Бизнес есть бизнес

Прекрасная солнечная погода «бабьего лета» закончилось. Октябрь принес затяжные дожди и безжалостно срывавший желтую листву северо-восточный порывистый ветер. Владимир Васильевич угрюмо наблюдал как на проносящихся мимо автобусных остановках и тротуарах прохожие плотнее запахивают плащи и болоньи куртки, поглубже натягивают головные уборы и все равно зябко поеживаются под хмурым октябрьским небом. Сам он сидел в просторном салоне внедорожника. Кожаный диван и климат-контроль создавали почти домашний уют, а мягкие амортизаторы и широкие колеса легко сглаживали неровности дороги, оберегая его покой. Могло показаться, что жизнь удалась. В свои пятьдесят семь, он был одним из богатейших людей города, крупный бизнесмен, а с недавнего времени и политик, кандидат в мэры. В родном провинциальном городе Дягилев был олигархом в изначальном смысле этого слова. И все-таки он не был счастлив.

- Владимир Васильевич, - голос водителя Жоры вернул его в реальность. - Вы сказали напомнить. Десять часов, пора принимать лекарства.

Владимир Васильевич молча кивнул, поймав в зеркале заднего вида внимательный взгляд водителя и открыл черный кожаный портфель. Дорогие немецкие таблетки лежали в среднем отделе, рядом с солидным портмоне, которым он почти не пользовался. Выломав из блистера две штуки и положив их в рот запил глотком минеральной воды без газа, заранее подготовленной заботливым Жорой.

Дождавшись пока Дягилев закроет и уберет бутылочку, Жора спросил:

- Владимир Васильевич, в офис или в начале…

- В начале, - не давая договорить, перебил водителя Дягилев и снова отвернулся к окну.

Размеренно рокоча дизелем, внедорожник рассек грязную лужу и припарковался у покосившегося бордюра с пятнами извести. Владимир Васильевич тяжело вылез, застегнул серое кашемировое пальто и не спеша перешел дорогу.  У высоких белых кирпичных ворот он остановился, под внимательными просящими взглядами нищих перекрестился на надвратную икону и вошел на двор церкви.

Церковь, небольшая белая с синими куполами виднелась в конце не широкой чисто подметенной аллеи. Дягилев выбрал ее год назад, когда узнал, что у него рак левого легкого. До того он церквей не посещал и даже как-то сторонился. В молодости Владимир Васильевич как комсомольский вожак не бывал в храмах по моральным соображениям, в девяностые, когда он начал заниматься бизнесом стало просто некогда и незачем. Поэтому крещенный бабушкой в пять лет, он, впервые самостоятельно зашел в церковь в пятьдесят шесть.

По каменным ступеням, предварительно перекрестившись, он зашел внутрь. Пол ровным слоем покрывали еще белые свежие опилки, в сумраке тускло светились лампады. Было тихо. Расплатившись заранее приготовленной мелочью, Дягилев взял у свечницы ее товар и прошел к иконе Спасителя. Свечница, пожилая женщина, в шерстяном платье и темном платке была примерно его лет и Владимир Васильевич, всегда мысленно кривился, глядя на ее покрывшееся паутинкой мелких морщинок лицо. Это напоминало ему о его собственном возрасте, пугало и заставляло ужасаться тому, как выглядят его ровесники.

Дягилев остановился перед  иконой и его бледные толстые губы  задвигались, беззвучно выводя каждое слово молитвы.

- Господи, помоги, спаси и сохрани. Господи всемогущий, отведи беду, дай сил, Господи, дай здоровья, - повторял Владимир Васильевич как заведенный и крестился.  Делал он все машинально, за последний год утреннее посещение церкви стало его ежедневным ритуалом. Дягилев даже внес его в ежедневник и секретарша Лера, которую он держал за умение готовить кофе и длинные ноги, всем сообщала, что до десяти утра шеф занят. Закончив, он молча вышел, не сказав ответного до свидания свечнице, хорошо запомнившей его  за последний год.

