Батюшка Дон кн. 4 гл. 8

 
Много месяцев подряд большая семья Сафоновых не собиралась в полном составе. Родители и младшая дочь Саша после освобождения из тюрьмы жили на небольшом хуторе в самой чаще дремучего Брянского леса. Погорельцев приютила дальняя родственница, у которой в партизанах погибли муж и двое сыновей.
- Поможешь мне Илья Афанасьевич по хозяйству, - сказала она Сафонову.
- О чём речь! - пообещал тот, прокормить семью можно было, только обрабатывая небольшое поле посредине сплошного леса.
Старшая дочь Мария давно находилась на работах в Германии, и от неё предсказуемо не было никаких вестей. Старший сын Николай после их ареста ушёл из полицаев и воевал в партизанском отряде.
- Колька нигде не пропадёт! - уверенно говорила его мать Авдотья. - Оборотистый хлопец у нас получился…
- Это точно! - согласился довольный отец.
Больше всего они волновались за младшего сына Митю. После того как его отвели из тюрьмы в госпиталь городка Донаха о нём ничего не было слышно.
- Не переживай Дуня! - успокаивал он супругу. - Авось выживет…
- Дай то Бог!
Тот действительно устроился неплохо. В помещение лазарета, где лечился Митя Сафонов вдоль стен, стояли койки для двух десятков человек: мужчин, женщин и детей. Каждое утро в сопровождении русской медсестры приходил высокий, рыжий немец-доктор и спрашивал:
- Как тела, пан?
Доктор сначала интересовался как дела, потом педантично мерил температуру, давал таблетки. Для больных, кто не мог вставать по нужде, предоставлялась удобная «утка». Для ходячих имелся сортир на улице.
- Культурная нация! - изумлялся мальчик больничным порядкам.
Через месяц планового лечения Митя выздоровел и его нужно было отправить домой. Санитарка спросила его:
- Чей ты?
- Я из деревни Криницы.
- Может кто-то прийти за тобой?
- Батьки в тюрьме, - заплакал он, - может никого в живых не осталось…
Другие близкие родственники не смогли прийти за ним. Тётка Ульяна за отказ идти рыть окопы, тоже была посажена в подвал с грудным ребёнком.
- Подвал был битком набит «отказниками», и ребёночек задохнулся от духоты! - объяснил мальчик.
- Тогда будешь жить при лазарете, помогать с больными, - решила сердобольная медсестра. - Убирать, мыть и всё такое…
- Я завсегда с удовольствием! - заверил воспрявший духом Митя.
Так он прижился в лечебном заведении и вскоре стал незаменимым работником. Сотрудники госпиталя и больные настолько привыкли к нему, что иногда не замечали вечно что-то делающего мальчишки. В конце июля 1943 года со стороны Орла послышалась яростная канонада. Немцы забегали, стали давать отрывистые лающие распоряжения. Всех больных из лазарета разобрали близкие родственники, остался один Митя.
- Раз больных нет, - предупредили его, - кормить тебя не будут…
- А что же мне делать?
- Напиши записку тому, кого знаешь в Донахе.
За Митей пришла зажиточная дальняя родственница Наталья и принесла свежие пышки, бутылку подслащённой сахарином воды.
- Я не ел пять дней! - пожаловался он. - Ослаб до того, что, поймав вшу на своих толстых вязаных носках, но не имел сил раздавить её на ногте.
- Бедный!
- Если нужно вставать, хожу, передвигаясь вдоль стены.
Митя съел пышку, запил сладкой водичкой и, голова закружилась…
- Тошнит! - признался он слёзно.
Немецкий доктор мальчика со свахой не отпустил. Он важно сказал:
- Пусть приходит его мать и забирает.
- Для немца порядок, - уважительно сказала Наталья, - даже в суматохе отступления должен оставаться порядком.
- Глупость это, а не порядок! - буркнул мальчик.
Он вышел на улицу. Напротив больницы торчало здание тюрьмы. Митя увидел, как двух партизан со связанными за спиной руки ведёт туда толпа конвоиров.
- Странно, - подумал он. - Двух человек ведут пять немецких солдат, а за ними двадцать вооружённых мужчин с полицейскими повязки на рукавах.
Отряд среди белого дня вошёл в Донаху и двинулся по центральным улицам. Жители с сочувствием смотрели на пленных и были уверены, что их ведут на казнь. Когда отряд вошёл во двор комендатуры, которая располагалась в торце тюрьмы, вдруг началась стрельба.
- Неужели это были переодетые партизаны? - Сафонов из-за угла наблюдал за развитием боя.
