Неисповедимы Пути Господние!

Что-то или кто-то внутри ей тихонько сказал :"Не надо, Вика, не делай этого!".
Однако вся группа, разогнавшись, уже ехала с крутой  горки.
"Надо. Давай!Не бойся! Ты сможешь! "- мужественно приказала себе Вика. И поехала, расставив лыжи трусливым плугом.
И вот теперь лежала в сугробе, неестественно вывернув ногу, и смотрела на верхушки берез. Они кружили вокруг нее хороводом, огибая  пронзительно синюю для зимы дырку в грязном сером небе.
Вика вспомнила где она уже видела эту картинку. В кино про любовь.
" Летят Журавли" называется. Она два раза ходила, когда в школе училась. И еще сочинение тогда написала.О всеобъемлющей любви "прежде к Родине, а потом о себе."
На самом деле Вика, посмотрев фильм, не о Родине думала, а об артисте Баталове. Он был очень красивый, в нем чувствовалась страсть, искренность и внутренняя интеллигентность.  И Вике мечталось что и ей когда-то встретится такой. И полюбит ее за талант и красоту.
Про красоту Вика немного сомневалась, так как стеснялась тогда своей рано оформившейся груди. Сутулилась и старалась спрятать эти сомнительные для нее достоинства от настырных глаз.
А вот про талант была практически уверена. Талант был ей положен от рождения.
Дело в том, что Викиного отца звали Владимир Токарев. То есть Вика получалась неполной тезкой уже широко тогда известной писательницы Виктории Токаревой.
Жалко, конечно, что не полной. Потому что евреи, как народ, гораздо более талантливы в литературе чем русские. Про это Вике учительница литературы сказала. По секрету.
Вика ей поверила конечно, но большого значения ее словам не придала. Уже то , что она подписывала свои сочинения В. Токарева, придавало ей уверенности и значительности в собственных глазах.
Учительница этой  Викиной уверенности не разделяла и мнения о ее способностях не поддерживала. Потому что совсем замучилась с Викиными грамматическими ошибками.
И не то чтобы Вика правил не учила. Нет. Учила.
И читала вроде бы много.
Но вот если начинала думать, как пишется слово ключ, например, то выходил обязательно ключЬ.
Положиться на Вику никак было нельзя. Проверяющие из РОНО на урок придут, вызовешь ее к доске, а она со своим ключЕм...
По физике было лучше. Там на грамотность внимание не обращали.
Физик с трудным именем Эдуард Евгеньевич ( Вика старалась имя это полностью никогда не писать, а то задумаешься и обязательно мягкий знак в отчестве напишешь, пусть будет просто Э.Е.) больше обращал внимание на Викину грудь. И к доске вызывал часто и с особенным удовольствием.
Правды ради надо сказать, задачки на кинематику она все же решала легко, и проводки электрические на схемах присоединяла куда надо, и на олимпиаде городской в восьмом классе победила.
Так что голова над Викиной грудью все же присутствовала.
Видимо, чтобы помочь любимой ученице, физик выудил откуда-то незнакомое никому слово дизлексия, и подавил им сопротивление  молодой литераторши в прямом и переносном смысле.
Высокий, наглый и бородатый Э.Е.  был необычайно харизматичен и слыл грозой женщин.
Чтобы не портить Вике отчетность, а заодно и выполнить план школы по медалистам, физик возглавил экзаменационную комиссию и выпустил Вику с круглопятерочным аттестатом.
На выпускном учительница литературы сказала ей напутственное слово, из которого выходило, что гуманитарий из Вики никакой.
А физик, наоборот, прерывисто дыша в висок вкусным винно-табачным перегаром, весь вечер пел дифирамбы ее математическому уму и, прижимая, кружил в школьном вальсе.
Поэтому документы Вика отнесла в технический ВУЗ.
Недалеко от которого сейчас и лежала в сугробе, со сломанной ногой. Физкультура. Лыжи. Горка.



Поступление в институт с высоким проходным баллом далось  Вике легко.
Вначале она думала, что благодаря физику. Потом со временем поняла, что благодаря своей выдающейся груди.
Если бы не это благое обстоятельство, она бы не раз покляла бы литераторшу с ее напутственным словом.
А так, в умелом использовании этого весомого преимущества, худо-бедно все зачеты по физикам-математикам были получены, экзамены сданы и перевод на второй курс благополучно состоялся. И даже была получена стипендия.
А без стипендии было просто никак. Жизнь в столичном общежитии, без маминой стряпни и ухода требовала ухищрений экономии.