Дягилев шел по аллее и впервые за утро ему было легко: легко идти, дышать, словно он выполнил какую-то тяжелую работу, сбросил груз и теперь свободен. Иногда ему казалось, что именно из-за этих минут эйфории он и ездит каждый день в церковь. Не обращая внимания на нищих, сидящих вдоль церковной ограды, Дягилев прошел мимо. Те уже давно перестали реагировать на него – Владимир Васильевич никогда не подавал милостыни.

Жора как всегда нараспашку в легкой кожаной куртке ждал у машины. Курил, - со смесью раздражения и зависти подумал  Дягилев. Ему самому врачи курить запретили с самого начала. Водитель распахнул дверь и он влез на заднее сиденье, раздраженно бросив:

- Опять смолишь? Смотри, докуришься – выгоню!

Жора промолчав, сел на водительское сиденье. Невозмутимость водителя еще больше досадила Владимиру Васильевичу. Он подумал, почему такие как Жорка спокойно живут себе, не зная проблем со здоровьем, а он вынужден считать каждый свой день, пить таблетки пригоршнями и раз в полгода ездить в Германию, чтобы местный светила медицины за большие деньги констатировал то, что он и так знает. Досада на судьбу и собственное бессилие разозлило его и эйфория прошла. Дягилев угрюмо уставился в окно, наблюдая за жизнью города, в котором до его собственной судьбы никому не было дела.

На перекрестке он увидел бездомного. Тот стоял  под светофором, грязный в свалявшемся пуховике, бейсболке, из-под которой торчали длинные  нечесаные волосы. Он был обут в высокие, до колен голубые сапоги на каблуке, молния на правом сломана и подвязана бечевкой. Глядя на эти сапоги Владимир Васильевич, понял что это женщина. В своей нищете она вызывающе улыбалась и глядя на нее обида на окружающий мир переполнила Дягилева. Господи, - обратился он про себя, - почему она может жить и улыбаться, а я должен умереть? Ну за что Ты наказываешь меня? 

В офис он приехал в дурном настроении. Вылезая из теплого нутра машины, сказал водителю:

- Жора, съездишь в клинику, привезешь мне заключение. Доктора ты знаешь.

Этого момента Владимир Васильевич ждал и боялся. Позавчера ему сделали циркулярную компьютерную томографию, которая должна была показать эффективность всего прошедшего года. Немецкий профессор, худой высокий седеющий с рыжиной в волосах сказал ему, когда прощался:

- Я сделал все, что было возможно, теперь вы в руках Божьих.

Владимир Васильевич хорошо запомнил эти слова и с того времени курсы химиотерапии сочетал с молитвами.

В приемной с веселой улыбкой его встретила Лера, но мгновенно почувствовав настроение шефа, приняла серьезный вид и начала докладывать:

- Владимир Васильевич, к совещанию все готово. Собрались в конференц-зале, ожидают вас.

Дягилев невнятно крякнув, кивнул ей и отдал пальто. Лера легко и ловко подхватила и повесила его на заранее приготовленные плечики, чтобы затем убрать в гардероб. Пока она занималась пальто, он смотрел на ее ладную фигуру, длинные ноги, которые ему нравились и думал к кому она пойдет работать, если с ним что-то случится. Она точно не пропадет, - еще больше раздражаясь, подумал он. Лера обернулась, Дягилев еще раз окинул ее взглядом и буркнул:

- Жора вернется - сразу ко мне, даже если буду на совещании, - и открыл дверь кабинета.

- Хорошо, Владимир Васильевич, тут еще, - секретарь искусно сделала паузу, давало о себе знать театральное образование.

Дягилев обернулся в дверях:

- Что еще?

- Начальник IT-отдела, Ивашев, просит о личной встрече.

