Когда мы были

 
ТАШКЕНТСКАЯ ЭКЗОТИКА
или
КОГДА МЫ БЫЛИ.....



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

…..молодыми, и чушь прекрасную несли...
Какая же умница Юнна Мориц. Когда мы были молодыми... и сколько же чуши несли. Пусть чуши, но молодыми же! И я не согласна с нашим уважаемым ЕС, когда он говорит, что не любит пенсионеров, постоянно ноющих, что раньше было лучше. ЕС, ну, конечно, лучше! Раньше сахар был слаще, солнце — ярче, цветы душистее, сквер — с чинарами, мужчины — мужественными,  женщины — преданными.... И все по одной причине.
ТОГДА мы были молодыми. Вот чего нет, того нет. И уже точно не будет. Как бы мы ни пыжились.
И как бы мне ни твердили, что все города меняются, ностальгия-то остается! И добро бы у меня одной! Имя нам — легион, и ностальгия такая подлая штука, что никакими лекарствами не излечишь. Никакими фильмами и снимками не заглушишь. Хуже карасину, - как утверждал герой одного мультика. Правда, речь шла не о Ташкенте.... Но ведь и Ташкент был такой один. Иначе, почему я, сорок лет живущая в другой стране, не могу ни забыть, ни отпустить? Почему мой друг и ровесник Саша Морозов, которого лет в десять или одиннадцать навсегда увезли из Ташкента, жадно читает все публикации о том времени? Почему мой одноклассник Баходыр Умаров, ныне живущий в благополучной Швеции, пишет и пишет мне письма, в которых так и стынет тоска? Почему моя покойная сестра твердила, что никогда, ни за что не уедет оттуда?
А еще один мой друг, Улугбек сегодня написал, что давно пора вводить новую национальность — ташкентцы И вот это чистая правда. Самая интернациональная национальность мира.
А ностальгия... представьте, нашла я от нее лекарство. Просто в моей памяти Ташкент остается тогдашним. И никакие перемены его не тронули. И сквер жив. И «цветочный павильон в мавританском стиле купца Филатова» — тоже. И в доме Наташи Даниельянц на углу Малясова-Обсерваторской еще нет никакого ресторана «Фаэтон». В моем — никакого магазина и гаража. И сверкают витрины старого универмага. И поблескивают камни в ювелирном. И цирк еще не взорван. И перед парикмахерской на Кирова — детская лошадка. И красуются китайские вазы в кондитерской. И романо-германский все еще в старом здании университета. И куранты в единственном экземпляре. И дети по-прежнему бегают в парке Горького. И Буба Шамшидов играет на танцах в ОДО. А зоопарк и парк Тельмана, куда я сбегаю с уроков — совсем недалеко от сорок четвертой. И пусть я ретроградка и вечно недовольная всем пенсионерка — по-прежнему шумят, бурлят, и переливаются всеми цветами радуги, те, ташкентские базары. Колхозные.... Беспорядочные. Иногда таинственные. Иногда опасные. Чаще — праздничные.
Вдруг очень захотелось написать про базары. Нет, всех, конечно, я не осилю. Да и не бывала я на всех. На нескольких. А вот один остался в памяти у поколения постарше. Того, кто во время войны уже умело ходить и даже говорить. Его больше нет. И если от других базаров хоть что-то осталось, этот исчез бесследно. Даже в энциклопедии «Ташкент» 1984 года, которая у меня служит настольной книгой, о нем не упоминается. А назывался он Саман-базар. Мы, наше поколение, там практически не бывали. Да и зачем? Продавали там, в соответствии с названием, саман, корм для скота, хлопковый жмых, дерево для стройки, живую птицу, лошадей, ишаков, овец. / мелочью, вроде собак, кошек, птичек, рыбок торговали на Тезиковке/. Саман-базар — серьезный базар. Находился он на Кашгарке. Если идти от Урицкого, нужно было пересечь Энгельса, спуститься к Чулье и идти в сторону табачной фабрики. Я спрашивала у своих ровесников — про него очень мало, кто знает. Боря знает. Боря Шамшидов. Это он рассказывал, как вместе с мамой, Миной Борисовной ходил на Саман-базар за кормом для козы. Война шла. С едой было совсем плохо. Вот Мина Борисовна и кормила семью, как могла. Помидоры сажала, прямо во дворе дома на Кренкеля. Травку всякую. Клубнику. И козу завела. Молоко как-никак. Вместе с сыном ходила на Саман-базар. Сейчас Боря говорит, что это было довольно далеко. Я думаю, что не так уж и далеко. Просто трех-четырехлетнему малышу трудно проделать такой путь. А мама вряд ли брала его на руки. Особенно на обратном пути: руки были заняты...
Но выжили же! А вот Саман-базар не выжил.
Насчет того, сколько он продержался, мнения расходятся.
Боря считает, что года два после войны. Мой одноклассник Женя Томпаков — что до самого землетрясения А потом ушел вместе с Кашгаркой.
Может, кто знает точнее?
Ирина Сидорова написала мне о Шура-базаре, находившимся за Юнус-Абадом, если ехать по направлению к Черняевке. На этом базаре, в основном, продавали скот. Базарный день был по средам, но люди начинали съезжаться туда еще с вечера  понедельника. Напротив базара находилась старая проходная ТФ НииХП, где она тогда работала. Вот они и удирали, чтобы купить сливок, которые через день становились более похожими на масло, творога, который резался пластами, курта и еще много чего вкусного. Протискиваться приходилось по улицам, «заставленным» блеющей, ржущей, мычащей скотинкой...
А кто бывал на Шивили-базаре? /не знаю точно, «ШИ» или «ШЕ»/. Кстати, мой друг Женя Томпаков считает, что на самом деле базар назывался «Шаули». Вполне возможно, только при мне все и всегда называли его именно «Шивили». Должно быть, искаженное...
Его теперь тоже нет. Исчез, когда в семидесятых реконструировали парк Победы, спустили озеро, открыли рядом Выставку достижений народного хозяйства Узбекистана. И что за вечная страсть уродовать!!! Что угодно. Хоть парки. Хоть скверы. …
Так вот, к Парку Победы «досемидесятых», вел Чимкентский тракт. Ездили мы туда на трамваях. До такой круглой площади с клумбой посредине. С одной стороны были ворота парка, с другой - базар. На площадь выходили два здания странной, неожиданной для Ташкента, как пишет мой друг Улугбек Шаматов, «кривой» архитектуры, с крытыми галереями на столбах. В этих зданиях находились основные магазины базара. А вот слева пристроилась будка шашлычника, и Улугбек до сих пор облизывается, вспоминая ТОТ шашлык.
Интересно, что Рая Володина призналась, что у нее Шивили-базар ассоциировался в детстве со щавелем. Она была твердо уверена, что там продается один щавель. У меня — с глаголом «шевелить». Я все спрашивала: а что там шевелят?
Судя по воспоминаниям Ирины Леоновой, тоже, кстати, учившейся в сорок третьей школе, только на пять классов ниже моего, от входа начиналась небольшая базарная площадь. Слева тянулся ряд ларечков под одной крышей, в основном овощи-фрукты. Ирина пишет, что помидоры в них стоили 3-4 копейки, если брать ящиками. Я запомнила цифру восемь копеек. Не на Шивили. На Алайском. Это после реформы шестьдесят первого.
В конце этих ларечков находился пункт приема стеклотары.
Особняком располагались два ряда открытых прилавков с дарами природы. Основания были  кирпичными, наверху — навес. А в дальнем правом углу приютилась керосиновая лавка, с вывеской «Лампа-мой — Керосин».
Очевидно, Ирина жила где-то недалеко, поскольку дальше  вспоминает, что к базару примыкал детский сад, куда ходила ее младшая сестра. Ирина, по долгу старшей, часто брала ее из сада. И вот как-то старшая решила поразвлечься: шла вдоль ряда фонарей, на которых, как оказалось, были выключатели/ лично я такого никогда не видела/, и включала их один за другим.
Беспорядок пресек милиционер, который отвел нарушительниц в отделение. Тогда перепуганная Ирина попросила отпустить ее домой, предупредить маму, а то она будет волноваться... Вот были времена... сейчас и хулиганствий-то таких нет!
А вот это воспоминания Владимира Стрепетова:
Базар Шевели действительно так назывался. Во второй половите шестидесятых, будучи студентом института связи, почти каждый день в компании таких же студентов-балбесов бывали на этом базаре. Там была еще пивная. В Ташкенте возле каждого института была «своя» особая пивная. Так вот на Шевели-базаре была пивнушка нашего института. Вся студенческая братия там после занятий и собиралась, пиво тогда стоило 20 копеек кружка. В пивнушке работали два армянина: Арсен и Гурген, нередко под мухой. И когда мы туда заходили, частенько в свой адрес слышали, что опять театральный институт пришел, спрашивали, почему театральный, а в ответ – у вас сокращенно ТЭИС, вот и значит тэатральный институт. Надо сказать, что пивнушка нам не мешала, учились мы отменно. Сейчас на этом месте стоит гостиница « Интерконтиненталь».
Еще одна примечательная деталь, от улицы Энгельса в сторону парка Победы шла небольшая улица, к сожалению,  не помню ее названия. Так вот на углу этой улицы была газ-будка и сидела в ней знаменитая тетя Роза. Она нам, студентам, безвозмездно давала в долг до стипендии до 5-ти рублей. Самое главное – это отдать долг во время, иначе больше не получишь никогда. Так в день выдачи стипендии возле тети Розы выстраивалась очередь должников.

