Дезинфекция

               
   … И там Феникс вьет себе гнездо – гнездо, которое послужит ему могилой, ибо не утратив жизнь, не сохранишь ее и не воскреснешь, если не умрешь…
…Так, окруженный ароматами погребальных трав, он расстается с жизнью – без страха и полный веры, как расстаются с семенем, сажая его в землю. Тело его, поверженное смертью, от солнечных лучей греется и становится настолько горячим, что жар порождает пламя. Тело птицы исчезает, объятое языками пламени, и там превращается в массу, похожую на семя…это семя превращается в округлое яйцо, в котором заново формируются все члены тела, которые надлежит иметь птице. И наконец, прежний Феникс выходит из этого яйца подобно тому, как гусеницы в полях, свернувшись в куколки, вылетают оттуда прекрасными бабочками…
(Луций Целий Фирмиан Лактанций. поэма «Птица Феникс».)

…Способ искоренения африканской чумы один: полный забой и сожжение всех больных животных и тех свиней, которые с ними контактировали…
(из инструкции о мероприятиях по ликвидации африканской чумы свиней.)

  С улицы тянуло гарью. Начальник штаба войск стратегического назначения генерал-майор Амвросий Путята подошел к окну своего кабинета и плотно закрыл створки. Некоторое время генерал оставался неподвижным, устремив взгляд вдаль. На лице застыло брезгливое выражение. Столь любимый им вид, открывавшийся с четырнадцатого этажа здания Национального комиссариата обороны, с недавних пор был безнадежно обезображен очертаниями двух, возведенных на скорую руку, храмов чуждой и ненавистной ему религии. На фоне, с детства милых его сердцу, силуэтов столичных улиц мрачные строения эти смотрелись вызывающе инородно и враждебно.

  Главный архитектор города и несколько членов архитектурного совета при муниципалитете в свое время высказались категорически против разрушения исторически сложившегося стиля застройки этой части столицы. Но некоторое время назад  эти люди вдруг бесследно исчезли, и как-то не было замечено особого рвения в их поисках со стороны соответствующих органов.
 
  Амвросий часто подавлял в себе желание развернуть две артиллерийские батареи для стрельбы прямой наводкой и сравнять с землей капища Бесноватых. Но какой гвалт поднялся бы повсеместно после этого. Когда Бесноватые входят в образ незаслуженно обиженных, плач и стоны их способны разжалобить даже мертвого, и сюсюкающие гуманитарии по всей планете немедленно начинают подвывать им вторым голосом.

  Вот только не пытайтесь напомнить кому-нибудь из Бесноватых, сколько беззащитных иноверческих храмов разрушили они в течение своей ползучей экспансии. Вскоре вас обнаружат в вашем же подъезде в луже крови с улыбкой от уха до уха.

  Нет, нужно строго контролировать свои порывы. Несвоевременно  и неразумно было бы выйти сейчас на тропу войны. «Феникс»  ему этого не поручал. Он ждет от него совсем другого. Иную задачу поставил перед ним «Феникс».

  Привычно подавив, обуревавшие его эмоции, Амвросий ощутил, как разливается ломящая тяжесть слева от грудины. Кожа покрылась холодным липким потом, накатил неконтролируемый животный страх – страх скорого и преждевременного прекращения физического существования. «Вот ведь ерунда какая, - пронеслось в его голове, - я же бывалый солдат, и в горящем вертолете и в дырявой подлодке довелось побывать, два ранения имею, а никогда еще не было так страшно. Отчего так?»

  Грузной походкой этот не старый еще человек вернулся к столу, мешком осел в кресло, извлек из верхнего ящика стеклянную трубку, вытряхнул на ладонь пару крохотных белых таблеток, закинул их под язык. Затем проверил, сколько таблеток оставалось еще в склянке. Негусто. Тают старые запасы, а пополнить их не представляется возможным: в аптеках давно уже ничего нет кроме бинтов, ваты и йода. «Бог дал, Бог и взял» - такова одна из краеугольных позиций в религиозной философии Бесноватых. Лечить болезни, оттягивать свой конец, значит противиться замыслу творца, значит впадать в грех. Не грешным было, однако, врачевать раны, символы воинской доблести, полученные в сражениях за веру их «истинную».

  Нитроглицерин был старым, и генерал начал сомневаться, что он подействует, однако боль потихоньку утихла, хотя и не до конца. Понемногу улегся и страх. Успокоившись, Амвросий принялся анализировать его природу. Он не знал, чего боялся в большей степени: своей скоропостижной кончины, или того, что не успеет выполнить задуманное его соратниками. 
 
  В последнее время приступы стали появляться чаще, увеличилась их продолжительность. Отчасти причиной их возникновения было смятенное состояние духа генерала. Число вероятных противников его страны уменьшалось стремительно по мере распространения Фиолетовой Чумы по миру. Следовательно, служебных обязанностей у него также становилось меньше. Все больше времени он проводил в пустом кабинете, предоставленный самому себе и погруженный в свои мрачные размышления, сосал нитроглицерин и с, тающей с каждым днем надеждой, ждал наступления дня «Ч».

  События в стране и мире принимали совсем уже неблагоприятный оборот. Приближались досрочные выборы президента, организованные по инициативе Бесноватых, и не было никакого сомнения в том, что их кандидат победит с подавляющим преимуществом и тут же при поддержке дружественных стран разгонит парламент и правительство. Но теперь почти все страны стали для Бесноватых дружественными.  А значит не за горами день, нет, не день «Ч», а просто один прекрасный день, когда в его кабинет ворвутся Стражи реставрации Божественного Миропорядка, и спустят его с лестницы. Это в лучшем случае, в худшем – просто вышвырнут в окно. Но он был слишком обязательным человеком и уж очень сильно ненавидел Бесноватых, этот Амвросий. Для себя он решил до последнего оставаться верным своим единомышленникам и, поддерживая репутацию заурядного, не рассуждающего служаки, ждать, когда его услуги окажутся востребованными. А дни шли за днями, и никто не торопился с ним связаться, но  он затаился в ожидании, время от времени клал под язык таблетку нитроглицерина и все думал, думал…

  Раздумья генерала прервал мелодичный сигнал аппарата внутренней связи.  На экране телемонитора показалось изображение одного из старших офицеров комиссариата. В обязанности, ничем ни примечательного офицера этого, входило дважды в день докладывать сводку, отражающую ситуацию в подконтрольных частях. Рутина, одним словом. Монотонный голос его неизменно навевал дрему на Амвросия, так что он даже особо и не пытался вслушиваться. Тем более, что позже эту сводку приносил ему адъютант в распечатанном виде.

  - Мой генерал, - начал свой доклад офицер и продолжил повествование в свойственном ему ключе: негромко и сухо. Несмотря на то, что говорил он банальные вещи, Амвросия вдруг подкинуло на стуле, дремы как не бывало. Обычно офицер, обращаясь к нему, произносил «господин генерал» или несколько устаревшее «ваше превосходительство».  Приветствие «мой генерал» было неуставным, но являлось именно той кодовой фразой,  которой должен был обозначить себя связной, чьего появления так долго ждал Амвросий.

  Он разволновался. У офицера была четкий выговор, однако смысл произносимых им слов не доходил до генерала. Едва дождавшись окончания доклада, он осипшим голосом отпустил своего вновь обретенного соратника и сразу же затребовал по селектору распечатку донесения. Получив вожделенные листочки, Амвросий быстро прошествовал к книжным полкам. Подставив стремянку, он достал томик одного из классиков в синем тисненом переплете. Книга эта содержала ключ к шифру, с помощью которого предстояло понять истинный смысл полученной сводки.

  Прокорпев с полчаса над текстом, он получил, наконец, возможность вникнуть в содержание десятка вновь образованных строк.  Это был приказ, а в конце приписка. Приказ требовал от него начать действовать незамедлительно, постскриптум же заключал в себе предостережение и призыв к осторожности и бдительности:  по имеющейся информации выполнение его, Амвросия, миссии может наткнуться  на противодействие неких неизвестных лиц.

  Последнее было излишним. Жизненный и боевой опыт Амвросия давно научили его быть готовым ко всякому сценарию при проведении любой операции, даже кажущейся простой. А тут предстоит такое… Но все-таки здорово, что ожидание закончилось. Товарищи по оружию,  наконец, зашевелились. Понимают, что через неделю в правительстве и военном ведомстве править балом будут Бесноватые. Теперь ему просто остается спокойно сделать то, что от него ожидают и к чему он так долго готовился.

  Генерал взглянул на часы. День «Ч», оказывается, уже приближался к своему экватору. Жажда деятельности проснулась в нем, но вместе с ней вновь напомнила о себе тяжесть в грудной клетке. Он потянулся было к трубке с таблетками, но передумал. Достал из встроенного в стену сейфа свою старую походную фляжку с выдержанным коньяком, отвинтил крышку, наполнил ее и добавил несколько капель настойки боярышника. Неспешно выпил, наслаждаясь изысканным ароматом. Потом потянулся к кнопке вызова на селекторе, отрывисто произнес:

  - Генерал Путята. Список «Б-4» в моей приемной через час. Транспорт до  эр-дэ десять двадцать пять на это же время.

  Отдав распоряжение, Амвросий вынул все из того же сейфа небольшой дорожный кейс, давно уже собранный специально к этому дню, положил в него фляжку с коньяком, пузырек с боярышником, нитроглицерин, присоединил к этому серебряный портсигар, также извлеченный из сейфа. Закрыв кейс на кодовый замок, он постоял несколько мгновений, оглядывая, будто на прощанье, свой кабинет, и решительным шагом отправился к командующему, которого за глаза все звали Батя, подписать документы на инспекционную поездку в один из отдаленных военных округов на юго-западе страны.

