В сетях наркомафии -2

 глава 4 из повести "Прыжок в Зазеркалье"


…И ДАВИД ГОВОРИТ: ДА БУДЕТ ТРАПЕЗА ИХ СЕТЬЮ, ТЕНЕТАМИ И ПЕТЛЕЮ В ВОЗМЕЗДИЕ ИМ.
(Новый завет. Послание к римлянам святого апостола Павла. Глава 11, стих 9).

                1.

Тихо жужжал кондиционер. Прищуром своих маленьких глаз Футасов поглядывал на Перехлестову, курил в ожидании, что она скажет. Его округлая физиономия и весь он сам – этакий добродушный толстячок с выражением легкой досады на лице воспринимался несведущим человеком как некий дядюшка, журивший после сытного обеда с барской ленью свою племянницу.
 – Футы-фиты, карты, биты,  – Футасов с вкрадчивыми интонациями в голосе потянулся за бутылкой, налил коньяка в бокалы,  – футы с ней  – туз червей.
Заканчивая свою любимую присказку, он обратился к Перехлестовой:
 – Пей до дна.
Полная безмятежность в его позе могла обмануть кого угодно, только не Эльвиру. Сейчас ее шеф напоминал ей удава, медленно распрямляющего свои кольца, изготовившегося к броску. Эльвира подошла к столику. Она никак не могла унять нервную дрожь руках. Зубы ее ударились о хрусталь, отчего он отозвался, как ей показалось, поминальным звоном. Она залпом до дна высушила бокал. Коньяк приятно обжег гортань, придал ясность мыслям. Перехлестова отчетливо осознавала свое положение. Последняя оброненная Футасовым фраза насчет того, что «карты биты», высветилась у нее в мозгу зрительным восприятием пролетающего с оглушительным ревом над головой авиалайнера, отблескивающего красными огнями.
Словно наяву подступали к ней события давно прошедших лет.
Она все вспомнила...

2.

