Записки непосвященного

                1998год, конец ноября. В воздухе морозно. Уже две недели в Москве снег. Бауманская. Угол Спартаковской и улицы из прощлого – до Советов – Красносельской... Богоявленский собор во Елохове.
                Семнадцать часов. Иду в "Зверевский центр современного искусства".
                Бауман в снегу... Иду под колокольный звон...
                Последний по плану на "Приглашении" дом, номер 31/7 по Новорязанской улице... И дальше, в глубине, направо – тупик, темнота, безлюдье... Опасливо озираюсь. Где же указанный на схеме дом номер 29? Подъезжает автомобиль, из окна мне показывают такое же "Приглашение" и на ломаном русском вопрошают: "Где это?"
                Иностранцы очевидно тоже не ожидали столь глухого угла. Со стороны приближается группа с рюкзаками, сумками, свёрнутым то ли плакатом, то ли полотном, экзотически одетых бородатых мужчин, в коих безошибочно угадываю приезжих художников. Тот же вопрос: "Где Центр?" Ищем вместе, теперь не так страшно заглянуть в этот "чёрный квадрат" двора. Упираемся в железные решётки забора. Но за ним видим фигуру, она открывает ворота для автомобиля и приглашает нас в калитку рядом. Мы то ли в парке, то ли в усадьбе, то ли на территории какого-то стадиона, трудно сказать, но идём по дорожке меж деревьев к свету, льющемуся из одноэтажного длинного строения, напоминающего конюшню или ангар...
                Из предбанника валит пар. В правую дверь не войти, забита народом, налево свободнее, за коридором   стойка, будто в трактире, за которой двое ребят делают бутерброды, режут зелень, что-то наливают в пластмассовые стаканчики...
 Заглядываю в дверь, что направо, там толпятся в шубах, пальто, куртках мужчины, женщины большей частью молодого и среднего возраста. На гвоздик вешаю дублёнку, вхожу в длинное унылое помещение без потолка. Белые стены переходят в угол изнутри деревянной крыши. На стенах не часто, то есть достаточно свободно, висят картины, чьи, пока не знаю. Если это –"Зверевский центр" – может быть – висят картины автора? Но не узнаю ни одной из тех, что видела раньше на выставках и в альбомах.
                Публика плотной толпой кучкуется у входа, где опять таки что-то наливают в стаканчики и раздают бутерброды. Запах в зале резкий, специфический, (смесь дешёвых сигарет  и  ещё чего-то трудно объяснимого).
                Группками стоят вдоль всего зала посетители, но никто на развешенные картины не обращает ни малейшего внимания. Вижу знакомые лица друзей дочери. Решаюсь подойти к группке из трёх. Поздоровавшись, с улыбкой извинения прошу пояснить, что всё сие значит, почему под картинами нет ни названий, ни имени автора... Мне объясняют, что здесь выставлены подделки, работы художников, написанные в манере Зверева, либо как-то связанные с его личностью.
                Один из художников, достав из кармана несколько помятый проспект, протягивают мне, предлагая ознакомиться. По моей просьбе показывает в нём работы некоторых художников. Меня знакомят с куратором выставки – француженкой, приятно серьёзной, стройной, демократически просто одетой девушкой. Но по-французски я не говорю, а проспект мало что проясняет: репродукции картин перемежаются интервью художников в совершенно произвольном порядке... Быть может, намеренно, чтобы занять время и мысли посетителей, побудить к беседе с художниками в поисках автора?
                Тусовка пополнилась новыми гостями. Вошел художник (в чёрном пальто до пят, с длинным шарфом вокруг шеи и художественно высоком берете) с женою (без пальто)... Камеры, фотоаппараты, позирование, поцелуи и объятия при встрече, сигареты и бутерброды в руках, глотки из стаканчиков, дым... На картины столь же мало обращает внимание большая часть уже заполнившей весь ангар публики. Вдруг появляется полуголый мужчина, убирает импровизированную тумбу с портретом Зверева и с помощью молотка снимает с торца зала огромный белый щит, обнажая неприглядную дверь с замком, ведущую на улицу ли, в продолжение ли ангара, мне неведомо. Щит торжественно проносят по залу к выходу. Внимание привлёк новый посетитель, приведший собаку с забинтованной лапой, и вот уже кто то стоит перед псом на коленях и бормочет: "Дай,  Джим на счастье лапу мне"... А вот небольшой мужичонка лежит на полу лицом вниз, подгибает колени, пытаясь встать, и падает снова. Оказывается, он  знаменитый искусствовед, и всегда на тусовках “перебирает”. У стены одиноко и отчуждённо стоят две дамы. Стареющий мужчинка с потёртым лицом, в красном, шитом золотом, театральном сюртуке идёт к ним и пытается игриво заговорить с одной из них, высокой, в чёрной шляпке, приталенном чёрном пальто и песцовым боа до пояса... Хочется щёлкнуть фотоаппаратом, столь всё живописно, но неловко делать это столь явно... Почему-то вспоминается Тулуз-Лотрек, или Ван Донген...
                Одеваюсь, выхожу на улицу. Рядом на площадке, окружённой деревьями, – высокий атлет, в одних плавках, босой, с бритым черепом скульптурной лепки (говорят, художник) делает какие-то манипуляции со щитом, что вынесли из зала, под ритмичные выкрикивания группы людей на тарабарском языке в сопровождении звона от ударов, быть может, ножей, вилок или специальных инструментов... Похоже на ритуальные пляски "кришнаитов" или на какое-то шаманское представление...
                Атлет бросает щит на снег, окунает кисть в банки с краской, что-то быстро изображает на щите, затем обливает художество то ли спиртом, то ли бензином, и поджигает! Краски горят ярким мощным пламенем в форме серпа, а живописец атлет под шаманскую музыку и выкрики то держит огромный щит вертикально, то идёт кругом, делая театральные или цирковые телодвижения, на миг застывая в определённой скульптурной позе... Затем всё повторяется, чуть в ином варианте: щит с высоты кидается на землю, и кверху вздымается огромный костёр, чёрный дым кружит над публикой, собравшейся вокруг площадки... Наконец, манипуляции со щитом завершились, и атлет, взяв обычную половую швабру, окунает её в ведро с краской и всё также чем то побрызгав, поджигает... Далее следует цирковой трюк: палка с горящей щетиной стоит на ноге атлета и поднимается всё выше и выше, не падая... Толчок! И швабру перехватывает рука, поднимая пламя уже к ветвям деревьев под громкие аплодисменты публики...
                "Игра бесов,   говорит стоящий рядом со мной зритель,   или перепились ребята..."
                "Концептуальное действо, своеобразный творческий процесс",   поясняет один из художников, улыбаясь...
                Ухожу. Опять темно, глухо, на улицах пусто, лишь громада "Богоявленского" светится да старушка-нищенка на углу просит милостыню...