А вот Таня Вавилова вспоминает, как по Обсерваторской, до самых ворот обсерватории, тянулись фонари, и в начале пятидесятых по улице шла пожилая блондинка с длинным шестом, и этим шестом поднимала выключатели, как я понимаю... Так начинался каждый вечер....
Лично мне больше вспоминается кафе-шашлычная. Прямо в парке по дороге к озеру, недалеко от павильона с минеральной ташкентской водой. А вода действительно была теплая!! И  шашлык был ужасно вкусным верно речет мой друг. И удивительно ли, что я, вызывая дружный смех окружающих, заказывая в узбекском ресторане шашлык, добавляю:
- А к нему...
- Лук с уксусом! - дружно подхватывают «застольники».
Ну, всех приучила, всех построила: к шашлыку — только лук с уксусом. Никаких вам кетчупов и аджик.!
Да, а сам базар был маленьким. Уютным таким. Но ничего особенного. Никакой особой экзотики.
Как и на Госпитальном. И на Туркменском.
Туркменский — вообще не базар, а рынок. Почувствуйте разницу! Цивилизованный. Очень чистенький. Довольно большой. Посередке ряды, по краям — магазины. Скучноватый. На мой взгляд.
Вот Воскресенский, тот, что был на месте театра Навои и здания издательства КП Узбекистана — не помню и помнить не могла. Театр Навои был построен в сорок седьмом. Тогда мне было два года. Строили его пленные японцы, и говорят, центром тогдашнего Воскресенского был именно театр с фонтаном.
А на Туркменском бывала не раз. Он в одной трамвайной остановке от театра Навои был... или есть?
Небольшой рынок был на Шейхантауре. Мало кто помнит, что рядом с медресе было такое небольшое здание, в котором во время войны располагался юрфак САГУ, а потом — мехфак политехнического. Метрах в сорока-пятидесяти от него и вглубь располагался этот рыночек. Ничего особенного: фруктово-овощные ряды, а посредине - арбузы-дыни. И никаких магазинов. Все жители нашего двора там отоваривались, если было лень ехать на Октябрьский. Но я сама там бывала редко. Неинтересно потому что.
Да. а насчет Госпитального: там немного мрачновато было. Как-то неуютно, что ли. Вроде магазины такие же, по периметру, у входа - большой «Ткани», напротив — хозяйственный и одежды. Посредине ряды, вот если не ошибаюсь, они кажется, загибались буквой «Г». Но все было как-то... не так. Не мирная атмосфера — и все, хоть убейте. Там недалеко собор был, я сына крестила, когда еще подобные вещи не приветствовались. В семьдесят девятом.
Говорят, сейчас собор реконструировали, в порядок привели. А район все-таки был неспокойным. И карманники там шныряли. У меня однажды кошелек вытащили. Целых пятнадцать рублей. Сумма!
Словом, не нравился мне Госпитальный. И все тут!
Но вот опять слово берет Владимир Стрепетов:
А жили мы до землетрясения  в районе Госпитального базара. Там были тупики улицы Полторацкого, вот в одном из этих тупиков мы и жили. На одном углу тупика была баня, а на втором – 1-ое отделение милиции. Кто жил в этом районе, должен помнить это. Так в нашем тупике кто только не жил. Полный интернационал!!!!! Но жили очень дружно, никто никого не делил на нации и народности. Национальность – ташкентцы,  это правильно.
Все верно — там тупиков было много, я как-то была в одном из них.
Впрочем, карманников на рынках всегда было много. Что вполне естественно, при большом скоплении народа. Я вообще человек не трусливый, хотя грабили меня несколько раз. Но вот однажды мне действительно стало не по себе.
И было это на ипподроме. Тогда там была потрясающая толкучка. Мне, привыкшей, что московские спекулянты всегда трусливо оглядываются, было в диковинку это изобилие, где никто ничего не скрывал. Поехали мы туда втроем, две мои приятельницы и я. В один из моих приездов в Ташкент. А в моду тогда вошли японские зонтики -автоматы и серебряные и золотые джемпера - «лапша», дамы моего поколения, помните?
И была у меня в руках роскошная модная торба из лакированной искусственной кожи, мечта женщин, привезенная из Грузии, где артельщики всегда старались идти в ногу... Только был у нее недостаток: ни молнии, ни застежки, ни карманчика. Мешок он и есть мешок. И конечно я, как самая умная, сунула кошелек в эту торбу. А чтобы не украли, зажала горловину рукой. Прямо-таки, объявление — приходите и берите. Нет, чтобы как все нормальные женщины, в извечный женский тайник — лифчик! А деньги были не только мои, но и те, что мне надавали в Москве. Подхожу я справляться о цене чего-то там, и вдруг чувствую, сумка словно застряла. Я как дерну ее на себя... и дальше иду.  А какая-то продавщица меня окликает: девушка, у вас сумка разрезана. Я смотрю — правда, разрез, только не успел вор, неопытный попался, подкладка целая. Чуть надрезана.
У меня ноги подкосились. Смотрим мы с этой продавщицей друг на друга и молчим. Ох...
Вот тут мне плохо и стало. От жадности что ли?! Только бьет озноб от какого-то непонятного страха. Ладно, обошлось....
И чего только на этой толкучке не было! Это вам не Москва! И не туалет ГУМа! А главное: милиция не гоняет. Ташкент — дело тонкое. Словом, привезла я всем все, что заказывали, и себя не обидела.
Да что это я все про карманников и про карманников...