 – Девушка, что случилось? Почему вы плачете? Может быть, я смогу чем-нибудь вам помочь?
Эльвира безутешно рыдала, сидя на скамейке в сквере, когда с ней заговорил случайный прохожий. Это был пожилой человек, участливо склонившийся над ней. Он пытался, как мог, успокоить девушку. Поначалу у него ничего не выходило, от него постоянно отворачивались, пытаясь скрыть под ладонями заплаканное лицо. Наконец вид добродушного толстяка, напоминающего своим обликом артиста Леонова, расположил к себе девушку. Футасов, а это был именно он, представился своей собеседнице: он директор одного из престижных ресторанов города. Это крайне заинтересовало Эльвиру. И она, в свою очередь, рассказала Николаю Сергеевичу, своему новому знакомому, о неудаче, постигшей ее при поступлении в пединститут после окончания школы. Так вышло, что она не прошла по конкурсу. Когда же Эльвира собиралась ехать обратно домой, то у нее на железнодорожном вокзале выкрали сумочку с деньгами. В этот момент случайно и застал ее Николай Сергеевич плачущей на скамейке в сквере. Футасову же, пятидесятилетнему мужчине, потрепанному ловеласу, сразу приглянулась эта девочка с громадными синими колдовскими глазами, с тонкой упругой талией и умопомрачительными стройными ногами. Узнав, что Эльвире не на что доехать домой, и в этом чужом городе нет у нее ни близких, ни знакомых, Николай Сергеевич приложил все усилия, чтобы завоевать доверие девушки, обворожил ее мягкой, как бархат, доброжелательностью.
 – Ничего, девочка моя, – говорил он плачущей Эльвире, – в жизни всякое бывает. Тучка набегает, тучка уплывает  – и опять становится светло. Поверь мне: мир не без добрых людей. И я готов тебе помочь устроиться в этой жизни самым наилучшим образом. Под такими внешними данными, как у тебя, наверняка кроется юное дарование...
Эльвира перестала плакать, стала вслушиваться в то, о чем говорил ей Футасов. Он ее словно обволакивал сахарной ватой, погружал в сладкую патоку слов о предстоящей красивой жизни, когда она, благодаря его протеже, пойдет работать поначалу статистом в местный драмтеатр. А там благодаря его связям поступит учиться во Всесоюзный институт кинематографии...
 – Так я стану актрисой? – невольно и радостно вырвалось у Эльвиры. Ей, семнадцатилетнему деревенскому несмышленышу, было неведомо знать, какую ей готовили западню. Ей просто казался невероятным такой счастливый поворот в судьбе. Минуту тому назад у Эльвиры было ощущение, словно она лежит в отчаянной беспомощности на дне глубокого ущелья и видит где-то вверху над головой далекое синее небо. И горькая безысходность душит ее при мысли, что ей никогда не выбраться отсюда. А тут неожиданно встречается добрый волшебник, годящийся ей в отцы, поднимает ее своей надеждой и лаской из этой узкой расщелины под самое небо. И вот она, не веря еще своему счастью, летит под песни жаворонков над хлебным полем, упиваясь своей свободой.
 – Да, да, девочка моя синеглазая, ты несомненно, будешь актрисой. Я уже явственно вижу твое блестящее будущее в кино. Шквал аплодисментов и толпы поклонников. И среди них затерявшийся ваш покорный слуга, – продолжал плести свои сети Футасов.  – В то время я буду глубоким стариком, который сочтет за счастье поймать на себе мимолетный взгляд популярной актрисы. И это будешь именно ты. Работать же в школе  – это такая пытка. Проверка тетрадей и постоянная нервотрепка с прыщеватыми недорослями, каждый из которых мнит себя Наполеоном к моменту получения аттестата зрелости, – это не для тебя.
Эльвире еще с девятого класса говорили подруги, что с ее внешностью надо учиться после школы только на актрису. Поэтому слова Футасова о ее будущем, как зерна, упали на благодатную почву и дали свои всходы. Теперь ему не стоило никакого труда, воспользовавшись доверчивостью девушки, уговорить ее переночевать в квартире якобы уехавшего на Север сына. А на следующий день он, разумеется, решит все проблем в отношении ее предстоящей работы.
Футасов галантно открыл перед Эльвирой дверь своей черной «газдвадцать четверки». Она села в машину, зажмурив глаза, слов шагнула через ворота рая в пока непознанную жизнь, такую далекую от мычания коров и запаха навоза, что сопровождали ее самого рождения. Шагнула, как ей казалось, в мир светлых людей, умеющих жить жизнью красивой, отличающихся тем самым от пьяного скотства ее односельчан. Если б кто знал, как она мечтала долгими зимними вечерами, начитавшись книг Мопассана, Бальзака, вырваться из деревенского захолустья в большой город, где обворожительная женщина с неуемным пылом молодости, умом и волей обязательно должна пробить себе дорогу, занять ей подобающее место в жизни и властвовать над миром мужчин.
Мысли гнали ее с постели к зеркалу платяного шкафа. Это она любила делать, зажигая свечи при закрытых дверях. В очередной раз выступала в полный рост из полумрака, смотрелась в зеркало знакомая и в то же время полузнакомая ей девушка, отличная от той худенькой, угловатой девочки с косичками, какую она знала раньше. Наедине с собой Эльвира смеялась, радуясь всем тем переменам, что произошли в ее облике. Словно Незнакомка, сошедшая с картины Крамского, теперь уже обнаженная, протягивала из зазеркалья руки Эльвире, повторяя синхронно все ее движения. Было нечто пленительное и демоническое в разлете ее темных бровей над иссиня фиолетовыми глазами, в полном чувственном рте, жаждущем любви, высокой пышной груди и стройной шее, обрамленной густыми белокурыми волосами. Вся ее горделивая стать отсвечивала в колебаниях свечей матовой белизной тела. Все это заставляло учащенно биться ее сердце. Да, необходимо было сделать все возможное и невозможное, пока она так молода и свежа, чтобы реализовать этот капитал… по назначению.

3.

