Братьев наших меньших

  …..БРАТЬЕВ НАШИХ МЕНЬШИХ...

Иногда я думаю, что неправильно выбрала профессию. И муж мой неправильно выбрал профессию.... надо было в ветеринарный идти. Иногда я думаю: вот было бы много-много денег, открыла бы приют. Настоящий, а не живодерный. Не тот, где когда все вольеры переполняются, самых засидевшихся усыпляют, чтобы освободить место для новых. И не тот, где собак и кошек держат в тесных клетках, где негде повернуться, и кормят всякой просроченной дрянью.
Приют на большом участке, с ветлечебницей, аптекой, собачьей парикмахерской и собачье-кошачьим ателье, чтобы хоть какой-то доход на содержание того же приюта...
И чтобы никто не остался на улице. Облик страны измеряется не только отношением к детям и старикам, но и к животным. А значит, моя страна где-то на уровне Кот д'Ивуар. По всем трем показателям.
А когда-то.... когда-то в жарком восточном городе, на жарком восточном солнышке, в жарком восточном дворе, где земля горячая, двор зарос касторкой и ночной красавицей, а фасад напрочь затянут темно-зелеными колючими листьями хмеля, - заденешь случайно стебель — на коже красная, саднящая царапина, - где еще в полной силе стоят два красавца — серебристых тополя, где по вечерам все старательно поливают окаймленные живой изгородью палисадники и двор из шланга, и ручейки растекаются по пыли, которая обволакивает капельки, и получаются мелкие серые пузырьки, маленькая девочка, в том возрасте, когда еще можно бегать босиком и в одних трусишках и никого это не смущает, зачарованно смотрит на странное насекомое, довольно большое, светло-зеленое, отдаленно похожее на кузнечика, только это не кузнечик, неподвижно сидящее на толстом стебле касторки.
- Богомол, - говорит Вовка, - это богомол.
- Как это — богомол?
- Вот видишь, кланяется. Значит, богу молится.
Мне в голову не приходит потрогать богомола, хотя любопытство бьет через край. Он кажется противным и страшным, не то, что толстые шмели, лениво жужжащие над цветами. Правда, насчет шмеля опыт имеется....печальный. Но все-таки я его потрогала!
Осы тоже страшные. Как-то я видела стаю ос, кружившихся над куском мяса. Они просто вырывали куски и утаскивали в большое осиное гнездо. Вот гнездо я потрогала. Просто не знала, что это такое, и из чего сделано. Но и этот опыт, как говорится, есть. На собственной шкуре пройденный. А уж ору-то, ору-то было!
Хорошо соседка тетя Фрося, которой «принадлежало» гнездо, сырую луковицу принесла и приложила!
Да что там осы и шмели, и даже богомолы! У нас мыши даже были! Несмотря на второй этаж! Ну, кто знал, что нельзя ящик с пшеницей на балконе хранить! Они даже книги пытались съесть, но вот этого им как раз и не дали.
Мышь я точно погладить не пыталась. Но в отличие от большинства женщин совсем их не боюсь. Они же, в конце концов, не виноваты, что им есть хочется.
...Много лет спустя, мыши стали заводиться во всем большом двадцатидвухэтажном доме. И у нас тоже. В связках с макулатурой, которая на сдачу для получения тех же книг предназначалась. И повезли мы ее на лифте. Кроме нас в лифте было еще несколько человек. И тут из связки выскакивает мышонок, и бежит в мою сторону. И все дружно стали кричать, чтобы я его прибила. Ногой.
А я не смогла. Пока они вопили, лифт спустился на первый этаж, и мышь выскочила. Слава богу. Потому что убить кого-то, даже мышь... все равно не могу.
Первым настоящим животным в моей жизни была коза. То-есть, коза, конечно, не моя. Коза была наших соседей Княжевских. Во дворе почти у каждой семьи был сарай. Вот коза жила в этом сарае. Белая такая. Иногда позволяла себя погладить. Мы дружно таскали ей траву. А куда она потом делась — ей-богу не знаю.
