Рассказ. Горькая доля

            
                Памяти жертв политических репрессий посвящается
                (моим бабушкам и дедушкам в том числе)…
               
                Вечным набатом стучит в наши сердца
                бессмертная память о пострадавших невинно…

   «Шел тысяча девятьсот тридцать шестой год… Время смутное, полное неизвестности, - начала свой рассказ пожилая женщина, - мы жили в Украине, у нас был свой дом, большой, хороший, он стоял в окружении цветущих яблонь, запах которых разносился на всю округу. Вся улица утопала в цветах, люди любили свои дома и ухаживали за ними. Но в тот год было не до цветов, все жили в страхе и ожидании. Вести о том, что высылают целые семьи неизвестно куда и неизвестно за что, не давали взрослым спокойно спать по ночам. Ну,
а я тогда, была еще ребенком, мало, что понимала и  не ждала плохих новостей, которые все же пришли и в наш мирный дом…»
    Я подняла глаза на женщину, рассказ которой так растрогал меня: лицо, испещренное морщинками, добрые глаза, от которых струится мягкий свет, ласковая улыбка, худенькая подростковая фигура, маленькие, но жилистые и натруженные руки. Больше всего в ее  образе меня поразили легкость походки, живость натуры, неуемность и неусидчивость восемьдесят двухлетней старушки по имени Доля. Вернее звали ее Аделя Францевна, но это ласковое прозвище, данное близкими людьми, невероятно подходило к ее мягкому характеру, и говорило о  душевности и доброте. В ее имени видится мне какое-то судьбоносное значение, отражение трудного жизненного пути.
  «Мне было девять лет, когда в окно постучала беда. Я была уже большой и поэтому так все хорошо помню. Наспех собранные вещи, слезы матери, непонимание происходящего, родной дом, оставшийся далеко позади,длинная дорога, - все это запечатлелось в моей  памяти навсегда. Мою семью, в которой было девять человек, из них пятеро детей, выслали из Житомирской области в Казахстан, в село Петровка Шортандинского района. Вернее, это сейчас село так называется, а тогда еще не было ни самого  района, ни конечно, названия. Точки – так называлось место, куда  привозили высланных. Безликое, серое, убогое название… Нас поселили на двадцать второй точке (это и есть село Петровка).  Все семьи прибывали одинаково:измученных долгим переездом, голодных и замерзших людей подводили к колышку, вбитому в землю. Это и была их точка, место жительства, даже названия человеческого не имеющее. Так как жилья не было никакого, люди копали себе ямы, норы, строили землянки, а перезимовав, начинали возводить дома».
    Изучая архив, я узнала, что руками таких вот людей и был построен Шортандинский район. Благодаря огромному трудолюбию спецпереселенцев начали
появляться сельхозартели,  строились амбары, мельницы, пекарни.  Поднималось сельское хозяйство,земледелие, возрастали темпы производства.Формировались первые колхозы. Так возникли села Андреевка, Петровка, Пригородное, Октябрьское,Байкальское. Но это было гораздо позже, а первые спецпереселенцы умирали от голода и холода… Например, на тридцать седьмой точке за зиму население уменьшилось на 200 человек.
      «Когда мы подошли к землянке, в которой должны были жить, - продолжила бабушка Доля, - мать упала в обморок, увидев голые стены без окон, дверей и крыши. Другие высланные как-то умели приспосабливаться, строили жилье сами, а наша семья сильно бедствовала. В Украине мы считались зажиточными людьми, и поэтому здесь нам было тяжело
вдвойне. В один миг, лишившись всего, что имели, чем жили и кормились: садов, огородов, поля, домашней скотины, - мы не знали, как жить дальше… Кроме этого, нас фактически лишили свободы. Мы жили под комендатурой, а это значит, были бесправными людьми. Сам комендант был страшным человеком, он обладал неограниченными полномочиями. Его боялись все, как взрослые, так и дети. На моих глазах не раз высекали кнутами людей, ему не
угодивших. Без разрешения коменданта нельзя было покидать точку, на которой жили высланные.
   Вечными спутниками странников и спецпереселенцев были голод и холод, порой они брали за горло и приводили в отчаяние… Люди варили в котлах шелуху от проса, которая не имела вкуса и не придавала никакой силы, ели картофельные очистки, а потом болели от несварения желудка. Как-то после трех суток без пищи, наша мать принесла нам еды, но давала всем понемножку, а мы плакали и просили еще, но она была непреклонна. Благодаря этому и остались живыми. У соседей дети, наевшись досыта, тяжело заболели. За корочку хлеба или конфету тогда я бы расцеловала с головы до ног: это было неслыханной роскошью. Детьми мы не могли пройти мимо пекарни, стояли под стенами, представляли себе вкус свежей хлебной корки, жадно вдыхали доносившийся оттуда запах горячего хлеба, зажмуривали глаза и прикусывали губы, пока не начинало темнеть в глазах…
     Прожили мы на спецпоселении недолго, но это время показалось нам вечностью, постоянно думали об Украине, о родственниках, которые там остались.Запомнился мне отчий дом таким: большим, с приставленной к нему длинной лестницей, по которой дети любили взбираться на чердак, стоящим в  окружении цветущих белых яблонь. Нам было известно,
что после депортации в нем сделали госпиталь, и мысль о том, что дом принадлежит теперь чужим людям,не давала нам покоя до такой степени, что наша семья
решилась на побег…»
                ***
   Аделя Францевна прервала свой рассказ, чтобы остановить сбившееся дыхание и утихомирить свой пуль. Было видно, как тяжело ей даются эти воспоминания: дрожащими руками, она сминала карманы на своем фартуке. Эмоции нахлынули с новой силой, затуманенный взгляд отсутствовал: мысленно она вернулась в прошлое.
   «В этот вечер мы собирали вещи, долго смотрели на небо в ожидании алого заката, и когда село окуталось сумерками, тронулись в путь. Пятьдесят километров –расстояние от Петровки до города Акколь – шли пешком по безлюдной степи. Эта ночь была самая длинная в
моей жизни. Дети дрожали, как осенние листья на ветру, и боялись каждого шороха. Когда встречались люди, мы все вместе – девять человек – прятались в кустах. Добравшись до железной дороги, мы забрались  в вагон поезда и притаились. Когда нас обнаружил путеец, то с громкой бранью стал выкидывать вещи беглецов на землю, собирался позвать коменданта. Мать и дети плакали и умоляли его не делать этого.Все это увидела проходившая мимо проводница, пожалела нас и отвела к себе домой, где мы переночевали, а на следующий день на бричке отправились в путь.
  - Я до сих пор помню глаза той женщины, которая нам помогла, - вздохнула Доля, - ведь благодаря ей и другим таким добрым людям, которые встречались на нашем пути, мы не замерзли, и смогли добраться до Украины. Ах, если бы я могла встретиться с ней, я бы
и сейчас упала перед ней на колени и целовала бы ее руки! Я молю за нее Бога, - сказала бабушка и бросила взор на старинную икону, которая висела в переднем углу: на ней была изображена Божья Матерь с младенцем на руках, а по ее краям свисал рушник,вышитый гладью, - ручная работа мамы.
   …Дорога тянулась длинной лентой, открытый горизонт уводил куда-то вдаль, в степь, которая простиралась без конца и без края, в бесконечность…Беглецы добирались на всем, на чем только было можно, но большую часть пути шли пешком ночью, чтобы никто их не видел. Сколько времени они так добирались до Украины бабушка Доля сказать точно не
может, но помнит, что очень долго.
   «Что мы за это время пережили! Сколько плакали!Пили воду из луж, из ямок, которые оставляли копыта скота, жевали сухую траву, ягоды. Самое страшное, что случилось во время побега – это то, что меня потеряли на одном из вокзалов. Сильно устав в
дороге, я прислонилась к стене и уснула. Родители спохватились не сразу, когда уже были в поезде. Мать не просто плакала, она была в панике, ведь нам беглым, нельзя было обращаться в милицию, поэтому надеялись только на себя. Родители вернулись назад,  и нашли меня на вокзале, спящую, благодаря яркому цветастому платку. Этот платок до сих пор хранится у меня дома, как семейная реликвия.
   До Донбасса мы добрались чудом. Остановились у родственников и прожили там три года. Все же власти узнали про наш побег и депортировали второй раз в Казахстан. В Петровку родители возвращаться не захотели, и остались жить в Шортандах. Отец устроился работать на мебельную фабрику, жизнь потихоньку стала налаживаться, но тут опять  случилась беда: моего отца арестовали, посадили в тюрьму Карлага, за побег дали три с половиной года…
               
