Лев Толстой, Гарри Поттер и многие остальные

(Мнение читателя, крашенного в седую блондинку).

   Каюсь: не все читаю. Но то, что читаю, делится для меня  на две категории. Первая – Лев Толстой. Вторая – все остальные. И во второй категории у меня много любимых. Джон Роулинг – из второй категории. И любима.
  (Правда, буквально недавно я решила завести третью категорию. И уже поместила туда одного… Впрочем, об этом позже).
    А сначала – о первых двух. Почему так?
    Равных Толстому нет. В моем понимании (См. подзаголовок) Толстой имеет слишком многие достоинства и в слишком большой степени.
     Во -первых, Толстой обладает абсолютной художественностью. То есть он описывает что-то или кого-то так, что читатель представляешь это себе абсолютно реально.  И это не только для меня. Я помню, как читала у Хэмингуэя о том, что только в третьем переводе (приводится имя женщины) он смог оценить по достоинству Льва Толстого. Но уж после этого полюбил его навсегда. «Я знаю Наташу Ростову лучше, чем любую рядом живущую женщину. Она для меня – реальнее их. Через нее и через других героев Толстого я полюбил Россию» - вот примерно так я помню его слова. Причем, вы помните, что Толстой не жил во время наполеоновских войн?    А ведь кажется, что писано о современниках.
   А как потрясающе художественны его дневники! Даже когда он был непростительно молод и писал явно не для читателя. Такое впечатление, что это у него получалось нечаянно: как будто он не умел иначе. Не знаю, кого как, а меня это убивает сразу же, как только мне приходит мысль «а не написать ли чего-нибудь». Я сразу же вспоминаю его «Если можешь не писать – не пиши!» и бью себя по рукам.
    Но абсолютной художественностью в моей классификации обладают и другие писатели. 
    Например, Набоков, Булгаков, Шолохов, Анатолий Ким, братья Стругацкие. И Джоанна Роулинг – тоже из этой категории.
     Придуманный ею мир настолько реален, что в него не только веришь, его видишь.
       Помните, как метлы близнецов примчались к ним, из кабинета Амбридж? Как они стали перед хозяевами, дрожа от нетерпения, и оборванные цепи клацали по каменному полу? (Привожу по памяти). Меня эти цепи чуть ли не в дрожь  бросили своей достоверностью! Так что при том, что мир Роулинг, как и миры Стругацких - выдуман, а ее язык столь же поэтичен, как у Набокова, то сочетание этих двух качеств делает ее писателем уникальным, равной которой в этом жанре - не вижу. Помните, как пел Феникс после гибели Дамбльдора? В оригинале это описание еще лучше, поэтичнее, чем в переводе.   А после этого Гарри ходит и думает, и принимает решения… Какое сильное завершение книги.

    Второе качество Льва Толстого – мысль.
    Все его творчество пронизано великой мыслью.
     Она его мучает, ею он живет. Эта мысль  меняет свои формы, но она всегда стоит за всем, что он пишет.
     Есть великие мысли и у Достоевского. Но у того плох язык. Все-то у него говорят точно так же, как сам Федор Михайлович.
    У Джоан Роулинг есть тоже великая мысль. И она ее, - вот хохма! - спрятана в приключенческом романе! Более того, в романе, о котором думают, что он – для детей! Но мы-то с вами, дочитавшие до конца, видим, что это не так. И это ее чисто женское качество: притвориться глупенькой, заманить, увлечь, а потом ба-бах! – под самый конец раскрыть всю огромность замысла, - это меня в ней восхищает и дает какое-то трепетное чувство гордости, что она – тоже женщина. Потому что не знаю, как вам, а мне доводилось слышать от пишущих мужчин и то, что «женщина-поэт – и не женщина, и не поэт», и что «баба-писатель, это…» ну и так далее. А тут читаешь и думаешь: «Так их, шовинистов этих!»

