Танцы во сне - Глава 2

2

Поезд мчался сквозь ночь, унося Лану все дальше и дальше от дома и от любимого. Они встретились на гастролях в Киеве. Она приехала из Нальчика в составе балетной труппы. Аслан был солистом Азербайджанской филармонии. К тому времени, он уже являлся заслуженным артистом Республики и лауреатом нескольких Государственных премий. На первом выступлении Бакинской труппы, Руслана, таким было ее полное имя, сидела в первом ряду. Великолепное исполнение танцора глубоко потрясло ее, она смотрела, не отводя глаз и сразу же после выступления, купив в фойе цветы, зашла в гримерную. Тогда же Аслан признался ей, что никогда раньше не видел таких прекрасных выразительных глаз...

С тех пор они не расставались. Сначала, получив благословение отца Ланы, они сыграли свадьбу в Нальчике по осетинским обычаям, затем приехали в Баку. Ни родителей, ни родственников у Аслана не было. На свадьбе в старом «Интуристе» участвовал весь состав Филармонии, пришли друзья Аслана, из Нальчика приехали родственники Ланы и друзья ее отца. У Аслана был замечательный характер. Добрый, отзывчивый, он был всеобщим любимцем и душой компании. Все, кто его знали, были рады, что он, наконец, обрел свое счастье. И они действительно были счастливы.

А теперь она уезжала от него. Впервые за все время…
Две немолодые женщины сидели напротив и непрерывно о чем-то говорили, хрумкая огурцами и стремительно уничтожая уже вторую вареную курицу. Обе были примерно одинаковой комплекции, с пышными формами и мясистыми красными щеками. Внезапно прервав разговор, одна из них обратилась к Лане:

- Милочка, поешь с нами. Такая вся худая…, ну, поешь немного.

Лана улыбнулась. - Нет, спасибо. Не хочется, ешьте на здоровье.
Женщина потолще и постарше, у окна, не унималась: - Почему такая грустная, все время молчишь? Такая молодая, красивая, а ничего не кушаешь. Поешь курочку, свежая курочка, я сама готовила. Не хочешь что ли? - и, не дожидаясь ответа, сразу же отвернулась и продолжила разговор со своей собеседницей.

- Нет, спасибо. - Тихо ответила Лана, хотя ее уже никто не слушал.

Она прилегла и закрыла глаза. Спать не хотелось. Она думала об Аслане, о поездке в Вильнюс, об их планах. Поезд мерно покачивался, отбивая в такт старый, заученный ритм, чатак-чатак … чатак-чатак …

***

Софиты ярко освещают пустую сцену Рижской филармонии. Да, это - определенно Рижская филармония, она узнает ее по высоченным окнам в готическом стиле. Невидимый симфонический оркестр исполняет партию Ленни из балета «Тропою грома» (8). «Но почему Рига? Мы ведь условились встретиться в Вильнюсе. Неужели я все перепутала?». В зале никого нет. «Куда все подевались? А где Аслан?» - Лана удивленно смотрит по сторонам. Никого. «Для кого же играет музыка?». Вдруг она видит на сцене танцора, неистово исполняющего фуэте (9). «Так не бывает», - думает она, - «я даже не видела, как он пришел.… Это же Лиепа. Точно… Марис Лиепа (10). Аслан не танцует в балете. Где же Аслан?». - Она опять оглядывается, смотрит по сторонам. В последнем ряду, слившись с полумраком, сидит человек. Лана приглядывается. Силуэт сидит неподвижно. По нечетким контурам угадывается фигура Аслана. Лана машет рукой, пытается позвать его, но голос отказывается ей подчиниться, она открывает рот, силится крикнуть, но даже сама не слышит своего голоса. Вдруг гаснет свет. Она в растерянности поворачивается к сцене, предчувствуя неладное. Теперь вместо Лиепы там кружится женская фигура в тончайшем, полупрозрачном белом одеянии с множеством развевающихся длинных лоскутов, похожих на бинты, какими оборачивают мумии. Освещения нет, но призрачная фигура, будто сама излучает зеленоватый свет. Музыка играет все громче. Фигура кружится все быстрее, лоскуты ткани колышутся в стремительном круговороте, создавая иллюзию растерзанного в клочья кокона. Но потом вдруг фигура внезапно прекращает свое дьявольское вращение и зависает в воздухе. Длинные полосы воздушной ткани, прекратив полет, медленно опускаются и свисают с плеч почти до самой сцены, голова покрыта капюшоном из той же белой материи. Сверху над сценой включается тусклый голубой свет. «Боже! У нее же нет лица! Но она как будто смотрит в партер». Невидимая голова в капюшоне, слегка наклонена вперед в стремлении лучше разглядеть зал, несуществующие глаза направлены на девушку в партере. Лана отчетливо ощущает на себе взгляд.  Два боковых лоскута одежды приходят в движение и начинают вытягиваться вперед, как если бы это были руки, но самих рук не видно. «Если она меня коснется, я умру», - думает Лана. Ее сковывает ужас. Она даже не может пошевельнуться. Надо бежать, но она не может, ноги не слушаются ее. Музыка все громче и громче. «Это невыносимо. Где же Аслан? Надо бежать! Надо бежать! Аслан!»

