Неподдельное. О рассказах Виктора Конвоева

Антон ТЮКИН

НЕПОДДЕЛЬНОЕ.
О РАССКАЗАХ ВИКТОРА КОНВОЕВА ИЗ ЧАГОДЫ

Я не знаю зачем,
И кому это нужно…

Александр Вертинский

Прочитал рассказы Конвоева из Чагоды. Вот такие обыкновенные и одновременно необыкновенные рассказы из русской провинции. Мир сплетенный из странных видений и страшненьких снов, как в рассказе “Поправки к расписанию сновидений”. 
Ну, провинция… Ну, глушь… Глушь и… боль – они рядом. А еще это - у нас … это… там где эти вот “зоны”. Что когда то давно – “лагеря”, нынче – просто “колонии”. “Колонисты” и “колонизаторы”, блин, собранные “от Москвы до самых до окраин…” – в одном северном поселке. Не смешно.  Потому и “Конвоев”, наверное?
“Вологодский конвой шуток не любит” –  это у нас знают все. Всем знакомая присказка. А чагодощенский то: как? И тем более?

Кто не сидел – тот будет.
Кто будет – не забудет.

- “пацанское” народное. Не знали? Мужиков расписных никогда в бане не видели? Ленин – Сталин на груди. Эполеты, погоны и змеи. У кого – девки голые. У кого Иисус Христос. У кого – змея и Гитлер. На руках наколки – перстни. “Не забуду мать родную”. На спине – купола, купола… Сколько лет на зоне паря “чалился”? Сколько “ходок” имел? Все узнает бывалый друган – корешок… Чифирнут да раскрутятся. Прорва… 
Жизнь, как зона – она ж от “звонка” до “звонка”. От бутылки, от “банки”. Еще - от работы до дома. От нужды – до беды. От получки до траты и снова… Мир из горечи бегает… в горечь. Мир, где и водочка сладкая, словно любовь. А любовь вечно горькая, злая, словно эта дурная водяра. Так - всегда – на краю. Так – по – русски. То остро, то тупо. Безнадежно и снова… надежно. Поднимаясь и падая в грязь или в снег -  но вперед. Только так. Или просто на месте, как сломанный трактор. Вот - жизнь…   
Жизнь в провинции – это тебе не… чего – то “такое”… Там “нормальная” жизнь - говорят в телевизоре. Жизнь “нормальная”, обыкновенная. Вы и сами живете вот так. Так… трагически, страшно порою. Только вот о “такой” некрасивой не всякий умеет сказать. Нужен что ли… Ремарк или Драйзер!.. Точно: “Драйзер из Чагоды”. “Ремарк из Чагоды” – по-моему, еще смешнее?
Да не дуйся на меня, Конвоев! Это ж я так – шутя! Это – ж даже красиво: “Ремарк”…
Эх, зачем же я “так”? “Человека обидел”? Главное чтобы Конвоев не зазнался, чтоб писал и писал, старался, а то… Почитайте на досуге его рвущие душу “Записки странного человека” или зарисовку “Тамагочи”, “Если бы Земля была плоской” или “Ты слышала его, я верил, мое сердце”… Подумайте и погрустите, может посмеетесь, если сможете. Я б смеяться не смог. Много мыслей, а слов только – чуть.   
* * *
Больно, обжигающе верно передано Виктором Конвоевым мироощущение молодого человека современной провинции. Это целый мир нам в больших городах почти неведомый. Это – русская провинциальная вселенная. Мир печальной, сиротской обыденности. Мир сплетенный из старых веревок довольно скудного, вечно скучного, сероватого быта и привычного, злого кошмара – вон он рядышком. Тута. Вот такого, к примеру, как в рассказе “Я хочу жить!” Не дохнуть, не вырваться. Могила…
Сон и явь. Явь и сон. Жизнь и смерть. Свет и тьма. Бесконечно, бесцельно, сосуще время. Дни летят. Летят годы, а люди живут и живут. Мучают себя и мучают ближнего – дальнего. Ищут ближнего, близкого духом, родного. Порою находят. Теряют. Порой… никогда. 
Игры юных, еще не окрепших, живых. Невозможно позабыть игру в "гляделки" из рассказа Виктора Конвоева “Глаза в глаза”. Вот они - молодые. Люди ищут себя и другого. Отражаются и отражают. Отражаются ли? Или это так кажется? Люди ищут – порыщут судьбу, неподдельный и искренний взгляд. Доверительно, открыто, почти что на ощупь, как слепые и звери – по запаху “самка” – “самец” или просто на зуб они пробуют жизнь – на удачу. Так стараются выскочить, вызнать – узнать. А “куда” и “откуда”? То и сами пока что не знают. Человек себя не ведает – и это факт. Потому и стараются люди познавать белый свет и себя…
