Дана

                Дана живет на ферме одна. Её муж умер 13 лет назад, оставив ее одну с его коровами, свиньями, курами и пустыми полями. Сквозняк, друживший с серым небом и гадкими дождями, выдул из нее все ее внутреннее тепло.
                Когда-то его было так много! Оно пахло Карпатами, оно пело под трембиту, оно мережилось бисером на праздничной кокетке, оно исходило из черешенных ее глаз и манило, и звало жарко, и окутывало пленника. Но Франсуа как-будто чувствовал свою смерть, гуляющую вокруг фермы, словно ищущую во дворе, в огороде, в доме, за что бы зацепиться, и что бы придумать поинтереснее. Она шелудила палкой-клюкой в осенних листьях, ворчала на порядок и щерилась на дыру в крыше. А Франсуа нервничал и ёжился от внутреннего холода. Через несколько дней, перед самым обедом с сытным супом и картошкой с салом, он упал с крыши, успев закрепить последнюю плашку в дыре, выпускающей Данино тепло из дома.
                ...Дану не пугает ранее пробуждение в мокрое полуутро, когда сильное еще тело так жарко обнимает вдовью постель. Она с телом не церемонится, будто пытается отомстить ему за его сны, его цепляющуюся за прошлое память, за мурашки по коже и звенящие твёрдостью соски на груди под телогрейкой. Она словно знает, что родилась для этой работы, для трактора, уборки сена, дойки, отёлов, знает, что будет жить долго, почти вечно. Мертвые не умирают.
                Стажер Тома из агроколледжа приходит на работу шесть дней в неделю. Он крепит изгородь, подкидывает играючи  снопы сена в кормушки, румяно отзывается на Данины указания и дразнит ее белыми зубами в здоровом крестьянском оскале.
                Они только что вспахали дальнее поле, засеяв его кукурузой. Земля весенне парила, дышала сокровенным, а пыль от зерна щекотала ноздри. Джинсовое колено Тома совсем рядом от ее руки, кабина трактора смешала их запахи в одно. Голова кружится отчего-то, руки не слушаются...Господи, дай продышаться!  Они приехали к дому, и Тома, вскинув веснушчатое лицо вверх деловито сказал:"Крышу вон там надо починить...". " Нет!!!"- крикнула Дана и вдруг сразу все поняла про них двоих.
                Любовь женщины  в пятьдесят к мальчику в девятнадцать - это, наверное, неправильно. Но не для Даны. К чертям бы она послала всю эту ферму, всю жизнь свою пресную с холодным Франсуа, с нерожденными детьми, с обещавшим быть, но забывшим про нее, бабьим счастьем. Только бы опять обжечь ее теплом юношескую гладь его спины, вцепиться хищно в крепкие его ягодицы, сгорая от страсти, только бы испить от него его силы, только бы забыться в той радости, закружить бы в любовном танце и умереть тысячу раз, падая со всех церковных крыш.
                И родиться бы заново - счастливой Даной.