Лана проснулась как от толчка, громко со всхлипом глотнув воздух, еще не понимая, где находится. Затылок и шея взмокли от пота. В голове - беспорядок. «Где я?» - подумала она. - Чатак-чатак … чатак-чатак …, - напомнил ей ритм колес. За окном темно. «Какой ужасный сон. К добру бы». На душе неспокойно, что-то беспокоит ее внутри. Ей вдруг до боли захотелось оказаться рядом с мужем, под его защитой. Все вокруг показалось чужим и холодным. Что-то непонятное происходит вокруг. Но что?

Соседки по купе уже спали. Одна из них, вероятно, толстушка, что сидела у окна, смачно храпела. Лана вышла из купе. Из открытой двери в дальнем конце коридора, на покрытие, бывшее когда-то ковровой дорожкой, падала полоска слабого света. Проводница сидела, склонив голову, и что-то записывала на листке бумаги. На столике стоял видавший виды алюминиевый подстаканник с пустым тусклым стаканом буроватого цвета, рядом лежал синий суконный берет и пачка сигарет «Космос» со спичками. Лана поежилась.

- Здравствуйте. Скажите, а где мы сейчас находимся?
Мельком взглянув на девушку, проводница продолжила свои записи, как будто не слышала вопроса.

- Через 20 минут Грозный,- отложив, наконец, ручку, ответила она, – что это тебе не спится в такой час?

- Скажите, а остановка там будет?

- 10 минут.

- А почта на станции есть?

- В это время наверно закрыта.

- Спасибо.

Через полчаса Лана уже стояла перед окошком в маленьком почтовом отделении, которое, к счастью, было открыто, и отправляла телеграмму в Нальчик. Сонная телеграфистка перечитала текст, отмечая шариковой ручкой количество слов: «живы здоровы приехать не могу срочные дела зпт будем через две недели вместе асланом тчк целую тчк руслана».
Потом Лана вышла из здания вокзала и направилась к стоянке такси. Водители первой и второй машин не внушили ей доверия. В третьей - за рулем сидел пожилой таксист.

- Здравствуйте.

- Здравствуй, дочка.

- Очень прошу вас, мне нужно сегодня же попасть в Баку.

- В Баку? – удивился старик.

- Да, в Баку. Мне очень, очень надо. Прошу вас, не откажите.
Таксист немного подумал, потом спросил: - Дочка, знаешь, сколько это будет стоить? Дорога не близкая.

- Знаю, отец, деньги не имеют значения.

- Ну, тогда садись. – Он вышел из машины, взял у нее из рук чемодан, положил его в багажник и снова сел за руль. Лана села на заднее сидение.

- Ну, поехали, дочка. Да поможет нам Аллах.


