От коммерсантов до речников

Страсти по училищу.

К началу XX в. в России очень популярными средними учебными заведениями стали коммерческие училища. Это произошло благодаря Положению о коммерческих учебных заведениях, утверждённому Николаем II в 1896 г.
До появления этого документа обучение в них было доступно в основном купеческому сословию и только мальчикам. Положением эти ограничения были сняты. Кроме того, все коммерческие учебные заведения вывели из-под контроля Министерства народного просвещения и передали в ведение Министерства финансов, а с 1906 г. Министерства торговли и промышленности. Это освобождало от гнёта циркулярных предписаний «просвещенцев» и давало определённую свободу в устройстве учебной части, что способствовало проявлению инициативы и творчества как среди учителей, так и среди их воспитанников.
Коммерческие училища подразделялись на семиклассные и трёхклассные. Семиклассные училища давали общее и специальное образование. Учащихся-юношей готовили к коммерческой деятельности, к занятию должностей бухгалтеров, контролёров, приказчиков. Они могли поступать в вузы коммерческого профиля или высшие технические учебные заведения. Выпускницы-девушки пользовались «правами окончивших гимназию ведомства учреждений Императрицы Марии». Это означало, что они имели право поступать во все высшие женские учебные заведения. Кроме того, девушки могли получить свидетельство на звание учителя начальных училищ без испытания или домашней учительницы после сдачи экзамена только по одному главному предмету.
Обучение было платным, но способным ученикам, чьи родители не могли платить за обучение, назначали стипендию.
В коммерческих училищах преподавались закон божий, русский язык и словесность, два новых языка, история, география, математика, естествознание, физика, коммерческая арифметика, бухгалтерия, коммерческая корреспонденция, политическая экономия, законоведение, химия и товароведение с технологией, коммерческая география, каллиграфия, рисование и гимнастика. К приему в первый класс коммерческого училища допускались «дети не моложе 10 лет, имеющие познания, требуемые для поступления в 1-й класс реальных училищ».
Мечта о подобном учебном заведении в умах балаковской интеллигенции витала давно. Образовательные учреждения, которые существовали в Балакове в начале XX века, не давали даже среднего образования, и, чтобы его получить, приходилось выезжать на учебу в Вольск, Самару, Саратов и другие города России. А ведь в Балакове проживали люди обеспеченные, богатые. Разве они могли позволить, чтобы их дети были недоучками? Этим вопросом задался открытый в конце 1904 г. биржевой комитет уже в первом своём отчёте (за 1904-05 гг.):
«Одно из самых насущнейших требований жизни - необходимость образования. Для удовлетворения этой потребности в Балакове имеется второклассное епархиальное училище (имеет специальное назначение подготовки учительниц для церковно-приходских школ), Министерское двуклассное училище, 6 церковно-приходских школ, и нет ни одного средне-учебного заведения, каковое при населении в 22 тыс. человек – необходимо (в Аткарске Саратовской губернии при населении в 7 тыс. человек имеются 2 средне-учебных заведений: реальное училище и женская гимназия)».
Но тогда биржевики признали, что «постройка учебного заведения на частные средства, едва ли может быть осуществлена, т.к. требует весьма значительных капиталов».
А большому торговому селу, получившему неофициальное звание «хлебной столицы», требовались свои, доморощенные высококвалифицированные кадры. Поэтому выбор и пал на такой вид среднего учебного заведения, как коммерческое училище, семиклассное.
Впервые именно о таком учебном заведении члены биржевого комитета заговорили в 1907 г. Тогда они обратились в земскую управу с просьбой выделить на это средства. Однако земство отказало. И челобитчикам пришлось отступить.
В очередной раз вспомнили о коммерческом училище через год с небольшим. Окончательное решение о том, что училище надо обязательно открывать, было принято 10 января 1909 г. на заседании биржевого комитета по предложению его председателя Сергея Гавриловича Мельникова. Чтобы увековечить память о своём отце, умершем незадолго до этого, расходы на строительство здания обязался взять на себя крестьянин по сословию, но купец по капиталам Иван Васильевич Кобзарь, пообещав дать на это 50-60 тыс. р. и потребовав от биржевиков обеспечить лишь ежегодное содержание училища. Попытка договориться о финансировании с министерством финансов увенчалась успехом только отчасти: из запрошенных ежегодных 10 тысяч рублей пообещали выделять из казны 5, да и то не сразу, не к открытию.
Между тем, пока вопрос об открытии училища вяз в огромном количестве согласований, член биржевого комитета Иван Васильевич Мамин на свои средства 2 октября 1909 г. открыл «женскую двухклассную школу с прикладными знаниями - огородничеством, шитьем простого белья, вышиванием, кулинарией, - словом, что всего больше нужно сельской женщине». Неизвестный балаковский корреспондент на страницах газеты «Саратовский листок» (№ 223, 7 октября 1909 г.) разразился, в связи с этим, раздражительной тирадой в адрес тех, кто затягивал с открытием училища:
«Немало у нас передовых людей, да всё на словах, а не на деле.
