Танцы во сне - Глава 8

8

В воскресенье Руад опять заступил на дежурство. Аслан, хоть и медленно, но поправлялся. Кризисные дни отступали. Около шести часов вечера, скорая привезла пациентку из соседнего дома. Это была женщина, на вид лет сорока. Потом оказалось, что ей всего двадцать восемь.

В теменной области зияла большая ушиблено-рваная рана, из которой хлестала кровь. Врачу скорой помощи удалось временно приостановить кровотечение наложением давящей повязки. Кроме того, все лицо женщины было в волдырях. Волос на голове почти не было. Все подчистую сгорело. Она с трудом дышала из-за боли в груди. Когда сделали снимок, обнаружилось, что у нее вдобавок сломано ребро. Пациентку сопровождал муж – перепуганный и бледный, как тетрадный лист. Скорая, уже сообщила в милицию, и пока Руад корпел над ней в операционной, приехал милицейский наряд и устроил мужу допрос. Примерно через два часа Руад вышел из операционной. Кровотечение удалось остановить, рану аккуратно зашить, ожоги обработать, а область перелома заблокировать анестетиком и перевязать. Женщина все время твердила, что муж вовсе не виноват, так получилось, но толком ничего объяснить не могла. Руад и не допытывался, а выполнял свою работу. Всему свое время. Повреждения были налицо, и надо было сначала оказать помощь, а потом уже выяснять обстоятельства.

Когда Руад вышел из операционной, ему все рассказали в деталях. Милиция к тому времени уже уехала, составив протокол и взяв с мужа расписку о невыезде до выяснения обстоятельств. Сначала они хотели подождать конца операции, чтобы допросить потерпевшую, но дежурная сестра заверила их, что врач строгий и не позволит беспокоить пациентку. Они ушли и сказали, что завтра явится следователь и если врач разрешит, он поговорит с пострадавшей.

А все случилось следующим образом. У женщины заболело горло после того, как она съела четыре мороженых за раз. К вечеру боль усилилась, и пропал голос. Муж решил полечить свою ненаглядную в домашних условиях. Он слышал, что в таких случаях помогают водочные компрессы. Дома водки не было, но был медицинский спирт. И вот, решив сделать компресс, он обильно смочил бинт спиртом и обмотал шею своей жены, завязав концы узлом. Остались висеть мокрые концы бинта. Ему показалось, что концы нужно укоротить из эстетических соображений, а рядом на столе как раз лежали спички... Вот он и поджег концы бинта.

Разумеется, многослойная проспиртованная повязка сразу же вспыхнула голубым пламенем, а за ней и волосы на голове его жены. Получился большой факел вроде Олимпийского. Увидев такое, муж впопыхах схватил с дивана подушку и, что есть силы, стал лупить по полыхающему кочану, чтобы сбить огонь. Не выдержав ударов, женщина потеряла равновесие и упала, по пути отколов головой край тумбочки, и ударившись ребром о табуретку. Можно сказать, что ей сильно повезло. В доме в тот момент была ее мать, которая завидев такое, все же догадалась, что огонь можно потушить водой, схватила стоящее в ванной ведро с замоченным бельем и окатила его содержимым свою дочь. И очень вовремя, потому что после того, как женщина воспламенилась и упала на пол, ее муж самоотверженно продолжал борьбу с пожаром и попытался придавить ее голову той же подушкой, следуя золотому правилу пожаротушения – перекрыть пламени доступ кислорода. Всем известно, что без кислорода нет и огня. Это он знал. Но ему следовало знать и другое правило: его жене тоже нужен кислород хотя бы для того, чтобы дышать. Но он не знал или может просто забыл от избытка эмоций. Словом, если бы ни тещино грязное белье, он бы точно ее придушил. Но, слава Богу, все обошлось, как говорится, малой кровью.

Мать тоже пришла в больницу. Она искренне сокрушалась, убеждая всех подряд, что ее зять вовсе не хотел сделать плохо. Он очень хороший человек и очень любит свою жену. Просто немного глупый, мол, не подумал... Хотел, как лучше, а получилось – хуже не бывает. Во всяком случае, она клялась, что говорит правду. Медсестра сказала, что она и милиционерам рассказывала то же самое, но они не поверили.
Вот такие бывают на свете жены, мужья и тещи. И чего только не встретишь, работая в больнице.