     Третье качество. У Толстого есть и еще одно свойство: он стоит выше своих героев. Он всегда их понимает больше, чем они сами себя понимают, и лучше, чем понимает их читатель. Автор в его произведениях – как айсберг. Большую часть того, что он может сказать – не видно.
     Есть масса писателей, которые пишут о том, чего не понимают но при этом пытаются убедить других, что, что  понимают. А читателю видно, что автор не дотягивается до темы, которую взял. Я думаю о таких писателях: «без царя в голове».
     К таким, например, отношу Лукьяненко (Это который с «Дозорами»). Ведь такая фантазия дана человеку! Ведь, думаю,  творчество же растит автора! Ну, когда же, наконец, оно ему царя в голове вырастит? Ан   нет. Пишет, видимо, куда фантазия выведет. Потом понимает, что заканчивать надо, и думает: чем бы? Как Агафья Кристи. Та так же писала, по-моему. И у этого, хоть и лучше Агафьи, но  концовки всегда рыхлые, хилые. Пока читаешь, интересно, а дочитаешь,  и становится ясно, что не было у него ни хорошей идеи, ни мысли, ради которой стоило бы все это городить (ну не для денег же затевать всю эту бодягу, это ж искусство в конце концов, правда?). Впрочем, он еще молодой, может и вырастет до чего-нибудь. А может, и нет. Так и будет плодиться  вширь, не понимая тех, о ком пишет.
    Таков, например,  и Филип Пулман.
    Джоанна Роулинг знает своих героев лучше, чем они сами. Она знает психологию и детей, и подростков, и взрослых.  И ее роман –психологический. Кто сказал, что взрослым не надо рассказывать о психологии подростков, детей? Тем, кто думал, что она пишет только для детей, Роулинг дала хороший щелчок по лбу.
    И последняя ее книга-оригинал у меня уже оформлена по-взрослому. Англичане наконец-то на седьмом томе поняли, что это – серьезное произведение и сделали изысканное издание для  взрослых  читателей. Хотя первые тома начинали оформлять тоже почти как наши (хотя все-таки лучше). А у наших прямо в каждом переводе, на каждой обложке – одна мысль крупным планом: «хочу денег и быстро!». Аж за державу обидно.
     К последнему тому, правда,  дошло даже до них, что надо бы как то не так шутейно  оформить обложку, но все равно так спешили, что не до качества было. Аж трех переводчиков сразу за один текст посадили. Лишь бы быстрее. Халтурщики.

      Четвертое качество. У Толстого есть привлекательные положительные герои. В этом смысле вся наша современная литература в полной помойке, по-моему.  Таких героев, - сильных,  убедительных и привлекательных я больше нигде не вижу. Если кто-то пытается сочинить, то получаются не живые люди, а схемы какие-то.
     У Дж. Роулинг такие герои есть. И не один. Для того, чтобы они появились,  ей  понадобилось придумать этот сказочный фантастический мир. Чтобы они там могли существовать. Смогли себя проявить. И убедить читателей в своей реальности.
   Мне рассказали, что сейчас психологи изучают «Гарри Поттера», поскольку «в этой книге заложен стереотип поведения для целого поколения». Я охотно верю в это.
     Посмотрите, как прекрасны в этом романе все оттенки любви! Например, дружба. Вспомните, как Гарри и Гермиона остались одни и скитались. Ну как бы она описала такие отношения в реальной нашей жизни? Да ей бы никто не поверил! А в этом сказочном мире такое оказалось возможным.
     А отношения между учителем и учеником? Как вам Мак-Гоннагал? А Дамбльдор? Ведь это, заметьте, писала женщина, прошедшая путь учительницы. Она ж в книге осуществила  свою мечту об идеальном учителе! По всему тексту видно, что она много об этом думала.
    А родительская любовь? Какие многообразные оттенки ее она показала! И Дурсли, которые безрассудно любят своего сына, и мать  Гарри, погибшая за него, и Уизли, которые строги к своим детям, но любят не только их,  но и Гарри, и Гермиону. А Римус, пытавшийся покинуть своего еще не рожденного сына? И этот вариант она рассмотрела. А родители Дамбльдора, оказавшиеся в столь трудной ситуации с дочерью… Об этом же обо всем она думала, это же все неслучайно описано. И в этом тоже сказывается ее профессия.
   А любовь между супругами! Сколько ее в этом романе! Даже неприятный Вернон, заметьте, защищает свою жену, в опасности закрывает ее собой. И в этом вызывает мое уважение.
    А любовь детей к своим родителям? Сколько оттенков ее она описала!  Сколько разной любви к животным? Вспомните Хагрида. Сов, жаб, фестралов. Любовь к растениям тоже есть.
      Есть любовь даже к кому-то совсем фантастическому, домовым эльфам, например.  А как вам в конечном итоге  Сиверус?  Кстати, в оригинале он – Снэйп, а не Снегг.
    Всяческие виды любви в этой книге есть. Ну разве что без описания секса обошлась. Так этим  ведь заполнено столько других книг, фильмов, чего попало, что это не кажется пробелом. А наоборот даже, смотрится чистотой какой-то.

