РОндо для двоих. Часть первая. Гл. 9 и 10

                Глава девятая
 

              Ирина ехала в маршрутке, борясь с желанием заглянуть в скверик. А вдруг Ева  дожидается ее там?
              Мысль была дикая. «А разве все эти наши встречи – не из разряда сумасшествия? Но они же не приснились!  У меня есть  двойник, да еще знающий все о моей персоне, – думала Ирина. – И этот двойник то исчезает, то возникает, играя мною, как куклой. А я поддаюсь, даже вроде бы с удовольствием, и все время жду очередного свидания. Даже вот соскучилась по этой… дамочке».
Она вышла из маршрутки за квартал до издательства, чтобы избавиться от этой навязчивой  идеи – ехать дальше, дальше…
              Вошла в аптеку с громким названием  «Радость жизни» и  обещанием, начертанным  пониже, но тоже крупно:  «Здесь самые низкие цены!»
              – Девушка, доброе утро! По какой цене у вас нынче радость жизни?
              Сонная девушка ответила вяло:
              – А это смотря что берем.
              – Валерьяночку в таблетках.
              –  Это добро у нас задаром.
              Обменялись репликами в таком же духе, в результате чего сонная девушка проснулась, а Ирина из аптеки вышла с пузырьками успокоительных травок и снотворным французского производства.
              «Вот тебе и спящая красавица, – удивленная своей расточительностью, подумала Ирина.– Втюхала таки дорогущее средство. Прямо гипнотизерша!»
              В издательстве скучала одинокая Леночка, почитывая с монитора светские новости. Она тут же их свернула, спустив вниз, и затараторила:
              – Звонила вам какая-то дамочка. Просила выйти на проспект, напротив нашего здания. Будет ждать. в тринадцать ноль-ноль.
              – Она что – не назвалась? Дожились. Заказчик назначает встречу вне издательства. А если мне некогда?
              –  А я ей сказала, что сегодня у нас клиентов нет.
              Ирина так глянула на секретаршу, что та вмиг  увяла.
              –  Молодчина, девочка! Ты рискуешь первой остаться без этих... клиентов.
              В тринадцать ноль-ноль раздался звонок. Лена потянулась к трубке. Ей надо было налаживать с начальницей отношения.
              – Меня нет! – сказала Ирина, включая компьютер.
              Лена  бодро  повторила в трубку:
              – Ее нет. А что передать? А-а-а! Хорошо.
              Физиономия ее стала растерянной, но тут же озарилась улыбкой.
              – Вот она пришла! Ирина Владимировна  пришла. Передаю!
И протянула  трубку Ирине.
              – Я стою прямо против ваших окон, –  сообщил голос Евы и отключился.
              – Представляете, – защебетала Леночка. – Эта нахалка говорит: не ври, девочка, она не ушла, а просто вышла!
              – Эта нахалка тебе в бабушки годится.
               Конечно, она не могла отказать Еве, хотя чувство досады испортило ей настроение: «Слабачка я, противно даже!»
               Ева ходила по широкой аллее проспекта.
               Ни в одном другом месте Ирина не видела таких просторов между двумя  сторонами главного проспекта,   который тянулся на много километров, разрезая город  пополам.
               В молодости Ирина любила ходить по нему пешком, хотя посредине аллеи бежала трамвайная колея, и в любой момент можно было сесть на трамвай. Однако роскошные деревья давали такую густую тень, а скамейки через каждые десять метров так манили к себе, что не хотелось толкаться в человеческой массе. Ведь улица радовала глаз и обещала свободу.
               Когда-то одни акации украшали  проспект, поздней весной чаруя сердце ароматом цветения. Потом дряхлые деревья стали постепенно менять на каштаны, клены, липы, но уцелевшие акации мужественно выполняли свою поэтическую функцию – дивным запахом возвращать в молодость старшее поколение горожан и заманивать влюбленную молодежь под бело-розовые крылья своих ветвей.
