Кукуша

               


          В маленьком вестибюле районной гостиницы мерно постукивают настенные часы. Потускневший маятник ловит и гасит в себе отблеск четырехплафонной люстры. Два окна, выходящие на слабо освещенную улицу, отливают синевой. Изредка открывается входная дверь на тугой  пружине и, пропустив очередного  постояльца, с силой захлопывается за ним. Вошедший, сжимаясь и недовольно оглянувшись на нее, спешит к дежурной и называет номер своей  комнаты. Дежурная, сморщив свое кругленькое личико, разопревшее в тесной душной  комнатенке, протягивает ему ключ с деревянным кружочком на толстой бечевке и говорит  с ленивым  упреком: 
         - Написано же: придерживайте дверь! Ну, что за люди пошли, и грамотные вроде…
         И снова  скрывается  за открытым окошком, склонившись над вязанием, и тогда лишь маячит над синим подоконником ее макушка в цветастом платочке.
    По узкому длинному коридору неспеша вышагивает широкоплечий мужчина в милицейской рубашке и в черном галифе, плотно облегающем его ноги в начищенных сапогах с завернутыми на одну треть хромовыми голенищами. Он  останавливается возле каждой картины и объявления, густо развешенных по стенам, и, сунув руки в карманы, подолгу всматривается в них, качая  головой и шевеля губами. С нескрываемым любопытством провожает взглядом каждого вновь вошедшего и потом подолгу  вглядывается в дверь, словно ждет условленной встречи.Папироса, зажатая в зубах, давно погасла, и он время от времени одними губами перегоняет ее в другой угол рта, продолжая неторопливо вытаптывать  обветшалую дорожку с красными  выцветшими полосами по краям.
          В вестибюле он надолго задерживается у  окошка дежурной  и внимательно изучает прейскурант.
          Дверь вновь хлопнула, и мужчина резко оглянулся. Вошел высокий парень в кожаной куртке, на ходу вытащил из заднего кармана новенький, но уже изрядно помятый паспорт. Молоденькое лицо его с редкими золотистыми усиками серое от усталости. Заглядывая в окошко дежурной и силясь вызвать улыбку на своем замкнутом лице, спросил:
          - Место есть?
          - Есть, милок, есть, - ответила дежурная, показываясь из окошко.
          - Давай со мной! – подскочил к нему мужчина и подсказал дежурной: - Пиши ему шестой номер. Койка у меня  там  свободная.
          - Сама знаю, где у меня  свободная! – отмахнулась она.               
          - Шестой пусть дает, - шепнул мужчина парню. - Вдвоем веселей будет. А вечером  сообразим на двоих.    
          - Спать хочу, - ответил тот, не оглядываясь.      
          - Чего там, выспишься еще,- уламывал он парня, вплотную приблизившись к нему. – Небось,  я ставлю.       
          - Я тебе на одного, милок, дам… ишь, как  умаялся, - предложила  дежурная, протягивая ему листок прибытия. И строго прикрикнула на мужчину: - Не сбивай с  панталыку парня!       
          - А тебе-то чего?! – осклабился мужчина. - Он сам знает, что ему надо.- И, повернувшись к  парню, утвердительно спросил: - Ты же сам знаешь, правда.      
          - Спать хочу, - только и ответил тот и тут же, неуклюже пристроившись у подоконника, начал быстро и привычно заполнять листок.         
          Мужчина уставился в его склоненную спину, обтянутую кожаной  курткой, лоснящейся, как у  шофера, на спине,  и  процедил:
          - Вот дурень. Там же и дороже в два раза, а разницы никакой.
          Парень протянул листок дежурной, расплатился, взял ключи и, не проронив больше ни слова, отправился в свой номер.      
          - Смотри ты! – сказал мужчина, качая  головой  и провожая его удаляющуюся  спину: - На десять лет я его старше. Ну и молодой! – И, заглядывая в окошко, повторил несколько раз: - На десять лет! Это же надо! 
          Дежурная не отозвалась.
          Так и не дождавшись от нее ответа, он сунулся головой в окошко и сказал громче, словно продолжая  прерванный  с нею  разговор:
          - А у меня уже  детишек четверо…
          Дежурная подняла на него рассеянные глаза, помедлив, понимающе улыбнулась и отозвалась наконец-то:
          - Ишь, богатый какой!
          - Да что богатый! – заговорил он торопливо, глубже втискиваясь плечами в окошко. – Не повезло мне в жизни: сиротой рос, а теперь вот и сам сирот воспитываю.
          - Как так? – вскинула она удивленно бровями и, отложив вязание, с готовым сочувствуем на лице уставилась на него.