8) Балет азербайджанского композитора Кара Караева написанный по мотивам одноименного романа Питера Генри Абрахамса.
9) (Фр. Fouett;) В терминологии балета движение, означающее ряд последовательных вращательных туров на месте, при исполнении которых рабочая нога при каждом повороте открывается в сторону.
10) Латвийский (советский) солист балета в ХХ веке. Народный артист СССР.


***

Все было готово к операции. Анестезиолог Керим ждал команды, чтобы начать наркоз. Руад тоже времени зря не терял. Все принесенные Аидой кости он тщательно промыл, продезинфицировал и положил в баночку с физраствором. Собственноручно отобрав все необходимые инструменты и принадлежности для остеосинтеза (11) , он отдал их Тоне для автоклавирования, затем, направился в кабинет заведующего. РБ что-то записывал в блокнот.

- Рашид Балаевич, я бы хотел с вами кое-что обсудить. Вы позволите?

- В чем дело? – деловито сухо спросил тот, не поднимая головы.

- Профессор, я хотел бы, под свою ответственность, провести остеосинтез.

- Какой еще остеосинтез? – раздраженно спросил Атакишиев, - из чего ты будешь делать остеосинтез? Там же бедра нет.

- У нас есть костные фрагменты бедра, это готовый аутоматериал.

- Какой к черту аутоматериал? – рявкнул профессор с недовольным выражением на лице и швырнул ручку на блокнот, много ты понимаешь в хирургии, угробишь больного своим остеосинтезом. Тоже мне, умник. - Потом как-то по-свинячьи хрюкнул, - Хм! - И закончил аудиенцию словами: - Черт знает что! Я не разрешаю! Иди, готовься к ампутации и не морочь мне голову. Я приду через десять минут. Все! Иди, мойся!
Постояв несколько секунд, Руад вышел. Разбитый и подавленный. С РБ спорить было бесполезно. Упрямый, жесткий, он мог раздавить и уничтожить любого, кто встал бы на его пути. Это знали все, и боялись. И Руад тоже знал. В другое время он бы и не посмел перечить, но не теперь, не сегодня. Надо было что-то делать, и решение пришло само собой. Надменный тон профессора, его гонор и категоричный отказ, сначала вогнали Руада в ступор, но буквально через минуту, на пике подкатившей было депрессии, в голове вдруг возникла идея, произведшая внезапный эффект холодного душа. Что-то повернулось внутри. Он даже вздрогнул от неожиданности. Он знал, что эта мысль абсурдна и безнадежна, и кроме того, он рискует многим, но с другой стороны, он также знал, что поступает единственно верно в данной ситуации. Обиду и уязвленное самолюбие сменила твердая решимость. И он готов был действовать.

Проводить операцию предполагалось под перидуральной анестезией,  при которой лекарственные препараты вводятся в соответствующее пространство позвоночника. Инъекция приводит к потере болевой чувствительности на заданном уровне при сохранении общего сознания пациента.  Однако, для того, чтобы пациент психологически «не присутствовал» на собственной операции, ему дополнительно вводят успокаивающие средства, чтобы он мог заснуть. Руад заранее попросил анестезиолога установить в перидуральном пространстве гибкий катетер, чтобы при необходимости можно было продлить действие анестезии. Керим подсоединил к системе шприц со снотворным. Руад стоял рядом. Перед тем, как уснуть, Аслан поднял свинцовые веки и посмотрел Руаду в глаза.

- Доктор, я вам верю, вы хороший человек, - обреченно и тихо произнес он, - не дайте этому чудовищу отрезать мою ногу. Или сделайте так, чтобы я не проснулся…, вас никто не обвинит за это…, я и так уже должен был умереть.

- Не знаю, Аслан. Я, конечно, обещаю сделать все, что в моих силах. Но я не могу гарантировать успех, слишком уж обширные повреждения. Профессор в некотором смысле прав. Операция очень рискованная. Даже если ногу удастся сохранить, она может оказаться короче, могут пострадать функции суставов, может развиться дистрофия мышц и еще бог знает что. Скорее всего, вам понадобятся еще операции. Вы уверены, что готовы к этому?

