Софи

IV.   
     - Ты представляешь, что я вспомнила… - радостно смеялась она. – Мне бабушка одну историю рассказывала, которая с ней приключилась. Это случилось в шестидесятых, когда она была еще молодой, но уже замужней девушкой. Представь: летнее время, панталончики, а на теле обычное простенькое платьице… - начался новый порыв смеха. – Ты извини, я просто не могу… удержаться… такой конфуз…
     - Дальше, дальше что? – я понимал, что сейчас должно было случиться что-то «не то», судя по необычному поведению Софи.
     - Она спускалась по лестнице и, не заметив ступеньку (вообще как так можно: не заметить ступеньку!), пронеслась мимо нее и  прямо в лужу нырнула головой, а панталоны… панталоны… они дырявые!!! Господи, как все живо пронеслось в моей голове! – теперь ее невозможно было остановить, как и меня… - А мой дедушка, увидев это зрелище, не выдержал так  же, как и ты. Вот точно так же! Пришлось раскошелиться на новые панталоны. Если я в лужу упаду, ты мне купишь новые панталоны?
     Я не мог выговорить даже простого ответа: настолько эта история забавляла меня, что я захлебывался смехом.
     - Ну правда, Энтони, ты купил бы мне новые панталоны? – допытывалась она.
     - Да и не только панталоны, - продолжал смеяться я, в то время как она уже заканчивала.
     Следующий день запомнился мне ярче других. Не знаю, по какой-такой особенной причине я спустя многие годы держу его в голове, когда обязан забыть, дабы не травмировать память.
     Софи сама назначила мне встречу и попросила не опаздывать (она не любила опозданий). И тогда я впервые почувствовал холод, который на минуту одолел все мое тело.
     Она пришла задолго до моего появления и сидела, читая все того же Куприна, на скамейке, где я декламировал ей слова Г.С.Ж. Увидев меня, Софи закрыла книгу и продолжала ждать, пока я окажусь рядом с ней.
     Стоило мне только приблизиться к ней, как она становилась все серьезнее и серьезнее. Я присел рядом, но она отодвинулась на конец скамейки. Началось самое ужасное...
     - Вот сейчас я тебе покажу в нежном пламенном огне жизнь, которая покорно и радостно обрекла нас на мучения, страдания и душевную гибель. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знала. Я перед тобою — одна молитва: «Да святится имя твое», - она сожгла книгу, вы понимаете, она ее сожгла!!! Просто и равнодушно, точь-в-точь так же, как и я, отзываясь о ее стихотворениях.
     Ничего не сознавая, не чувствуя малейшей логики, я смотрел на все происходящее. А логика-то была в ее словах!
     - После таких радостных моментов в жизни человека непременно наступает череда темных полос, которые его сжигают в нежном пламенном огне жизни, - говоря последние слова, она сделала большой иронический удар на «нежном». - Эти темные полосы обрекают нас на страдания, после которых мы расстаемся, поскольку внутренне чувствуем, что нам нанесен урон. Мы сжигаем наше прошлое, не обретя даже достойного будущего. В чем причина?
     Я был загнан в тупик.
     - Не знаешь. Я тоже не знала до этого момента. Причина в том, что люди перестали быть людьми. И вместо того, чтобы подарить моральную поддержку, они покупают панталоны и платье взамен старым и потрепанным. Не странно ли? А?
     - На что это ты намекаешь?
     - На правду, Энтони, на правду. Не в панталонах заключался вопрос. Если бы я оказалась на месте моей бабушки, то, разумеется, кроме новых панталон и платья мне не светило бы ничего. Какой удар я нанесла сейчас тебе! И такой глупый удар!
     Ужасное потрясение охватило меня. Я просто не мог поверить, что из такой простой истории она развернет целый монолог психологического содержания.
     - Перед тобой стоит девушка, создающая образы, иллюзии, в конце – концов, создающая новую жизнь! А ты, чистокровный англичанин, научившийся читать по – русски, не смог доработать своего реального образа. Архитектор по призванию, но на деле – кто же ты такой?
     Не в состоянии ответить, единственное, что оставалось мне делать – молчать.
     - Помнишь странного поэта? А помнишь того молодого человека, под кого был якобы подстроен этот образ? – она резко встала со скамейки. - Да если бы не его стихи, сейчас я бы с легкостью забыла даже его имя! Но стихи, написанные от души, никогда не забываются. Душа не забывается, понимаешь? А человек – это мусор, обертка, машина, призванная выполнять волю вышестоящего господина. У души такой обязанности нет, и поэтому она свободна. Для творчества! Ты не смотрел на мои глаза при первой встрече - ты обратил внимание на мою одежду, которая и позволила тебе сделать обо мне вывод как об одинокой личности. Так знай: такие, как я, не одиноки, во-первых, потому, что они чем-то живут, ради чего-то начинают день. А они, - показала она на прохожих, - живут просто так, дабы завтра повезет. Нет, не повезет! - эмоционально, сильно и убийственно...
     - Причем тут сожженная книга? - это было все, что я только мог у нее спросить.
     - Что нас соединяло, то и сожжено. Не могу поверить... неужели я зря распинаюсь здесь перед тобой, выбирая слова?
     Чуть помолчав, она вскрикнула:
     - Да я все делаю зря!
     Не в силах уже сидеть на этой чертовой скамейке, я встал, дернув ее за плечи, стараясь пробудить в ней настоящий разум:
     - Ты хочешь прекратить наши отношения?! Ты этого хочешь?!
     Она с долью ненависти отбросила мои руки со своих маленьких плеч, заявив мне:
     - А их и не было! Но я искренне думала, что ты мой человек, а, выходит, я создала еще одну иллюзию. В этом и заключается моя болезнь и главный недостаток.