Танцы во сне - Глава 5

5

Здание морга облюбовало себе место на окраине большого парка на вершине холма. Аккурат, на том месте, где раньше стоял гигантский памятник Кирову. Собственно, зданием назвать его было трудно. Серый, неказистый одноэтажный корпус, с осыпавшейся штукатуркой. Пройдя по тенистой аллее, Руад вышел на открытую площадку и остановился перед этой странной постройкой. Вокруг никого. Внизу, у подножия холма, простиралась бухта, открытая как на ладони. По краям бухты теснились многочисленные пирсы и доки с торчащими повсюду жирафоподобными кранами. У причалов и на рейдах сонно стояли большие и малые корабли.  Легкий бриз, скользя вверх по склону холма, пробирался в густые заросли сосен и тряс иголками. В воздухе иногда можно было почувствовать сладкий аромат жимолости вперемешку с запахом моря. Слабый шелест листвы накатывался и затихал волнообразно, как морской прибой. Солнце закатилось за верхушки деревьев. Линия горизонта почти полностью растворилась в матовой серо-голубой дымке неба. На здании не было никакой таблички, хотя

Руад точно знал, что внутри, на каменной плите лежит остывшее тело Аслана. В проеме между массивными колоннами, чернел прямоугольный вход в помещение. Руад сделал шаг и переступил порог. Еще два шага и его обдало холодом: это не морг, это - склеп. Точно. Склеп. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Никакого лучика, никаких ориентиров. Только густая, плотная на ощупь чернота. И холод. Сковывающий холод. Руад свернул влево и попытался продвинуться вперед на ощупь, левой рукой касаясь холодной шершавой стены, а правую выставив вперед, перед собой. Он сделал несколько шагов и остановился. Затем обернулся. Дверной проем исчез. Во всяком случае, его уже не было видно. Вокруг сплошная темень. Ощущение времени тоже куда-то провалилось. Он закрыл глаза. Абсолютное безмолвие и только сердце стучало громче обычного. Он немного постоял, слушая движение крови в сосудах мозга. «В могиле, наверно, и то веселее», - подумал Руад и открыл глаза - никакой разницы. Он вдруг понял, что не может вспомнить, сколько времени находится здесь. Страха не было, но он пожалел, что вошел.

- Аслан! – крикнул он в пустоту.

- Аслан... – отозвалось глухое эхо.

Руада удивило, что он крикнул не своим голосом. Голос был ему знаком, но это был не его голос. Он позвал еще раз: - Аслан! – и опять отозвалось чужое эхо.
Руад решил идти вперед. Стараясь не терять контакта со стеной, он стал отсчитывать шаги. Со стены то и дело струйками стекала какая-то скользкая, холодная жидкость с плесневелым запахом. Это отдаленно напомнило ему непонятного назначения шахту в сыром подвале старинного дома на улице Горького, куда он из любопытства залез в детстве и чуть не заблудился. Пройдя тридцать семь шагов, он рукой почувствовал угол стены. Повернув направо, он прошел еще шагов двадцать и - опять угол. Теперь коридор, если это был коридор, сворачивал налево. Зайдя на ощупь за угол, он увидел в конце длинного тоннеля матовое белое сияние. В центре размазанного светового пятна, угадывался узкий прямоугольник более яркого света, напоминающий дверной проем. Шаркая ногами, Руад поплелся на свет. Ноги плохо слушались, в горле застрял клубок колючей проволоки, все тело окоченело от холода. По мере приближения к проему, оттуда из-за света, постепенно стали доноситься звуки. Кто-то мастерски отбивал ритм на большом барабане. Звук был глухим и низким, как от литавра.

Когда Руад вышел из тоннеля, он оказался на открытом пространстве, потонувшем в молочно-белом, свете, как в густом тумане. Нигде не было видно ни стен, ни потолка, ни каких-либо других ориентиров. Замысловатый ритм участился, приблизился и стал осязаемым, мягко ударяясь о поверхность тела подобно тому, как звуковые волны от динамиков отдаются в груди, если музыку слушать очень громко. Но ни инструмента, ни того, кто на нем играл, нигде не было видно. «Виртуозное исполнение», - подумал Руад и оглянулся вокруг. Ему показалось, что в нескольких шагах от него появилось нечто вроде сгустка света, отдаленно напоминающее очертания человеческого тела. Сгусток, скорее, эктоплазма, как будто перетекала сама в себя, подрагивая в ритме, как живое существо. Зрелище волновало и, как бы, втягивало в себя, завладевая сознанием. Руад постепенно впадал в состояние транса, как от действия сильного наркотика, всеми фибрами сливаясь с ритмом и, не смея отвести взгляд, смотрел на чарующее движение, как мышь, завороженная взглядом удава. Тело не слушалось его.