Ведь были же и другие рынки. Те, на которых мы, считай, выросли. Я как-то в комментах написала: Алайский - дом родной. Шутка-шуткой, а ведь я всю свою жизнь неосознанно сравниваю любые рынки с Алайским. И, разумеется, в пользу...
Поняла я это не так давно, а ведь сколько рынков перевидела. И крытые, изобильные в Испании, и шумный лондонский Портобелло- маркет, и тихий — в Кембридже, и скромные в Португалии, и красочные во Франции, и чинные в Германии....
Все равно, Алайский — forever!
Судя по нынешним снимкам, присланным мне из Америки/!/, от Алайского осталось нечто вполне невразумительное. Мясной павильон, овощные ряды под крытым бетонным навесом... какой-то роскошный магазин с ювелирным и бутиками у самого входа... даааа....
Но опять же, для меня совсем, ну совсем ничего не изменилось. И Алайский по-прежнему живет: наш Алайский. В моем представлении он все тот же. «Алайский колхозный рынок. Олой бозори» — так было написано на входной арке, в обрамлении нарисованных масляной краской фруктов-овощей. Вот клянусь, я помню почти все магазинчики, почти все «перестройки» на рынке. Да туда мы  бегали почти каждый день. Детьми — ожидая увидеть какое-нибудь представление, подростками — по поручениям мам,  взрослыми — уже по своим делам.
Военный и сразупослевоенный Алайский — это целый, совершенно необыкновенный мир. Мне рассказывала Рая Володина, которая жила на Каблукова 36 - «окно в окно» с Алайским. ( кстати, до войны и в начале войны улица называлась Новой. Оттуда отец Раи ушел на фронт. С Новой). Рая так и говорит : «Мы — дети Алайского». Вся их жизнь проходила рядом с Алайским. Это она вспомнила, что прямо под ее окнами почему-то продавали известку. И стояли точильщики. Целый ряд точильщиков с такими станками. Я -то их помню, а вот потом они исчезли. Станки довольно большие и шумные. По словам Раи, гости очень жаловались.  Сами обитатели Каблукова настолько привыкли, что и вовсе ничего не замечали. А оттуда, где раньше был институт травматологии и ортопедии, до самого туалета на Алайском шел такой переулок, где были мастерские. Там работали по металлу: решетки, печки- контрамарки, голландки... Одним из мастеров был дядя моей подруги Люды. Той, что сейчас живет в Израиле. Не родной дядя. Муж тетки. Соломон Шмулевич. Пришел он с войны инвалидом. Лицо перекошено — контузия. Пальцы на ногах оторвало. Жена от него отказалась — кому он, инвалид нужен? Оказалось — нужен. И потом прожили они с людиной тетей до самой смерти. Так вот, Соломон Шмулевич, в уродливых, тяжелых инвалидных ботинках, целыми днями трудился в такой мастерской вместе с отцом и другом. Выправлял стыки на железных круглых коробах, из которых и состояли голландки. Позже ему отрезали ногу. Все равно работал. Целыми днями. На протезе. Делал печи-голландки. Тогда на них был огромный спрос. Да и на решетки — тоже. Без решеток почти никто не обходился. Стоили они недешево, но заказывали их один раз, и на всю жизнь. Дома были одноэтажные, частные, боялись воров. Да и мы, хоть жили на втором этаже, тоже вставляли летом решетки.
А еще им часто приносили примусы. Были такие агрегаты, с открытой горелкой, вроде как теперь на газовых плитах. Работали на керосине. Многие их очень любили, потому что  обед на них быстро готовился. А вот моя мама боялась: взрывались они часто и бывали и пожары, и ожоги. У нас-то были керосинки и керогазы, тоже керосиновые, но намного безопаснее. Примусы, почему-то часто ломались, ножки у них отваливались под тяжестью кастрюль, вот и несли их в мастерские, припаивать. Паяльные лампы горели с утра до вечера. Да, и в этих мастерских еще изготавливались специальные иголки для прочистки примусов. Иначе они могли действительно взорваться и тогда — быть беде.
Так вот, работали мастера чуть не по двенадцать часов. И руки у них были черные, и никогда не отмывались. Но зарабатывали хорошо. Каторжным трудом.
За их будками шла улица, где жили, в основном армяне. Там сидели «холодные» сапожники. Почему холодные — понятия не имею, но так их все называли. И чинили они бесконечные горы обувки, и все жаловались, что они «дерут», хотя какое там дерут? Сделать что-то из абсолютно не подлежащей никаким починкам обуви — великое искусство. А такой обуви после войны было подавляющее большинство: бедность была... что говорится, непокрытая.
Были на Алайском и умельцы, готовые сколотить шкафы, шкафчики, полочки, где маме сколотили два стола. Полочки вешали рядом с рукомойниками: это такие устройства, куда наливалась вода, и руками поднимался стерженек, тогда лилась вода. Под умывальники обычно подставляли тазы.
Были мастерские совершенно другого рода. И рядом с Алайским и на самом Алайском. Плиссе-гофре. Тогда в моде были юбки. Плиссе и гофре. Для молодежи и мужчин: плиссе — это мелкие встречные складки, гофре — складки, как в бумажном веере — гребешком. Хранились эти юбки в капроновых чулках. Для такой юбки нужно было три длины ткани. Кррррасота неописуемая. И вот тогда и развелось мастерских... чаще всего, правда, плиссе и гофре делали в ателье. Там же делали мережку и закрутку. Тогда так назывался оверлок. Еще шили такие блузки, которые потом отделывали ришелье: для не знающих что-это такое: прострачивали на машинке контур узора, и в нем вырезали дырочки. Делалось все это на крепдешине: продавался такой натуральный тонкий шелк нежных, пастельных цветов. А еще были такие мастерские-закуточки, где поднимали петли на чулках.
Сами понимаете, сначала фильдеперсовые, а потом капроновые чулки были в дефиците и недешевы. Так вот, существовали специальные станочки, на которых можно было поднимать петли. На тогдашнем Алайском это тоже было.
И дамы, дамы... в таких юбках, жакетах-разлетайках, менингитках, и резиновых ботиках на полых каблуках. Вот если в эти ботики вбить обувь, то потом можно снять только с ботиками. Таня Вавилова вспоминает, что на Алайском в эти ботики вбивали деревянные каблуки, и потом можно было ходить в них без всякой обуви. Опять же для сведения не разбирающихся в модах: менингитки- это шляпки такие. Полоска, прикрывающая ровно середину головы и доходящая до ушей. Для ташкентских зим еще туда-сюда. А вот для российских... носили же! Но метко прозвали менингитками.
Но это так, лирическое отступление....
Тогда, в конце пятидесятых у главного входа просили подаяния инвалиды. Чаще всего — безногие, на таких тележках: несколько досточек на подшипниках... Иногда пели. Иногда продавали карточки, типа открыток. Только на них были красавицы и парочки, с надписями типа «люби меня, как я тебя». Бывало, что продавалась такая роскошь в рамках, под стеклом, и там еще были сердечки, украшенные мятой цветной фольгой. Вот как сейчас помню: идем мы с мамой на базар. А у меня, между прочим, роскошь: маленькая детская корзинка, в которую клали ягоды... и мама подает инвалидам, и говорит, что их на войне покалечило.... Опять привожу воспоминания Тани Вавиловой, которая старше меня на год.  На Каблукова, если идти к Алайскому часто стоял слепой с гармонью. Его изрытое синими пороховыми рытвинами лицо, было обращено к небу. В детстве он был для Тани символом войны.
Еще одной непременной фигурой Алайского был тащишка. Когда мебель с инвентарными номерами отобрали, мама купила на Алайском два стола. И привезла их на тащищке. Тащишка — от слова «тащить», это человек с тележкой, запряженной ишаком. Иногда тащищка пер груз на собственной спине. Доставка на дом называется....
Магазин, где продавали мебель, краски и т.д, как раз стоял окна в окна с Раиным домом. А за ним был пивной, не поверите, бар!! Который потом закрыли, и сделали зоомагазин, куда мой друг Улугбек мальчишкой бегал, чтобы полюбоваться на попугайчиков. Около бывшего бара очень-очень давно был дом с балаханой, и узорчатыми металлическими решетками, явно дореволюционными. А чуть дальше, в сторону Широкой — горы арбузов и дынь: падхади народ, свой агарод, палавина сахар — палавина мед. Я с тихой радостью слышу этот призыв здесь, на нашем рынке, правда, арбузов и дынь много меньше, зато дыни — мирзачульские!!!
Да, и арбуз или дыню можно было купить в любое время суток, хоть ночью: все эти горы невозможно было где-то хранить или запирать. Вот продавцы и ночевали прямо на дынях!
А вот если идти от института травматологии, и на … по-моему, первом же перекрестке завернуть влево, в пятидесятых-шестидесятых в субботу-воскресенье по всей улице раскидывался настоящий блошиный рынок. Посуда, старая одежда. обувь и книги... книги, вопреки возражению одного, ну очень невоспитанного моего оппонента, прямо на земле, то-есть, на расстеленных газетах. Там жил Саша Морозов, так он рассказывает, что книги раскладывались даже на его крыльце... Правда, Рая говорит, что подобные рынки были не только на окрестных улицах, Алексея Толстого, Каракалпакской, но и по всей Каблукова. Она же  вспомнила, что когда по субботам-воскресеньям такие блошиные рынки открывались, под ее калитку приходил мужик с большим тазом, в котором плавали парафиновые лебеди, раскрашенные, с красными носами и черными глазками. Товар-таки имел спрос. Но были ли так какие-то фигурки кроме лебедей, ни она, ни я не помним. А вот когда она сказала про парафиновые фигурки, я сразу назвала лебедей...
Слева от центральной арки тогда в сороковые-пятидесятые находилась сберкасса. Почему я это помню? Очень просто, во-первых, белозубый товарищ со сберкнижкой в руках, смотрит с плаката. Надпись: «Накопил — и машину купил». А потом как-то мы с папой туда ходили. И я оттуда натаскала таких рекламных листовок, как это сейчас называется. Вроде открыток, только на мягкой бумаге. Глянцевой. И все прославляли сберкассы. Тогда там продавались облигации государственного займа, и мама один раз выиграла пятьсот рублей/ до реформы шестьдесят первого/. Справа был какой-то киоск, вот с чем — не помню. По-моему, с продуктами.
Говорят, института травматологии больше нет. Пустырь. А здание было на мой взгляд довольно крепким. И врачи там были хорошие. Внимательные. Помню, как в семьдесят пятом мой трехлетний сын, спрыгнув с последний ступеньки лестницы, захромал. Почему-то я не догадалась вызвать такси. Тащила его на руках от дома до института. Оказалось, трещина. Наложили ему лангетку.... И я потащила его обратно.
Это я пока что хожу вокруг Алайского. Калинина, Бородинская, Широкая, с ее знаменитой баней. Туда стекался народ со всех окрестных улиц. Горячей-то воды ни у кого не было. А ванные — это из области почти фантастики. При бане была парикмахерская. Вот после бани мы с мамой туда и шли. Мама маникюр делала и брови подкрашивала. А я от скуки рассматривала клиентов. Почему я запомнила этого человека? А вот не знаю. Толстый-претолстый, в тюбетейке на затылке. С огромной головой. И эту голову старательно брили, а я сидела с раскрытым ртом, не понимая, как это удается парикмахерше выбрить такую заросшую и круглую, как арбуз, голову?!
И это мне всего лет пять....
На Широкой же находились длинные бараки, населенные самым пестрым и интернациональным людом: эвакуированные евреи, армяне, русские, самое пестрое население. Ну и ворье, конечно, и люмпены всякие, куда же без них?!
Ближе к Бородинской, с левой стороны тянулись ряды голубых магазинчиков: мясные, продуктовые, столовые. Во многих ночевали сторожа, зачастую — военные инвалиды. Очень часто зимой они угорали от самодельных печурок, особенно еще и потому, что бывали нетрезвы. Трагедий подобного рода, было много...
А на Калинина, считай, на самом Алайском, жил мой одноклассник, Жора Ходасевич. И почти там же, неподалеку — Женя Томпаков... вот они-то и есть дети Алайского. Про сторожей рассказал мне Жора, а Женя — про то, что до пятьдесят седьмого-пятьдесят восьмого годов на Алексея Толстого был ресторан самого непрезентабельного вида, хотя внутри все было по правилам: играл оркестр, пела певица, словом все необходимые атрибуты. Женя рассказывал также, что в этот ресторан часто хаживал его брат Гена, курсант военного училища. Сам Женя, живший на углу Каракалпакской и Алексея Толстого, как-то шел мимо, в окне увидел брата, ну и зашел... а было ему тогда лет десять. Гена со товарищи обрадовался, заставил братца петь под оркестр... Женя, послевоенное дитя, исполнил песню «Садко —богатый гость». Лично я эту песню не слышала, и даже наотрез отказалась прослушать, но Женя клянется, что в ней не было ни одного приличного слова. Когда он, по простоте душевной попытался исполнить этот номер в присутствии деда, кара была суровой, и Женя до сих пор рад, что уши все-таки остались при нем...  И если уж зашла речь о вещах не совсем приличных, Женя опять-таки рассказывает, что на Калинина, второй или третий дом от угла, жила семья Бернатовичей. У сыночка, вестимо, было прозвище Беркут. И вот когда дружки начинали его выкликать, на крики «Бер-кут!, Бер-кут!!!» очень радостно реагировали все узбеки. Тот, кто узбекский знает, меня поймет....
А второй ресторан был слева, если идти от нынешнего мясного павильона, за рядами магазинов. И там висела табличка: «Обеды на дом. Скидка — 10%». Воооот, чего только ни было на Алайском в стародавние времена!
А какие типажи были на Алайском! Вернее, какие типажи были неизменной принадлежностью Алайского!!
Два книжных спекулянта. Один — копия Льва Толстого, с такой же бородищей, стоявший, обычно, за бывшим хлебным! Книги у него были безумно дорогими: не дешевле пяти рублей, но какие книги! Чего хочешь, того просишь,  выполнял любую прихоть. Второй спекулянт очень походил на бомжа: оборванный, на вид не слишком вменяемый. Звали его Аркадий... но удивительно не это. Удивительно то, что оба  эти господина были людьми невероятной эрудиции и мощного интеллекта. Женя Томпаков считает, что оба были не менее, чем кандидаты наук. Последнее утверждение оставляю на его совести, но что люди были необычайно умными и знающими — сомнений нет. Аркадий вообще был энциклопедически образован. Собственно говоря, все тогдашние книжные спекулянты, которых я знала, отличались подобными же качествами. Был такой Гриша... до сих пор помню...
Да, а еще один очень странный тип с отвратительно-гнусавым, режущим ухо голосом, продавал прибор для вдевания нитки в иголку. Орал он...
Женя, в своем Оснабрюке, недавно увидел такую точно штуку — чуть не расплакался от умиления. Не знаю, какой навар был с подобных приборов, но тип торчал на Алайском целыми днями.
Таня пишет о неприятном, заросшем густым черным волосом типе, который во время войны и сразу после, ходил по Алайскому и кричал «Марганец! Стрептоцид!». Его так и прозвали «Марганец, стрептоцид», но потом он куда-то исчез.   Оля Сергеева утверждает, что он тоже был инвалидом катался на тележке, и, по слухам, приторговывал еще и анашой. Исчез он действительно внезапно.
Она же вспомнила про колоритную еврейскую пару продавцов газводы. Они по-моему, сто+яли на кругу, с голубой тележкой и колбами с сиропом. И постоянно разговаривали друг с другом ни идиш, отрываясь только, чтобы налить воду очередному покупателю, и очень не любили, когда просили воду без сиропа... их эмоции вполне понятны...
А тот старенький/ это я его знала стареньким, и Рая знала стареньким, и все знали стареньким, он словно родился стареньким, а потом уже законсервировался на много-много лет/, узбек , который сидел на одном из крылечек Бородинской, прямо рядом с милицией... он посуду чинил. Не лудил, не паял. Чинил фарфор-фаянс. Сверстники, помните? Просверливал дырочки в изделии и скреплял его такой металлической штучкой-скобочкой... И инструмент, которым он сверлил дырочки, у него был совершено невиданный: такая палочка с толстой ниткой, которую он вертел между ладонями, как при добывании огня. У меня до сих пор сохранился чайник мейсенского фарфора: мама купила два трофейных сервиза, распаковала, расставила на полу, предупредила, чтобы не бегала, после чего я немедленно кокнула чайник. Сервиз у меня, чайник тоже у меня. Тот самый старичок делал... так вот, этот старичок был непременной вековой принадлежностью Алайского. До сих пор вспоминаю его с чем-то, похожим на нежность.

