Стрелок

Каждой клеточкой своего сознания я чувствовала себя опустошенной. Мой разум отливал всеми оттенками серого и черного, перед глазами стояла мгла,  а грудная клетка ныла от уже раннее испытанной боли. Они уходят. Но я не думала, что новый человек сбежит из моей жизни настолько скоро, что только успев осознать всю запущенность своего чувства, он уйдет. И он ушел.

Сказать, что я влюбилась было ничего не сказать. Это не была любовь с первого взгляда, или даже с нашей первой встречи, все началось с того момента, когда он сказал «моя». Каждое слово, которым он меня называл, сопровождалось местоимением «моя», что для меня обозначило неизбежность. Я согласилась быть только и исключительно его.

Каждая из девушек, скорее всего, умеет хранить верность, проблема состоит в том, чтобы найти мужчину, которому захотелось бы хранить эту самую верность. Не в обиду моей первой любви сказано, но именно он стал первым, кому я хранила не просто верность, а охраняла свой разум, сердце, душу и тело от любого инородного вторжения.

Местоимение «мой» он буквально заставил меня употреблять. «Мужчина всегда прав, если мужчина не прав, значит это не ваш мужчина.» После нашего первого спора я усвоила эту истину навсегда. И когда он уходил, я знала, что он прав.

Опять проводя параллель с моей первой любовью, я всегда знала, когда любимые уходят. За день до их потери, я плакала, я рыдала, я не могла найти себе место. За день до того, как ушел он, я кричала. Наверное, я никогда так в жизни больно не кричала.

Я не помню, как мы были вместе. Вернее, я помню, но почему логически я настолько влюбилась в этого человека, чуждого мне абсолютно до этого, я до сих пор не могу понять. Мама наперебой с бабушкой кричали бежать, кричали даже не говорить с ним, забыть как его зовут, хотя они знали только откуда он и как у меня горят глаза. Я не послушала их. И вместе с глазами я сгорела.

Я помню его каждую черточку. Цвет глаз и длину ресниц. Губы. Любимый нос. Любимые скулы. Мягкую кожу. Запах. Голос. Я помню все. Помню его в себе. До боли. До слез. И наверное никогда не забуду. Не забуду, как он танцевал и пел. Как смотрел на меня, когда оставались так редко наедине. Как улыбался, обнимая меня. Как курил. Как пил виски. Как целовал меня в весок. Как стрелял своим равнодушием в мои виски.

«Моя девушка так вести себя не может.» Я пыталась соответствовать. Я научилась готовить хачапури. Пыталась научиться танцевать. Быть нежной. Быть прилежной. Послушной. Ни разу я его не ослушалась. Я знала, за такое он меня убьет. И он меня убил.

Я знала, что он не придет. Когда он ушел, я не плакала. Я не стонала. Я не кричала. Я истекала той нежностью, которая выливалась из моего все еще горящего от его поцелуя или выстрела виска. И она вытекла. Я была опустошена. Пуста. «Кто сожжен, уже гореть не сможет.»

Он ушел. Когда я увидела его впервые после бегства, это было что-то похожее на призрака. Ноги подкосились сами собой, я потеряла сознание. Я боялась его осуждения. Хотя он и так меня осудил. И убил. И я мертва.

Я боюсь с ним встречи. Я боюсь, что я до сих пор жива.