Было много толков о гимназии, коммерческом училище. Но толки остались толками, а тут человек без разных разговоров взял да и построил школу и на себя взял обязательство содержать её не менее 6 лет, а ведь это (вместе с постройкой) обойдётся не менее 20 тыс. Мамин же человек очень небогатый.
Пусть же поучатся, как дело надо делать, владеющие миллионами, сотнями и десятками тысяч! Не  грех бы им раскошелиться и устроить гимназию».
Но на этом уколе «возмутитель спокойствия» не остановился. Спустя две недели он назвал уже конкретного виновника задержки решения вопроса:
«В прошлом году местный житель И.В. Кобзарь задумал было в память своего умершего отца открыть коммерческое училище, на что и ассигновал 60 т. р., но, встретив на первых же порах какие-то затруднения, спокойно сложил руки, как бы говоря: была бы честь предложена, а от убытка бог избавил...
Собственно говоря, и самая мысль открыть здесь коммерческое училище не совсем удачна. Ведь всем известно, что оно стоит дорого, следовательно, будет доступно только для людей богатых, средний же класс, который наиболее нуждается в средне-учебном заведении, останется как бы ни при чем. Вот бы г. Кобзарю следовало, встретив препятствие, не успокаиваться на этом, а идти дальше, т.е. или хлопотать об устранении этих препятствий, или же оставить мысль о коммерческом училище и основать хотя бы простое ремесленное училище, что легче осуществимо, да и более нужно и доступно для массы населения.
Нет, видимо, вся беда в отсутствии искреннего желания» («Саратовский листок», № 235, 21 октября 1909 г.)
Пришлось за оскорблённого Кобзаря вступиться Мамину:
«В действительности же И.В. Кобзарь 4 февраля 1909 г. нотариальным заявлением комитету хлебной биржи с. Балакова дал обязательство выстроить здание для коммерческого училища с затратой до 55 тыс. р., причём, непременным условием постройки здания он ставил обеспечение ежегодного содержания училища.
Хлопоты перед министерством и другими учреждениями по изысканию средств были предприняты биржевым комитетом. К сожалению, старания пока ни к чему не привели, и только поэтому Балаково до сих пор не может воспользоваться столь щедрой жертвой Кобзаря. Во всяком случае, не его вина в том, что там, где вершат судьбы народного просвещения, не спешат воспользоваться его щедрым даром. Но чем бы ни кончилось это дело, сердечное, искреннее спасибо от балаковцев Кобзарь уже заслужил» («Саратовский листок», № 245, 3 ноября 1909 г.)
Впрочем, и корреспондент, и Мамин беспокоились зря. 26 ноября 1909 г. Устав училища был утверждён. Началась подготовка к обучению.

Любимый «ребёнок»

Спустя несколько месяцев после утверждения Устава училища биржевой комитет объявил так называемую «подписку», т. е. сбор пожертвований среди балаковцев.
В газете «Саратовский листок» от 10 марта 1910 г. балаковский собственный корреспондент уверял, что в успехе подписки нельзя сомневаться, потому что «многие лица выразили желание или сделать пожертвование единовременно, или же выдавать в течение определенного числа лет известную сумму».
«В числе первых, - писал он, - отозвались на призыв к пожертвованию наши любители драматического искусства, устроившие на масленице спектакль, сбор с которого должен поступить в фонд для образования библиотеки в будущем училище. Отчислилось от спектакля 115 рублей, и деньги эти передали биржевому комитету, причем, любители обещали и на будущее время давать спектакли с той же целью».
Тем временем, Кобзарь начал строительство, которое предполагалось закончить не ранее, чем через два года. Столько времени балаковцы ждать не могли. И Кобзарь решил временно поместить будущих коммерсантов в своем двухэтажном доме на Новоузенской улице (теперь это улица Ленина, торговый дом «Кобзарь»), выселив отсюда коммерческий клуб.
Теперь оставалось решить еще один «щекотливый» вопрос: получить соизволение на совместное обучение мальчиков и девочек. По тем временам это было довольно смелое желание: тогда большинство учебных заведений России делилось на мужские и женские, а тут – объединение. Соизволение на совместное обучение было получено без проволочек, и началась подготовка к открытию.
Можно представить, с каким воодушевлением балаковская интеллигенция принялась за подготовку, и с каким трепетом ожидали будущие ученики начала первого учебного года в своем, почти домашнем, училище. Однако это, как говорится, остается «за кадром». «За кадром» пока остается и торжественный церемониал открытия: сведений о том, как это происходило, не имеется. Известно лишь, что открытие состоялось 29 августа 1910 г.