Увидев фото на сайте, Рая воскликнула, что это как раз и есть то место, где она с приятелями собирала косточки от урюка. И ведь собирали с земли, кололи, варили в сахаре.. и никакой брезгливости, никаких опасений относительно инфекции, глистов, того, чем пугают современных детей. И знаменитый нухат, который продавали на Каблукова. Очень плохо помытые тарелки, и никакой инфекции. Никаких глистов. Все, слава богу, оставались здоровенькими. Правду сказала посетительница сайта Наталья: все зависит от качества жизни. Сейчас народ вместо голливудских ужастиков с упоением смотрит передачи про еду. Куда Голливуду! Кошмар и террор!! Ничего-то оказывается есть нельзя. Вообще ничего. Я имею в виду Россию и качество продуктов. Хоть бы при этом объясняли, что можно, и где это взять!!!
А тогда было можно все! И слово «качество» не употреблялось в массовом порядке. Потому что все было качественным, и даже колбаса! И я клянусь, что до реформы шестьдесят первого мама отправлялась на рынок с тогдашней десяткой, и приносила все необходимое для стола. Впрочем... и после реформы, десятка - ЭТО БЫЛИ ДЕНЬГИ!!Как ни крути. Зелень по десять копеек, помидоры в палатке, хотя, конечно, кто там покупал в палатке, - восемь копеек, мясо правда, недешевое, в ташкентских магазинах никогда не было, чтобы мясо лежало, а в мясном на Навои 14, по словам свекрови, в сороковые- пятидесятые годы люди в подъездах ночевали, ожидая приезда машины...

