Батюшка Дон кн. 4 гл. 8

 
Когда Митя Сафонов, наконец, после длительной отлучки вернулся в родные Криницы его семья жила большой в сырой землянке. Их новую хату сожгли немецкие каратели, когда забирали в кутузку за связь с партизанами.
- Цельный сводный батальон! - шутил его неунывающий отец. -  Двадцать человек наших бездомных селян набилось сюда...
- Откуда такие хоромы? - огляделся сын.
- Блиндаж остался после прохождения фронта, вот и заселились, - пояснил Илья Афанасьевич, - надоело жить в примаках у родственницы…
Духота утром стояла такая, что хоть топор вешай. Корову поставили в сарай без крыши - накрыть нечем было.
- По весне построим отдельную землянку! - решили на семейном совете.
Нашли в роще полуразрушенный блиндаж, построенный немцами в три дубовых наката. Сафоновы понемногу разобрали его и, с помощью коровы, натаскали брёвен на землянку. Знакомый печник сложил из кирпича грубку.
- Перезимуете, як короли... - пообещал он и взял сверх оговоренной платы мешок картошки.
В январе 1944 года оперуполномоченные из района объявили, чтобы к осени в землянках люди не жили.
- Приказ, конешно, хороший, но в лес даже по дрова не пускают! - сплюнул старший Сафонов.
- Придумайте чего-то…
- Где брать материал для строительства, - выругался он - эта головная боль не для начальства.
Ночью, таясь, на тощих коровах стали разволакивать брёвна с отремонтированной дороги на Донаху. Во время оккупации немцы выпилили ели вокруг заброшенной помещичьей усадьбы и, добавив брёвен из окрестного леса, с помощью строительного батальона словаков, замостили этот непроходимый ранее большак.
- Потом в грязи потонем… - стыдливо думал Илья Афанасьевич, но каждую ночь отправлялся за строевым лесом.
Только он с помощью работящих домочадцев собрал новый дом, как пришла беда. В донаховском лесу была создана исправительно-трудовая колония на триста человек.
- Аукнулась мне должность немецкого старосты. - Сафонов тихо сказал жене, когда за ним пришли.
- Неужто они не понимают, - изумилась Авдотья, - ты служил не немцам, а местным людям?
В лесном лагере отбывали срок бывшие полицаи, самогонщики, кто попался на воровстве колхозного имущества, неплательщики налогов. Лагерники изготовляли деревянные срубы, повозки, бочки. Выжигали древесный уголь и варили нужный в хозяйстве дёготь.
- Кто там будет разбираться? - с сарказмом уточнил он.
- Отработаешь год и вернёшься домой... - успокоила его супруга.
Дёготь гнали из бересты, набивая её в керамические сосуды, называемые кубами. Эти кубы, вмазанные в печи, нагревались снизу, из них и вытекал чёрный дёготь. Его использовали для смазки обуви, колёс, качелей, упряжи, повозок, для изготовления лекарств, для отпугивания прилипчивых оводов.
- В углежоги пойдёшь?! - спросил косоглазый бригадир.
- А у меня есть выбор?
- Как на наших советских выборах, - заржал рябой детина, - депутат может быть только из блока коммунистов и беспартийных…
Углежоги жили в лесу неделями. Они выкапывали глубокие ямы, набивали их берёзовыми дровами и поджигали. Хитрость состояла в том, чтобы вовремя погасить костёр, закрыть яму дёрном и потушить угли.
- Если закроешь слишком рано, вместо углей окажутся головешки, - учил новичка парнишка, укравший в соседнем колхозе мешок зерна, - если поздно, то будет одна зола.
Воду носили в вёдрах из деревни Воронино километра за два. Зимой измотанный лесной жизнью Сафонов споткнулся при спуске с крутой горки. Вода из оцинкованных вёдер окатила его с ног до головы. Пока Илья Афанасьевич добежал до тепла, коварная болезнь пробралась в стареющее уставшее тело. К вечеру он слёг с высокой температурой, а через пару дней умер от воспаления лёгких.
… После освобождения от немцев в Криницах осталось всего двенадцать коров. Весной в хозяйстве Сафоновых приключилась великая радость - отелилась корова «Чубка». Только после отёла почему-то не встала.
- Без ветеринара подохнет! - мать послала к нему Митю.
- Как я его уговорю прийти?