***

Во вторник утром все было готово для начала клинического разбора. Актовый зал заполнился до отказа. Не было ни одного свободного места. Количество присутствующих значительно превысило ожидаемую квоту. Те, кому не хватило сидячих мест, притащили стулья из библиотеки и расположились в проходах между рядами. Некоторые стояли вдоль стен. Случай с Асланом в первый же день приобрел статус основного события в больнице и стал объектом пристального внимания всех сотрудников. Всем было интересно, чем закончится разбор. Обычно, клинический разбор проводится в случае смерти пациента. Принимают участие: прозектор (24), врачи отделения, включая заведующего, и заместитель главврача по лечебной части.
Но этот разбор был не обычным, в больнице такого еще не было. В президиуме сидели: главный врач больницы, три его заместителя, начальник отдела кадров железнодорожного управления и четверо самых почтенных заведующих отделениями, двое из которых были профессорами. Председательствовала собранием - заместитель главврача по лечебной части – Агабекова – строгая, но справедливая женщина лет шестидесяти. Работники боялись ее больше, чем главврача.

Руад сидел в первом ряду слева и в упор разглядывал большой герб на передней стенке трибуны, стоящей напротив. Рядом с ним сидел Керим, далее Бахадур и Заур. Профессор Атакишиев сидел в президиуме рядом с профессором Агаевым – известным терапевтом, заведующим отделением терапии.
Ровно в два часа, Агабекова встала и оглядела зал. Наступила тишина. В глубине зала она заметила, сидящих рядом, парня и девушку. На них не было белых халатов.

- Простите, - негромко сказала она, - вы кто такие? Я вас не знаю.

- Мы из газеты «Железнодорожник Азербайджана», - представился молодой человек. На груди у него, так же как и у девушки, был прикреплен журналистский пропуск.

- Но это закрытое заседание коллектива больницы, и посторонние здесь находиться не могут,
– вежливо возразила Агабекова.

- Я понимаю, доктор, но по Советским законам для прессы все двери открыты. Мы не посторонние, а сотрудники ведомственного издания и получили задание от главного редактора сделать репортаж. Вы, наверно, уже читали очерк в субботнем выпуске. Материал следующей статьи уже готов к изданию, нам остается лишь дополнить его. – Молодой человек изобразил скупую упрямую улыбку, выражающую полную готовность к любым дебатам, и свойственную лишь журналистам и комсомольским работникам. Одновременно с ним и так же упрямо улыбнулась и сидящая рядом девушка. Можно было подумать, что их специально обучают тому, как надо улыбаться.

Агабекова поняла, что спорить с журналистами бесполезно. Они и вправду имеют право присутствовать. Чтобы избежать полемики, она подняла ладонь, кивнула и обреченно сказала.
 
- Ладно, садитесь. Только, пожалуйста, сидите молча. Спасибо.

После этого Агабекова открыла собрание и изложила повестку дня. Она еще раз повторила то, о чем все уже знали: доктор Джамалов провел уникальную операцию и т. д. и т. п. Но беда в том, что он совершил дисциплинарный проступок и нарушил субординацию, причем дважды. В первый раз на операции, а второй раз – когда самовольно, ни с кем не посоветовавшись, сделал пункцию перикарда. Затем она коротко доложила об организационных процедурах, проводимых в подобных случаях, об этике и юридической ответственности, лежащей на плечах советского медработника.

Закончив вступительную часть, она обратилась к профессору Агаеву.

– Профессор, вы вчера возглавили консилиум в хирургическом отделении. Поделитесь с нами, пожалуйста, результатами и вашими соображениями на этот счет.
Профессор Агаев – тучный, высокий человек, тяжело поднялся со стула и, шаркая ногами, подошел к трибуне. Какое-то время он стоял молча, разглядывая присутствующих и, похоже, забыл для чего встал. Потом, как бы вспомнив, громко прокашлялся и начал свою речь.

Сначала он проинформировал аудиторию о результатах консилиума, подтвердил, что у пациента действительно развилась редко встречающаяся, форма травматического гнойного перикардита. Рассказал о классификации, формах и течении, о прогнозах и методах лечения этого коварного заболевания, о высоких процентах смертности. Он добавил, что компетентный консилиум также внес некоторые дополнения к уже имеющемуся плану лечения. Заверил коллег, что и впредь лично будет держать этого пациента в поле зрения. К концу своего выступления он, однако, подчеркнул, что первичный диагноз, поставленный доктором Джамаловым, был абсолютно точным и что тактика лечения на тот момент была единственно правильной, своевременной и эффективной.

- Хотя, что греха таить, - подытожил он, - на мой взгляд, доктору Джамалову сильно повезло. Пациент находился на грани жизни и смерти, и все могло бы закончится намного хуже. И тогда... – он не закончил фразы, многозначительно потряс головой и развел руками.

