Первый день остатка жизни

Сергей ВАСИЛЬЕВ
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОСТАТКА ЖИЗНИ
               
Ветер задувал все сильнее. Маленькие, колючие снежинки, словно белые комарики, впивались в лицо и тут же таяли, стекая тонкими ниточками ручейков по щекам ничего не замечающих рыбаков. Да и где было замечать, когда корюшка, крупная, жирная, аппетитно пахнущая свежим огурцом, ловилась отменно. Стас, отойдя от плотно сидевшей толпы рыбаков, от этих рычащих, плюющих выхлопными газами вездеходов и машин, что называется, поймал удачу за хвост. Или, как говорят рыбаки, "попал в бочку с рыбой". Укрывшись за небольшим торосом, он надергал уже добрую сотню корюшек. Вначале она шла со дна, но как опытный рыбак, Стас подвел стайку под самый лед и теперь в полтора маха выбрасывал по две, а то и по три корюшки на стылый наст. Впрочем, он прятал под себя и эти полтора маха, дабы не заметил кто-нибудь из толпы. Тогда прощай удача! Десятки буров мигом вгрызутся в изумрудную толщу льда и распугают всю рыбу. Стас усмехнулся, представив себя как бы снизу подо льдом, а сверху, как червяки, вылезают из ледяного потолка металлические штопоры буров. Настроение было прекрасное, Стас наслаждался. Резкий кивок пружинки, подсечка, еще движение и корюшка у лунки. Он не признавал ловли на "самодур", когда у крючка есть обратная зазубрина и на него нужно насаживать кусочек мяса или бычка. Тогда и снять рыбешку с крючка сложнее. Поэтому он ловил на блесенки, сделанные из медицинской иголки, что позволяло просто стряхивать корюшку на лед. Так удобнее и гораздо быстрее. Умело сброшенная с крючка, немного попрыгав, рыба застывает на морозе, но прежде рядом падают другие ее невезучие собратья.
Монотонность всегда наводила Стаса на размышления. Так бывало в самолете, когда тот, набрав высоту, переходил в режим автопилота. Немного закладывало уши, а мерно ревущие моторы, скрадывали другие, более тихие звуки, что заставляло отключиться от внешнего мира. Так было и в котельной, где Стас работал кочегаром, когда гудела, сжигающая солярку форсунка. Он вдруг вспомнил последний отпуск, неприятно засосало под ложечкой.      
               
Отпуск оказался неудачным. Тяжело заболела мать, соседи давали телеграмму, но Стас, оказавшись на материке, домой не поехал. Вдохнув пьянящего отпускного воздуха и свободы, он отправился к друзьям в Сочи, предварительно завезя жену и дочь к теще. На этой почве с женой Татьяной произошла очередная размолвка, но Стас был эгоистом и всегда делал то, что хотел.
На юге кутили во всю, вино лилось рекой, в квартире друга постоянно вертелись разные девицы, и он не особенно утруждал себя мыслями о матери, жене и дочери. Когда же деньги, прихваченные с собой на "юга", стали заканчиваться, Стас решил поехать к матери под Калугу. С начала отпуска прошло три недели.
В родном поселке он не был давно и сейчас, идя по знакомым улицам, ловил себя на мысли, что все здесь осталось по-прежнему. Вот колонка, у которой он застирывал испачканную кровью во время драки на танцах рубашку, вот лавочка, на которой впервые поцеловался с соседской девчонкой Варькой. Поезд пришел рано утром, и навстречу никто из знакомых не попадался. Стас повернул в родной переулок, вошел во двор и увидел на двери огромный замок. В огороде тоже никого не было.
- Эй, вы, что там ходите? - раздался голос из-за забора. Он повернулся. - Стасик, ты что ли?
- Я, теть Даш.
- О, господи! Где же тебя носило? - запричитала соседка. - Мать-то уже неделю как схоронили!
У Стаса подкосились ноги, и он тяжело опустился на лавку. Соседка тем временем уже вошла во двор и присела рядом.
- Что же ты, Стасик! Она тебя так ждала. Не верила, что не приедешь. Мне бы, говорила, только сыночка увидеть, а там и помирать можно. После того, как телеграмму дали, две недели почтальона в окошко выглядывала, а потом как-то сразу опустилась перед окном на пол и умерла. Я как раз ей молочка козьего принесла. Вхожу, а она лежит. Адрес тещи твоей не нашли, дали на всякий случай еще телеграмму в Анадырь, подождали три дня, да и похоронили с миром. Деньги-то у нее на этот случай были и одежда соответствующая. Готовилась уйти в другой мир. Там на трюмо бумаги разные, на дом завещание, сберкнижка. Сейчас я тебе ключ принесу.