Эльвира ходила по квартире Футасова, восторгаясь той роскошью, что ее окружала. Дорогие ковры и гобелены украшали стены. Картины то и дело приковывали взгляд утонченностью вкуса хозяина, о чем она, деревенская девушка, могла только догадываться. Возле одной этой картины Эльвира все-таки остановилась. Неизвестный художник изобразил на ней Иисуса Христа, летящего распятым на кресте в космической бездне. Футасов незаметно появился у нее за спиной. Глядя на картину, он задумчиво произнес:
 – У каждого свой путь на Голгофу. У него  – свой, у меня  – свой.
Эльвира взглянула поверх его головы. Колышущийся шёлк серебристых штор на мгновение распахнул во всю ширь окна панораму большого города. Это был именно тот рай, в который она мечтала попасть, вырвавшись из деревенской глуши. У нее слегка кружилась голова. В это время ее нежданный покровитель подошел к бару, встроенному в стене.
 – Нашу встречу необходимо вспрыснуть. Как ты считаешь? – Футасов обратился к Эльвире.
Он, улыбаясь, наблюдал за девушкой, которая, как дикий зверек, обнюхивающий углы незнакомого жилья, постепенно осваивалась с новой для нее обстановкой.
 – Замечательно! – не удержалась Эльвира. – Однако, – потупив глаза, добавила она: – непривычно оттого, что петухов не слыхать.
 – Футы-фити  – черви биты, – расхохотался Футасов. – Ну ты даешь! Нам еще с тобой не хватало петушиной переклички по этажам. Вот это была хохма!
Его развеселило то, что в лице этой юной девушки судьба преподнесла ему экзотический сюрприз. И он, как сладколюбивый гурман, намеревался его отведать.
Эльвире же мигом передалось его радостное настроение. Темперамент прямо-таки взорвал ее изнутри. Она закружилась в бешеном ритме цыганского танца, подскочила с обезоруживающей детской непосредственностью к Футасову, пытаясь вовлечь его в свою танцевальную игру. На лице у него проступило выражение растерянной беспомощности и одновременно улыбчивой готовности стряхнуть с себя пожилой возраст, желание пуститься «во все тяжкие». Зажатые в руках бутылки с горячительными напитками ограничивали его свободу передвижения.
Но тут случилось нечто непредвиденное. Вся предварительно спланированная схема распорядиться судьбой девушки из-за какого-то нелепого пустяка рассыпалась впрах. У Эльвиры в попытке вовлечь его в танец закружилась голова. Она пошатнулась и случайно задела «дипломат», лежавший на журнальном столике. Как в замедленной съемке для Футасова вываливалось из «дипломата» его содержимое: пистолет с глушителем, пачки сторублевых купюр вперемешку с американскими долларами. Он чуть не задохнулся от злости, мысленно обкладывая матом своего связного, который в момент его встречи с Эльвирой в сквере отвез «дипломат» по его распоряжению на квартиру, где сам же Футасов имел глупость заглянуть в него и оставить открытым.
 – Мужик он и есть мужик. Вместо мозгов холодец из куриного мяса, – почем свет стоит костерил про себя посыльного Футасов за свою же забывчивость, подбирая ключ от «дипломата» под журнальным столиком.
 – Что это?! Что?! – вскрикнула Эльвира.
Парализующий страх сковал ее сердце. Немой ужас застыл у нее в глазах, обращенных к Футасову.
 – Ты знаешь, детка, – он говорил медленно и осторожно подбирая нужные ему слова, способные нейтрализовать его собеседницу, – не стоит пугаться этих игрушек. – Во-первых, этот «дипломат» мой. Я только что недавно был на квартире сына и оставил его здесь, чтобы лишний раз с ним не таскаться по городу. А во – вторых… – Футасов повернулся к ней спиной, подошел к окну, закурил, тем самым демонстрируя спокойствие.
 – Во-вторых, – повторил он, – мне, как директору ресторана, в порядке самообороны разрешается иметь оружие. На этот раз я поленился взять его с собой на прогулку.
Николай Сергеевич уже отвернулся от окна и, собрав все лучики-смешинки на своем округлом, как у Колобка, лице в одну беззаботную улыбку, говорил девушке:
 – Ты знаешь, – в последнее время жизнь пошла у меня на нервах. Вроде кто-то меня как бы преследует. Так ненароком и похудеть можно...
