***

Подорожная
Литературная миниатюра-посвящение И.А. Бунину
Оба они были немного уставшими, оба добирались на перекладных, и оба, теперь, чуть дремали в вагоне поезда, изредка приоткрывая глаза и поглядывая в окно купе.
Петр Георгиевич, тот, что сидел слева,  в очередной раз проснулся, и уставился в окно. Поезд уже набрал ход, назойливые фонари вокзала остались позади, и, за окном расстилалась снежная равнина, которую покрывало прошитое звездами небо. Этот пейзаж заодно с теплом и уютом купе привел Петра Георгиевича в весьма благостное расположение духа. Ничего, что Сонечка и Ольга, уже украсили рождественскую ель и приготовили атласные башмачки, они простят отцу недолгое отсутствие под Рождество. Его позвало в поездку неотложное дело. Строго говоря, эта поездка была хотя и деловой, но дело, за которым Петр  Георгиевич отправился в столицу, сулило ему одни только приятности. Столичное начальство, желая поощрить наиболее отличившихся работников, вызвало счастливчиков  в Главный Департамент, для  праздничного фуршета и раздачи рождественских презентов. Предвкушая это событие, Петр Георгиевич довольно крякнул и принялся разглядывать попутчика.
Тот еще дремал, нехотя кивая головой в такт движения поезда.   Так что  через раз нос его почти касался лацкана скромно пошитого костюма. Лет ему, было, кажется, столько же, сколько и  изучающему его соседу. Черты лица его были правильны, хотя и читалась в них некоторая детскость.   От пристального взгляда  смотрящего или от внезапного пируэта паровозных колес, мужчина открыл глаза и вздохнул, приглаживая растрепавшиеся во сне седоватые волосы.
Окончательно придя в себя, он улыбнулся Петру Георгиевичу и сказал, словно бы обращаясь к самому себе:
-Зима….,- немного помолчав, он продолжил,- нынче  уж больно морозная.
Все еще пребывая в прекрасном расположении духа, Петр Георгиевич позволил себе поддержать беседу.
- Зиме это положено,-  сощурился он.
- Да- да-да,- с готовностью подтвердил сосед,- Хорошо бы чайку!
- Пожалуй можно.- согласился Петр Георгиевич и представился,- Макаров.
- Турчанский ,- тот час же откликнулся попутчик и отчего-то смущаясь добавил,- Василий Ильич.
Они позвали проводника и попросили чаю с лимоном. За чаем разговор потек вольно и плавно, как река по равнине. Само собой выяснилось, что оба они одного возраста, и что у обоих по две дочери, что оба несколько лет назад овдовели. Они говорили живо, горячо и как-то особенно душевно. Макаров был даже удивлен наличием той искренней приязни, которая установилась между ними почти мгновенно. Кажется, они обсудили все имеющиеся для разговора темы: политику, оба оказались сторонниками монархии; погоду, оба сошлись на мнении, что она не может угодить всем человеческим существам, из- за разности вкусов и температурных предпочтений; воспитание детей, тут и тот и другой весьма преуспели , не один год воспитывая девочек и совсем уже изучив все женские хитрости и уловки, и  теперь щедро делились своими воспитательными фокусами друг с другом.
- Не скажите, Василий Ильич,- добродушно усмехаясь, пробасил Макаров,- не скажите. Девочки все-таки лучше мальчиков.  И гимназии они успевают гораздо лучше.
- Существенно,-  кивнул тот,-  но уж если раскапризничаются, то пиши - пропало.
Оба засмеялись.
- Вот точно так говорила моя жена, царствие ей небесное,- с грустью произнес Петр Георгиевич,- прожили, слава богу, двадцать шесть лет, и вот ушла. Девочки очень горевали поначалу, плакали, я и сам не мог удержаться, приду домой все ищу ее, все мне кажется она еще здесь. Хотя уж и похоронили ее, а я месяцев шесть все не мог поверить. Да и теперь еще не совсем привык один. Она  - моя первая любовь, как в восемнадцать лет  ее увидел, так на всю жизнь. Верите, такая была красавица. Да и потом ею оставалась до последних дней. Уже болела очень, а бывало позовет меня  и спрашивает: « Скажи, как я выгляжу?»   До последнего дня прихорашивалась, красавица моя. 
- Любили ее очень?
- Любил, я и сейчас еще ее люблю. Вот она любовь, жены уж нет, а любовь не отпускает. Все еще терзает сердце.   Она мне перед самой смертью  призналась: « Не думала , что вот так тебя полюблю на всю жизнь, бесповоротно. Когда тебя встретила, подумала , вот смешной какой студентишка, с гонором.»  Я знаете ли в молодости увлекался разными революционными идеями, даже в партии состоял, потом прошло, вылечился. Жена вылечила. А теперь нет ее и лечить меня некому….
Оба помолчали.
- А я привык уже, восемь лет прошло. Тяжко бывало, но со временем притупилась боль, да и дочки жить помогают. Однако, что ж греха таить, бывает, схватит так вот,- попутчик указал себе в область сердца,-   и держит, сердечко так и екает. На дочек погляжу, и проходит, в нее пошли.
-  Мои тоже, обе на нее похожи.  Может еще чаю?-   шумно выдохнув, спросил Петр Георгиевич соседа
- А коньячку не желаете? У меня имеется,- сосед достал из объемистого портфеля шкалик.
