Яблоневые рощи

               
   Когда-то наш район утопал в майских яблонях, в белоснежных, пышных садах и рощах. В недобрый час люди прошлись по ним топором, и они исчезли, выродились в заросшие бурьяном пустыри. Сильный человек Петро Петрович развёл новую рощу, засадил кустами всю усадьбу. Десять лет назад он, городской, перевернул свою жизнь, приехал в село выращивать арбузы, индюков и яблоки. С индюками не сложилось. Выкормил птиц, пришла пора забивать их – он не смог забить. Кликнул соседей, угостил за работу мясом, но сам не съел ни куска. Не лезли куски в рот. Затосковал он по индюкам, как по детям. И бросил индюшью затею, а развёл куриц. Экономично, в клетках… 
  - Ты погладь Сэма, он не укусит, - сказал мне Петро Петрович, и я увидел мощную кавказскую овчарку. - Хороший, ласковый пёс.
  - Убери его куда-нибудь.
  - Да пусть бегает по ограде. Привыкнет, ты не бойся.
  Мы спрятались от солнца в роще. Из рощи вышли к курицам. На одном квадратном метре его стайки живут тридцать несушек – по десять в каждой клетке, что стоят в три яруса. Этим способом можно получать яйца круглый год. Он нажил деловую хватку и понял секрет прибыльности сельского труда: птицеводство должно воспроизводить само себя. Всё стадо у него многочисленное и разновозрастное. Оно делится на три части: рабочее, племенное и ремонтный молодняк. Курица несётся два года, потом изнашивается; её надо забивать на мясо и добавлять в стадо молодок. Итак, племенное стадо производит инкубационное яйцо, инкубатор выводит цыплят, цех молодняка растит молодок, которые идут на ремонт рабочего стада и на ремонт самого племенного стада…
  Сэм ступал за мной по пятам и слушал хозяина.
  - Общаюсь я с животными, и душа моя теплеет, в меня заходит мир. И если делаешь дело с миром, с интересом – ты получишь результат. Обязательно получишь. Здоровая самореализация. Это же не просто купи-продай, это живые создания. Без человека они беспомощны. Человек кормит их, животные отвечают ему любовью. Каждый день я открываю для себя мой новый мир. И никогда не открыть его до конца. Почему у меня ладится дело? Потому что не гонюсь за богатством, мне нравится само движение. Говорят, на земле работать тяжело. А где легко? Целый день сидеть за компьютером, за рулём – тоже трудно. Нет простых дел, все требуют усилий. Но земля, а на ней цветы, арбузы, яблоки – будто песня. Они же тонко чувствуют людскую заботу. И благодарят. Я выведу и абрикосы. Свой сорт сибирских абрикосов. А какое таинство – русская печь! Глядишь на огонь, слушаешь дровяной гул – и внутри тебя гармония. А парное молоко, натуральный мёд, соты… Городские пьют и едят химию, а сельские – натуру.
  - Однако же городские красивее сельских.
  - Скорее, ухоженнее. 
  - Разные люди, Петрович.
  - Я согласен, разные.
  - А в чём эта разность? Где отличие сельских от городских?
  - Встретились двое сельских. «Ты постарел», - сочувствует первый. «Мне уж тридцатник, - виновато кивает второй. - Годы не обманешь, они берут своё». «Да, годы нас ломают. Тридцать – не двадцать». Встретились другие двое, годами постарше: «Тебе сколько лет до пенсии?» «Восемнадцать. А тебе?» «Пятнадцать». «Ты счастливей меня…». Да во всём заметно отличие от города. В лучшую, худшую ли стороны – ещё с какого боку посмотреть. Сельские привыкли к неторопливости, размеренности, они от земли, даже лица у них цвета земли. И выглядят старше своих лет. Иные 30-летние внешне, да и внутренне, уже старики и старухи.
  - Но почему? Должна быть причина.
  - Возможная причина – колхозное наследство.
  - Что это?
  - Тупой, бессмысленный труд. Люди не видели результата своего труда. Собранный урожай гнил за зиму, зато в магазинах были пустые полки. И бессмыслица стала смыслом. 
  - Но старики-то гордятся своим колхозным прошлым.
  - Потому что вкалывали сутками да вручную да за гроши. Такое не забывается. И что же делать? Гордиться, вся молодость прошла в колхозе…  Городские избалованы научным прогрессом, а сельские с их простоватыми лицами, с бесконечным выживанием кажутся непутёвыми, робкими, старыми.
  - Один городской сказал мне: в русской деревне жива есенинская Русь.
  - Какая она?
  - Светлая, чистая, с прозрачным воздухом и вкусной водой, сельские закаты и рассветы, белые берёзы, опавшие клёны, плакучие ивы…
  - …нежные, розовощёкие, полногрудые, милые крестьянки на душистых сеновалах… Нынче они вовсе не милые, много дымят и кроют матом. Есенинская – дело прошлое. Та святая Русь изжила себя давным-давно. Нынешняя деревня не есенинская и не советская, а беспутная. Люди выживают своим хозяйством. Сдают перекупщикам молоко, быка осенью забьют. Без перекупщиков им труба, некуда сбыть продукты. Ну, самогон есть, бражка, солёные грибы, огородные соленья. Выпить и закусить – это всегда. И песни спеть можно, отвлечься от невесёлых мыслей. А если ни коровы, ни быка? Не знаю… Забыта деревня.  Доля деревенских – бедность, а с бедностью зависть. А счастья-то нет. И власть спокойна за себя, потому что несчастливые «простые люди» есть самые дисциплинированные избиратели. На выборы они бегут первыми и голосуют так, как решили наверху. Они до сих пор верят, что кто-то позаботится о них. И мечтают о пенсиях. Или правдами-неправдами «делают» себе инвалидность. Кто добьётся пенсии по инвалидности лет в сорок – на того смотрят как на баловня судьбы. Это же несколько дармовых тысяч. Неважно, что крохи, а важно, что даром.
  - Разве добиться пенсии по инвалидности так просто? Если болен по-настоящему – непросто. Один тут ходит, тычется дома в мебель, в двери. Полуслепой. Но врачиха сказала: тебе не положено, ты не надейся даже на третью группу. Другой потерял ногу, выбил пенсию и каждый год ездит на мучительные ВТЭКи. Медицина уверена, что его нога отрастёт.
  - Да я не о том. Я об иждивенчестве. Оно ужасно живуче, оно неистребимо. Смысл жизни – сплошная беготня за подачками. Спросишь: ты куда? Отвечают: в райцентр за субсидией, за льготными лекарствами, за пособием, за дотацией, за прибавкой к пенсии, за доплатой, за компенсацией, за индексацией, за монетизацией, за валоризацией. Нет беготни – вроде и скучно. Разучились жить, получать радость. …Я тоже думал когда-то: выйду на пенсию – отдохну. Не отдыхается. Мужику надо что-то делать. Хобби не заменит главного твоего дела. Должно быть главное. У кого нет – тот деградирует. Незаметно для себя. Если у мужчины кончаются идеи – у него кончается и жизнь. Он ходит по земле, но его ходьба не жизнь. Я счастливый, я нашёл своё главное. И стал моложе, чем двадцать лет назад.
  Петрович спохватился:
  - Пойдём в избу! У русских людей умные разговоры водятся за кухонным столом. Мы и табак мой покурим. Качественный табак. Я сам вырастил, наготовил.
  В избе гудел самовар. От его гудения и от обаяния личности хозяина я почувствовал себя своим. Мы заварили, запарили чай. 
  - Понимаешь, в районах тоже свои столичные посёлки и своя глубинка, - продолжил Петрович. - Район – мини-модель области, а область – России. В стране есть Москва, есть ближнее и дальнее Подмосковье. Соседние с Москвой области – уже глубинка, несоседние – глухомань. В областных центрах так не считают. Они по-своему столицы, с арбатами и рублёвками, вокруг них пригородные районы, за ними – дальние, глубинка. Но и в райцентрах не согласны с этим. Райцентр в районе – маленькая столица, рядом с ней пристоличные населённые пункты, а за ними болота, сплошные дебри, где люди брошены на выживание. Кто застрял безвылазно – того не будут спасать. Государству он не нужен. С точки зрения москвича, я живу в дебрях и болоте. Но не застрял и чувствую себя неплохо, совсем неплохо. Ты имел дело с индюками? Они очень привязаны к тому, кто кормит их. И доверчивы, искренни. Раньше в районах и люди были как братья и сёстры, никто никому не завидовал, двери не запирали. Сейчас мы то обижены, то озлоблены, живём замкнуто. Но не пропало и бескорыстие. Оно заметнее, когда кто-то умрёт. Хоронят всем миром. Потрясающая русская народная волна – всем миром… Так провожали на войну, так оплакивали похоронки, так встречали весть о Победе, так пахали от зари до зари, так жили – тяжело, но дружно, а соседские дети были что свои. Оно осталось. Да, осталось. Умер один мужик – его друг заколол поросёнка и всего без остатка отнёс жене умершего. По сердечному велению. Или приехали мы в Колесово, тоже перед похоронами товарища, зашли в дом к приятелю: рыбу, мол, надо. Он в ответ: «Всё продано, до последнего хвоста. Вам срочно, что ли?» «Срочно. На поминки». Хозяин велел обождать. Минут за двадцать принёс полмешка омуля и ни рубля с нас не взял. Ни в какую не взял. Позднее мы узнали: он выпросил рыбу под проценты у местного куркуля.
  - Вот где совесть нараспашку…
  - Да, наверное… А поминают здесь также всем миром. На поминках столы, как на свадьбах, ломятся от закусок и водки. Пей хоть десять рюмок. После пятой некоторые забывают, зачем пришли, беседуют о своём, знакомятся. Я думаю, поминки, как и дни рождения – семейные, интимные дела. И всё должно быть скромно, без помпы. Народ хочет удивить кого-то. Залезть в долги, но удивить. В здешних краях поминают бурно. Излишек. Настоящая скорбь – не на людях, а внутри. Люди через день-два забудут… А чиновничьи интриги и подковёрные игры тут не слабее, чем в городах. Но в городах идёт крысиная возня у кормушек, а в районах муравьиная. Желающих полно,  кормушка всего одна – муниципальная, да невелика, да с узким горлышком. Попробуй затолкай в него мозолистую лапу. Но стараются. У подъездов райадминистраций вечно мнутся люди с портфелями, которые «сотрудничают» с чиновниками. Они с деловым видом и бесконечными разговорами по мобильному телефону. А народ… Что народ? Чиновники и «сотрудничающие» в одной лодке, народ в другой. Разные дороги, разные ценности, разные точки отсчёта. Общих дел мало. Когда чиновникам приспичит, они торжественно орут: первое богатство района  –  люди. Люди! Тошно от их слов и дружелюбных физиономий. Да, был районным главой толковый хозяйственник, мужик из крестьян. Он работал директором производства, победил на выборах, создал команду из таких же производственников.
  - Я знаю его. Слышал, видел.
  - Не пустили мужика на второй срок. Почему? Потому что на всё он имеет собственный взгляд. Вольнодумец. За это и сверху задвигают, и снизу не понимают, покусывают.
  - Среди глав районов мало случайных. Они сделали себя сами, пришли из промышленности, из бизнеса, успешные организаторы. Москва своими указами и постановлениями отравляет им жизнь, но они хитрые лисы, изворотливые.
  - Нынче в районе сидит случайный… Откуда он? Сверху посадили. О нём ещё год назад народ шептался: этот сядет в кресло главы. Изобразили выборы, честь по чести. Он теперь послушный…   
  - Не жалеешь? – сменил я тему.
  - О чём жалеть?
  - О городской жизни.
  - Вернуться могу всегда. Но привык к земле. Вспомнил юность. До армейской службы я жил в подмосковной деревне. А после армии уехал в город, и надолго. В нашу молодость люди тоже переезжали туда-сюда, искали свои гнёзда.
  - А почему ты ушёл из города?
  - Хотел избавиться от сердечных мук после смерти жены. Минул год, второй, а тоска не покидала меня, приклеилась к сердцу. Рядом взрослые дети, зять, невестка, внуки, сваты, друзья, а не было света в душе.
  - Что-то неизлечимое?
  - Рак скрутил её в два с половиной месяца. Жила-жила и растаяла как свеченька на моих глазах, в сорок четыре года. Я женился по любви. По большой любви. За много лет совместной жизни любовь уходит в осадок – он у кого какой. Бездушный, противный, враждебный, а у меня стал привычным. Как воздух. Воздух же не надоедает… Жена – что сама жизнь, что вторая «ты». Когда потерял её – точно лишился воздуха. Страшное дело. Ты моложе меня, береги своих женщин! Без них нам худо.
  - Те же слова сказал мне о своей жене шофёр-дальнобойщик три года назад.
  - Человек – хозяин своей Судьбы? Да, хозяин, но той, указанной свыше. Мы думаем, что хозяева, а за нас всё расписано там, на небесах. Стремишься к чему-то, а болезнь подлезет и скосит в короткий срок.
  - Но боль отпустила?
  - Понемногу. Я думал: что же мешает мне жить? Додумался: вещи в квартире. И захотела душа моя в деревню. От нажитых вещей, от хрусталя и ковров к простоте. Вещи держат нас в плену. В мощном плену. Наше поколение размышляло: у соседей ковры и хрусталь? Они счастливые! А как супруги ладят между собой? Никак не ладят. Ну и пусть, зато они достигли мечты! Глупо? Может быть, и глупо, но за нищим послевоенным детством нам хотелось красоты и запасов в доме. Со дня смерти жены прошло полгода, и я понял: вещи давят. В квартире надо дышать свежестью, запахом комнатных цветов. А я обнаружил двадцать кастрюль, столько же сковород и вёдер, множество наборов ложек-вилок, бокалов-фужеров, кофейников-чайников, постельного белья. Кое-что взяли на память дети, кое-что унёс в церковь, раздал соседям. Приехал сюда с дорожной сумкой.
  - И как?
  - Не зажируешь. Но у крестьян есть свой кусок земли и подворье, где можно сделать мастерскую, стайки и создать или вырастить продукцию. Далеко от рынков сбыта? Но и арендной платы нет. Сельский человек не имеет права быть безработным, если он не алкоголик. А жизнь-то здесь не изменилась. Что тридцать лет назад, что нынче –  тишина. Население стареет, беднеет, а психология застыла на месте. Большинство держит курс не на тех, кто ушёл вперёд, а на «всё как у людей». Чтобы иметь всё, как у людей – вставь пластиковые окна. Раньше – хрусталь и ковры, нынче – пластик. И соперничество есть: кто вперёд вставит, у кого красивее…
  -  Это хорошее соперничество.
  - Хорошее. Но в целом, не меняются. А тех, кто нашёл себя – не любят. Тут молва – надёжное оружие. На одном конце улицы подрались ночью, на другом к утру уже судачат. Терпимо, если молва нарекла тебя умным. А если дураком? Не отмыться.
  - Слушать молву – пустое дело.
  - В деревне считаются с чужим мнением.
  - Считаться со всеми сплетнями – и жить будет некогда.
  - Один из десяти не слушает, а дело делает – и перед ним робеют, его осуждают: «Не работает, а третью машину купил. Нажился. У него магазин за душой», «Не работает, а коров держит штук двадцать, и сбыт молоку подыскал, и детей учит в институте». Значит, магазин или двадцать коров – не работа? Тогда что такое – работа? Это день за днём с 8 до 17 без интереса, без идей, без радости, под начальником, под оскорбления. Магазин и стадо коров держат смелые люди. Те самые «один из десяти». А девять из десяти… какие-то они одинаковые. Пять, двадцать, сто человек – все одинаковые. И говорят одинаково. И поступают одинаково. Когда советуют друг другу – они сильные, умные, не терпящие сомнений. Когда коснётся их – смиреют: ой, люди осудят. Одинаково боятся. Они не создадут ничего нового, не способны на полёт, на риск.
  - Не каждый рождён летать, рисковать, создавать новое.
  - Не каждый… Пять куриц в стайке – наверно, убыточно, а сто – прибыльно. Двести – ещё прибыльней. Один поросёнок – убыточно, а семья – прибыльно. Свиньи греются друг о друга и меньше едят… Ошибка многих в чём? Как собрали урожай – забросили землю. А получать продукцию можно до середины октября. Мой знакомый фермер снимает с тридцати соток теплиц полвагона огурцов к концу августа. Но и в сентябре продолжает подкармливать землю. А как иначе? Земля вложила свои соки в огурцы. …Проще ведь жить по привычке, тянуть свою повинность. Никакого риска. Но зарплата – копейки. Мужики не верят в себя, им нужен начальник, хозяин. Народ желает всю жизнь повиноваться, а там, глядишь, подкатит время пенсию оформлять, долгожданная старость наступит.
  - Да у половины ещё до ухода на пенсию нет сил и здоровья на работу.
  - Потому что изо дня в день работали без удовольствия, только ради аванса, получки и стажа. Не нравится? Но как-то надо кормить семью. Худо платят? Уйти? Куда? Терпи. Сплошной терпёж, неудовлетворённость – от этого и ранняя усталость, увядание, бессилие, болезни. И одно спасенье – старость, пенсия… Смысл – в бессмыслице, понимаешь? Мы, русские, в молодости уверены: вся жизнь впереди. Создали семью, родили дитя, хлебнули трудностей и понеслось… скорей бы ребёнок пошёл ножками… в детсадик… в первый класс… окончил школу… институт… скорей бы лето… отпуск… зима… новогодние каникулы… скорей бы на пенсию. И что, на пенсии начнутся радости? Торопим, торопим время, а лет в 60 вздыхаем: жизнь просвистела как один год. Вроде давно ли был влюблён в девочку-соседку, а у обоих уже внуки влюбляются. С 20 лет думать о пенсии – так и упустишь жизнь. Ментальность наша – надеяться на что-то, тешить себя «Всё будет хорошо». Не действовать, а надеяться, тешить. И пропивать стыд, совесть… Решила одинокая бабка отремонтировать в доме русскую печь. Наняла троих. Они пришли, разворотили печку, закурили. Тут хозяйка позвала их обедать. Один говорит: «Ты дай нам, мать, пару сотен в счёт оплаты, мы выпьем бутылочку, похмелимся». «Я сама вам налью, но вечером», - ответила бабка. «Дай сейчас, а вечером не надо». Ну, дала она двести рублей. Они ушли и не пришли… Второй бабке спецы меняли сантехнику в квартире. Она заплатила им последние накопления, а ночью упала раковина на кухне, съехал с резьбы смеситель в ванной, вода залила пол. Разве так поступают? Нынче поступают.
  - Но как твоё «всем миром»?
  - Это иное, великое в подкорках людей. И я же говорю о «некоторых» мужиках.
  - Жить в деревне летом приятно, а поживи круглый год – сам замычишь как корова. Правда?
  - Неправда. Я не замычал. Замычать можно и в городе, и в океане, если смотреть только вниз. Есть порода людей – «негры». Они пашут на трёх работах или вахтами – но всю жизнь без денег. А кто-то всегда с деньгами, и без внешних усилий. Знаешь, почему? Потому что те, которые с деньгами, однажды узнали рецепт богатства и решились на авантюру. Без неё не разбогатеть. А которые без денег – не решились. Духу не хватило. Они будут не спать сутками, не отдыхать – и всё равно в нужде. Чтобы иметь десятку на хлеб – надо работать. Чтобы  иметь больше десятки – тоже надо работать, но по-другому. Вот что важно понять. А есть третья порода – она везде и не способна ни на что решиться, потому что ничего не понимает. Как решиться на то, чего не понимаешь? Коммунисты разучили нас думать. Но, однако, не всех...
  - Тебя же не разучили.
  - О себе молчу. Но зря я наговорил. Сельский человек скромен, честен от роду, авантюра – не для него. Он не создан для авантюры.
  - Твоя куриная стая, да в русской деревне – сегодня это авантюра.
  - Мне она в радость… Но дешёвая в смысле заработка, дохода. В мире деревня дотируется государством. Русская же деревня повсюду нищая, по всей стране. Чиновник областного уровня имеет больше, чем  фермер. А проку от чиновников? Они обещают дотации селу. Откройте госслужбу по закупке мяса у населения, без перекупщиков. Были же не так давно заготконторы… Возродите их. Надо ездить на машине по сёлам и рассчитываться наличкой. По 200 рублей за килограмм. Почём свинина на рынке? Рублей 150-180? Но государство пусть закупает по 200 рублей, а продаёт по 180. Дотации на каждый килограмм, поддержка делами, а не пустые слова. Тем же образом поступать с молоком, с овощами. И тогда город будет есть не китайскую резину, а русские витамины. Не надо быть очень умным, чтобы понять простую вещь. А нет денег для крестьянина… Сельское хозяйство – такое же обязательное финансирование, как армия, школа, больницы, чиновники. Оно затратно.
  - Бюджетное дело?
  - Считай, бюджетное.
  - Где-то оно и рентабельно.
  - Далеко на юге. В Новой Зеландии, в Аргентине. Там много лета.
  - А кто же обязан наполнять наш бюджет?
  - Нефть, газ, таможня, промышленность… Село никогда не наполнит казну, но собственную продуктовую базу надо иметь? Любой школьник ответит: надо! На случай войны или засухи. Помнишь израильского Иосифа? Вот простота и мудрость: жить не одним днём.
  - «Опять я в деревне,
Хожу на охоту,
Пишу свои вирши,
Живётся легко…»
  - Во-во. Чего им было не охотиться? На них сотни крестьян пахали… Нынче деревня умирает, спивается, пустеет. Она почти обескровлена. Из неё сосут последнюю кровь. Московские вожди забыли о деревне, о народной культуре.
  - Сельские и дачные сады/огороды – они и есть русская народная культура. Традиция! Ты же сказал: земля, а на ней плоды своего труда – песня. Сад/огород заставляет работать душу. Вроде незаметно, да, но отними-ка огород у русского человека – он озвереет.   
  - Огороды – капля в море на обширных наших землях. Наверху ищут русскую идею. Сбережение родного духа, родной земли – вот общая идея.
  - Но как оживить деревню, землю, дух? Фермерством? Такими, как ты?
  - Я не совсем фермер. Мне даже нет названья.
  - Фермеры вымерли?
  - Если и остались, им трудно тянуть. Как он купит комбайн в кредит? Для нормального бизнеса нужны кредиты. Пять миллионов за комбайн? Чем рассчитываться? За эти проценты в банке да с этими копеечными ценами на молоко фермер и миллион вернуть не в силах. А из каких карманов он заплатит наёмным работникам? Надо создавать крупные хозяйства, но не колхозы, чёрт бы их побрал, и ввести там палочную дисциплину. Иначе растащат.
  - А по типу реформ Столыпина…
  - При Столыпине крестьяне были другими.
  - Но начальник Калмыкии что-то придумал...
  - Он сделал ставку на частника. В России половину всего даёт частник. Поддержать надо его! Крестьянин много и не требует. Есть люди, которые хотят разводить скот. Чтобы они не сдавали молоко и мясо перекупщикам, подсоби им выйти на замкнутый цикл – на изготовление полуфабрикатов. Сырое молоко частники сдают по восемь рублей за литр, а переработанное – уже по двадцать. Но девяносто процентов молока уходит сырым. Создай крестьянину сбыт, помоги дешёвыми кредитами, курсами ликбеза по мини-производству. Он не умеет, да и нет у него времени. Это большая государственная задача. И не загоняй частника в индивидуальное предпринимательство, не связывай его по рукам и ногам. Какие с него налоги? Ему бы семью прокормить, детей выучить. И он снабдит город мясом, молоком, картошкой, овощами. Не заморскими, а российскими, натуральными.
  - Ты за крупные хозяйства или за частников?
  - Умом за крупные, сердцем за мелких собственников, за свободных людей. …Да не мечтаю я раздавать советы, но вспомните о деревне, господа, и она отблагодарит вас стократно. Русская национальная идея – не футбол, не новый космодром «Восточный», не трасса «Формулы-1», не освоение Марса, а деревня. Это продукты, это свежий воздух, это красота. Космодром и «Формула» – престиж для государства, но крестьяне вроде и не граждане России. Неужели городской народ будет питаться импортом? Курятиной с хлором, говядиной с антибиотиками? Без Марса жить можно, а без продуктов нельзя. И без красоты нельзя. У государства столько ресурсов… Почему-то мы не умеем делать самого простого. Начать начнём – не получается. А какое-то фантастическое – да.
  - Что за фантастическое?
  - Мост на остров Русский, «Формула-1», газопроводы по дну морей, космос, Марс. Это получится.
  - Марс не Марс, а Луну осваивать надо. Или её загребут себе китайцы, американцы.
  - Своей планеты мало?
  - Уже мало. Кто первым застолбит Луну – тот воцарится на Земле, станет супердержавой. Базы, радары – и полный контроль над Землёй. На Земле война? С Луны пустят лучевое оружие – и всё, конец войскам противника.
  - Держава, супердержава… А люди кто? Макулатура в державе?
  - Людей уверяют: нам Судьбой предписано бремя лидера. Тяжёлое бремя, вечное бодание с Америкой и Китаем. Три страны борются за лидерство, остальным не под силу. Рухнула от кризиса маленькая Греция – её спасли. Греки не хотят работать, а хотят день и ночь веселиться, но их вытащили из говна. Или Прибалтика. Зачем ей Луна, оружие? Кто будет воевать с ней? А Россия хочет быть впереди. Мы не рухнем, но если чуть запнёмся – все алчно затопают, захлопают, и никто не поможет. Стало быть, нужна России Луна. В ущерб населению, ради этой державности. И космос нужен, спутниковая связь, информация.
  - Мне ближе земное. Грянул кризис, и каждая область обзавелась своим антикризисным планом. Но реально действуют планы всего в пяти-шести областях. Там кому дали корову, кому гусей, кому участки земли, сено, семена, бычков на откорм. И в кредит, и даром.               
  - Значит, есть деньги для села…
  - Только нужны мировые кризисы. А один кабинетный служака насмешил: «Мы создаём позитивный образ богатеющего человека на селе». Этот понятия не имеет, сидит в городе и молотит чепуху... И смешно, и грустно от чиновников, от их довольных, лоснящихся харь, от их бреда и от забитого народа.
  -  Может, ну её, деревню?
  - Всё равно что: ну её, Россию… Вероятно, я отстал от жизни. В Кремле решают мировые задачи, а мы здесь трещим о неживой русской деревне.   
  За беседой мы выпили самовар крепкого чаю…