Но был сентябрь, весною не пахло, от волнения Ирина не замечала красот родного города,  видя только покрытую  асфальтом поверхность аллеи, по которой вышагивала Ева в своем серебристом костюме.
               «А негусто у нее с нарядами», – по-женски подметила Ирина, изо всех сил стараясь идти прямо, не горбиться. Она планировала вежливо отчитать эту самоуверенную особу.Не получилось. Ева радостно сказала навстречу:
               – Привет, сестричка!
               – Привет. Только какая я... сестричка?
               – Ну, по духу!
               – По духу – тем более.
               – Так и будем – пикироваться? – прищурилась Ева.
               – Так и будем в прятки играть? – в тон ей спросила Ирина. – Сначала в прятки,  потом в ловитки.
               – Недолго осталось, – загадочно усмехнулась Ева. – Сядем? – она опустилась на скамью.  Ирина тоже. – Ноги у меня... болят.
               – У вас, мадам, есть и ноги? Может, и сердце имеется? – съехидничала Ирина.– А то вы больше похожи на инопланетянку, которая прилетела навести порядок в моей жизни. Пересмотреть все мои ошибки, так сказать, провести переучет моих промахов.
               Она глянула на Еву, которая почему-то опустила глаза, да с такой грустью, что  Ирине стало стыдно за собственное ерничество.
               – Да нет, – вздохнула Ева, –  я приехала попрощаться с родным городом. У меня здесь только одна душа родная осталась. Вернее,   полуродная. Да и то – по крови. Знала, что он вроде бы разошелся с женой, встретились, поговорили. В основном – о жене. Его на этой теме заело. Пригласил в гости – показать, как живет. Плохо живет, а думал, что я похвалю. Но мне есть, с чем сравнивать...
              Ирина боялась шелохнуться. Незнакомка раскрывалась добровольно, даже охотно, и казалось – вот-вот тайны будут разгаданы...
              – Ты где остановилась? – спросила она Еву в паузе.
              – Какая разница? Сколько у нас свободного времени?
              –  С этого вообще надо было начинать. С моего времени, – оживилась Ирина.
              – Ладно тебе, – оборвала ее Ева ласковым тоном мамаши, желающей отвлечь капризного ребенка от ерунды. – На чем мы остановились? Ты говорила о своем музыканте.
              «Не говорила – думала про себя!» – удивилась  Ирина.
              – Как ты из-за него страдала, пока под боком делал то же самое твой верный паж – Павлик. Поджидая, пока ты перебесишься.
              –  О, и о Павлике знаешь! А откуда известно, что и он страдал?
              – Вся школа была в курсе. Сумку таскал за тобой, в столовке очередь занимал за пончиками.
              – Ну, это когда было!  Значит, ты училась в нашей школе. Интересно. А в каком классе?  Сейчас умру от любопытства.
              – Да уж,  лучше от любопытства... Выглядишь ты неважно, Ирочка. Спасть нужно больше. – Ева подняла руку со своим кулончиком,  который  Ирина в прошлый раз так и не успела рассмотреть.
              – Спать тебе надо больше, спа-ать...
              Ирина словно и ждала  этой команды – отключилась. Ева с некоторым сожалением пробормотала себе под нос:
              – Какая легкая добыча для мошенников…
              И тут же повысила голос:
              – Обопрись на спинку… Расслабься, девочка моя. Теперь  вспомним  о Павлике и Севе…

              ...Меньше всего хотелось Ирине возвращаться в ту пору своей юности, которая закончилась крахом ее любви и фактом замужества. Это был именно факт, которым завершились ее страдания по другому человеку – поступок, обдуманный  в течение лета,  за три месяца  расставаний с иллюзиями.
              ...Павел, Павлик был рядом всегда. Жил в соседнем дворе, учился в той же школе, но был на год старше. В детстве они  вместе играли и бегали на Днепр – пляжиться, и Павлик добровольно опекал Ирочку, самую слабую на вид, худенькую Ирочку,   а после школы провожал домой. Под охраной этого рослого мальчика ей было спокойно. Павлик еще и походил на медведя – не только крупной и высокой фигурой, с немного замедленными движениями, но и  черными  небольшими глазами, сидящими глубоко под черными бровями.
