электрический самовар от тончайших лепестков накипи, Лизу еще сильнее развезло - лицо приобрело свекольную окраску, она оплыла на спинку стула, придерживая на коленях сумку, в которой находилась початая бутылка водки, заткнутая специальной пластмассовой пробочкой.
   
   - Ох, Лиза, - только и сказала Евгения Анатольевна, поднося чашки к столу.
   
   Она знала, что просить Лизу не пить - дело бесполезное, раз в сумке у нее имеется бутылка, но старалась не оставлять ни на минуту одну. В присутствии хозяйки та отхлебывать стеснялась, хотя испытывала сейчас такую неодолимую жажду, какая не дает жить спокойно молодым любовникам наедине без прикосновения друг к другу. Туманно улыбнувшись хозяйке, Лиза вдруг быстро встала, выбежала на кухню, там одним непрерывным движением вырвала пробку из горлышка и припала сухими губами к дурно пахнущей бутылочке, во мгновение ока выплеснув в глотку содержимое. Вино ударило по слабым уже ногам, и пьяница разноцветным тряпьем свалилась на пол под хмурые взгляды хозяйки, носившей в раковину посуду.
   

   Сделав до конца кухонную работу, она позвонила мужу Лизы на службу с просьбой приехать, забрать супругу, тот работал в своей клинике допоздна, и стала ждать его, снова сев у стола на высокий табурет и взяв в руки "Консуэлло". К вечеру томик всегда тяжелел грамм на триста, отчего становилось неудобно держать его на весу, пришлось положить на стол, сидеть над ним сгорбившись, а в такой позе она засыпала слишком глубоко, что в ожидании гостей позволять себе было невозможно, на всякий случай Евгения Анатольевна сняла крючок на входной двери.
 
   Слава богу, приехала "скорая помощь", вызванная мужем Лизы Александром Никифировичем для своей подруги жизни в целях долгожданного сурового наказания и последующего излечения в медучреждении наркологического профиля. Врач с медбратом на носилках отнесли безжизненное тело Лизоньки в машину, после чего Евгении Анатольевне сделалось совершенно скучно. Оставалось улечься спать, однако сделать этого она не могла сегодня: надобно было дождаться с работы Полину, работающую до десяти вечера в читальном зале университетской библиотеки, и добиравшуюся затем целый час на дребезжащем трамвае через весь город по затаившемуся темному осеннему городу.

 
   Вдруг Евгения Анатольевна захлопала в ладоши, громко воскликнула: "Остров сокровищ! Остров сокровищ!", после чего слезла с табурета, быстренько захромав из столовой. Надо сказать, было от чего радоваться - Остров сокровищ действительно имелся в этом старом доме, причем с незапамятных времен, однако после смерти мужа настали трудные времена и Евгения Анатольевна не бывала там ни разу, а следовательно, вне Острова сокровищ прошло целых пятнадцать лет ее жизни.
 
 
   "Ла-лала, ла-лала", - напевая на ходу и подпрыгивая, будто маленькая девочка, хозяйка зашла в темный пыльный чулан, где западня была самой легкой, все же не без труда открыла ее, включила в подполе свет, и легко спустилась туда по ветхой деревянной лестницы, под мотивчик детской песенки, слова которой давным-давно выветрились из памяти.