...Целиком уйдя в неприятные воспоминания, Стас не заметил, что снежинки стали крупнее, ветер усилился, давно уже ревели моторы отъезжающего транспорта. Очнулся он только тогда, когда на крючок вместо корюшки попался крупный бычок. Стас встрепенулся, привстал из-за тороса и огляделся. Метрах в десяти проурчал вездеход и скрылся в белом молоке. А дальше, где только что стояла толпа рыбаков, не было видно ничегошеньки. Пурга покрыла все белой пеленой, подкралась тихо, незаметно и только в ее снежном шепотливом свисте ясно слышалась угроза. Где-то в белом чреве снежной круговерти зрело гудение, переходящее с низких на более высокие ноты.
Стас быстро смотал удочки, побросал в рюкзак корюшку, схватил обледенелый бур и бегом бросился туда, где должны были стоять машины. Рев их моторов еще был слышен неподалеку. Пурга тем временем раскручивала маховик своих плясок. Ветер, казалось, дул со всех сторон, будто крутился на одном месте, ввинчивая в ледяной наст все большие порции снега. Пробежав метров пятьдесят, Стас остановился и прислушался. Моторы теперь ревели где-то справа. Он рванулся в сторону, пробежал еще метров пятьдесят, вновь остановился и не услышал ничего, кроме воя пурги. Вокруг стояла сплошная ревущая стена.
- Влип!- мелькнула предательская мысль. - Так, только спокойно. Давай назад.
Стас стал присматриваться к своим следам и двинулся туда, откуда только что прибежал. Однако уже через десяток шагов понял насколько бесполезно это занятие - следы были заметены. Обычно в пургу дул "южак", но сейчас творилось что-то невообразимое, и определить направление ветра не представлялось возможным. Присев на подвернувшийся ящик из-под пива, Стас туже затянул шнурок капюшона и завязал его "бабочкой". Мысль заработала лихорадочно. Он точно знал, что сидеть нельзя, нужно идти. Но куда? Наклонив пониже голову, преодолевая сопротивление ветра, он пошел в снежную неизвестность. Идти было трудно, взмокла спина, из-под шапки градом катился пот. Сколько времени прошло, Стас, не знал, просто почувствовал, что устал. Уткнувшись вдруг в снежную стенку, выстроенную кем-то из рыбаков, чтобы защититься от ветра, он решил отдохнуть. Присев за этим, невесть откуда подвернувшимся укрытием, развязал рюкзак, достал термос и плеснул в крышечку немного чая. На вес прикинул, сколько там еще осталось. Чая было немного, но, уходя на рыбалку, он влил в него граммов сто коньяку, поэтому по телу разлилось приятное тепло. Что там еще? Пачка галет и бутерброд с колбасой за пазухой. Надо экономить, ибо неизвестно, сколько еще придется идти. Достал коробочку из-под медицинской аптечки, в которой обычно брал на рыбалку сигареты. Укрывшись шубой от ветра, прикурил от зажигалки и с наслаждением затянулся. Где-то вверху завыла сирена. Определить, откуда шел этот звук, было практически невозможно, хотя ясно, что сирена включена в морском порту. Это означало, что на лимане он не один и в городе об этом знают. Разомлев от чая и сигареты, он закрыл глаза и задремал. И к нему явилась мать. Он видел только ее лицо, нависшее откуда-то сверху из снежной пелены. Мать звала его к себе.
               