Правда, что Алайский много раз строился и перестраивался, и, конечно, есть люди куда лучше меня помнящие довоенный, военный и послевоенный Алайский. Но ведь и я помню. Алайский своего детства и юности. Почти досконально помню. И помню, что когда-то тот круг, где «сходились» книжный, ювелирный и культтоваров, был засажен каннами. От него вместо более поздних овощных рядов тоже цвели канны, до самого мясного павильона. Да и сам павильон был. построен позже, на его месте был деревянный. Но и тогда там продавали мясо, рыбу и молочные товары. Каких же огромных толстолобиков там выкладывали на прилавок: чистые акулы. И белого амура. А еще в Аму-Дарью напустили мальков змееголовки, что было ужасной ошибкой: взрослые особи оказались хуже щук, и безжалостно уничтожали рыбу. Очень противные на вид, действительно змеиные головы.
По субботам и воскресеньям в Ташкент приезжали немки из Черняевки привозили изумительную сметану и творог. А какое кислое молоко было! Оно не зачерпывалось, а откалывалось — пластами. Вот это была жизнь! Это было счастье — отколупнуть такой прохладный пласт — и в рот!  Сразу понятно: молоко настоящее, не порошковое, и жирное....
Слева от входа был такой переулочек, где продавали яйца. Почему-то яйца в Ташкенте были по тем временам очень дорогие — это до реформы шестьдесят первого. Рупь - три десятка. Драли — просто невозможно!! Да, и поскольку я, как гоголевский Петрушка, читала все подряд, то некоторые объявления врезались в память на всю жизнь. Например, запрет продавать утиные яйца и рыбу маринку. Висела в этом закоулочке такая табличка. Мама объясняла, что утиные яйца варить нельзя: в скорлупе большие поры, куда может проникнуть инфекция, видимо, как я сейчас понимаю, бацилла сальмонеллы, - которая при варке не уничтожается. Только жарить. А в маринке — ядовитая черная пленка, можно отравиться и умереть. Кстати, так я ее ни разу и не ела. И в жизни не попробовала бы японской рыбы фугу. Ну их, деликатесы подобного рода, переживу! В буквальном смысле слова.
Зато после войны там продавали битую дичь. Фазанов, уток, кекликов — это горные куропатки, тогда моя любимая еда. Далеко не все покупали столь экзотические продукты. Боря Шамшидов высказывается в пользу фазанов, я — кекликов.... хотя уже сто лет их не ела . Вообще, Алайский очень сильно менялся, и кое-кто помнит его «военным». Я — после...
И у меня в памяти навсегда сохранилась сцена, как кадры из фильма: мы с няней и Томой Корсунской на рынке. И навстречу нам — какие-то смешные люди на ходулях, с лицами, вымазанными белой и красной красками. И что-то кричат, а им аплодируют.
Очень отчетливо помню, например, что у входа справа сидела слепая узбечка и пела. Очень хорошо, нужно сказать, пела. Не только я заслушивалась. И ей щедро подавали. Далее, справа же, в простенках между ларечками сидели продавцы насвая: это сороковые- начало пятидесятых. Позже они исчезли. По-моему, открытую торговлю насваем не поощряли. Но его наверняка можно было купить у торговцев сушеными фруктами. И узбечка исчезла. На этом месте потом была будка часовщика. Чинили быстро и качественно. И лишнего не брали. От будки тянулись ларечки. В основном с овощами-фруктами. Колхозная продукция. Мои родители брали там виноград ящиками, на вино. Саперави стоил двадцать семь копеек. Вот не помню, до или после реформы. А цифра застряла в мозгу. Иногда попадался и мускат. Интересные кисти: виноградинки были так плотно прижаты друг к другу, что становились квадратными. И вкус чудесный. Совершенно необыкновенный... И еще там был такой ларечек, в котором брали молоко. В то время у нас с Китаем была самая нежная дружба, так вот, этот ларечек был увешан то ли китайскими плакатами, то ли репродукциями картин с прелестными китаянками в национальных костюмах, цветами вишни и толстенькими младенцами. Мы смотрели на них во все глаза...
А вот у самого магазина тканей/ кстати, какой был выбор! А ханатлас я больше люблю черный с белым, и с темно-красной изнанкой/, - был такой странный маленький ларечек, где продавали всякую уцененку. Было очень много очень дешевой, копеечной бижутерии. Чем я и пользовалась. Ах, какие выходили пряжки на туфли! Все завидовали и спрашивали, где я все это достаю. А места знать надо!
И заканчивался этот комплекс ювелирным. Тоже выбор был немалый: это до середины шестидесятых. А потом как пошли удорожания золота, и оно сразу стало дефицитом. То-есть, повышение цен — все появляется. Народ привыкает, начинает покупать, золото исчезает, все ясно: жди повышения. Около ювелирного и на кругу продавали пакеты из оберточной бумаги: чистая Америка, это там складывают зелень и бакалею в такие пакеты. Листы плотной оберточной бумаги строчились по бокам, по-моему, на машинке. Иногда размокали от фруктового сока, что кончалось катастрофой. Но полиэтиленовые появились по-моему только в конце пятидесятых, если не в начале шестидесятых. Небольшие, и очень дорогие: рубль пакет. Обладатели новомодной штучки с гордостью наливали в нее воду и несли всем напоказ: вот чудо-то было! А большие, с ручками, появились, где-то в начале семидесятых, стоили сумасшедших денег, пятерку новыми у спекулянтов, их долго подклеивали, если рвались....
С левой стороны от центрального входа было сначала что-то, вроде бакалеи, где продавались орехи и сухие фрукты, а потом сделали лоскутный магазин, там можно было купить отрезы тканей довольно дешево, и даже обрезки бракованных ковров. Кстати о коврах: позже на Алайском в огромных количествах продавали ковры, по-моему, плюшевые, вернее, коврики. Вроде тех, которые когда-то везли из Германии. Только те были гобеленовыми.
За лоскутным шли ларечки, тоже, в основном, фруктово - овощные. В одном продавались исключительно лимоны, знаменитые узбекские лимоны, двух сортов: величиной чуть не с голову ребенка, но очень толстокорые, и другие, тонкокорые, цвета апельсина, и не слишком кислые. Гораздо вкуснее импортных. Кстати, кажется, лимонарий в Узбекистане и сейчас существует. На рынке мне жаловались, что только в закупке, на базе, узбекские лимоны стоят 350 рублей килограмм: примерно, двенадцать долларов. Куда дороже импортных! Но и сравнения никакого!
Этот ряд заканчивался книжно-канцелярским. Какие там книги иногда можно было купить!! Некоторые до сих пор у меня стоят! «Русский романс», например. Сколько раз я его читала. И постоянно находила что-то новое. Невероятно грамотно составленная книга...
От входа же по центру тянулся двойной ряд прилавков под навесом. Справа от входа: самый интересный ряд. Чего там только не продавали! Леденцовые петушки и цветное пшено для куличей, дрожжи, /это был вечный дефицит, следовало подойти и потихоньку спросить: дрожжи борми? Потихоньку, потому что дрожжи, по-моему, воровали с пивзаводов/, свернутые пласты тонкой фруктовой пастилы, большие кубы вяленой дыни, семечки, орехи, курт, козинаки из кунжута, сухие фрукты, корейскую капусту кимчи. Последнее — особая песня. Потом, в семидесятых капусту/ здесь ее почему-то называют салатом и употребляют в еду, как салат, а я — делаю голубцы, и очень неплохо получается/, продавали в полиэтиленовых запаянных пакетиках. Я как-то купила такой привезла в Москву и принесла на работу. Всем миром ели. Оччччень долго. Не ожидали такой специфики.
В этом же ряду продавали весной тутовник, а осенью — боярку. И то, и другое — поллитровыми банками. Интересно, что здесь боярышник совсем другой: небольшие красные и совсем невкусные ягоды. Потом, уже в восьмидесятых, я увидела совершенно необычный тутовник: огромные темно-красные, истекающие соком ягоды. К ним и подойти было опасно: капелька - и платье можно выбрасывать. Но мы с сыном рискнули и там же, около прилавка, все это и съели. Немытое!! И что?! Кстати, для таких нетерпеливых, как мы, там были устроены специальные фонтанчики, где можно было все помыть. И главное — там продавали пряности и наборы для плова, которые накладывали в такие бумажные кулечки, свернутые из книжных страниц и газет. До сих пор  эти пряности в моей памяти связаны именно с Алайским. На нашем рынке есть две таких палатки: пряности, курт, посуда, глиняные фигурки, рис, маш, нохат, подсолнечное масло... я стою, принюхиваюсь и вспоминаю... Ну, Алайский! Правда, однажды я попала в французскую горную деревушку Эс виллаж, очень древнюю, там все дома одиннадцатого века. Перед входом продавали пряности. Те самые.