   Пятое качество. Лев Толстой всегда любил своих героев. О ком бы он не писал.
     Вот, например, хороший писатель Пелевин не любит ни одного своего героя. И от этого его книги сильно проигрывают. (В моем понимании, конечно). Они сухи, несмотря на все его изыски.
   Их кончаешь читать, как будто сухую пищу перестаешь проглатывать. 
   А вот Набоков не просто не любил своих героев. Он похоже их презирал. Впрочем, как и своих читателей. Но при этом очень нуждался в том, чтоб показать им свою гениальность и чтоб они за это любили. А тех, кто не знал его, или не любил, он по-детски ревновал к Джеку Лондону. Такой вот несчастливый снобизм.
       Джоанна любит своих героев. И это  в ней привлекает.
    
     Шестое качество: мощь. У Толстого оно есть. «Войну и мир» написать… – это вам даже не Шекспир, как его не нахваливают.
    Но согласитесь, что в этом, созданном Джоанной мире, есть что-то тоже достаточно мощное. Жанры у них  разные. И в жанре приключенческой литературы – она обошла, по-моему,  всех.

     У Толстого для нас есть одно преимущество – он писал на родном для нас языке. Роулинг перевели слабо. Видно, что переводчиков торопили, что они сами пытались перевести более  по-детски, не зная, чем все это закончится. И в этом снизили уровень восприятия русскочитающим. Например, Вольдеморта  сделали  Волан-де-Мортом. Видимо, этим дали намек на нелюбовь англичан к французам,  совершенно неуместную здесь, и сделали  ассоциации с теннисным воланчиком - для детей, что тоже совершенно не уместно и снижает общий   поэтический уровень.
   А некоторых слов для передачи общего смысла у нас и вовсе в языке нет. Например, то, что у нас называется волшебной палочкой, то есть - нечто несерьезное, заведомо несуществующее, сказочно-детское, в оригинале – wand (звучит как вонд).
    Представляете народ, у которого для этого предмета есть такое короткое слово? И переводится оно не только как волшебная палочка, но и как жезл, скипетр. А это уже совсем другое. Теперь представьте себе, что серьезные люди сражаются  в этом романе не какими-то палочками, а магическими жезлами. Совсем другой мотив получается. В нем есть отголоски и того скипетра, который держат на портретах цари. И тех штук, что в руках фараоновых статуй. В этом есть тайна, уходящая вглубь тысячелетий, о которой написаны серьезные книги.
     А как вам нравится то, что свои заклинания  в этой книге герои  произносят на латыни? А те все сказочные существа, которые существуют в легендах всего мира?  Это ж все надо было знать!  Об этих существах, которые в ее романе, отдельную книгу издали. Кто откуда, у какого народа был. Это все придает роману не только глубину, но и широту. 
      Ну, о высоте я не буду говорить. Она, как я уже говорила, не сразу обнаруживается.
      На последней странице суперобложки моей английской седьмой книги,– фотография самой Дж. Роулинг. И я пока не прочитала книгу, не поняла, почему она в конце  книги и почему именно такая. Джоанна там стоит на фоне полок, заполненных книгами,  в очень простой одежде: трикотажная кофточка и джинсы. Так  ходят все  во всех странах. Для этого не надо быть самой богатой женщиной Англии. Но, главное, она улыбается какой-то смущенной, виноватой улыбкой.
   «Какая неудачная фотография» - думала я, начиная читать последнюю книгу.
    «Какая удачная фотография» -  подумала я, прочитав книгу.
    Закрыв книгу и увидав позади  это фото, я поняла: Джоанна улыбается так потому, что извиняется перед читателем за то, что книга, в которую она втянула нас как в детскую, приключенческую, оказалась на самом деле эпическим философским романом. Она извиняется и перед своими коллегами  литераторами  за то, что, дочитав книгу, они поняли: она оставила их всех позади. Впрочем, это для тех писателей, кто это способен понять.
    Потому что мне рассказали, что Стивена Кинга спросили его мнение о «Гарри Поттере». Он сказал, что мненье хорошее, потому что те читатели, которые сейчас читают эту книгу, когда вырастут, станут читать его, Стивена Кинга. Он к своему счастью даже не понял, что тем, кто прочитал «Гарри Поттера» и, главное,  понял его, уже скучны будут его страшилки.