...Тогда летом, Стас боялся заходить в дом. Ему было не по себе, он проклинал свою легкомысленность, свою черствость. Жить не хотелось.
- Стасик, ты бы сходил на кладбище, - раздался голос тети Даши. - Ее могила сразу как войдешь через ворота, направо. Крест такой большой деревянный, на нем написано.
-Да..да, - словно в забытьи пробормотал Стас и вышел на улицу.
Поселок понемногу просыпался, навстречу попадались знакомые, которые сочувственно кивали головами. Он автоматически отвечал и ежился под их, как ему казалось, укоризненными взглядами. Хотелось быстрее проскочить, исчезнуть, раствориться. Скорее машинально, Стас вошел в овощной магазин на углу улицы. В столь ранний час здесь еще никого не было, и за прилавком стояла та самая белозубая Варька, с которой он "крутил любовь" в школьные годы. Та узнала его сразу.
- Привет, Стасик. Приехал, значит.
- Приехал.               
 Ну, как жизнь на Севере?
- Как всегда. Холодно.
Варька демонстративно крутила на пальце массивное обручальное кольцо.
- Вот дура!- мрачно подумал Стас. Ему не хотелось вести с Варькой никаких разговоров.
- Дай мне бутылку водки и что-нибудь загрызть.
- Не рано? - кокетничала Варька. - С утра наберешься, на подвиги потянет. Замерз, небось, на своем Севере. А что без жены?
- На Канарах отдыхает, - процедил Стас сквозь зубы, взял водку, пакет с огурцами и помидорами, расплатился и вышел на улицу. Кладбище находилось за поселком, возле небольшой рощицы и он был рад, что к нему надо идти не по поселку, а по тропинке вдоль речки. Уже начинало пригревать солнышко, стрекотали кузнечики. Все вокруг было наполнено звуками, которые можно услышать только здесь на природе, среди знакомых березок и тополей. Пахло детством. Рядом с той тяжестью, которая камнем легла на сердце, он почувствовал непонятную щенячью радость от этого мира, совсем отличающегося от студеных краев, где он жил вот уже семнадцать лет. Стас вспомнил, как мать с лозинкой в руке выуживала его из речки и гнала домой делать уроки. Да-да, вот здесь это и было! Он свернул с тропинки, нарвал полевых цветов, пахнущих медом, и с наслаждением свалился в еще не высохшую от росы высокую траву. Захотелось остаться здесь навсегда, вот так вот лежать, не шевелясь и смотреть в бездонное синее небо. Но беспрестанно ныло сердце. Весь окружающий мир тускнел, как только обжигала мозг мысль о матери. Стас сел, открыл зубами бутылку, залпом осушил добрую половину и захрустел пупырчатым огурцом. Водка ударила сразу, все поплыло вокруг, но ненадолго. К таким дозам он привык за годы жизни на Севере, поэтому вскоре голова стала ясной, и он пошел дальше.
Наконец показалось кладбище. Он вошел через ворота и сразу увидел большой деревянный крест. Аляповатыми буквами на нем кто-то начертал черной краской: "Коренева Нина Ивановна. 1921-1990 г." Стас положил цветы на еще не высохший земляной холмик, присел рядом и зарыдал.
               
...Очнулся он оттого, что горячие слезы ручьями лились по щекам. Прошло не более получаса, но казалось целая вечность. Он не сразу понял, где находится. Унты полностью укрылись снегом, а вокруг стояло сплошное белое молоко.
- Похоже, что дело серьезней, чем мне вначале казалось. Который там час? Около трех... Через час начнет темнеть. Надо идти. Если выберусь, то напьюсь. Может, это меня Бог наказал? За мать, за жену за дочку?
Стас горько усмехнулся, вспомнив, что покрестился он в прошлом году в свои 36 лет, да и то в местном Доме культуры. Церкви в Анадыре не было, и крестил его бывший прапорщик, переквалифицировавшийся в батюшку. Крестились, вроде в шутку, случайно зайдя в домкультуровский буфет выпить по стакану "сухаря".
- Да, встрял я, похоже, основательно, - мелькнула  мысль. - Нужно хоть самому с собой разговаривать, а то ведь свихнешься здесь раньше, чем замерзнешь.
Стас понимал, что перспектива замерзнуть была у него вполне реальной. Это Север, шутки с ним плохи. Пурга может бушевать несколько дней, а искать вездеходами все равно, что с завязанными глазами или иголку в стоге сена. В принципе шансов наткнуться на берег было много, но что это давало? Хорошо, если выйдешь на какой-то ориентир на берегу, а если просто к берегу? Куда идти потом, влево или вправо? Так ведь можно уйти куда угодно. А надолго ли хватит сил? И сколько будет продолжаться пурга? В любом случае надо идти. Стас отряхнул снег, подумал: брать ли бур? Оставлять было жалко. Бур у него великолепный, сделан на заказ. Лунку сверлил за двадцать секунд.
- Ладно, успею бросить.
Тем временем потихоньку темнело, а пурга, похоже, усиливалась, и Стас с трудом преодолевал каждый метр. Шел навстречу порывам ветра, надеясь, что дует он все же с юга. Старался забирать вправо, зная что, если долго идти, то можно описать круг против часовой стрелки. Через полчаса он совсем выбился из сил. Отчаяние от собственной беспомощности полоснуло по сердцу. В мыслях уже рисовались страшные картины: как он замерзнет, и его найдут, как вызовут Татьяну, и как она будет рыдать над его телом. На душе стало совсем муторно, но рядом кралась мстительная мыслишка. Так вам, мол, всем и надо. Однако умирать так глупо и бездарно все же не хотелось.
- Найду какой-нибудь торос и передохну.
Но торос как назло не попадался и Стас совсем обессилел. Уже отчаявшись, он увидел сразу несколько торосов. Они располагались по кругу, а один навис козырьком над снежным настом и прикрывал от ветра. Рядом валялось три пивных ящика. Вначале он хотел попробовать разжечь костерок, но понял насколько это глупо. Поэтому приспособил их под сидения. После отчаянной борьбы с пургой здесь ему было относительно уютно. Можно попить чайку и что-нибудь съесть. Стас буквально заставил себя сгрызть несколько галет и запил их коньячным чаем. И тут же, прислонившись к торосу, впал в забытье.
Нет, это был не сон. Он знал, что спать нельзя и какая-то часть мозга постоянно контролировала его состояние. Это были полубред-полуреальность.
               
