У каждого свой конец света

    Серая улица с нечетким изображением, словно сквозь телевизионные помехи,   медленно текла навстречу, проходила сквозь меня, как через  бесплотное существо, и исчезала.  Исчезала физически. Я не оглядывалась, чтоб не потерять связь с реальностью или с тем, что я воспринимала как реальность в этот момент.
Было четкое ощущение, что за моей спиной изображение окружающего становится плоским и неподвижным, а затем распадается на мелкие, уже никому не нужные  составляющие, и малюсенькие квадратики разных оттенков серого  отвесно обрушиваются вниз  шумным шуршащим водопадом.
Страх опустил  мои веки  одновременно с полу-молитвой – полу-требованием: «Хочу цвЕта»…

Открыла глаза я уже в другом мире, где тоже шёл дождь, но другой. В утреннем сумраке по мокрому  лобовому  стеклу,  слегка  искрясь, разбегались голубоватые капли, в которых отражались  уличные фонари,  на  асфальте  мерцали желтые  дорожки  света, опережая  фары встречных автомобилей. Сквозь плотную  морось зеленели газоны. Дома сигналили красными кирпичами или желтой штукатуркой, светили  вдоль улицы мокрой белизной карнизов и капителей.
- Как всё не стабильно. С другой стороны,  это интересно!
У храма с зелёными куполами автомобиль такси  резко повернул налево и остановился.
- Казанская четыре,- таксист выжидательно смотрел на меня в зеркало заднего вида.
- Вас не Иван зовут?- вот зачем спросила? Не удержалась.
Уж очень он был  похож на давно не виденного мною одноклассника. По рассказам наших ребят, Ваня не на шутку увлёкся обсуждением идеи  конца света и служением в этом самом, оставленном нами справа и позади , храме  с зелёными куполами.
- Нет. Меня зовут по-другому, с вас сто рублей.
 Я рассчиталась с таксистом, неловко вынимая деньги из сумочки  левой рукой,  прихватила  свою спасительницу - мокрую шляпу.
Очередной сто первый мой зонт   существовал в  чьих-то, надеюсь,  хороших и заботливых руках. Ну,  может же быть  у меня хоть один маленький недостаток? Да, может. А если да, то я - профессиональная  теряльщица зонтов. Семь штук за год, вот оно - мастерство.

Настрой пробежать  дистанцию до  двери, как заправскому стайеру, был нарушен трелью сотового. Пришлось притормозить.
- Какое-то утро одноклассников, - подумала я, принимая вызов школьной подруги и медленно намокая.
- Марусь, Ванька вчера умер. Инсульт.
- Какой Ванька?
- В смысле "какой"?  Наш... Петров...
- Лен, я только, что его вспоминала...таксист на него был похож. Да... Ванька... У каждого свой конец света.
- Ладно, созвонимся вечером. Пока.

В какой-то странной прострации открыла я дверь и шагнула в приёмную именно в тот момент, когда дальняя стена начала ощутимо отодвигаться, значительно увеличивая площадь кабинета и искря голубым в местах смещения. Застыв  на пороге, я  поймала порцию удивлённых взглядов и поняла, что никто больше не уловил физические изменения в пространстве. Трансформация  помещения завершилась и, ворча про себя о непредсказуемости сегоднешнего существования, отвечая кивками на приветствия сотрудников, я прошла в раздевалку.
 
«Кофе, кофе, кофе…» Красная лампочка за глазными яблоками мигала всё время, пока я раздевалась, стряхивала не успевшие впитаться в ворсистый драп дождинки,  пристраивала шляпу на полку, а  пальто на плечики. Рядом с гардеробом призывала ароматом запахов кофе-машина.
 Ночь выдалась неспокойная и, как наркоман со стажем, я с трудом удерживала дрожь в руках, мечтая заполучить несколько глотков темно-коричневой вожделенной жидкости, без которых дальнейшее присутствие на работе было для меня бессмысленным.
Всей душой голосую за идею, что  ночью разумнее спать и с утра бодрой трусцой двигаться в сторону рабочего места.Но сон не задалася с вечера...
Сначала я считала дыхание, стремясь удержать в голове тишину, попираемую быстро снующими  мыслями. Но ни моё устрашающее цыцканье в сторону самых шустрых из них, ни  лёгкое разметание  волшебной  цветной метёлочкой прочей массы размышлений, не приводили к ожидаемому покою. Тишина не наступала.
Мысли  жили своей беспорядочно-винегретной жизнью деловитой активности на уровне, следующем  за  размеренным отсчитыванием вдохов. Наконец, ближе к трём часам, возник ещё один раздражитель, понимаемый мною как третий, после счёта и мыслей, это пошёл дождь.  Капли методично забарабанили по карнизу... Мой ум, наконец-то, устал контролировать весь этот бедлам, расслабленное тело, лежащее под одеялом,  потеряло в весе, словно приподнимаясь над простынёй, и я отключилась.

