Святое племя

Новый человек вырастет – не сомневаюсь.
Но пройдёт ли по Русской земле ещё раз
такое бескорыстное, святое племя?
Фёдор Абрамов «Старухи».

    Мы не любопытны и ничего, на самом деле, не читаем. Ещё при жизни замечательного русского писателя Евгения Ивановича Носова (которому 15 января исполнилось бы 88 лет),  в конце 90-х,   в журнале «Москва» напечатан был его рассказ «Яблочный Cпас». И что же? Случилось что тогда в читающем мире, заговорила хотя бы на время об этом превосходном образце русской прозы наша интеллигенция, стали предлагать его своим ученикам учителя словесности? Увы! Ничего у нас не произошло: слишком быстро пёстрая графоманская макулатура вытеснила не только с прилавков, но из наших сердец нашу негромкую, мудрую созерцательность, простой сердечный разговор о жизни, о ещё одной русской судьбе - неяркой, но вечной!
   А между тем Евгений Носов написал рассказ не проходной. Простой по форме, привычный по содержанию (сколько таких старух мы перевидели!), он наполнен теми вечными и сильными чувствами, которые рассчитаны на наше несуетное ответное сопереживание.
   По дороге в Ливны останавливается автор-рассказчик в небольшом сельце Малые Ухнали, где и встречается со своей собеседницей - маленькой щуплой старушкой Евдокией Лукьяновной, продающей ведёрко подобранных с земли яблок проезжему человеку.
   Тут и там раскиданы в рассказе приметы времени: и восстанавливаемая церковь, стоящая до поры без купола, и всякие «останавливающиеся поглазеть, попритворяться верующими» россияне, и вскользь упомянутый Горбачев, при котором начали всё перестраивать и разворовали, разорили мосток через местную речушку, и отсутствие здесь какой-либо видимой власти. («На том месте замок повешен, - замечает старуха. - Уж и поржавел поди».) Тут и там - приметы серости и нужды, в которой прозябают бывшие защитники и защитницы Отечества. Но писатель избегает публицистических деклараций, полагая, что мы и без него давно знаем, что и почему вокруг нас происходит. Всегда и во всём остаётся он художником, подбирающим слова, краски, интонации, создающим образы, чтобы выразить не идею, а густую палитру жизни. Рядовое событие - не событие даже, а дорожную встречу - он вплетает в общероссийское действо, в праздник вечный. Ликующие клики коней, отдающие давней запредельной Русью, и яблочный Спас, начавшийся «во всей святой Руси», и само это яблочное изобилие, собранное, кажется, со всех окрестных деревень, равно как и печальные подробности одинокого и бесприютного проживания Лукьяновны в уцелевшей после пожара части дома, где всё «впору лишь для одного человека», - всё это выстраивается неспешно - одно за другим - в мозаичную и полную картину бытия, увиденную трезвым и в то же время поэтически-участливым взглядом.
   И эта авторская участливость и сострадательность заключены уже в том, что много было яблок на праздничном торгу, да выбрал он эти, неприглядные, местами порченные, и отправился за героиней в её дом, чтобы купить и остальные и поведать нам о судьбе, искалеченной войной, об одной из многих русских крестьянок, стремящихся жить достойно, насколько это возможно в подобных условиях, согласно нехитрой, но столь важной заповеди: «Душа малостью живет, у неё своя пища».
   Любовно и бережно рисует Е.Носов портрет старушки, не боясь сравнить её с болотной птицей выпью, а потом с маленькой серенькой птахой, привыкшей «к тесноте своей клетки, напёрстку воды и щепотке проса». И мы замечаем вместе с ним заострённую, как бы двускатную спину, укрытую серым прорезиненным плащиком, и серый козий платок, закрывающий лицо, и кончик острого носа, и жёсткий, будто из пемзы, серый подбородок, и мелко дрожащую от старческого тика ладошку, и сухую, ломкую кожу со вздутыми синими прожилками и узловатыми косточками пальцев. Ничего не упускает автор. И то, как покряхтывая, торит она дорогу к дому, придерживая свободной рукой поясницу, и как часто дышит, хватая воздух распахнутым ртом. А позже он замечает серые свалявшиеся волосы и то, как бережно, словно ушибленную, оглаживает она левой ладонью мелко подрагивающую правую кисть. Не забудет Носов и о страшной примете войны: с содроганием увидит рассказчик багровые лохмотья уха – «подарок» немецкого снайпера.
   Возможно, этот портрет оскорбит вкус иного эстета, покажется скучным и невыразительным любителям ярких обложек. Но здесь не играют в поддавки с читателями!
   Такими они были - наши матери: маленькими, худыми, недоедавшими, покалеченными войной, исполнявшими свою нечеловеческую работу, занимавшимися порой противоестественным для женщины делом - стреляя и убивая врагов, как это делала Лукьяновна, ставшая не по своей воле снайпером в войну.
   А что в награду? Наше презрительное или даже озлобленное отношение (как это проявилось в романе Виктора Астафьева «Прокляты и убиты») или, в лучшем случае, равнодушное лицезрение сегодняшней сельской разрухи - бытовой и человеческой?!
   Не буду подробно останавливаться на тех страшно-обыденных неприглаженных подробностях войны, которые звучат из уст Лукьяновны. Тут и вонь, и грязь, и трупы, и скорая любовь, и сапог с оторванной ноги её суженого, которого разорвало бомбой. Замечу только, что автор, тоже прошедший войну (хоть и не выказывает этого в лице рассказчика), передает этот старушечий монолог с тем состраданием и пониманием, которого так не хватает сегодняшним «реформаторам» военной темы.
   Временами Е. Носов растворяется в своей героине, сливается с ней настолько, что подменяет её в её рассказе, и переход этот отмечен изменением глагольных времён: из прошлого, коим повествует Лукьяновна, он незаметно переходит в настоящее: «Затаиваю дыхание... мягонько так жму на спуск. Приклад садно толкает в ключицу, запашисто, сладко ополахивает порохом...».
   А мы слушаем и слушаем неторопливый рассказ героини и поражаемся тому, как просто и неказисто прошла её жизнь: воевала, ранило, родила дочь, которую потом и потеряла; замуж никто не взял, едва не осталась на старости лет без дома, внучка далеко за границей, а рядом только один «близкий родственник» - чёрно-белый приблудившийся кот…
   Но эта неказистость жизни Лукьяновны, как и неприхотливость рассказа о ней -кажущиеся. Всё в этой жизни имеет свой глубинный смысл, и рассказы Е. Носова, в которых, кажется, ничего не происходит и которые вроде бы ничем не кончаются, из числа тех, где этот смысл прочитывается не на уровне слов и описаний. В оконцовках этих историй, как и в завершающих фразах «Яблочного Cпаса», слышится отголосок чистого и проникновенного звука, та интонация, которая напоминает нам о вечном, несуетном и в то же время призывает, несмотря ни на что, жить и дальше по законам наших отцов и матерей.
   Попрощавшись с героиней, рассказчик видит ярко-жёлтую бабочку - чью-то потерявшуюся душу. Не душа ли это Евдокии Лукьяновны, стоящей около своей чёрно-белой избы на пригорке, куда не ведет протоптанная тропа?! И не эта ли душа, к которой мы только что прикоснулись вслед за автором, не дает нам, как и ему, покоя, мешает нашему ровному ходу по сегодняшней жизни?!