Теперь стоит сказать о попечительском совете училища. В него вошли самые уважаемые в Балакове люди. Почетным попечителем был избран Иван Васильевич Кобзарь, по документам крестьянин слободы Покровской (ныне г. Энгельс), а по жизни купец-миллионер. Далее в списке:
Председатель – Сергей Гаврилович Мельников, потомственный почетный гражданин, избранный комитетом балаковской хлебной биржи;
Товарищ (заместитель) председателя – вольский купец, впоследствии городской староста Иван Васильевич Мамин;
Члены совета:
крестьянин Павел Александрович Беляков;
николаевский купец Александр Афанасьевич Кузнецов;
николаевский купец Анисим Михайлович Мальцев;
крестьянин с. Балаково Игнатий Давыдович Прахов;
николаевский купец Николай Антонович Задков (от Николаевского земства);
директор училища, статский советник Евгений Иванович Гофман;
делопроизводитель, коллежский регистратор Василий Никитич Добролюбов, в будущем редактор первой балаковской газеты «Заволжье».
В учебно-воспитательном отчете училища за 1911-12 гг. было отмечено, что одной из серьезных проблем стало снабжение учебниками.
«Отсутствие в Балакове книжных магазинов заставило училище с первого же года взять на себя заботу о снабжении учащихся учебниками.
Учебники закупались в Саратове в книжном магазине Суворина. Летом их переплетали, и осенью они продавались учащимся по магазинной цене. Это было, конечно, несколько хлопотливо, но училище с этим не считалось, имея в виду интересы учащихся: дать последним вовремя нужный учебник и притом в более прочном переплете, чем обыкновенный магазинный.
Невозможность получить в Балакове определенного качества и недорого принадлежности по рисованию и черчению (карандаши, краски, линейки, готовальни, бумагу и прочее) заставила преподавателя рисования самому взяться за это дело и устроить в училище постоянный запас этих принадлежностей, чтоб учащиеся всегда могли купить их хорошего качества и без переплаты».
Но, в конце концов, все проблемы были решены, и юные балаковцы начали учиться.
Жизнь и деятельность училища находилась под пристальным вниманием балаковцев. Это подтверждается тем, что в местной типографии печатались ежегодные училищные отчёты. Вот как, например, выглядит общая характеристика «Успешности и поведения учащихся» за второй год обучения (1911-12 гг.):
«Относительно поведения учащихся можно сказать, что оно было лучше прошлогоднего, а редкие случаи проявления грубости нравов являются продуктом местной среды.
В училище не было драк и неосторожных шалостей. При крайней тесноте (в училище занималось около ста человек) здания и двора и очень неудобных лестницах не было не только свалок, сталкивания с лестниц или чего-нибудь подобного, но даже не было серьезных ушибов, падений и т. п.
В отчетах некоторых преподавателей указывается на трудность работы в третьем классе (в нем занималось 33 человека – 7 девочек и 26 мальчиков в возрасте от 12 до 16 лет) вследствие малой дисциплинированности и малого интереса к занятиям. Однако девочки, как и во всех классах, и некоторые из мальчиков вели себя на уроках корректно. Нарушение порядка зависело, по мнению преподавателей, с одной стороны, от переходного возраста у некоторых, сопряженного всегда с понижением внимания и работоспособности, с другой, от разности в подготовке: многие уже до поступления в училище прошли по некоторым предметам часть изучаемого курса в тех школах, где прежде учились, и потому к работе в классе по этим предметам относились поверхностно.
Но этот класс отличается большим умственным развитием сравнительно с другими классами. В нем есть начитанные, по своему возрасту, учащиеся. Трудна пока еще работа с ним, но интересна. Интереснее работать в мыслящем классе, хотя и не совсем спокойно, чм в образцовом по поведению, но слабом по развитию.
Но что обращало на себя внимание, так это слабое развитие в здешних учащихся эстетического чувства.
Детям обыкновенно свойственна любовь к музыке и пению, они бывают более чутки к красотам природы. Здесь это было мало заметно.
На уроках пения, музыки, рисования они пели, играли, рисовали, но все это как-то хладнокровно, без видимого увлечения. Чем это объяснить? Виновата ли в этом однообразная, ровная степная местность, бедная зеленью; общая ли деловитость и практичность местной среды – кто знает, но только эта особенность здешних учащихся невольно останавливаете на себе внимание».
С этой «особенностью» учителям приходилось бороться постоянно. В приготовительном классе, например, поначалу преподаватели наталкивались на «резкие и грубые выходки детей, как по отношению к преподавателю, так и друг к другу». Какими были эти выходки, классный наблюдатель не уточняет, но зато сообщает, что к концу года эта грубость несколько сгладилась, дети привыкли к требованиям школы и даже «с большим неудовольствием оставались дома по нездоровью».