- А разве у меня есть выбор?

- Ну, вообще-то есть. Я знаю хорошего протезиста…, - Руад не успел договорить.

- Ни о каком протезе не может идти и речи, доктор. Я наложу на себя руки. Как вы не понимаете. Мне нужна моя нога. Кривая, короткая, любая…, но моя. Я готов на все. Помогите мне.… Пожалуйста..., пожалу..., - на последнее «пожалуйста» у него не хватило сил.
Руад поднял голову к потолку. Простоял так минуту, что-то беззвучно нашептывая про себя с закрытыми глазами. Похоже, он просил помощи у Бога. Потом взял Аслана за руку и слегка сжал ее.

- Хорошо, Аслан. Я обещаю, что сделаю все, что смогу.
К этому времени Керим уже ввел лекарство и Аслан провалился в глубокий сон. Руад не был уверен, что тот слышал его последние слова, но одно он знал точно – Аслан верил в него и уснул с этой верой в своем сердце.

В операционную устрашающе бодро вошел Атакишиев. Надев стерильный халат и перчатки, он уверенно подошел к столу. Все молчали в ожидании непредсказуемых событий. Он протянул руку к операционной сестре и четко произнес:

- Ампутационный нож.
Не сделав ни единого движения, Тоня посмотрела на Руада. Глазами он подал одобрительный знак. РБ сразу уловил ситуацию и стрельнул острым, как шило, взглядом в сторону Тони. Потом посмотрел прямо перед собой и гневно произнес: - Что, бунт на корабле?
Руад сделал глубокий вдох. Призвав на помощь всю свою выдержку, он постарался собраться и говорить как можно спокойнее и увереннее. Видимо из-за сильного эмоционального потрясения, на него невесть откуда снизошло красноречие.

- Профессор, я понимаю, что вы заведующий отделением, крупный ученый и уважаемый хирург, а я всего лишь молодой ординатор и в отделении должен подчиняться непосредственно вам. Я также понимаю, что, принимая решение, вы руководствуетесь вашим опытом и здравым смыслом. Но есть вещи, выходящие за рамки условностей. – Атакишиев медленно поднял глаза на Руада, прожигая его взглядом. Ярость начала захлестывать его, но он пока молчал.

- Здесь, перед вами лежит человек, - как можно мягче сказал Руад, выговаривая каждое слово, - чья дальнейшая жизнь полностью зависит от решения, которое мы собираемся принять.

- Что значит «мы»? - хрипло выпалил РБ, - тут я принимаю решения! - РБ был близок к точке кипения, дыхание его стало шумным, на лбу и висках проступили красноватые пятна. Руад вовсе не хотел доводить РБ до истерки, но другого выхода не было.

- Профессор, мы не боги, но мы люди и должны помнить об этом. И еще мы должны помнить, что мы - хирурги и обязаны использовать любой шанс, если он есть, конечно. Сейчас не время утверждать амбиции. Этот человек - танцор. Танцор не может потерять ногу, так же как хирург не может потерять руку.

- Тут нет шансов, это я тебе говорю!

- Я все проверил, профессор, триада (12) не пострадала, питание конечности, конечно, нарушено, но не полностью, а кость можно собрать. Мы сможем это сделать.

- Вон из операционной! Я и без тебя управлюсь! - заорал Атакишиев, взял со столика ампутационный нож и поднес к бедру пациента острое, сверкающее лезвие.

- Нет, я не уйду! Рашид Балаевич, простите, но я не позволю вам ампутировать ногу этому человеку, чего бы мне это ни стоило, - спешно выпалил Руад, хватая РБ за руку, - не делайте этого! – потом более твердо добавил, - я беру на себя полную ответственность за все.
Воцарилась гробовая тишина. Несколько секунд профессор переваривал происходящее и затем…, гром грянул. РБ пришел в бешенство. Таким его еще никто не видел. Лицо сделалось багровым, брови свело судорогой, глаза расширились, взгляд как будто сбился с фокуса.