    У Толстого есть два недостатка: он нам – не современник.  И он не умел писать для детей.
   Как бы ни был хорош писатель, всегда хочется читать о современности. В этом смысле всегда ценны современные писатели. Современным женщинам, более свободным и более загруженным,  уже никогда не будет так сильно  близка трагедия Анны Карениной. И нам уже не понять Офелию, безвольно подчиненную отцу и сходящую из-за его смерти с ума. Многое со временем все же уходит. Джоанна в этом смысле нам ближе. Ни Толстого, ни Шекспира уже не будешь читать запоем. Ее - читаем.
   Толстого и Шекспира надо бы перечитывать.
   Роулинг перечитывать интересно. Потому что у нее,  как по Чехову, если уж висит на стене ружье, то оно обязательно стрельнет. Совершенно мелкие детали и герои из первых томов вдруг начинают играть важнейшую роль в последующих. Все взаимосвязано. Все продумано. Я не знаю, с каким произведением этого жанра можно сравнить этот роман по продуманности.
 Я нашла только одну мелкую неувязку. В последнем томе. Там прикованная наручниками к креслу миссис Кроткотт вытирает слезы рукавом. Как-то не верится. Но это еще и недоработка редактора. Он обязан отслеживать такие детали. И, кстати, по-моему, она в фантастической форме показала сталинский режим. Как считаете?

     Ее роман хорош еще и тем,  что большинство его книг интересно читать вместе с детьми. И перечитывать с ними же.
    Мне вообще повезло. Мой сын – ровесник Гарри Поттера. Он рос вместе с ним. И мы вместе с ним читали этот роман по мере выхода следующих томов, в которых возраст Гарри совпадал с возрастом моего сына. И перечитывали мы эти тома вместе. И это нас объединяло. Поначалу мы даже фильмы о Гарри смотрели вместе. Сначала на английском, потом на русском. Но фильмы становились все хуже. И мы перестали это делать. За этими фильмами уже просвечивала та же  простая мысль: «хочу прибыли». Из последнего фильма я запомнила  только одно: там у  Гарри не было шрама.   Так спешили, что даже это забыли сделать!
   А  Джоанна уровень в своих томах не снижала. Не  смотря на известность, на хлынувшее богатство,  у нее каждый том, как единственный и последний. В каждом добросовестность, вдохновение и отсутствие лишних слов. И не зря говорили, что только начав роман,  она написала его последнюю главу. 
    Так и должен делать Мастер.

    Кстати, о Мастере.
    Только я придумала первую фразу для этого эссе, как мне в руки попала статья в «Вечернем Красноярске» (21 ноября 07г) «Виктор Ерофеев: «После Пелевина русских писателей больше нет». Читаю: Толстой был неумным писателем.
    Уууу – думаю, каким же умом должен обладать человек, чтобы так заявить?     Тем более, читаю, - его на 30 языков мира перевели, и он уже вроде как гражданин мира.
    Нашла в Интернете. Почитала наискосок. Впечатление громаднейшей и мерзостной грязи. Сильно хотелось побыстрее отмыться. Он считает своей заслугой то, что сумел показать, человек по своей природе – зол. В себя заглянул - ба! – обнаружил. Обобщил на всех. И   показал. Нашлись желающие это читать. Так, что он даже  разжился  на этом.
      Есть такие вещи на свете, которые коль никогда не делали, то  и делать – не стоит. Не писали другие о чем-то – и не стоит. Не читали вы Виктора Ерофеева – и не стоит.