...Дом Стас решил пока не продавать, хотя точно знал, что никогда здесь жить не будет. Ему уже сейчас хотелось бежать отсюда подальше. От вещей, от фотографий на стене, от соседей, от всего, что тревожило совесть. Он заказал мужикам из жилконторы что-то наподобие памятника из листового железа и установил его на могиле. Потом навел порядок в документах, повесил замок на дверь, обвел весь двор прощальным взглядом и подошел к соседскому забору.
- Теть Даш!
Из летней кухни показалась соседка, руки в муке, видать месила тесто.
- Уезжаешь? Ты не переживай особо. За домом я присмотрю. Что теперь поделаешь, все там будем.
- Я...это...теть Даш...Я не хотел...не думал. Эх, да что там!
Он поперхнулся, махнул обреченно рукой, и резко повернувшись, зашагал прочь.
В поезде было душно, поэтому Стас постоянно выходил в тамбур, курил, смотрел на мелькавшие за окном поля, домики и думал о предстоящей встрече с женой. Отношения у них, действительно, сложились странные. Каждый словно жил сам по себе. Познакомились еще тогда, когда Стас проходил действительную службу на Чукотке. Татьяна же была коренной северянкой, здесь родилась и закончила школу. Когда поженились, её родители уехали жить в Липецк, а им оставили двухкомнатную квартиру. Вначале все шло хорошо, но потом Стасу стало скучно. Его раздражали бесконечные разговоры о тряпках, ежевечерние телесериалы, болтовня жены по телефону и так далее. В выходные он сматывался на рыбалку, а после кутил с друзьями, что не нравилось Татьяне. Ребенка она не хотела, говорила, что хочет "пожить для себя". Но Стас жить для себя не хотел, хотя именно так и жил.
Первый раз встал вопрос о разводе, когда он ей изменил. Получилось все довольно глупо. Случайно познакомился у приятеля с девицей, он теперь даже не помнит, как ее зовут. Как всегда выпивали, танцевали, а утром он проснулся с ней в одной постели. Татьяна об этом каким-то образом узнала и устроила скандал. Стас ушел жить к приятелю. Продолжалось это недели три, но потом Татьяна позвонила сама, сказала, что все забудет, и чтоб он приходил домой. Через месяц мир был закреплен ее беременностью.
Рождение дочери для Стаса было долгожданным событием. Назвали ее в честь бабушки Ниной, и он в ней души не чаял - стирал пеленки, бегал на молочную кухню, готовил кашу и мог играть с дочкой часами. Но Татьяне это не нравилось, и чем больше становилась Нина, тем чаще она срывала на них обоих свое раздражение. На этой почве опять начались скандалы, все пошло наперекосяк. Даже в отпуск ездили отдельно. В этот раз отпуска совпали, но отношения накалились до предела. Распри подогревала теща, у которой Стас авторитетом не пользовался. Поэтому-то он и поспешил смотаться к другу. Но сейчас предстояло, очевидно, решающее объяснение с женой, и от этого на душе скребли кошки.
               