- Да как ты смеешь, сопляк, говорить со мной в подобном тоне?! Ты хоть представляешь себе, с кем разговариваешь?! Ты знаешь, что я могу с тобой сделать за это?! Это… Это возмутительно! Хам! Ты!…– Он явно силился вспомнить подходящие ругательства, те, что похлеще, но в рамках допустимой цензуры, однако в голову ничего не приходило. Кроме мата. Он был бы в самый раз и в какой-то момент  показалось, что вот-вот пространство операционной заполнит классическое великорусское словоблудие, в чем РБ, несомненно преуспел за долгие годы, проведенные в России. Но к счастью присутствующих, до этого не дошло. Профессор зашипел, как загнанный в угол кот, потрясая рукой и шинкуя ножом воздух. Маска косо сползла на подбородок, обнажив скривившиеся серые тонкие губы. Голос его, безусловно, можно было слышать по всему отделению, не напрягая слуха. Казалось, сию секунду его хватит удар.

Руад опустил голову и надкусил нижнюю губу. Пришло время для решающего аргумента.

- Профессор, я хочу заранее предостеречь вас от возможных угроз в мой адрес, - как можно спокойнее, но твердым голосом произнес Руад. - В плановой хирургии я бы подчинился вашей воле, но это экстренная ситуация, а я, как вам должно быть известно, нахожусь на дежурстве и так как принимал больного я, то и несу за него юридическую ответственность тоже я. А вы пытаетесь помешать мне, выполнять мой профессиональный долг. При этом еще пытаетесь мне угрожать. Подумайте об этом, профессор. Сказав это, Руад не узнал своего голоса. Ему вдруг стало не по себе от высказанной фразы, которую он никак не ожидал от себя услышать.
Подобно экспонату музея мадам Тюссо, РБ застыл в той позе, в которой находился к началу Руадовского монолога: с согнутыми в локтях руками, в одной из которых он сжимал ампутационный нож, вздернутыми вверх бровями и выпученными глазами, смотрящими непонятно куда. Все сторонние зрители драмы в лице анестезиолога и двух медсестер также пребывали в оцепенении, словно их окунули в жидкий азот. Время остановилось. Но мучительно долго тянущаяся пауза, наконец-то закончилась. Первым зашевелился профессор. Неестественно передернув шеей, он сначала уставился в тазик на подставке, затем с грохотом швырнул в него нож, резко сдернул с себя перчатки и направился к выходу. В дверях он остановился, повернулся вполоборота и уже более спокойным, но жестким голосом сказал:

- Ну и пропадай тут нафиг. Черт с тобой. Я хотел помочь, но теперь не буду. Расхлебывай все дерьмо сам. Но помни, если с ним что-нибудь случится, хоть что-нибудь…, я отдам тебя под суд, я сгною тебя в тюрьме. Я уничтожу тебя. Ты еще пожалеешь об этом. – И он ушел.
Тоня застыла в позе напуганного суриката, готового в любую секунду скрыться в норке под землей. Аида неподвижно стояла позади нее и, не моргая, смотрела на Керимовский затылок, а тот озабоченно и бесцельно вертел в руках гофрированную трубку. Аслан спал.

Первым молчание прервал Руад.

- Тоня, а ты, оказывается, храбрая девушка, не струсила. А ведь первый пинок пришелся по тебе.

- Как же не струсила, Руад Саидович. Я чуть не померла тут…

- Так ведь выстояла же? Хирургия с благодарностью принимает твою жертву. – Руад нерадостно улыбнулся, секунд пятнадцать смотрел в потолок, приходя в себя, потом шумно выдохнул. – Брр. Ладно, за работу.