               Он был  сильным или казался таким, и  никто из школьной и уличной шпаны не посягал на  девочку, главной приметой которой была копна вьющихся каштановых волос, трудно поддающаяся расческе. Пока Ирочка носила одну толстую косу,  за нее всем хотелось подергать (Павлик не давал), когда же  коса распустилась (в старших классах), оказалось, что это  и есть главное женское оружие Ирочки. Все мальчики  в классе вдруг  разом заметили   и другие ее прелести. На Ирочку обрушился успех.
               Вот тогда она стала тяготиться опекой верного пажа,  словно взявшего ее в окружение, куда не удавалось  пробиться появившимся поклонникам. Ирочка ловила чужие восхищенные взгляды на расстоянии и даже отвечала им иногда сочувственной усмешкой, но пока не торопилась  вырваться на свободу. Павлик подстерегал ее перед выходом в школу и после уроков, перехватывая портфель, но не решался высказывать собственные чувства. Догадывался, что Ирочка то ли медленно созревает для ответной любви, то ли не испытывает к нему ничего, кроме благодарности и симпатии.
               Первым пробился в этот замкнутый круг интеллигентный мальчик Сева.
               Однажды Ирочка, освобожденная от физкультуры после болезни, сидела в одиночестве на низенькой скамье в спортивном зале. Она читала книжку под крики играющих в баскетбол одноклассников, и Сева набрел на нее случайно. Его выгнали из класса за дерзкие вопросы учителю истории.
               – В  другие времена тебя бы сослали в Сибирь, – сказал нервный историк, с которым Сева не раз заводил дискуссии, – а я тебя просто выгоняю  проветрить мозги. Работать не даешь.
               Сева решил проветрить голову в спортзале, откуда доносились азартные вопли. Там и обнаружил  свою тайную любовь, пока еще первую по счету.
Любовь читала «Отцы и дети» Тургенева. Было о чем поговорить!
               Их короткий разговор привел к обоюдному желанию завершить тему вне уроков.
               – А твой Мишка косолапый мне морду не набьет?
               – Ну, я человек свободный, – сказала Ирина, поправляя резинку на затылке, которая держала ее пышные волосы.
               Потом неожиданно для себя и  Севы вдруг сдернула эту резиночку, распустила волосы по плечам, тряхнула головой, и точно – почувствовала себя свободной. А давно влюбленный Сева погрузился в созерцание красоты.
Вечером они встретились в скверике на Октябрьской площади и посидели на  Екатерининской версте. Не целовались и даже не обнимались: Сева оказался неподготовленным к таким решительным действиям. Договорились встретиться на следующий день.  Тем для интеллектуальных бесед оставалось слишком много, чтобы вот так – сразу разбегаться.
               Сева был ей приятен, симпатичен. Потом она уговорила себя, что это и есть первая любовь, хотя до десятого класса  увлечений хватало. Но Сева стал первым мальчиком, с которым она поцеловалась, если можно, конечно,  назвать поцелуем то нелепое движение губами, которое они оба проделали в состоянии жуткого смущения и любовного озноба.  Ведь и Сева начинал свой путь к освоению территории любви. До этого он был теоретиком.
Дальше поцелуев дело не пошло ( и слава Богу!), потому что вмешалась личная охрана в образе Павлика.. Проворонивший первые свидания Ирочки, он  не стал бить морду Севе, зато старательно отравлял  Ирочкину душу сомнениями, стоит ли мальчик Сева   ее любви.
               При каждой встрече с Ириной он последовательно разрушал чарующий образ Севы лаконичными репликами, в которых содержалась  приличная доза  отравы.
               – Слабак он, твой Севка. Вчера смотрел, как он с пацанами  мяч гоняет... Зачем позориться? Сидел бы себе на скамейке запасных... с такой скоростью.
               В тонкостях футбола Ирина не разбиралась,  достижения спортивные ее  пока не трогали, но картинка, как хило выглядит Сева на школьном стадионе  со своей длинной фигурой, узкими плечами  и тонкими ногами, рисовалась отчетливо.