Группа партизан ворвалась в помещение, расстреливая всех. Убили начальника полиции, десять немцев и много полицейских. Из тюрьма начали разбегаться узники. Красивая молодуха подбежала к нему и попросила:
- Помоги мне!
- Я живу в больнице, у меня чесотка… - предложил он. - Можете сказаться моей родственницей… Что произошло в тюрьме?
- Сидело нас в тюрьме человек двадцать, - ответила женщина, которую звали Тимофеевна. - Среди нас комиссар партизанского отряда Дайнеко, которого немцы случайно арестовали и не знали кто он такой. В любом случае немцы нас готовились расстрелять, и партизаны решили отбить пленников. Их разведкой было установлено, что бдительность гарнизона днём принижена, немцы привыкли, что партизаны действуют только по ночам! Вот они под видом полицаев вошли в город и освободили его. 
- Повезло! - сочувствующе сказал Митя.
- Не то слово… нас в этот день должны были отправить на расстрел в Спиридонову Буду, - сказала женщина. - Только я с партизанами не ушла. Нужно найти гранату! Достанем тол. Если его развести и мазать раны, чесотка исчезнет.
Через день всех оставшихся жителей погнали на Запад. Ночное небо на востоке, со стороны Орла полыхало и гремело ужасным кумачовым заревом.
- Как живой щит нас используют, - сказала Тимофеевна. - Думают, что наши самолёты так бомбить не будут…
На станции Унеча их погрузили на открытые платформы, перевозящие военную технику. Советские самолёты летали прямо над вагонами, но лётчики видели гражданских, поэтому не стреляли. Так они доехали до небольшого неизвестного городка в Украине.
- Надо нам Митя возвращаться, - подсказала ему попутчица.
- Давно пора… - согласился он.
Они шмыгнули в сторону и направились домой. С ними пошли несколько женщин. Однажды подросток стал невольным свидетелем откровенного разговора Тимофеевны с медсестрой.
- Сижу я зимой в хате, - хохотнула молодуха, - скучаю без мужицкого внимания. Муж мой Василий как ушёл на «финскую», так и сгинул…
- Понятно! - хихикнула медсестра.
- Вдруг стук в дверь! - округлила глаза рассказчица. - Я открываю, там стоит огромадный немец, тычет в меня автоматом и талдычит: «Essen!»
- Еду значит, требует… - метко вставила она.
- Только я наклонилась, чтоб открыть люк в подпал, а энтот охальник ловко задирает мне юбку на голову…
Митя знал, что деревенские бабы одевали сразу несколько ситцевых юбок, а нижнего белья не носили. От картины описываемой молодухой у него перехватило дыхание. Он перестал дышать, а баба продолжила:
- Сделал немец дело, взял продукты и ушёл. На следующий день стук в дверь. Я открываю, а там стоит партизан и требует еды. Наклоняюсь я, значит над лазом, и юбка сызнова оказывается у меня на голове…
- Вот повезло! - не скрывая восхищения, выдохнула медсестра.
- Наутро топлю печь и стук в дверь. Я думаю, что вернулся кто-то из ухажёров и говорю, мол, открыто, а сама задираю юбку и становлюсь около лаза в подвал на четвереньки. С замиранием сердца гадаю, кто же из них пожаловал в гости и вдруг слышу: «Чего это ты кума стоишь раком посредине хаты с голой жопой?» Энто кум Петро зашёл ко мне за самогоном! 
- Не вовремя…
- Ну почему же, - не согласилась баба, - он ушёл шибко довольным!
По пути угнанные земляки постепенно исчезали. Они ночевали в стогах сена, питались с полей и садов. За три недели добрались до родных мест.
- Прощай! - поцеловала его Тимофеевна, которая обучила подростка всем приёмам интимных отношений.
Пока они шли, раны Мити после обработки толом зажили и больше никогда не беспокоили.
***
Рана в руке зажила быстро Выздоровевший Григорий Шелехов слонялся по санчасти без дела, помогал врачам во время наплыва раненых, заполнял карточки и перевязывал раны. Медицинский персонал был рад, так как дел всем хватало, работали неделями без сна. Петю определили в так называемую KB - команду выздоравливающих.
- С ними не соскучишься! - сразу понял он.
Это было очень своеобразное подразделение. От тридцати до семидесяти здоровенных лоботрясов с затягивающимися ранами. У некоторых рука на перевязи, другие с костылём под мышкой, третьи с марлевой наклейкой на груди, спине или заднице.
- Здесь же - страдающие въедливым фурункулёзом... - удивился он разнообразию болезней.