- Придумай что-нибудь…
Стоял апрель месяц, началась самая жуткая распутица. Парнишка был обут в липовые лапти, одет в укороченную топором солдатскую шинель, на голове торчала старая отцовская «будёновка». Часа за два дошёл до нужного места. Люди указали, где жил ветеринар. На его сук в дверь вышел из хаты старый мужик, выслушал и сказал:
- Пешком не пойду. Ищи лошадь.
- Кто ж мне даст лошадь? - взмолился он.
- Это твои проблемы…
На соседнем сахарном заводе, взорванном немцами при отступлении, велись восстановительные работы силами немецких военнопленных. Митя узнал у охраны, где жил начальник их охраны. Пришёл к дому, постучал в дверь, вышла девочка лет десяти.
- Чего надо? - подозрительно спросила она.
- Позови отца…
Вскоре появился её отец, статный офицер. Галифе были заправлены в сапоги, нижняя белая рубаха без кителя. Сварливо спросил:
- Чего тебе?
Подросток слезливо объяснил, что нужна лошадь, чтобы отвезти ветеринара.
- А как я тебе дам лошадь? - удивился военный. - Потом, ищи-свищи!
- А пусть солдат со мной едет! - предложил находчивый Митя.
- Ишь ты, какой умный!
Пока мальчик стоял в коридорчике, с лаптей и онучей натекла на пол небольшая лужа, что его чрезвычайно смущало. Появился офицер в кителе и фуражке. Пошёл и распорядился солдату запрячь лошадь в розвальни и отвезти их с дедом.
- Без коровы они погибнут, - сказал он удивлённому солдату.
Когда приехали, корова была  жива. Ветеринар определил причину:
- Родильный порез.
Дед достал резиновую грушу, воткнул в сосок и накачал по очереди каждый из четырёх. Корова подняла голову.
- Вставай кормилица! - подбадривала её плачущая мать.
- Зараз встанет… - твёрдо пообещал ветеринар.
Общими усилиями её поставили на ноги, укрыли дерюгой. Ветеринара угостили борщом вместо «магарыча». Солдат сев в розвальни, увёз деда домой, ничего не взяв за услугу.
- Бывают же добрые люди на свете! - заплакала от счастья Авдотья, когда бурёнка поправилась.
… В апреле мать послала Митю на базар в Унечу. Здесь находилась единственная швейная мастерская, где шили суконные пиджаки и брюки. Продавали на базаре хлеб, картофель, муку, камсу, зажигалки и табак.
- Продашь яйца и купишь керосина. - Велела расчётливая Авдотья.
- Опять топать пешком?
- Если хочешь, - съязвила мать, - возьми самолёт…
Рядом с торговыми рядами находилась керосиновая лавка, где, как и до войны, работал высоченный, под два метра, еврей Мендель Аронович Елисеев. Перед приходом немцев Митя видел, как он на телеге, запряжённой парой лошадей, проезжал через их село на Восток.
- Бежишь за Советами, жидовская морда? - спросил кто-то.
- Что ж мне, оставаться?! - парировал он и хлестнул кобылку…
Лавка находилась в полуподвальном помещении. Мендель Аронович вместо кружки черпал керосин латунной гильзой от снаряда, опустив три пальца внутрь, большим пальцем придерживая «мерку» снаружи. Керосина намерил тридцать «литров» на трофейную двадцати литровую канистру из-под бензина. И всё равно недолив был налицо.
- Так туда же максимум двадцать входит! - указал Митя Менделю Ароновичу на соответствующую надпись.
- Эти чёртовы немцы, знаешь, что хочешь, напишут!.. - хмуро ответил тот. - Им только верь!
Как бы в оправдание, добавил примирительно:
- У вас, деточка всё своё. А тут: и яички купи, и сметанку, и сало купи!.. И на всё деньги надо.
- Так и нам денег надо…

***
В апреле-мае 1944 года 33-я гвардейская стрелковая дивизия принимала активное участие в освобождении Крыма.14 апреля она вела упорные бои на подступах к неприступному Севастополю. В решающей битве, которая началась 5 мая, дивизия вела наступление в районе Мекензиевых гор. Здесь она одной из первых преодолела мощный узел сопротивления гитлеровцев. 9 мая ворвавшиеся в город гвардейцы уже дрались с врагом на Корабельной стороне. За проявленные в боях отвагу и мужество 33-я гвардейская стрелковая дивизия получила почетное наименование «Севастопольская».
… Старшего сержанта Григория Шелехова в этих боях в очередной раз ранило пулей на излёте. Пожилой доктор в медсанчасти почистил и смазал рану какой-то вонючей гадостью.
- Лопаточная кость чуть задета, - равнодушно сказал врач, - полсантиметра в сторону - и перебило бы позвоночник.