Дягилев поморщился, встречаться с кем-либо ему не хотелось. Особенно с лично неприятным ему Ивашевым. Он уже хотел сказать, Лере, что сегодня никого не примет, но вспомнил про воспитание корпоративного духа, о котором недавно читал лекцию дорогущий бизнес-тренер из Москвы и сказал:

- Хорошо, после совещания пусть придет.

Лера кивнула и почему-то довольная, улыбнулась.

На совещании он рассеяно слушал отчеты своих заместителей и начальников отделов, автоматически задавал уточняющие вопросы, не слушая ответы на них, потом по привычке ругал подчиненных, путая их имена с отчествами. Дягилев ждал возвращения Жоры с результатами, все его мысли были заняты этим. Владимир Васильевич с трудом дождался окончания совещания и вышел из зала с не меньшим чувством облегчения, чем его сотрудники.

В приемной сидел Ивашов. Владимир Васильевич сразу вспомнил как прошлом году, тот выступал на итоговой конференции: подтянутый, собранный, одетый с иголочки. Сейчас выглядел начальник IT-отдела неважно: брюки и пиджак мятые, лицо усталое, хоть и чисто выбритое, под глазами круги. Жоры в приемной не было. Дягилев молча прошел мимо вскочившего при его появлении Ивашева, лишь коротко кивнув. Плотно закрыв за собой дверь, он подошел к окну и посмотрел на стоянку служебных автомобилей напротив. Его внедорожника не было – Жора еще не вернулся. Владимир Васильевич сел за стол и по селектору сказал секретарше:

- Лера, как только Жора вернется, сразу ко мне.

- Хорошо, Владимир Васильевич, - голос у секретарши даже по телефону казался томным. - Вас тут Ивашов ожидает, вы назначали.

Владимир Васильевич недовольно поморщился, но сказал:

- Я помню, пусть заходит.

Селектор отключился, раздался стук в дверь и кабинет вошел Ивашов с застывшим на лице, непривычным для него заискивающим выражением. Начальник IT-отдела всегда раздражал Дягилева. В разговорах с ним, с шефом, боссом, он в отличие от остальных служащих, всегда держался независимо, отстаивал свою точку зрения, даже если она противоречила позиции руководства. И что особенно бесило Владимира Васильевича, подчиненный всегда оказывался прав. Иначе он бы попросту уже давно выкинул строптивца из фирмы. Сейчас Ивашев мало походил на себя обычного: умного и независимого. Теперь как все сотрудники Владимира Васильевича, он был растерян, испуган, даже жалок. Как акула чувствует кровь, так и опытный бизнес-хищник Владимир Васильевич Дягилев почувствовал слабость в начальнике своего IT -отдела. Он сразу понял, зачем тот пришел и машинально, нисколько не задумываясь, оценил ценность Ивашева для фирмы, решив, что даст не более ста тысяч.

- Разрешите войти, Владимир Васильевич? – Ивашев все еще мялся у двери в кабинет.

- Заходи, присаживайся, - привычка говорить с подчиненными и равными себе на ты, осталась у Дягилева со времен комсомола, где он, комсорг, был со всеми подчеркнуто равен. Приободренный доброжелательным тоном начальства Ивашов подошел к столу и сел на жесткий венский стул. Дягилев с улыбкой смотрел на него.

- Ты хотел встретится, как я понимаю, по личному вопросу?

На лице Ивашева отразилось отчаяние, он резко кивнул, сделав пустой глоток, от чего его выпирающий кадык заходил под бледной кожей.

- Да, Владимир Васильевич, у меня беда. В семье. Иначе я бы к вам не пришел.

Конечно, не пришел бы, - со злорадством подумал Дягилев. - Иначе ты бы все так же ходил, задрав свой нос и делал замечания, выставляя меня полным профаном. На лице же, он изобразил выражение крайней озабоченности и беспокойства.

- Послушай, что случилось? Может тебе воды или кофе? Лера… - он протянул руку к селектору, но не включил.