Попадались даже обгорелые - голова чёрная, в струпьях, с белыми глазами и зубами. В основном этот контингент составляли любители разжигать печи артиллерийским порохом.
- По крупинке он горит медленно, - разъяснил такой любитель, - но стоит неосторожно зажечь побольше и вспышка, от которой не убежишь.
- Пулю тоже не перегонишь…
Среди раненых была молодёжь. Разведчики, связисты, радисты, те, кто побывал на передовой, в самом пекле. Ребята собрались бывалые, видевшие виды. Они хорошо знали, что такое смерть и с презрением относились к «тыловым крысам», в частности к персоналу госпиталя.
- Сладить с ними очень трудно! - жаловался начальник госпиталя.
Гвардии сержант, брякнув парой медалей на груди, послал к известной матери командира медсанроты:
- Ложил я на него с прибором!
- Вот это ты правильно сказал… - одобрили раненые.
Послали в качестве ординарца к очаровательной докторше бравого разведчика, кавалера ордена Славы двух степеней Перкова. Когда она, мило улыбнувшись, попросила его почистить её сапоги, он ответил неокрепшим басом:
- А хуху не хохо?!
- Как ты смеешь так со мной разговаривать?
Боец добавил, чтобы докторша катилась к своему комдиву, который наградил красавицу медалью «За бытовые услуги». Так шутники называли солдатскую медаль «За боевые заслуги» если её награждались работницы тыловых подразделений.
- Пусть он не только дырки чистит, - добавил гордый герой.
- Хам! - у доктора был роман с комдивом.
Говоря по-армейски, она была ППЖ комдива, то есть «полевой женой». Контакты нового ординарца прервались, и он, не долечившись, вскоре последовал на передовую, к себе в разведку.
- Что же делать? - ломал голову начальник госпиталя.
Из среды раненых выделили старшину команды выздоравливающих, через него и шли все приказы. Своего слушали, и дело пошло. Однажды прежний старшина поправился и ушёл воевать, а начальство нашло на освободившееся место новую кандидатуру Григория Шелехова, так как лечиться ему предстояло долго.
- Человек он вроде бы порядочный. - Гофман на совещании по этому вопросу одобрил выбор.
- И не вредный...
- Со многими связан, так сказать, кровно! - прикинул он заманчивое предложение. - В боях спасали друг друга, делились последним сухарём.
Шелехов старался вести дела разумно. Например, начальство приказывало выставить ночью шесть постов для охраны палаток санроты. Он всегда коротко отвечал:
- Есть!
Начертил красивый план охраны и обороны объектов с обозначением шести постов, секторов обстрела и другими указаниями. План начальством подписался. Потом пошёл к ребятам и предложил:
- Надо бы ночью по очереди покемарить перед палатками.
- Зачем?
- Мало ли что, вдруг «фрицы» пожалуют…
Все понимали, что надо. Вечером кто-нибудь брал автомат под мышку и выходил на воздух, посидеть-покурить часа полтора. Потом будил другого, и никаких шести постов не надо, один разведчик стоил двадцати постов.
- Всё отлично, - радовался Григорий. - Начальство довольно и люди спят.
Однажды пришёл к нему милый, тщедушный начальник аптеки, старший лейтенант Аарон Мордухаевич, посмотрел через сильнейшие очки и застенчиво попросил помочь оборудовать аптеку.
- Аарон Мордухаевич, а как с горючим?
- Будет, всё будет! - радостно сказал он.
Петя поспрашивал у ребят, не был ли кто в прошлой жизни плотником. Таких оказывалось трое.
- Нужно помочь аптекарю, - сообщил им просьбу.
- Оплата?
- Обещал литр спиртика...
Ребята быстренько сделали художественную мебель для аптеки. Военно-дипломатическая деятельность продолжалась, Григорий присох к медсанроте надолго.
- Обязанностей почти никаких, - вскоре он обленился и прибавил в весе.
Раз в день он сдавал рапорт о числе людей, выписавшихся и вновь прибывших, передал приказы о мелких поручениях и всё. Уже и рана его заросла, а он валял дурака в тылу. Однако ребята его не осуждали. Однажды Шелехов подслушал, как товарищи единодушно решили:
- Ему можно балдеть, он своё отползал!

***
«Шахтёрскую» дивизию спешно перебросили на пулавский плацдарм в Польше. Вопреки военной неразберихе переезд прошёл организованно.
- Целая армия едет в десятках эшелонов! - восхитился Николай Сафонов, недавно присоединившийся к роте, где служил Пётр Шелехов.
- За годы войны научились… - легко согласился Шелехов.