          - Да что я – в войну родился, - начал рассказывать он, замедляя свою речь. - Кому было воспитывать. Мать померла, так что и не видел я ее. А батька на другой женился. – Он замолчал. Лицо его потускнело и искривилось. – А кто я ей? Чужой, стало быть. Да и они своих трех наплодили. Я у них вроде работника был. Вся тяжелая работа по хозяйству на мне лежала. Она своих выучила, а я вона сам пробился.
          - А жена-то, жена где? – не выдержала дежурная.
          Но он не спешил продолжать. Молча вытащил голову из окошка, потоптавшись, прижался плечом к стене, устраиваясь поудобнее и глядя куда-то за темнеющее окно, заговорил, вязко роняя слова:
          - Жена моя, ну, она того – свихнулась отчего–то. Троих родила, а после четвертого в больницу отправили, в Могилев. Домой привез – в петлю полезла. Сам и снимал. Успели откачать, да скорая  помогла…
          Хлопнула дверь, и вошли двое мужчин. Один, коренастый, в светлом расстегнутом пальто, нес потертую папку под мышкой, второй, высокий, в блестящей новенькой куртке, мял в правой руке промасленную ветошь.
          - Написано же: «Придерживайте дверь!» - напустился на них мужчина, подлаживаясь под тон дежурной и ища одобрения в ее глазах.
          - Ладно, бывает, чего там, - мирно ответил высокий, окидывая его быстрым взглядом, и приветливо и бойко обратился к дежурной: - Хозяйка, дай-ка нам побыстрее комнату на двоих. Лечь хочется, а то так насиделись, что хребет в баранку завязался.
          - Здалек, что ли? – спросила она участливо.               
          - Машину из Киева в Минск перегоняем.
          - Машину-то хорошо поставили?
          - Да  вроде ничего. Возле «газика».
          - Стоит еще?
          - Стоит… А ты этого чего пузырем торчишь? – оборотился он к мужчине, который стоял рядом с насупленным лицом.
          - Да вот так стою, - отозвался тот, смутившись.
          - Ну и стой себе, - добродушно улыбнувшись, ответил тот.
          - А машина у тебя какая? – заметно оживляясь, спросил мужчина.
          - Автобус львовский. За грузовик обменяли, - ответил высокий и, дотерев ветошью руку, скомкал и бросил ее в урну.
          - Порожняком идете? Что, пассажиров не могли взять? Такой калым упустили! – осудительно затараторил мужчина, вскинув короткие ресницы. Глаза его расширились, и в них ярко отразился свет люстры.
          - А ты чего это чужие деньги считаешь? – усмехнулся коренастый. – Свои кончились.
          - Ты за меня не боись, - бахвально отозвался мужчина, щуря маленькие глаза.
          - Где ж ты раньше  был, советчик? – насмешливо улыбнулся коренастый. -      
          - Впору уж и своей головой кумекать, - заметно оживился мужчина.- Прикинь: полторы тысячи километров, да если б и по мелочишке брали – не одну сотню потянуло. А тут время сейчас какое: кому картошку подвести, кому поросенка подбросить – желающих - во! – резанул он над своей головой темной широкополой ладонью. - Это, считай, за один рейс – месячную зарплату чистоганом взял. Такой калым упустить!
   - Слышь, Витек, какая голова у человека, - бросил высокий своему напарнику.
           - На такой не только шапку носят, - отозвался тот, усмехнувшись, и протянул листок дежурной.
           - Это ты про что? – задиристо спросил его мужчина, приподнявшись на цыпочках и багровея лицом. – Ты скажи, скажи!
           Но его оставили без ответа. Он сразу как-то сник, сунул руки в карманы, вразвалочку отошел, сплюнув себе под ноги, растоптал плевок и пробормотал:   
            - Вот дурни! Их жить учат, а они…
            - Нате, сыночки, ключик, - сказал дежурная. – Отдыхайте на здоровечко. Налево по коридору третья дверь. Да, коль холодно будет – придете за вторым одеялом.
            - Спасибо, мамаша, - ответили оба разом и отправились в свой номер.
    Мужчина взглядом толкнул их в спину и проследил, как они тяжелой походкой скрылись за углом вестибюля.
            - Так, говоришь, спасла скорая? – заинтересованно высунулась из окошка дежурная, и маленький полуоткрытый рот ее застыл в ожидании ответа.
            - Да недолго жила, - понуро ответил мужчина, приближаясь к ней. – В январе она опять того, - он крутанул вокруг шеи рукой.
            - Чего й – то она? – ойкнула она и затрясла головой.
            - Отчего-то больная стала на голову. Как ее себе в хозяйство брал – вроде баба бабой была: с хозяйством справлялась и за детьми смотрела. Жили мы с ней не хуже других.
            - А, может, чем обидел?
            - Я–то? – стрельнул он в нее своими округлившимися глазами. – Десять лет прожили – и пальцем не тронул.
            - А, может, чего и было, а?