- Алайский... - ахнула я, к полному недоумению спутницы. Да где ей знать!
Зимой мой друг Женя Огульчанский привез мне зру и набор для плова прямо с Алайского! Куда до них тем, что продаются у нас....
В конце этого ряда был лоток, с которого продавали полуфабрикаты. Кисель в брикетах и россыпью. Ау, молодое поколение! Не слыхали про такое? В брикетах выпускали различные каши, заварной крем и т. п. Да. И кисель тоже. Но был и рассыпной кисель. Такой... фиолетовенький. И что вы думаете? Мы, школьники, это покупали и горстями сыпали в рот. Вкусно? Вряд ли. Крахмал с сахаром и экстрактом. Но в  детстве, как уже сказано, нас особо лакомствами не баловали.
А в левом ряду... тоже сушеные фрукты и орехи. Но весной это были грибные прилавки. Вот можете упрекать меня в ура-патриотизме, а вкуснее грибов нет на свете! И никакие подосиновики- подберезовики-белые...
Да, и тогда там продавали ягоды-фрукты. Помните, как черешню заплетали вокруг палочки? Получалась красивая черешневая палочка квадратного сечения, моя мечта. Так мне ее и не купили. Мама объясняла, что такая палочка дороже рассыпной черешни.
И в самом конце рядов продавали лепешки. Тоже на любой вкус: большие и маленькие, патыры и попроще. И с зеленым луком тоже.
Уже в семидесятые, рядом с ювелирным построили большой овощной, где покупателей было немного.
До этого, по той стороне, где был ювелирный, тянулись ряды магазинчиков. Ох, какая там была обувь! И импортных шмоток и сумок было полно! Одежда-обувь галантерея... чего хочешь, того просишь! Здесь же находился склад, куда сдавали весы и гири в конце дня.  Весы: конструкция с двумя тарелочками и посередке целующиеся голубки, клювики которых должны были сойтись, если вес верен (ага, конечно, верен. Обвешивали - будь здоров, как!) А в конце и справа от мясного павильона, если стоять к нему лицом, были столовые. Плов-шашлык-лагман. Ключевое слово, конечно же, — шашлык...помру я когда-нибудь от таких воспоминаний... от одного воображения помру.
Напротив — мебельные магазинчики. Ох, помню, как в шестьдесят первом-шестьдесят третьем проходила  грандиозная уценочная кампания. Уценяли все: и мебель, и одежду. Помню тогда мама купила мне зимнее пальто , немецкое, с воротником из загадочного невиданного меха. Как объяснили ей «австралийской собаки» - ну, просто мексиканский тушкан. Сейчас-то я понимаю, что это была обычная нутрия. Но тогда такого у нас не видели.
Противоположный от книжного угол занимал магазин культтоваров. Это так назывался магазин, где продавали пластинки, музыкальные инструменты, ноты и т.д. А в уцененных числились прекрасные записи классической музыки, в основном, чешской фирмы «Супрафон», чем я и  радостно пользовалась. Дальше шли магазинчики: комиссионный, парфюмерный, галантерея.... Здесь же находились входы в, пардон, туалет, увы, «благоухавший» на пол-базара. Потом правый ряд магазинчиков снесли. Исчезла и дорожка канн. Место клумбы занял фонтанчик, а прямо напротив магазина культтоваров примостилась такая тележка, как у мороженщиков, только рядом с ней стоял баллон с водородом или гелием, точно не знаю, ну не химик я, и   много лет продавали шарики, которые умели летать. Рынок расширили, вместо деревянного мясо-молочного павильона построили новый. А все пространство перед ним заняли фруктово-овощные ряды под огромными бетонными навесами.
Интересно, что самой дорогой ягодой тогда была малина.  Наверное, она плохо растет в Узбекистане. Черная смородина тоже была в цене. Обычно ее везли из Киргизии. Все, кто ездил на Иссык-Куль, обратно возвращались с ведрами ягод, либо уже варенья, если был сахар. Красная — вообще была редкостью. Клубника, конечно, была дешевле. Вот она дорогая, дорогая, потом цены постепенно падают, и наконец, кто-то снизу кричит: Ирина Яковлевна! Таня! Сегодня на базаре клубника дешевая!
И все бегом на рынок. Закупать на варенье. Интересно, что цены падали всего на день. Назавтра уже дороже.
Традиционно не слишком дешевые огурцы, ясно дело, они полива требуют. И не слишком дешевая картошка.
А как я засматривалась на узбечек, резавших морковь к плову! Это же искусство! Хоть умри, а так не научишься! И не уследишь, как они это делают! Искусство.
А инжир, в больших тазах переложенный пальчатыми листьями... вот нигде такого не ела. А где только ни ела!
И лишь один раз увидела точно такой же, на рынке в Барселоне. По виду. И все равно, не такой вкусный!Берешь ягоду, и с хлюпаньем всасываешь содержимое...оооооооой.
И редька! Мешки с зеленой редькой, которую я еще долго возила в Москву. Сейчас она здесь есть. А тогда это было штукой невиданной, и я подавала ее гостям как деликатес.  Просто с луком и хлопковым маслом. Хватало же энергии тащить бутылки с салатным маслом в столицу!
Да... было дело.... я тогда еще в Ташкенте жила. Захожу к своей приятельнице- кореянке и тезке. Тане. А она к зиме готовится. Гигантский таз с редькой по-корейски стоит на столе. Я, проходя мимо, этак небрежно, горсть ухватила - и в рот. И... как говорила моя мама: ни глону, ни плюну... так мне и надо, обжоре!
Граждане бывшие ташкентцы! Помните, как весна, дождичек, а на рынке вся зелень умытая, блестит, редиска, лук, салат, кинза, кутем,/тархун/, петрушка-укроп... и пахнет, я бы сказала, радостью!
Стоило это до реформы, кроме редиски, по десять копеек пучок. Помню, как мама ворчала, что десять копеек до реформы, и десять осталось после. И, значит, все подорожало в десять раз....
А летом, вдоль этих рядом тянулись развалы, в основном, обувные. Причем обувь была импортная. Вообще в Ташкенте с дефицитом было полегче, то и дело что нибудь.  «выбрасывали». Как-то, в начале восьмидесятых, в самый кроссовочный бум, я купила на Алайском сыну польские кроссовки за двадцать восемь рублей! Кроме этого, было неимоверное количество модных футболок с рисунком, и всяких штучек, за которыми в Москве выстраивались очереди. Шедевры местпрома... Я возвращалась в Москву с огромными чемоданами с детской одеждой. Для всех подруг.
От круга налево отходил проулок. Там торговали цветами... вот уж раздолье было! Интересно, почему говорят «все цвета радуги»? Всего семь цветов, подумаешь! А оттенки? И, ой, как далеко этой радуге до той, что цвела на Алайском! Недаром весна у меня всегда ассоциируется с фиалками, а Первомай — с бульденежами, тюльпанами, сиренью... И осенью — разлив хризантем. Там я совершенно теряла голову и была готова скупить пол-ряда.... ваз в доме не хватало.
Чуть подальше находился цветочный/!!!/.видимо, прозябавший магазин. Потом рядом построили стекляшку — обувное ателье. Где шили модные босоножки на гигантской деревянной платформе. Предмет зависти моих московских коллег...
Это по правой стороне, если от круга.
Слева тоже бывали обувные развалы. До сих пор помню, как народ, покупая чешские босоножки, отдирал стельки, и в полых каблуках лежали, о ужас! - пакетики с ЧЕМ-ТО, верное доказательство того, что подлые чехи задумали нас всех переотравить. И что от этого порошка начинается рак. Все мои уверения, что это всего лишь порошок адсорбента/или абсорбента, - химики, что в данном случае правильнее, подскажите, - и что рака пятки не бывает, эффекта не возымели. Каждый остался при своем....
А за углом книжного позже понастроили стекляшек.  Сплошные галантерейки, этот ряд заканчивался какими-то мастерскими, уже не столь экзотичными, как после войны, а просто ремонтными. Две комиссионки: одежда-обувь и мебельная. А напротив института травматологии был большой хозяйственный, а дальше — такой же большой тканей.
Да, Алайский строился, разрушался и перестраивался много раз, но в нем всегда сохранялся дух истинно восточного базара, дух, который по-видимому, сильно утрачен сейчас.
Экзотика ушла. Видела я снимки разрушений. Впечатление, нужно сказать, сильнейшее. А экзотика, не туристическая, а реальная — это, согласитесь, волшебство!!
И все время перед глазами ТОТ Алайский — дом родной. Привычный, как домашние шлепки.
- Айда на Алайский, семечек купим...
- Ага, и курта с козинаками...
- Грибы появились... мам, сделай грибы с картошечкой...
- Ну, и огурцы сегодня дорогие, спасу нет...
- Опять авоськи не хватает!
- Пакет купи! Вон, опа ходит...
- А в тканях шерсть уценили, по шесть рублей метр!
- Да она фисташковая.....
- Ты что, совсем что-ли? Разве это цена?
- Ну и иди, купи где дешевле!