               –  Видел вас вчера в парке, – говорил Павлик в другой раз, –  Ничего он, твой Севка, морда умная, но тебе другой типаж нужен – более мужественный.  Он похож на пионера-переростка. Голова слишком маленькая.
               – Твой типаж мне больше подходит? – огрызалась Ирина. – А ты на медведя похож, средней величины. Косолапого, между прочим. Севка записался на верховую езду. Открылась секция такая. Вот мускулы нагуляет и будет смотреться лучше. А пока, когда он в джинсах или брюках, то просто стройный мальчик. Люблю стройных.
               – Я тоже, – терпеливо долбил свое Павлик. – Но не хлюпиков с тощим задом.
               При очередном свидании с Севой она невольно замечала, что и вправду, зад у него тощий, а голова... вроде бы меньше, чем положено при его росте.
               – Севка – потрясающий эрудит, – говорила Ирина Павлу при каждом удобном случае. – Канта читает, Фейербаха одолел. Девчонки из его класса говорили, что его учителя боятся. Такие вопросики задает, что...
               – И что он будет делать, когда Канта дочитает? Куда эти знания прицепит?
               – Так он идет на исторический.
               – Ясно. Там будет мозги преподавателям парить. Есть у нас такие. На семинарах по философии такую бодягу разводят, что можно быть спокойным: никого больше не вызовут. Надо как-то свой авторитет профессору спасать, и он про группу забывает. Одного не пойму: что это дает? Твоему Севке, например? От этих споров в магазинах жратва появится в изобилии, как за бугром?
               Павел тогда поступил на химфак университета, Ирина с Севой кончали школу. Не выгорело у Севы с историческим факультетом. Туда без блата было не пролезть, а Сева, едва  ему   стукнуло восемнадцать,   угодил в армию, перед  которой пришлось поработать почтальоном. В этом образе он перестал казаться Ирине  романтичным. Так что Сева рисковал потерять свою любимую за армейский срок.
               Павлик тоже записался на  спортивную верховую езду. Там  нужны были кадры для пятиборья. Пока он преодолевал препятствие за препятствием на пути к званию мастера спорта в пятиборье,  овладевая по очереди все его видами  и получая призы по плаванью, фехтованию, стрельбе и бегу, Севка писал Ирине письма  с признаниями в  любви и строил планы на будущий брак.
               А Ирина за два первых курса филфака  успела чуть не выскочить замуж за Шурика, полюбить и разлюбить Володю,   а потом утонуть в  море любви к Владу. Именно так, в море, ибо только этот водоем без видимых берегов кажется влюбленным подходящим образом для сравнения. Пусть он  избит,  затоптан поэтами всех веков и заплеван критиками,  но не сравнивать же любовь, например,  с горной речкой, которая то скачет по камням, то расползается по долине, и тогда она по лодыжку, не выше? А  то вовсе пересыхает после знойного периода! И полноводная Волга не подходит для метафорического   сравнения, так как течет плавно и в пределах берегов.
               Конечно, в сравнениях можно зайти далеко – даже до омута   с тиной, где тоже легко утонуть.
               –... потому что не море это было, а болото с гнилушками, и...

                Глава  десятая


              ...Ирина очнулась от звука Евиного голоса. Тут же обнаружила, что сама она сидит слишком прямо. Странно, что это было? Она временно отключилась? Но почему? Давние приступы  сосудистой дистонии никогда не доводили ее до обморока. Как бы ни кружилась голова от резкого падения давления, она слышала все и видела людей. А сейчас ей показалось, что она выпала  из реальности на какое-то время. В голове стоял легкий шум. Ева смотрела на нее с ласковой улыбкой.
               – Да расслабься ты, расслабься, – сказала она, быстрым жестом проводя рукой перед глазами Ирины. – Ну, вспомнили немного наше прошлое…
               Ирина помотала головой, прикрыла ладонями глаза, потом отвела руки.