            - Да чего меж супругами не бывает. Так я ж ей такую жизнь устроил! Сироту, можно сказать, в свой дом привел, на все готовенькое. Не обижал: что мое, то и ее. Спуску, конечно, не давал. Я ж хозяин и должен смотреть, чтоб в доме порядок был. Она у меня, правда, с первых дней какая-то тихая была. Аж я боялся ее этой тихости. Вишь, неспроста боялся. Бывает, наставляешь ее, что к чему, она молчки головой кивает и зенки свои на меня таращит. Такие уж покорные.  Скажи хоть что, говорю. А она ни слова, только подол свой мнет. Опустит глаза и пошла. А потом вдруг это втихаря и вытворила. Когда у нее это в первый раз было, спросил я: «Может, я что не так сделал – так ты скажи?» А она мне, дуреха, отвечает: «Что-то мне жить не схотелось». Я ей говорю: «Живи. Чем тебе плохо у меня – мы вона получше многих хозяйство имеем». Она мне: «Постараюсь»… Вот и постаралась – опозорила перед людьми. Затмение какое-то, что ли. Хоть бы о детишках подумала. Вот как оно вышло, - он рубанул рукой воздух.
            - Лучше семь раз гореть, а ни одного не вдоветь, - жалостливо вздохнула дежурная и закачала головой. 
            - Да уж лучше ее нет, чем такая.
            - Да ты что! А детишки как же?
            - Детишки у меня красивые, ты бы посмотрела! Сыны, четыре, пять и шесть лет, в круглосутке. А старшая дочка, восемь ей, со мной хозяйство ведет. Большое оно. Сам я комбайнер. А зимой – на машине. Грузовая машины при моем хозяйстве первое дело: корова, три поросенка, куры, утки. Мне никому кланяться не надо – ко мне приходят. А работы я никакой не боюсь.  Только вот  хозяйки теперь нету…
           - Женишься еще – смотри, какой молодой, - игриво подмигнула ему дежурная.
           - Сам понимаю…да, кто теперь за меня пойдет.
           - Пойдет. Ты вон какой мужик здоровый.
           - Правда пойдет? – благодарно улыбнулся он.
           - Ты только потерпи. Вдовети – всегда терпети.
          Хлопнула входная дверь, и вбежала молодая женщина в мокром плаще. Собранные в тугой узел на макушке, гладко зачесанные волосы ее блестели, черная лента выскользнула и закрыла маленькое розовое ухо. Она быстро втолкнула ее на место, находу вглядываясь в темное окно, вытерла скомканным в ладони платочком и направилась к дежурной.
          - Дождь, да? – спросил мужчина и вдруг, вытаращив на нее глаза, воскликнул: - Ой, да ты! Зинка!               
          Женщина подняла на него растерянное лицо и, всмотревшись, ответила громким шепотом:               
         - Василек, ты?               
         - А то кто ж?
         - Ты? – выдохнула она смущенно.
         - Да я, я ж, не видишь что ли.
         - Ух ты! – лицо ее озарилось удивлением, полные губы расплылись, обозначив большой рот, крупные веснушки исчезли на зардевшихся щеках.– Да только какой-то ты…
         - Старый, что ли? – насупил он брови.
         - Другой какой-то…Каб сам не окликнул – прошла б.
         - А ты что здесь делаешь?               
         - В командировке, вот уж второй ...
         - И я командировочный, - перебил он. – Детали в городе для нашей техники добывал, - возбужденно заговорил он, и голос его веселел, креп, зазвучал неумолкаемо.
         Чертыхаясь, рассказывал, как сломалась в дороге машина, как чинил ее, как пришлось выпить в городе, чтобы побыстрее выбить нужные детали:
         - Посевная на носу, а наши только спохватились. Я вырвал! Директор обещал комбайн новый мне дать, если все улажу. Теперь я его прижму.
         Она слушала покорно и тихо, исподтишка поглядывая на него. 
         - Ну, а ты как, здорова? – неожиданно и быстро спросил он.
         - Да вроде бы, - смущенно пожала она плечами.
         - Смотри ты! И ничего тебе, да?
         - Не жалуюсь.
         - Вот молодец! И не болела даже?
         - Было, конечно…
         - А на организме не сказалось? Вот как теперь себя чувствуешь?
         - Да ты что, словно доктор.               
         - Да никакой ни доктор, сама знаешь. А пошла бы ты за меня замуж?   
         - Чего это ты вдруг, спятил что ли? – громко рассмеялась она.
         - Дети у меня, понимаешь, растут, а матери у них нету. А детям без матери – негоже. Я сам без матери рос – худо это. 
         - А где жена твоя?               
         - Померла. В прошлом году еще. 
         - Бедненький.
         - Давай за меня замуж, - решительно заявил он.
         - Столько лет прошло, как мы с тобой… Спросил бы про меня, - осторожно заметила женщина.      