Зато взамен мама завела в сарае уток. Ох, вот уток я так любила! Они все подряд ели, особенно рыбьи внутренности. Как крокодилы набрасывались. А уток становилось все меньше, и уж как я просила не трогать самую любимую, шоколадную, в смысле с шоколадными перьями, а мама не послушалась.
Ох, какую же истерику я закатила. Визжала так....и есть в тот день решительно отказалась. Ну, и угол, конечно. Полдня отстояла. А утку все равно не ела.
А на Обсерваторской жила корова. Частный дом, большая узбекская семья, и пол-двора засыпано исрыком, то-есть, я сейчас это понимаю, а тогда сбежала без разрешения, и меня искали по всей улице, а я зато кормила корову сеном, а последующая трепка, ей-богу, пустяки. Словом, как сказал один из моих недоброжелателей, из меня старались сделать  порядочного человека, я всячески сопротивлялась, поскольку от рождения имела испорченную натуру. Наверное подразумевается, что из-за своей упрямой испорченной натуры я должна была закончить дни свои в канаве, с синяком под глазом, в лохмотьях и с бутылкой водки в руке. Увы, не пью совсем, а муж ни разу на меня даже пальца не поднял....да, и канав здесь никаких нет, а под забором помирать... так и забор нужно сначала найти, а мне лень.
Но пока из меня старались сделать хорошего человека, я таскала домой больных птиц и выпавших из гнезда птенцов и пробовала их лечить. Птенцы, как правило, умирали, и, обливаясь слезами, я их хоронила.
Помню, как недалеко от нашего двора вдруг возникла женщина с маленькими ягнятками, которые щипали травку, и я с ними нянчилась.
И очень хотела собаку. Прямо под нашими окнами стоял маленький глинобитный домик, где жила девочка Галя, с бабушкой и тетей. Вот в этом домике были собаки. И не одна. Как-то собаки гуляли, а мы шли из гостей. Было мне лет пять. И я бросилась обнимать собаку с вполне предсказуемыми последствиями. Собака была явно не бешеной. Но сорок уколов в живот мне обеспечила.
Зато настоящим счастьем было, когда по мощеной булыжником улице празднично цокали копыта, и небольшой отряд всадников куда-то мчался. Какими гордыми они выглядели! Какими недоступными! Вот тогда меня разбирала настоящая зависть. И кони были такие... как на картинке, тонконогие, с развевающимися гривами. Совсем редко  проезжали люди на верблюдах, которых с тех самых пор я нежно люблю. Чаще, конечно, приходилось видеть осликов. И шара -бара, и школьный «транспорт», представляете, жил прямо при школе, и можно было его погладить и покормить, невзирая на ругань Володи, его «водителя», который нас почему-то злобно отгонял. И просто на мостовой: его, бедняги, из - под груза не видно, а сверху еще и хозяин расселся.
А еще меня иногда отправляли в детские санатории. В лагере я ни разу не была. И однажды оказалась я в очень странном санатории, где, как я теперь понимаю, руководство воровало в сто рук. Каждое утро в нашем чае оказывалась горсть муравьев, картошка была «стеклянной», больше я такой не видела, это картошка , которая никогда не сварится, и на вид полупрозрачная, а на вкус — твердая, туалеты... лучше не вспоминать, страх берет.
Зато санаторий стоял посреди дикой природы. По ночам мы слушали вой шакалов и очень боялись, а днем в нагретой солнцем и так сладко пахнувшей пыльной траве порхали миллионы синих мотыльков и раздавался хор кузнечиков, которых мы ловили и тут же отпускали. Очень забавно они прыгали.
А потом был Чимган, о котором я до сих пор вспоминаю, как о чуде. Условия были прекрасные для того времени, руководство не воровало, потому что это был санаторий для ВИП -детей, а такие, как я, попадали туда случайно. И кумысом нас поили, и по горам водили, а чаще я сама удирала — заборов-то не было, - и бродила по окрестностям. Там змеи были! Вот не знаю, ядовитые или нет, я к ним не лезла, они ко мне — тоже. Собирала я дикие вишни с очень большой косточкой, которые почему-то мы называли костяникой, и незаметно добралась до временной стоянки... наверное, киргизов или туркменов — очень характерные украшения были, не узбекские, большие серебряные круглые бляхи, и платья другого покроя, - и там меня тоже напоили кумысом, дали погладить барана и проводили до санатория — другие были времена, другие....