               
                ***

  Три  массивных внедорожника камуфляжной расцветки, изготовленных по спецзаказу военного ведомства, удалялись от комплекса серебристых высотных зданий Национального комиссариата обороны по направлению к площади Независимости. «Недолго осталось ей носить такое название, эти деятели переименуют ее как-нибудь в духе времени – в площадь Покорности, к примеру, или Смирения» - подумал генерал Путята. Он ехал в средней машине вместе с личным водителем и своим адъютантом Митрофаном Кистенем, с  которым у него за несколько лет службы и пару локальных конфликтов сложились достаточно теплые отношения. Молодой офицер чем-то напоминал генералу его собственного, утратившего с ним всякую связь, сына Лаврентия. Хотя Митрофан был, конечно, на полтора десятка лет старше.

  В двух других машинах ехали охранники и, так называемый, список «Б-4» -  люди, загодя отобранные Амвросием специально для этой поездки, те, на кого, как он полагал, мог рассчитывать, если что-то пойдет не так. Двое из них -  полковники Мелентий Курёха и Аристарх Толокмень,  даже  рассматривались ребятами из «Феникса», как потенциальные сотрудники. Оба были ведущими специалистами в его штабе, и в качестве сопровождающих генерала в инспекционной поездке ни у кого вызвать подозрения не могли.

  Еще один член их маленькой группы подполковник Диомид Солоха был начальником внутренней службы безопасности. Именно он отвечал за то, чтобы их поездка прошла максимально гладко. К «Фениксу» он никакого отношения не имел, но в его надежности Амвросий не сомневался.

  Присутствие же четвертого попутчика генерала сильно раздосадовало. Вместо заместителя Солохи распоряжением командующего в состав их группы был включен никому не известный майор Сверчок из Комитета. Ну да, в соответствии  с последними изменениями в уставе их рода войск, комитетчики должны быть представлены во всех подразделениях, но нигде в уставе не говорится о том, что они должны сопровождать начштаба в командировках. Так что, Батя мог открытым текстом послать этого майора куда подальше, ан нет, не захотел связываться с Комитетом.

  Вообще никто не хотел с ними связываться. Всем было хорошо известно, что гэбисты  уже давно спелись с Бесноватыми, но о подлинных масштабах их сотрудничества догадывались лишь единицы. Последним грязным делом, окончательно запятнавшим Комитет, была помощь в отлове юношей-активистов из панк-рок группы «Prick rebels». Ребята неудачно засветились, публично распевая комические куплеты на могиле, недавно ушедшего на повышение,  верховного  иерарха их изуверской Церкви.  Фанатики надавили на госструктуры, требуя поимки и сурового наказания  «кощунников». Гэбистам, профессионалам до мозга костей, не составило труда выйти на след «оскорбителей чувств верующих». До сих пор, только, остается неизвестным, кто «слил» имена и адреса безбашенных музыкантов Стражам реставрации за несколько часов до проведения арестов. Так что, когда комитетчики отправились за панк-рокерами по домам, арестовывать им довелось лишь тела участников «Prick rebels», причем отдельно от их голов.

  «Очень даже может быть, что именно этот майор, Сверчок, или как его там, и есть то неизвестное лицо, о котором предупреждало руководство в шифровке», - подумал Амвросий, пристально разглядывая сквозь тонированное стекло удручающе-тоскливые сцены современной городской жизни.

  Несмотря на герметично закрытые окна и воздушный фильтр последнего поколения в салоне стоял удушливый запах все той же гари. Улицы были затянуты плотной дымовой завесой, сквозь которую силуэты домов выглядели размытыми. Как назло уже несколько дней в столице стояла тихая безветренная погода, а на больших и малых площадях, на пустырях и в скверах фанатики все жгли и жгли книги. Не отдельные книги отдельных авторов, а все подряд жгли. В дым и пепел обращались идеи великих и не очень писателей, поэтов, мыслителей, ученых, конструкторов, ремесленников - бесценные сокровища, созданные людьми на их нелегком многовековом пути от дикарства к цивилизации. Хранение книг в эти дни стало весьма опасным. У кого обнаруживали щепотку наркоты, тот мог лишиться руки, но если кто не сдал добровольно книги, – мог быть растерзан толпой гопоты, смертельно обдолбленной своим религиозным учением.

  Еще несколько десятков лет назад лидеры Бесноватых заявляли, что, придя к власти, не оставят в мире ни одной книги, кроме «Священных Откровений» их припадочных прорицательниц. Дескать, в них содержится все, что положено знать человеку, прочие же знания лишь потакают вольнодумству, разврату и гордыне. Теперь их мрачное предсказание, похоже, сбывалось.

  Амвросий поражался тому,  как много, оказывается, книг было собрано в столице, ведь их жгли уже не одну неделю, а беснующиеся Стражи пропускали на площади все новые и новые грузовики с печатной продукцией. Стены домов покрылись толстым слоем копоти. Но теперь книгам, похоже, подходил конец. Все чаще в огонь стали сваливать различные цифровые носители информации: диски, дискеты, карты памяти, а иногда даже целые системные блоки, - все, на чем могли храниться опять-таки книги, статьи, а также картины, фотографии, таблицы, музыкальные записи, кинофильмы.  Все, что отражало работу мысли человеческой, являлось ее продуктом, - находилось под запретом. Само право мыслить оказалось вне закона, ибо нет для религиозного мракобесия врага страшнее, чем человек думающий, анализирующий, сомневающийся.

  Изделия века компьютерных технологий горели плохо, медленно оплавлялись, наполняя округу одуряющим чадом.

  Проезжали мимо музея изобразительных искусств, и машину накрыл сладкий аромат горелых холстов и красок, лака, распавшихся на угли, старинных рам из дорогих пород дерева.

  Квартал, где раньше находился театр драмы и комедии, теперь представлял собой пустырь, огороженный глухим высоким бетонным забором, поверх которого была пущена колючая проволока. В каждом из четырех углов стояло по вышке с прожектором и пулеметчиком, облаченным в фиолетовую форму Стражей реставрации. В проеме открытых ворот, из которых выезжал грузовик со строительным мусором, Амвросий успел заметить несколько десятков людей, разбирающих развалины на месте снесенного здания. Театральная труппа в полном составе во главе с директором и худруком готовила площадку для строительства очередного храма Бесноватых. Лицедеи, одними из первых попавшие под каток вновь установленного «Божественного миропорядка», похоже, уже   не пытались протестовать против такого изощренного глумления над делом своей жизни. Являющие собой когда-то торжество духа, теперь, жалкие и согбенные со своими кирками и лопатами, они олицетворяли этого самого духа полный упадок.

  Площадь Независимости была запружена галдящей толпой народа, пришлось сбросить скорость. Дальше автомобили еле ползли, то и дело рискуя подмять под себя  кого-нибудь из собравшихся  на стихийный митинг сторонников Бесноватых. Крикуны в ответ на сигналы лишь злобно скалились, в глазах – нескрываемая ненависть. Казалось, они только и ждут чьей-то команды, чтобы окружить машины, наброситься на них, перевернуть, искорежить и сжечь вместе с пассажирами.

  Над толпой реяли фиолетовые стяги с изображением двух веревочных петель и двумя солнцами и четырьмя лунами между ними. Солнца и луны, понятное дело, были единственными видимыми невооруженным взглядом космическими объектами на небосводе. Петлям же Бесноватые поклонялись истово и самозабвенно, как и положено людям с необратимой атрофией коры головного мозга. По преданию двойняшки-прорицательницы были повешены по распоряжению какого-то императора. Факт, который ставился под сомнение всеми корифеями истории религии, как, кстати, и само существование прорицательниц. Тем не менее, шпили всех храмов этих фанатиков венчает горизонтальная перекладина, со свисающими с нее двумя петлями.

  Посреди площади, там, где раньше была гигантская клумба, с энергичным стуком спешно сколачивали деревянный помост. Готовилась одна из любимых забав Бесноватых – публичная порка женщин, застигнутых на улице в одежде, не соответствующей религиозным предписаниям. Порка проводилась по приговору церковного суда, и принять участие в ней мог любой желающей. От добровольцев, как обычно, отбоя не было. Они, брызгая слюной в возбуждении, выкрикивали что-то нечленораздельное и рисовали петли указательными пальцами у себя на груди.

  Лицо Амвросия скривилось в страдальческой гримасе. Незаметно для Митрофана он закинул под язык нитроглицеринку. Внезапно осветился экран телекоммуникатора, встроенного в спинку сиденья напротив генерала. На связь вышел его коллега из северного полушария Патрик Макманаган. Разговор длился не более трех минут на языке иносказаний, но этого оказалось достаточно для того, чтобы на душе у генерала потеплело. Формально они были противниками, хотя и симпатизировали друг другу как люди. Армии их государств десятилетиями противостояли, и  Амвросию приходилось намечать потенциальные мишени для своих ракет на картах родины Патрика. Но теперь выяснилось, что они выполняют одну и  ту же задачу, и генерал Макманаган около часа назад отправился в такую же служебную командировку на север своей страны.

  Амвросий осознал вдруг всю мощь «Феникса», сумевшего объединить представителей различных народов и культур в стремлении противостоять Фиолетовой Чуме. Однако объединение это шло так долго и протяжно, что руководители «Феникса» едва успели впрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Это чудо, что они с Патриком еще обладали свободой передвижения, в отличие от пары коллег из зоны субтропиков, которых Бесноватые, придя там к власти, отстранили от руководства войсками, заменив их своими единоверцами.

  Автомобили с генералом и его свитой сумели, наконец, пробиться сквозь толпу на простор Лесного проспекта и, ничем более не сдерживаемые, плавно набрали скорость и помчались в сторону предместья.

                ***
  Ракетодром № 1025 Национального комиссариата обороны находился в восьмидесяти верстах к западу от столицы. Высокие ели, обступающие шоссе с двух сторон, вдруг, уступали место бескрайним полям, и взгляду открывался вид на величественные сооружения комплекса, стартовые площадки, фантастических очертаний и расцветок ракетопланы, посадочные терминалы.