Постепенно, сгусток стал обретать более четкие формы, все так же поразительно точно вздрагивая и двигаясь в такт ритму. Через какое-то время эктоплазма окончательно материализовалась. Перед Руадом возникла обнаженная женщина. Было заметно, что пальцами ног она не касалась тверди, она как бы парила в воздухе, исполняя волшебный танец, причем делала это настолько виртуозно, что вряд ли профессиональная танцовщица или кто-нибудь еще смог бы сравниться с ней в ритмичности, технике исполнения и выразительности. Это была Сона. К удивлению Руада, на ее теле вообще не было никакой растительности. Волос не было ни на голове, ни на теле. Не было также ни бровей, ни ресниц. Кожа была молочно-белой, как крутое яйцо без скорлупы. Но это ее не портило. Наоборот, она была еще прекраснее и возбуждала глубокое, первородное желание. Страсть. Вожделение.

- Иди ко мне, Руад, - не прерывая своего танца, сказала Сона. – Танцуй со мной.

Все тело ее похотливо извивалось, в то время как бедра, невероятным образом, точно в такт отчеканивали ритм ударного инструмента, как будто эта часть тела жила своей собственной жизнью. Упругая, маленькая грудь чувственно вздрагивала.

- Но я не могу танцевать.

- Я научу тебя, как научили меня. – Губы ее приоткрылись, и изо рта показался ярко-розовый язык с острым кончиком. Язык описал в воздухе окружность, в тот же момент, Руад почувствовал томительное тепло внизу живота, как будто к нему прикасалась мягкая, невидимая рука. Одновременно подступила тошнота.

- А кто тебя научил? – превозмогая нарастающую слабость, спросил Руад.

- Меня? Конечно же, Аслан. Он хороший учитель. – И снова язычок сделал круг.

И снова Руад почувствовал приятное томление, и снова тошнота, как при морской качке. Его вдруг охватило чувство, похожее на ревность. «Что за чушь», - подумал он, - «неужели я ревную ее к Аслану? Глупость какая. Она же чужая. Разве я люблю ее? Не помню. Ничего не помню...». – Но чувство не проходило.
А язык время от времени совершал воздушный оборот, при каждом из которых какая-то внутренняя пружина взвинчивала Руада все туже и туже. Ему очень захотелось обнять это желанное тело, прикоснуться к нему, потрогать руками, прильнуть губами. Он потянулся вперед, но не смог сдвинуться с места.

- А где Аслан? – не своим голосом спросил Руад и тут вспомнил, чей это был голос. Это был голос профессора, которым почему-то говорил сам Руад, но это его не удивило и даже понравилось.

- Он скоро будет здесь. Ну что же ты? Иди ко мне, пока он не пришел. Потом будет поздно.

– Руад сделал еще одну попытку , но не смог. – Я не могу. - Он посмотрел ей в глаза. Странно, они были глубокого черного цвета, без единого блика, как две черные дыры в центре галактики. Руад почувствовал, что проваливается в них.

- Кто ты? - почти теряя сознание, спросил Руад. Ответа не последовало. – Как ты прекрасна, - непроизвольно произнес он. –Я бы хотел остаться с тобой, но я не могу... И я не хочу, чтобы Аслан был с тобой.
Она запрокинула голову и рассмеялась.

- Ревнуешь?

- Я? – Он не нашел что ответить.

- Знаю, ты ревнуешь. Ты хочешь меня и одновременно боишься.

- Это неважно. Оставь его там где он есть. Зачем тебе калека? Я обязательно вернусь к тебе, только ты жди... меня... – опять послышался ее саркастический смех.
В глазах потемнело, язык и губы уже не слушались. Звуки стали затихать, сознание помутилось. Он едва слышал ритмы барабана и ее отдаляющийся смех, как будто кто-то уменьшал звук. Потом он услышал шипение. Его чуть не вырвало. Сердце заколотилось с бешеной скоростью, внутри все стянулось в одну точку и запульсировало. Биение сердца переместилось в голову: «туп-туп..., туп-туп..., док-тор..., доктор».
 