                ***
Моё новое знакомство с малой родиной началось в июне 2006 года на Дне района.   Когда собирается много народу – точнее понимаешь, в чём сила этого народа. Такие дни объединяют людей, в радостной толпе каждый чувствует себя гражданином большой-большой страны. Там я впервые увидел «живьём» соревнования по конному спорту и стрельбе из лука. Красивые дисциплины. Аристократичные, подобно теннису. А как танцевали девочки из Корсаково в национальных костюмах! Как выступила на сцене солнечная «Ивушка» из Каменска! Какие волнующие стихи прозвучали о Байкало-Кударе! Мы с товарищем потеряли друг друга сразу. Но зато было море улыбок! Кто сказал, что россияне не умеют улыбаться? Умеем!
  После праздника пожилая соседка будто вылила на меня ведро холодной воды:
  - Это что они творят, сволочи?
  - Кто?
  - Районный туз со свитой. На День района Москва дала пять миллиардов рублей. Не миллионов, а миллиардов. Они потратили рубль на подарки, пустив народу пыль в глаза, остальные пропили в ресторане.
  - Миллиарды в ресторане?
  - Нет, основную часть рассовали по карманам, само собой.
  - Кто сказал вам?
  - Люди говорят.
  - Чтобы Москва да пять миллиардов какому-то району…
  - Не веришь? Или ты с ними заодно? И зачем он был нужен, ваш праздник?
 
                ***
  - Петрович! Как же угодить народу? - спросил я.
  - И не пытайся. Не угодишь. Всегда останутся обиженные.
  - Откуда берутся злобствующие сплетники? Почему, чтобы стать дружней и сильней, нам нужна беда, война? Неужели нормальная мирная жизнь не про нас?
  - В русских людях много недостатков. Пьянство, зависть, вечное недовольство – зноем, морозом, пургой, ливнем, соседом.
  - Немец Маркс обозвал всех славян навозом истории. Но не о ком-то, а о русских говорил англичанин Черчилль: «Этот народ победить нельзя». Почему непобедимый народ презирает и губит сам себя и всё вокруг себя? Где та волшебная палочка, которая поднимет нас не на войну, а на мир? Русская душа – самая тонкая в мире, а русский нерв – самый обнажённый. Да?
  - Наверное, - кивнул Петрович.
  - И выпив, русский хочет излить собеседнику свою душу, свою боль. А собеседник – тоже русский. Оба желают открыться, но без водки как-то неловко, даже стыдно. И пьют без меры, потому что когда в меру – мало. Европеец и американец не откроют тебе душу, не в чести у них душевные порывы, они рациональны. А русский – злой. От чего? От нелёгкой жизни. Зато красивая улыбка Барака Обамы – плохая маска. Не надо равняться на них, мы же не они. Сделай комплимент двум женщинам – американке и нашей. Первая обвинит тебя в домогательстве, а вторая скажет: каков мужчина! Вот и разница. Большая разница. Но быть бы всем нам взаимно добрее, и убирать бы за собой мусор, и пить бы в меру, не дожидаясь беды. Мы талантливый народ. Сколько в деревнях и посёлках самородков! Которые спились. За свои золотые руки они не берут денег – вроде не принято брать с соседа. Их угощают. Напоить до усёру – значит, отблагодарить. Самородки часто слабохарактерны.
  - Талантливы десять из сотни, - рассудительно сказал Петрович. - Они талантливы во всём и всегда. Не опустившиеся самородки, а по-настоящему, по-людски: не только мастеровые, но и сильные, крепкие, волевые, в помыслах чистые, хлебосольные. А девяносто – середняки или стадо, «как все». И потом, кто виноват, что самородок спился? И второй, и третий спился? Каждый день слышно: тот умер с похмелья в сорок лет, а который вчера был в угаре и отматерил всю улицу – сегодня утром не проснулся, ему не было и сорока. Не идеализируй народ. Немцы тоже не столь твердокаменные, какими кажутся. Это нация поэтов и музыкантов. У них наберётся не меньше гениев, творцов, чем у нас. А если мы шибко великие, отчего столь убого живём? Всю тысячу лет убого? Работаем неважно – раз; нерешительны, боязливы  –  два. Ты презираешь бедность? Докажи всем, что ты личность. Сегодня можно пахать на себя, чего-то добиваться. Но можно и глушить водку…
  - Мы от природы склонны к копанию в себе, к глубоким раздумьям, к поискам смысла жизни, к переживаниям. Мы одиноки внутри себя. Даже в общине одиноки. От этого меланхолия, депрессии, водка, самоубийства.
  - Опять ты в облака взлетел. Какой ещё смысл жизни? Он примитивный: покушать и развлечься. Раздай людям по миллиону – половина русских проест его, пропьёт и с похмелья возобновит раздумья и поиски смысла.
  - Ты сказал: половина. Но вторая-то половина не проест, а вложит. Допустим, в своё хозяйство, в поросят, в коров… А тот же Черчилль бессмертен ещё одной мыслью: «Россия – окутанная тайной загадка внутри головоломки». Вот слушай: задумал мужик оставить внукам редкую фотографию и забрался в клетку к тигру.
  - Как он залез в неё?
  - В зоопарке был «День открытых дверей». Тигр рванул его, но не порвал, а товарищ успел сфотографировать. Головоломка? Другой мужик «переплыл» Енисей по ледоходу. Прыгал-прыгал с льдины на льдину и перепрыгнул. Перед рекой не замедлил шаг, после реки не оглянулся. Как шёл, так и ушёл. Сам ничего не понял. На берегу люди отсняли его прыжки на телефоны. Третий пролетел над всей страной в крыле самолёта – в газетах писали.
  - Пьяны, конечно, были…
  - Так русские ценят свою жизнь. Но этот наш авось, эта безбашенность и делают нас непобедимыми. Кто такой русский? Небритый мужичище в тулупе, ушанке и валенках, едущий в санях, запряжённых медведями, по сугробам в тайге. Из тулупа торчит бутылка водки, в санях валяются гармошка, балалайка, берёзовые веники, матрёшки и банки с икрой и солёными огурцами. За санями бредут медвежата и просят выпить. Такими нас видят иностранцы. Им до нашего победного небось/авось дальше, чем до Луны.
  - А помнишь, что сказала американка Джейн в «Сибирском цирюльнике»? В России могут обидеть, ограбить, избить, но данное однажды слово нередко стоит дороже любого контракта, расписки, денег, жизни, а другое слово, неосторожное, способно вызвать бурю. Здесь на войну идут с песнями, а под венец со слезами. Слова о России столетней давности, и ничего не изменилось…
  - Русские заточены на великие дела. Ты хорошо подметил – на фантастические. Мелочь не для нас. Мы не умеем считать копейки. Если нет денег – копейка не спасёт. А если куча денег – копейка даром не нужна.
  - Но старики говорили: «Курочка по зёрнышку клюёт» или «Копейка рубль бережёт».
  - И нынче так говорят, но до первой рюмки.
  - Мы никак не поймём: жизнь складывается из мелочей. Не углядел за мелочью – получи бардак. Нам нравится жить в бардаке?
  - Природа наша... Её не изменить.
               
                ***
…В июле 2007-го в Колесовом поле отмечали 80-летний юбилей района. Праздник назывался «Ворота Забайкалья». С раннего утра люди зарядились мощным настроем, и погода улыбнулась: ни зноя, ни дождя. На языке синоптиков – «переменная облачность, слабый ветер». Песни гремели в разных концах широкого поля задолго до парада. А парад поселений с флагами, воздушными шарами и транспарантами сразу придал событию яркость. Так ярко всё и продолжалось. Гостей из всех районов встретили по всем правилам гостеприимства – то есть, сердечно. Но потом начались речи. Первыми на правах хозяев выступили «отцы района»: «80 лет – короткий отрезок Истории. Что имел район в 1927-м? Несколько автомобилей, почти не ездивших из-за отсутствия запчастей, пять-шесть телефонных номеров, и те лишь в райцентре. Дорог не было – были просёлочные тропы для конских телег… 80 лет – всего четыре поколения людей, и что имеем сейчас? Множество автомобилей, компьютеров, телефонов. Люди стали жить достойнее, и заводы заработали по полной. Налогов в бюджеты разных уровней мы отдаём больше, чем оставляем себе. И наши природные условия замечательны. И географически мы – ворота Забайкалья, а с востока страны – ворота в Европу. У нас есть всё для процветания…». Слишком пафосно, но «отцам района» нельзя по-иному. И гости не отстали: «Родилось когда-то в природе чудо – Байкал. Природа дала его России, дала его Бурятии, вашему району, и все мы горды этим чудом…». Лучшим подарком признали барана. Хозяева ответили: все подарки уйдут в школы, детские сады и детские дома. Кроме барана. Его разделали на шашлыки…
  Вечером старая соседка поделилась впечатлениями:
  - Сколько было машин! Наворовали... Заворовались… А мой на «Запорожец» не скопил за всю жизнь. На дачу бы ездить.
  - По чьей же воле твой сорок лет в сторожах просидел? - остепенила её молодая соседка. - Какие тебе «Запорожцы»? И на кирзовые сапоги не скопишь.
  К юбилею района область нашла деньги на благоустройство райцентра. «Отцы» задумали сделать фонтан на центральной площади и пригласили всех на публичные слушания. Там горстка пожилых свирепых граждан, именующих себя «общественностью района», грудью встала на «защиту родного Кабанска». То и дело в зале раздавалось «Руки прочь», «Вон из нашего райцентра», «Не позволим транжирить народные деньги». Приезжий человек подумал бы, что враги хотят снести пол-Кабанска или спорят Жириновский с Немцовым. «Патриоты» забыли, что лет двадцать пять назад райком и не спросил бы их, взял бы и сделал. А нынешние чиновники решили сыграть партию в демократию и с треском продули её. Но красота разве бывает лишней? Главный аргумент «патриотов»: фонтан станет туалетом для бичей, поляной пьянства и драк. Вероятно, они правы… Решили положить тротуарную плитку – опять железные аргументы «против»: бичи разломают, сдерут и утащат. За неё, бэушную, хоть полстопки нальют. Ну и давайте равняться на зассых, бичей! Заживём!