                ***
   Прошло более семидесяти лет. Жизнь изменилась в корне. Казалось бы, истории о репрессиях остались только на страницах книг и газет, сохранились только в архивах, но память о тех событиях не стирается с сердец людей, переживших боль, страдания, лишения,
познавших горечь утрат…
   С тех пор много воды утекло. Старушка, поведавшая мне эту историю, вырастила, не только детей, но и внуков. Много лет она боялась говорить на эту тему, никому ничего не рассказывала, и имени своего просила не называть. Ее можно понять, ведь людей,высланных с родных мест, в Казахстане официально признали жертвами политических репрессий только в
1993 году, а до этого больше полвека об этих событиях свободно не говорилось. Когда открылась завеса прошлого, многие получили реабилитацию, зная о своих правах, требовали возмещения материального ущерба. Кое-что им удавалось вернуть. А робкая, тихая Доля боялась даже вспоминать ПРО ЭТО, и только в мечтах возвращалась в отчий дом, который остался в Украине.
   Аделя Францевна больше никогда там не была, а вот ее отец, спустя много лет, ездил на родину, был в том доме. Долго стоял он в саду, прислонившись к яблонькам, гладил руками ствол каждого деревца, ходил по двору, осматривал все закуточки, боясь упустить что-либо из виду. Каждый уголок  запечатлелся в его сердце навсегда. Сейчас неизвестно, стоит ли этот дом, как прежде, но бабушке Доле до сих пор сняться отчий дом и яблоневый сад. Видимо, горячая любовь отца к своей родине, толкнувшая его на безумный побег, передалась
и ей…
   Прошло столько лет! За это время изменилось многое. Для репрессированных Казахстан стал вновь обретенной Родиной, люди, живущие на казахской земле– соседями, друзьями и родственниками. Их дети, внуки и правнуки теперь живут в многонациональной,многоголосной стране, но, все же, цена, которую они заплатили за нынешнее счастье и покой, слишком велика, и молчать о тех событиях мы просто не имеем права…
               
2009 год