- Доктор! – Сона трясла его за плечо.

- А?... Что?... Соня? Что такое?

- Доктор, вставайте быстро. Аслану совсем плохо. – Руад катапультой, вскочил с кровати. В голове начало проясняться.

- Что значит плохо? – он стал шарить левой ногой в поисках затерявшейся куда-то тапочки.

- У него очень высокая температура и дышит он плохо. Похоже... агонирует.

- Фу, ты! Блин! – Руад нырнул под кровать, достал тапочку, наспех натянул на ногу и, не надевая халата, выбежал в коридор.

***

Часы показывали 4.15. утра. Аслан был совсем плох. На внешние раздражители он не реагировал. Щеки впали, дыхание не предвещало ничего хорошего. После беглого осмотра, Руад приложил фонендоскоп к грудной клетке. Сона, стоя рядом, наблюдала за ним. Брови его сдвинулись, взгляд приковался к одной точке. Сам он как-будто тоже не дышал. Прошло секунд 15-20.

- Черт! – громко выругался Руад. – Быстро повтори литическую смесь и неси лед, надо его обложить. - И вылетел из палаты.

Через считанные минуты он уже тащил по коридору сонного рентген-техника вместе с его переносной установкой. Техник что-то бормотал, надевая свинцовый передник, но Руад его не слушал. Мысли его были заняты совсем другим.
Пока техник устанавливал кассету, Руад сбегал вниз и разбудил водителя скорой помощи, достал из бумажника деньги, написал на клочке бумаги слово и вместе с деньгами вручил ему.

- Поезжай в дежурную аптеку и купи вот эти антибиотики. Мигом тащи их суда. От этого зависит жизнь человека. Потом бутылка с меня.
С последней фразой, шофер окончательно проснулся и поспешил к машине.
Через десять минут техник вернулся в ординаторскую с мокрым снимком. К тому времени, Бахадур уже проснулся и растерянно вертел головой. Руада внимательно разглядывал рентгеновское изображение. Сона выполнила поручение врача и тоже стояла рядом, ожидая следующих указаний. Вскоре вернулся водитель и принес купленные антибиотики.
Руад вдруг приблизил голову почти вплотную к снимку и тихо присвистнул, как будто увидел там подкованную блоху.

- Что ты там увидел? – все еще сидя в постели, спросил Бахадур.
Руад ничего не ответил, только взял со стола предыдущий снимок, прикрепил рядом со свежим и стал попеременно смотреть то на один, то на другой. Потом достал линейку и начал что-то измерять и помечать карандашом прямо на пленке.

Вся ночная братия, состоящая из сонного дежурного хирурга, рентген-техника, водителя «Скорой» и медсестры, - все молча наблюдали за действиями Руада. Все восемь зрачков двигались синхронно, как у котят, наблюдающих за бантиком на ниточке.
Меньше, чем через минуту, Руад бросил карандаш на стол и стукнул себя ладонью по лбу. Шлеп! На него словно нашло Божественное откровение.

- Вот балда! Как же я... – потом, как бы очнувшись, повернул голову и увидел стоящих в комнате людей. Закусив нижнюю губу, он постоял некоторое время, потом обратился к Бахадуру. – Посмотри, что ты здесь видишь? – Тот, часто переводя взгляд от снимков к Руаду и обратно, встал, натянул брюки и подошел ближе. Тем временем, Руад подошел к Соне и негромко дал ей кое-какие распоряжения. Она несколько раз кивнула и вышла.

- Ну, что скажешь? – Руад вернулся к негатоскопу.

- А что сказать?... Пневмония. Легкие на обоих снимках одинаково затемненные.

- А сердце? – Руад потер виски пальцами.

- А что сердце? Сердце, как сердце, потом еще раз оглядел оба снимка и вопросительно уставился на Руада. Техник тоже внимательно посмотрел на снимки и тоже вопросительно посмотрел на Руада. Водитель вообще на все смотрел вопросительно и ожидал то ли развязки, то ли обещанной бутылки.