               – Я задремала, да? Вроде бы Павка приснился, и этот…Севка. Так странно. Туман в голове… Слушай, ты кем работаешь? Я ведь до сих пор ничего о тебе не знаю! Может, ты какая-нибудь… ясновидящая?
               Ева хитро улыбнулась, но не ответила прямо.
               – Ладно, оставим прошлое. Настоящее куда актуальнее. Павлика за что терзаешь?
               От неожиданности Ирина даже слова растеряла:
               – Это я его, бедняжку, терзаю?! Нет, это… черт его знает что!
               – Ну, развелись ведь. А он тебя любит.
               –  Так разве любят? Любил бы – до развода не довел! – рассердилась Ирина. – И вообще, кто ты такая, чтобы я перед тобой отчитывалась? Появилась в моей жизни ... под занавес, так сказать, и решила мои ошибки исправлять? Брак мой и был ошибкой!
               – Никто не знает, что  считать ошибкой.
               – Больше ни слова от меня не услышишь,  пока сейчас же не скажешь, кто ты и что тебе от меня надо! И почему ты считаешь себя вправе меня критиковать? Ты же ни-че-го не знаешь!
               Ирина встала, одним движением накинула сумку через плечо. Ева тоже поднялась, сказала как-то по-домашнему:
               – Сестра я Пашкина.
               И пошла вперед, а Ирина устремилась следом.
               – Стой! Хоть не ври. Нет у Павла сестер и братьев. Даже двоюродных!
               Ева молча пошла к переходу, встала, поглядывая на светофор. Даже спина ее была красноречива:  «Разговор окончен»
               – Подожди ты!
               Теперь Ирина бежала за нею. «Сейчас снова сквозь землю провалится», – в панике подумала она и схватила Еву за руку.
               – Стой же! Пойдем ко мне в издательство, там сейчас будет пусто.
               – Встретимся завтра. Сегодня  я уже исчерпала время. Меня ждут.
               – Но хоть скажи: ты выдумала про брата?
               – Да он тебе сам скажет, если захочет. Но лучше будет, если мы завтра мирно ... побеседуем. А потом делай что знаешь.
               С этими словами Ева махнула стоящему у бордюра такси, а Ирина, рассердившись, вернулась на работу.
               В издательстве Ирина не задержалась. Как-то отстраненно выслушала от Леночки отчет о проделанной работе,  обсудила с молодым автором разные варианты обложки его первого поэтического сборника, при этом выслушала  его страстный монолог о потрясающей безграмотности всех прочих издательств, куда он успел отнести свои шедевры.
              Ответного сочувствия не дождался: Ирина слабо комментировала жалобы, вздыхая вроде по теме, а на самом деле о другом. О том, что будь ее воля и не будь кризиса, она бы тоже отослала рифмоплета к соседям, где принимали любую ахинею. Однако   она отказать не может.  Клиент не шел. Подумалось: скоро наступят времена, когда  ей придется на улице хватать за руки  всех, у кого физиономия кажется интеллигентной, и спрашивать, не желает ли товарищ издать мемуары о своей замечательной  жизни, чтоб  одарить ими всех знакомых?
              Весь вечер Ирина  провалялась на диване, обдумывая ситуацию.
Если это правда, что Ева – сестра Павлика, то с  какой целью она явилась в город и стала заводить все эти разговоры о прошлом? О каких ошибках молодости она все время говорит? О чьих – своих или ее, Ирины? Правда, не Ева, а Ирина пошла следом за той. Получается, что это она, Ирина, была инициатором встречи, а не наоборот?
              Голова кружилась от вопросов без ответа. Спросить у Павки? Признаться, что все знает о сестре по имени Ева? Или подождать до завтра? Они назначили встречу   «на том же месте, в тот же час», то есть, возле Собора.
              Желание постучаться к мужу становилось все сильнее, но Ирина сдержалась.  Очень вовремя вспомнилось, как Павлик обрывал ее «фантазии» на тему «интересная личность»:
              – Тебе не   литературоведением надо заниматься, и не журналистом быть, а писателем-фантастом.