...Когда Стас очнулся, то ему показалось, что прошла целая вечность, однако, взглянув на часы, он понял, что дремал всего пятнадцать минут. Вставать и идти опять в неизвестность не хотелось, торосы хоть немного, но спасали от ветра и снега. Но просидеть здесь, наивно надеясь на чудо, вряд ли имело смысл. Усилием воли он заставил себя встать, разминая затекшие ноги. Сейчас Стас жалел только об одном: почему не положил в карман компас? Что усыпило его бдительность? Ведь были же в его северной биографии подобные случаи. Правда, тогда он был не один, и им удалось сразу выйти к мысу Обсервации. Там и переждали пургу. Сейчас же Стас проклинал окружное радио, которое передало утром "небольшой снег".
- Если это небольшой снег, то я тогда - Папа Римский.
Ему показалось, что время от времени воющая сирена, стала ближе, и он пошел туда, откуда, по его мнению, раздавались спасительные звуки.
Тем временем уже стало темнеть, и хотя вокруг все равно не было видно ни зги, опускающаяся черная мгла давила на психику. Стасу казалось, что, будто кто-то огромный и косматый насел на него сверху, стремясь расплющить, раздавить, заставить упасть и не подняться. Стиснув зубы, он шел и шел, упрямо таща с собой совсем не нужный бур и рюкзак, набитый корюшкой. Учитывая, что рыбешек он поймал сотни полторы, это составляло около восьми килограммов. Но ему теперь казалось, что за плечами он несет гораздо больше.
-Господи! В хорошую погоду здесь же рукой подать! Ну, час ходьбы от силы, - думал Стас. - Нет, не дойти мне. Где я сейчас? Куда иду? Может остановиться, вырыть укрытие и ждать? Но сколько? И выдержу ли?
Так он шел еще около часа. По крайней мере, так казалось. Пурга не утихала. Уже намело довольно много снега, и идти стало очень трудно. Ноги проваливались, чуть ли не по колено, Стас взмок, ломило спину, а в висках словно стучали молоточки. Временами ему казалось, что он сходит с ума, настолько лихорадочно вертелись в голове мысли. Стас ловил себя на том, что все они, так или иначе, возвращали его к прошедшей жизни. Вероятно, так бывает всегда, когда человек заглядывает в глаза смерти. Так ли он, Стас Коренев, жил? Что хорошего после себя оставил?
               
Подъехав с вокзала на такси, он поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Открыла теща, жены с дочкой, судя по всему, не было. Стас поздоровался, и, пряча глаза, сразу прошел на балкон. Теща укоризненно проводила зятя взглядом, хотела что-то сказать, потом махнула рукой и ушла на кухню заниматься стряпней.
Стасу иногда было жаль ее. Всю жизнь прогорбатила на Севере, заработала вроде бы неплохую пенсию, но здоровье, конечно, потеряла. Пока был жив муж, еще держалась, а после смерти тестя все болячки поперли наружу. Стас никогда не вникал в отношения тестя с тещей, но ему казалось, что и у них не все было гладко. Что ни говори, Галина Петровна, как он ее называл, - человек сложный. Вот и дочка вся в нее.
Стас закурил и стал глазеть на улицу. Внизу мужики забивали "козла", пацаны гоняли мяч, толстый тип в очках выгуливал огромного бульдога, точь-в-точь похожего на своего хозяина. Стасу стало невыразимо скучно смотреть на этот мир, такой обыденно-размеренный, повторяющийся, наверное, каждый день.
- Сегодня же на Москву и на Север, - мрачно подумал он. - Вот с дочерью увижусь. Да и с Татьяной надо что-то решать. Дальше так жить нельзя.
После смерти матери он словно прозрел. Оглянулся вокруг и понял, что ему нет места среди этих людей, ничего не понимающих и не желающих нарушать свой покой, затаившихся каждый в своей скорлупе, равнодушных и черствых.
- Нет, на Севере все же люд другой. С ними хоть поговорить можно.
Вдруг он увидел Татьяну с дочерью. Нина бежала впереди и что-то весело лопотала. Защемило сердце, от умиления на глаза навернулись слезы, стало до чертиков жаль и дочь, и себя. Нет, Татьяну он не жалел. Он ее просто ненавидел. Ему было противно смотреть, как она идет, снисходительно улыбаясь. Такая гордая и самодовольная. А ведь не хотела дочь! А Нина, его кровинушка, такая для него дорогая и любимая, вспоминает ли она о своем отце? Стас был уверен, что дочь его ждет. Отношения у них сложились дружеские и доверительные. Из-за этого и ревновала Татьяна.
Вскоре щелкнул замок. Стас слышал, как жена обменялась несколькими словами с тещей, а на балкон с криком: «Папка приехал!» вбежала дочь. Он подхватил ее на руки, поцеловал в лобик.
- Доченька! Малышка моя...
- А что ты мне привез?
Стас никогда не забывал приносить дочери пусть небольшой, но подарок. Вот и сейчас, перебирая в материнском доме кое-какие вещи, он наткнулся на свою старую-престарую игрушку. Это был гномик, подаренный матерью, когда Стасу исполнилось 5 лет. Игрушка была любимой все детские годы. Стас разговаривал с гномом, брал его с собой в постель, одним словом, гном Тим был его талисманом. С тех пор мать бережно хранила любимую сыновью игрушку. Пожалуй, это было самое крепкое связующее звено с уехавшим сыном. Мать даже разговаривала с ним в одинокие вечера и называла гнома Стасиком.
- Посмотри, дочка. Этого гномика зовут Тим, он очень хотел с тобой познакомиться. Он очень хороший и добрый друг. Пусть всегда будет с тобой.
Нина прижала к себе Тима.
- Спасибо, папка.
На балкон  вышла Татьяна.
- Дочка, пойди, поиграй. Нам с папой нужно поговорить.
Стасу не хотелось вот так сразу, после встречи с дочерью начинать этот неприятный, но необходимый разговор, и он заговорил первым.
- Мама умерла. Похоронили на прошлой неделе.
Татьяна не ожидала такого поворота событий. Внутренне ощетинясь, она готова была высказать Стасу все. Но теперь обмякла и присела на табурет.
- Как же так? Ты хоть на похороны успел?
- Нет, опоздал на неделю.
Они помолчали.
- Ладно, иди, мойся, и будем обедать.
Стас с удовольствием подставил голову под тугую струю воды. После всех мытарств ему захотелось смыть все, что казалось, буквально прилипло к телу. Все эти "юга", которые он в душе проклинал, переживания, связанные с похоронами, затхлый запах поездной пыли, сутолоку вокзалов и масочное равнодушие человеческих взглядов.