  Здесь произошла первая заминка, чуть было не поставившая крест на всей поездке на юго-запад. После прохождения необходимых формальностей с охраной комплекса, три внедорожника устремились в сектор отправления. Амвросий по привычке еще издалека нашел взглядом пятую стартовую площадку, с которой постоянно отправлялся в подобные командировки, и волосы на его затылке зашевелились. Один из маршевых двигателей «Молниеносного» - ракетоплана, приписанного к их департаменту, был наглухо зачехлен, а другой напрочь отсутствовал. Не было также части обшивки хвостового стабилизатора. Когда подъехали ближе, выяснилось, что зачехлены также были кабина пилотов и приемники воздушного давления, а шасси полностью утопали в снегу, не убиравшемся более недели. Обычно вокруг ракетоплана, готовящегося выйти в рейс, суетилась многочисленная обслуга, стояли заправщики, буксировщики, микроавтобусы для персонала и пассажиров. Сегодня же на стартовой площадке не было ни души.

  Амвросия охватил ужас. На лбу выступила испарина, чертова жаба снова своей костлявой рукой начала сжимать сердце. Ясно было, что «Молниеносный» в ближайшее время никуда не полетит. Арендовать другой ракетоплан в мирное время представлялось задачей практически невыполнимой. Этот сравнительно новый вид летательных аппаратов пока еще не получил широкого распространения и не использовался в коммерческих целях. Лететь на обычном самолете немыслимо: расстояние, которое суборбитальный ракетоплан покрыл бы часа за два, самолет осилил бы в лучшем случае за восемь-девять. Такого времени у него не было. Теперь, когда он должен был действовать с коллегой Макманаганом синхронно, даже небольшая задержка ставила под удар успех всего дела.

  - Остановись, - срывающимся от бешенства голосом приказал генерал своему адъютанту. Автомобиль резко затормозил перед въездом на пятую стартовую.
  - Капитан Кистень, потрудитесь объяснить, что все это значит, - Амвросий ткнул пальцем  в сторону разбомбленного «Молниеносного».
  - Не могу знать, господин генерал. Сам ничего не понимаю, - запинаясь, ответил адъютант. По его сконфуженному виду было видно, что он находится в глубоком замешательстве.
  - Вы должны  были это знать, капитан. Ведь это ваша обязанность информировать ракетодромное начальство о предстоящем рейсе. Или вы сегодня не потрудились  с ними связаться?
  - Я звонил, звонил, господин генерал. Но, слово чести, о «Молниеносном» они не сказали ни слова. Все было как обычно: у меня приняли заказ, сообщили номер, под которым они зарегистрировали его в своем журнале, проверили состояние нашего платежного баланса, уточнили предполагаемое время вылета, сказали ОК и положили трубку. Прошлый раз я все сделал так же, и мы вылетели через двадцать  минут после прибытия в порт.

  Это действительно было так. Амвросий вынул из гнезда портативную рацию, связался с одной из двух других машин, замерших неподалеку, и потребовал к трубе Толокменя.

  - Аристарх,  - обратился он к полковнику, - возьмите  с собой Солоху и мигом дуйте к этому остолопу, начальнику ракетодрома. Выясните, что за чертовщина у них там творится. Предупредите, что за саботаж он пойдет под трибунал. Потребуйте от него конкретных предложений, на предмет доставить нас куда следует.

  Не дожидаясь привычного «слушаюсь», генерал нажал кнопку отбоя. Тотчас одна из машин резко рванула с места и, выбрасывая фонтаны снега из-под бешено вращающихся колес, понеслась в сторону высокого здания командно-диспетчерского пункта, чей синий стеклянный полусферический купол был виден с любой точки ракетодрома.

  - Я выйду, - коротко сказал генерал своему адъютанту. Тот мгновенно сорвался со своего места, обежал вокруг машины и распахнул генеральскую дверь. Амвросий неловко сошел на рыхлый снег и принялся бродить взад и вперед  в тревожном ожидании с неизменной горошинкой нитроглицерина во рту. Он решил не уезжать пока прочь от стартовой площадки, словно пребывание рядом с «Молниеносным», пусть и в разобранном состоянии, оставляло еще какие-то шансы продолжить путь.

  Время тянулось мучительно долго. Наконец машина с офицерами вернулась. Почти, что на ходу из нее выпрыгнул энергичный, коренастый Аристарх Толокмень, за ним неспешно выбрался худой, апатичный Солоха.

  - Разрешите доложить, господин генерал, - обратился полковник. Белозубая улыбка сияла на круглом румяном лице.
  - Слушаю вас, - сухо произнес Амвросий.
  - «Молниеносный» уже две недели как поставили на плановый капремонт. Один двигатель и вовсе завод-изготовитель затребовал для полной ревизии. Да, все это они затеяли на месяц-два раньше срока. Но, у него, начальника ракетодрома этого, железная отмазка имеется – письменное распоряжение  командующего воздушно-космическими силами. А завизировано это распоряжение не кем-нибудь, а самим Нацкомом обороны и председателем Комитета госбезопасности. Это после того случая с «Соколом», с целью предотвращения, недопущения и всего остального в этом роде.  Распоряжение секретное, поэтому по телефону ничего не говорят. А насчет того, чтобы нам продолжить путь – это глухо. Ракетопланы наших коллег из других родов войск также стоят на приколе. Определенный процент ресурса уже выработали, говорят. Можете сами убедиться, господин генерал, -  Толокмень протянул полевой бинокль.

  Амвросий подкрутил окуляры и  оглядел соседние стартовые площадки. Да, Толокмень был прав. Большинство ракетопланов находилось в таком же состоянии, что и «Молниеносный», а остальные – в еще худшем. Ноги у генерала стали ватными, пот холодными струйками потек по спине. Он никогда не был сторонником теории заговоров, но в данной ситуации несложно было догадаться что к чему. Ну да, ракетоплан-разведчик «Сокол» дней десять назад по неизвестной причине рухнул в океан и затонул вместе с экипажем.  Но это был аппарат устаревшей конструкции, и не было никакой необходимости закрывать чуть ли не весь ракетодром. А вот если предположить, что комитетчики решили таким образом за неделю до выборов обездвижить военное руководство страны, приковать его к столице, тогда все становится на свои места. Военного переворота видимо опасаются, мать их. Глупцы, опоздали мы с переворотом лет эдак на тридцать.

  Амвросий повернулся к офицерам и у него, как обычно, появилось ощущение двоения в глазах. Рядом с Толокменем теперь стоял Мелентий Курёха, как две капли воды похожий на своего сослуживца, такой же рослый, крепкий и круглолицый. Как не старались «братья» скрыть свои истинные чувства, но их довольные физиономии сверкали, как начищенные тазы.

  - Мне неясна причина вашей радости, - желчно произнес генерал,  - поделитесь, если можете.
  - Дык, поездка как будто откладывается, лететь то не на чем, - пояснил Курёха.
  - Так может, по домам, господин генерал, техника готова будет недели через три, не раньше, тогда и отправимся, - поддержал товарища Толокмень.

  «По домам,  - с горечью подумал Амвросий, - боже мой, вот за этих тупиц я был готов поручиться в организации. Три недели. Эх, ребятки,  ну как вы не понимаете, в любом случае нет у вас этих недель, не дадут вам Бесноватые их прожить так, как вы себе мыслите. Хотя, что с вас взять.  Для вас это просто рутинная инспекционная поездка в Тмутаракань, не более. Появился отличный повод вернуться к уютной столичной жизни с коньяком и бабами, дорогими ресторанами и футбольным тотализатором. Истинная цель командировки известна только мне, и отвечать за все придется тоже мне».

  - По домам? – спросил он вслух, - ну что ж, может и по домам, только сначала пусть ко мне подойдет этот майор Сверчок. Хочу в глаза ему посмотреть.

  «Братья» растерянно переглянулись.
  - Дык он, это, к своим убег, господин генерал, - сказал Курёха.
  - К каким еще своим? – спросил Амвросий.
  - Дык там, в администрации, полно комитетских крутится, вот он с ними и остался.

  Худшие предположения Амвросия, похоже, оказались совсем недалеко от истины. Он с трудом развел непроизвольно сжавшиеся в кулаки пальцы. На ладонях остались отпечатки ногтей. Теперь, как любому честному офицеру, провалившему дело, ему оставалось только застрелиться. Но не прихватить ли с собой пару десятков Бесноватых?..

  Резкий автомобильный сигнал заставил Амвросия вздрогнуть и обернуться. Камуфляжной окраски микроавтобус затормозил метрах в двадцати от них. Дверь распахнулась, и по ступенькам спустился человек в сине-зеленой форме Комитета.

  - Помяни черта, он и появится,  - пробормотал кто-то из офицеров. Перед ними был майор Сверчок собственной персоной. Бесцветные волосы отпущены чуть длиннее, чем допускается по уставу. Такой же масти усы аккуратно подстрижены. Красноватого оттенка глаза смотрели почтительно, но без подобострастия. «Альбинос, что ли», - подумал Амвросий.

  - Разрешите обратиться, ваше превосходительство?  - обратился  к нему Сверчок.
  - Слушаю вас.
  - Учитывая сложившиеся обстоятельства, осмелюсь предложить добраться до цели на ракетоплане нашего ведомства. Он заправлен, полностью готов к вылету, находится на  резервной стартовой в пяти верстах  отсюда. Экипаж внутри. Приоритетное право вылета.

  Амвросию стоило большого труда не показать своего изумления. За его спиной кто-то неопределенно хмыкнул.
   - А, скажите, майор, есть ли у вас полномочия распоряжаться кораблем? - спросил он, сделав акцент на слове «майор». Мол, всяк сверчок, знай свой шесток.