                ***
  - Петрович, советские старики любят серость, безликость. Странно: советский – значит, неважный, что ли? - спросил я, когда вскипел второй самовар.
  - Ошибаешься. Ты вспомни – время было другое, родина другая, люди думали по-другому. Всякое бывало – и доброе, и худое, и глупое, но в той стране рождались глыбы. Люди-глыбы. Откуда? Не знаю. Но целые созвездия глыб. В науке, в армии, в хоккее, в кино. Да везде – в балете, в литературе, в опере, на эстраде. А какие профессионалы работали на телевидении! Какая русская речь! Культура слова! Уважение к языку! Нынче телеведущий запросто скажет: клёво, жрать, дурак, вонючка, треники. Побеждает мелкое, дешёвое, наглое. Мощные глыбы исчезли, исчезают, умирают, вытесняются «звёздами». Но, мне кажется, вот-вот наступит усталость от примитива, тоска по глыбам. Почему так популярен Че Гевара? Почему молодые люди носят майки с его портретом? Он говорил: нельзя допустить, чтобы чистоган победил человеческое достоинство. И ещё он говорил: если при каждой несправедливости вас бросает в дрожь – тогда вы мой товарищ… В гонке за богатством люди разделились на успешных и неудачников, на старых и новых, на порядочных и нахальных, на совестливых и бессовестных. Сегодня вся жизнь есть купи-продай – покупаются  должности, голоса избирателей, человеческие органы, уже и совесть, и душа, и честь. Хочешь не хочешь, а надо меняться. Или тебя самого заменят, как изношенную гайку… Прикупил ты арбуз, порезал его – арбуз сочный, сладкий. Через три дня он стал невкусным, через неделю и вовсе прокис. Залежался. Вот и люди залежались. У бедняков велик градус халявности. «Дай!». «Дай!». Им все должны. А местные «патриоты», оппозиция гребут очки на «народе», на «любви к народу». Любить родителей, детей, жену, друзей, родню – я понимаю. Но любить народ… Всех не полюбишь, любви не хватит. Народное добро, народные деньги… Зарабатывай – они будут твоими. Кто не может заработать – тот ведёт речи о народе и враждует с соседом.
  - «Патриоты» есть везде.
  - Они хотя бы не дают властям зажраться. Но у этих районных «патриотов» нет ни капли такта. Кричат ради крика, желая дешёвой славы. Создали бы свой цех по переработке, скажем, картофеля, его у нас из года в год полно, и работали бы на пользу району. Во-первых, были бы, наконец, при деле, во-вторых, производили бы продукцию, в-третьих, платили бы налоги в местную казну, в-четвёртых, меценатствовали бы – купили бы надувные плавательные бассейны в детские садики или препараты инвалидам или машину дров одинокой старухе, развивали бы конный спорт в районе, налили бы на похмелье бичам – вот настоящая любовь к народу! А то ведь местная оппозиция – одни пенсионеры и безработные.  Еженедельно с кем-то судятся, пишут жалобы в прокуратуру…
  - По делу, наверное…
  - В том-то и дело, что не по делу. Когда срезали кроны переросших тополей у Дома творчества – «патриоты» подняли визг: как! Обезображен исторический центр Кабанска. А было бы лучше, если бы те тополя сломались от сильного ветра и зашибли бы насмерть ребёнка? Да тополя за лето снова обросли и стали красивы, как южные кипарисы. Для чего, для кого визжали? …Существует  ещё один род людей, от которого закрываются в кабинетах: назойливые тётки-общественницы. Есть и дядьки, но чаще – тётки. Они куда активней оппозиции. Те только кричат, а эти действуют, нахально зарабатывают. Одна толкала в депутаты двух кандидатов, руководила их агитаторами, втёрлась в доверие, срубила с них деньги и ушла в декрет, не будучи беременной. Кандидаты продули. И хрен с ними, пережили, но тётки суются туда, где муха не валялась.
  - А я знаю дядьку.
  - И я знаю. Всех тёток превзойдёт.
  - Это его бизнес.
  - Бездельник.
  - Демократ.
  - Не с демократии начинать бы в стране, а с производства русских продуктов…

                ***
В канун того районного юбилея в сельских поселениях прошли смотры-конкурсы «Лучший дом», «Лучший двор». Жители получали дотации для украшения своих домов и палисадников – они купили заборную доску, штакетник, столбики, прожильник за полцены. В номинанты конкурса «Лучший дом» выбирались не новые особнячки, а, наоборот, возрастные избы. В Брянском поселении образовали комиссию и решили, что её участники тоже не будут выдвигать свои дома на конкурс. В поселении три села: Брянск, Тресково, Таракановка. В призёры выбрали по одному из каждого села. Так оно справедливее. Я на правах журналиста поехал с чиновниками для вручения  призов. Сначала взяли курс на Таракановку. В селе девяносто дворов. Мы повернули к тому, что отмечен третьей премией. Доброго хозяина видно издалека – по аккуратному палисаднику и по цветам на подоконниках. И сам дом как картинка, а ему больше полувека. Хозяин на покосе, а хозяйка Мария Егорова вышла навстречу, провела во двор – там беседка и незнакомые нам цветы и кустарники… Есть дворы столь же добротные и ухоженные, разве что без беседки. Столь же, да не совсем. Здесь тёплый-тёплый дух – хозяйский. Обоим супругам за семьдесят, два года назад они праздновали золотую свадьбу, у них четверо детей, двенадцать внуков, четыре правнука. До сих пор держат корову, свиней, куриц. По привычке да по любви, - сказала хозяйка, - а необходимости нет, дети живут отдельно, все с достатком. Мария Ивановна довольна: её жизнь сложилась счастливо... Я подумал: если этот двор занял третье место, то какими должны быть те, второй и первый? Второй – он в Брянске. Хозяйка Ольга Барсукова в отъезде, к сожалению. Чтобы сфотографировать дом и посмотреть, что там во дворе, мы залезли на высокий забор. А дело стоило того. Уникальный резной фронтон! Узнать бы имя сельского мастера… Это же редкость, эксклюзив – резные фронтоны. Вот за что – за резьбу по дереву, за преданность народным искусствам – второе место. А первое – в Тресково, где встретила нас одинокая женщина Галина Панкина. Ей тоже за семьдесят, дому пятьдесят. И опять не дом, а теремок с картинки, безупречный палисадник в цветах и двор с китайской розой, а в огороде грядки ровнёхонько одна к одной, как по линейке. «Вам помогает кто-то?» - спросил я. «Сестра ездит. Но больше сама». За что и первое место – за любовь к порядку и чистоте, за стойкий женский характер. Какой дом – такой и хозяин. А вернее наоборот: какая хозяйка – такой и дом…
  - Ну-ка покажи, что ты написал в тот раз, - попросил Петрович.
  Прочтя статью трёхлетней давности, он заметил:
  - Будто не о деревне, а о коммуне. И всё о стариках, о стариках. Они живут на опыте, на старых запасах, а как начинать жизнь молодым семьям – вопрос без адреса. Кому задать его? И сказочно вышло в статье. …Дотации, счастливые старухи… Чиновники провезли тебя по пилотным дворам? Заворожили? Скоро выборы. Беседка-то не картонная? Цветы не бумажные?
  - Праздничная поездка, я и не обратил внимания на хибары. Они есть, конечно.
  - Но эти три села – по-моему, самые приличные в районе.
  - А мне понравилось Колесово.
  - Хорошее село, богатые пастбища. Раньше, говорят, в каждом дворе мычало помногу коров. И сегодня мычат, но их меньше и не у всех. Говядину и молоко некуда сбыть. Абсурд, правда? Возим мясо из-за океана, а свои люди не могут продать. Кончается наша деревня. Ты вспомни из истории, как старообрядцы корчевали сибирскую тайгу под пастбища, под хлеба, под жильё. Потом столыпинские крестьяне вспахали Сибирь. Да и нынче сельский труд – героизм, который никто не замечает, никому он не нужен. Горожане бы в пояс поклонились крестьянам за их труд. Не поклонятся. И завезут из Аргентины.
               
                ***
  И снова мои воспоминания, воспоминания… После того районного юбилея мы заехали в «Ямскую» выпить кофе. В старой России сервисы на дорогах назывались станциями, постоялыми дворами. В них ужинали, ночевали и меняли лошадей ямщики, в наши дни ночуют шофера-дальнобойщики. Один сказал мне: «Самое ценное для мужика – его родные бабы. Иной раз быт заедает.  Развлечься бы на стороне. Но кто ждёт тебя каждый день, болеет от тоски, от бессонницы? Мать, жена и дочь... Мать и дочь – понятно, кровное. А жена… Лучшая женщина – не та, что блещет в телевизоре или стоит в мини-юбке на дороге, а та, что рядом и в радости, и в тяжести, и в твоей болезни. Пахнущая сном, некрашеная, без маски, немного вредная и отважная, готовая за тебя в огонь и воду. Когда случаются проблемы в пути, в дождь и слякоть, когда я один на один с машиной среди леса, поля – вдруг услышу её голос, и уже не один, и дорога видится короче. Жена – необходимый, до боли свой человек. Нет её рядом, далеко она – и я скучаю по ней… Мы привыкли ругать свою страну. Но в этой стране живут мои дорогие люди. Россия – наша, всё в ней – своё. Вон та лужа за окном – своя, наша. Здесь нам жить и умирать…». Они любят те дороги, по которым ездят. Матерят дорожные ямы, звереют от усталости, но любят. Родину любят. Без пышных признаний, без нежных слёз, они грубоваты, остры на анекдот. Они – русские…
  Рядом с «Ямской» Береговские озёра. При строительстве ЦКК отсюда брали камень. Потом в карьер затекла вода из Селенги... Под землёй происходит непрерывная циркуляция, водообмен, и озёра остаются прозрачными, чистыми, пригодными для отдыха.
  В Елани, у таёжной реки Кабаньей, есть свои озёра – Еланские. Они возникли тем же образом – из карьеров. И ещё светлее, их наполняет горная речка – она куда чище Селенги. На берегах разрослись ивы, сюда ездят купаться из городов. В прошлом году местные школьники вычистили берег от окурков и бутылок, вкопали в землю бочки для мусора. Сами нашли их на свалках, выправили, покрасили. И в первую же ночь бочки исчезли…
  Какие были в Елани общественные сады! Вся деревня ходила туда за ранетками, полукультурками, яблоками. Когда-то одни посадили яблони, другие скосили их под корень. Ни следа не осталось. Снесли красоту.
  Село Елань выросло в стороне от полноводной Селенги. Здесь строили свои дома настоящие хлебопашцы. У большой реки жить проще – на рыбе голодным не останешься. А хлебопашцу надо сохранить зимой семена, посеять их и убрать хлеб. Елань славилась своими мельницами. Мельники в деревне – авторитеты, сливки общества. Всех их «раскулачили». Старожилы помнят о «кулацкой» доле семьи Мамонтовых. «Ты имел мельницу, маслобойку и двух батраков – ты эксплуатировал человеков», - вынесли приговор главе семьи. А человеки, бестолковые и ленивые, стали видными колхозниками. Общее собрание деревни объявило Мамонтова кулаком, изъяло дом с сенями и крыльцом, стол, кровать, стулья, самовар, баню, корову. Не кулак – матёрый кулачище, вражина. Злая судьба сотен тысяч сильных мужиков... Убили русскую деревню, русского пахаря. Кому-то понадобилось... После войны запретили частникам держать скот, довели страну до голода. И опомнились, разрешили, и мужики поволокли из колхозов домой мешки с комбикормом. Ночами, цепочкой, по-тимуровски. Они мыслили крепко, но их было негусто. Теперь и того реже.
  В Елани много Залуцких. Есть целая улица Залуцкая. Приезжие и не знают, что она – Октябрьская. Жил тут Афанасий Залуцкий. Жил тяжело, но достойно, как и всё его поколение. Вырос в многодетной семье, рано остался безотцовщиной и также рано превратился из ребёнка в мужчину – пошёл работать. Наступило смертоносное время – он воевал. Его довоенная и послевоенная жизнь связана с Еланью. В этом селе у них с женой родились и выросли дети, здесь он трудился на ферме скотником. Передовик, из года в год имел большой привес молодняка. Однажды Афанасий Петрович представлял район на ВДНХ в Москве, где ему вручили золотую медаль и шикарный по тем временам подарок – ковёр. Очень любил он животных, работал до семидесяти двух лет и никогда не болел. Взрослые дети силой отправили отца на пенсию, и сразу же свалила его в постель тяжёлая форма гриппа. Не мог человек жить без любимого дела. За ненасытность к труду его прозвали Афоней-волком, а характера он был мягкого, доброжелательного.
  Старшее поколение чтит и другого Залуцкого – председателя колхоза имени 20 партийного съезда. Колхоз объединял три села – Елань, Нюки и Береговое. Сергей Алексеевич  отвоевал и вернулся домой с орденами, увечьем, сединой и крутым нравом. А так любить землю, как любил её он, способны единицы. Он оставил после себя большие дела: конеферму, свиноферму, жилые дома, детский садик, клуб. На здании клуба ему установили мемориальную доску.
  Игорь Тишко – из среднего поколения. Он приехал в Елань молодым агрономом в 70-х годах и остался на всю жизнь. Тишко руководил сортоиспытательным участком, который уважали все агрономы района, области. Что такое сортучасток?  В стране создали мощную испытательную сеть по изучению сортов растений в каждой конкретной местности с её климатом и почвами. Для высокого урожая важна погода? Конечно. И семена. Одной пшеницы выведено под тысячу сортов. Какой из них оптимален здесь или там? Слово за наукой. Везде в мире есть такие сети, а в бескрайнем СССР как без неё? И работала, успешно работала. Что не мешало стране закупать зерно в Канаде, но это другая тема… Игорь Николаевич заведовал еланским сортучастком 36 лет. Он укомплектовал его новой техникой и лабораторным оборудованием. В Елани появились чехословацкие мини-тракторы – умные, разворотливые машины, удивлявшие всех. На участке испытывали пшеницу, горох, ячмень, овёс... При Тишко предприятие выросло в настоящую академию для агрономов, участвовало в трёх выставках ВДНХ, а сам заведующий каждый раз награждался там медалями. Николаич – сильный мужчина. И физически, и характером. Кто ходил с ним в тайгу за орехами – те видели его силу. Загонит любого, а сам выносливый, как лось. Он сохранил своё детище даже в дикие 90-е годы. Нынче он на пенсии, предприятие на бумагах, но не в жизни. Привычная сельская новь.
  - Село живо, что-то в нём теплится, - сказал я Петровичу. - И ферма, и досуг в клубе.
  - Вот именно, теплится. Благодаря двум-трём женщинам.