Нелегко было преподавателям и в первом классе, где основными чертами хоть и признавались приветливое обращение, открытость, отзывчивость, правдивость и сознание долга, но все же отмечались «черные точки». Фамилии этих «точек» не указываются, но о мерах, применяемых к ним сообщается: «Меры нравственного воздействия, оказывавшие влияние на класс, не производили ни малейшего впечатления на этих нескольких мальчиков. Поэтому классный наблюдатель (преподаватель русского языка и истории Леонтий Степанович Дложевский), будучи врагом принудительных мер воздействия на учащихся и будучи в состоянии ограничиваться мерами нравственного воздействия в других школах, тут, по отношению к этим ученикам, в виде печальной необходимости, прибегал к временному удалению из класса и лишению свободы передвижения. (Последняя мера была применена в пяти случая.) Мало того, одного из учеников, как упорно не подчинявшегося требованиям школьной дисциплины и замеченного в недобросовестном поведении вне школы, педагогический комитет вынужден был удалить из училища».
В то же время, как отмечает классный наблюдатель, к концу года поведение нерадивых учеников все-таки изменилось к лучшему, хотя большой процент неуспевающих среди мальчиков так и остался.
А вот преподаватель графических искусств, классный наблюдатель второго класса Константин Иванович Игнатьев, чтобы наладить взаимопонимание со своими питомцами, в свободное от занятий время «вел с детьми беседы об их домашней жизни, об общественной, о природе, вызывал их высказаться». Организовал Игнатьев и экскурсию в Вольск на выставку картин учениц женской гимназии. По его словам, балаковцы «с удовольствием рассматривали работы и сравнивали их со своими, что послужило для них толчком к критическому отношению к рисункам и еще более усилило интерес к работе». Но, несмотря на все его старания, общее развитие класса («ниже среднего») не изменилось.
Но больше всего жалоб было на учащихся третьего класса. Причем, не столько от преподавателей, сколько от обывателей села Балаково: уж слишком шумными оказались ребята. Надо отдать должное классному наблюдателю третьеклассников математику Василию Николаевичу Патронову. В своем отчете он вполне спокойно и рассудительно объяснял эту проблему:
«Жалобы на плохое поведение учеников в кинематографах и других общественных местах в большинстве оказались недосказанными, или же грубости учащихся были вызваны грубостью самих же жалобщиков, на которую дети не сумели корректно ответить. Прогулки учеников в неуказанное время лежат всецело на совести родителей. Шумные игры детей на улицах города объясняются отсутствием таких специально отведенных мест (площадки для игр и сада), где бы они могли происходить: нет точно так же лица, которое могло бы руководить играми. Увлечение же указанными играми и голубями, хотя и вредит иногда приготовлению уроков, но может предохранить детей от более вредных увлечений, которым часто подвергаются мальчики в этом возрасте».
Но строптивость третьеклассников наблюдалась и в училище:
«Во время уроков часто наблюдались шум, отсутствие внимания и резкие выступления по поводу замечания учителя, классные и домашние работы часто исполнялись небрежно и не в срок. Часто не оказывалось в нужную минуту ни необходимых книг, ни тетрадей. Вообще класс отличался неаккуратностью и малой дисциплинированностью, с одной стороны, и с другой, крайней чуткостью на более или менее резкие замечания преподавателей и склонностью на этой почве часто создавать конфликты, поэтому временами создавалась атмосфера, крайне нервирующая и учащихся, и преподавателей».
Но даже в этом случае господин Игнатьев - в своем репертуаре. «Поступки учеников не носили злостного характера», - успокаивал он.
Такая доброжелательность преподавателей к своим ученикам чувствовалась во всем. Коммерческое училище холили и лелеяли всем балаковским миром. Это было первое и единственное учебное заведение подобного типа в Балакове, и поэтому отношение к нему напоминало отношение родителей к желанному ребенку.
В 1911-12 учебном году в училище числилось 82 мальчика и 52 девочки –мальчишеское засилье какое-то! Однако это засилье было лишь кажущимся, «цифровым». На самом деле девчачий коллектив всегда оставался в центре всеобщего внимания. Девочки ведь, как и сегодня, опережали мальчиков и в умственном, и в нравственном развитии.
«У большинства учащихся наблюдалась большая охота и стремление к чтению, особенно у девочек», - отмечала классный наблюдатель подготовительного класса Мария Николаевна Томсон.
«Значительно больший процент неуспевающих падает на мальчиков», - сожалел классный наблюдатель 1-го класса Леонтий Степанович Дложевский.