  - Так точно, ваше превосходительство, - ничуть не смутился Сверчок. Из внутреннего кармана он достал специальную карту и показал генералу. Такую карту вставляют в специальный слот устройства, отпирающего ворота стартовой площадки. Если вылет не согласован или не оплачен, ворота не откроются.

  - Один важный чин не смог сегодня вылететь из-за болезни. Наш босс не возражает. Отправимся сразу, как прибудем на борт.

  Амвросию пришлось некоторое время выслушивать бурные протесты своей команды. Особенно усердствовал сверхосторожный и сверхбдительный Солоха. В его словах был резон. В иное время генерала тоже насторожил бы джокер, неожиданно выпавший из рукава сотрудника Комитета, не ловушка ли,  не провокация. Но теперь только движение имело смысл, и, коль появилась возможность двигаться, грех было ей не воспользоваться. Закрыв глаза, он явственно увидел черный бездонный кружок ствола своего пистолета, направленный прямо в сердце. Нет, движение  это жизнь, куда бы оно ни привело. Пока подчиненные горячились, стараясь уговорить генерала вернуться, он пристально смотрел на Сверчка, пытаясь понять, что скрывалось под его спокойной, доброжелательной улыбкой. В дискуссию  вступать генерал не собирался.

  - Здесь я решаю, - напомнил он присутствующим и приказал всем грузиться в автобус.

                ***
  Итак, они летят ракетопланом Комитета госбезопасности. Факт, немыслимый в прошлой жизни. Только что миновало непродолжительное состояние невесомости. Аппарат приступил к снижению по спирали. Амвросий полулежал, смежив веки в иммобилизирующем кресле за откидным столом в глубине генеральской  каюты – подальше от  иллюминаторов. Не любил он этой психоделической картины – усеянного яркими звездами черного неба вверху и меняющегося с огромной скоростью ландшафта внизу.

  Боль в сердце полностью уже не проходила даже от нитроглицерина, лишь немного притуплялась. Подкосили Амвросия стресс, пережитый на ракетодроме, и стартовые перегрузки, неизбежные при полетах такого типа – 4g, как-никак. Не с его бы сердцем летать на ракетопланах, но болезнь приходилось тщательно скрывать от сослуживцев и начальства, в виду неизбежной отставки по состоянию здоровья. Следующей медкомиссии ему уже не пройти. Правда, и не будет больше никакой медкомиссии. Амвросий знал, что умрет, и умрет скоро. Но его утешала мысль, что не нужно больше беспокоиться о родных, и смерть его не сможет их огорчить, обездолить и смешать чьи-то планы.

  Генерал сделал себе немного коньяку с боярышником, достал из кейса серебряный портсигар, открыл его и понюхал, лежащие внутри, сигареты. Не курил он уже давно, но запах свежих сигарет любил. Внутри кроме сигарет находилась еще небольшая фотокарточка. Он вынул ее и положил на стол, а портсигар убрал во внутренний карман кителя. Медленно потягивая коньяк, Амвросий пристально разглядывал фото. На нем были изображены жена и дети.

  Сыну Лаврентию было тринадцать лет. Он когда-то ходил в школу, обладал острым аналитическим умом и подавал большие надежды. Учителя старой формации прочили ему блестящее будущее. Из-за своего ума то он  и пострадал.
 
  Когда большинство учеников в его классе стали составлять дети Бесноватых, их родители потребовали от школьной администрации включить в программу изучение их религиозных истин. Новый предмет появился в программе для начала на факультативной основе – дети иноверцев могли его не изучать. Но природная любознательность Лаврика влекла его ко всему новому, неизведанному. Он начал посещать религиозный класс. Уже после трех занятий Лаврик для себя четко уяснил, что никакая это не наука, а чистой воды средневековое мракобесие. Ему бы молча прекратить изучение этого предмета, но не таков был Лаврик. Он задал преподавателю несколько вопросов, самыми безобидными из которых были, не является ли способ, с помощью которого прорицательницы общались с высшими силами, разновидностью вербальной галлюцинации, и смогли бы они получить свои откровения, если бы в ту эпоху уже существовал аминазин? Кроме того, он поинтересовался, не являются ли в наше время некоторые пациенты психиатрических клиник также божьими людьми. В этот день Лаврентия первый раз жестоко избили.

  У Амвросия до сих пор стояли перед глазами массивные багровые кровоподтеки на худеньком теле сына.

  В последующем шибко религиозные одноклассники еще не раз поколачивали Лаврика, постоянно над ним издевались, отбирали  у него завтраки и выбрасывали их в мусорную корзину, если обнаруживали недозволенные по их понятиям продукты. Амвросий одно время даже приставлял к нему охрану, но не мог  же часовой сопровождать его круглые сутки. В другую школу переводить сына не было никакого смысла – везде творилось одно и то же.

  От Лаврика требовалось всего-то ничего: признать правоту учения Бесноватых и час в день публично читать вслух «Откровения». На это он, родившийся в семье свободных людей и получивший соответствующее воспитание, согласиться никак не мог. Лаврентий стал все больше и больше прогуливать школу.

  Интеллект его дочери Леонтины был не столь высоким, как у сына, но училась она неплохо. Тина была просто красивой и добросердечной девочкой. Будучи в том возрасте, когда у любой девушки на первый план выходит желание хорошо выглядеть, Тина упорно отказывалась приходить на занятия в, столь милых сердцам Бесноватых,  безобразных балахонах. За это местные фанатички не раз таскали ее за волосы и называли проституткой. По телефону неизвестные даже угрожали похитить дочь и продать в один из портовых борделей, если она не поменяет имидж на «угодный создателю».

  Жена Амвросия Кларисса преподавала математику в колледже, имела ученую степень и репутацию одной из лучших в своем деле в столичном регионе. Совет попечителей колледжа, большинство в котором имели Бесноватые, добился ее увольнения за то, что она выступила категорически против сокращения часов, отпущенных на изучение ее предмета, в пользу зубрежки «Откровений». Поговаривали, будто дело Клариссы собирались передать для рассмотрения в церковный суд.

  В конце концов, Амвросию удалось спасти жену и детей, поместив их в Ковчег, несмотря на жесткий отбор и режим строжайшей секретности. Ему страшно было представить, что бы стало с его семьей, если бы он не работал на «Феникс».  Теперь его родные были в безопасности, но он заплатил за это нереально высокую цену – он их больше никогда не увидит.

               
                ***

  Арестовали их прямо на ракетодроме прибытия. Как только смолк гул двигателей, и пилоты опустили трап, все поспешили сойти на летное поле. Амвросий сразу обратил внимание, что их никто не встречает. Такого не могло быть в принципе, и генерал распорядился связаться с представителями штаба округа. Пока Солоха нажимал кнопки портативной рации, Амвросий огляделся вокруг. По сравнению со  столичным местный ракетодром был небольшим – к двум всего стартовым площадкам почти вплотную подступали величавые заснеженные сосны. Кроме их ракетоплана, других суборбитальных летательных аппаратов на поле не было. В отдалении на резервной полосе сиротливо стояло несколько вертолетов и бронетранспортеров.

  - Нет связи, господин генерал, полная тишина в эфире, – доложил Солоха.
  - Замечательно, - Амвросий криво усмехнулся, - тогда отправимся, господа, пешком к ближайшим  ангарам, может быть, там отыщется хоть кто-нибудь.

  Генерал отправил Солоху и Сверчка обратно в ракетоплан пытаться наладить связь с округом при помощи бортовой радиостанции, а сам с  остальной группой зашагал в сторону  невзрачных строений на краю поля. Покусывал крепкий морозец. Под ногами хрустел снег. К счастью еще в ракетоплане все переоделись в полярные комбинезоны и обули меховые унты. «Край суровый, край лесистый, а местами и гористый…» - крутилась в голове у генерала давно услышанная песня о здешних  местах. Он бодрился, хотя давило в груди, и не хватало воздуха.

  Минут через двадцать вышли на небольшую площадь, с трех сторон ограниченную зданиями, напоминавшими наполовину вкопанные в землю консервные банки, и замерли. Посреди площади стояла деревянная виселица, на ней покачивались на ветру две пустые веревочные петли. Конструкция источала запах свежеструганного дерева  - видимо, была воздвигнута совсем недавно.

 - Эге, похоже, бардак творится в ракетных войсках, - невольно вырвалось у Амвросия.

  В этот момент во всех трех строениях распахнулись ворота, и наружу высыпалось множество вооруженных людей. Амвросия и его спутников окружили, положили лицом в снег и проворно разоружили, отобрали телефоны и рацию. Потом позволили подняться, но руки велели держать за головой. Амвросий обратил внимание, что толпа, окружившая их, довольно разношерстная: сине-зеленые комбинезоны комитетчиков перемешались с фиолетовыми малахаями Стражей реставрации и болотного цвета армейскими полушубками.

  Подошел незнакомый майор в очках, одетый в комбинезон со знаками отличия Комитета и фиолетовой повязкой на рукаве, и объявил, что в ракетных войсках, да и в стране вообще, совсем даже не бардак, а напротив - полный порядок.  В столице час назад произошел переворот, и власть взяли в свои руки «борцы, засвидетельствовавшие свою веру перед двоепетлием». Подумав, майор добавил, что в его планы не входит причинение арестованным вреда, при условии достойного их поведения и готовности к сотрудничеству.

  - Мы готовы принять дела у вас прямо здесь, в порту, генерал.
  - Генералы майорам дела не сдают,  - огрызнулся Амвросий, -  лучше объясните, на кой ляд вам этот переворот? У вас и так вся страна под контролем, скоро и президент будет ваш, карманный.

  Майор открыл, было, рот, чтобы ответить, но его опередил здоровенный детина из числа Стражей. Похоже, он тут был главный. Нависнув всей своей громадой над генералом, он с жутким акцентом начал ему втолковывать.
 