    А вот другая его фраза:  «У Булгакова вопиюще плохо, когда его роман называется «Мастер и Маргарита», потому что писатель – он не мастер, и не Маргарита. Он – раб слова». И дальше пишет о том, что у него с детства в голове мыльные оперы сочинялись, и он думал, что у всех так. А у всех, оказалось – дырка в том месте, где у него мыльные оперы были. Ох и чудак. Но эти его слова мне показались  очень ценными и понятными.
    Он, Ерофеев, действительно, раб слова. Поскольку – графоман. Сочинитель. И именно это он  писателем называет. Но он, Ерофеев,  графоман и сочинитель настолько, что даже не представляет себе, что это такое – быть писателем-мастером. Графоман пишет потому, что не может не писать. Сочинитель не может не сочинять. А Мастер – он  Хозяин слова. Он пользуется словом как материалом для своей цели. Он пишет потому, что ему ЕСТЬ что сказать людям. А ум, о котором говорит Ерофеев – это ум того слепого, который считает неумными всех, у кого нет палки для простукивания  дороги.
     Так что,  несмотря на многочисленные переводы текстов Ерофеева на всякие языки, Толстой остался для меня не только умным, но и Мастером. И  Роулинг – тоже.
    А благодаря В.Ерофееву я завела себе третью категорию: графоманы, которых кто-то считает писателями.
    
      А почему ж все-таки Роулинг не перешла для меня в первую категорию, раз уж она так хороша?, - спросите вы.
   А потому, что не нашла я в ней, как ни ждала, того, что есть в Толстом и что очень хорошо показано в фильме «Барака», и наверное, этим словом и лучше всего объясняется.
   Не ищите в русском инете объяснение этого слова. Оно там кургузо. В английском – емче. (http://www.spiritofbaraka.com/baraka.aspx)
    Там сказано, что это древнесуфийское слово, обозначающее в том числе и «единое». Вот этим чувством единого  прошиты книги  Толстого. Иногда, описывая самых простых людей и самые дрянные события, как например, в «Хаджи-Мурате», он  вдруг полуфразой поднимает повествование на такую высоту, придает ему такое  щемящее всеобъятье, что дух замирает. Я бы назвала это ощущением целостности бытия. Это – не знание,  не религия. Это - другое.
      И это очень редко встречается. И не только в литературе. В других искусствах - тоже. Да и вообще, везде – редко. Это немного есть у Лермонтова и  больше - у Арсения Тарковского. И сильно  в этом фильме - «Барака».

      И вот до  этого Роулинг - не дотянула. Много раз мне казалось: вот сейчас, чуть-чуть… Вот еще фраза – и она возьмет эту высоту… Но нет. Подойдя, совсем близко, она проходила мимо.  Причем я так и не поняла, она это делала потому, что этого в ней нет, или потому, что поставила себе такие правила игры.
      Но спасибо ей за и то, что она сделала.  Это  гораздо больше многих других, вместе взятых.
      Когда я прочитала последний том «Гарри Поттера» и   по-английски, и по-русски и позвонила своей подруге сказать об этом, она, проделавшая это еще раньше меня,  сказала: «Теперь уже до конца жизни читать нечего».
   И вправду, какое-то время, я ни за что не могла взяться. Все казалось - не то. Даже в английском перестала тренироваться: незачем.  Но потом решила, что буду ждать следующего ее романа. 
   Ведь она ж говорила, что он в ней уже живет,  и ей не терпится к нему приступить! И может быть, в нем она и поднимется до той планки, которая стоит в моем разуме перед всеми, кто пишет. Так что в ожидании ее следующей книги, я потихоньку снова стала грызть английский. Чтобы прочитать ее сразу же, как выйдет, - в оригинале.