– Доктор Джамалов, вы должны были непременно поставить в известность своего заведующего и меня, не зависимо от времени суток. Вам следовало подстраховать и себя, и больного. – Он, тяжело дыша, уставился Руаду в лицо. Мясистые руки его покоились на трибуне, а правый указательный палец периодически бесшумно барабанил по столешнице. Выдержав паузу, он продолжил: Вы сделали смелый шаг, не спорю, но при этом подвергли риску жизнь больного и свою профессиональную репутацию. Я уже не хочу говорить о вашей операции на ноге – это не мое, а ваше внутреннее, хирургическое дело. Но я глубоко убежден, что субординация между молодыми и старшими, более опытными врачами должна неукоснительно соблюдаться. – Он опять потряс головой, подчеркивая этим свою безусловную категоричность. Профессор посмотрел на свои руки, потом достал из кармана брюк белый носовой платок и вытер рот. – Это все, что я имею сказать. Он вышел из-за трибуны и вернулся на свое место.

После выступления Агаева, по залу прошлась волна легкого гула. Все зашевелились, некоторые стали перешептываться. Агабекова постучала карандашом по графину. Гул сразу же утих.

Слово взял заместитель главного врача по поликлинике – некий Гасымов. Темная личность лет сорока пяти. Он слыл верующим человеком, но все знали, что это ширма, прикрытие его темных делишек. Его в больнице не любили и за глаза называли Моллой (27).  Гасымов недолюбливал Руада так же, как и Руад не питал к нему особую симпатию. Если сказать честно, Руад игнорировал его, как игнорируют слизняка под лестницей, и совсем не скрывал этого. В начале своей карьеры Руад несколько месяцев проработал в поликлинике и с первого же дня невзлюбил Гасымова за его высокопарные нравоучения, наглый, надменный характер и хитрые глаза. Характер Руада тоже не был подарком, но наглости в отличие от Гасымова, в нем отнюдь не было. Частенько и без видимой причины, Руад открыто отказывался подчиняться указаниям Гасымова и на этой почве у них случались конфликты, доходившие порой до разбирательства в кабинете главврача.

А пару лет назад между ними произошел такой эпизод. В ресторане, на свадьбе одного из работников больницы несколько врачей вышли в фойе, чтобы отдохнуть от музыки, покурить и спокойно поболтать. Как и полагается, все были слегка подвыпившими. Тут к ним привязался и трезвый Гасымов: он не употреблял спиртного и не курил из религиозных соображений. Он сразу же взял инициативу в свои руки, не давая другим и рта открыть, а вскоре, как и ожидалось, перевел разговор на религиозную тему. Почувствовав себя на высоте проповедника, он начал провозглашать речи о чистоте помыслов и поступков, о неизбежном возмездии за несоблюдение законов шариата, о выпивке, сигаретах и прочем. По большому счету он был прав, однако настроение молодых врачей, пришедших на свадьбу товарища, стало понемногу портиться. Но впавший в риторический экстаз Молла или не замечал этого или получал садистское удовольствие от того, что портил вечер другим.  В результате он обнаглел настолько, что начал, как бы в пример, противопоставлять себя окружающим кафирам (26).  Но он не учел одной детали. Высказанное вслух и прилюдно, оскорбительное определение «кафир», недвусмысленно относилось и к стоящему рядом необузданному, и порой до грубости прямолинейному молодому человеку, который к тому же был, что называется, навеселе. Ему надоели нескончаемые нравоучения шефа поликлиники, а последнее сравнение он расценил, как плевок в душу и личное оскорбление.

- Послушайте, Молла, - перебил его Руад, выпуская изо рта клубы сигаретного дыма. – Вам больше негде читать проповеди? Неужели для этого надо было приходить на свадьбу? Или вы считаете, что это хорошее поле для сбора урожая заблудших душ? – Ошарашенный Гасымов сразу сообразил, что допустил ошибку, развел руками и фальшиво попытался изобразить улыбку. – Вот вы говорите о чистоте помыслов, да? А сами не далее, чем два дня назад, за 10 рублей продали больничный лист проводнице. Она - мать-одиночка с четырьмя детьми. Фамилию сказать? – Гасымов враз покраснел, но улыбка осталась на его лице, как приклеенная. Он молчал. – И еще: вся больница знает о ваших махинациях с амбулаторными картами, это не ново, просто все молчат, потому что не хотят связываться. И вы, Молла, нам тут рассказываете о сдержанности в помыслах и поступках. Кстати, я полагаю, вы знаете, что вас ожидает там, наверху, - Руад поднял указательный палец, - за попытку растления несовершеннолетних. Вы знаете, о чем я толкую. – Гасымов испуганно забегал глазками.