  - Президент и парламент - это есть ваш закон. Это есть плохой закон.  Хороший закон есть божий закон. Ему все подчиняйт. Кто не подчиняйт, того вешайт. Уже давно пора вешайт. А ваш закон не дает вешайт. Мы и так долго ждаль, больше нет. Диктатур верующий. Понимайт?

  Амвросий очень хорошо понимал, что такое диктатура – папа-военный историк написал целую книгу о диктатурах в отсталых странах. Понимал он также, что Сверчок заманил-таки их в ловушку, и добраться до цели, вероятно, не суждено, даже находясь в двух шагах от нее.

  Фиолетовый детина, удовлетворенный своим красноречием, приказал отвести арестованных офицеров в один из ангаров, а сопровождавших их солдат охраны – в другой. Генерала, его адъютанта и обоих полковников построили в колонну и, все так же  - с руками на затылке, велели шагать к ближайшим открытым воротам. Офицеры понуро побрели, куда велено. Майор с детиной в сопровождении десятка мятежников с автоматами наизготовку, следовали за ними метрах  в пяти. До ангара оставалось всего ничего, когда со стороны летного поля послышался надсадный рев могучего дизеля  и, вслед за этим, тишину разрезала  длинная пулеметная очередь. Крохотные свинцовые комочки, просвистев над головами арестованных и их конвоиров, как плетью ударили по виселице, срезали с опор балку с петлями, отчего та с глухим стуком рухнула на снег.
 
  Амвросий с товарищами, ища защиты, инстинктивно прижались к стене ангара. Обернувшись, генерал увидел, что мятежники залегли прямо в снег и даже не помышляли открыть ответный огонь. По площади прямо к ним несся бронетранспортер, один из тех, что стояли на резервной полосе. На конце ствола его пулемета заплясал огонек, и пули забарабанили по крыше ангара. Поравнявшись с арестованными, бронированная машина встала,  как  вкопанная, закрыв их, словно щитом. Ее корпус колыхнулся вперед и с шипеньем осел на восьми огромных колесах.  Башня с пулеметом повернулась в сторону мятежников. Стрелок сыпал по ним короткими очередями, не давая поднять головы.

  Люк в борту с лязгом распахнулся, в проеме показалось чумазое лицо Солохи.
  - Все сюда, скорей! – замахал он рукой.

  Легко сказать – скорей, когда в грудь, будто, кол забили, и ноги ватные. С помощью Митрофана генерал  тяжело перевалился через борт, следом за ними в чрево машины проникли Куреха с Толокменем, захлопнули за собой люк. Солоха уже сидел на месте механика-водителя. Бронетранспортер рывком тронулся и помчался к выезду с ракетодрома. В человеке, давившем на гашетку пулемета, отбивая у Бесноватых и их прихвостней всякое желание организовать преследование, Амвросий узнал одного из пилотов с ракетоплана. Послышался удар, бронетранспортер тряхнуло, это Солоха на полном газу снес створки ворот. Машина попетляв между заградительными бетонными блоками, выбралась на лесную дорогу и, промелькнув между деревьями, исчезла из виду.

  - А этот-то здесь зачем? - Амвросий показал на Сверчка, притулившегося в углу. Поначалу он его не приметил.
  - В нашей ситуации заложник не помешает, - ответил Солоха, не поворачивая головы от смотровой щели.

  Приглядевшись, Амвросий заметил, что руки Сверчка, связаны за спиной, один глаз заплыл. Тем не менее, майор загадочно улыбался своим мыслям.

  - А хвоста нам этот заложник случаем не привезет? – спросил генерал.
  - Я просканировал его, маячков на нем нет.
  - Так и не нужны никакие маячки, - вмешался Сверчок, - свежий снег, следы, знаете ли. Особенно, если  в эту сторону сегодня никто не ездил.
  - А откуда вы, майор, знаете, в какую сторону мы едем? – поинтересовался Амвросий.
  - Глаза-то мне забыли завязать, - еще шире улыбнулся Сверчок и кивнул в сторону приборной доски, на которой помимо всего прочего ярко светился дисплей навигатора.

  - Какая у нас фора? – спросил генерал у Солохи, но Сверчок ответил быстрее:
  - Минут десять-пятнадцать.
  - Я не вас, майор, спрашиваю,- раздраженно сказал Амвросий, - Диомид, ну?
  - Он прав, где-то так – кивнул Солоха, продолжая следить за дорогой, - но я бы не стал обольщаться: у них там вертолеты, как будто.

  - А кто-нибудь знает, куда мы вообще едем? - встрял в разговор полковник Толокмень.
  - Да, желательно бы определиться, - подпел его «брат».
  - В округ ехать бесполезно – там Фиолетовые, мне удалось подслушать их хвастливый треп в эфире, - рассуждал вслух Солоха. - Попробуем пробиться на соседний ракетодром, не могут  же они взять их все под контроль. Сюда их кто-то навел, здесь ждали именно нас.

  - Ну а дальше-то что? – допытывался Толокмень.
  - Ну, дальше захватим ракетоплан, махнем в одну страну с пальмами и обезьянами. Там местные ребята в джунгли уходят, пытаются сопротивление организовать.
  - А ну как не окажется там ракетоплана, или ПВО нас собьет наша или ихняя? – настаивали «братья».
  - Не ихняя, а их, - поправил Амвросий, - что вы-то предлагаете, господа полковники?
  - Дык, это, может, не надо никуда ехать, - промямлил Куреха, не глядя в глаза генералу, - те  там, на ракетодроме, сказали же - вреда не причинят. И вообще непонятно, кому теперь подчиняться. В страну с обезьянами я не хочу, бесполезно это все. А хорошие ракетчики любому режиму нужны.

  В бессильной ярости генерал зашарил руками на поясе, но кобуры с пистолетом там не оказалось – отобрали мятежники.
- Останови, - приказал он Солохе. Тот подчинился.
- Будь у меня оружие, я мог бы пристрелить вас. – Амвросий пристально посмотрел на «братьев». - Формальный повод есть – нарушение присяги. Открою один маленький секрет: одному мне известно, зачем я сюда прибыл. Дальнейший путь я должен был проделать в одиночку. Попутчики мне больше не нужны, да и не могу я никому из вас гарантировать личной безопасности. Из-за этого я не считаю себя в праве вас  всех  к чему-либо принуждать. Однако обстоятельства изменились, и мы вынуждены держаться вместе. Но меня взбесило то, как некоторые из вас, те, которым я доверял больше других, откровенно продемонстрировали свою продажность. Поэтому я просто предлагаю всем, кто считает себя ценным специалистом и видным ракетчиком, прямо сейчас  сойти, построиться по росту и отправиться сами знаете к какой матери служить этому ублюдочному режиму. Даю тридцать секунд для принятия решения. – Амвросий перевел дух и уставился на циферблат своих часов.

  Стрелка описала полкруга. Никто в машине не пошевелился. Все молчали, не глядя друг на друга, один Сверчок с любопытством взирал на происходящее.

  - Раз так, слушай мой приказ, - подвел итог Амвросий, - всем заткнуться и ехать туда, куда я скажу. Он пересел на свободное место рядом с Солохой и склонился над навигатором. Пальцы забегали по клавиатуре, вводя координаты, давно заученные наизусть. Вскоре на дисплее зажегся маленький красный кружок. Амвросий ткнул в него пальцем.

  - Подбросите меня сюда, это вам по пути. После того, как я вас покину, проследуете на запасной ракетодром вот здесь, - его палец переместился. - Если сможете, покинете страну. Разумеется, те, кто захочет. Насчет ракетоплана не знаю, но пару транспортных самолетов там гарантирую. Пилот у вас есть. Командование возлагаю на подполковника Солоху. Ты, Митрофан, поедешь со всеми. С комитетчиком этим поступите, как посчитаете нужным. Все, трогай.

  Тяжелая машина покатила дальше по дороге. Примерно через версту, подчиняясь указаниям навигатора, Солоха свернул в тайгу на занесенную снегом просеку. Бронетранспортер запрыгал на кочках, переваливаясь с боку на бок и оставляя после себя облака синеватого дыма. Вскоре он растворился между медными стволами вековых сосен. Лишь отпечатки шин на снегу и запах выхлопных газов выдавали его недавнее присутствие.

  Часа полтора навигатор вел их по совершенно глухим безлюдным местам. Солоха выжимал из машины все, что было возможно в условиях бездорожья.  Сгущались сумерки, пришлось включить фары. Наконец в свете их показалась бревенчатая хижина, окруженная невысоким тыном. Окна заколочены, над трубой дымок не курился. Заброшенное зимовье на таежной опушке у подножия горы и было той красной точкой на дисплее, координаты которой ввел Амвросий. Бронетранспортер  остановился напротив покосившихся полуоткрытых ворот.

  Амвросию помогли выйти из машины. Он с детства терпеть не мог сентиментальных сцен прощания, поэтому лишь сухо пожелал попутчикам счастливого пути. Повернувшись спиной к бронетранспортеру, генерал, с трудом переставляя ноги, заковылял к дому.
 



                ***

  Нет, не был генерал Путята на самом деле таким ограниченным, непримечательным службистом, каким изо всех сил старался казаться. Происходил он из профессорской семьи, входившей в интеллектуальную элиту тогдашнего общества. Отец – преподавал военную историю в Академии генерального штаба, мать вела класс виолончели в консерватории. Амвросий и сам получил блестящее классическое образование с уклоном в точные науки, но армейская романтика влекла к себе неодолимо, и отец, подняв связи, зачислил его младшим офицером в вычислительный центр войск стратегического назначения. Старик рассудил, что сын рано или поздно перебесится и вернется на стезю науки. Судьба рассудила иначе…

  Амвросий был завзятым театралом и книголюбом, не пропускал ни одной литературной новинки. Его кабинет всегда был завален томиками в аппетитных новеньких разноцветных обложках, распространяющими запах свежей типографской краски, часто с неразрезанными еще страницами, терпеливо ожидающими своей очереди быть прочитанными.  Также молодой Путята брал на дом переводы иностранной художественной литературы. Не ради денег – хобби для.