Хорошо хоть соседка по общажной комнате, Ритка, оказалась не по годам оперативно-хозяйственной.
Картошку на маргарине жарили каждый вечер. И каждое утро варили кашу. Получалось экономно.
Только весной стало туговато. Хотелось зелени, фруктов.
А еще любви. И высоких чувств.
Артист Баталов с его интеллигентной страстностью не шел из головы.
Когда Вика брела вечером после занятий мимо распускающихся нежной листвой берез, мимо ручьев и весенних луж, лирические строчки сами слагались в ее голове в повести и рассказы, полные романтической истомы.
И она снова вспомнила что она Виктория Токорева и начала писать.
Раньше, в школе, она о чувствах не грезила и лирики не писала.
Она увлекалась фантастикой.
Физик  Э.Е.  показывал на факультативе научно-популярные фильмы о Неопознанных Объектах, в школьной библиотеке полки ломились от фантастических книжек, по радио в передаче "Театр у микрофона" читали "Марсианские хроники".
И Вика решила, что станет первой женщиной писателем-фантастом.
 Как Терешкова. Только в литературе.
В девятом классе она влюбилась в мотоциклиста Сорокина, который был на семь лет ее старше, считал себя писателем и по совместительству работал лесником.
Когда он увез ее кататься на мотоцикле и приземлил в лесу на сухую кочку с неведомой еще тогда Вике целью, она решила зачитать ему самые лучшие места из своих произведений. Типа для рецензии.
Но писатель Сорокин специализировался на рассказах о природе и даже однажды видел лису в своем подшефном, уже наполовину вырубленном, лесу  Агаповке. Поэтому на фантастические опусы Виктории о нашествии инопланетян отреагировал странно.
Ни хвалить, ни ругать не стал. Но с кочки поднял, попу ей от лесной трухи отряхнул и спросил, к какому часу мама ждет ее домой.
Не получив одобрения уже от второго литературного критика, Виктория благоразумно мечту свою тогда отложила и отдалась, как уже знаем, на волю технических волн судьбы.
И этой весной Виктория увидала немалое в том преимущество. В институте вокруг нее было огромное множество умных, молодых, интеллигентных и, повидимому, страстных молодых людей. Выбирай-не хочу!
Но что-то пошло не так. Где-то Вика перемудрила, пересочиняла, оторвалась от действительности. И выбрала не она, но ее.
Андрей, двухметрового роста, с бицепсами и накачанной бычьей шеей, с совершенно наивным детским взглядом из под круглых толстых очков, подхватил ее в темноте весенней институтской дискотеки и уже не отпустил.
Он не был Баталовым. Вот ни разу не Баталов!
Ни романтики. Ни высоких чувств. Ни интеллигентных разговоров.
Викины литературные эксперименты были им не то чтобы высмеяны, но как-то не поняты. Как не понимает индюк соловьиных трелей.
Трели были Андрею ни к чему. Он был начинающий прагматик. С далеко идущими планами. Жениться. Получить квартиру. Купить автомобиль "Москвич" и дачу в ближнем Подмосковье.
И от него некуда было скрыться. Утром он уже ждал ее на остановке.
В обеденный перерыв встречал у буфета. Вечером жарил ей картошку на кухне общаги.
И все время планировал их дальнейшее совместное будущее.
Как они купят магнитофон. Как поедут в гости к его маме в Серпухов.
Как они сыграют свадьбу в ресторане "Тайга" с широким мясным меню и чучелами медведей у входа.
Весной это было еще терпимо. Можно было погулять по весенним проспектам, поцеловаться у общажного подъезда. В этом был хоть какой-то романтизм.
Но писать лирику об этих отношениях ей совсем не хотелось.
А тогда зачем?
Вот ни разу не летели журавли над их романом. Ну никак не летели!
На лето Вика уехала к маме и, скучая по институтской жизни, благосклонно отвечала на его звонки.
А когда вернулась осенью на учебу, затосковала не на шутку.
Но Андрей могучим грейдером двигал вперед их совместную судьбу.
В один из позднеосенних вечеров предупредил, что завтра из Серпухова приезжает мама. Утром. Смотри не проспи, а то воскресенье. Мама туда и обратно.
На следующий день разбудил стуком в дверь. Ни свет ни заря.
А сам на станцию за мамой. Встречаемся в кафе.
Вика послонялась по комнате, с завистью поглядела на спящую Ритку, и улеглась опять. На минуточку.
Так мама и уехала в свой Серпухов, не познакомившись...
К  удивлению Вики Андрей долго не дулся и через неделю опять стоял на остановке. Вот как ему сказать?

Вот как?