Через что? Через малое. Через белый - белый лист бумаги, или через “белый” звук, как в рассказе Виктора Конвоева “Белый, белый…” Кто то познает и… Что? Не понятно. Не толка, ни прока… Познают или так и уходят от нас - не познав… Дуют на воду и обжигаются на молоке. Разбиваются в кровь. Разбивают свои лица и души о камни. А все: почему? Так… однажды не выдержав боли – разбиваются на смерть  - вообще… “Вооще” – говорят в провинции. Не знали? В этом весь цинизм и вся горькая мудрость – конкретно. Даже “чисто конкретно” – тоже слово тех мест. Зона, зона без меры. Кто ж пойдет на побег, на рывок?
Вот они – те, что там, что решились (иль еще не решились?),  за минуту до смерти (“слабо’”?), на краю, как в рассказе “Счеты с жизнью” как бы на последок воспарив над провинциальным мирком из сырых, равнодушных зонтов. Это больно, знакомо до жути. Ничего не поделаешь – юность…   
Некоторым может показаться, что я вижу в рассказах Конвоева ровно то, что в них нет. Неправда… Автор скуп на слова. Автор скуп на эмоции. “Пацаны” в провинции не плачут – это стыдно. Поэтому у Конвоева не слова рыдают. Что рыдает? Наверное, сердце. Неужели не поняли? 
* * *
Страшно трагична смерть юноши – кочегара из рассказа Виктора Конвоева “Последнее плохое” – странного провинциального любителя "тяжелого рока", а в общем то обыкновенного “пацана”, “рядового великой войны” за любовь, человека  влюбленного в некую “необыкновенную” соседку – Наташу, безнадежно, безмерно обожествляемую им девушку, про которую “пацан” заранее и твердо знает, что она “лучше всех”.
Смерть всегда некрасива, страшна… Как суметь описать эту гибель - не со зла, а нелепо убитого “просто” брошенным в окошко запертой котельной кирпичом в новогоднем, предпраздничном, то есть - в хмельном кураже? И брошенным кем? Не убийцей – злодеем, а фактически другом – папой этой самой желаннейшей девушки. Вот те на. Так живем, так работаем и умираем.   
Повалился “пацан” - кочегар  на колун на пороге у самого Нового Года. Пляшут хитрые черти в трубе. Валит дым из трубы в ночь морозную – в небеса, в никуда, словно в лету. Вместе с ним улетает куда то и время. Жизни, годы и дни. “Все течет, изменяется…” “Диалектика, блин…” – так сказали бы нам “пацаны”, если б знали они вот такое ученое слово, как та “диалектика”. 
Жизнь и смерть на пороге у нового времени. Наступает 2000-й. Борис Ельцин (надежда когда-то!) оставляет Россию на Путина (“кость” искателям новых надежд). И что? Умирает “пацан” в снежной Чагоде “и все”?
Нет, “не все”. Умирает "поколение русского рока", "поколение наших надежд", "первое поколение свободы… свободной России" и прочее, прочее, прочее... Вот как много глупых и красивых, зряшных слов вспомнил я, для того чтоб сейчас помянуть этих мальчиков и этих вот девочек в ждинсах, с “тем еще” когда – то казавшимся “крутым” магнитофоном с непременно неправильною, то есть писанною с непременной ошибкою в английском правописании надписью "Панасоник", “Сони”, “Акай” и все прочее,  потому что продукцию эту для росскийской безбрежной провинции тогда делали (да делают и до ныне) в государстве Китай и она - непременнейше "левая"… Вспомним их - всех любителей группы "Кино", "Наутилус" и "Ария", "Зоопарка", Б.Г... да еще… боже знает кого. Всех смотревших когда то “Шантажиста” и “Ассу”, “Арлекино” и “Взломщика”, “Маленькую Веру” и “Эммануэль”. Всех, кто видел “Шалунью”, “Рембо. Первая кровь”, видел “Рокки” и прочее. Всех “балдевших”, “тащившихся” от Брюса Ли, от Мадонны, от Сандры, от “Шварца”, от “дури” и от “косячка”…  Всех любителей и нелюбителей Новгородцева Севы, всех ловивших “тогда” по ночам "голоса", "Би-Би-Си" и все прочее. Всех голосовавших за кого – то и нет. Всех писавих стихи. Всех вообще не фига не писавших. Всех игравших на гитарах и в “бутылочку”. Всех любителей конфеты “Чупа-чупс” на палочке, мармеладок из страны Финляндия и жвачек “Lowe is”, пива в трехлитровой банке а еще - "Киви - Амаретто" и спирта "Рояль" (пищевого) из Ленинградского, всех кто с детства знавал анекдоты про Брежнева и "Горбача"... Нет конца и не будет. Мир вам. Вечная память. 