Свое навсегда остается своим. Мое — со мной. Тот Алайский — наше детство. Наша юность. Наше очень доброе прошлое.
И машину времени никто не подаст...


Конечно, и Алайский — экзотика! Но куда этой экзотике до Октябрьского рынка! Он сейчас называется «Чорсу»? Я как-то видела снимок огромной бетонной тарелки, нечто инопланетное. Это он теперь и есть? М-да... кажется, в  Узбекистане объявлен век борьбы с экзотикой... жаль. Впрочем, может, нынешним жителям милее упорядоченность.   Спорить не стану. Но тогдашний Октябрьский рынок был воплощением истинно восточной экзотики.
«Октябрьский рынок. Является архитектурно-планировочным центром древнего Ташкента, впоследствии получившим название Кош-бозор (двойной базар). От всех ворот города сюда подходили торговые пути. Базар был окружен караван-сараями, складами, мастерскими и кварталами ремесленников: кузнецов, гончаров, ювелиров, ткачей, ковроделов, тюбетеечников, о чем говорят сохранившиеся названия улиц и местностей вокруг города. … старгородский базар был не только центром оживленной торговли, но и средоточием новостей. Здесь объявлялись указы, громко выкрикивавшиеся джарчи-глашатаями, и передававшимися устно /узун-кулак/. Базар состоял из системы улиц (частью крытых) и рядов (4500лавок) В экзотичный колорит восточного базара.... органически вплетались медресе Кукельдаш, мечеть Джами, медресе Ходжи Ахрара.
В настоящее время рынок реконструирован. Основная застройка проведена в пятидесятые годы... 1800 торговых мест».
Все это цитаты из энциклопедии «Ташкент» 1984 года.
Представляете масштабы этого базара? Город в городе.
Я, по своему неистребимому любопытству, часто бродила по рынку. Не для того, чтобы что-то купить. Просто тяга к невиданному. Благо, жила тогда на Навои. Моя свекровь, Анастасия Константиновна, и все соседи, были твердо убеждены, что на Октябрьском «все гораздо дешевле», чем на Алайском. Дешевле — правда. Гораздо — не очень. Какое там дешевле, когда инжир — два пятьдесят?! Да и персики не очень... помидоры и зелень — да. И вообще много всего такого, чего на Алайском не встретишь.
Если честно, всю жизнь жалею, что не родилась мужчиной! Видите, какие интересные очерки пишет Фаим Ильясов /Ефим Соломонович/. Вот завидно-то!!! И ханум вечером, и прогулки по Кукче: мужчина! Куда хотел, туда пошел.. И будь я мужчиной, исследовала бы все закоулки базара. А так... женщина... одна... боюсь, меня бы не так поняли. И искать приключений на на собственную голову — не в моем характере.
К Октябрьскому можно было подъехать в двух сторон. Двумя видами транспорта. Один — четвертый троллейбус. Шел он до площади Калинина. Я всегда удивлялась, до чего же нелепо выглядит памятник Калинину на подступах к базару. Через дорогу находился парк Пушкина. Не знаю, бывал ли там кто-то из моих знакомых. Я - ни разу. Дорогу очень сложно было переходить...
Так вот, от памятника Калинину можно было пройти на рынок, между рядами магазинчиков. Отчетливо помню, что там был потрясающий обувной... сколько всего там можно было встретить!! Остальные магазинчики — продуктовые и кондитерские. Один кондитерский был очень большой, и там было множество восточных сладостей. В том числе и парварда. Но я больше любила пашмак. Такой, из белых волокон, прилипающий к зубам. И золотистые горы навата!
Вот то, что скажу сейчас — весьма спорно. Но почему-то я запомнила именно так. Если кто-то возразит, -  приму бессловесно. На подступах к рынку был военкомат Октябрьского района. Не пойму, откуда я это взяла, но, наверное, увидела вывеску... честно, не могу сказать точно.
Итак, там было несколько рядов магазинчиков, и все проходы вели на базарную площадь. Почему-то помнятся ряды бутылок с хлопковым маслом. А совсем давно бутылки были необычной формы, плавно расширявшиеся от горлышка и сужавшиеся ко дну, больше похожие на вазочки. И, по-моему, граненые. Потом стали обычными, цилиндрической формы. Наверное, оборудование тоже было дореволюционным, а потом сносилось. Потом я такие бутылки видела только с вином.
Второй транспорт — трамвай. Седьмой, восьмой, шестнадцатый, и по-моему, одиннадцатый. Больше всего я любила шестнадцатый, потому что он шел и к Алайскому, и к Октябрьскому.
А еще любила сойти на следующей остановке после Хадры, где посреди немыслимой путаницы рельсов, была трамвайная остановка. Чудом перебежать улицу и идти к медресе Кукельдаш, такому красивому, в синей керамике, изуродованному рядом галантерейных стекляшек прямо перед ним. Наверное, сейчас стекляшки снесли. И не такое сносили.  Тогда, до землетрясения, напротив были глинобитные домики. Старый город. Потом, позже, на их месте возникли ГУМ и гостиница «Москва», по тем временам очень красивое здание. А вокруг ГУМа, в теплое время кипела жизнь. Там тянулись ряды лотков, с тканями, обувью, галантереей, там же толпились люди, в ожидании, когда в самом магазине выкинут какой-нибудь дефицит. Нужно сказать, и выкидывали. Не так уж редко. Но через заслоны спекулянтов пробиться было сложно. Другое дело, что в них не было цепкости и алчности московских. Наценку просили не столь уж грабительскую.
В точности, как и базарные продавцы.
Если завернуть за стекляшки, открывалась широкая дорога, ведущая к базару. Справа и слева, как деревья на аллее, стояли люди. И что-то продавали. Дефицит, разумеется. Больше всего меня умиляло и умиляет до сих пор — полное равнодушие милиции. Понимали люди, что и покупателям и продавцам нужно как-то жить! Одним — модные вещи, другим - деньги, милиции — вспомоществование. Все по справедливости. О, прекрасный ташкентский капитализм при существующем советском строе!!1
Спекулянты также роились в многочисленных тупичках и переулках, окружавших базар. Все очень даже просто: нужна обувь — дерзай. Я сама часто там околачивалась, в роли покупательницы, разумеется.
А перед главным входом — настоящее буйство тканей. Чего там только не было!! Какие только названия я там не выучила. Твил и твид, марокен и маркизет, креп-сатин и просто сатин...
Интересно, что напротив главного входа после землетрясения открыли магазин «Тахир ва Зухра», где, в частности, продавали тоже ткани... и покупатели были!
Там работала моя подруга, портниха и тезка. Таня Ким.
Тогда при больших магазинах работали закройщицы: кроили ткань для тех, кто умел шить,.. А портниха она была от бога!
Очень надеюсь, что она еще жива...
 Главный вход... передо мной фото из той же энциклопедии «Ташкент». Помните, какой он был красивый? Изящный, оригинальный, какой-то вовсе не рыночный. А там, под сводами этого входа, справа и слева были магазины. Вот слева — обувной, точно. А справа... по-моему, тоже. Там же на площадке примостились продавцы уууужасного дефицита: черного перца, индийского чая, девяносто пятого зеленого, и тому подобной, очень необходимой мелочи. Вот не пойму, почему черный перец вечно отсутствовал в магазинах. Впрочем, в магазинах Ташкента выбор всегда был невелик. Помните, побывавшие в Москве в те времена, как мы, нагруженные, подобно вьючным верблюдам, путешествовали  туда и обратно? Туда — зелень, фрукты, помидоры, обратно — конфеты, колбасу, сыр, чай...
Нет, нельзя сказать, чтобы ташкентские магазины были пусты совсем. Стандартный набор: сахар, хлопковое масло/салатное — дефицит/, вечные брикеты каш, супов и киселя, крупы / гречка — ни-ни/, конфеты /строго фабрика «Уртак/. Когда-то тушенка и сгущенка, потом — нет /помните китайскую тушенку «Великая стена»?/ Макароны, невероятно серого цвета, очень страшные на вид, хотя и муж и подруга клянутся, что лучше макарон не ели, -на вкус и цвет, - маринады и овощные консервы, ну, ооочень вкусные, вина в большом разнообразии. Колбаса была в шестидесятые. Потом … растворилась. С мясом — вечная напряженка.
Тот же самый набор был в магазинчиках Октябрьского рынка. Кстати, брикеты никогда нельзя было разломить или искрошить. Только молотком. Или натереть на терке...
Да, и ром. Невероятно пиратский кубинский ром! Ярко-красные этикетки со знойной мулаткой... Так я его в жизни и не попробовала. Ни разу. А жаль. Ром наверняка был не поддельный! Тогда вообще подделок было мало. А уж вино... никому в голову не приходило подделывать грузинские вина! Тогда и болгарских было полно, да и узбекских немало! И цена была крайне разумная!
На выходе из-под сводов парадного входа были торговые ряды. Еще один обувной, потом промтоварные магазинчики, потом ювелирный. Кстати, в том ювелирном можно было раскопать даже вещи с настоящими камнями. Не только с отвратительной синтетикой, которую тогда вправляли в золото.
Потом снова ряды, ряды, фруктово-овощные, большая столовка, с ужасно вкусными пловом и мантами. И шашлыком тоже. А по бокам — пассажи. Длинные. Опять ткани, опять обувь. В конце еще магазины. Можете сейчас представить что немецкое пальто стоило шестьдесят рублей? Стоило. И по сорок были.
Вот у меня было черное пальто, такое роскошное, что все завидовали. А куплено было в шестьдесят третьем, на Октябрьском рынке, просто вытащено их огромной коробки, где лежали эти пальто навалом, всех цветов и из набивной ткани тоже.
Да, и еще был на Октябрьском книжный. Довольно большой, и почти всегда пустой. Почему-то там навалом лежали плакаты с ликами членов правительства. Так я там ничего не разу и не купила.
Вообще там можно было бродить. Как в джунглях. Раскрыв рот на красочные сцены.
Да, там тоже были мастерские. Ремесленников. Я точно видела. Делали треножники под казаны для плова. Были гончарные . Жестянщики точно были. 
Были ларьки, где продавали конину. Мясо. При всеобщем дефиците мяса это было удивительно. Кстати, говядину и баранину там продавали с рук. Именно с рук. Стоит женщина, держит кусок мяса. Только очень по тем временам дорогого.
А еще были целые длинные ряды, где продавали рис и сушеные овощи. Рисом торговали, как правило, кореянки, приезжавшие из колхозов. Я очень быстро приноровилась ходить за узбеками и смотреть, где они покупают рис. Для верности спрашивала: это на плов? И получив утвердительный ответ, покупала там же. Таня научила меня нюхать рис, чтобы не было затхлого запаха.
Прошу учесть, что было мне тогда девятнадцать лет... что я знала и умела? Но честно училась.
Жара, гомон, запахи перезрелых фруктов, трехлапые листья инжира, толстые огромные «усманюсуповские» помидоры, представляете, мне недавно пытались выдать за таковые, / в конце мая!!!!/ обыкновенные, тепличные, азербайджанские, перебранки продавцов и покупателей, лучший на свете запах узбекского шашлыка, воробьи, упоенно роющиеся в пыли, мягкий асфальт, в котором тонут каблуки шпилек, тогда называемых гвоздиками...
Наверное, это и называется счастьем. Когда мы были молодыми....
Фонтаны били голубые, и розы красные росли...
Не замечаете явного сходства этих строчек с обстоятельствами тогдашней жизни в столице одной из тогдашних союзных и теперешних суверенных республик?!
Когда мы были молодыми...
И не понимали: какое это счастье - молодость.
Как же мы были счастливы!

Этот очерк написан по воспоминаниям Тани Вавиловой, Раи Володиной, Иры Леоновой, Жени Томпакова, Жоры Ходасевича, Улугбека Шаматова, Бори Шамшидова. Ну, и моим, конечно.
Всем спасибо огромное!
Татьяна Перцева. Неизлечимо больная ностальгией по прошлому...





Татьяна, спасибо Вам за экскурс в 40-50-60-е годы. Сам я дитё 70-х. Многое, что Вы рассказали про Октябрьский рынок я видел в детстве и помню как сейчас. Но.. как Вы любите Алайский.. до боли в сердце.. до слез в глазах.. я словно читал Рубину…
Теперь что касается Октябрьского. Вы верно сказали, что на боковой улице был Октябрьский райвоенкомат, откуда уходили в армию мой отец и его братья. И был старинный банк, областная библиотека, где можно было найти редкие экзепляры книг и старая баня, простоявшая до середины 2000-х. Эта улица назвалась Махсидузлик (махси – ичиги).
Под сводчатым входом, Вы правы, были два обувных магазина, а по углам бакалейные ларьки. Этот вход до сих пор есть, но сейчас он ведет к рядам, где продается еда – плов, шашлыки и все все все…
Рядом с магазином «Тахир и Зухра» была аптека № 8, между аптекой и собсвтенно магазином были будки – помоему сапожника и «газводы». За маганизоном был хлебзавод. С правой стороны площади, если стоять лицом к сводчатому входу, был магазин хозтоваров, такой большой. Под ним сидели люлишки и гадали. Если кто не нравился или дразнил, они крыли их семиэтажным матом.