Впрочем, это различие в способностях и прилежании не могло перерасти во враждебные отношения между мальчиками и девочками. Наоборот, шло постоянное сближение. Вольностей, конечно, никто себе не позволял, но развлекаться вместе будущие коммерсанты и коммерсантки пытались. Особенно в старших, 2-м и 3-м классах, где большинству учащихся было уже по 16 лет. Во втором классе, как отмечал классный наблюдатель Константин Иванович Игнатьев, «девочки уже не сторонились мальчиков, а принимали все больше и больше участия в их компаниях». В 3-м (классный наблюдатель Василий Николаевич Патронов) «девочки временами пробовали принять участие в играх мальчиков, но, видимо, не могли привыкнуть к той резкости движений, быстроте и силе, которыми отличаются мальчики в этом возрасте», поэтому девочки все-таки «предпочитали играть отдельно», хотя уже и не были «так беззащитны перед мальчиками, как в первый год совместного обучения». Что под этим подразумевалось, сейчас сказать невозможно, но то, что за взаимоотношениями своих воспитанников преподаватели наблюдали очень пристально, несомненно. Не случайно попечительский совет, в конце концов, попросил директора училища пригласить специально для девочек помощницу классных наблюдателей. Это, по мнению членов совета, должно было бы помочь в регулировании правильного, без перекосов, воспитания. Помощница наверняка появилась. Но педагоги и сами, по мере своих сил, занимались воспитанием разнополых учащихся.
Вот как, например, это делал классный наблюдатель 3-го класса:
«Отсутствие в Балакове разумных развлечений для детей, необходимость вести борьбу с кинематографами, где ученики бывали довольно часто, и программы, которые составлялись без всякого подбора и, за редким исключением, не подходили к развитию детей, заставило нас организовать по праздничным дням литературные утра. Чтецами на них были несколько человек из местного кружка любителей драматического искусства и сами учащиеся. Чтения пользовались сравнительным успехом. Число слушателей колебалось от 20 до 60 человек. Приглашались ученики и из младших классов. Нередко принимал участие в этих чтениях один из родителей С.С. Кудряшов, прекрасное чтение которого учащиеся слушали обыкновенно с большим интересом. Когда позволяла погода, весной и осенью организовывались экскурсии и прогулки в ближайшие окрестности Балакова».
Кроме того, чтобы отвлечь детей от обывательской скуки и дурных нравов балаковского общества, при училище были созданы балалаечный и духовой оркестры, училищный хор. Однако этих усилий педколлектива попечительскому совету казалось недостаточно. Во всяком случае, в конце 1911-12 учебного года, основываясь на докладе своего представителя в педагогическом совете Ивана Васильевича Мамина, совет принял следующее решение:
«1. Глубокого влияния на воспитанников училище не оказало, так что влияние среды пересилило влияние училища. Может, и улучшилось несколько поведение учащихся, но по отношению к отдельной части учащихся заметно ухудшение.
2. В целях усиления воспитательного влияния училища желательна большая активность действий со стороны классных наблюдателей: посещение ими квартир учеников с целью ознакомления с жизнью учащихся вне школы, их времяпрепровождением и прочим. Такое знакомство даст большую обоснованность в решении различных вопросов воспитательного характера».
В конце концов Мамин, несмотря на то, что совет его поддержал, отказался от участия в работе педагогического комитета «в виду того, что его взгляды на постановку учебно-воспитательного дела не сходны со взглядами его большинства».
Преподаватели относились к поступающим в училище снисходительно и, несмотря на то, что «далеко не все принятые вполне удовлетворяли по своим знаниям предъявляемым к ним требованиям», принимали решение об их приеме, чтобы «не оставлять их совсем без образования».
Но за улучшение успеваемости педагоги боролись всерьез. В подтверждение этого в отчете за третий год существования училища приводятся такие цифры по второгодникам: в 1910-11-м учебном году они составляли 23 % от общего числа учащихся, в 1911-12-м – 12 % и в 1912-13-м – 8,7 %.
Очень внимательно в училище относились и к организации быта. В ежегодных отчетах публиковались подробные сведения о заболеваемости учащихся и о санитарном состоянии училища.
Первые два года, когда училище размещалось в доме Кобзаря, бытовые условия здесь были далеки от совершенства.
Из-за тесноты оказалось невозможным организовать уроки гимнастики, и их пришлось заменить играми на свежем воздухе во дворе училища, тоже, кстати, не очень просторном. По той же причине отсутствовала столовая, а значит, и горячее питание, и учащиеся ели то, что брали из дома. Питьевую воду приносили из колодца, который находился на соседнем дворе, что доставляло определенные неудобства. Неудобно было и то, что клозеты (туалеты) располагались во дворе, и, пока их не отремонтировали, издавали неприятный запах. Все эти недостатки не могли не огорчать взрослых, которые хотели сделать училище образцово-показательным. Но, когда в 1912-м построили новое здание, ситуация резко изменилась.
В училище появились водопровод, вода по которому качалась электромотором из колодца, находившегося прямо в здании, клозеты, зал для физических упражнений и столовая. О работе последней стоит сказать особо.