  По своему мировоззрению Амвросий был агностиком, существование высших сил допускал, но считал пока недоказанным, ко всем неагрессивным веротерпимым религиям относился скорее положительно.

  Вот такие-то интеллектуалы, как Амвросий, первыми забили тревогу, когда над миром начали сгущаться фиолетовые тучи.

  Несколько десятилетий назад выходцы из нищих полудиких стран, спасаясь от своих бесконечных междоусобных войн и голода, непрерывным и всё усиливающимся потоком устремились в оплоты цивилизации. Постиндустриальный мир, управляемый в то время разного рода либералами,  практически с распростертыми объятиями встретил беженцев, накормил, обогрел, погладил по голове и предложил помощь в трудоустройстве и организации быта. Либералы наивно полагали, что если дикарей слегка отмыть и цивилизовать, то они смогут безболезненно ассимилироваться в обществе, стать полноценными гражданами. Не тут-то было. Беженцы ни в какую не желали ассимилироваться, среди коренных жителей держались обособленно, в свою среду никого не допускали, обычаи и устои приютивших их народов категорически отвергали.

 Более того, на местных жителей пришельцы смотрели свысока, презрительно, ведь те были по их понятиям безбожниками и цена им в судный день – две ржавые монетки. Гипертрофированное чувство собственного достоинства беженцев основано было на их принадлежности к, так называемой, «единственно истинной  религии, которая одна только имеет правильное представление о мироустройстве». Фанатики представляли собой пеструю многонациональную публику, говорящую на разных языках. Но всех их объединяли тоталитарная идеология и неприятие иноверцев.

  Немного обжившись на чужбине и оглядевшись, пришельцы начали агрессивно навязывать свои ценности коренным жителям, не стеснялись публично совершать  варварские религиозные ритуалы, применять физическое насилие к тем, кто осмеливался противиться их давлению.

  Всевозможные гуманитарные организации и даже правительства некоторых стран значительно облегчили распространение Фиолетовой Чумы. Продажные политики и просто недалекие люди взяли под свое крыло фанатиков, которые, когда было нужно, ловко прикидывались гонимыми сиротами, пострадавшими за веру. Либерально настроенные журналисты увещевали своих сограждан воздерживаться от любых действий, могущих оскорбить чувства верующих. Но верующие вскоре начали садиться на голову, ибо чувства эти  стали оскорбляться от всего, что не соответствовало их представлению о том, как все должно быть устроено. Улицы и площади городов в цивилизованных странах медленно, но верно перекрашивались в фиолетовый цвет.

  Бесноватые не опускались до идеологических диспутов. У них, зомбированных с детства, критика отсутствовала полностью. Для утверждения себя в качестве полновластных хозяев планеты Бесноватые взяли на вооружение демографию. Работать они не умели и не хотели. Если бы это было не так, их родные края не были бы такими убогими. Пришельцы предпочитали жить на щедрые социальные пособия, получать суперльготные кредиты, а в свободное время предаваться любимым занятиям: молиться и делать детей. Плодились они, как кошки. В семье среднестатистического фанатика иногда было до десятка отпрысков.

  Прошло не так много времени, и в одно прекрасное утро коренные жители, проснувшись в своей собственной стране, вдруг оказались в численном, культурном, религиозном и политическом меньшинстве. С этого момента ход истории рода человеческого на этой планете повернулся вспять.

  Массово принимая гражданство своих новых стран, Бесноватые становились практически неуязвимы в юридическом плане. Законодательство  в цивилизованном мире трогательно пеклось о свободе совести и вероисповедования своих новых граждан. Регистрируя своих кандидатов на выборы всех уровней, Фиолетовые начали проникать в органы власти, захватывать в них большинство мест и проводить угодные себе законы. Права и свободы коренных граждан начали стремительно сокращаться. В крупных городах в поддержку своих инициатив фанатики проводили многолюдные демонстрации. Над толпой реяли плакаты: «Я ненавижу свободу», «Бог лучше демократии», «Просвещение губит душу». В местечках и селах Бесноватые просто устраивали погромы, убивали священников-иноверцев, школьных учителей, разрушали чужие храмы.

  Противостоять им к этому времени было некому. В силовых структурах  Фиолетовые уже составляли значительную долю личного состава.  Только армия, как традиционно закрытая, можно сказать, кастовая структура, еще хранила чистоту своих рядов, но продажные политики вовсе не собирались на нее опереться.

  Ситуация усугублялась и тем, что  местные жители стали массово обращаться в новую веру. Оказалось, что для великого множества людей не имело значения, какому богу поклоняться, лишь бы всегда было в наличии что выпить и чем закусить.

  Для Амвросия было мучительным осознавать свое бессилие, все знать и понимать, но не иметь возможности что-либо предпринять.  К счастью людей,  мыслящих подобно ему, оставалось еще предостаточно. Среди них были видные политики, крупные военные чины, выдающиеся ученые, значимые финансисты, промышленники и топ-менеджеры, известные деятели культуры и искусства, спортсмены и даже международные авантюристы, не желавшие ложиться под Фиолетовых, то есть люди, от которых кое-что еще зависело в этом мире. Именно они составили ядро глубоко законспирированной международной организации «Феникс». Жили они в разных странах, но объединяло их многое.

  Все они давно осознали, что мир катится в тартарары, над человечеством замаячила угроза интеллектуальной смерти и вырождения, а сил и средств, чтобы остановить эту деградацию - нет. Точка невозврата уже пройдена, идеологическую и военную победу над Фиолетовой Чумой одержать невозможно. Такое понимание ситуации ставило людей из «Феникса» в глухую оппозицию близорукому руководству  их стран.

  Инакомыслящие люди эти были в том возрасте, когда голый материализм сменяется поиском иных ценностей, не держались слепо за свое мнимое благополучие, имели детей, которых Бесноватые лишили будущего и ради них были готовы к самопожертвованию.

  Основатели  «Феникса» были немногочисленны, но для их дела и не нужны были толпы последователей и орды боевиков. Гораздо больше ценилась возможность в нужное время незаметно нажать на нужную педаль, запустить невидимый механизм, с последующей управляемой цепной реакцией событий, влиять на людей и осуществлять точечную их вербовку.

  Как они нашли друг друга? В каждом случае по-разному, но существенным было то, что многие знали друг друга лично и, следовательно, могли доверять соратникам.

  «Феникс» не был политической партией, не имел программы, не декларировал лозунгов, не боролся за политическую власть. Это скорее был закрытый клуб прагматиков, члены которого собрались, чтобы сделать одно конкретное дело и исчезнуть.

  Как Амвросий оказался в поле зрения «Феникса»? Совершенно случайно. Он возвращался с женой пешком с какого-то банкета. На нем был скромный гражданский костюм, позволявший не выделяться на фоне прохожих, заполонивших бульвар в этот теплый осенний вечер. Съемочная бригада одного из второстепенных столичных телеканалов в этот час проводила опрос на улице для своего вечернего выпуска новостей.

  Девушка с микрофоном в руке попросила у Амвросия разрешение задать вопрос, оператор навел на него объектив своей камеры. Кларисса дернула мужа за рукав, предлагая ни во что не вмешиваться. Но Амвросий, находясь в некотором подпитии, не возражал против общения.

  - По вашему мнению, какие главные проблемы угрожают благополучию и стабильности общества? – спросила журналистка.
  - «Священные откровения», - не раздумывая, брякнул Амвросий.
  - Что-что? – не поняла девушка. Кларисса снова потянула его за рукав, но Амвросий, что называется, закусил удила.
  - Я говорю, что «Священные откровения» являются самой большой проблемой современности, - медленно и четко произнес он.
  - Но как же… Может быть все-таки голод, дефицит пресной воды, безработица и, как там еще, - эпидемии, - пыталась подсказать журналистка. Чувствовалось, что она растерялась. Не ожидала такого ответа.
  - Вот-вот, - назидательным тоном продолжал Амвросий, - когда весь мир обяжут читать эту книжонку, тогда  и наступят нескончаемые голод, дефицит пресной воды, безработица и эти ваши эпидемии…

  По неизвестной причине сюжет этот не вырезали и показали в новостях после полуночи. Протрезвевший Амвросий после этого несколько дней выходил из подъезда, опасливо озираясь и сжимая влажной ладонью в кармане рукоятку своего табельного пистолета. Но фанатики не обратили внимания на позднее интервью на низкорейтинговом канале. Зато передачей заинтересовались аналитики, работавшие на «Феникс». Очевидно, выяснив личность и род занятий интервьюируемого,  специалисты эти сделали стойку. Некоторое время к Амвросию просто присматривались, изучали его подноготную, контакты, образ жизни. А вскоре поступило конкретное предложение о сотрудничестве. Амвросий согласился без малейшего колебания.

  Для начала он получил самые общие инструкции, в числе которых было требование на службе вести себя тихо и скромно, инициативу без нужды не проявлять,  политических взглядов своих не афишировать, о карьерном росте не беспокоиться. Теперь другие люди займутся его делами.

  И в самом деле, с этого времени кто-то незримый начал продвигать Амвросия наверх. В скором времени достиг он высоких чинов и больших звезд, и лишь тогда прошел полное посвящение в «Фениксе», и ему открылся весь замысел инакомыслящих во всей его красоте и всем безумии. От грандиозности проекта захватывало дух, но иногда по трезвому рассудку охватывало отчаяние и на душе тоскливо скребли кошки.

  Когда Амвросию сообщили его предполагаемую роль в осуществлении всего плана, он все еще находился во власти противоречивых чувств, сомнения раздирали его. Никто не давил на генерала, он был в полном праве отказаться. Но именно в это время каждый из членов его семьи оказался под ударом, и Амвросий стоически принял свой жребий.

