Чистюли

Это вполне могло произойти во времена золотого рабства. Но, увы, почему – то,  не произошло. По несбывшемуся эпизоду особо рыдать не будем. Дальний друг, береги слёзы. В тиши невидимых минут тихо окучивай грусть щавелевых грядок, и, невзирая на мутные искусы века, грозно береги честь мировых конструкций. Вы не поверите, но именно в это самое время, по улице города Б, для подобных городов у меня нет другой буквы, окружённая плотной завесой дешёвого почёта, в беспримерном молчании, нежно покуривая, двигалась обыкновенная затрапезная чистюля. Она отличалась от других представителей чистоты необычайной, можно сказать, рабской покорностью. Покорность эта была приобретена не на Мальцевском рынке за рупь двадцать. Разная дрянь, так и лезет в голову. И ничем её не отогнать. О преимуществах бесконтактного опохмела и  идиллиях беззаветных бескозырок,  несколько позже. Мальцевский рынок всегда находился в Ленинграде, но дело не в этом. Несколько вступительных пояснений для некоторой как бы это сказать,  вящей, что ли – разгонки. Да – да, именно вящей. Будучи недавно в Питере, я решил пройтись по его утлым улочкам. Подошвы мои зря топтали революционные тротуары. К стыду своему я не нашёл, не обнаружил ни Сайгона, ни Мальцевского рынка. Шёл я  по наитию, а, видимо, нужно было наоборот. Не буду рассказывать о всевозможных типах наитий, это совершенно разные стороны нашего потустороннего  бытия,  не буду упоминать знаменитый ленинградский магазин Сыр, около обшарпанных стен которого, во времена золотого рабства,  помахивая якорными цепями,  вокруг дымящихся чанов братски обнявшись, как перед казнью, был такой незаслуженно забытый  обычай, лежали, кто бы Вы думали?  Ни за что не догадаетесь. Нечто упругое мешает жить. Причём, мешает давно. Не нужно думать, что я, мол, бессовестный человек или что - нибудь в этом духе.  Может быть, всё это оттого, что меня в детстве уронили. Не смейтесь. Возможно, часть моих бед проистекает именно поэтому. Уронили меня примерно так. Домработница Клава, а возможно, Вера  или Груня, точно не помню, имя славной служанки не имеет значения, находясь по обстоятельствам своей престижной работы на одной из московских крыш, задумавшись  о чём - то своём,  в час заката голубого выронила меня и я полетел вниз. К сожалению, полностью я не разбился. Пострадала лишь ничтожная часть моего валикообразного  тела. Вот отчего в часы проклятого заката, овеянный приторным туманом воспоминаний, я говорю себе исподлобья, ничего, Мишка, какие твои годы. И,  действительно, стоит  мне немного поднапрячься, и  задумчиво произнести старинное заклинание «Офчклинь бефстундер», не раз выручавшее меня, во  времена, когда я, беспечно насвистывая марши,  тонул в  болотах неправды, как сонмы неизгладимых чистюль немедленно снизойдут, а затем  низвергнутся в услужливо распахнутые зевы мутных ристалищ. Увы, не для чистюль, мирские  погремушки. Кротонский  полдень  утратил былое великолепие, оброс скабрезным именем и превратился в докучного соседа. Больше о докучном соседе я не скажу ни слова. Чистюли, осознав тщету бесплодных попыток завоевать внимание прогорклого людского меньшинства, рабски поклонились пахучим скрижалям и ринулись в дремучие окопы тех сил, что зовутся силами негодяев. Давно я хотел написать о силе негодяев, да всё как - то не находилось времени. Мучился сомнениями, второпях перебирал дремучие ветки несбывшихся сожалений, как вдруг исполненный какого то светлого порыва,  прошептал, «Мишка, вперёд», и в мрачном недоумении застыл на месте. Нет, ****и, не напрасно Вы меня уронили в блаженном возрасте. Кто знает, может быть, Клава, Вера  или Груня, не так уж и виноваты, уронив меня. Напротив, они сообщили моему валикообразному телу чудную способность действовать безоглядно, вне времени. И вот, вдалеке от весёлых подруг, долой весёлых подруг и их квёлые разговоры, неизменно ведущие доверчивых слушателей в страну гробовых урн. Но давайте забудем весёлых подруг, и представим не гробовую урну, а обыкновенную чистюлю. Мы видим, как она гадко вращаясь, идёт в сторону Савёловского  вокзала,  и, напевая, «Нам из Лондона пришлют», подбивает прохожих к сериям гадких выходок. Разумеется, все уважающие себя, как люди, так и прохвосты, между прочим, прохвосты тоже люди, мысленно находятся рядом с гадко вращающейся чистюлей. И вот наступило время вящей разгонки. Но не успел я рассказать о дивных преимуществах вящей разгонки, как вдруг из одной мрачной подворотни пахнуло таким отважным дерьмом, что только держись. А, спрашивается, за кого держаться - то? Людей нет. Одни гадко вращающиеся чистюли  и их мутные изомеры. Мрачен мир.   

                Андрей Товмасян Акрибист 

                13 Декабря  2012 года