                ***
  …В тот день я заночевал у Петровича. Сэм храпел в одной комнате с нами. Утром мы сели в машину хозяина и отправились по району. Я здесь как гость – приезжаю, уезжаю, а он как рыба в воде. Кажется, должен быть привязан к своим курам и свиньям, безвылазно сидеть в деревне, а всё знает, будто родился в этих краях. Умеет он работать на широкую ногу. Создал и поставил своё дело.
  - Кому на Руси жить хорошо? - спросил в дороге Петрович. - Мы с тобой увидим. Смотри, вон, справа село Закалтус, в прошлом славное, я вижу по старым домам. Когда-то ведь они были новыми и добротными. А вокруг ни реки, ни леса…
  - Но поля, какие поля, и как они широки!
  - Да, поля… Года четыре назад в Закалтусе открывали новую доильную линию на ферме. В «красном уголке» накрыли праздничный стол.   Я встретил на открытии Марию Миронову – знатную доярку из того, очень стойкого, поколения. Двадцать лет она работала заведующей фермой, была награждена орденом Ленина. Величайшая заслуга в советское время! По сей день бабка держит во дворе коров, птиц и аж лошадей. Её избегают, о ней шепчутся: жадина, всю жизнь хапает, куда ей одной-то? Где же тут жадность? Это и есть её жизнь. Лиши бабушку хозяйства – не переживёт. Не умеет она сидеть на печи, не может по-старушечьи ждать пенсии и своего последнего часа… Кто так недобр к ней? Лоботрясы. Такие же в 30-х годах раскулачивали лучших мужиков деревни. Батраки надели кожаные тужурки, втянули ноздрями пьянящий воздух и почуяли власть. Когда из грязи в князи – караул. А личности живут в одиночестве, в кольце из серых мышей. Одни ломаются, но другие закаляются. На них и стоит страна. Их бы ценить, беречь, а их душат. Чиновники, перекупщики и соседи.
  …В промышленном посёлке Каменске все знали и уважали Валентина Струневича. Он умер под самый новый, 2010-й  год. Весной 2009-го Валентин Иванович приходил в поселковую библиотеку. Живой, общительный. Было ему 82 года. Он вспомнил два периода из эпохи его директорства на знаменитом шиферном заводе – о создании  подсобного хозяйства и об открытии мебельного цеха в годы объединения с соседним цементным. Интересно рассказывал… Сначала о подсобном. К 80-м годам стране, первой слетавшей в космос, с её выдающимися колхозами, стало почти нечего есть. В Москве искали спасенье, разработали Продовольственную программу – крупным заводам навязали идею подсобных хозяйств. «Я сразу подумал о коровах. В моё детство они были единственными кормилицами семьи. И решил: будем делать шифер и разводить коров. Приказать из Москвы приказали, а профинансировать забыли, - вспоминал Валентин Иванович. - И мы возвели коровник из средств, которые нам дали на строительство очистных. Кто-то звякнул кому-то, и на завод приехали ревизоры…». Директору «впаяли» нецелевое использование средств. Но обошлось – он же выполнял Продовольственную программу. А землю для хозяйства Струневич выбивал долго и трудно, не раз толкался в высоких московских кабинетах. Наконец, получил, и немало – 1800 гектаров. На ней шиферники развели ещё и лошадей, и пасеки. Для коров отстроили современную ферму. Летом животных переправляли на острова Селенги, там они быстро набирали вес. На тех же островах срубили дом для доярок. Недаром в 1984-м году заводу присудили диплом ВЦСПС за передовое подсобное хозяйство. …А мебельное производство открылось после слияния по воле Совнархоза шиферного с цементным, давным-давно, в далёком 1959-м. Из двух ремонтных цехов сделали один общий, а второй зачем будет пустовать? Решили мастерить мебель, её в магазинах не найти. А что было в продаже? Ничего. Ничего не было в то изумительное время. Где взять классных столяров? Завод отправил своих учиться в Ригу – там делали лучшую мебель в стране. Научились в два месяца и, вернувшись, заделали не хуже рижской – и табуретки, и шифоньеры... Цементно-шиферный завод каменчане ласково прозвали цементно-шифоньерным. Но спустя пять лет произошёл новый эксперимент в Москве – Совнархозы исчезли, два завода опять разделились, мебельное дело кто-то посчитал излишеством, роскошью. Оно осталось в летописи Каменска.
  …Петрович завёз меня к Валерию Бокову. Тот, уйдя в 2005-м на пенсию, не залёг на диван у телевизора, а достроил «под ключ» собственный дом в Каменске. Он коренной крестьянин из Шигаево, с детства владеет топором, рубанком и прочим инструментом. Сам проектировал и поднимал свой домище. А по профессии Боков не строитель, а энергетик, сорок лет отработал на ТЭЦ, из них двадцать – её начальником.
  Мы с Петровичем гостили у него полдня, выпили свекольного домашнего квасу, ели солёные грузди под варёную картошку и ароматнейший чай. Грузди он собирал в лесу за посёлком, но чем же так вкусен чай? Он сварен не из речной воды, а из колодезной. Речка чистая, горная, а чего-то нет в её воде – того, что есть в подземной. И воздух в его доме как лесной. Почему?
  - Внутренние стены обшиты  вагонкой из кедра. Не пластиковой «под евро», а деревянной «под Русь», - объяснил хозяин. - Нынче люди гордятся «евроремонтом». Европейцы давно отказались от своего «евроремонта», от пластика и вернулись к дереву, а созданные ими ядовитые производства «работают» на российский рынок. И мы счастливы, как оно здорово – под евро! Показатель современного мышления. Когда начнём ценить своё? И производить своё? Мы тоже вернёмся к дереву. Вошли в моду и ограждения для палисадников из бетонных плит. Красиво, но холодно, не греет, не для нас. Полезнее, чем из дерева, нет и не будет – ни заборов, ни стен, ни домов. Полезнее во всём – для глаз, для лёгких, для души. А мы свой отборный лес валом валим в Китай, а себе тем же валом тащим чужой вредоносный пластик. Плюём себе в лицо, в душу…
  - Бытовой пластик сгорает при температуре в 200 градусов без всякого вреда для воздуха и людей, - возразил я. - В большом костре температура выше 500 градусов… У нас же как делают? Отходы из пластика поджигают на свалках в куче с другими отходами, там нет ни 200, ни 100 градусов, потому-то пластик не горит, а плавится, выделяя ядовитые облака… Мне, конечно, ближе дерево. Я вырос у леса.
  Земляки зовут его Никитичем. Но это сейчас, а когда-то он пришёл молодым на ТЭЦ и застал в цехах старое, закалённое, воевавшее поколение тружеников. «Очень ответственные люди. Чтобы сбить рабочий процесс, нарушить ритм – для них исключено. Как можно оставить жилые кварталы без тепла, без электричества? И никакой автоматики. Вся автоматика – молотки, лопаты, кувалды. И температура у котлов под 60 градусов. Сегодня кажется: невозможно так работать. А работали, веря в жизнь, в завтрашнюю светлую жизнь. Тогда, после войны, всем просто хотелось жить…». Был в его биографии на ТЭЦ эпизод, за который дают медаль, премию, а он чуть не слетел с должности. Сверху приказали: в связи с пуском ЛЭП «Иркутск – Улан-Удэ» срочно законсервировать все шесть турбин. Тэцовское электричество никому не нужно – оно дорогое. Начальник Боков посмел не выполнить приказ и оставил две турбины в рабочем режиме. На всякий случай. Вскоре грянула авария на ЛЭП, сверху взмолились: сделайте что-нибудь. Сделали, запустили обе турбины, обеспечили заводы и людей энергией. Никитич легко отделался, «схватил» лишь выговор за ослушание. И похожих эпизодов – десятки...
  - Здоровья у него море, - сказал я Петровичу.
  - Здоровей видали, - ответил он. - Я не шучу.  Работает тут в частном строительном предприятии Фёдор Захарыч, фамилии не знаю. Ему ни много ни мало семьдесят пять лет, но какой там заслуженный отдых? Он  наставник, образец для пацанов. В перестройку приобрёл Фёдор мини-кирпичный заводик. Давай его запускать, запускать, но не вышло. А мечта не умерла. И предложил он недавно директору своей фирмы смонтировать совместно эту линию. При монтаже не раз удивлял молодых своей изобретательностью, придумал и сделал весь транспортировочный цикл подачи глины в бункер и в вальцы. И вот уже производят здесь неплохой кирпич. Он и не может быть плохим  –  за Каменском прекрасная глина. На неё «положили глаз» китайцы. Изготовленные из этой глины кирпичи не крошатся и не ломаются уже несколько десятилетий. А делали-то их простейшей технологией на стареньком заводе, который давно растащили. Так дедушка с юной душой дал толчок к возрождению в посёлке его традиции.
  …Говорят, в 60-е годы Каменск смотрелся городком-курортом. Жители увлекались конкурсами «Лучший балкон» и «Лучший газон», в скверах звенели фонтаны, а в цехах цемзавода плавали рыбки в аквариумах, блестели кафелем стены и полы. На цементном производстве!
  С годами посёлок обветшал. Есть попытки навести чистоту, вернуть былую красоту, но вот беда: с цветочных клумб воруют и рассаду, и саму землю – завезённый чернозём. Не подростки и не бичи, а «правильные» люди: нагребут десять дачниц в темноте по ведёрочку – и нет клумбы. Хороши наши нравы – создаём, уничтожаем, возмущаемся, осуждаем. Как случилось и с яблоневыми рощами. Но не сторожить же каждую клумбу. Впрочем, Каменск остаётся зелёным.
               
                ***
  - Хочешь испытать себя на прочность? Пойдём за черникой на Стрелку? - предложил мне Петрович.
  - Я ходил туда в детстве, не раз пытал свою прочность.
  - И уже нет желания?
  - Есть. Но какая черника в конце сентября? Собрали всю.
  - Всю не собрать. Осталась самая спелая, самая сладкая…
  К нам присоединился третий мужчина, приятель Петровича. Представился Владимиром Михайловичем. Он пенсионер, но заметно, что руководил людьми. Каждая профессия и должность оставляют свою печать на человеке. Публичного и образованного разглядишь без труда. Он может обрасти щетиной, нарядиться в рваную телогрейку – а не скрыть эту публичность, культурность. Она в глазах, в походке, в жестах, в мимике. Даже если человек молчит, а заговорит – тем более не скрыть. Так и есть – Михалыч ушёл на пенсию из кресла замдиректора завода.
  Стрелка – черничные джунгли в гористой тайге. Считается, от Каменска до неё километров тридцать ходьбы. Пожалуй, тридцати нет, но двадцать пять – да. В советские времена вынести горбовик ягод со Стрелки было делом мужской чести. Кто сходил за лето несколько раз – тот имел почёт у земляков. Варили помногу, ели варенье всю зиму. Традиция иссохла, да и черники стало меньше. Ходят безработные мужики, заготавливают ягоду на продажу. А мы ушли за запахом тайги. 
  - С детства я бегал на Стрелку и с народом, и в одиночку, - рассказал Михалыч. - Не раз блудил, но постепенно лес открылся мне, я привык ориентироваться меж деревьев. Там другая жизнь. Простая, естественная. Звери не опасны человеку. В лесу отдыхаешь, он дарит тебе силы. Часа три лесного сна – и ты выспался, ты бодр, ты молод. А кто-то беспощадно палит леса. И никакой охраны, никакой частной собственности… Реклама навязывает нам импортные биодобавки. Неужели шведская черника ценнее нашей? Человеку полезнее растения из его родной местности. Не шведское и не китайское, а своё. Мы не то что не ценим своё, а губим его. Необъяснимая жестокость, нечеловеческое равнодушие.
  Петрович раздавил сапогом медвежий помёт, и я вспомнил историю из юности:
  - Забирались мы с ягодами в гору, вымотанные, но счастливые. Смотрим: сидит на пеньке наш одноклассник мрачнее тучи. Всегда в одиночку лазил по тайге, знал черничные места. В тот раз он выходил из леса днём раньше нас, но что-то случилось с ним, он спрятал горбовик в кустах и ушёл домой налегке. А вернувшись за ягодами, увидел не горбовик, а клочки от него и медвежье дерьмо. Ночью медведь нашёл те ягоды, объелся и оставил свой привет. Мы поняли и захохотали. «Поймаю, убью того суку», - прошипел ягодник, и мы захохотали ещё громче.
  - Ты в курсе, что дворовые собаки поджимают хвосты и скулят, когда варится медвежье мясо? - спросил Петрович.
  - А как же охотничьи?
  - Они с детства натасканы на медведя, а дворовые писают даже от запаха его мяса. Он нагоняет на них жуть.
  - Интересно, твой Сэм как повёл бы себя? Он же не натаскан.
  - Сэм похож на медведя внешним видом. Они подружились бы.
  Вечером мы развели костёр, сварили суп, чай из черничных листьев и завели разговор. Почему глубинке живётся так тяжело? Народ, выигравший войну, построивший заводы, нефтяные и газовые вышки в голой тундре, едва сводит концы с концами, а иные не вылезают из нужды. От пьянства и лени? Или от гнёта чиновников? Строитель-победитель теряет свой смысл. Пьянство и лень – это реакция на гнёт. У людей нет душевного настроя на завтрашний день. Настрой был всегда, и в зыбкие, и в чёрные годы, а сейчас полно машин, компьютеров, колбасы, а настроя нет. Похоже, в столице смеются над глубинкой и уже не прячут свой смех. Гражданам, живущим по совести, внушают со всех сторон: засуньте её подальше, свою совесть. А они не умеют засунуть. И потому трудно работают, трудно растят детей. Сколько поколений, простившись с юношескими мечтами, выживают надеждой: уж дети-то наши заживут достойно. Набегает время – нет, не зажили. И не видится просвета. И внукам грозит та же безрадостная жизнь. В унижениях перед работодателями, клерками, банкирами, коммунальщиками, приставами. Для подданных изобрели кричалку «России важен каждый», к бедноте обращаются «Дамы и господа!», ей назначают прожиточный минимум и потребительскую корзину, её «опускают» социальными магазинами и субсидиями, твёрдо указывая на ничтожество, растаптывая людское самолюбие. Известно, что за «повышением» пенсий последует реальное ухудшение жизни. Но хуже-то нельзя? Можно, можно. За двадцать лет нас проверили на выдержку десяток раз – перестройкой, финансовыми пирамидами, приватизацией, дефолтом, либерализацией, инфляцией, оптимизацией, модернизацией, инновацией, валоризацией, стагнацией, бюрократизацией, над нами ставили и ставят эксперименты под вывесками «ваучеры», «нацпроекты», «ЕГЭ», «свиной грипп», «перезагрузка», «мировой кризис». Железобетонная страна молча держит удары, но сгибается под ними. И железо, и бетон не вечны. Вдоль российских дорог погост за погостом, а сколько их вне дорог… На погосты ежегодно уходят «гостить» армии «маленьких людей».
  - Народ понемногу протестует, - сказал Петро Петрович. - Не платит за ЖКХ, скажем. Они там повышают тарифы, и неведомо им, что этот метод уничтожения изжился. Кому-то нечем платить, кому-то незачем. И воруют электроэнергию. И не ходят на выборы. Это и есть протесты, но допустимые, а большего власть не позволит.
  - В 2000 году я был в Китае, - заговорил Владимир Михалыч. - В чём причина китайских успехов? В 1989-м они разработали экономическую модель, в ней главным пунктом обозначили: развитие сельского хозяйства. А уже потом промышленности, армии, науки. Первым делом покончить с голодом, накормить себя. Передали крестьянам землю в аренду. Без права продажи и перепродажи, но с полным правом распоряжаться своей готовой продукцией. А совхозы занялись переработкой и производством тех товаров, которые с их точки зрения принесут доход. Что получилось? Весь мир завален китайской одеждой и обувью. Качество их низкое, но факт фактом. А урожайность в сельской местности за три года увеличилась вдвое. С одной стороны, там руководит компартия. Она имеет железный авторитет, но и обеспечивает гласность своей политики и экономическую свободу всем начальникам и директорам. Но есть и надзор за работой этих начальников и директоров. И в Китай пришли иностранные инвестиции. По их дорогам уже бегают «ситроены», «фольсвагены» и «тойоты» своего, китайского, производства. А дорог они строят за месяц столько, сколько мы за пять лет. Помню, в России в те же годы государство разваливало завод за  заводом, не давая выкупать их частникам. Крупные продались по дешёвке будущим олигархам, а средние умерли. Вспомните хоть маслозавод, хоть плодоовощной в Кабанске. Китай всё тянет на себя и рад скупить обнищавшие государства, весь мир, а русская широкая натура убивает собственную землю.
  - Китай нам не образец, - возразил Петрович. - Там миллионы бедняков гнутся от зари до зари за чашку риса. И они травят Россию через Амур. У них бардак, хаос в вопросах экологии. Они не то что не обращают на экологию внимания, а плевать на неё хотели. Китай не подписал ни одной международной конвенции об охране окружающей среды. Не подписывает, и всё. Не желают они тратиться на какую-то экологию, а мы ещё взвоем от их экономических рывков.
  - Не кивай на китайцев. Зачем далеко искать? Вон наш цементный завод. Люди гордятся: мы его строили, мы работали на нём много лет. И столько же лет дышали цементной пылью. Их заверяют: на трубах натянуты мощные фильтры. А посмотри на листву бедных тополей у завода или на снег зимой, на частую смертность от рака и лёгочных болезней. Цемент по смертельной цене.
  - Закрыть завод?  -  сказал я. - Выбросить людей на улицу? Здесь нет газовых, нефтяных скважин, металлургии, воздух здоровый, экология в порядке, но и шумного рывка не жди.
  - Наше достояние – байкальская вода, байкальские источники. Древние греки и римляне жили без газа и нефти, а какие цивилизации создали! И они пили чистейшую воду.
  - Сочинская Олимпиада грядёт... Как-нибудь обратят внимание и на байкальскую воду. А нынче дай газ и нефть. Регионы со скважинами живут богато. Но чем выгодно заниматься в наших краях, чтобы загрузить людей работой? Лесом? Туризмом? Нефритом? Коровами? Овцами?
  - Не туризмом, однозначно, - уверенно ответил Михалыч. - Какой туризм? На Бычьей горе задумали сделать второй Домбай, вбухать деньжищи в горнолыжную трассу. Но там не Домбай, а Бычья, где под сорок градусов, где ледяной ветер. А летний сезон – один-два месяца. Не будет у нас туризм первой отраслью экономики. Сроду не был и не будет. Мы не Турция, не Египет, не Тайланд.
  - Бурятия объявлена туристской зоной…
  - Не туристской зоной мы должны стать, а заповедной. Здесь надо развивать национальные парки и уничтожить все вредные для Байкала заводы. Что такое ЦБК в сравнении с Байкалом? Ничто. Я был в Одесской области – вот где вода на вес золота, у колодцев стоят очереди за ней. Она тёплая, невкусная. А у нас её сверх меры, и мы не ценим. Раз достался Бурятии, нашему району клад  –  нам и беречь его. Скоро вода станет дороже бензина и золота, а на планете нет воды чище нашей. Но мы пачкаем её. Вот тебе культура. И свалки – тоже «культура». Но что взамен? Мусор – он ежедневно растёт. Нигде в мире нет заводов по переработке несортированного мусора. Есть по переработке сортированного – резины, стекла, пластмассы. Они стоят два-три миллиона евро. «По «Закону о Байкале» наш район относится к центральной экологической зоне, и если подготовить проект завода, мы можем рассчитывать на инвестиции из Центра», - сказал как-то один местный чиновник. А по выводам юристов, «Закон о Байкале» несерьёзен, декларативен, он никого ни к чему не обязывает, и инвестиции будут идти к нам лет пятнадцать-двадцать. Мы знаем не один пример «инвестирования». Глобально и мечтательно, нам нужен другой путь… В районе ежегодно скапливаются тонны отходов – сорят предприятия, население, гости. Дальние валят куда попало прямо днём, швыряя пакеты из машин на обочины дорог, а местные делают аккуратнее, ночами и туда, где поближе – за забор собственного огорода или к чужому забору. Создавать свалку рядом с населёнными пунктами – значит, плодить крыс и насекомых. А если далеко от жилищ – частник тем более не повезёт. В основном, свалки организует частный сектор. Хозяин дома говорит: я сам увезу. И куда он возит? Туда и возит – к чужому забору. В многоквартирных домах жильцы платят за вывоз мусора. В Каменске у домов нет гниющих, окружённых мухами контейнеров; каждый вечер по жилым кварталам ходит машина с подсобным рабочим, строго соблюдая график. Но потом-то куда девать тот мусор? На свалку. А на свалку ли увезёт шофёр?  Даже если на свалку – за ней нужен уход. На уход нет денег. Есть отчёты от поселений – на территории района сотня несанкционированных свалок. Цифру можно безошибочно удвоить – получится две сотни. Как их узаконить? Оказалось, подготовка документов – процесс, как водится, запутанный, дорогостоящий, контролируемый множеством комиссий. Ни один глава поселения не вытянет ни деньгами, ни временем. Начнём зарастать? Решение на сегодня есть – хоронить отходы. Найти место для захоронения – не проблема. Или проблема? Не бывает у нас без проблем. …Почему в Европе чисто? Там жестокие штрафы, и половина их по закону идёт в карман полицейскому. А наша милиция не обязана следить за тем, куда бросил человек банку из-под пива. И бросают везде, не боясь наказания. Там у них нарвался раз на штраф  –  и не захочешь сорить. И к водоёму ближе чем на сто метров нельзя подъезжать. А у нас-то бок о бок купаются дети и породистые собаки. И здесь же хозяева собак моют свои машины.
  - И всё ж, как тебе проекты вроде «Байкальской гавани» в Турке? - перебил я. - И от разговоров перешли к делам: строится гранитная набережная, на очереди морской причал, вертолётная площадка, пятизвёздочная гостиница, «Рыбацкая деревня», рестораны, бары, электролинии, трансформаторная станция – это начало. За ним – тот самый горнолыжный курорт на Бычьей горе, объекты в бухте Безымянной. Туристская зона займёт семьсот квадратных километров.
  - Громадьё! И что оно даст Бурятии?
  - Два миллиона туристов в год, десять миллиардов рублей в бурятский бюджет, пять тысяч рабочих мест. Хотят продвигать дело и в Северобайкальске, и в Гремячинске, и в Энхалуке, и в Горячинске.
  - В курортных краях... Массовый туризм… Это  преступление.
  - В Сером доме за ленинской головой только и разговоров: туризм-туризм.
  - На всё про всё уйдёт полвека.
  - Планируют к 2017 году.
  - Два миллиона туристов – никогда! И два миллиона – Байкалу  крышка. Байкал – не Чёрное море. У них солёная вода, у нас пресная, питьевая. Пусть им большой туризм, а нам заповедники, экотуризм на лошадях и с пешими, лыжными горными походами. Пусть наше Подлеморье станет заповедным, как африканские сафари.
  - Уже появилась новая местная профессия – гид-проводник экотуров. Пока гидов – девятнадцать. Для них сделали семинар в Северобайкальске. Рассказали о здешней географии, флоре и фауне, истории, традициях и культуре, о музеях и маршрутах. И научили писать бизнес-планы, встречать и провожать гостей, разрабатывать маршруты и водить по ним туристов круглый год!
  - И я о том же. В экологические туры ездят не пьянствовать, а познавать. Эти люди не бросят в лесу консервную банку, пустую бутылку. Не надо машин, выхлопных газов. Нам есть что показать. Нетленный лама в Иволгинском дацане...
  - Зарабатывать на неживом ламе?
  - Евреи сделали Иерусалим большим бизнесом, их не судят… У нас и Тункинская долина, и радоновые ванны в Ниловой пустыне, и Саяны с их горным климатом, и дельта Селенги с рыбой. Есть следы Чайного пути в Кяхту. Есть бурятские шаманы-лекари. Есть староверы – самые русские из русских. У нас центр российского буддизма. Монахи буддийские – они тоже лекари, мудрецы. И есть целебные источники. Вон Уринский серебряный ключ в Баргузине излечивает больную печень. А воду из ключей в Горячинске признали «живою водой»,  она чистит кровь, помогает от язвы, радикулитов, астмы, от болезней желудка. Здесь нужны курорты, лечебные, а не развлекательные сервисы. Пляжи с толпами, развлекаловка с водкой – не для нас. Чистой воды в мире меньше и меньше. Лет через двадцать-тридцать из-за неё начнутся войны. Без воды жить невозможно. И что останется делать тем странам, где её нет? Правильно, оттяпать у тех, у кого излишек. Но те не захотят делиться. Вот вам и война. А ты говоришь: туризм. И потом, миллиарды в бюджет области? Федералы заберут всё и в долгах оставят. Нам бы хранить Байкал, его чистоту, а не привлекать сюда туристов. Пусть туристы ездят на моря, а мы заработаем на медицине.
  - Но без туристов нас и не узнают как следует. Надо чем-то позиционировать себя. Охотничьим туризмом. Утиной охотой. Охотой на волков, - сказал я.
  - Почему не узнают-то?  Наш козырь – заповедники, санатории, дацаны, «Большая байкальская тропа», но не твоя «Байкальская гавань».
  - И агрофермы – тоже козырь, - добавил Петрович. - Кстати, из последних «козырных инвестиций» в наш район – свинокомплекс в Никольском на семьдесят тысяч(!) голов. Сюда должны были завезти поросят аж из Дании с мощной генетикой. Главный районный крестьянин из администрации доложил прилюдно: дело решённое, готова проектно-сметная документация, готов отвод земли, со дня на день приедут специалисты, опять из Дании, и приступят к монтажу первой очереди. Таких свинокомплексов в стране всего два, этот – третий. Почему чиновники выбрали из всех районов наш, да неприметное Никольское? Большая река, федеральная автотрасса и железная дорога – хорошая транспортная развязка. Всё логично, все рады. Завалим, мол, Забайкалье и Прибайкалье свининой и дадим работу людям… Но инвестиции не пришли. Где-то наверху передумали. …Зато родился следующий великий проект для района. Никому неизвестная челябинская фирма хочет построить за Кабанском агрокомплекс, вложив в него три миллиарда рублей. В составе комплекса птицефабрика, теплицы, мясоперерабатывающий цех и электростанция. Она заработает на сжигании куриного помёта. Настоящее чудо! Чудеса вернулись.
  - Это не твои допотопные птичьи клетки, - съязвил Михалыч.
  - Выращивание кур, получение яиц требует, во-первых, постоянной температуры и, во-вторых, циркуляции воздуха. Куриная команда день и ночь выплёвывает из себя старый отработанный воздух. По проекту, на крышу птицефабрики поставят тепличный цех. На выходящем тепле созреют сотни, тысячи тонн овощей.
  - Что имеем? Со свининой кинули, осталась курятина, яйца и овощи, - подвёл итог я. - Верится с трудом, а верить хочется. Челябинцы обещают полторы тысячи рабочих мест!
  - А на такой же фабрике под Белгородом работает 160 человек. В проекте заложили олимпийскую яйценоскость кур. 
  - Они закормят петухов виагрой, - заметил Михалыч.
  - Справедливости ради доложу: куры несутся и без участия петухов. Правда, из этих яиц не выводятся цыплята, - пояснил Петрович.
  - К нам валят не фабриканты, а плуты, дико умные, дураков здесь вынюхивают. Инвесторы в Забайкалье не идут. Им проще вложиться, допустим, в Ставрополье. Там меньше запретов, там теплее, там Кавказские минводы.
  - А у нас свои минводы – Саянские. Тот же горный климат. Ты был в Саянах? Они не уступят Кавказу. Саянский «аршан» чистит организм лучше, чем кавказский «нарзан» и алтайская «белокуриха». От нашей воды часто тянет в туалет, организм фильтруется. Не от того «аршана», что продаётся в магазинах, а от того, что в источниках. Ах, если бы коммунисты успели с санаторием ЦК КПСС в Аршане – сегодня нас знал бы весь мир.
  - Почему же не успели?
  - Наступила перестройка, и кончились деньги.
  - Но быть Бурятии большим курортом! Не случайно зовут её солнечным краем. Отовсюду люди поедут к нам править своё здоровье. Не пить водку, а за здоровьем.
  - И жить поедут. У нас много солнца и много зимы. Настоящей белой зимы. Наш воздух пахнет лесом, Байкалом. У нас море питьевой воды. Через четверть века Бурятия станет лучшей территорией для жизни.
  - О массовом туризме на Байкале забыть скорей. Ну не для туризма Байкал, он – другая песня… Сидим на золоте и в бедности.
  - И лес, лес убьют. Природа создаёт баланс не для того, чтоб его рушили. А тайга пылает не от людских сигарет и костров. Жгут умышленно, с умом. Это не чёрный бизнес. Это диверсия…
               