  «Если боишься  - не делай, если делаешь – не бойся», - не раз говорил ему отец. Приняв самое важное в своей жизни решение, он перестал сомневаться и с головой погрузился в работу.

                ***
  Амвросий прислонился к дверному косяку. Боль в сердце становилась невыносимой. Перед глазами плыли цветные круги, при дыхании в грудной клетке что-то клокотало. Он все ждал, когда его попутчики уедут, но вместо этого услышал, как смолк звук работающего двигателя. Обернувшись, генерал увидел, как вся его команда выбирается из бронетранспортера. Митрофан и Солоха выволокли через люк связанного Сверчка и теперь направлялись к нему. Пилот и оба полковника тащили, снятый со своего места, пулемет и цинки с патронами.

  - Почему не выполнили приказ, почему остались? – с трудом выдавил Амвросий.
  - Мы с вами, господин генерал, - ответил за всех Солоха, - выглядите вы сегодня неважно, нужно, чтобы с вами кто-то был. Да и не получится далеко уехать. Радар показывает – прижимают нас плотно.

  В подтверждение его слов послышался далекий, но приближающийся рев моторов. За деревьями замелькали светлые точки – фары движущихся машин. Над головой раздался характерный рокот и свист, разрезаемого лопастями, воздуха. По верхушкам деревьев заметалось яркое пятно – с пролетавшего вертолета светили прожектором.

  - Пока они нас видят только на экранах своих радаров, но скоро будут здесь, - сказал Солоха.

  Амвросий только досадливо махнул рукой и первым вошел в хижину. Он-то знал, что где бы ни оказались его люди, конец все один будет.

  Внутри была кромешная темнота. Генерал прекрасно ориентировался в ней – он бывал здесь не раз, но чтобы спутники ни на что не наткнулись и не покалечились, пришлось включить висевший на стене фонарь. Аккумуляторы немного подсели, но все равно тусклый свет его наверняка пробивался сквозь щели между досками на окнах. «Ничего, успеем», - подумал Амвросий. Пока все с любопытством оглядывали спартанскую обстановку жилища, он по земляному, покрытому соломой, полу прошел к неоштукатуренной печке и вынул один камней, ее составлявших. В образовавшейся нише осветилась панель кодового замка.

  Только тут в мозгу у Амвросия промелькнула короткая, ужаснувшая его мысль. Он рывком запустил руку во внутренний карман, и сразу отлегло: мятежники обыскали их небрежно, портсигар оказался на месте. Сложный узор на крышке серебряной коробки был ключом. Генерал приложил портсигар к замку, и часть пола в хижине с металлическим лязгом начала сдвигаться в сторону, открывая вход в подземелье. Оказалось, что земля и солома были насыпаны сверху на толстые бетонные плиты, лежащие на стальных рельсах. Снизу шел тусклый свет.

  - Там что, выход? – недоверчиво спросил Толокмень.
  - Выход, да, - соврал Амвросий. Последнее время ему часто приходилось это делать.

  Амвросий приказал всем спускаться и первым шагнул на металлические ступеньки, ведущие вниз. Голова его вдруг закружилась, ноги подкосились, и он чуть не рухнул с десятиметровой высоты. Его подхватил Митрофан, и так, вдвоем, им удалось кое-как добраться до самого низа. Пулемет по лестнице опускали вчетвером. Только связанный Сверчок спустился сам по себе.

  - Может, все-таки развяжете мне руки? - поинтересовался он.
  - Потом как-нибудь, в следующей жизни, - тяжело дыша, отказал Амвросий.

  Все оказались в длинном коридоре, напоминавшем тоннель метрополитена, только гораздо более узкий и низкий. Электрические кабели змеились по серым бетонным стенам, покрытым искрящимся инеем. Ряд неярких желтоватых лампочек уходил вдаль. Недалеко от лестницы обнаружился еще один кодовый замок, но, сколько генерал не прикладывал к нему портсигар, ничего не происходило. Где-то наверху натужно завывали невидимые электромоторы, но проклятый пол, теперь ставший потолком, не желал возвращаться на место. «Ну и черт с ним. Плохо, но не смертельно» - подумал Амвросий.

  - Если вы не забыли, я вас собой не звал, - обратился он к подчиненным, - предполагается, что вы очутились тут добровольно. А коли так, я не вижу необходимости отчитываться перед вами, почему я здесь. Так нужно, вот и все. Назад пути нет, там нас с нетерпением ждут враги, хотя кое-кто из вас не считает их врагами.

  Амвросий пристально посмотрел на Сверчка, затем перевел взгляд на «братьев» и продолжил:
  - Следовательно, альтернативы нет, идем вперед. Но мне понадобится ваша помощь. Быстро идти я, кажется, не могу. Митрофан, вернись в дом, возьми  с топчана одеяло. Я попрошу двоих из вас пронести меня некоторое время на нем. Нести придется недолго, но шустро.

  Митрофан мигом вернулся с одеялом, расстелил его на полу. Генерал лег, Куреха и Толокмень, как самые здоровые, подняли одеяло с двух сторон и, мелко семеня ногами, потащили свой груз по коридору. Отряд стал удаляться от лестницы. В это время сверху послышался треск автоматического оружия, пули зацвенькали по бревнам хижины. Потом раздались взрывы ручных гранат. Мятежники пошли на штурм зимовья, в котором уже никого не было. Это заставило людей в подземелье двигаться почти бегом.

  Через пару сотен метров коридор поворачивал направо под прямым углом. За поворотом прошли еще несколько десятков шагов, и Амвросий велел остановиться. «Братья», обливаясь потом, поспешили опустить одеяло на пол. Митрофан помог генералу встать на ноги. В этом месте коридор разделялся надвое и немного расширялся. Из одного рукава в другой тянулась узкая рельсовая дорога, на развилке стояли две небольшие вагонетки, снабженные электродвигателями.

  - Митрофан едет со мной, остальные останутся здесь, - скомандовал Амвросий. – Держа здесь оборону, один пулеметный взвод, если у него достаточно боеприпасов, может остановить целую дивизию. Вам же нужно будет продержаться  минут десять-пятнадцать не больше. Коридор, который мы только что прошли, заминирован. Как только  доберусь до места, я  его взорву, и с этой стороны нам ничего угрожать не будет. На второй вагонетке доедете до лифта, дальше сообразите, как меня найти. Если этот начнет фокусничать, - показал он на Сверчка, - шлепните.

  Генерал и его адъютант сели в переднюю вагонетку. Железная тележка с жутким грохотом довольно резво покатила в, известном одному Амвросию, направлении. Пассажиры могли еще некоторое время в полумраке наблюдать, как залегли оставшиеся офицеры и, под руководством Солохи, начали обустраивать пулеметную позицию. Потом вагонетка свернула за угол, и больше ничего не было видно.

  В пути Амвросию окончательно сплохело, на какое-то время он отключился. Когда пришел в себя, вагонетка уже стояла в тупике. Дальнейший путь преграждала стена с массивной створчатой дверью. Где то вдалеке слышалась беспорядочная стрельба. Адъютант тер генералу уши, и массировал активные точки на кистях.

  - Как вы, господин генерал? – спросил он растерянно.
  - Кажись, помираю, Митрофан, - ответил Амвросий и застонал от боли в груди, - ну-ка, помоги мне выбраться. Опираясь на молодого офицера, он добрался до стальной двери, рядом с ней на стене светился очередной кодовый замок. Амвросий приложил к нему портсигар, на сей раз другой стороной. Створки раздвинулись, пропуская их в лифт. Оказавшись внутри, генерал попытался дотянуться до красной кнопки на панели управления, но руки его, холодные и покрытые мелкими белыми  и голубыми пятнами, отчего кожа приобрела мраморный оттенок, не слушались. Вместо него на кнопку нажал Митрофан. Лифт слегка тряхнуло, свет в тоннеле на миг погас, снаружи послышался глухой удар. Это обрушилось перекрытие коридора вблизи зимовья.

  Собственно на панели, кроме красной, была еще только одна кнопка - белого цвета. Митрофан вопросительно посмотрел на генерала, тот едва заметно кивнул. Нажав на кнопку, адъютант привел  лифт в движение, и они начали подъем. Шахта лифта наверху заканчивалась именно там, куда так стремился попасть Амвросий.

  Станция космического наблюдения, оповещения и связи КНОС-15 дубль была законсервированным запасным аналогом КНОС-15 прима, находящейся верстах в сорока к северу. Построена она была на случай выхода из строя основной станции. О ней мало кто знал, но оборудование на ней было точно таким же, как на ее действующей близняшке, и команды с ее терминала можно было отдавать тоже самые серьезные. Расположена станция КНОС-15 дубль была как раз внутри той самой горы, у подножия которой находилось заброшенная хижина.
  Добравшись до верха, Митрофан на себе вынес генерала в, освещенный лишь несколькими дежурными ночниками, холл, а лифт отправил назад. Он мог пригодиться офицерам, которые уже, должно быть, находятся на полпути сюда. Амвросий подсказал своему помощнику, где находится шкаф с рубильниками. Через минуту холл ярко осветился. Оказалось, что передняя стена его полукруглая и прозрачная – из стекла или пластика. Сквозь нее открывался вид на, расположенный чуть ниже, оперативный зал. На стенах его уже сияли радужные экраны громадных мониторов, мощные компьютеры загружались, сопровождая свою работу мерцанием разноцветных лампочек. 
 
 Пару минут Амвросий, как зачарованный, наблюдал эту потрясающую картину, но в глазах  вдруг потемнело от дурноты, и он потерял сознание.

                *** 
  Очнулся генерал от боли в правой руке. Он обнаружил себя лежащим на полу оперативного зала. Его знобило. Митрофан сидел в кресле за одним из компьютерных столов, связанный телефонным шнуром. Он выгибался всем телом, пытаясь освободиться от пут, и мычал. Рот его был заклеен широким скотчем.