               
Стас выбился из сил. Он упал в снег и с минуту лежал, придавленный сверху рюкзаком. Затем стал на колени, сбросил ставшую ненавистной ношу и стал рыть в рыхлом снегу яму. Ему нужно было отдохнуть хотя бы немного, хотя отдых этот таил в себе определенную опасность. Нужно было постоянно контролировать себя, иначе можно уснуть и не проснуться никогда. Стас это очень хорошо понимал. Ему не было холодно, даже жарко, но это пока двигался. Практически мокрое от пота нательное белье, теперь могло сыграть опасную роль. Стоит остыть и все.
Вырыв примерно метровое углубление в снегу, он утрамбовал снег хоть в половину, забрался в эту нишу, привалился спиной к снежной стенке. Затем развязал рюкзак, высыпал всю корюшку, отобрал с десяток покрупнее, сунул ее обратно.
- Зачем я ее столько тащил? Самому бы выбраться.
Стас достал из-за пазухи бутерброд и стал есть. Вначале хотел съесть только половину, но потом решил, что это ему ни к чему. На худой конец оставалась корюшка. Он все еще надеялся, что скоро ему удастся выйти к берегу. Закусив, выпил остатки чая. После этого уже никуда не хотелось идти. А пурга, словно издеваясь, плевалась снегом, крутила свои вензеля и гудела на разные голоса. Было совсем темно, и Стас едва различал воткнутый в метре от него в снег бур. После чая и выкуренной сигареты теплое блаженство разлилось по телу. Стас щелкнул зажигалкой и взглянул на свои электронные часы. Табло было чистым. Он потряс рукой, постучал по циферблату, но на нем ничего не появилось.
- Еще чего не хватало. Батарейку ведь недавно менял. Может, отсырели? Теперь я потерялся и в пространстве и во времени.
Стас даже улыбнулся столь удачному своему выражению. В конце концов - это не столь уж большая беда. Какая разница, который час? Не все ли равно? Главное выйти к городу или куда угодно. Он устроился поудобнее и закрыл глаза.
 
               
Вечером Стас и Татьяна, взяв с собой дочку, пошли гулять. Пока Нина каталась на качелях, они присели на лавочку. Никто не решался начать первым. Стас достал сигареты и закурил.
- Дай и мне, - проронила Татьяна.
Она не курила, но, наверное, так хотела нарушить неловкую паузу.
- Короче, так, - Стас решительно раздавил сигарету. - Завтра я уезжаю. В Москву, а потом на Чукотку. У тебя еще три месяца отпуска. Дело, конечно, твое, но я думаю, что нам надо развестись. На развод подам сам, алименты соответственно буду платить без всякого суда. Думаю, что возвращаться на Север тебе не нужно. Рассчитаешься заочно. Что нужно, отправлю контейнером. Найдешь здесь работу, да и дочку, наверное, хватит морозить. Ей фрукты нужны. На материке, смотрю, люди лучше живут. Трудно мне, конечно, без нее будет, но это, как говорится, факт моей личной биографии.
- Что ж раньше-то о дочери не думал? Когда по "югам" разъезжал?
- Только давай без взаимных упреков! Разойдемся красиво.
- Ладно, все равно у ребенка отца нет.
Стас почувствовал, что начинает закипать, а это было никчему. Он молча встал и пошел к дочери.
... На следующий день Стас уехал. С тех пор прошло пять месяцев. На развод он так и не подал. Какая разница есть ли штамп в паспорте? Подал в бухгалтерию заявление, чтобы вычисляли 25 процентов. Иногда присылал еще. Татьяна с работы рассчиталась, но выписываться не торопилась. Прислала письмо, в котором между строчками читались жалобы на жизнь. Он не ответил. В последнее время Стас стал все чаще прикладываться к бутылке. По воскресеньям у него собиралась целая толпа собутыльников. Играли в карты, обильно подогреваясь водкой. Когда стал лиман, появилось еще одно удовольствие - рыбалка. В общем, жизнь катилась под уклон, и Стас это чувствовал, но вырваться из порочного круга не мог. Не было стимула. Таким стимулом могла быть только дочь, но она далеко.
               