Всеми работами в столовой занималась жена директора училища Л.Я. Гофман. Мебель, посуду и часы подарила чета Кобзарей, плиту, ножи, вилки и клеенку для обеденных столов - А.А. Кузнецов, весы – Я.В. Мамин, еще два десятка ножей и вилок – В.А. Шмидт. В организации питания помогали мамы учащихся, женщины из местного высшего света, которые этой работой не гнушались. Они установили очередь по дням и готовили так называемые горячие завтраки трех видов: котлеты с гарниром или иногда пирожки с капустой; молоко с белым хлебом; чай с молоком и белым хлебом.
Причем хлеба давали в неограниченном количестве («хлебная столица» все-таки), а в постные дни мясные котлеты заменялись картофельными с грибным соусом или винегретом, а молоко – чаем. За свежестью продуктов и качеством пищи очень строго следили ответственные дамы. Выбор завтраков был свободным. Не разрешалось только менять вид завтрака до конца месяца, потому что стоимость была разная, а плата бралась за месяц вперед. Кстати, голодными не оставались даже те, чьи родители были не в состоянии эти завтраки оплатить. Деньги для такой категории учащихся выделяли некоторые обеспеченные балаковцы и правление общества «вспомощенствования нуждающимся».
В среднем ежедневно завтракало 97 детей, плюс 15 получало бесплатные котлеты.
И последний штрих в описании бытовых условий в училище. Чтобы учащиеся не задыхались от пыли, полы во всех рекреациях протирались во время уроков два раза в день, а в классах после окончания занятий тщательно подметались мокрыми опилками.
Ну, а открытие такого прекрасного здания с такими прекрасными порядками состоялось 2 сентября 1912 г.
Вот полное описание этого торжественного события, взятое из учебно-воспитательного отчета:
«2-го сентября в 11 часов дня в присутствии попечительского совета, педагогического персонала, родителей, учащихся и почетных гостей состоялось освящение нового здания училища и торжественный акт.
Торжество началось молебном, отслуженным соборне (т. е. совместно) местным духовенством в зале училища.
Перед молебном Владыкин (училищный священник-законоучитель) сказал учащимся слова, в которых выяснил значение для Балакова доброго дела Кобзаря – постройки училища.
После молебна в той же зале состоялось соединенное заседание попечительского совета и педагогического комитета, на котором Кобзарь официально передал биржевому комитету (главному заказчику) права на владение зданием училища. Председатель попечительского совета Мельников, как председатель биржевого комитета, благодарил Кобзаря от имени комитета и заявил, что комитет в благодарность за щедрый дар повесит в училище портреты Кобзаря и его отца, в память которого и воздвигнуто это здание, а на стене прибить мраморную доску с соответствующей надписью.
Хор учащихся пропел приветствие Кобзарю, после чего были поднесены ему адреса. Первый – от биржевого комитета, затем – от родителей, которые заявили в своем адресе, что они в знак признательности решили учредить при училище две стипендии. После М.Н. Карнеев сказал приветствие от имени редакции «Саратовского листка», затем поднесли свои адреса педагоги и учащиеся.
После каждого адреса ученический оркестр играл туш, а по окончании приветствий исполнил кантату, специально на этот день написанную господином капельмейстером И.И. Каратаевым. После этого секретарь педагогического комитета прочел фамилии учащихся, переведенных в следующие классы. Акт закончился речью директора о работе педагогов. В заключение ученический хор пропел гимн».
В отчёте за тот же 1912-13 учебный год подробно описано празднование 300-летия Дома Романовых, которое 20-21 февраля 1913 г.
«20 февраля в 9 часов утра учащиеся и педагогический персонал присутствовали на торжественной панихиде в священной приходской церкви святого Иоанна Богослова, где настоятелем состоит законоучитель училища.
21 февраля в 9 часов утра учащиеся вместе с педагогическим составом прошли из училища в строгом порядке, с училищным знаменем и флагами, под звуки марша, исполненного училищным духовым оркестром, в соборную церковь Святой Троицы, где отслушали литургию и торжественное молебствие.
По окончании перед собором училищный оркестр исполнил национальный гимн, а затем все учащиеся, бывшие на торжестве, под звуки того же оркестра прошли церемониальным маршем, после чего учащиеся коммерческого училища с оркестром во главе, а за ними и прочие учащиеся двинулись по главной улице в свои учебные заведения. По возвращении в училище учащимся предложен был чай, а затем в два часа дня начался торжественный акт.
Он открылся гимном, исполненным училищным оркестром.
Л. С. Дложевский прочитал о значении трехсотлетия царствования Дома Романовых.
Хор учащихся исполнил юбилейную кантату, за которой последовало чтение учащимися приличных случаю стихотворений.