- Обрати внимание на границы сердца и на тени. В проекции сердца границ почти не видно, рисунок сильно смазан. Сравни здесь и здесь. – Он ткнул пальцем сначала в один снимок, затем в другой. – Дальше. То, что мы видим, это не есть границы самого сердца... – он сделал паузу, - это не что иное, как тень перикарда. И она, по рентгеновским меркам, значительно больше на втором снимке. Границу самого сердца можно с трудом различить только на первом снимке, вот тут, видите? – Бахадур и техник одновременно вытянули шеи и стали вблизи рассматривать снимки, а техник вдобавок вооружился линейкой.

- Если к этому прибавить имеющуюся клиническую картину, - продолжил Руад, - то надо полагать, сердечная сумка заполнена гноем под завязку. Он же и смазывает тени.

- Пери-кар-диит..., - еле слышно протянул Бахадур, как будто сделал неожиданное астрономическое открытие.

- Так точно, перикардит. Острый, гнойный, травматический перикардит. Молниеносная форма. Очень редко встречается у людей, у животных гораздо чаще. Ладно, господа, теория потом, а теперь надо заняться делом. Соня, наверно уже, все приготовила.
Бахадур, до этого момента стоявший в брюках и майке, быстро накинул рубаху, натянул носки, влез в тапочки и надел белый халат. – Я готов!

- Подожди минутку. – Руад взял с полки толстую монографию Литтмана, открыл нужную страницу, и минуты три на предельном внимании просматривал текст и иллюстрации. Затем захлопнул книгу, потер кончик носа и щелкнул пальцами.

- Пошли. Теперь я начитанный врач.

- А что ты собираешься делать? Неужели пункцию? – по дороге в палату поинтересовался Бахадур.

- Конечно, а что же еще. У него в любую минуту может случиться тампонада сердца (20). Надо спешить.

В палате №10 почти все было готово к предстоящей процедуре.

- А ты делал раньше пункцию перикарда? – спросил Бахадур.

- Один раз делал пункцию сердца, но перикарда - никогда. А ты?

- Я тоже не делал. И что теперь?

- Ничего. Самое главное – это топография и соблюдение правил безопасности. А остальное – дело техники, как пишет Литтманн. Тем более что у нас абсолютно нет времени вызвать сюда кардиохирурга. Он может погибнуть в любую минуту. Выхода нет.
Подложив высокий валик под лопатки Аслана, Руад надел перчатки и начал обработку кожи на груди. – Вы тоже наденьте перчатки. – Бахадур и сестра распечатали пакеты с перчатками. – Соня, раствори этот антибиотик и набери в десятиграммовый шприц. С этого момента пенициллин отменяется, он уже бесполезен. Переходим на широкий спектр. Это очень эффективная штука, - он указал на флакон.

Сона готовила шприц с антибиотиком, Руад взял большой шприц с длинной, толстой иглой и небольшим количеством новокаина в правую руку, внимательно посмотрел на снимок, который высоко, на просвет держал Бахадур. Пальцами левой руки тщательно определил точку вкола и аккуратно ввел иглу строго вертикально, вглубь грудной клетки, предпосылая новокаин впереди иглы. Затем, дойдя до определенной глубины, изменил направление, немного продвинулся глубже и потянул поршень на себя. Ничего. Еще на сантиметр вперед, поршень на себя – опять ничего. На лбу появилась испарина, а по борозде на спине вниз покатилась капелька пота. Руад медленно подтянул иглу обратно, опять изменил направление и, не ослабляя поршня, продвинул иглу вперед и немного левее. Вдруг пальцы почувствовали легкое сопротивление, еще чуть-чуть вперед, и конец иглы, преодолев барьер, как-бы провалился в пустоту. В тот же момент, в полость шприца под давлением хлынула густая, грязно-белая жижа. Когда шприц наполнился до отказа, Руад отсоединил его от иглы и, прижав отверстие канюли большим пальцем, опорожнил содержимое шприца в стерильную трехсотграммовую банку, которую Бахадур держал в другой руке. Опять подсоединил шприц – оттянул поршень – опорожнил. И так несколько раз, пока жижа перестала поступать в шприц. После этого, он взял другой шприц с раствором, подсоединил к той же игле, ввел антибиотик в полость сердечной сумки и извлек иглу, придавив место укола марлевой салфеткой. Все, как по команде облегченно выдохнули. Банка была полна почти до краев.


20) Состояние, при котором происходит скопление жидкости между листками перикарда (сердечной сумки), что приводит к невозможности адекватных сердечных сокращений, и в конечном итоге, к остановке сердца.