         - А что про это спрашивать! Как не пойдешь – значит замужем. Ты б и тогда за меня пошла. А теперь я знаешь какой! Зарабатываю и хозяйство большое: дом в два этажа отгрохал, два сарая, скотины полный двор. Детишки у меня красивые, сыны и дочка. Что тебе еще надо? Соглашайся – прямо сейчас к себе и отвезу. Детишек по дороге домой заберем, негоже им на стороне жить
         - Муж у меня и детей двое, - медленно заговорила женщина. – А помнишь, как ты сам…   -    
         - Да что помнить то. Коль ты сейчас при муже – какой с тебя спрос, - оборвал он ее, и лицо его вытянулось и потускнело. Он сунул сигарету в рот и начал зажигать спичку, быстро и зло, нетерпеливо причмокивая: - Фу, ты зараза! Отсырела видать. – Отшвырнул ее, взял сразу две, сильно ударил о коробок, жадно и глубоко затянулся.
         - Будет у тебя еще жена, Вася, - проронила она виновато.
         - Где там – вон вы какие на это дело прыткие!
         - Так уж десять лет прошло. А ты и не заметил, - сказала она мягко, тепло и осторожно улыбаясь.
         - С таким хозяйством и детишками быстро время летит, - вдруг смиренно ответил он. – Сама видать знаешь. Да, жаль…
         - Чего тебе жаль? – с тревожным любопытством посмотрела на него.
         - Подошла б мне ты сейчас.       
         - Ты же сам виноват.  
         - Да что про то говорить.  Видать, последний шанс у меня сгорел.
         - Чего так?  
         - Как ты сама за меня хотела и не идешь, так кто уж теперь за меня пойдет. Я знаешь, уж сколько спрашиваю. 
         - И никто?  - высунулась из окошка дежурная.
         - А чего б я тогда спрашивал, - огрызнулся он, и на его обмякшем лице стали серыми складки. 
         - Василек, все еще у тебя уладится, - женщина осторожно тронула его за локоть.
         Он одернул руку и, распаляясь, заговорил, размахивая перед собой руками: 
         - Хозяйство держать надо! Детишек жалко – не о себе ж думаю. И что за бабы пошли? Хозяйство у меня получше других, сыны ладные, дочка умница, сам за троих зарабатываю. Ну, что, что вам еще надо? 
         - Любви, - ответила женщина и смело посмотрела ему в глаза.   
         - Чего, чего? – насупился он. – Ишь, чего захотела! Ты же давно уже не девка, чтоб любиться. Сама уж и забыла, что это такое!
         - Это чтобы к тебе хорошо относились, - осторожно пояснила она и покраснела.
         - А чего это я к тебе буду плохо относиться? Хозяйство держи в порядке, за детьми  смотри, получку я всю отдаю – я ж не пьющий. А сам весь день на работе. Надо жить, а не любиться.
         - Слушай, слушай, вспомнила, - радостно позвала его дежурная,  высовываясь из окошка. – И как это я запамятовала! Есть у нас одна вдова молодая – давай посватаю.
         - А чего это я за вдову пойду? – расправив грудь, раздраженно ответил мужчина.- Не калека и не старый, сама мне говоришь.
         - Ишь, какой ты прыткий! – взорвалась дежурная. - Детей наплодил, жену со свету свел, а ему еще молодуху подавай!
- А как же! – невозмутимо огрызнулся он и сжал перед собой кулаки. - На все готовенькое идет! 
         - Ну и сиди ты в бобылях со своим готовеньким, черт лупоглазый! – сердито проворчала дежурная, скрылась за окошком, и донеслось ее неразборчивое ворчание.
         - Пойду, - сказала женщина. – Поздно уже.
- Да ты что, Зинушка, - ласково зашептал он, притягивая ее к себе за руку. – А помнишь, как у нас в деревне в кино ходили, и ты никогда не говорила что поздно.   
         Женщина решительно вырвалась от него, отступила и, уже поворачиваясь, сказала:- Совсем чужой стал… Прощай.      
         - Вот дура-то! – проворчал он ей в спину и выкрикнул: - Иди, иди! Что с тебя теперь возьмешь! Он сунулся головой в окошко дежурной и с жалкой улыбкой произнес:      
         - Все они такие… Дура – вот и весь мой сказ. – Дежурная, склонившись над вязанием, не подняла на него лица. - Мамаша, а мамаша, дай второе одеяло, что-то холодно мне.      
         - Нету у меня, - ответила она.
         - А другим вон обещала.      
- А для тебя нет и не будет! – отрезала она и добавила: - Ух ты, Кукуша! 
        Часы зашипели и гулко, с хрипотцой начали отстукивать уходящее навсегда из мира время.

                - - - - - -
           Кукуша – зловещий человек (В.Даль)