Один вечер

 Маленькая комната на первом этаже. Низкий потолок и широкое окно во двор. Темнеет. Свет не включали. На столе, у окна только одна маленькая бутылочка с коньяком – три звёздочки… Низенькие гранёные стопки и пара яблок, нарезанных и лежащих на блюдце. Двое молчат. Наконец женщина подняла глаза, мужчина взялся за бутылочку с золотой этикеткой, похожей на погон…
       – Она как солдатик, – сказала…
       – Нет, офицер, – ответил, улыбнувшись.
       - Маленький офицер, офицерик, – уточнила она,  и лицо её посветлело.
Разлив напиток в стопки он коротко и как-то вопросительно сказал:
       – На счастье.., – выпил и вскочил со словами: – ну, нельзя же так. Мужайся. Выше голову, я  вижу, что ты плачешь…
Он стал вытирать её глаза, а заодно и нос своим платком, и женщина рассмеялась.
       – Ну, вот ты мне, как маленькой, слёзки утираешь. Отойди, ради бога… не надо.
       – Теперь ты на самом деле маленькая и хорошая, когда смеёшься. – Он повернулся к окну и сказал что-то о празднике, который будет «и на нашей улице». Обернулся и добавил: – не веришь?
       - Я всё понимаю, но нам, кажется, нужно идти…
Женщина встала, машинально понесла стопки на кухню, потом потянулась за своей кофтой, ей стало холодно от того, что это противное слово: «конец» застучало в висках. Конец, конец, конец.
Он оглядывал комнату, окно, ныло сердце, ведь нельзя унести всё это с собой – эту совсем молоденькую женщину, эту комнату, этот двор за окном…
На улице тихо. До центра близко, они идут, как просто знакомые, но если бы этот удушливый вечер разразился грозой! В центре – яркие огоньки реклам, прохожие торопятся со своими делами, мыслями, свёртками…
       – Хорошо бы грозу, – сказал он, – душно.
       – Да, душно, но мне почему-то холодно.
       – Это нервы.
      На вокзале пришлось ждать поезда минут пятнадцать. Приехал, и чемодан уже в купе, ему казалось, что всем слышно, как стучит сердце. Ещё немного, и он не выдержит этого томления, ожидания. А она всё смотрела на него, казалось, не думала ни о чём. Потом голос диктора загремел сверху: «С пятой платформы…» Он целует её, сжимает руки, проводница требует: «пройдите в вагон!», она ещё видит длинные пальцы его руки, взмахнувшие в прощальном привете.
Поезд набирает скорость, а он – за закрытым окном, там, недалеко. «Конец, конец, конец», – стучат колёса, и она назло этому слову побежала за поездом, за «его» окном, легко и ловко лавируя между провожающими. Всё быстрее и быстрее, легче ветра, стремительно. Ветер в лицо, люди, ветер, он за окном.
      – Стой! – закричал он так громко, что она остановилась… на самом краю платформы. Всё исчезло в ритмичном грохоте.
Больше она не оглядывалась, тяжёло дыша, со стучащим в висках пунктиром пришла домой. Прошла к кровати, присела, положила рядом ключи, сумочку. Потом скомандовала себе: «Так нельзя. Включи свет». Послушно щёлкнула – и вдруг бросилась к столу, где стройно стоял недопитый маленький офицерик. Взяла его в руки, поставила, присела рядом и теперь заплакала. Никто не вытирал её слёзы. А за окном загремело, блеснула молния, прокатился гром, и тут же зашумели растревоженные ветром деревья. Даже сюда, в комнату проник запах мокрой земли. И полилось, застучало в окно, а за мокрым стеклом ей привиделся Он, и лицо его не было печальным, он кричал ей что-то радостное, смешное. Она легла спать, и ей казалось, что он наклонился над ней с улыбкой. Гремело за окном, а она ласкала его тонкие кисти рук…
Шумел чистый весенний дождь, а маленький офицерик стоял на столе, сияя погоном. Он охранял её сон. И так будет и в другой вечер, потом ещё много-много раз…

                11.05; 1963г.