                ***               
 Рядом с Каменском село Тимлюй. Посёлок и село уже неразделимы. Когда-то Тимлюй был богатым и здешняя речка полноводной, на ней стояли мельницы. Со всего района люди ехали сюда или в Елань молоть зерно.
  В Тимлюе тоже росли яблоневые сады. Люди ходили семьями смотреть на их цветение. Какая была красота! А осенью дети лазили туда за ранетками и шутили над сторожем. От садов остались одни воспоминания. Кому помешали яблони?
  В поле за Каменском и Тимлюем с недавних пор стоит деревянный крест – символ будущего храма. Библиотекари и краеведы нашли в архивах сведения об истории тимлюйского и каменского православия. Местную церковь бесы не взорвали. Она была не белокаменной, а деревянной, и её легко раскатали по брёвнам. Сначала, в 1938-м, закрыли. Об этом есть дневники местных старожилов: «Народ плакал. Коммунисты-охранники не пускали в церковь. Другие коммунисты выносили оттуда иконы, утварь и жгли в костре. Когда вынесли распятие, бабушки умоляли не жечь его, а отдать им. Но оно полетело в костёр. Крест отправили на переплавку, здание церкви стало клубом, где крутили кино. Потом церковь горела, и в конце концов её разобрали…».
  И только в 1998-м году в скромном доме некогда сельской школы открылся православный приход. Время стояло тяжёлое, кризисное, ельцинское, сравнимое с послевоенным. Старики дарили  приходу свои уцелевшие иконы.   
  Администрация посёлка отвела гектар земли под храм, жители поставили крест. Объявлен сбор пожертвований. Но на одни пожертвования не одолеть нынче такого масштаба... Впрочем, одолевали же раньше, в столь же трудные времена. В России нет лёгких времён.
  За Тимлюем раскинулась местность Боргой – когда-то широкие торфяные болота. В 70-х годах люди осушили их, построили оросительные каналы с водораздатчиками, насосами и получили пять тысяч гектаров плодородной земли. В районе расширялись посевы, росло поголовье коров, успешно работали и маслозавод, и птицефабрика, и плодоовощной завод. Вся страна цвела и процветала. А в магазинах было шаром покати. Иной раз «выбрасывали» «синюю» курицу и куриные шейки  как на драку собакам. Работницы маслозавода таскали под юбками товар домой, продавали его соседям и родне, но куда уходило остальное? По слухам, в мясную Монголию, а советские граждане возили из Москвы чемоданы колбасы в свою сельскую глубинку. В этой глубинке стабильно продавалась одна барматуха по рупь семнадцать, её пили все – и взрослые мужики, и школьники за забором танцплощадок… В Боргое работало специализированное отделение до сотни человек. Круглосуточно косили, поливали. И Боргой давал сено, сенаж, силос, витаминно-травяную муку, семена многолетних трав. И давал столько, сколько сегодня никому не приснится. Но позднее произошёл сбой, который и должен был произойти. Сначала всё осушили, потом давай орошать – можно ли так смеяться над Природой? Можно, видимо, но до поры до времени. В 90-х скотину сократили, корма сгноили, землю перестали орошать, торф высох и загорел. Горит каждое лето. Чтобы потушить его, надо всю местность залить водой. От столь мелких дел чиновники отмахиваются: нет средств. И не будет, скорее всего, никогда. В ветреные дни горят тысячи (!) гектаров.
  Торф – он и грунт для теплиц, и удобрение, и топливо, и строительный материал. Везде в Европе, в мире его применяют по делу. В Ирландии электростанции работают на торфе. В Финляндии три четверти территории – торфяники, но они не горят. Негорючие, что ли? Нет, такие же горючие. Но там вместо бесхозяйственности – частная собственность, значит – забота. Не чужое – своё. У них же нет русской широты, земли. В России её полным-полно – и широты, и земли – всем досыта. Гори они, торфяники…

                ***
…Вернувшись со Стрелки, мы опять заночевали  у  Петровича. Нанятый им работник трезв, хозяйство в порядке, и поутру наша троица снова уселась в машину.
  - Илья – уже четвёртый мой постоялец, - объяснил Петрович. - И бригадир, и сторож. Троих выгонял. Пьянствовали и яйца сбывали на сторону.
  - Илья непьющий? - спросил я.
  - Не замечен. И вроде не ворует. И работу свою любит. И читает запоем, ночи напролёт. Из районной библиотеки привожу ему сетками книги.
  - Кто много читает – те не станут воровать, - сказал я. - У них начитанная душа, и она как оберег от дурных поступков, от подлости, от греха. И этим людям нелегко жить в пьяном, грубоватом и примитивном окружении.
  - Ты мудро говоришь, - восхитился Михалыч.
  Мы едем и беседуем, беседуем.
  - Петрович, но как поднять сельское хозяйство?  Поднял же его Столыпин сотню лет назад…
  - Столыпин был «последним из могикан» для деревни. Большевики стали губить её. Что такое колхоз? Та же крестьянская община, которая душила умных и крепких, не давала им выделиться. И в колхозах убогие и пьяные теснили трезвых мужиков. У нас не любят сильных, умных. Серые мыши боятся кота и прячутся от него под полом. Но когда скучкуются, они способны порвать и двух котов.
  - Твоё «всем миром» – тоже русская общинность.
  - Вторая сторона медали. 
  - Продолжай мысль.
  - Сначала биологией заправляли генетики. И никак не улучшили положение. После них был Лысенко. Этот наобещал Сталину повысить урожайность в пять раз, вывести новые породы скота и новые сорта пшеницы, и тот повёлся, поверил. Не сработало… За дело по-новому взялся Хрущёв. И Лысенко, и Хрущёв ставили свои эксперименты не на собственных огородах, а на всей территории СССР. В конце 80-х демократы заигрались в демократию и вовсе забыли о деревне. Новые вожди получили для страны Олимпиаду, получат и чемпионат мира по футболу, оставят о себе спортивную память. Отлично! Никто не против. А деревня? Какая память от деревни? Газеты писали: недавний министр сельского хозяйства пропадал на полях вместе с механизаторами и пастухами. Зачем он там? На полях пусть работают не министры, а трактористы. А министр снабдит их запчастями и соляркой.
  - Но солярку начнут воровать и продавать. И запчасти тоже.
  Петрович не ответил, он молча закурил.
  - Что всё-таки сделал Столыпин для России? – опять спросил я.
  - Он дал свободу от общины, бросил клич: езжайте в Сибирь и берите землю, обрабатывайте её. Землю давали в аренду на 51 год под 2-процентные кредиты. И государство помогало расплачиваться по кредитам. Убогие остались в общине, а сильные поехали. Уже через два года они разбогатели и выписывали себе современные трактора из-за границы, Россия стала производить 20 процентов мирового зерна, а её доход от экспорта сливочного масла превышал доход от экспорта всего сибирского золота. 
  - И дальше?
  - Его убили. Он был одинок. Столыпины всегда одиноки, им завидуют, их ненавидят и их судьба – ранняя трагическая смерть… Потом случились первая мировая, Ленин, октябрь 17-го года, большевики, раскулачивание, колхозы…
  - В сегодняшней деревне есть сильные мужики-крестьяне?
  - Мало их. Но они есть. Правда, нет у них Столыпина… Деревню если и поднимут, то не мужики, а государство и богатые инвесторы. Есть компании, готовые вложиться в крестьянство. Однако, читаю как-то в газете: «Холдинг «Бинагро» пришёл в наше сельское хозяйство всерьёз и надолго. На заброшенных, зарастающих полях фирма создала новое производство, купила современную технику на двадцать миллионов рублей, посеяла двести гектаров пшеницы, триста гектаров ячменя и двести гектаров кормовых культур. Но… когда подоспел урожай, местное население пустило туда скот. Быки и коровы уничтожили 80 процентов культур…». Семь миллионов рублей ушли быку под хвост. Что скажешь?
  - У меня и слов нет.
  - А из меня маты просятся.
    
                ***
Петрович протянул мне номер районной газеты «Байкальские огни»:
  - Почитай внимательно.
  - О чём пишут?
  -  Вот эту вещь. Тут не в бровь, а в глаз.
  Я стал читать… Леонид Пушмин давно работает директором Посольского дома-интерната для инвалидов и престарелых и развёл здесь подсобное хозяйство. Оно кормит людей. Леонид Сергеич – опытный сельхозник, созидатель, энтузиаст, а не наблюдатель. С болью говорит он об умирающей деревне: «Наша бедная деревня всё выживает и выживает. А когда же она заживёт? Перестройка тянется уж двадцать лет, за эти годы целое поколение ушло. На сегодня такие деревни, как мой родной Исток и Большая Речка потеряли себя как производственные единицы. Там не сеют, не пашут, ни одной головы скота не держат. Площади пустуют, зарастают деревьями. Уже и не найти классного механизатора, даже просто механизатора, способного вспахать, проехать загонки… Растащили ремонтную мастерскую, базу, пустили жизнь на самотёк… Или кто-то специально так делает, чтобы разрушить село до основания? Железная дорога в своё время деньги сюда вложила, но всё потеряла. Передали в Госкомимущество, которое почему-то не обеспокоено разрухой. На последнем сходе в Истоке жители открыто сказали: скоро деревня перестанет существовать. В Большой Речке растут на полях берёзки, ёлочки, сосёнки. А когда-то люди разрабатывали  угодья, отдавали работе силы, работая за копейки. Основной бич, и не только в нашем районе – цены на энергоносители. Очень дорогие электричество и горюче-смазочные. Нас задушила плата за энергию. Мы не конкуренты соседним Иркутской области, Алтайскому и Красноярскому краям, где дешёвая электроэнергия. Конечно, они и заполнили рынок. И мука, и комбикорма, и куры – всё оттуда. Корм для скота и свиней тоже оттуда. Тогда надо ли нам трудиться, чтобы получить килограмм зерна по восемь рублей при цене готового комбикорма те же восемь? Чиновники высокого ранга, может быть, и правы: стоит ли заниматься подсобным хозяйством, если мясо на рынке по 130 рублей за килограмм, а ты производишь его по 140? Но давайте все так рассуждать! А кто потом будет производить? Говорят «дешева тёлушка за морем, да перевоз дорог». Надёжнее как-никак со своим мясом. Это продовольственная безопасность. Сегодня в доме-интернате мы имеем пятилетнюю мясную безопасность. У нас 150 голов, нам хватит на год тридцать голов, то есть сорок центнеров говядины. На пять лет мы сыты даже без прироста стада. Или о картофеле... Я могу поехать в соседние сёла, туда, где рождается добрая картошка, купить её и дать возможность чем-то заниматься крестьянам. Но так мы разучимся производить… Нынче хотят зарегистрировать всех как индивидуальных предпринимателей. Образовать фермы, крестьянско-фермерские хозяйства. А зачем? Мы уже напуганы: зарегистрируемся, а они дадут нам налог и спросят: какие доходы? Крестьяне всегда относились к этим делам настороженно… Мне нравится работа индивидуального предпринимателя Александра Шевцова. Ему сдают молоко по десять-двенадцать рублей за литр. Вообразим, что он закроется. Сколько народу лишится заделья… Частники доят по две-три коровы, получают деньги за сданное молоко и тем живут. В Иркутске энергия дешёвая, деньги вкладывают в переработку, в изготовление продукции. А у нас-то ничего нет… Ставили мы вопрос о заготовке мяса. Звонят мне, просят принять говядину, им девать её некуда. А мне зачем, если своя есть? Но потом сижу и думаю, что закрыл людям рынок. Нашёлся бы ещё один Александр Сергеевич Шевцов, занялся бы мясом: открыл бы приёмный пункт, приобрёл бы транспорт. Иначе не стоит разводить, если нет реализации. Покосы и условия для косьбы есть. А люди уже не хотят. Поэтому надо организовать сбыт сельхозпродукции. Если бы весь район подумал, всем миром поддержали бы какого-то предпринимателя, нашли бы средства. Нужно проработать цепочку от изготовителя до потребителя. И цены должны притягивать покупателей, а не отпугивать их. Сегодня районная земля у Байкала расписана под строительство. Конечно, пусть строят, развиваются, но и крестьянам пусть будет туда сбыт молоком, мясом… Молодёжь не идёт в сельский труд. Непрестижно стало. И в училищах не готовят механизаторов. Сегодня завёл бизнес – купил, привёз, продал, и за неделю имеешь доход. А тут надо годами вкалывать. Чтобы вырастить корову – это пять лет. Умирает сельское хозяйство, его даже реанимировать сложно. Любую технологию примени – под неё требуются кадры. На энергонасыщенные трактора простого рабочего человека не посадишь. И необходим добрый хозяин, заинтересованный в конечном результате. Административно-хозяйственный рычаг никогда никуда не денешь. Инновационные технологии – здорово, но как по-хозяйски внедрить их в Истоке, в Большой речке? За этим надо смотреть. Частная собственность – да, хорошо, а как направить частника по верному пути? Единственный выход – открыть рынок. Но мы не можем перебороть тариф на электроэнергию. Сколько бы это дало! Я вынужден брать продукт, который дешевле, вместо масла или сметаны своего ОПХ «Байкальское» покупаю масло и сметану иркутские… Думаем, как накормить страну – выходит наоборот. А китайцы – молодцы. Завалили всем, вплоть до капусты. Круглый год она свежая. Никто и не вспоминает о её качестве. Главное, что есть…».
 