Вика смотрела на хоровод берез над головой и понимала, что все не складывается. Все не ее.  Все неправильно. Вот теперь нога.
Она попыталась сесть. Боль пронзила ногу огненным шомполом.
Подъехавшая Ритка, румяная и веселая, поняв, что подруга не просто так разлеглась в сугробе, поспешила за помощью в здание физкультурного комплекса института.
Вернулась ни с чем. Докторица сказала что не будет она в одном халате на улицу бегать. Вас де тут много, задрыг таких, а она один специалист на все заведение.
Вика бросила лыжи и,опираясь на  Ритку, попрыгала в медпункт. Боль туманила сознание, тошнота подступала к горлу.
Когда сняли ботинок, нога уже отекла и покраснела.
Единственный специалист, взглянув на эту красоту, сказала что это не к ней. Это в травмпункт. И важно удалилась на чаепитие.
Вика сидела на гимнастической скамейке в, как говорится, разобранном состоянии.
Идти не может. Отек на ноге увеличивается на глазах. Сапог одеть невозможно. Боль невыносимая. Куда и как идти? Что делать?
Уже начиналась новая пара, все одногруппники умчались на лекции. Рядом оставалась только верная Ритка. И та била копытом. Пропускать занятия неохота. Андрея не нашла. Институт большой. Где то его разыщешь?
Решили что Ритка Вику до автобуса проводит. В качестве костыля. А конечная автобусного маршрута и есть "остановка Травмпункт". А там уж Вика как нибудь сама разберется.
Разобралась. На попе припрыгала к ступеням больнички. Хорошо хоть зима и снег, пальто не сильно испачкала.
Сказали перелом. Со смещением. Два  нетрезвых дядьки долго без наркоза мучали, вправляя кость. Загипсовали ногу небрежно, испачкав Вике всю одежду.
Но ей было уже все равно. Сознание притупилось, пришло равнодушие и апатия. Лишь бы скорее все закончилось.
О чем они ей говорят? Важно не вытошнить на кафельный пол операционной, доставив себе еще больших хлопот.
"Девушка, вы свободны."- это мне?
А как идти?
Костылей нет?
В аптеке по записи?
А где аптека?
На центральной площади?...
Апофеозом был контролер в автобусе, в который вползла Вика для поездки в аптеку на центальной площади.
Заботливая Ритка забрала с собой Викин тяжелый портфель с книжками, вечером домой принесет. А проездной в нем,в портфеле.
"С вас рубль!"- сказали гасконские  усики над пухлой губой и хваткая рука сжала Викин локоть.
" Пошел на х...р! Пошли вы все на х..р! Гады! Сволочи!"- закричала Вика и разрыдалась.
Пассажиры отбили Вику у хищного контролера-гасконца, мир не без добрых людей.
В аптеке выдали один деревянный потертый костыль. Совершенно бесплатно.
Проверили регистрацию и студбилет. И выдали. А второй, сказали, на следующей неделе дадут. Когда освободится...
Ритка, увидав на пороге полуживую Вику, вдруг прониклась поздним раскаянием и сказала:" Упс, как тебя то угораздило! А хочешь я тебе свой халатик немецкий подарю? Почти новый!"
Вика халатик хотела. Да. Он красивый был. Нейлоновый. Стеганный. Нежного розового цвета. Как в кино "Бриллиантовая рука".
 Такие халатики можно было только по блату купить. У Вики блата не было. А у Риткиной мамы был.
И когда Вика в розовом немецком халатике, с ногой вверх на подушке, отогрелась уже в родной общажной койке, прибежал Андрей. С цветами.
Три красные гвоздички.
И возложил их на Викину загипсованную ногу, сочувственно заглядывая в ее зареванные глаза.
И вдруг Вика почуствовала что пришли силы. Силы расставить все по своим местам. Силы сказать Андрею правду так, чтобы он и понял и простил.
И чтобы больше не ждал на остановке.


А когда весной сняли гипс, Вика записалась на тренинг врожденной грамотности во вновь открывшемся кооперативе "Буква".
А осенью уже училась на сценарном факультете ВГИКа.
И там (о Силы Небесные!) лекции по актерскому мастерству читал хоть и постаревший, но все такой же красивый и интеллигентный актер Баталов. И рассказывал студентам как он писал сценарии для своих фильмов, улыбаясь той, летятжуравлиновской,необыкновенной улыбкой.
И летели журавли в Викином сердце. И чувство найденного своего места в жизни окрыляло ее душу. Не зря же она с детства Токарева. Должен быть литературный талант! Теперь она точно уверена.