Хозяин тундры

Световой день уже длинен. Только в конце января на несколько минут в седлованке между сопок появляется золотая горбушка солнца и быстро исчезает. Подольше-подольше и уже через месяц к восьми утра на улице светло.
   Где-то около десяти с окраины поселка доносится собачий гвалт. Громче-громче и многоголосей. Слышно истерическое тявканье, визг лохматой мелкоты и басовитое "гау-гау" здоровенных кабыздохов. От нижнего "шанхайчика" по пологому подъему в центр на рысях влетает собачья упряжка. Псы рослые, крепкие в недлинной густой шерсти, а впереди, похоже, настоящий маламут темного окраса, с желтыми подпалинами и голубыми глазами.Нарта несется в окружении двух десятков разномастных и разнокалиберных хвостатых аборигенов. Местные собаки кидаются на упряжку, но тормозят в двух-трех метрах. Только какая-то глупая мелкота может с разбегу долететь до чужаков и с визгом откатывается с мгновенно вспоротым боком или плечом. Упряжные на местных почти не смотрят, только молча скалят зубы и, при случае, не применут резануть клыком зазевавшуюся шавку. Они работают, а за нарушение трудовой дисциплины можно схлопотать тяжелым остолом по голове. Местная бесхозная  шпана, тоже на генном уровне, чувствуя суровый, жестокий нрав "пришельцев" на открытый конфликт почти никогда не идет.
   Нарта, немного свернув с центральной улицы, остановилась между гастрономом и торцом длинного жилого барака. Каюр, коренастый невысокий чукча, глубоко вогнал в снег между копыльями остол, склонился над поклажей на задке и каждой собаке швырнул по небольшой, мороженой рыбине. Ездовые, не торопясь, принялись грызть свой паек, время от времени скаля клыки в сторону рассевшихся на почтительном расстоянии местных. В конце концов тем надоело бестолку облаивать чужих и почти все разбрелись по своим поселковым делам. Погонщик, тем временем, внимательно осмотрел лапы всех собак и, потрепав по холке вожака, направился в заведение Любови Ивановны. Покупателей по раннему времени было немного и все обернулись на вошедшего. Вернее обернулись на его
 -Стресте. - Парень стоял посреди небольшого зальчика гастронома и добродушно улыбался.
-Здравствуй, здравствуй,- ответила за всех из-за прилавка Любовь Ивановна. Каюр был молодой, в аккуратной короткой кухлянке с пояском, длинных штанах меховых, перевязанных понизу на торбозах. На ремешке висели ножны с торчащей толстой рукояткой и мешочек вроде большого кисета для табака. Насчет возраста можно было и усомниться - у северных народностей трудно отличить двадцатилетнего парня от матерого мужика - одинаково смуглые, дубленые морозами и ветрами лица, одинаковый прищур узких глаз и только у пожилых людей появляются глубокие морщины и седина в черных, как смоль, волосах. Вошедший внимательно изучил все, что было выставлено в двух небольших витринах у стойки, на полках за спиной продавца. Когда Любовь Ивановна освободилась, выложил на прилавок листок бумаги со списком нужного ему и скатанные в рулончик деньги.
- Ты мне все отложи, пожалуйста, а я мешок возьму,- сказал он и вышел к нартам.
 Собаки после еды, свернувшись клубками, мирно отдыхали,  провожая взглядами редких прохожих, да пара ребятишек с любопытством рассматривали необычное средство передвижения.
 -Вы к собачкам не потходите, они чужих не любят, - сказал малышам каюр и, сняв с нарты сложеный брезентовый мешок, вернулся в магазин. Любовь Ивановна уже соорудила приличную пирамиду из перечисленных в списке продуктов. Были там, конечно, чай, сахар, сгущенка, сигареты недорогие. Добавилась еще пачка соли и пара пакетов круп. За оптовым покупателем скопилось человек пять.
 - Вы покупаете, покупаете,- чуть виновато улыбнулся парень.- Моя не спешит, покупайте.- Но Любовь Ивановна его перебила.
-Ничего, подождут. Человек в кои веки из тундры выбрался. а там магазинов нету, подождут. Ну вот, вроде все по твоему списку. А денег у тебя тут много лишних.