Почему мне кажется, что тогдашние дети жили в бОльшем единении с природой, чем теперешние? Теперешних и на улицу страшно выпускать, в силу всем известных обстоятельств. Как давно вы видели девочек, играющих в классики или истязающих скакалку? Я уже и не помню. Вообще никаких наших детских игр теперь больше нет. И уж конечно, предложи нынешнему школьнику выводить шелковичных червей...представляю реакцию. А тогда выводили, еще как дружно! И коконы сдавали, так же дружно. И нам никто не мешал пролезть в Обсерваторию, и гонять в тамошних пампасах. Или через весь город идти пешком в Ботанический сад, где пампасы были еще интереснее. Или часами торчать на Боз-су... так и подмывает припомнить автомобильные камеры и мальчишек на Саларе. И жар летнего солнца, который, кажется, даже кости плавит. Каблуки тонут в растопленном асфальте, который весь в горошек, потому что утыкан ямками...и пыль-пыль-пыль от шагающих...шпилек...И даже горляшкам лень ворковать: интересно, что нигде больше нет такого слова «горляшка». Во всем мире их называют нежно «горлинки». И насколько же они изящнее толстых сизарей. Одна такая свила гнездо у нас на балконе, на шкафу, где стояла коробка с папиными гвоздями. Прямо в коробке. Уж не знаю, чем эта коробка ей приглянулась, но пока птенцы не улетели, доступа к гвоздям папе не было. Уж он костерил-костерил дуру- птицу, которая другого места для гнезда для нашла, а что поделать? Пришлось от греха зимой коробку убрать. А она и на следующий год примерялась, да только коробки не нашла, пришлось другое место искать. И стрижи у нас под крышей жили, мы все смотрели, высоко летают или низко. Только летом они низко не летают.
Голуби у меня были. Все те же ленивые, неповоротливые сизари, только один раз папа принес белую голубку, мохноногую и чубатую. Красавица была, жаль пришлось отдать, условий для содержания, как теперь говорят, у нас не было. Ну вот, всех сизарей выпустили, а голубку отдали парню, у которого была своя голубятня.
Если уж речь о птицах, как раз к слову пришелся рассказ о летучих мышах. Уж не знаю почему, но на Малясова их не было совсем. А вот на Навои — море. И почему-то любили они залетать в освещенные окна. А мы только поженились, полгода не прошло, и на тебе — нашествие. Совсем они совесть потеряли, поскольку собралось их у нас в комнате десятка два. Окно комнаты выходило в проулок между домами, вот им там было раздолье. Ну залетели, расселись, что с ними делать? Думали мы, думали и придумали. Муж, как самый высокий в семье, взял веник, совок и стал лазать по стенам. Стряхнет веником мышь в совок, пошевелит, чтобы проснулась и выпускает в окно. Одна, вторая, пятая, десятая, пятнадцатая.... Времени на это ушло — полночи, а наутро соседка из смежной квартиры с подозрением спрашивает, что это мы всю ночь мебель двигали, топали и вопили, дрались что ли? Я честно объяснила,  но она ведь не поверила. Так и осталась при своем убеждении...
А помните одно странное лето, лето пожирания тополей? Нашествие каких-то странных, омерзительных на вид, похожих на летающих тараканов длинноусых жуков, которые с отвратительным писком шлепались на балконы и терраски, как вражеские, не такие уж маленькие снаряды? Тогда они сожрали чуть не все тополя в Ташкенте. Одно лето тошнотворного присутствия летучей пакости.

Как ни странно, во времена моего детства, во дворе ни у кого не было домашних животных.