Через некоторое время Стас почувствовал, что начал замерзать. Особенно прихватывало руки, поскольку меховые рукавицы промокли насквозь. За этот небольшой промежуток времени его совсем замело снегом. Стас стал откапываться, греб руками, силясь освободить туловище из снежного плена. Наконец это ему удалось. Он встал, разминая отекшие ноги, отряхнулся, вытащил рюкзак и закинул его за спину. Теперь рюкзак был совсем легким, кроме термоса и десятка корюшек там ничего не осталось. Стас попытался определить направление ветра, но это оказалось невозможным. Ветер по-прежнему крутил снежные водовороты, дул порывами, то ослабевая, то вдруг, словно стервенея, пытался сбить с ног. Стас нагнулся и пошел наугад, проваливаясь и ежеминутно падая. Пожалуй, только сейчас он окончательно понял, что спасти его может только чудо. Только где-то в глубине души еще теплилась надежда на это чудо. И только это заставляло идти из последних сил. Иногда мозг обжигала мысль о неминуемой смерти, становилось страшно. Потом какой-нибудь пустяк перебивал эти мысли, отвлекал. Стас вдруг некстати вспомнил, что должен соседке Романовне сто рублей, что не заплатил за квартиру и свет, что в понедельник ему заступать в смену на сутки. Все это казалось страшным бредом, ощущение времени ушло совсем. Сколько он идет? Десять, двадцать часов?
Силы стали покидать его, но до чертиков захотелось жить, дышать, любить и Бог его знает чего еще из простых земных радостей.
Нет, не так жил! Глупо, бездарно! И теперь так же глупо должен умереть. Вот если бы начать сначала! Он стал бы учиться, совсем бросил бы пить, помирился с женой. В конце концов, она не такая уж и плохая. Да и дочь у них. Ей нужен отец. Ведь еще не поздно, еще все можно исправить. Выбраться бы только из этой снежной западни!
Это был последний всплеск эмоций, и он как будто отнял последние силы. На смену пришла апатия, полное равнодушие к своей судьбе.
- Все! Хватит! Больше не могу!
Стас очередной раз провалился выше колена и упал лицом в снег. Ему казалось, что пурга хохочет, смеется над ним, пляшет на его спине, злорадствует, что победила, сломала этого маленького человечка, который посмел тягаться с ней в ее свободной стихии. Теперь ее союзником было время, которое довершит эту нечаянную дуэль. Каких-нибудь пару часов и этот человек не встанет никогда.
Наверное, так бы оно и было, но вдруг где-то, совсем рядом, опять завыла сирена. Стас очнулся, поднял голову. Он не мог понять, на самом ли деле он слышит этот звук или это бред, галлюцинации? Нет, определенно сирена выла где-то справа! Стас вытер лицо обледенелой рукавицей и почувствовал, что вместе с ледяной коркой содрал целый лоскут кожи. Но он не слышал боли, а левая рука стала словно чужой, пальцы уже не слушались. Помогая себе правой рукой, он буквально пополз в сторону спасительных звуков. Но такое движение было малоэффективным, и Стас попытался встать на ноги. Наконец ему это удалось. Он шел и падал, вставал и снова падал. Действовал бессознательно, как автомат, пока вдруг не наткнулся на самую настоящую стенку. Стас уперся в нее рукой и пошел вдоль. Что это! Не сошел ли он с ума? Нет, стена была самой, что ни на есть настоящей! Когда она кончилась, Стас вдруг понял, что это корабль, вмерзший в лед. Значит он у берега! Он обошел эту невесть откуда взявшуюся преграду и сквозь снежную пыль увидел наверху огни горящих на столбах фонарей.
Потом он не мог вспомнить, как дошел до какого-то гаража, где на его счастье "пурговали" успевшие добраться до города рыбаки. Как оказалось, он вышел к речке Казачке, еще бы немного влево и промахнулся бы, ушел в сторону открытого моря. Услышав голоса, он буквально ввалился в гараж и упал. Мужики быстро сообразили, что к чему, завели "Буран", завернули Стаса в тулуп и отвезли в больницу, до которой собственно было рукой подать. Он был без сознания.