- Нет, нет, ничего не надо, - Ивашев замахал рукой. - Моя жена попала в аварию. Сейчас в реанимации…

- Когда это случилось? Что врачи говорят? – голос Владимира Васильевича сочился сочувствием, а в душе он с ужасом осознавал, что радуется чужому горю. Радуется, что кому-то наконец-то хуже, чем ему.

- Четыре дня назад, - голос Ивашева дрожал, готовый в любой момент дрогнуть и перейти в плач. - На перекрестке у драмтеатра…

Дягилев вспомнил, на неделе Жора действительно что-то говорил о ДТП напротив драмтеатра. Грузовик буквально вдавил в стену малолитражку. Тогда из-за собственных проблем он даже не спросил о пассажирах той машины.

- Врачи говорят, что нужно оперировать или в Москве или в Германии, - продолжал свой рассказ Ивашев. – На операцию нужны деньги, я собрал сколько мог, но все равно не хватает…

- Сколько? – голос Владимира Васильевича стал твердым. Ивашев, неправильно понявший интонацию шефа, посмотрел на него с надеждой и благодарностью:

- Триста семьдесят тысяч, Владимир Васильевич.

Дягилев смотрел в глаза Ивашева и упивался моментом. Счастье этого человека было в его руках, он мог решить его проблему одним взмахом, мог сломать его судьбу.

Если бы ты, - обратился он про себя к сидящему и ждущему Ивашову: - не задирал свой нос и не забывал кто здесь шеф, я дал бы тебе эти триста тысяч. Но ты пришел ко мне просить о помощи, когда тебя прижало, когда  жизнь повернулась к тебе спиной. Только тогда ты умерил свою гордость. Дягилев выбрал.

- Сто тысяч, больше не могу. Дела, сам знаешь, идут не очень.

- Владимир Васильевич, я отработаю, я все верну, Владимир Васильевич…

- Я не могу дать тебе больше, - Дягилев встал, давая понять, что разговор  окончен. Ивашев прямо со стула упал на колени:

- Владимир Васильевич, вы последняя моя надежда! Помогите, спасите ее, Владимир  Васильевич! - он захлебнулся в слезах, пытаясь припасть к ногам начальника. Дягилев уже не скрывал своего презрения. Он рывком выдернул свою штанину из рук Ивашева.

- Ивашов, возьмите себя в руки! Встаньте, я уже сказал, что больше ста тысяч дать вам не смогу. Бизнес есть бизнес, - процитировал он в конце московского бизнес-тренера.

Ивашов поднялся, его лицо снова приняло обычное невозмутимое выражение, лишь крепко сжатые губя легко дрожали.

- Спасибо, Владимир Васильевич, - процедил он сквозь зубы. Я понял вас.

Не прощаясь, Ивашов вышел. Дягилев немного постоял, задумчиво глядя на дверь, за которой скрылся начальник IT-отдела, а затем снова подошел к окну. На стоянке  темной громадой высился внедорожник. Владимир Васильевич выглянул в приемную. Жора весело улыбался Лере, облокотившись о ее стол. В руках был запечатанный желтый пакет с эмблемой клиники.

- Жора! – проревел Дягилев, взглядом испепеляя водителя, а потом и секретаршу. Жора  сразу протянул шефу пакет, пряча глаза в пол и извиняясь:

- Владимир Васильевич, я только подъехал. Лере вот говорил, чтобы она вам сообщила.

- Потом поговорим! – Дягилев вырвал пакет из его руки и с силой захлопнул дверь.

В кабинете он сел за стол и положил желтый как осенний лист конверт перед собой. С минуту он словно гипнотизировал его, словно пытался сквозь плотный картон рассмотреть, что же внутри. Сердце бешено стучало. Дягилев надорвал  конверт и дрожащей рукой достал белый как снег лист. Медленно развернул и прочел.

Бизнес, есть бизнес, - почему то вспомнились ему слова дорогущего тренера из Москвы.