Собаки, чаще всего, сидели на цепи в частных домах. Кошки... даже не знаю. Только во всех шестнадцати квартирах не было ни собак, ни кошек.
Угадайте, у кого появилась первая собака?  Ну, да, у меня, конечно. Это был подарок Акима Гориздро, белый, пушистый песик неизвестной породы, которого, по его словам звали Кадо. Кстати, «cadeau” по-французски и есть «подарок». Удивительный был пес. Ел все: картошку, огурцы, видно, так приучил его прежний хозяин. Сохранилась фотография: я с косичками, в матроске и с Кадо на руках. Счастливая-пресчастливая. Смешной был пес... только пробыл у нас недолго. Папе очень не нравились животные в доме. Кадо отдали «в хорошие руки», а я рыдала несколько дней. Не помогло. Странные эти взрослые. И без того я была ужасно одинока, так последнего друга отобрали.
Та же судьба постигла неизвестно откуда взявшуюся кошечку. Она тоже довольно скоро исчезла.
Недаром говорят, что все комплексы и обиды да и сам характер — все из детства. Клянусь, у меня рука бы не поднялась отобрать у ребенка животное.
Больше домашних любимцев мы не заводили. Зато у меня был зоопарк. В детстве я считала его чем-то, вроде своей собственности. Нужно сказать, что тогдашний ташкентский зоопарк был расположен на редкость удачно. В одном из самых чудесных мест города. Бок о бок с парком Тельмана, который сам по себе был маленьким чудом. Много воды. Поэтому в зоопарке никогда не было жарко. Обитатели соседних домов говорили, что по ночам их будят вопли, вой и крики. Но я постоянно приставала к взрослым, требуя вести меня в зоопарк.
Уговорила. Было мне года четыре, и было на мне, как сейчас помню голубое вискозное платьице с воланчиками и большой белый бант — как же без банта! Конечно, косички у меня были не ахти, чтобы толстые и длинные, а самые средненькие, но бант!!!
И вот пошли мы в зоопарк. Нужно сказать, что тогда он был гораздо скромнее того, который был в шестидесятых, и уж куда скромнее, я думаю, теперешнего. При самом входе были клетки с горными козлами. Слона тогда по-моему, не было, а жирафа и бегемота — наверняка. И белых медведей тоже. Обезьяны были. Не шимпанзе, конечно, и не орангутаны, а тоже довольно скромненькие. Зато были пеликаны. И чайки. И лошадь Пржевальского, такая приземистая, и антилопа гну. И тигр был. А еще был камышовый кот — каракал. Так, размером в полтора раза больше домашнего кота. И как вспоминает Арина — удавиха Катя, которая целыми днями лежала неподвижно, как чучело. Когда она написала это, я вспомнила, как ее собирались кормить, и принесли кролика, а я поскорее убежала оттуда. Были еще ужи, желтопузики, какие-то не запомнившиеся змейки и аллигатор, который на моей памяти ни разу даже глаз не открыл. Бревно и бревно. И орлы-беркуты-ястребы. А еще была птица -секретарь, и в клетке с ней почему-то жила ворона. Вот с этой вороны на меня и посыпались несчастья. Няня не доглядела, я сунула в дырку палец, и она меня в этот палец клюнула.
Хорошо, что это было не ночью — всю округу разбудила бы! Рыдала я, рыдала, на что няня справедливо говорила, что никто меня не просил палец в клетку совать.
Ладно немного успокоилась, пошли покормили лошадку и зебру, встали около обезьян.
И тут произошло непонятное. Подняв глаза, я не увидела няни, переполошилась, и пошла по зоопарку ее искать. Бант развязался, я реву, и ищу, ищу.... И на весь зоопарк нашлась одна  неравнодушная женщина. Видя, как я пятый раз со слезами пробегаю мимо, она меня остановила и спросила, куда меня несет. А узнав в чем дело, запретила трогаться с места и велела ждать. Няня нашлась минут через десять. Как она меня не убила.... тогда няни были другие. Теперешняя наверняка пришибла бы, и опять же была бы права. Как она повторяла:
- Я и оглянуться не успела. А ее нет, ну что за ребенок! Навязалась же на мою голову....