... Очнулся Стас в больничной палате. В начале ничего не понял, но в следующий миг вспомнил все, кроме того, как сюда попал.
- Очухался, рыбак? Сейчас доктора позову, - услышал он басовитый голос.
Высокий, в спортивном костюме парень с палочкой вышел из палаты. Через некоторое время в палату вошел доктор.
- Здравствуйте. Меня зовут Юрий Викторович. Я хирург-травматолог. Как вы себя чувствуете?
- Нормально. Доктор, что у меня с рукой?
- Ничего страшного, не пугайтесь. Рука ваша цела, а вот фаланги трех пальцев пришлось ампутировать. Но вам повезло, могло быть гораздо хуже.
- Как же так? - растерянно проговорил Стас. - Как же без пальцев?
- К сожалению, это было необходимо, - с сочувствием в голосе ответил доктор. - Иначе бы вы потеряли руку. Но операция прошла удачно. Полежите недельку и домой. Сейчас вам нужно восстановиться, набраться сил. Так что ешьте побольше. Насколько мне сообщили, вы живете один? Но друзья-то, наверное, есть?
- Да...да. Один...Друзья? Да, конечно, есть друзья, - механически ответил Стас.
Он не удивился, что никто не спрашивает его фамилию. Город небольшой, здесь все друг друга знают. Мужики, лежащие с ним в палате, были знакомы ему давно. С одним из них неоднократно пересекались дорожки во время картежных застолий. Кажется, его звали Толиком.
Когда доктор ушел, Толик подсел к его кровати.
- Ты не волнуйся. Мы позвонили к тебе на работу, там все знают. Как же это тебя угораздило?
Стасу разговаривать не хотелось. Нестерпимо болели несуществующие кончики пальцев.
- Ты знаешь, я еще посплю, а? Какой сегодня день?
- Понедельник, пять вечера, - сказал Толик и отошел в сторону.
Стас закрыл глаза. И сразу всплыли картины происшедшего. Сплошное белое молоко... Бур, торчащий в снегу... Кольцевые завихрения пурги...Гараж... И дальше полный провал.
...За пять дней, которые Стас провел в больнице, у него было время подумать. Он твердо решил начать новую жизнь. Ему казалось, что за какие-нибудь сутки он постиг нечто ранее недоступное, уловил истинный смысл своего земного существования. Стас понял, что каждый новый день приближает его к той черте, которую неизменно переступает каждый человек. И у этой черты он уже был. Именно тогда человек понимает цену своим поступкам, оценивает свою прошедшую жизнь как бы сверху. Теперь он знал, как больно вдруг понять, что зря коптил небо, ничего после себя не оставил. Как появился незаметно для большинства, так и уйдешь. И о тебе забудут. Как оказывается все просто! Единственное, что останется - это его, Стаса, дочь. Его плоть и кровь. Воспоминания о Нине разрывали сердце. Еще не поздно, еще можно все поправить! Ведь ему только тридцать семь! И каждый новый день надо начинать сначала, потому что каждый день - это первый день остатка жизни!
В субботу Стаса выписали. Он вышел на улицу и увидел, что мир не изменился. Так же сновали по городу юркие "уазики", люди неторопливо шли по своим делам. И никому до него не было дела.
Открыв дверь, он вошел в квартиру, которая сразу показалась ему невероятно чужой, пустой и холодной. Тут же зазвонил телефон. Стас поднял трубку.
- Слушаю.
- Стас! Едрена мать! Как жив-здоров? Мы уже здесь извелись без тебя, - услышал он уже явно нетрезвый голос. - Сейчас завалимся, обмоем твое благополучное возвращение с того света. Чего молчишь?
- Думаю.
- Чё тут думать? Жди.
Стас не успел ничего сказать, как на другом конце провода положили трубку. Через некоторое время раздался настойчивый звонок в дверь.
...Проснувшись утром, Стас не мог вспомнить остатка вечера. Кругом валялись бутылки, а на диване кто-то невероятно храпел.
Начинался новый день. Тот самый первый, из неизвестно скольких, оставшихся в этой жизни.
    …Снова зазвонил телефон…



 


Рецензии
Да уж... Тут и сказать нечего. Страшна жизнь эгоиста, страшна непредсказуемостью...

Николай Ляшко   15.07.2015 08:37     Заявить о нарушении