Эльвира в эту минуту всматривалась в пышущее здоровьем холёное лицо ее доброго волшебника, готовое вот-вот лопнуть на щеках от жира и внутреннего самодовольства. Наконец, почувствовав фальшь в сказанном, ощутила новый приступ страха.
 – А деньги... Откуда столько денег? – теряя последнюю надежду на искренность ответа, спрашивала Эльвира.
А у самой в голове пульсировала мысль, заставляющая ее пятиться от своего покровителя к дверям, с трудом отрывая от пола вдруг отяжелевшие ноги:
 – Дура я, дура. Как глупая курица клюнула на дешевую приманку. Видите ли, актрисой стать захотелось. А теперь мне «каюк придет». Пуля в лоб и поминай как звали. Это же натуральный маньяк, жаждущий крови,  – думала Эльвира, лихорадочно перебирая возможные варианты своего спасения.
И тут на нее нашло состояние холодного самообладания. Эльвира приняла решение. Она теперь знала, что ей предпринять.
 – А что за деньги, – Футасов продолжал тем временем поглядывать в окно, – так это так… на молочишко. Возвращенные долги клиентов.
Он перевел взгляд с окна на девушку и не закончил фразу... на него смотрел черным набалдашником глушителя в упор наставленный пистолет. Футасов оторопел от неожиданности. Он просто не мог предположить такого выпада от этой девчонки, готовой от страха бежать от него во все лопатки. В который раз он обругал себя за проявленное позерство, беспечность наконец, что не соизволил подобрать с пола пистолет вместе с ключом от дипломата. В это время он услышал:
 – Не подходи близко. Буду стрелять. Деньги все до единой бумажки собери в «дипломат». Теперь закрой его... Это мне будет, как компенсация за морально нанесенную травму. А сейчас положи его на место, где он раньше был. Так... хорошо. Отойди-ка в сторону. Стой там... спокойно.
Перехлестова, держа на мушке Футасова, не сводя с него горящих глаз, алчно потянулась за своей добычей, прижала одной рукой «дипломат» к животу. Продолжая говорить, она пятилась к прихожей:
 – Открывай двери. При любом движении в мою сторону стреляю без предупреждения... Могу заверить, мой дед, промысловый охотник, научил меня стрелять, поэтому спокойно иди, дорогой, вперед и не дергайся.
Эльвира отдавала властные команды, как хлесткие удары плетью. Инстинкт самосохранения заставил ее свернуться внутри в тугую пружину, готовую выпрямиться  – выплеснуться в Футасова смертельными граммами свинца. Любое неверное движение с его стороны  – и он мог уйти мигом к праотцам, так и не успев овладеть девушкой.
Она же, вся пунцовая от нервного перенапряжения, изготовившаяся выстрелу, резко отличалась от той череды, безликих безропотных женщин, отдававшихся ему за деньги с собачьей преданностью в глазах. Для него, пресыщенного жизнью, Эльвира была восхитительной находкой. И так просто он с ней не хотел расставаться.
В ней Футасов неожиданно для себя распознал так же, как и он, хищника, вышедшего на тропу охоты. Несмотря на грозящую ему опасность, он невольно шагнул в ее сторону, но был остановлен хлопком-выстрелом и последовавшим за ни звоном разлетающегося в разные стороны бутылочного стекла.
 – Следующий шаг. – последовало последнее ее предупреждение, – и ты получишь пулю в лоб.
Стекающая с журнального столика водка была красноречивее всех её слов.
 – Что ты хочешь?
 – Чтобы ты меня выпустил из своего логова.
 – Хорошо, ангел мой. Но напоследок хочу вот что сказать: ты и правда метко стреляешь. И вообще ты мне очень нравишься. Видит Бог, мы с тобой еще встретимся. И это произойдет очень быстро...
 – Нет, никогда!
 – Как знать, как знать...
Когда захлопнулась за Эльвирой входная дверь, Футасов тут же вызвал на связь по радиотелефону одного из своих бойцов:
 – Рваный, ты на стреме?
 – Да...
 – Слушай меня внимательно. Из моего дома выйдет вот-вот девушка с дипломатом. Только осторожно: она вооружена. Так вот, ничего не знаю, но ты должен с ребятами, не привлекая внимания прохожих, доставить ее ко мне на квартиру. И обязательно с дипломатом. И без всяких там телесных повреждений. Ты меня понял?
 – Понял, шеф. Все будет «на мази».
 – Тогда действуй.