Вот почему-то не помню, как отреагировала мама. Должно быть, достойно отреагировала. Уж будьте уверены.
С тех пор я при малейшей возможности рвалась в зоопарк, что лет с десяти проблемой уже не было. Где мы только ни ходили в то время, куда только ни забирались! И в Обсерваторию, и в Ботанический, что уж зоопарк, он-то близко....
И тут настал мой звездный час.
Наша преподаватель ботаники и зоологии знаменитая и известная на весь Ташкент Татьяна Владимировна Брейтигам, по учебникам которой мы учились, очень красивая, очень монументальная и ооооочень строгая женщина, обязательно давала нам на лето задания: сделать гербарий или еще каким-то образом украсить биологический кабинет, который, нужно сказать, был невероятно богат. У нас при школе и участок был, где даже хлопок выращивался!
Ко мне она очень хорошо относилась, но лени не допускала. И решила я ее удивить, что, кстати сказать было весьма сложно. Ну и, как сами понимаете, направила стопы своя в зоопарк. Было мне лет тринадцать, а в сообщники я взяла тогдашнюю подругу и тезку.  Сначала замысел был таков: подобрать из клеток валяющиеся на земле перья, что покрасивее — фазана там, павлина....
Ну, пришли мы. На земле — ни единого перышка. У павлина весь хвост общипанный. Да и клетки в мелкую дырочку, палец еще просунешь, а дальше — ни-ни.
Убедившись, что на этот раз нормальным героям в обход не пройти, говорю подруге:
- Айда в администрацию.
Та стала меня отговаривать, мол, какая администрация?! Попрут сейчас, хорошо, если милицию не вызовут.
Но я уже загорелась. И почувствовала в себе силы неодолимые.
Пошли в администрацию или как там она называлась. Я честно сказала, что учусь в шестом классе сорок третьей школы, и что очень хочу сделать для школьного биологического кабинета нечто, вроде коллекции перьев редких птиц.  Ну и попросила помощи.
Можете, конечно, не поверить, но они прониклись. То ли дар убеждения у меня, то ли мое «несравненное обаяние» сработало. А только выдали они мне огромный пакет с таааааакими перьями! Не знаю уж, откуда они у них были. Потому что тогда о таких птицах в Ташкенте слыхом не слыхивали. Два огромных пера обычных павлинов и одно — белого. Перо фламинго, розовое, словно припудренное. Перо попугая ара. Перо фазана. И еще, и еще, и еще....
Когда я притащила свою добычу домой, мама не поверила, что все это «достато» честным путем. Потому что такого, правда, никто во дворе у нас не видел. Да что там во дворе! Во всей округе!
Оставшееся до каникул время к нам ходили, как в музей, любоваться невиданной коллекцией. Сознаюсь, был соблазн оставить все себе. Но стремление поразить Татьяну Владимировну перевесило. Я все оттащила в школу, заслужив благодарность преподавательницы. Где все это сейчас?....
Навряд ли сохранилось. За перьями нужно следить, как за шерстяными вещами. Их тоже ест какая-то пакость, вроде моли.
Постепенно я поняла, что зоопарк — это нечто, вроде приюта, убежища спокойствия и безмятежности. Это я сейчас выражаюсь такими словами. Тогда я просто чувствовала: в зоопарке мне хорошо.
Два года подряд, в десятом и одиннадцатом классах, сорок четвертой и пятидесятой школ, я, как уже писала, регулярно прогуливала уроки. И если зимой это были музеи, библиотека Навои и «Тридцатка», осенью и весной — зоопарк и только зоопарк. Я просто шла туда с книгой, обходила клетки, здоровалась с животными, особенно с малышами. Никогда не забуду, как плакал детеныш рыси, посаженный в отдельную клетку... Потом садилась и читала. И так на душе хорошо было, спокойно. Посетителей мало. Кто с утра в будний день идет в зоопарк? Только прогульщики, вроде меня.