Стоящие рядом врачи уставились кто в пол, кто на свои ботинки, и видно было, что они с трудом сдерживают эмоции.

- Вот что я вам скажу, Молла, - Руад со спокойным лицом затянулся сигаретой и затушил окурок в стоящей рядом пепельнице. – Я, конечно, о ваших делах распространяться не буду – вы меня знаете. Но впредь, пожалуйста, не читайте мне проповедей. Я как-нибудь разберусь с этим, без вас.

Сорокапятилетний мужчина стоял как мальчишка, красный и пристыженный тем, что пойман врасплох за нехорошим занятием и совершенно не знал, как ему поступить. На помощь пришел тот же Руад, напомнив, что наверно пора возвращаться за стол и все с облегчением направились в зал.

После свадьбы уже порядком набравшиеся врачи обступили Руада и стали обнимать его и пожимать руку, громко выражая восторг. Гасымов давно уже ушел, не попрощавшись.

- Ну, ты, старик, даеешь, - протянул Заур. – Как ты его уделал. Ты видел его лицо? – спросил он подошедшего Керима.

- Мне кажется, ты перегнул палку, Руад. – вставил Керим. – Мог бы и помягче. А? Кстати, а что за попытка растления?

- Да ничего особенного, просто припугнул, нечего было к нам влезать. Он мягче не понимает, по башке не дашь – не успокоится.

- Если бы ничего не было, он бы так не испугался. Теперь он на тебя будет зуб иметь.

- Ну и черт с ним, пусть хоть три зуба...

- Нет, правда. Ты его с дерьмом смешал... Хотя, поделом ему. Он еще та сволочь.

- Ладно, тема закрыта, пошли домой. Поздно уже.

24) Патологоанатом.
25) В мусульманском мире – Мулла – духовное звание богослова, священнослужителя, в обязанности которого входит толкование вопросов веры, норм шариата и справление религиозных обрядов
26) Кафир - Неверный.


***

Но провидению было угодно продолжить комедию. Через несколько дней после свадьбы, Руаду надо было зайти в кожное отделение, чтобы договориться с дерматологом о консультации для одного пациента. Постоянным консультантом хирургического отделения была врач по имени Ирада – сексапильная женщина лет тридцати. Строгая и элегантная наружность скрывала мягкую, чувственную душу. В любезности, если очень попросить, она почти никому не могла отказать. И вот, ничего не подозревающий Руад, как обычно, без стука входит в ее кабинет и его взору открывается такая сцена: Ирада сидит за письменным столом слева от двери, а позади нее удобно пристроившись, стоит не кто иной, как Гасымов. Нагнувшись и заглядывая ей в лицо, он, таким образом, закрывает головой верхнюю часть ее лица. Следовательно, ни он, ни она не видят вошедшего Руада. Правая рука Моллы чуть ли не по самый локоть находится под вырезом ее блузки, а левой рукой он судорожно пытается расстегнуть пуговицы ее халата. Она что-то ему щебечет, а он в ответ бубнит, но слов не разобрать.

Руад сначала сконфузился и хотел уйти, но потом передумал, скрестил руки на груди, прислонился к дверному косяку и только потом тихо кашлянул. Если кто-то видел, как выстреливает пружина пневматической винтовки, тот может примерно представить себе, с какой скоростью рука Моллы выскочила из-за пазухи Ирады. А вслед за рукой вывалилась и необъятная грудь. Оба застыли в забавной позе и вылупились на Руада. Тот нарочито пожал плечами, мол, извините, так вышло. Ирада хихикнула, а Гасымов, ничего не сказав, вытянулся в струнку, туже затянул галстук, поправил на себе халат и вышел в коридор. Руад красноречивым жестом напомнил Ираде, что лучше бы заправить грудь обратно. Она опять хихикнула и стала поправляться, поглядывая на улыбающегося Руада.

- Прости, я не хотел вам мешать. – Он почесал ухо, потом оглянулся вслед Гасымову и добавил, - я на минутку.

Он догнал Гасымова уже во дворе. – Послушай, Молла, - Гасымов остановился. – Не обижайся, я не специально, честное слово. Обещаю, что никому не скажу. Ну, с кем не бывает. Просто надо дверь закрывать.

- Стучаться надо! – смотря в сторону, выдавил Гасымов.

- Да, верно. Но в пределах больницы я никогда не стучусь, даже в родильном отделении. Просто вошло в привычку. – Руад недолго помолчал, потом добавил. – Послушай, ты за тот день не очень-то обижайся. Я, возможно, немного перегнул, но ведь ты сам напросился. По-другому ты бы меня не понял.