 Он пришёл под утро...  У постели стоял задумчивый Илья в камуфляже, окруженный ореолом света:
- Где-то крест с цепочкой потерял.
- Ты куда собрался? - никакого удивления, словно каждую ночь Дубровин шатается по моей квартире в военной форме.
- В командировку.
- Там же война... Останься!
- Марусь, я же военный.
Слёзы хлынули из моих глаз волной, горькие до голубых искр...

 Пытаюсь понять, где нахожусь теперь и как здесь оказалась. Озираюсь, сидя на высоком стуле в незнакомой кухне. Дробно настукивая  ножом, возле рабочего стола, спиной ко мне стоит коренастая невысокая женщина в ореоле света, у неё темно-русые волосы средней длины, я никогда не видела её раньше. Мы продолжаем  разговор об Илье:
-... вот, снова уехал, а крестик забыл в ванной, - она чуть поворачивала голову в мою сторону, когда говорила.
- Так давай, я передам ему!?
- А сможешь, Марусь?- значит мы знакомы, – Ты его просто спасёшь!
- Да не вопрос…

Следующим кадром стал  дождь, в оглушительной тишине падающий на перекрёсток двух просёлочных дорог на границе крупного села в Закавказье.  Неожиданно включился звук, который в миг меня оглушил. Это был хаос из механического гула работающих двигателей, шума дождя, криков людей и взрывов. Неподалёку идёт бой и здесь собралось огромное количество бойцов и военной техники.
  Отчаянье жгущее сухие глаза руководит мною, не переставая зову  уже сорванным голосом:
- Ду-бро-вин!!!
Я давно мечусь между машинами, мешу берцами густую грязь. Перепачкалась почти до пояса и с каждым шагом всё с бОльшим трудом передвигаю ноги. Ильи нигде нет. Я не заглядывала только в танковые дула и котлы полевых кухонь. Физическое измождение и осознание собственного бессилия подгибают мои колени. Я сажусь прямо в грязь, между месящими дорогу огромными ребристыми  колёсами тентованных грузовиков, сжимая до боли правой ладонью  Илюшин серебряный крестик с обёрнутой вокруг него цепочкой. Краем сознания словно вижу себя со стороны, наблюдаю, как сверху, из неразличимой бескрайней серости, летят крупные холодные капли. Они падают на моё лицо, прибивают звук, рвущийся прямо из сердца дождю навстречу.  В этот момент  тучи начали голубеть, заискрили, сквозь них пробился луч света, выхватил из этой суматохи меня, стоящую на коленях и заходящуюся в нечеловеческом крике:
- Бо-о-о-же-е-е, по-мо-ги-и-и!...

Пришла я в сознание,  сидя на  полу своей кухни, возле ножки обеденного стола. За окном уже утро. Правую руку страшно ломило.  Разжав сведённый судорогой  пустой кулак, я увидела на ладони здоровенный лиловый  синяк - отпечаток крупного креста, словно обвитого змейкой цепочки вокруг нижней длинной части...

 Илья позвонил мне в конце декабря и рассказал о сне, в котором я настаивала, что его нательный крест в кармане дорожной сумки. Там он и оказался.  Жена Ильи уверяет, что уже после его отъезда  видела крестик дома, на полке в ванной. Майор ОМОНа  Дубровин сразу же надел свой оберег. Тем же вечером его группа попала в серьёзную переделку. Илья звонил, чтоб поблагодарить меня, он считает, что именно его нательный крест спас его и ребят группы.

 Синяк на моей правой ладони уже почти незаметен и абсолютно не болит…

 Всё так нестабильно. Даже с концом света... старого. И началом нового.
 Вот, опять искрит...