Они сидели на полу грохочущего вагона, и пили раздобытый танкистами спирт. Танкисты, пехотинцы и артиллеристы ехали вместе. По дороге солдаты меняли у населения барахло на самогон, и пьяные эшелоны с песнями, гиканьем, иногда со стрельбой, перекатывались по территории Польши на запад. На станции начальство запретило продажу самогона.
- Вы позорите звание советского воина-освободителя! - смешно копируя официальный тон, сказал молоденький механик-водитель танка Гнатюк.
- А вы? - спросил осоловевший Петя.
- Командир приказал мне забраться в стоящий на транспортной платформе танк, - блестя карими глазами, пояснил танкист, - я развернул башню и бабахнул противотанковой болванкой в дом коменданта между этажами. Начальник удрал, в чём мать родила! 
- После такого всё пойдёт по-старому... - заключил серьёзный Сафонов.
На следующем перегоне поляки умудрились отцепить последнюю платформу с танком и угнали. Командир бригады разбушевался, всех подняли на ноги. Поляки его в лес загнали и скомандовали экипажу:
- Выходите!
Красноармейцы внутри спали. Услышали чужую речь и поняли, что попали в беду. Похитители угрожали:
- Открывайте, вы всё равно никуда не денетесь!
Тогда командир танка сказал:
- Надо что-то предпринимать!
Завели танк, прямо на платформе развернулись, раздавили её, и начали стрелять из пушки. Сослуживцы услыхали и кинулись туда, но поляки сбежали. 
- Спасли танк! - радовался Гнатюк.
Они встретили новый 1945 год в товарном вагоне на станции с нежным название Лида. Лейтенант Босинов мрачно разбил кулаком свои часы, а солдаты танцевали вокруг раскалённой печки и пели дурными голосами пьяные песни:
- «Расцветали яблони-и-и и груши-и-и!»
Местное население с опаской и недоумением смотрело на веселящихся солдат. Польша была разграблена, разрушена и подавлена немецкой оккупацией. Столица государства представляла собой горы руин, подвалы которых были заполнены телами убитых восставших поляков.
- Могилы натыканы повсюду, - крутил лысой головой Сафонов, когда они проезжали Варшаву, - на улицах, во дворах и в скверах.
- Много поляков погибло за время восстания. - Шелехов печально согласился с ним.
- Без нас немцы их порвали на фашистский крест…
Их часть не бросили сразу в бой, а оставили в дивизионном резерве. Стояли они в маленьком городке Томашув. Польские поселения имели жалкий вид.
- Ниц нема! - твердили испуганные жители.
- Нам бы молочка… - попросил Николай.
- Ниц нема! Масло, яйки, мясо - фшистко герман забрал! - повторяли поляки на любой вопрос…
- Где у вас уборная? - спросил Пётр у дородной хозяйки дома, где они остановились на ночлег.
- Ниц нема, фшистко герман забрал.
Шелехов с ребятами, человек десять, сели в машину и поехали за Одер. Приехали в деревню, а в огороде яблоня стояла во всей красе. Яблок на ней было полно и все крупные. Ясное дело, решили набрать. Постучались, вышла красивая полячка. Прошло немного времени, а поляки уже заняли брошенные немцами дома.
- Откройте ворота! - велел Сафонов.
- Зачем это?
- Яблок нарвём! - честно ответил Петя.
- Не открою, это дом бургомистра! - отрезала полячка. - Он уехал, но сказал никого не пускать!
Тогда они объехали дом и подогнали машину задом прямо под плодовитую яблоню. На них стала кидаться собака, и Кузьмин брезгливо застрелил злую овчарку.
- Ненавижу! - сказал он и показал шрамы на правой руке от укосов лагерных собак.
- Эти поляки предатели, - зло заметил Гнатюк. - Мне, кажется, это нехороший народ.
- Сегодня они с одним, завтра с другим… - иронично согласился Николай.
Они так тряханули яблоню, что зрелые плоды посыпались прямо в кузов. И вдруг из-за угла вышло три польских полицая с карабинами:
- Вы чего делаете?
- Ничего, яблоки рвём! - небрежно отмахнулся Шелехов.
- А почему так по-варварски?! 
Тут Володька Петров из Смоленской области вступил:
- А вы кто такие?
- Мы полицаи!
- А карабины-то у вас русские, - добродушно засмеялся Николай. - Ну-ка дай посмотреть!
Он отобрал у всех затворы и выбросил в кусты. 
- Что за люди, - буркнул он, - мы их страну освободили, шестьсот тысяч при этом погибло, а им яблок жалко.


 

продолжение http://proza.ru/2013/01/15/5