На этапе подготовки к операции, Руад предусмотрительно спустился вниз и попросил Заура, сорокапятилетнего уролога, который работал во вторую смену в поликлинике, помочь ему на операции, если это будет необходимо. Тот любезно согласился. У них были хорошие давнишние отношения, и Руад тоже неоднократно помогал ему на операциях. После Заура он зашел в терапевтическое отделение и попросил дежурного терапевта узнать, не согласится ли кто-нибудь из гипертоников с подходящей группой крови, стать донором. Вся больница уже знала о случившемся несчастии, и один мужчина сразу же изъявил желание добровольно сдать кровь. Еще через двадцать минут нашелся второй доброволец. Заявка в банк крови уже была отправлена, но не было уверенности, сколько времени потребуется на ее доставку.


11) Хирургическое соединение костных отломков при помощи различных фиксирующих конструкций с целью обеспечения стабильной фиксации зоны перелома до полного сращения.
12) Имеется в виду магистральные артерия, вена и нервный ствол бедра.

***

Рашид Атакишиев давно уже  понял, что Руад прав. Хирургии без риска не бывает. Он это хорошо знал и должен был сам подать пример, достойный его ранга и авторитета. По меньшей мере, он должен был прислушаться к мнению ординатора, тогда бы всего этого не случилось. Но он уже не мог изменить своего решения, было слишком поздно. Но почему он не согласился с самого начала, когда Руад пришел к нему? Испугался? Нет, он никогда не боялся трудностей. Тогда почему? Ах…, какая осечка! Какой промах! Завтра вся больница будет знать об инциденте. Да что там больница, весь город будет судачить. Слухи в городе распространяются быстро.

Он, по сути, не злился на Руада. Он злился на самого себя за свое упрямство. За то, что молодой человек пристыдил его в присутствии подчиненных. Его, профессора Атакишиева, заслуженного деятеля науки, авторитетного хирурга, влиятельного человека... и самое главное, тот молодой человек был прав. Он преподал ему урок, каких сам Атакишиев не раз давал таким же юнцам, как Руад Джамалов.
«Что же делать? Единственное, что может привести его, Рашида к триумфу, это если.… Нет, как такое могло прийти в голову. Фу ты черт! Лоб покрылся испариной. А если это вдруг произойдет? Ведь шансы на такой исход очень велики. Даже слишком! Не дай бог, еще могут подумать, что я к этому причастен. Что же делать?».
Рашид Атакишиев шел домой пешком. Мысли не покидали его ни на минуту. Жил он один. Жена умерла шесть лет назад. Дети жили отдельно, со своими семьями. Отворив дверь пустой квартиры, он почувствовал одиночество и отверженность, злость и обиду. Он понял, что допустил ошибку. Непростительную ошибку. В последние два десятка лет, он чувствовал себя вельможей в медицинском мире, и гордыня жестоко наказала его.

В 1.15 пополуночи Руад вышел из операционной. Семь долгих часов длилась эта сложная операция. Ноги подкашивались, голова гудела, во рту пересохло и очень хотелось курить. Руад поковылял в ординаторскую, включил электрочайник. Через три минуты он приготовил себе крепкий кофе, плюхнулся в кресло, достал сигарету и прикурил.
Кофе слегка восстановил силы. Закинув руки за голову, Руад задумался. Операция в целом прошла успешно, хотя изуродованная конечность никак не хотела поддаваться восстановлению.