- Приятно слышать…
- Тогда тебе был бы капут!.. 
Рану тщательно заклеили, дали ещё водочки и отпустили с миром:
- Отдыхай!
- С радостью… - повар отвалил ему котелок щей с мясом, но Григорий умял его без обычного аппетита.
Он залёг в ближайшую яму, завернулся в верную плащ-палатку и проспал часов пятнадцать, как убитый. На другой день его самочувствие было прекрасным. Мысль была только одна:
- Где бы раздобыть пожрать?
Проблема решилась просто. Ребята его взвода притащили кто хлеб, кто мёд, кто консервы. Осматривающий его наутро тот же доктор был явно недоволен количеством новых раненых, но увидав его многочисленные шрамы от предыдущих ранений, присвистнул удивлённо:
- Сколько же тебя солдат раз ранили?
- Не считал… - бодро ответил тот. - Раз двадцать…
- За эту войну? - изумился пожилой военврач.
- За три, - ответил Шелехов, не вдаваясь в подробности.
- Как ты выжил? Дома давно не был?
- Семь лет…
Седой доктор удивлённо поднял брови домиком. Он догадался, где ещё пропадал раненый, сам ненароком зацепил северных лагерей. Врач внимательно посмотрел на изрезанное глубокими морщинами мужественное лицо пациента и после паузы сказал:
- Даю тебе месяц на побывку дома по состоянию здоровья.
- Благодарствуйте! - поблагодарил его скупой на слова признательности солдат и вышел из палатки.
Дорога домой оказалась трудной. Сновали в облаках пыли автомашины и конные повозки, грохотали вонючие трактора и остроносые танки.
- Не ласково встречает меня Сталино! - признался Григорий, когда, наконец, спрыгнул с попутной автомашины почти в центре города.
На обочине дороги вешали пойманного накануне немецкого полицая, Шелехов с трудом узнал в нём давнишнего знакомого, бывшего коногона Николая Симагина.
- Полысел Николай порядочно, - подумал он и подметил: - Какой-то он потрёпанный. Трудно досталась ему служба у немцев…
Тот спокойно и терпеливо ждал своей участи. Он мельком взглянул на подошедшего Григория и быстро опустил глаза к земле. Шелехов не понял, узнал ли его старый знакомец.
- Приговаривается к смерти через повешение! - важно сказал рослый военный. - Выполняйте.
Рядом стоял капитан из прокуратуры, перепоясанный ремнями, с приговором в руке, три исполнителя из «СМЕРШа» и несколько зрителей.
- Кого сегодня? - спрашивали подходившие зеваки.
- Полицая…
- Чево там смотреть? - сказала баба, стоящая перед Григорием и торопливо, пошла на рынок по своим неотложным делам.
Обыватели в основной массе равнодушно проходили мимо, смерть всем порядком надоела.
- Давно с фронта, браток? - раздалось за его спиной.
Шелехов оглянулся и увидел однорукого солдата, в рваной шинели.
- Недавно… - ответил он равнодушно.
- Табачком угостишь?
Пока Григорий доставал кисет и отсыпал махорку, инвалид рассказал свою нехитрую историю, где воевал, когда был ранен.   
- Лучше всего мне воевалось в Белоруссии! - признался он, когда со смаком затянулся дымком. - Мы тогда установили временное негласное перемирие с противником.
- А в чём же оно заключалось? - спросил заинтересовавшийся Шелехов.
- Несмотря на затишье на фронте, время от времени случались артиллерийские перестрелки. Когда снаряды падали в реку, разделявшую нас, то взрывом глушило рыбу. Если снаряд падал ближе к нашей стороне, мы собираем улов, и немцы не стреляли. Мы отвечали тем же в знак благодарности, если у их берега разрывался снаряд. Всё шло хорошо, но в один из летних июньских дней, на дворе погодка стояла хорошая, немцы с гармошкой на высоком берегу начали танцевать и плясать, и тут на передовую пришёл командир полка. Он подвыпил где-то с друзьями, а теперь видит на том берегу пляшущих немцев. Что у него заиграло, я не знаю, но он приказал: «А ну-ка, дайте по танцующим!» Мы открыли огонь, и всё, с этих пор дружба пошла врозь, а потом меня ранило…
Пока они курили, казнь перешла в заключающую стадию. Оказывается, и казнили в тылу, как попало: верёвка тонкая гнилая, оборвалась. Кряжистый Симагин сорвался вниз с отчаянным криком и матом. 
- Вашу мать! - успел крикнуть он.