Умирали пацаны страшно.
Умирали пацаны просто...

- так поет о них и до ныне Шевчук Юра. Послушайте! Вспомните их! Ведь у вас есть же память, есть сердце же, есть же дети! Не бойтесь. Это можно. Это даже не страшно – помнить мертвых, о мертвых печалиться… Это дети и они НЕ ЖИВУТ...
Я их знал. Я учился с ними в одной школе. Я учился рядом с ними в ВУЗе "вдруг" однажды в проклятом году переставшим вдруг быть “нашим”, "советским"...  Перестал, перестали… Тогда все перестало и встало, как комок. Комок в горле моем и страны. Перестало быть нужным. Перестало быть “нашим” – надежным, человечным, человеческим, простым…  Ну, и мы – перестали, со временем. Многие умерли.
Так вот плыть бы и плыть, как плывут по реке. Без огней, в никуда, безвозвратно. Так качаться над черною бездной, чтоб потом – по воде пузырями и в омуты… Так мы плыли во времени. По средине его или просто краю – в провинции? Это ж не важно. Вместе все, всей страной - все - все – все – c одной крыши и вниз. “Сделай шаг!” – говорили нам бодро. И мы делали шаг. Кто на серый асфальт, кто – то в воду, кто в петлю. Кто вообще получал кирпичом по башке. Вам смешно? Вы посмейтесь! Посмейтесь! Не себе ведь, ни людям... Потом?..
Ах, вы снова хотите про “шаг”? Поподробнее, значит? Увольте… Потом многие  ПОУМИРАЛИ, и по – разному, кстати. “Смерть – дело одинокое” – написал “кто не помню”. По – моему, какой – то американский фантаст, вроде Рэй… Принимали “на грудь” - получали огнестрельное - в грудь. Подрывались на минах в Чечне (это, кстати, не многие). Разбивались в автоавариях на шально заработанных "тачках". Пропадали на зоне “за дело” и без. Кто - то вынырнул после со дна (c “того света”). Кто – то канул уже безвозвратно в черно – гиблое, странное “никогда - никуда”… Умирали от инсультов – трудоголики. Просто так спивались – бездельники. Гибли от наркотиков и от безнадежных болезней...
Где Вы, мои дорогие, Вы мои милые любители Виктора Цоя, портвешка "777", самых крепких сигарет в Союзе, ленинградского рок – клуба и прочей молодой “байды” 1980-х? Нету Вас... Вас нету! И вот это - так страшно! Президент говорил про какую – то там “катастрофу”. Вот она: “катастрофа” – не поняли? Холокост над Россией – только дым из трубы. Только черт в кочегарке хохочет и кривится…
Больно и невозможно представить такое. Ведь еще вчера были Вы все "живее всех живых" (куда до вас было товарищу Ленину!..), а сегодня... Красный бархат, черный треп. Новый год. Зима. Провинция. Окаянное время.   

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?

- так писал в свое, но в такое же русское, “революционное” лихолетье гениальный Борис Пастернак.
А ВАС НА СВЕТЕ НЕТ.
ВЕЧНАЯ ВАМ ПАМЯТЬ.