Дважды за время операции, его одолевал страх и отчаяние, но ни разу не возникало и тени сомнения в том, что он поступил правильно. «Правильно». Руад не любил это слово. Кто может сказать, что правильно, а что не правильно. Прав тот, кто побеждает, а не тот, кто проигрывает, какие бы благие намерения он не имел. Удачливый и богатый мерзавец с незаконченным средним образованием, напрочь отсутствующими признаками интеллекта, вечно потными подмышками, грязной шеей и нечистой совестью почти всегда прав в своей наглой вседозволенности, в то время, как приличный, образованный и талантливый бедолага, не имеющий поддержки могучего покровителя, чаще всего оказывается непотребным, как в своих суждениях, так и в поступках. Во всяком случае, в глазах общества, страдающего катарактой подобострастия. А это очень распространенное заболевание Вселенского масштаба. Так уж устроена человеческая сущность, и так было с начала времен. Почему людская натура создана таким образом, не знает никто. Говорят, что Бог создал человека по своему образу и подобию... Что же получается? Зависть, подлость, ложь, лицемерие, алчность... это все от Бога? Или все-таки, это последующие приобретения в результате взаимоотношений с обществом? А откуда в обществе вся эта грязь? Кроме того, ведь известно, что и первобытному пращуру были свойственны эти качества. Даже первый, рожденный на Земле человек, Каин - сын нашего праотца – Адама, убил своего родного брата Авеля из зависти, а ведь он не мог быть подвержен разлагающему воздействию общества. Дурной пример было брать не с кого. Значит, сам Создатель, очернив душу своему созданию, умышленно лишил его благодетели? За что и с какой целью?

Руад вдруг обнаружил, что мысли увлекли его далеко в сторону. Он затушил сигарету в пепельнице.
Через несколько минут вошли Заур и Керим. Налив себе по чашке кофе, они молча сели.

- Как там дела?

- Дышит самостоятельно. Скоро оклемается.

- Руад откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. - Спасибо вам, ребята. Без вас я бы не управился.

- Да ладно, Руад, это тебе спасибо, - сказал Заур. - Такой операции я еще не видел. Высший пилотаж.

- Действительно, Руад, - согласился Керим, - ювелирная работа. Молодец. Хорошо сработано. РБ лопнул бы от зависти, если бы видел. Но ничего, снимки все равно увидит. – Керим злорадно улыбнулся.

- Кстати, что ты думаешь о нем? - обратился Заур к Кериму. - Эта гнида может напакостить.

- Запросто, – кивнул Керим. – Он на все способен.
Руад посмотрел сначала на Заура, потом на Керима.

- Такого позора он тебе не простит. Это любой скажет.

- Тем более если, тьфу-тьфу не сглазить, все пойдет гладко, и он увидит, что ты был прав,

- добавил Заур.
Руад снова прикурил и задумчиво посмотрел на тлеющий конец сигареты. – Не знаю, ребята. Время покажет.

-  Ты должен быть осторожным, - сказал Керим.
Руад не ответил. Он знал, что любой, даже самый малый недочет может привести их к катастрофе. Его и Аслана. Он не верил в подлость РБ, но нельзя было списывать его со счетов. И он хорошо понимал, что единственный, возможный в этом деле триумф профессора полностью зависел от его, Руада успеха и был ему обратно пропорционален.
Через двадцать минут врачи зашли в палату №10, в которой находился Аслан. Он был в полузабытье, услышав, что в палату зашли, с трудом открыл глаза и увидел Руада.

- Ну, доктор, как мои дела? – произнес он.

- Все хорошо, Аслан. Операция прошла успешно. Теперь будем вас выхаживать.

- Аслан сглотнул и выдавил из себя подобие улыбки. – Спасибо, доктор. Большое спасибо.  Я ваш должник, - и опять закрыл глаза.
Руад коснулся ладонью его лба, потом проверил состояние гипса и положение ноги.
- Аслан, мы наверно, должны сообщить вашей семье о том, что вы в больнице. А то ведь начнут беспокоиться. Если скажете мне номер телефона, я мог бы позвонить и деликатно сообщить...

- В данный момент у меня никого нет. Жена уехала к родителям, в Нальчик, вернется только через два дня. А другим,  я имею в виду друзей, пока говорить не надо. А то, проси, не проси, а все равно могут сообщить Лане – мою жену так зовут, а она далеко, в Нальчике, и такая беспокойная... Не хочу, чтобы ей сейчас сообщали. Лучше не надо пока никому говорить. Никто меня сейчас искать не будет. Лана приедет, тогда и сообщим. – И Аслан мечтательно улыбнулся. Во всяком случае, гримаса на его лице должна была, вероятно, означать улыбку.

- Хорошо, Аслан. Постарайтесь поспать, а утром я покажу вам снимки.