  Над генералом нависли гладкие физиономии Курехи и Толокменя. Мелентий крепко держал  его руку, а Аристарх вводил одноразовым шприцем в локтевую вену какую-то красную жидкость.

  - Что вы делаете? – беззвучно спросил Амвросий.

  «Братья» принялись отвечать почему-то по очереди:
  - Это - лекарство.
  - Это очень хорошее лекарство, патентованное средство…
  - Оно придаст вам сил…
  - …и избавит вас от боли…
  - …но, самое главное, облегчит взаимопонимание…
  - …и вы расскажете нам все.
  -  Расскажу все о чем? – не понял генерал.

  - Больше всего нас интересует, конечно, что такое Ковчег, где он находится, и с чем  его едят. Но мы не отказались бы также узнать, ради чего вы заставили нас проделать такой длинный путь через всю страну, - объяснил Толокмень и вышел из вены, - Сказать по правде, мы не думали, что вы будете ломиться, как сохатый, и полетите с комитетчиком. Наша затея с капремонтом «Молниеносного» провалилась. А мы так  надеялись, что вы захотите вернуться. По дороге вам бы стало так же плохо, как сейчас, и вас завезли бы в ближайший от ракетодрома госпиталь. А там врач ввел бы вам это самое замечательное средство. Наш врач.

  - Да вы, похоже, рехнулись, - прошептал Амвросий. – Где Солоха?
  - Убит в перестрелке, - коротко ответил Куреха, - и пилот убит.
  - А Сверчок?
  - Дык он, это, опять к своим убег.
  - А почему вас с собой не прихватил?
  - Дык он совсем не при делах, идейный, наверное. А мы за вами не ради идеи тащились, интерес у нас конкретный имеется.
  - На ракетодроме мятежники нас по вашей наводке ждали?
  - А то.
  - Шкуры продажные, - задохнулся Амвросий.

  - Генерал, мы здесь не для того, чтобы обсуждать нравственные качества друг друга, - веско произнес Толокмень. - У нас не так много времени. Жить вам осталось ровно столько, сколько будет действовать препарат, а мы пока так ничего и не услышали.

  Амвросий только сжимал кулаки в бессильной злобе. Однако, по мере того, как неизвестное вещество проникало в клетки его мозга, теплая волна облегчения распространялась по телу. Куда-то исчезла боль, стало легче дышать. Генерал и не заметил когда он начал испытывать симпатию к этим милым людям – Курехе и Толокменю. Ведь они – друзья,  они облегчили его страдания и вместо них даровали ему все нарастающее наслаждение. За это он был им беспредельно благодарен. Ну как было не рассказать им все, что он знал.

  - Я, пожалуй, начну с Ковчега, - произнес Амвросий тихо, но внятно. «Братья» одобрительно закивали.
  - Известно мне о нем немногое, – продолжал свой рассказ генерал. – Одно знаю точно: Ковчег - понятие собирательное, объединяет большое число баз по всему миру. Расположены базы в пустынных труднодоступных местах, глубоко под землей, а иногда еще и под водой – под морским дном. Помещения баз имеют автономное водоснабжение, вентиляцию и электропитание от атомных реакторов. В многочисленных ячейках-трюмах в состоянии  анабиоза находятся тысячи детей разного возраста, их учителя-просветители, воспитатели и обслуживающий персонал. Среди детей много сирот. Родители их погибли от рук Бесноватых. Все вошедшие в Ковчег прошли строгий отбор – обладают крепким физическим и психическим здоровьем, высоким интеллектуальным коэффициентом, не имеют отягощенной наследственности, толерантны к суевериям.

  Каждая база имеет обширный банк информации. Книги в основном электронные, но есть и настоящие. Главным образом это учебная литература и масса всяких энциклопедий и справочников по различным отраслям человеческого знания.

  В отдельных помещения хранятся медикаменты, орудия труда, сельскохозяйственный инвентарь, инструменты, семена и саженцы многих видов культурных и декоративных растений. Имеются загоны для скота и птицы, которые также погружены в анабиоз. В специальных растворах в особых изотермических камерах находятся зародыши пресноводных и морских рыб, ДНК млекопитающих.

  Много там есть еще всякого такого, чего я не знаю. Не могу я вам назвать и точное расположение всех баз. Мне известно только, где находится то место, в  которое я поместил свою семью. Его координаты легко запомнить…

  Грохот двух выстрелов заглушил его последние слова. «Братья» дернулись и повалились прямо на генерала. По лесенке, ведущей из холла, спускался майор Сверчок с пистолетом в руке.

  - А, это вы, - прохрипел Амвросий, придавленный массивными тушами, - но я же не успел всего рассказать.

 - Я думаю, они узнали достаточно, - усмехнулся Сверчок и принялся стаскивать трупы «братьев» с Амвросия. – Это они убили Солоху и пилота. Когда там началась войнушка, я рванул в боковой коридор и постарался освободиться от пут. Некоторое время я не смел носа показать из своего убежища, такая там была бойня. Наконец грянул взрыв, и все смолкло. Когда я  осмелился выглянуть, то первое, что я увидел это тела Солохи и пилота со свернутыми шеями.  Этих двоих уже там не было. Отсутствовала и остававшаяся вагонетка. Ваши люди храбро отбивались, пока их не убили.  Все пространство перед завалом было усеяно трупами мятежников. У одного из них я позаимствовал пистолет и отправился искать вас.

  - Хотите, тогда я вам расскажу о Ковчеге? – спросил Амвросий, глупо улыбаясь. Похоже, рассказ Сверчка не произвел на него никакого впечатления.

  - В этом нет необходимости, - покачал головой Сверчок, доставая из кармана комбинезона какую-то металлическую вещицу. Он поднес ее к лицу генерала, чтобы тот смог получше рассмотреть ее.

  Амвросий вздрогнул и взмахнул рукой, как будто пытался защититься от удара. Рот его широко открылся, он пытался что-то сказать, но не смог. В руке у Сверчка был зажат серебряный портсигар, точная копия того, что был у генерала.

  - Да-да, генерал, сегодня день сюрпризов. Я бы сам мог рассказать вам много интересного, но нужно торопиться: Макманаган должно быть уже на месте, - сказал Сверчок, открыл портсигар и удалил из него сигареты и внутреннюю обшивку. Под ней оказался тонкий черный квадратик – карта памяти. 
  - У вас точно такая же, генерал. Многократное дублирование системы, как вы знаете, повышает ее надежность.

  С этими словами майор направился к столу с главным компьютером, сел за него и вставил карту в слот. Митрофан всеми силами пытался привлечь его внимание, но Сверчок делал вид, что не замечает этого. На самом деле он решил развязать адъютанта после того, как все произойдет, если успеет, конечно.

  Пока программа, продукт многомесячной работы нескольких десятков компьютерных гениев загружалась, майор размышлял о миллионах таких, как Митрофан, пытаясь понять, справедливо ли то, что он собирается с ними сделать. «Они и так мертвы, давно уже мертвы, - думал он. - Фиолетовая Чума убила их. Человек живет будущим. Нет будущего – нет жизни. Человек живет, пока мыслит. Бесноватые лишили человека будущего и права мыслить».  Майор вспомнил о своей жене и старшем сыне, погибших в результате теракта, - религиозные фанатики взорвали школьный автобус. Затем представил лицо младшего, он находился в Ковчеге, неподалеку от детей генерала Путяты. Несколько мгновений Сверчок сидел, плотно смежив веки, затем тряхнул головой, словно прогоняя наваждение, и начал сосредоточенно вводить с клавиатуры код инициации.

  Отправить ядерные заряды на любом носителе за пределы страны было невозможно без личного участия президента и его ядерного чемоданчика. Но специалисты, работающие на «Феникс»,  решили задачу подрыва всех боеголовок на своей территории. Сейчас он нажмет на клавишу «ввод» и, спустя несколько секунд, тысячи ослепительных солнц разного цвета и размера, вспыхнут по всей стране: на земле и под землей, в воздухе и под водой. Такой же фейерверк должен устроить у себя на родине Патрик Макманаган.

  Природа окрасится в, невиданный ранее, цвет ядерной зари, которая вскоре перейдет в ядерные сумерки. Оба солнца и все четыре луны померкнут на несколько столетий. Небосвод заволокут миллионы тонн пыли и пепла. Поверхность планеты содрогнется и разверзнется. Потоки лавы местами неузнаваемо изменят ландшафт.

  Те, кто останутся в живых после ядерного апокалипсиса, не переживут резкого повышения уровня радиации и глобальных перемен климата. Погибнут все, но это, по мнению ученых из «Феникса», является единственным способом уничтожить Фиолетовую Чуму. Слезами и кровью Бесноватых будет смыт позор с лица планеты.

  А лет через двести-триста, а может быть и все пятьсот, сработают датчики, определившие, что Природа очистилась настолько, что снова может поддерживать жизнь людей. И тогда пробудятся и выйдут из Ковчега те, кому предстоит участвовать в создании новой версии людской популяции – «Человечество – 2.0».

  Имея неплохой стартовый капитал, избавленные от войн, болезней и необходимости смотреть на небо сквозь две петли, эти люди смогут за три-четыре сотни лет пройти путь, на который их предшественникам потребовалось несколько десятков тысячелетий. И наука и ремесла их разовьются до такой степени, что позволят решать немыслимые по дерзости задачи – путешествия к звездам и обретение индивидуального бессмертия.

  Сверчок хотел было спросить у Амвросия, как тот относится к идее индивидуального бессмертия, но осекся на полуслове.  Генерал Путята более не подавал признаков жизни, на лице застыло изумленное выражение, в расширенных зрачках отразилась вечность. Несколько мгновений назад генерал отправился в края, где нет ни боли, ни печали, ни тревоги.
Майор Сверчок вышел из-за стола, приблизился к телу и прикрыл генералу глаза и рот. После этого он вернулся к компьютеру и решительно нажал кнопку.