- Можно и коньячку,-  совсем уже  расторгавшись отозвался Петр Георгиевич
Сосед разлил по стаканам коньяк и поднял тост:
- За ваше  здоровьице!
- И за ваше,- Макаров с удовольствием выпил коньяк. Он оказался дешевым горлодером, но Петр Ильич простил эту незначительную помарку своему новому знакомцу. В сущности, то был пустяк по сравнению с приятной манерой  вести беседу и скромностью суждений его попутчика.
- Лимончиком закусите,-  посоветовал ему сосед.
Они еще выпили и закусили шоколадными трюфелями, откуда не возьмись появившимися  у попутчика. Время текло незаметно.  Впервые за долгое время Петр Георгиевич, рассказывая о своих чувствах к умершей супруге не чувствовал горечи, а ощущал только приятное томление. Воспоминания казались легкими и светлыми.
Было уже далеко за полночь, когда   их  порядком размякших  начал одолевать хмель. 
Макаров облокотился на спинку дивана и снисходительно глядел на соседа, подпрыгивающего во время разговора и  сыплющего приторными суффиксами. Тот раскраснелся от коньяка и глаза его заблестели:
- Вот как приятно говорить с умным понимающим человеком, поверите ли, нет рядом  человечка такого, все как один без понятия.   По делам едите?
- По делу.- утвердительно кивнул Петр Георгиевич, - а вы?
- И я. Я по одному дельцу к сестре. Стыдно признаваться, в долг еду просить,- собеседник махнул рукой,- чего уж теперь. Очень нужно, весь в долгах, отдавать нечем! Девочки мои страдают. Судебные приставы, ироды проклятые, все из дома вынесли, последний стул и тот…Что б их! Никакого сочувствия, что ж если один раз человечек оступился, так пропадай теперь пропадом! А они звери, я их умолял, просил, Христом богом заклинал, ни в какую! « У нас, - говорят,- предписания и  лист исполнительный!» А я- то что? Мне -то что прикажите делать? Вот если и сейчас не заплачу, так придется  с квартиры съезжать. Одна надежда может сестра выручит.  А они сволочи!
Собеседник выпалил последние слова и налив себе коньяку, тут же его выпил.
 И тут Петру Георгиевичу решительно все перестало нравится.  И внешность собеседника и его манеры и запах дешевого коньяка и даже мелькающая за окном заснеженная пустошь.
Макаров сильно помрачнел и стал отвечать сухо и сдержано и уже более к коньяку не притрагивался, почти, казалось, протрезвев он избегал смотреть на собеседника и на лице его появилось выражение крайне брезгливости.  Однако,  новоиспеченный знакомец Петра Георгиевича не понял или не смог понять произошедшей с Макаровым перемены. Да и откуда он мог знать, что  Петр Георгиевич Макаров  являлся судебным приставом вот уже лет двадцать. Откуда ему было знать, что как только были произнесены слова о долгах,  в душе Петра Георгиевича все перевернулось, и он тут же вспомнил: грязные подъезды, заколоченные двери  убогих квартир, денное и нощное бдение у этих самых дверей, бесконечные мольбы и обильные слезы. Он вспомнил, что примерно такой же господин приятной наружности года три назад чуть было не лишил его жизни, приветствуя судебного пристава залпом из  ружья Густава Биттнера из-за закрытой двери.  И откуда только оно взялось у горького пьяницы!
 Откуда собеседник мог знать, сколько раз Петр Георгиевич  слышал подобные  истории, которые оказывались  выдуманными от начала и до конца и как он  ненавидел все это.  Сколько раз он слышал жалостливые рассказы, которые сочинялись сию же минуту.  А между тем дело-то было совсем простым: личности, попадающие в должники, в массе своей, были люди никчемные, многие пьющие, нежелающие работать, живущие с надеждой на пресловутый русский «авось»! Вот почему все откровения до селе высказанные его попутчиком,  сию  же минуту показались Петру Георгиевичу постыдной ложью, выдумкой, произнесенной с одно только целью -  разжалобить  окружающих.
От этой мысли Макаров поморщился. Сейчас еще и денег в долг просить начнет, тут же подумалось ему.  Ему уже хотелось, чтобы они скорее расстались. Он то и дело поглядывал на часы,  а попутчик все никак не мог остановиться, и все продолжал клясть судьбу и жалобно шмыгать носом.
 Наконец поезд прибыл. Мужчины облачились в свои пальто, и вышли на замерший перрон.
- Приятно было познакомиться, Петр Георгиевич, - заулыбался должник- хороший вы человек, не то что все остальные …….
- Благодарю,- подернул плечами Макаров, поднимая воротник,- прощайте.
- До свиданьице, дочкам вашим всех благ
- И вашим.
Петр Георгиевич торопливо кивнул и отвернувшись от бывшего попутчика зашагал к  вокзалу. Столица встречала его переливами рождественских огней  и  манила обещанием новых  удовольствий.  Он подумал о Рождестве, о своих девочках, ему вспомнилось красивое и молодое лицо жены и чудеснейшие вечера сочельника, которые они обычно проводили семьей. Эти воспоминания почти полностью заняли его мысли, и он окончательно забыл пустяковую дорожную неприятность.
 Он двинулся навстречу этому великолепию твердой походкой, рассекая перед собой воздух, словно разрезающий льды ледокол.