                ***
…И вот оно – село Большая речка. Нездоровое, исчезающее, как и все российские сёла. Есть деятельные люди, им некуда и не на что убежать отсюда. А какие окрестности! Красотища! Которая никого не радует, не привлекает. Городские не интересуются сельскими землями, избами даже для дач, даже по дешёвке. Купи и оставь без присмотра – растащат, раскатают и пропьют. Нанять сторожа? Он и будет первым вором. Поставь над ним второго сторожа? Получишь двух воров.
  В ближайшую к селу речку Большую заходит нереститься омуль. Когда-то рыбу в нерест черпали вёдрами. Но мелеет Большая, зарастает илом, скоро омулю туда и не войти. Зато каждую осень речка подтапливает окраину села, уничтожая в домах мебель, утварь и в подпольях картошку. Народ стонет, пишет жалобы, просит сделать дамбу. Чиновники дружно кивают, но дамба ещё как бы в проекте, смета на доработке и проработке. Затем последуют многочисленные согласования, потом не будет денег… А люди живут свой век невесело, трудно… 
  Здесь расположено уникальное лесничество. Вроде ничего уникального, хозяйство да хозяйство. Но только в этом разводят элитную сосну. Деревья, как и люди – одни неказистые, другие стройные, высокие. За стройность их жестоко вырубают. В лесничестве взяты на учёт все породистые сосны. С них берут весной семена, чтобы вырастить наследников – тоже красивых, породистых. Семена засевают в теплицы – под защиту от птичек, от грязных осадков, пропалывают, поливают до трёхлетнего возраста и развозят по району. И с этих же элитных сосен срезают черенки и прививают их к менее выдающимся родственникам. Спустя два-три года черенки дадут на мачехе свои драгоценные шишки...
  Проезжая по федеральной трассе из Большой речки в сторону Кабанска, видишь эту сосновую красоту. Величественный, могучий хвойный бор! Сосны царственно высоки и стройны, они затмевают дорогу. Растущие вместе деревья одного рода, одного племени как объединённые одной родиной, связанные одной судьбой люди – крепки, дружны, здоровы, горды…
  Сородичи сосен – кедры. Они не у дороги, а глубже в тайге. О них часто упоминает Библия. И по Ветхому завету, и по науке кедр – сильнейшее лечебное средство из всех, созданных Природой. Есть кедр ливанский и кедр сибирский. Древние египтяне применяли свой ливанский для бальзамирования, в косметике и парфюмерии. А сибирский ещё сильнее. Его древесина – материал для художественной резьбы, изготовления мебели и музыкальных инструментов. И если принести в дом кусок от кедра, он отпугнёт моль. В маленьком куске – великая энергия. Хвоя кедра очищает воздух. После ночи в кедровнике тяжело привыкнуть к городской пыли. А главное богатство кедра – орехи. Они продлевают молодость, защищают организм от недомоганий. Из орехов делают кедровое масло – лекарство от нервных, кожных болезней и воспалений. Старики уверены: масло исцеляет от любых недугов.
  Через пятьсот лет жизни кедры начинают звенеть. Их так и называют – звенящие кедры. Звенящих мало; если найти его и обнять – он передаст человеку свою энергию. Звенит – значит, просит, чтобы спилили, хочет отдать накопленную веками животворную мощь. Повесь на шею цепочку не с золотом, а с кусочком звенящего  кедра – через месяц-два почувствуешь прилив сил. «Звенящий» кусочек – талисман  доброты и удачи. Так говорят лесники.
 …Мы разворачиваем машину к Посольску. И видим вдали купола Посольского монастыря на берегу Байкала. Несколько лет назад сюда приезжал митрополит, нынешний патриарх. Зачерпнув ладонью и испробовав байкальской воды, он сказал: «В каком же благодатном крае живёте вы, друзья!» А в селе Посольске нет водоснабжения. Опять абсурд? Не побежит же бабушка с вёдрами к Байкалу. Сколько раз ей надо сбегать для стирки постельного белья? …Бурение скважин, подвод к ним электричества, утепление колонок на зиму – дело дорогое, сельскому голове не по зубам. Водоснабжением села занимался рыбзавод себе в убыток, и люди к этому привыкли. Теперь завод дышит на ладан.
   
                ***
«Холод проникал через наглухо заделанные окна и сквозь промёрзшие углы избы. Укрывшись стареньким ватником, дети спали на русской печи. Она лежала и прислушивалась, как за плотно закрытыми ставнями выла вьюга. Сдерживая наползавшие думы, она старалась осмыслить то, что необходимо осмыслить: как выжить в зимнюю стужу? Муки от помола осталось немного, и она добавляла в неё отруби. Сено кончится до прихода весны, до выпаса, когда по первым проталинам отпущенный из стаек скот, худой и ослабевший, потянется к остожьям. Но то будет весной, а впереди ещё февраль… На ум пришла подруга Наталья, такая же горемычная вдова-одиночка, и также у неё мёрзла картошка в подполье, также не держалось тепло в избе, и та же невыносимая тоска в душе. Сколько было тех послевоенных вдов-одиночек во всей России, плачущих ночами в подушку о том, что рано утром придётся вставать, не зная, чем топить печь и чем накормить ребят, а потом идти на опостылевшую работу. Подходили к концу 50-е годы, приближались 60-е… В 1961-м гражданин нашей Родины первым из землян летал в космос. Но отчего в деревнях плакали вдовы по ночам? И почему не хватало дров, хлеба?» – это пронзительные строки из письма в районную газету о голодных, суровых 50-х. Промышленность, города поднимались на ограблении деревни.
  - Ты собираешь статьи из районки? - спросил я у Петровича.
  - Собираю. Полезно. Я дам тебе и другие статьи.
  - Так давай.
  - Всему своё время. Твоя книжка должна быть серьёзной. Нам нельзя торопиться… Кое-кто кричит, что деревню добили в 90-х. Не добили. Её убивали большевики, в 70-х спаивали, демократы заболтали, а нынче грубо кончают… Сталинская модернизация – крепостное право для крестьян. Плен в своей стране. Им не выдавали паспорта, они не имели права уехать в город, они были обречены ишачить сутками и платить оброк мясом, молоком, маслом, яйцами. У них отбирали даже коровьи шкуры, у тех, кто держал овец – всю шерсть. А когда им было обрабатывать личные огороды, косить, убирать покосы, если они все дни ишачили на колхозных полях и фермах? Подростки рано взрослели и тоже гнули спины в колхозах. Денег не платили, их и не было в обороте, вместо зарплаты ставили трудодни и выдавали облигации. Крестьян заперли в рабстве, они работали на износ, рожали в поле и через день снова на работу. Возмутись – получишь клеймо «враг народа». Боялись клейма, как огня.
  - Тогда, после войны, списывали на тяжёлое время. И терпели, терпели, - пояснил Михалыч. 
  - Но и сейчас есть дикие новости, от них сердце кровью обливается. Я прочёл заметку в центральной газете и не поверил: «Отстойник, куда скидывают коров, полон. Сегодня умерло ещё семь телят…». Уже не послевоенные годы, а 2010-й, инновационный. Следующая заметка: «Коровы в стойлах по туловище в навозе, отмораживают ноги и вымя, в их глазах стынут слёзы. Пришли утром за новорождённым телёнком, а он утонул в отходах, одни ноздри торчали. У оставшихся в живых бурёнок можно пересчитать рёбра. Ни комбикормов, ни отрубей на ферме нет, коровам дают лишь сено. Но и его приходится вырубать из ледяных глыб топором. Из-за неправильного хранения оно замёрзло…». Текст не о родном Забайкалье, но похож на давнюю сводку после Цаганского землетрясения, когда 260 квадратных километров суши рухнуло на дно Байкала – там коровы тоже замёрзли во льдах по самые рога. Стихия 19 века. А почему это случается в 21-м? Кто пытался последние два-три «успешных» года что-то предпринять на селе – они влезли в кредиты, закупили коров-холмогорок, голландских, казахских-белоголовых. Люди хотели работать, получать привесы, надои, зарабатывать на продаже мяса и молока. Сегодня они сели в лужу по уши, как те бедные коровы. Банк требует погашения кредита, перекредитоваться невозможно… А трутни, курившие в печку, теперь курят с хихиканьем… От председателей оставшихся хозяйств слышно одно да потому: как выжить, продержаться, чем платить за электроэнергию, за уголь, на что купить ГСМ? Только покрыли одни долги, выдали людям зарплату комбикормами – и всё сначала: продержаться, выжить. Ладно, комбикормом. А то и вовсе месяцами не платят. Не из чего… Чиновники обещают: не пройдёт и десяти лет, деревня накормит страну досыта; надо создать рабочие места в деревне, построить жильё, школы, поликлиники – и люди останутся на селе. Так стройте! Привлекайте в село... Один сельский руководитель невесело сказал: «Ещё два года назад мы делали главную ставку на разведение и продажу племенных лошадей владимирской тяжеловозной породы. Тяжеловозов покупали. Из-за кризиса покупателей не найти. И всё-таки мы планируем разводить их и дальше, связываться с другими заводами, разводящими племенные породы…». Здесь хоть не тонут малыши в навозе. Но руководитель добавил: «Наверное, полгода-год мы сможем продержаться, но если нам не выделят помощь, 35 человек останутся без работы, а известные всей Сибири и Дальнему Востоку владимирские тяжеловозы будут пущены под нож…». По-чиновничьи, село – приоритетное направление. Конечно, самое приоритетное, куда уж приоритетней. Все хозяйства остаются убыточными, без дотаций.
  - Не пропали в селе и оптимисты, - нашёлся я. - «На откормочнике в Нюках содержим скот мясной казахской белоголовой породы, - рассказывал нам, газетчикам, управляющий крупным хозяйством. - От двухсот маток ежегодно получаем столько же телят. Одна голова за год-полтора наращивает 350-400 килограммов живой массы. Продаём и племенных тёлочек. Нынче от продажи 114 тёлок выручили пять миллионов рублей. На зиму заготовили и сочные, и грубые корма. Уверен, зимовку проведём нормально и сможем получать привесы 600-650 граммов, имеем заявки на племпродажу наших тёлочек…». Помнится, местные журналисты вопрос задали: «Откуда силы берёшь? Из земли черпаешь?» «Из неё, родимой», - ответил управляющий.
  - Золотые слова! - сказал Петрович. 