Ну а потом... я, приезжая в Ташкент, водила в зоопарк сына. Животных там заметно прибавилось, а атмосфера осталась такой же. Покоя и безмятежности.
Пока мы жили в Ташкенте, собаки так и не завели: невозможно было привести собаку в дом родителей мужа. Даже если бы разрешили: нехорошо как-то, квартира-то не наша. Зато у них жил черный гладкошерстный  кот Барсик, преданный мужу, как собака. Удивительный был кот. Все понимал, деликатен был до безобразия, дома не гадил, шел гулять на улицу. Любимым спортом кота были прыжки в высоту.... когда к косяку двери в полутора метрах прилеплялся кусочек мяса.
Любил он мужа так, что даже в самый разгар ухаживаний за кошкой стоило позвать его, он немедленно бросал все развлечения и бежал домой. Правда, бывало и так: между домами четырнадцать и шестнадцать был такой проулок, заросший травой. Там и происходили все свадьбы, драки, страсти... И вот когда страсти достигали апогея, начиналась свалка. Вой, рев, писк, мяв.... Иногда нашему бедняге приходилось спасаться бегством. И вот он — пулей во двор, оттуда на третий этаж, влетает в дверь, глаза, как блюдца, на морде — паника. Плюхается в коридоре.... уф. Спасся. И даже не очень подрали.
А однажды не вернулся. Больше никогда мы его не видели. Сбежать он не мог. Умница был... но черный. Я знаю, что очень многие люди питают мягко говоря, нелюбовь к черным кошкам и рады их истреблять. Это была наша первая потеря.
Когда у нас появилась квартира, появились и любимцы. Первым был кот Атос, настоящий кошачий ангел, ангора — биколор с трудным детством, проведенным в студенческом общежитии МИЭТа, где учился сын. Атос был в доме главный, но прожил он всего десять лет, очень тяжко болел. Так же, как и собака, которая появилась потом. Она была уже немолодой — шесть лет, по собачьим меркам — взрослый пес, но хозяева выставили его на улицу, а мы подобрали. Карат, сердечник и гипертоник, прожил у нас еще столько же, и последние годы он провел в любви и тепле. Еще при его жизни мы подобрали маленького смешного песика , названного Анхором в честь ташкентского Анхора, а потом и серого котенка Грея. Когда навеки ушел Карат, мы взяли умирающего, безжалостно искусанного кота, который выправился и превратился в настоящего бегемота. Зря мы его назвали Крисом в честь Юла Бриннера — у последнего была идеальная фигура, Этого же, скорее, нужно было назвать Бубль-Гумом, уж очень он похож на кота из мультика про попугая, помните: «Таити... Таити... нас и здесь неплохо кормят». Ну вот, так и жили мы впятером, пока Анхора не отравили поборники свободы от собак. Отравили существо, никогда, никому не причинившее зла. Он даже не лаял на кошек, потому что до нас жил в подъезде одного из соседних домов и близко с ними общался. Вот голубей гонял. Любимое развлечение: с разбегу влететь в стаю раскормленных сизарей, по которым просто ходить можно, так размордели... и такой довольный был, когда они разлетались! А еще обожал подставлять наших, домашних котов: сделать лужу под стулом, где спит кот, а потом только что не лапой тыкать: мол, вот они какие плохие. Их гнать пора, не то, что меня - умницу и красавца! Очень ревнивый был. Не дай бог, погладить при нем кота: тут же возникает и головенкой тычется в ладонь: а я?
Нет больше нашего маленького домашнего Макиавелли.
Вот... ждем, когда нас найдет своя собака. Они всегда появляются неожиданно, Скольких мы пристроили, да и кошек тоже! Следующая — наша. Появится, будьте уверены.... Может, и станет для нас такой же радостью, какой всегда был Анхор. Только молодую мы пристроим. Нам нужна постарше, чтобы мы ее пережили. А то, не дай бог с нами что, на улице окажутся все. А если радостью не станет — хотя бы спасем еще одну душу. Жить нужно дальше, хотя это становится все труднее и труднее. Будем жить.