Так продекламированы были: «Кто он» Майкова, «Славься, народу давший свободу» Некрасова и «Памятник Петру Великому» Н. Огарева.
Затем хор певчих Иоанно-Богословской церкви художественно исполнил национальный гимн, после которого учащимся розданы были «брошурки» (так в тексте) о царствовании Дома Романовых, и этим акт окончился.
Вечером того же дня учащиеся посетили местный кинематограф, где были показаны картины, специально приуроченные к данному событию».
22 октября 1913 г. в Коммерческом училище произошло ещё одно замечательное событие. В память об отце Кобзаря в актовом зале в торжественной обстановке были помещены его портрет и мемориальная доска.

Любящая мать, которая портит своих детей

В 1913 г. (наверняка по ходатайству биржевого комитета) директор училища Евгений Иванович Гофман был награждён орденом Святой Анны II степени «за добросовестную службу Государю и России».
Однако это не помешало И.В. Мамину, уже ставшему городским старостой, поставить перед родителями учащихся вопрос об отставке «орденоносца». Его, как и других членов попечительского совета, не устраивало, что преподаватели во главе со своим директором все недостатки в воспитании своих питомцев просто списывали на влияние среды. Вместо того, чтобы активно с этой средой бороться.
Не нравилось попечителям и то, что Гофман совершенно не вникал в финансовые дела. А проблем со средствами на содержание училища было предостаточно. И их решение полностью брал на себя попечительный совет.
Свои претензии и претензии совета Мамин резко высказал на весеннем родительском собрании 1914 года:
«Вина в отсутствии общения школы с родителями лежит вовсе не на попечительном совете, который и не имеет права собирать родительские собрания, а всецело на директоре. Он-то как раз против таких собраний и не раз высказывал даже, что они могут только мешать делу. Как руководитель учебного заведения, Евгений Иванович стоит далеко не на высоте своей задачи, потому что за ходом преподавания других учителей он не следит, и они ведут его каждый по-своему, денежной и хозяйственной стороной дела не интересуется, а это тоже большой минус для директора при том положении, в котором находится наше училище. Эти факты и заставили попечительный совет задуматься над будущим училища и заняться вопросами, может ли Евгений Иванович стать на ту высоту, при которой ему не будет страшна никакая конкуренция? И совет по этому вопросу пришел к отрицательному заключению и решил принять меры, чтобы спасти училище от краха. Любовь к детям, которую ставят в заслугу директору, конечно, дело хорошее, но разве мы не видим, что часто любящая мать портит своих детей. Мать должна быть не только любящая, но и твердая - только такая мать ребенка не испортит. Это должно относиться и к руководителю учебного заведения, но в Евгении Ивановиче мы, к сожалению, этого не видим».
Впрочем, родители с мнением совета не согласились. Как заявила мама одного из учеников, «г. Гофман был добрым, мягким директором, сумел заслужить любовь к себе детей и, насколько возможно было повлиять благоприятно на нравственность тех детей, которые в этом нуждались». Так и остался директор на своём посту.
Евгений Иванович Гофман родился 4 сентября 1864 г. в Казани. В 1888 г. закончил Новгородскую гимназию, в 1893-м – Петербургский университет. Полностью его послужной список пока восстановить не удалось. Известно лишь, что перед тем, как возглавить коммерческое училище, он возглавлял подобное учебное заведение в уездном городе Подольской губернии Проскурове (теперь г. Хмельницкий на Украине).
Коммерческое училище здесь было открыто в 1908 году по инициативе и на средства еврейской общественности города. Главной причиной такого «меценатства» было то, что в уже существовавшем в городе Алексеевском реальном училище прием учеников-евреев был ограничен десятью процентами, что и побудило еврейскую общественность Проскурова (преимущественно ее торгово-промышленную прослойку) в 1907-ом году поднять вопрос об открытии учебного заведения коммерческого типа, где количество детей-евреев было бы более 50 процентов.
Почему выбор балаковцев пал именно на Гофмана, неясно. Возможно, о нём что-то знал основатель балаковского коммерческого училища Кобзарь, который наверняка имел родственников на Украине. А может, с Проскуровым каким-то образом были связаны купцы, торговавшие пшеницей, ведь тогда этот город играл особенно важную роль в экспорте российского зерна. Словом, волею судеб Евгений Иванович оказался в Балакове в начале 1910 г. и сразу приступил к своим обязанностям, начав подготовку к приёму первых учащихся.
О его семье известно немногое. Только то, что его отца звали Иван Карлович, а мать - Евгения Лаврентьевна (урожденная Ермолаева). Гофман был женат, у него было двое детей: сын и дочь. Именно это стало причиной того, что его освободили от воинской службы.