Срочно разыскали новую верёвку, перекинули её через сук, накинули петлю и потянули:
- Раз, два, взяли!
- Держи крепче… - командовал деловитый капитан.
Примитивно, буднично и скучно… А в десяти метрах дальше всё куда интереснее: оголодавшие солдаты с шуточками щупали сменившихся с поста молоденьких регулировщиц.
- Ой, не могу! - смех, восторженные взвизги и крики.
- Куда ты милая?!
Пока Шелехов отвлёкся на весенние игры молодёжи, Николая всё-таки повесили. Он смешно дёрнулся пару раз оплывающим телом и обильно обмочил штаны от немецкой полевой формы.
- Каждый получает, што заслужил! - Григорий направился к дому.
Вечером он сидел в компании Павла Лисинчука и добивал вторую бутылку самогона. Вернее, сидел он один, хозяин дома висел рядом.
- В госпитале мне до конца ампутировали обе ноги и левую руку, - рассказывал тот свою печальную историю. - Остался такой себе самоварчик.
- Когда тебя ранило, я думал, што не выживешь…
- И сгноили бы меня вскорости в каком-нибудь доме для инвалидов, как и других таких же бедолаг, если бы не Марья. Ты её помнишь?
- Она же двоюродная сестра моей Антонины.
Павел знаком здоровой руки показал, что хочет покурить. Пока Григорий вертел самокрутку, он пытливо смотрел на боевого товарища и поинтересовался:
- Домой заходил?
- Домом энто назвать трудно…

***
Первым делом после приезда в город Григорий направился к семейному гнезду в посёлке Щегловка. Сердце его выпрыгивало из груди, когда он после семи лет отсутствия пошёл по знакомой до боли улице.
- Есть, кто живой? - стоя у входной калитки, спросил осипшим голосом.
Смутная тревога о том, что с родными случилось плохое, оформилась в мрачную уверенность, как только он увидел заброшенную хату.
- Давно никто не ходил по двору! - машинально отметил Григорий, пробираясь через невероятные заросли сорняков и молодой поросли тополей.
Дверь в дом была открыта. Мужчина вошёл в жилище, где он прожил с семьёй несколько счастливых лет и понял, что у него больше нет семьи. Кругом, на вещах, на домашней утвари, на мебели поверх толстого слоя пыли лежала ощутимая печать смерти.
- Какой дух тяжёлый! - сморщился Шелехов.
Он не стал проходить дальше, а развернулся и решительно направился к бойкой соседке. Наталья Павина оказалась дома и, увидев внезапно воскресшего соседа, ударилась в обильные слёзы.
- Погибла наша Тонечка! - запричитала она и вытерла уголки глаз концом головного платка.
- Не плачь…
Григорий тяжело опустился на кухонный табурет. Для него всё стало ясно и единственное что занимало его теперь - дети.
- А Санька где?.. Жива? - выдавил он самый больной вопрос.
- Жива Гришенька! - встрепенулась Наталья и сообщила: - Только угнали её на работу в Германию.
- Час от часа не легче.
Мужчина трясущимися руками свернул цигарку и, выпустив пару табачных облаков, спросил:
- А Петька?
- В армии он, - затараторила живая соседка, - намедни прислал письмо…
- Откудова?
- Недавно забирал у немца город Севастополь.
- А я зараз приехал оттуда…
Наталья всплеснула полными руками:
- Не привёл Бог свидеться!
- А где-то рядом ходили…
- Ишо встретитесь. Я тебе дам его адрес полевой почты.
Женщина рассказала, что написала Петру о смерти матери. Потом видя, что старший Шелехов спокоен подробно рассказала о жизни Антонины без мужа. Кое-какие подробности она опустила, но и без них Григорий понял причину смерти жены.
- Энто всё проклятый Колька Симагин! - выгораживала она мёртвую Антонину. - Когда тебя не стало, он привязался к ней как репей. Она мне рассказывала, что припёрся к ней и признался, что донёс на тебя.
- Вот оно как!
- А потом набрался наглости, предложил ей жить с ним.
Григорий ничего не сказал, только на его загорелом от крымского солнца лице заиграли объёмные желваки.
- Симагин и в полицаи пошёл ради власти над Антониной! - не могла остановиться Наталья. - Когда немцы заняли город, Иоганн спас её от ирода.
- Какой Иоганн?
Павина смутилась, осознав, что брякнула лишнее и спешно добавила:
- Она немцам ради пропитания бельё стирала. Вот солдат и приклеился.
- Понятно… - Шелехов снова закурил.