    Вот из-за  этого взялась за Шекспира. Благо, под руку тут же  попалась хорошая книга: «Ромео и Джульетта» - на одной странице английский текст, на другой параллельно – перевод Пастернака. Штудирую. Два Мастера передо мной сразу. Пока поняла только, что Монтекки в оригинале, видимо, читается как Монтегью. И восхитилась Пастернаком, который иногда в пяти строчках выражает ту же мысль, что Шекспир – в десяти. Поняла, что юный Ромео говорит о своей любви к Розалине (с Джульеттой они еще не встретились), не как семнадцати-, а как пятидесятилетний человек, с которым вдруг случилось такое несчастье - влюбиться.
    Еще многое мне интересно, в том числе и то,  что я, семь лет назад перечитав эту пьесу (по-русски), совершенно не так ее поняла, как общепринято.
    Но все это именно – штудия, труд. А такого, чтобы взапой…, как влюбиться… Конечно, за всякое удовольствие приходится расплачиваться ровно таким же количеством неприятностей; и я расплатилась, и как оказалось, дорого… Нечего в эйфории от чтенья при гололеде за руль садиться!

      У тех, кто решит прочитать этот роман сейчас, уже такого  не будет.     Не будет тех месяцев ожидания от одного тома до другого, который еще не написан. Не будет этих догадок и споров, как станут развиваться события дальше, не будет тренировок в чужом языке, как у меня, когда преодолеваешь свою вязкую неспособность в надежде, что сразу, как только выйдет… 
     Это возможно только единожды в жизни: когда твой любимый писатель  жив и пишет в данный момент то, что ты уже начал читать. Так когда-то ждали «Войну и мир», выходившую по частям.

   Но вот еще сравнение: Толстой стал писателем благодаря, а Роулинг – вопреки.
   То есть: для того, чтобы Толстому стать и быть писателем все благоволило: общественный статус, материальное, а потом и  семейное положение: его Софья Андреевна, умнейшая, талантливая, мудрая женщина, если бы жила в наше время, могла бы сама стать известной писательницей.
     Не знаю, известно ли вам, но когда ей было  шестнадцать, она написала повесть, в которой высмеяла молодого хлыща.
  Тридцатилетний Толстой тогда ухаживал за ее старшей сестрой.   Прочитав повесть юной Сони, он узнал в хлыще себя.  Девчушка видела его насквозь. Вот тут он  в нее и влюбился… 
     Начал «Войну и мир» он так же, как она – ту свою повесть. И когда роман вышел в свет, Софья сожгла свою рукопись, чтобы  этого никто никогда не узнал. Но за всеми она уследить не могла. Люди оставили свои воспоминания…
    Я читала ее дневники. Она очень страдала без творчества. Всю себя вложила в писателя-мужа. Я думаю,  именно благодаря ее помощи у Толстого единственного из всех писателей-мужчин на Земле внутренний мир героинь-женщин  -  убедителен.

      Джоанна начала писать вопреки всему.  Ей не только никто не помогал, но она еще и осталась с маленьким ребенком без средств   к существованию. Она продралась через полную  безнадегу. В самый тяжкий момент ей помогла подруга, дав в долг крупную сумму без всякой надежды на возвращение…
    Первый том «Гарри Поттера» редакторы сократили вдвое и скрыли под  Дж. Роулинг, что автор – женщина: боялись, что мальчики не станут читать, если увидят, что писано не мужчиной…

     Толстой был – граф.
     Джоанна, получив свои внезапно огромные деньги, купила себе какое-то дорогущее кольцо: «Оно будет мне напоминать, что больше никто не сможет меня унизить».

    Я благодарна этой женщине, живущей  одновременно со мной, не только прошедшей через унижение,  бедность, отверженность,  недоверие,  но еще и умудрившейся за время сочинения всего этого родить двоих  детей, поменять судьбу…
 
     И я бы послала это спасибо ей самой лично, но сколько таких же, как я,  ей сейчас пишут?.. Поди, надоели.