Гофман был уважаем родителями и учениками. Он придерживался демократических взглядов и давал своим воспитанникам достаточно много свободы. Он позволил им печатать на училищном гектографе свой журнал «Заря» (вышло два номера) и даже устраивал для них литературные чтения у себя на квартире. Это-то и стало поводом для слухов о «политической неблагонадёжности» директора. В 1915 г. на него донёс некий старик, учитель в отставке Звягинцев. Время он выбрал довольно удобное. В самом разгаре - первая мировая война. Власть боится любых революционных, «антипатриотических» настроений в народе, а тут ещё «угроза» исходит от немца по происхождению (хоть и православного по вероисповеданию). Чтобы не раздражать «патриотов», Евгений Иванович к тому времени сменил немецкую, отцовскую фамилию на русскую, материнскую, – Ермолаев. Но разве этим прикроешься?!
В общем, взялись жандармы за Гофмана и его учеников. Дело осложнялось тем, что группа «коммерсантов» образовала так называемую «фракцию десяти». В нее входили старшеклассники Николай Антонов, Василий Маккавеев, Кориак Петряшкин, Владимир Наумкин, Дмитрий Зиновьев, Михаил Мануйлов, Константин Науман и др.
По сведениям полиции, они читали недозволенные и запрещенные тогда книги антиправительственного содержания и собирались приступить к организации социал-демократических кружков. Ребята выписали социал-демократическую, меньшевистскую газету «Наш голос», которая начала издаваться в Самаре, и даже решили оказать ей денежную помощь. Их письмо было опубликовано в 11-м номере за 1915 год в рубрике «Приветствия «Нашему Голосу» под заглавием «Балаково»:
«Приветствуем защитника рабочего класса «Наш Голос». Пусть в эту трудную годину он будет путем к свободе, братству и равенству. На увеличение фонда газеты шлем посильную лепту 7 р. 50 коп. От товарища народника – 1 руб.» и подпись «Фракция десяти».
Во время обыска на квартире одного из ребят, Владимира Наумкина, обнаружили 80 брошюр социал-демократического содержания (некоторые из них – из списка запрещенных) и тетрадь со стихами, подписанную «Песни революции». В ней были «Народовольческий гимн», «Дубинушка», «Рабочая Марсельеза» и «Международный гимн». Жандармы дали им такую оценку: «Все стихотворения эти по содержанию своему заключают в себе порицания установленного Основными Законами образа правления, дерзостное неуважение к Верховной Власти и возбуждают к учинению бунтовщического деяния». В качестве подтверждения в «Дело по исследованию политической благонадежности» жандармской рукой было вписано несколько отрывков.

«Друзья. Довольно слез и стона…
Довольно… все на бой пойдем
И смело, дружно мы у трона
Свободу вырвем иль умрем».

«На воров на собак – на богатых,
И на злого вампира-царя.
Бей, губи их, злодеев проклятых.
Засветись, лучшей жизни заря».

В «дурном» влиянии на учеников и обвинили директора училища Ермолаева (Гофмана). Якобы он на своих литературных посиделках читал им запрещённую литературу. В качестве доказательства была представлена брошюра «Три сестры. Сказка» некоего Труженика (настоящая фамилия Богословский), которая хранилась в училищной библиотеке. В ней действительно было немало острых слов. Вот пример.

Совесть, Истина, Свобода
Не живут среди народа.
Что святыней признает
Штык, барыш за царский гнет.
Жажду знанья, луч сомненья
И свободы вожделенья
Мы засеяли, и вот
Поднимается народ.

Близок час, когда от рабства
Не оставит он следа.
Мы к нему на праздник братства
В славе явимся тогда.

Однако Гофману удалось доказать, что книга была ему подарена вдовой Богословского, и он, узнав об антиправительственном содержании «сказки», собирался ее сжечь. В результате за недостаточностью улик и отсутствием каких-либо доказательств его революционного прошлого, дело было прекращено. Тем не менее, начальник Самарского губернского жандармского управления полковник Познанский в конце своего доклада директору департамента полиции обратил внимание на то, что «данные, добытые как дознанием, так и перепиской являются неопровержимым доказательством вредной деятельности этого педагога».
После Октябрьской революции 1917 г. след Гофмана теряется, и о нём забывают надолго даже те, в кого он вкладывал свою душу, те, кто оказался в первых рядах строителей нового, советского государства.

От «коммерсантов» - к речникам.

Первый выпуск коммерческого училища состоялся в мае 1917 г., второй и третий – весной и осенью 1918-го, четвертый - в мае 1919 г., когда училище было преобразовано в единую трудовую школу II ступени. Спустя несколько лет у этого названия появилась прибавка «политехническая». Незадолго до Великой Отечественной войны она стала именоваться средней школой № 2. Во время войны здесь разместили пленных немцев. Спустя несколько лет после войны здание отдали под «речное» училище, которое размещается здесь до сих пор, являясь частью профессионально-строительного лицея №62.