Наталья пыталась обелить не нуждающуюся в этом покойницу массой ненужных слов, но он почти не слышал её. Встрепенулся Григорий, только когда Наталья дошла до отправки Саньки на работы в Германию:
- Николай и дочку твою вынудил уехать лишь бы быть с Антониной.
- Так и он тоже?
- А ты думал, почему она повесилась?
- Повесилась?
- Когда он её ссильничал - Антонина не выдержала. Я к ней забежала за солью, а она висит на кольце для колыбели. Я такого ужаса натерпелась!
Григорий, пошатываясь, встал. Он не хотел больше оставаться даже рядом с домом, ставшего из родного - кошмарным.
- Я пойду... - прохрипел он и шагнул к двери.
- Куда же ты Гриша пойдёшь?.. Ночь скоро.
- Ничего, ничего, - бормотал он, собирая вещи.
Внезапно он вычленил из плотного потока информации, которой его снабжала словоохотливая соседка, что в городе объявился Павел Лисинчук.
- Он жив? - удивлённо спросил Григорий.
- Живой, только пораненный сильно.
Павина пояснила, что он живёт с родственницей Антонины. Разузнав, где их дом, Григорий попрощался и направился к боевому товарищу.       
… Мария оставила их вдвоём и ушла на смену Павел и Григорий хорошо выпили и поговорили. Шелехов рассказал о смерти старшего сына Михаила, о заключительной фазе боёв в Сталинграде. Павел о своих мытарствах по госпиталям.
- Бабьим умом Мария поняла, что быть войне долгой, - думал Григорий,  - мужиков почти не останется и куковать ей одной до конца дней своих. Поняв энто, сердобольная женщина и взяла Пашку из госпиталя. Привезла домой, вбила костыль в стену и повесила туда мешок с мужем.
Он искренне порадовался он за старого знакомого:
- Висит он там сытый, умытый, причёсанный и даже побритый.
Виновник размышлений гостя, ловко орудовал единственной оставшейся конечностью. Он курил, наливал в стаканы самогон и закусывал маринованными огурчиками, рассказывая при этом о своей жизни:
- Марья меня погулять выносит, а как вечер, вынимает из мешка и кладёт к себе в постель. Самый главный мужской орган у меня функционирует как часы...
- Недаром же тебя «трёхногим» на шахте прозвали!
- Поэтому всё у нас хорошо. Уже один пострел агукает в колыбели, он зараз у бабки. Второй - в животе…
- Молодцы!
- Шахта Машке помогает, даёт ей всякие послабления и уголь: шутка ли, такой герой-инвалид в доме, с орденами на мешке… - похвалился Лисинчук.
- Марья аж сияет, всем довольна… - вспомнил лицо женщины Григорий. - Мужик-то всегда при ней - к другой не уйдёт, не запьёт.
Павел тоже заулыбался и признался:
- Она на меня ишо с молодости засматривалась.
- Тогда вокруг тебя такие красавицы вились…
- Зато теперича дождалась…
- Счастье - оно терпеливых любит! - согласился гость.
- А по праздникам она мне бутылочку водочки для поднятия настроения сама ставит, - с мужской гордостью сказал он. - Так-то, братец!.. Жить можно!


продолжение http://proza.ru/2013/01/15/5


Рецензии
Понравилось, как по будничному, как бы между делом, вешают полицая. У всех свои дела и люди их решают, тот чертыхается, что не нашлось для него приличной верёвки. А его всё вешают и вешают, и наконец повесили...
Правильный приём - сильно получилось! Можно было бы ещё немного подзатянуть эту глумливую сцену.

Про итальянцев из предыдущей главы:
Под Ливенкой (у итальяшек называется Николаевка) Белгородской области в ходе Острогоржско-россошанской операции их отрезали от немцев. Немцы выскочили из окружения, отцепив этот бесполезный "обоз". По рассказам нашего пулемётчика освобождавшего Ливенку, они в исступлении просто брели на его пулемёт. А он их косил, боясь, что пулемет перегреется и его заклинит. А они измученные шли, уже ни чего не соображая. Потом местное население их сотнями укладывало в овраги и засыпали мелом. Там в музее висит итальянская газета со статьёй "Николаевская трагедия".
Позже немцы сами расстреляют итальянцев, отказавшихся им присягнуть.
Итальянцы на той войне были даже не ровень румынам...


Николай Куцаев   06.11.2018 17:20     Заявить о нарушении
Спасибо!

Владимир Шатов   06.11.2018 18:28   Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.