- Я? – удивился Гасымов. – Я бы не понял?

- Я же тебе раньше не раз намекал? Пора бы уже было понять, что со мной такие штучки не проходят.

- Так ведь то было совсем...

- Ладно, забудем, - перебил Руад. - Я тебе не враг, но характер у меня, как ты понял, дурной. Никчемный характер. Я зверею, когда меня достают.

- Это точно.

- Да, но и ты не подарок. – Руад улыбнулся и протянул руку. – На, держи. – Гасымов какое-то время колебался, но потом пожал ее. – А теперь отпусти, у меня еще дела. – Улыбнулся и Гасымов, качая головой.

- Странный ты человек, Руад, с тобой не скучно. Вся злость куда-то уходит. Сам не знаю почему.

- Я знаю почему... Но не скажу. Ладно, пока. Если будешь брать реванш, не забудь запереть дверь. – Руад хитро подмигнул. - И не подумай, что я сводник, просто у нас с ней чисто дружеские отношения, не более того. Гасымов ничего не ответил.

Теперь, спустя два года, на больничном собрании Гасымов взял слово. Керим и Заур не были в курсе примирения и насторожились. Молла начал с общих фраз. Долго говорил о том, какой Джамалов хороший парень и талантливый хирург. Хвалил его вдоль и поперек. Достал из кармана и зачитал заранее приготовленный список сложных полостных и ортопедических операций, успешно выполненных Руадом за последние годы, а также сравнительный анализ результатов по больнице. Все было сказано в пользу Руада, конечно. В общем, выставил его в лучшем свете. НО!... Наряду со всеми плюсами, которыми любой хирург, естественно, должен обладать, есть один небольшой минус.

- Доктор Джамалов хороший, но непредсказуемый и неуправляемый человек, а хирург с таким свойством характера немного опасен. Только представьте себе, - сощурился Гасымов. Вы обычный человек, у вас серьезная проблема, и вы приходите к хирургу и ложитесь под его нож. И тут выясняется, что этот человек с ножом... совершенно непредсказуем. От него можно ожидать чего угодно. Каково вам станет? – Он лукаво улыбнулся, – я шучу, конечно, но если честно, есть некоторые моменты, которые Руад должен в себе изменить. Если я не прав, пусть профессор Атакишиев меня поправит. Он-то лучше знает своего работника. – РБ сидел молча, склонив голову над блокнотом, и рисовал там какие-то фигуры.

- Да пошел ты знаешь куда... – раздался из зала женский голос. – Гасымов сделал вид, что не услышал, а Агабекова опять постучала карандашом по графину.

- Нет, я не против доктора Джамалова, я его очень уважаю и по-своему люблю...

- Вот именно, по-своему, - вставил все тот же голос.

- ...и верю, что он сегодня все поймет и исправится. Ведь так, доктор Джамалов? – вопрос остался без ответа.

- И еще одно. Руад, дорогой мой, я вас очень уважаю, но вам надо меньше пить. Пьяный врач действительно...

- Да он, если даже, как вы говорите, пьяный, лучше оперирует, чем многие трезвые. – Громко перебила старшая операционная сестра и вдруг поняла, что сдуру проговорилась.  – Вообще-то, я уже, сколько лет с ним работаю, но пьяным его не видела ни разу. Руад Саидович уважаемый хирург и мы его очень любим. Нечего на него клеветать...
Руад взглянул на Гасымова в упор, но ничего не сказал. В зале начался галдеж. С мест посыпались выкрики в адрес Гасымова. Кто-то матюкнулся с места. Журналисты что-то лихорадочно записывали. Агабекова встала и, подняв одну руку вверх, неистово застучала по графину связкой ключей.

- Сурая ханум, не перебивайте, пожалуйста. Если захотите, я вам позднее дам слово. Товарищи..., товарищи медработники, прошу соблюдать порядок. Вы же на собрании. Имейте уважение к присутствующим. Тише, пожалуйста.
Начальник отдела кадров нагнулся и стал что-то говорить главврачу. Тот покачал головой и что-то ответил. Не спеша поднялся с места профессор Атакишиев. Постепенно голоса притихли.

- Рашид Балаевич, вы хотите выступить? – спросила Агабекова.

- Если доктор Гасымов закончил, у меня есть что сказать.

- Да, я закончил. – Подобострастно закивал Гасымов и, предвкушая полный разгром Руада, вернулся на свое место в президиуме. В зале воцарилась тишина.