Читала и слезы наворачивались. мне 36 лет, конечно я не застала все то, о чем Вы Татьяна писали…Но я словно прожила с Вами тот один день, того времени. Я очень люблю Ташкент, это просто внутри меня, в крови, не вытравишь ни чем.
Из обрывков своего детства, это были 80-90-е года, помню, как на Алайском , где-то в районе бывшего зоомагазина, была мастерская, где обтягивали пуговицы тканью…
Не знаю почему мне это вспомнилось…Мне очень нравилось стоять там и смотреть, как мастер все это делал прямо у тебя на глазах. Приносишь кусочек ткани и уходишь домой с горсткой разноцветных тряпочных пуговиц…
Конечно былого не вернешь, но хоть читая чьи то воспоминания, можно хоть как-то прикоснуться к тому, прошедшему…




Большое Вам спасибо за Ваши воспоминания! Хочу немножко поделиться своими. Мы в детстве – это 70-е годы – очень любили ходить на демонстрации 1 мая. Тепло было, народ кругом веселится, песни поют, играют на гитарах и гармошках. Наша колонна, Фрунзенского района, формировалась у Дома культуры обувщиков. Потом через Бешагач, по улице 9 Января, проходили до площади Ленина. Там неистово махали правительству на трибунах, орали, как сумасшедшие, УРА и старательно улыбались в каждую кинокамеру в надежде, что родители и знакомые увидят нас по телевизору. Благополучно оторавшись, отмахавшись и здорово проголодавшись, шли домой. Путь наш проходил по проспекту Ленина и дальше по Саперной. А вот между ними находился замечательный, изобильный Туркменский базар, где мы с голодухи покупали все подряд – самсу, соленые огурцы, семечки, петушков на палочке… И, довольные и счастливые, шли по Саперной до гостиницы Россия, там садились на трамвай и ехали до конечной (автостанция Самарканд), домой. Может и был Туркменский скучным – не знаю… Мне он таким не казался! Сейчас на его месте, действительно, скучно




Огромное спасибо за очерк. Моё детство это Пушкинская, стадион Динамо, Вахшская, Салар, мост через Салар и железнодорожный мост. Запах воды, шпал… Хорошо помню базарчик возле стадиона «Динамо». Он как-то даже назывался, но я не помню уже. Крохотный базарчик и недоргой. Гастроном на Пушкинской и такое замечательное место как летний кинотеар. Туда ходили всей семьёй. Над головой звёздное небо. Скамейки длинные, билет по 10 коп., звук из черных колонок, мерцание пылинок в луче проэктора… А на стадионе «Динамо» проходили летом «греческие праздники». Их устраивали греки иммигранты, вывезеные в Ташкент. На главной трибуне сидели дамы под разноцветными китайскими зонтиками. Как цветочная клумба! По дорожкам стадиона шло шествие в костюмах, дети с цветами. А вокруг стадиона накрыты столы, буфет и бочки с греческим вином. Греки не напивались и пьяными не валялись. Было весело и красиво.




Таня Перцева! Я Вас хорошо помню по ТашГУ – высокая красивая баскетболистка. Муж мой был в Вас влюблен, он до сих пор говорит о Вас с придыханием..
Моя юность прошла в тех же краях и в то же время. Мне почему-то помнится, что до начала пятидесятых Туркменский базар был по обе стороны от трамвайной линии, на левой, цивильной стороне были разные мелкие фрукты, сласти, ларьки и пр., а на другой стороне был сам базар с грудами лука, картошки, арбузов. Улица называлась Воскресенская, на ней была (и сейчас, кажется пока есть) знаменитая в те времена 1-я аптека, и в ней стояли огромные банки с пиявками.
Кроме Алайского (мы с подружками по 50 школе после уроков ходили туда пробовать, так это называлось, и хоть ясно было, что ничего мы не купим, величавые немки в молочном ряду беспрекословно выдавали нам ломтики творога, политые сметаной, и ягоды давали пробовать, и сухофрукты. Вот ведь, бедность была, а жадности у людей не было), был в моей юности парк ОДО. У меня была там своя скамейка, вся в жасмине. Там я готовилась к экзаменам, туда ко мне приходили гости. Помню, заходил Робик, воспетый Диной Рубиной по рассказам ее знакомых, но я его помню иначе. Был он худенький, очень доверчивый и ласковый. Был он сын знаменитого местного деятеля, поэтому его не трогали, хотя он болтал много лишнего. Вот где никогда не было скучно, это в ОДО. Было летнее кино, и зимнее, и танцы под военный оркестр, и все это в пяти минутах от нашей школы. В Ташкенте летних кинозалов совсем теперь не осталось. А были Хива, Искра в парке Горького, в парке Тельмана, и самый мой любимый Кафанчик, там, где теперь уже нет и Братских Могил, не то что Кафанчика..
Таня, спасибо Вам за память. Я давно не живу в Ташкенте, но часто утром, спросонья думаю, надо бы сегодня съездить в Старый Город.. Ташкент в голове и в сердце, и никуда от него не денешься



31
Опубликовано 25 июня 2011. 1 415 просмотров




Татьяна, спасибо большое за Ваши воспоминания. Как это Вы запомнили всё в таких подробностях. Я читала и прошлое всплывало в запахах, красках и криках продавцов. А помните было ещё: «арбуз на разрез». Каково же было моё удивление, когда я услышала этот же призыв на иврите.
Вспомнились ещё магазинчики хозтоваров на Госпитальном и Туркменском базарах. В каждом было по одному продавцу и похожи они были тем, что смотрели на мир одним глазом, сильно прищурив другой. Только у одного прикрыт был левый глаз, а у другого правый.
А уж Алайский базар был действительно чуть ли не центром Ташкента. В детстве мне довольно часто приходилось бывать в ин-те ортопедии (неужели его действительно снесли?!) с мамой, а потом мы обычно шли на базар. Помню как меня поразил мужик, продававший специальное приспособление для вышивания прямо таки бархатных картин – он тут же демонстрировал его в действии. Мама, поддавшись на мои уговоры, купила мне этот приборчик и потом я много-много лет всё собиралась сотворить какую-нибудь картину, но так и не собралась – вначале не было денег на достаточное количество ниток мулине, а потом не стало и самих ниток.
В другой раз мне удалось подбить маму на покупку в книжном ларечке альбома стереочертежей. До сих пор помню это чудо – подносишь к глазам картонные очки с красно-синими пластмассовыми стеклышками и непонятная красно-синяя же путаница линий высовывается из листа в виде пирамидки или винтовой лестницы.
Так и осталась ассоциация Алайского базара
АЛАЙСКИЙ! - ароматная,пёстрая,разноязыкая сказка Центральной Азии!...Все азиатские сртаны и их базары хороши и интересны по своему.Но наш Алайский - это особая песня.Этот отзыв я слышала от многих ,побывавших в разных странах. Азии.
Шагнув на торговую  площадь Алайского, я попадала в  волшебный, особый мир нашего Базара.От изобилия разноцветных
плодов и фруктов, от пряных запахов трав и приправ, от призывных прибауток продавцов: помните? - "Падхады народ,
свой агарод, Пробуй ,скусно! Нэ пожалеешь!" И ответы находчивых пркупателей: "Палавына брешэт,палавина врёт!"
Мы проходили по рядам,спрашивали: "нич пуль?"Покупали что-то и говорили:"Рахмат,амаке!" И  амаке неизменно отвечал:
"Мархамат,кизым!Прыхады ещё!"А горки арбузов и дынь,сложенные пирамидами в наш рост.:"Беры,дам на нарэз!"А о наших дынях можно поэму писать.!Мирзачульские,Длинные,круглые с мякотью зелёной,розовой,белой...Лук - барашек.
Огромные плетеные корзины с горой ароматных и тёплых лепешек на головах узбечек.Как только не падали?
Но цель наша - горх! Сварен в огромном плосковатом котле в приправах.Большой шумовкой сноровисто и быстро повар-узбек
в белой рубахе с закатаными до локтя рукавами и подпоясан одним или несколькими платками накладивал в метелические тарелочки горячий ароматный горох.На столе,рядом - эмалтрованный таз с нарезаным кольцами луком ,посыпаным красним перцем ,солью,полит уксусом.Мы зачерпывали большой ложкой эту приправу ,укладывали на горох.Уйдя в тень,наслаждались неповторимым вкусом.А рядом - беляши,сделаные в форме наших ватрушек; -т.е. начинка не покрыта тестом.Продавец вытаскивал их -беляши -их кипящего масла и клал на деревянную доску.Пузырьки масла постепенно замирали,Беляш готов!Острый,гарячий...Там же можно было и чаю зеленого выпить.Все наши походы на Алайский оканчивались воздаянием должного умению узбекским    поварам.
Мы заходили в базар с Ассакинской улицы.По другую сторону Базара была Кажгарка.Там можно  всегда можно    было
купить любую птицу.Но там мы были редкими госмями.
Таким остался в памяти моей этот уголок Ташкента.

http://mytashkent.uz/2011/10/08/bazar-chorsu-2/