- Не все, отнако,-снова улыбнулся каюр.
- Еще ящик вотка и печенья пачка.
- А не много тебе?- спросила хозяйка.
- Так нас пригада целый. Вотки давно не кушали - соскучились и послали меня.
 Подсчитав все, Любовь Ивановна вернула остаток денег парню. Все купленное он аккуратно уложил в мешок, чтобы ничего не болталось и не мялось, а затем на улице сыромятными ремешками надежно привязал на задок нарты. Ящик с водкой, не менее тщательно, был закреплен  спереди у поперечной дуги и между грузом как раз осталось место для погонщика...
   Я работал в смене с трех дня и, зайдя кое зачем-то в гатроном, наблюдал весь этот процесс. Купив что нужно, зглянул в клуб и выйдя, увидел такую картину. Удобно прислонившись к мешку с продуктами, чукча делает пару хороших глотков из бутылки, возвращает ее в ящик и закусывает галетиной из пачки, лежащей  у него на колене. Примерно половины содержимого в бутылке уже не было. Из любопытства я подошел и поздоровался.
- Драствуй, драствуй. Вотка хочешь, - улыбнулся мне парень.
- Да какая водка, мне скоро на смену в шахту.
- А, так ты шахтер. А я оленевод и охотник тоже, вот как.
- Слушай, охотник,- он между тем сделал еще хороший глоток из горлышка. - А как же ты доедешь? Кстати, куда тебе?
- Ты Ватапваам знаешь?
- Конечно, это же наш участок.
- Так вот мы там со стадом поблизости. Неталеко, отнако, меня и послал бригатир купить кое-что.
-Ничего себе, недалеко, больше тридцати километров! А ты еще водку пьешь!
- У меня собачки хорошие, доедем. Я с ними и капканы проверяю.
- А капканы зачем, у пастухов ведь работа тяжелая- по двеннадцать часов в стаде.
- Понимаешь, точка в Магадане на петакока учится - теньки нужны. Знаешь, как девкам в гороте все нато: тухи там, трусы, купы красить, кушать еще. В хорошую зиму я штук сорок песцов возьму - вот и теньки на учебу. У меня веть твое меньших в интернате.
- Ну, блин, а я думал ты молодой совсем.
- Ну та, молотой, мне тритцать семь только.
    Язык у Андрея, так звали моего собеседника, стал заметно заплетаться и я вслух усомнился в его возможности доехать да стада.
- Ничеко, мои знают, что моку затержаться. Может посплю немножко и поету. Еще капканы по тороге проверю. Я осенью приманку завозил кте мы с олешкамит хотить путем, песец привык, попатается.
   Мне пора было собираться на смену и я попрощался с уже крепко пьяным Андреем. Пообедал дома плотно, переоделся и в два на автобус ехать на шахтный участок. Смена шестичасовая на подземке - с пятнадцати до двадцати одного и около десяти вечера тем же автобусом возвращаюсь в поселок. Ночь тихая, безлунная и не холодно. Прохожу мимо гастронома закрытого,- Оп-п-а-а, мой знакомый у нарты топчется- до сих пор не уехал.
- Андрей, ты никак у нас жить остаешся?
 - Не-е-а. Я поспал немношко, проснулся - темнеть стало, ехать нато, а твух сопачек нету. Часа тва по поселку хотил пока нашел. Нато тумать, сучка была, так мои алыки перегрызли и за ней. Твух сопачек вон там за томами внизу мертвых вител - мсои покрызли - крови натекло!А у моеко отноко ухо крепко порвали -ничеко, заживыет. Такое тело. В упряжке тоже грызутся инокта...
   При свете уличных фонарей Андрей еще проверил увязку своего груза и собрался отъезжать.
- Слушай, а не заблудишься, луны даже нет,- спросил я.
 - Ты вот в своем томе можешь заплутать, нет? Я польше твацать лет олешек пасу и с отцом в тунтре вырос. Как заплутиться. Тунтра мой дом. До свитания, отнако.
- Будь здоров, удачи в охоте. С тем хозяин тундры и уехал.