              Нет, она отвыкла от всех этих ярлыков, которые муж с удовольствием стал навешивать на нее сразу после женитьбы. То была месть за многолетнюю безответную любовь к девочке, которую он считал капризной, взбалмошной, влюбчивой «по-дурному», выдумщицей без признаков большого ума.
              Именно так оценила  подруга Таня ту крутую перемену в поведении Павлика, которую Ирина посчитала проявлением сильного характера. Она чувствовала себя виноватой, толкнув подругу в объятия этого странного парня, который ей  тогда представлялся   не очень умным, зато надежным,  верным и, главное, – любящим, а оказался угрюмым типом с  дурным характером.
              – И этот оказался таким, как все! Все мужики любят, чтобы их достоинства вслух и неутомимо  прославляла в первую очередь жена. И горе, если под боком оказалась  умная, с харизмой спутница, которая на себя переводит стрелки общего восхищения. Не нужны им личности! Он еще навесит тебе этих ярлыков – закачаешься под ними!
               Как в  воду смотрела Танька со своей замечательной привычкой включать разум, когда сильно требовалось! От ярлыков Ирина согнулась, но  не зашаталась. Как перегруженная игрушками елка. И не упала, нет. Только ссутулилась немного.  Сопротивлялась отчаянно.
               Бабий бунт со всеми признаками нервных срывов и чередованием активного протеста (скандалами – в словаре супруга) тянулся  больше тридцати лет и, наконец, завершился разводом. Неожиданным, так как давно от мысли развестись Ирина отказалась. Наверное, Судьбе надоел застой в их отношениях, и она дала такой  мощный толчок, что другого выхода вроде бы и не осталось. Был ли то случай, или закономерность, поставившая  свою точку,  Ирина не хотела знать.
Победителей не оказалось. Побежденные жили рядом и пристально следили за неоконченным романом, надеясь на хорошее для себя завершение. О чем мечтал Павел, Ирина не знала, она же пока хотела полного одиночества.
               – Тань, ну присмотри для моего дурака женщину хорошую, – время от времени заводила разговор Ирина после приятного застолья с подругой.
               – Это какую – хорошую?
               – Ну, спокойную, нескандальную, чтобы в рот ему смотрела, умные мысли свои – если найдутся – скрывала. Чтобы была в меру полненькая, симпатичная, лет ... – тут Ирина задумывалась, соображая, какого возраста подругу подкинуть родному мужу. – Лет так... под пятьдесят, но чтоб выглядела ...с-супер.
               – На пятьдесят он не клюнет.
               – Ладно – под сорок. Но такая может и бросить. А моя ровесница вцепится мертвой хваткой. Мужиков-то дефицит. А мой мужчина видный, таких еще поискать.
               – Заметано. Есть у нас такая. Клуша безмозглая. С кем спит, того мысли и цитирует. А мужику приятно. Память у нее на тексты хорошая. На чужие. 
               – Из ваших, актриса? Не пойдет он, ему творческие личности противопоказаны.
               – Ирка, не торопись делать выводы. Как раз актерка ему и нужна – подыгрывать. Я ж говорю. И как раз такая. На роль хорошей жены сгодится.  Он будет режиссером. Она у нас на импровизации не способна – ей подавай четкую команду. Как дрессированной собачке.
               – А квартира у нее имеется?
               – С мамой старой живет. В двух комнатах, правда... Но старушка – не вечная категория!
               – О, еще какая вечная бывает. Нам чистая квартира нужна! Без долгожительниц. К маме чужой не пойдет. А если, не дай Бог, влюбится в твою актерку... как там ее зовут, то еще к нам пристроит. На свою законную территорию.
               – Ладно, отбой.  Будем искать с квартирой. Только я сомневаюсь, что тобою нарисованный портрет придется по вкусу Павке. Все-таки тебя он полюбил, а не кого-то другого. И проявил такое  многолетнее упорство, такую силу духа...

продолжение  http://www.proza.ru/2013/01/13/1256