                ***
…От Посольска по местной дороге мы въехали в село Истомино. Здесь Петрович завёл друга-рыбака и выменивает у него рыбу на куриные яйца. Завернули к рыбаку, тот протянул мне руку: Венька (ему под пятьдесят), усадил всех за стол, выставил бутылку, мы – свою. Венька разговорчив:
  - Зовут нас браконьерами. Для мужика рыба – спасение семьи. Деревня сидит без дела, без денег. Отбирают у нас сети, штрафуют. Хочешь легализоваться? Хочу. Продолжай хотеть. Лицензию не дают. Рыба, мол, исчезла, потому что вы, браконьеры, безбожно ловите её на сети… Не из-за нас рыба уходит. А от бытовых стоков. Всё ведь спускают в воду.
  - И воспроизводство омуля умирает, - дополнил Михалыч. - Разведением занимался «Востсибрыбцентр». Единственное рыборазводное предприятие на Байкале с тремя заводами. Государственное. Но государство обижает его как надоевшего пасынка – даёт столько денег, чтоб совсем не сдохло, и не больше. И что получилось? Десять лет назад три завода выпускали в воду аж два миллиарда личинок, в нынешнем 2010-м – триста миллионов. Так исчезает омуль. Областные чиновники «нашли идею»: сократили выдачу квот на вылов. Но как жить людям из прибрежных районов? С 1-го января 2011 года запрещён промышленный лов, которым традиционно занимались несколько поколений жителей, и десятки рыбодобывающих артелей и кооперативов обанкротятся, тысячи мужиков останутся без работы. Чем они будут кормить детей? «Байкальской гаванью»? Модернизацией?
  - Мужики без работы не останутся. Как рыбачили, так и будут рыбачить, - возразил я. - Но с января их обзовут преступниками и на войну с ними бросят дополнительных рыбохранников… Одни как бы воруют, вторые гоняются за ними и отбирают. Власть сталкивает людей лбами, создаёт условия для вражды.
  - «Модернизировать!», - погрозил Медведев. «Слушаюсь!» - вскочили на местах. Скоро ему отрапортуют, что страна модернизирована, - разошёлся Венька. - А сделал бы президент «хождение в народ», переоделся бы в старца, пожил бы две недели в деревне, заглянул бы в сельский клуб и фельдшерский пункт, где зимой минусовая температура. Пьяный кочегар разморозил ФАП 1-го января. Восстановить лопнувший котёл кочегар обязан за свой счёт. С зарплаты в две тысячи сколько он скопил? Какой с него спрос? …И понял бы президент: в королевстве что-то не так. Мне кажется, страну-то они там, в Москве, совсем не знают. И ещё кажется, что и знать не хотят. Им подавай державные дела, а народу быть вечным быдлом. Они говорят: «У нас прекрасное телевидение», «За наше село гордость берёт»,  «Мы побеждаем безработицу», «Быть милиции полицией»… Нас ловят с десятком омулей. А ловцы покупают новые машины каждые полгода… В районную поликлинику зайти тошно, там откровенная нищета – больные оставляют одежду в коридорах на скамейках, на подоконниках. Нет ставки гардеробщицы. И койко-мест, и лекарств меньше и меньше. Толкуют о больших нацпроектах, а жизнь измельчала. Врачи, как и учителя, как и сельхозники, вздыхают: не до нового. Сберечь бы то, что имеем. Вот те, баушка, и нацпроекты.
  - Ты рассказал о рыбных браконьерах. Водятся ещё лесные браконьеры, - продолжил Владимир Михалыч. - Они тоже еле дышат. Живёт в районе мужик как мужик, имени я не скажу, ему пятьдесят лет и он понимает: не найти ему работу. Он безнадёжный старик для молодых директоров. Замыслил дело: санитария леса. Начал заготовку дров из валёжника и горелых деревьев. Лесная полиция среагировала: пусть гниёт, но тебе шиш. А рядом пилится деловой лес... У мужика старенький самосвал – он возит на нём дрова, обеспечив работой двух безработных. Ему запрещают, мешают. Регистрируй, говорят, ИП. Зарегистрировал, а билет не дали. Желаешь получить деляну для личного пользования? Побегай к чиновникам. Мужик хочет работать, а бегать с бумагами ему претит. «Пусть они выпишут годовой билет, установят на него цену с учётом налогов. Чтоб я возил лес, и декларацию напишу, дайте мне 200-300 кубов на год. И чтоб меня никто не тормозил…». В лесничестве рассуждают с точки зрения закона. «Если ты предприниматель  –  планируй свой бизнес, бери не один горелый лес, выписывай берёзу, готовь летом, суши и торгуй зимой». На словах правильно, на деле не так… Есть аукционы на покупку делян. Их выигрывают те, кто с деньгами. Мужики часто даже не знают про аукционы, местный глава забыл сообщить им раз, забыл второй раз. А если и знают – не рыпаются, потому как уверены: ничего им не светит. Не однажды «попадали». «Мы – враги, получается, со всеми в состоянии войны». «Выиграть на аукционе может любой», - спорят с ними чиновники. Мужиков штрафуют, конфискуют у них бензопилы, взятые в кредит. Им навязывают: делайте себе ИП, получайте в Центре занятости 58 тысяч для старта. Но с них надо заплатить 12 тысяч налога на год вперёд, - отвечают мужики. Сразу, вперёд, ещё не начав. Выходит, 58 тысяч – замануха?
  - Разве государство сделает что-то людям без подножки? - разозлился Венька.
  - Чиновники считают заготовку дров отличным бизнесом, а мужики кровавым трудом. Ничего, кроме горба да ранней старости, им не нажить. Едва хватает на кормёжку для семьи, и не всегда сытую. А чем и как учить детей для модернизации? Или не рожать вовсе? Впереди у них чёрная туча и никакого просвета. Они же нелегальщики...
  - Кому-то нужно, чтоб народ вымирал. Не вписывается он в современную Россию. Вожди в Москве двигают большие дела, а под ногами людишки путаются, как ботва. Скоро начнут косить эту ботву, а пока унижают до слёз, - нахмурился Венька. - Видел я недавно на городском вокзальном туалете: «Участникам и инвалидам войны, ветеранам тыла – бесплатное пользование». Худшей шутки над стариками и придумать трудно. Сначала ведь докажи, что ты и есть участник, ветеран и достоин пописать бесплатно. Значит, показывай в туалете удостоверение. В сральник по удостоверению ветерана! Но если человек забыл корочку дома – он, вроде, и не ветеран? Доказывать истину кассирше в сральнике… 
  - Косить, истреблять людей не будут до тех пор, пока не выгребут из нас последние заначки, - объявил Михалыч. - Сделают налог на землю, новый обмен паспортов, потом загранпаспортов, потом водительских прав, пенсионных книжек, потом всё по новому кругу. Долго ли найти причину и повод? Для добивания придумают налог на недвижимость.
  - Что за налог? - вздрогнул Венька.
  - Живёшь в доме? Плати налог.
  - При купле-продаже?
  - За то, что живёшь.
  - Тогда уж и налог на бедность нужен. Раз ты беднота – башляй, сука, любящему тебя государству за то, что каждый Божий день топчешь его землю.
  - Но местные чиновники мало виноваты, - сказал Михалыч. - Они живут рядом с людьми, охраняемых рублёвок ещё не завели, наглеть им нежелательно. Законы штампуют не они, но они вынуждены исполнять их, понимая или не понимая, что каждый второй закон противоречит здравому смыслу.
  - Потому им никогда не найти общего языка с земляками. Своим чиновникам земляки не верят. И это неверие вечное, - повысил голос Петрович. -  Они же куклы в руках московских кукловодов. «Районный бюджет на будущий год урезан аж вдвое», - пишут в газете. «Существенного сокращения бюджета нет, - успокоил новый глава. - Всего вдвое. Я верю в оптимизм наших людей». Видишь, он-то верит. У него зарплата под двести тысяч, премии и членство в «Единой России» – как ему не верить в народный оптимизм? 
  - Они заложники той системы, которая складывалась на Руси веками, - продолжил Михалыч. - Черты системы: тягомотина в делах, нежелание инициативы, круговая порука. Что можно решить за день, решается месяцами, зато все работают, пишут, считают, сидят за компьютерами, ходят с папками и барсетками, заседают на планёрках, совещаниях, конференциях, симпозиумах, коллегиях. Поговори с чиновником где-нибудь на даче – вроде человек и вроде не дурак. А на службе он винтик системы. И прогибается под её правила. Нарушишь правила, не прогнёшься – пиши заявление «по собственному желанию». И куда потом? Везде занято. Не напишешь – система сама выдавит тебя из своего состава. Тихо, мирно, да не вздумай восстановиться через суд. У системы есть дежурные приёмы – оговор, наговор, подстава, чёрный пиар в газете. Несложно сообразить. Станешь вякать – против тебя заведут уголовное дело. Неважно, что ты невиновен, а важно, что не нужен, как воспалившийся аппендицит. Зачем люди стремятся в чиновники, в депутаты? Протолкнуть свои личные дела, завести полезные связи. А там круговая порука тебя защитит, если ты послушный, преданный. Главное – верность, послушание, как в монастыре. Инициативы от местного клерка не требуется, за него всё решат те, кто повыше. Но сотворить что-то дельное без смелости, инициативы не выйдет. И хоть немного цените земляков. Их есть за что ценить. А чиновнику не до того, он боится за своё кресло, за свой зад. Но пробежит год, смотришь – один клерк заматерел, второй, третий. Были человеками – стали бюрократами.
  - Местные равняются на областных, устраивают фуршеты по любому случаю и выездные семинары на курортах. На «семинары» валит вся челядь из всех кабинетов, - крушил чиновников Петрович. - Отладили бы работу местного общественного транспорта. Не у всех есть личные машины. И те, у которых нет, ежедневно теряют своё время на остановках, нервничают, матерят эту власть, таксистов и автобусников. Подойдёт жигулёнок-такси – его берут с боем, а кто не бойцы – остаются мёрзнуть или мокнуть. То, наоборот, на остановке полно такси и автобус, а народу нет. Теперь матерятся таксисты и автобусник. И ни на одном столбе нет расписания. А жителям дальних сёл просто невозможно выбраться в райцентр… Или вот что пишет в газету одна тётка: «Недавно соцзащита запросила у меня справку с места жительства. Я пошла в ЖКХ. Они замахали руками: эти полномочия переданы в сельскую администрацию. Добралась туда: мне нужна справка, что я проживаю там-то по улице такой-то… Они глянули на мою домовую книгу и сказали: заверьте её в паспортном столе. Иду в паспортный, в коридоре человек тридцать, один на одном. Заняла очередь, но подумала: может, зря жду? Дёрнула ручку – народ заорал: смотрите, написано «Электронные замки. Ручку не дёргать». Я давай стучать. Вышла сотрудница. Говорю ей: мне заверить бы домовую книгу. «А у вас есть справка из администрации? Нет? Идите за справкой». Я забыла спросить, в какую администрацию? Подумала: наверное, в районную, в сельской уже была. К кому обратиться в районной? Сначала к секретарше, она указала на дверь «Общий отдел», а там буркнули: идите прямиком в сельскую. Я ответила, что ходила туда, а те послали в паспортный. «Нет-нет, вам в сельскую», - отмахнулись от меня. Снова пришла в сельскую. Показала кучу документов и получила две справки: одну, которую мне надо, другую в паспортный стол. В справках моё имя напечатано по-разному. Исправили, и я кое-как доплелась до почты. Справку надо послать почтой – из рук в руки не возьмут, брезгуют. Прошу конверт. Отвечают: нет конвертов, завтра привезут. Назавтра заклеила в конверт эту справку. Почта предупредила: отправят в пятницу. Я вспомнила: на дворе вторник. Возвращалась домой и плакала: да что же это? Не чиновники для нас, а мы для них, чтобы трепать нам нервы, испытывать наше терпение. А каково человеку, приехавшему из деревни, да малограмотному, пожилому? Закричать бы: караул! Помогите! Но кто услышит?». Понял, Михалыч? Надо уметь так работать. Это же искусство.
  - А что ты хочешь? Так везде. У начальников голова болит о своём. Власть, даже небольшая, районная – она сладкая. Тебе льстят, перед тобой стелятся шестёрки, выступают местные артисты, проводят соревнования на призы имени тебя, ты имеешь служебную машину, личного шофёра и можешь поехать куда хочешь и когда хочешь. Тебе устраивают красивый приём на заводах, в больницах, школах и детсадах, твою улыбку снимает местное телевидение, тебе дают первое слово на каждом мероприятии, тебе пишут тексты твоих выступлений и приветствий, как президенту. Ты можешь попросить любого человека о любой услуге, и тебе не откажут.
  - Но все обзывают тебя грязными словами за твоей спиной.
  - Ерунда. Коллег тоже обзывают этими словами. Зато в глаза… И сил нет лишиться всего. Ты привык, накрепко припаялся к должности. Потеряй её – и «друзья», и шестёрки отвернутся, обозлятся, ты же подвёл их. Они поставили на тебя, свою карьеру поставили. Тебе припомнят твои любовные похождения и неточные фразы, неверные дела, оплошности.
  - Районные чиновники сами для себя, сами по себе, им не поднять деревню, - махнул рукой Петрович. - В сельский район должно прийти государство и построить мясные, молочные, овощные заводы, а при них сельские городки.
  - Сельские городки.., - повторил я. - Похоже на квадратные круги.
  - Ладно, туалетом пусть останется продуваемый сарай в огороде, вода за сотни метров от дома. Но рабочие места, зарплата, медицина… Пропадёт деревня. Государство сильно полицейскими инстинктами: отобрать, проконтролировать, запретить, наказать. Эти инстинкты сроду не уважались людьми… В деревне уже нечего отбирать, запрещать. Остаётся одно из двух – созидать или бросить с концами.
  Я поддержал идею:
  - У главного областного сельхоз-эксперта я спросил: «Объясните мне, городскому: десять центнеров сена – это сколько? Два, три стога? Или два, три вагона?». «Эксперт» испуганно взглянул на меня, заторопился на другое совещание. Он там очень нужен… И частные инвесторы не спасут деревню. Их интересует прибыль, желательно быстрая. А до зарплаты людей, до клуба, до ребятишек и подростков, до больных старух им нет дела. Деревня им чужда.
  - Кто же тогда спасёт? - удивился Петрович.
  - Люди твоей породы. Предприимчивые. Которые живут здесь же, в конкретной деревне и знают её жителей: кто чем дышит, кто как пьёт, кто умеет работать, кто не умеет, не хочет. Кроме вас, некому спасать.
  - Поселился тут один приезжий до меня, давненько уже, - вспомнил Петрович. - Захотел фермерствовать. Начал, а вырасти не дали. Украдкой упёрли его сено до последнего колоска. Он пережил и сделал вторую попытку. Опять упёрли. На третью попытку мужика не хватило. Плюнул и уехал. Будь я на его месте, честное слово, нашёл бы тех воров…
  - К твоим курам не залазили?
  - Нет. Но я не плюну и не уеду.
  Михалыч подытожил:
  - Мы живём не на ногах, а на голове. Всё встаёт вверх ногами. Диетологи учат: картошка вредна, жуйте листья и траву, и молоко  вредно, пейте зелёный чай, а кто-то сделал открытие: вши появляются не в грязных местах, а, наоборот, в стерильных. Вши, мол, любят где почище. Значит, чесаться должны не бомжи и пьяницы, а все остальные. Кошки стали дружить с собаками и не хотят ловить мышей, а собаки не хотят лаять. Но все просят жрать. Бабы научились похмеляться и курят чаще, чем мужики. Производить продукты питания – убыточно, косить сено – невыгодно, ловить рыбу – преступно. А глумиться над людьми – доходно, воровать из казны – почётно, лизать высокую задницу – престижно. Я не о себе. Нам с женой хватает. Мне молодых жалко, о Родине болит душа. Как её, бедную, кромсают, губят, раздирают.               
               
                ***   
Твороговская церковь Казанской Божьей Матери даже в нынешнем виде впечатляет. Шедевр зодчества! Большевики разрушили её, но по какой-то причине не взорвали. В 30-е годы в стенах церкви разместили начальную школу, потом в ней квартировали разные конторы, а вершиной идиотизма стал колхозный гараж для тракторов. …Долгие годы она пустовала, но стены её остались прочными. Несколько лет назад в селе родилось движение «Храму вторую жизнь!». Бабушки понесли  в храм старые, спрятанные от большевиков и потемневшие от времени иконы. Понесли и деньги – кто пятьдесят рублей, кто несколько тысяч. И случилось чудо – фрески на потолке, давно невидимые глазу, проявились… Нынче кровля закрыта голубым профнастилом. Голубой цвет не случаен – это любимый цвет Казанской Божьей Матери. Начата работа с куполами. Уже все верят, что храм возродится. Она очень красива – ярко-голубая кровля на фоне утреннего неба!
  - Я не прихожанин церкви, - завёл разговор Михалыч. - Меня интересует другое: как выстоять культуре в глубинке? Телевидение хочет слопать её, но не может проглотить. «Муммий Тролль», «Руки вверх»… Ничтожества. А культура – наши «Горницы», «Родники», «Ивушки», «Теремки», «Алёнушки», «Семицветы», «Гармошечки», «Росинки», «Завалинки», «Рябинушки». Тепло, по-русски. И песни у них о русском раздолье. Вот же где корни! Люди создают музеи, библиотеки, антиалкогольные клубы, организуют художественные выставки, проводят литературные, песенные и танцевальные вечера, ставят спектакли, устраивают конкурсы «Лучший читатель», «Нарисуй свой мир», «Люби и знай свой край», пишут книги о малой родине. И зачастую на общественных или почти на общественных началах. А то и вкладывают в идею свои рубли.
  - Они же не утратили связь с историей, традициями, обрядами, - сказал Петрович. - И ведь за что в городах дерут деньги, в провинции делают то же самое бесплатно, педагогам даже в голову не приходит брать плату. Они счастливы, когда их ученики побеждают на конкурсах, олимпиадах, слётах, фестивалях. По своему внутреннему духу, атмосфере сельские районы выше больших городов.
  - Кто-то возмущён: народ, ворующий блины и цветы на кладбищах – великий? Мы уже не великий народ. Но кладбищенских воров – единицы. По ним нельзя судить о народе. Выдающихся – тоже единицы. И по ним-то и судят о нации. Весь народ не бывает хорошим или плохим.
  - Культура в провинции живёт энтузиазмом, им она и сильна. При случае большие чиновники вспоминают: «Будущее нации – в развитии её культуры». Слова красивые, но они лишь слова. Средств на костюмы, на гастроли не дают, а дают только на зарплату и на коммунальные платежи.
  - Однако зарплата... Есть ставки и в две-три тысячи рублей. Ну-ка, проживи.
  - Живут. Люди с высшим образованием получают шесть-восемь тысяч в месяц. У всех огороды, ими и спасаются.
  - Из-за такой зарплаты молодые идут в сторожа банков, но не в сельские клубы. А директора клубов невесело шутят о себе: три в одном. Они выполняют работы за двоих, за троих. Какая материальная база? Нет даже охранной сигнализации. Стало модным жертвовать на возрождение церквей, а почему не модно жертвовать на реставрацию клубов? Половину хоть сегодня закрывай – им требуется не косметический, а капитальный ремонт.
  - Но чиновники из области, прокатившись по району, восторженно запищали: у вас отличная укомплектованность кадрами и совсем неплохие клубы, - вступил я в разговор.
  - Ни в одном не упала крыша на головы. Но протекают насквозь. Год назад губернатор посетил культурный дворец в Селенгинске. В тот день полил дождь, и над губернатором пришлось распустить зонт – так сильно брызгало сверху. Кажется, экскурсия ему понравилась, но денег он всё равно не дал… Если наши клубы – хорошие, какие они в дальних районах?
  - К слову, о дворце? - попросил я.
  - Когда-то его построил целлюлозно-картонный комбинат, и этому дворцу завидовали крупные города. Учебные залы, сцены, плавательный бассейн. В годы ельцинских реформ ЦКК сбросил дворец государству, даже промышленным гигантам стало невмоготу содержать культуру. И государство досодержало до того, что «поплыла» крыша…
  - Зато чиновничьи речи о районных специалистах – чистая правда. За копеечную зарплату люди руководят ансамблями, оркестрами, хорами, добиваются званий «народный», «образцовый». В районе десятки творческих коллективов, в одном Селенгинске их около тридцати, в Каменске больше двадцати. Посёлкам легче, у них есть собственные доходы. Им советуют: зарабатывайте сами, вводите платные услуги, сдавайте в аренду помещения – они же теперь ваши. В посёлках мало-мало «крутятся» платными концертами, показами фильмов, дискотеками. А как заработать сельским клубам? Сверху орут: ищите спонсоров. Помилуйте, где найти спонсора для глухой деревни? Но деревня глухая или неглухая – в ней ведь живут люди, там их малая родина, там похоронены их предки, там растут их дети… Библиотеки трудно пополняются новыми книгами. Люди несут туда свои. Вроде в подарок. А книги старые, им ненужные. И никому ненужные, их не читают. С периодикой те же дела. …Из телевизора слышно: народ понял и принял модернизацию… Двадцать пять лет назад народ понял и принял перестройку…
  - Сельских жителей спрашивают: вам нужны клуб, библиотека? Люди отвечают: они наши духовные центры, они просто необходимы. Культура жива, живёт. Задача культработников – делать праздники. Вопреки всему. И делают на энтузиазме, но сколько можно? Детским коллективам надо расти, а им не на что выехать в город. Они ездят в гости с концертами друг к другу. Но какой это рост?
  …Три года назад в Бурятии высадился редкий десант – министры культуры областей и республик России. Гости посовещались в Улан-Удэ и захотели увидеть Байкал. Их привезли сначала в улус Дулан, где в то время строилась этнодеревня «Усан-Лопсон». По бурятской легенде, старец Усан-Лопсон пожертвовал своим сердцем ради людей, что странствовали в поисках воды. Он привёл их к Байкалу и умер. У многих народов легенды почти совпадают. Наверняка, есть один общий корень на Земле… Из Дулана министров доставили в Энхалук. О стерильности тамошнего воздуха, красоте песка и чистоте воды ходят легенды. В Энхалуке, в летних беседках, состоялись «круглые столы». Главная их тема – законодательная инициатива по пятому нацпроекту «Культура». Доходчиво и сильно выступили чиновники из Кирова, Читы, Коми. Последний рассказал: когда в 90-х годах к ним валом вторглась западная попса, все задумались: что ждёт родную национальную культуру? И народ защитился сам, вспыхнула его душа, проснулось самосознание, вырос интерес к своим корням. Но в России случаются крайности, и рост самосознания может вырасти в национализм. …Есть вещи, всегда актуальные. Очень актуальна сфера услуг. Качеством услуг в стране удовлетворены лишь 14 процентов граждан, а конкретно услуг культуры – 80 процентов. О чём это? Культура – донор, лидер, показатель качества жизни. Стартовая точка у неё выше, чем у «нацпроектовских» отраслей. Она востребована, но при подготовке проектов оказалась ниже медицины, образования, сельского хозяйства. Про неё забыли, а вложения в культуру принесут отдачу, несопоставимую с деньгами – она бесценна. По многообразию культур Россия – самая уникальная страна мира. …Культурные люди и работать умеют культурно, они быстро освоят, внедрят любые нано и мега…
  И на чём сошлись в Энхалуке? Возможен национальный проект или нет? Пусть сперва появятся концепции от регионов. Недавно проведён мониторинг работы губернаторов аж по 80 пунктам, но культуры среди них минимум. В стране отсутствуют стандарты по этой отрасли. Иные регионы выдвинули свои программы, но они требуют космических вложений. Программу надо готовить детально, по пунктам, не ошибиться в приоритетах, а затем предлагать идеи по каждому пункту, по каждому приоритету. И не соглашаться на абсурд. Нужны не копейки, а достойные суммы. С копеек и результат копеечный. Кто-то предложил раздать по миллиарду на регион. Для сравнения: на развитие олимпийского Сочи будет потрачено в разы больше. Но опять же Сочи – совершенно предметно: вот стадион, вот ледовый дворец, вот горнолыжная трасса, вот парк, вот гостиница, а как проконтролировать расход миллиарда в отдельном регионе?

                ***
  - Много разговоров о Сочи, о Казани, - завёлся Петрович, выйдя из машины на берегу Селенги. - Забайкалье им как нелюбимое дитя в семье родной. «Рассея, моя Рассея, от Волги до Енисея». За Енисеем, значит, не Рассея.  Чем воевать за мир в этом злом мире, помогли бы своим гражданам. Чтобы всем жилось легче. Люди заслужили. Вся история страны – скорбь народа. Целый прошлый век боролись. А с кем? С собственным населением. И по сей день борются – взялись за «зайцев» в электричках, за курильщиков, за «браконьеров», за «достойную» пенсию. Не решаются они садить в тюрьму крупных воров, гребущих из казны.
  - Российская воровская система изживёт сама себя, - добавил я.
  - Покуда она изживёт себя, скромные граждане выродятся.
  - Нам всё о пенсиях, о пенсиях, - подал голос Михалыч. - А Россия – не одни пенсионеры. Как выжить матерям-одиночкам? Какое у них пособие на ребёнка? Или пособие по потере кормильца? А учителей опять сделали жалкими, неуважаемыми. Нацпроект. Опыты над школой. Пока мы с тобой учились, наше образование считалось первым в мире. И разве мы глупее нынешней молодёжи? Мы не знали компьютеров, но уважали учителей, считали в уме, писали сочинения, решали задачи, бегали, дрались, взрослели. Сегодня 25-летних зовут пацанами, а нас уже звали мужиками. Эти подушевые нормативы приведут к беде, к войне между учителями. Как можно внедрять в школах производственные отношения, в социалку тащить экономику? Учительство – не бизнес, учитель – не делец, он интеллигент. Мы и уважали их за это. И зачем режут факультативы, кружки? …Открывали после ремонта Дом творчества в Кабанске. Нас пригласили на открытие. Чему только не учат детей! Искусствам, ремёслам, шашкам, туристским навыкам – как укладывать рюкзак, как разбить палатку, как зажечь костёр в любую погоду. Красиво сказал священник: «Познавая в своём дворце искусства и ремёсла, вы обогатили драгоценные дни детства. Берегите ваших преподавателей! Они посвящают вам жизнь». Дети ответили: «Здесь нас учат любить труд. Мы сохраним всё то, что вы нам подарили». И дополнительное образование режут, режут. И сельские школы кончают, кончают… Школа в селе – не просто физика и математика, а культурный центр. Часто единственный, если нет библиотеки и клуба. В Шигаево есть школа, где провели умную реформу. Директор сам пришёл к выводу: традиционные мел и классная доска – на них дальше Шигаева не уедешь. И создал команду менеджеров. Из своих учителей. Теперь ученики знают компьютер будь здоров. Но не одним компьютером живут. Все учатся танцевать вальс, ходят в спортзал, где приличные тренажёры изготовлены своими силами. Теми же силами дети заработали на легковой автомобиль для школы и построили оранжерею, нашли педагога – здоровенного мужика с тонкой душой. Он учит ребят разводить комнатные и садовые цветы, ухаживать за ними, выращивать рассаду. Я был в Шигаевской школе в марте. За стёклами оранжереи лежал снег, а внутри цвели алые розы, будто в ялтинском летнем саду… Нацпроект забраковал любые оранжереи. Слишком жирно.
  - Новую школу открыли недавно в Сухой, на пригорке, её видно отовсюду, и с Байкала видно, - добавил Петрович. - Событие для района! Первая школа за последние пятнадцать лет! Чиновники из Улан-Удэ восхищались жителями села, их добрым нравом, хлебосольством. Здесь такое редкое место, где можно оставить незакрытой машину, инструмент во время обеденного перерыва, и никто не возьмёт его, удивлялись они. А я знаю, что столь редкие места вовсе не редкость. Школу по возрождённой доброй традиции освятил поп. И напутствовал: «Строители сотворили для деток тело, и пришла очередь учителей вдохнуть в них душу. Благородная миссия! И пусть детки будут здоровы!» Нелегко вдохнуть в ребят душу – да. Самым высокооплачиваемым бюджетником должен быть учитель. И воспитатель детского сада. Они же лелеют и учат наших детей. Эти профессии должны быть престижными, эти люди – очень уважаемыми. Как? Поднять им зарплату. Они станут зажиточными – к ним добавится уважения. А бедных не уважают, их запугивают. Я знаком с учителем, который боится: не выгонят ли его завтра на биржу для безработных. Ты был в здании биржи? Беги от неё подальше. Там унизительно. Дамы, сидящие по ту сторону очка, беседуют с людьми, как с дворнягами. Дамы брезгливо покрикивают, очко маленькое, да за стеклом, чтоб не совал свою башку. Безработные из дальних сёл, откуда толком и не приехать, маются в райцентре неделями, томятся у родственников, держат очередь с вечера. Попадёт счастливчик к очку, а его отошлют за какой-то справкой. И человек снова мается неделю. Наконец, добьётся своего, и кинут ему тысячу рублей госпомощи. И надо ездить отмечаться в отведённый день и час – всё равно что у тебя подписка о невыезде. Не отметился – пошёл вон…  Ещё унизительней – в соцзащите. Там тоже дают госпомощь. Первый районный чиновник заявил: «Предусмотрена господдержка – выплата субсидий. Получи её и отнеси в ЖКХ. Люди получают от государства деньги, но доносят не все…». А сколько получают? Пятьсот рублей. И ради них собирай десять справок.
  - От госпомощи два пути – на кладбище или на преступление, - согласился я.
  - Однако, имеющие достоинство мужики и бабы найдут работу без биржи. На биржу ходят не за трудоустройством, а за пособием, - заявил Петрович. - Это люди с потухшим взглядом на жизнь. Не хотят они трудиться. Ни так, ни эдак не хотят. Привлекли пятерых на общественные работы  по сбору овощей, дали бесплатное питание. От них убытки, а не работа. Мне рассказал о мужиках с биржи агроном хозяйства: «В нынешнем году мы посадили на огороде в два раза меньше овощей, чем в 2009-м. Потому что нам не выдали квоты на использование иностранной рабочей силы. Мы лишились китайцев – прирождённых овощеводов. Люди, направленные сюда центром занятости, через несколько дней сбежали».
  - И с трибун опять заговорили о чудесном завтрашнем дне. «Вы можете накопить на достойную пенсию!», - вставил я. - По-моему, негосударственные пенсионные фонды – пирамиды вроде МММ. Вытрясти до крохи из людских чулков и пусть себе дохнут. А что такое пенсия? «Заслуженный» отдых, когда человек вне коллектива, когда он не нужен, когда он стареет и слабеет, когда смотрят на него снисходительно. Красивая пора жизни! Людей глупо дурачат. Коммунисты дурачили умнее.
  - Про пенсионеров – ты же про меня и Михалыча, а? - усмехнулся Петрович.
  - Да вы моложе молодых…
  Михалыч потемнел лицом:
  - Смотрю я на семейные пары, что рожают второго-третьего ребёнка и убеждаюсь: половина из них – бездельники, пьяницы. Серьёзная молодёжь мало рожает. Куда рожать, если ни детсадов, ни дешёвого госжилья, одна говорильня. Умные часто бесплодны. А тупицы плодовиты, как кошки. Они и пятерых родят, но кого? Дебилов, гопников, жлобов. И придётся выискивать особо одарённых среди слаборазвитых.
  - О чём ты? - опешил Петрович.
  - О материнском капитале. На него живо клюнули бедные, пьющие, из бедных посёлков и деревень. И они стали ещё беднее и пьянее.
  - Горькая тема – женский алкоголизм, - дополнил Петрович. - Новая. Страшная. Как-то слышу разговор: она по пьяни буйная, а по-трезвянке тихая, скромная, застенчивая… О женщинах, о матерях. В мою юность даже курящая девчонка считалась недоразуменьем, а пьющая – как третий сорт. Да их и не было. Теперь о пьющих бабах рассуждают как о привычном. Они вон стоят у магазина и стреляют мелочь на чекушку, на похмелье: «Выручи»
  - И выручаешь?
  - Нет. Выручи пять раз, на шестой откажи – станешь последним ослом. Мы-то на него надеялись, а он-то оскотинился… В глаза тебе они скажут сладости, в спину гадости. Что самое красивое в мире? Женщина. С ней не сравнится ни одно произведение искусства. Это мнение художников, модельеров. А если она и умная – продвинет любое дело, вырулит любую ситуацию. Ей легче пойдут навстречу. Но художники не задаются вопросом: что самое ужасное в мире? Я отвечу: пьяная баба. Это противоестественно.
  Я возразил:
  - Настоящих женщин больше. Заботливых матерей, душевных, терпеливых. Пьющие трутся на виду, и кажется, будто их много. А настоящие не торчат у магазинов.
  - По-другому нельзя, по-другому не может быть. Просто не может. Осталось только спиться русским бабам… 
               
                ***
  - Михалыч, а как ты относишься к сельскому самоуправлению? - спросил я.
  - Никак. Мы не зажили лучше от своего самоуправления. Всё логично: прибавилось чиновников – убавилось порядка.
  - Но идея опять хорошая…
  - Хороших идей из Москвы много, одна смелее другой. И далеки они от жизни. Если у администрации нет собственной доходной базы – о чём говорить? А какая доходная база у трёх деревень, которые назвали сельским поселением? Или возьми местных депутатов. Ну, повяжут они себе галстуки, наденут пиджаки, соберутся в кружок, начнут мечтать, вздыхать о том, о сём. Базар базаром, в казне три копейки, а это – сессия.
  - Сначала народ пытаются обыдлить, потом он выбирает себе всевозможных депутатов, которые учат его жить, - веско сказал Петрович. - Дайте людям землю! Всем желающим! Дайте условия разбогатеть на этой земле! И тогда не нужны им будут никакие депутаты.
  - Сильно сказано! - заметил я. - И сколько найдётся желающих?
  - Не больше, чем один из десяти. Но это реальная сила.
  - А чиновникам и депутатам деревни можно заниматься благоустройством и культурой. Тоже неплохо: уличное освещение, тротуары, детские площадки, вывоз мусора, уборка дорог от снега.
  - Но нет ни освещения, ни тротуаров. Только неразбериха. Спорят район и поселение: чья дорога? Оказалось, ничья. Её «забыли» занести на новую карту. Дорога соединяет две деревни, жители топают зимой по уши в сугробах, а весной в грязи. На легковушке не проехать. Будто про иголку забыли. И никто не хочет брать дорогу себе. Её же надо чистить.
  - На поселения сбросили из районов и прогнившее ЖКХ, и всё остальное старьё, - пояснил Михалыч. - А денег нет. Что и как сделать без денег? Ползают местные «власти» с шапкой по предпринимателям: дай на это, дай на то. Весь смысл работы – выпросить деньги. Не для себя – для дела. И всё равно это не дело. Замена гнилых труб стоит недёшево. Трубы изгнили все и насквозь. Сельские бюджеты пусты. Власть нищая – что за власть? Какое к ней почтение? А без почтения от своих ни одно дело не сдвинешь. Любой запросто пошлёт. Тогда для чего оно – самоуправление?
  - Сами-то сельские чиновники не бедняки. Зарплата у них неплохая. Работягам столько нигде не платят.
  - На зарплату им шлют исправно. За что, про что? Всё самоуправление свелось к чему? Создали большую армию маленьких, бесполезных чиновников. В администрациях есть глава и его заместитель, есть главный бухгалтер и просто бухгалтер, есть управделами, есть начальники отделов, есть какие-то ведущие специалисты, секретари, специалисты 1-го разряда, и все на зарплате. Область держит их поводке обещаний, дотаций. Есть поводок – и сиди. Местные стали реформировать ЖКХ. Появились новые конторы – управляющие компании. Раньше вызовешь слесаря – он придёт. Пьяный, но придёт. Сейчас пиши не пиши заявление на имя директора – не приходят. Ни штукатуры, ни слесаря. Даже за дополнительную оплату. Утопили мой потолок соседи сверху. Я в контору: отремонтируйте, оплата сразу. Правда, зашла вечером  бригадирша, взглянула и удалилась. Разыскал её через неделю. Я, говорит, смету считала вам. Неделю! И всё. Не пришли штукатуры. Сбегал ещё раз туда. Опять не пришли. Помнишь по учебнику истории земскую реформу при Александре Втором? Не заработала та реформа. Она принесла стране сплошной бардак, наплодила кучу бездельников, мизерных чиновников. И эта не заработает. Она не для русских. Создаются ТСЖ – товарищества собственников жилья. На бумаге красиво. А жизнь не бумага. В многоквартирном доме живут люди разного возраста и дохода. Единый счётчик воды на дом? В первой квартире не переводятся гости, во второй живёт одинокая старуха. Как тут рассчитать? В частном доме проще – ты живёшь, ты и содержи его, убирай снег, мусор. Не будешь содержать – дело твоё, но скоро дом станет сараем, двор свалкой. А в многоквартирном… Снова собрания, сходы, заседания, споры до хрипоты, порицания, ругань, оскорбления. Уже проходили. Русскому характеру чужда свобода, мы или боязливы, или неуправляемы. У нас круговая порука, откаты, кумовство. Какое нам гражданское общество? …Местным управленцам не по силам решить вопрос выгула домашнего скота. Коровы и козы ходили и ходят по улицам посёлков, объедают кусты и деревья, топчут клумбы, пугают детей. А как наказывать хозяев? Тут все друг другу знакомы, штрафовать не положено. Всё, что могут низшие чиновники – провести весёлый праздничек. Масленицу, день села, посёлка, спортивный турнир. Сделать цветочные клумбы, убрать мусор, а зимой снег. Побелить подъезд. Сдать в аренду помещение. Но не больше. Отвод земли они будут вымучивать месяцы, полгода, год. Мелкими делами можно заправлять из района, а в деревне посадить на зарплату железного старосту, которого уважают. А кого уважает деревня? Только не  чиновника.
  - У всех свои трудности, - возразил я. - Наши земли очень велики. Иные районы сравнятся с иными странами. Один староста не потянет свою деревню.
  - А населения много ли в районах, в деревнях? Зачитаю тебе вырезки из газет: «Пройдите по нашему селу, вам покажется, что село без детей. Ни одной детской площадки. Ни одной. Собственных средств не хватает ни на качели, ни на песочницы, ни на турник. Не жизнь, а безнадёга…»; «Мы переехали сюда недавно, и меня поразило отсутствие урн для мусора. А куда выбрасывать бутылки из-под лимонада или обёртки от мороженого во время семейной прогулки? Нелепо гулять по улицам с мусорным пакетом…»; «Опасной проблемой посёлка стали бродячие собаки. Они нападают сворами, не привиты от бешенства. Уличного освещения давно уже нет. Как детям возвращаться из школы зимними вечерами? Темнота. Собаки. Страх…»; «У нас большую территорию занимает частный сектор без водоснабжения. Жители возят воду из колонок. На несколько улиц одна колонка. Для пожилых и немощных одиночек привезти бак воды – каторга 21 века…»; «Проводили у нас водоснабжение. Всё перекопали, но привести дорогу в нормальное состояние отказались. Боимся утонуть, дети ходят в школу в резиновых сапогах. Дожди и тающий снег – настоящее испытание на прочность. Надо всего несколько машин щебня. Засыпьте этот ужас…»; «Зарплату задерживают, в работе простои, идут сокращения. От безработицы растёт преступность. Почти у всех кредиты, а у кого и несколько. У молодых маленькие дети. Если не предпринять срочных мер – начнётся хаос. Люди пойдут на всё, чтобы прокормить свои семьи…»; «Территория нашего сельского цеха стала помойкой, а контора в пух и прах разгромлена своими и чужими. Кой-какое добро успели спасти, а что не успели – то вынесли бойцы невидимого фронта, что не смогли они вынести – разбито в щепки. На охрану НЕТ денег. Техника не на ходу, потому что НЕТ запчастей, а та, что на ходу – всё равно не ездит, потому что НЕТ солярки. Ничего НЕТ. Остаётся ждать смерти. Но хоть бы на гроб отложить…». Будни глубинки. Слова-то чёрные, серые: безнадёга, нелепость, страх, каторга, ужас, хаос, смерть. И в той же газете интервью чиновника и депутата: «Мы усилим работу, сделаем всё, чтобы жизнь наших земляков была комфортной, счастливой».
  - По-другому чиновник и не скажет. Его зарплата растёт – значит, жизнь комфортна. В шкуре бедняка он не бывал и бедняцких забот не знает. Не чувствует. Поменяй всех чиновников – ничего не изменится, - сказал я.
  - А бедняки не спешат выбираться из своей бедняцкой шкуры. Они привыкли: порядок наведут сверху. Снизу, самому? Зачем? Ещё и крайним останешься. Начальству виднее. Прикажут – выполним, не прикажут – посидим. Русскому нужна чья-то железная рука, а в той руке палка. Тогда, из-под палки, по приказу, он зашевелится. Если мужиком помыкают – он ценит шефа и гнётся перед ним. Сам по себе не двинется. У дома уберёт мусор, за домом – нет.
  - Нужен барин, а барин не едет, но требует менять вывески. Сельсовет стал администрацией МО СП, школа – МАОУ СОШ, главврач – начальником МУЗ, паспортный стол – УФМС, председатель родкома детсада – президентом управляющего совета МДУ. Наш деревенский голова повесил на двери табличку: «Член президиума Совета Ассоциации муниципальных образований области, глава администрации муниципального образования «Сельское поселение Энское». Все до единого чиновника играют в комедии с серьёзными лицами.
  - Они на зарплате.
  - Не местные же «власти» придумали эту комедию, - возмутился я.
  - И Москва, и область держат их за дураков. Деньги на благоустройство дают аккурат за неделю до Нового года. А не успел «освоить» в уходящем году – твоя «карьера» кончена, тебе не дадут для «освоения» ни рубля: не умеешь вовремя «осваивать». Потому-то и белят зимой дома, ремонтируют дороги, кладут тротуарную плитку. Под людские протесты.
  - Ладно, Москва… Но почему собственная область не любит мелких чиновников?
  - Мелких нигде не любят. Их замучили десятки госконтор, проверяющие, инспектирующие и контролирующие комиссии, «ответственные лица». Штрафы, неустойки, пени, судебные иски, встречные иски, вызовы в прокуратуру, публичные слушания, бесконечные сметы, бумажки, совещания, планёрки, отчёты, рутина… Все заняты делом, все дела ради жизни. А жизнь от их дел вот-вот угаснет.
  - Но в районах, в поселениях труднее своровать. Здесь все всё видят.
  - За это область их и не любит. За то, что не умеют.
  - Не умеют? - удивился Михалыч. - Я спросил у одного районного: «Тебе не надоело просиживать жизнь в своём скучном кабинете?». Он ответил: «В наше время каждый работает на себя».
  - Я был по делам в трёх районных управах, - понял Петрович. - Везде одно и то же: скучающие клерки в ожидании конца рабочего дня, тётки с чайниками и тортиками из кабинета в кабинет. В понедельник все мечтают о пятнице. 
  - Но эти хоть что-то делают, хоть как-то стараются. Они из местных. А зайди во дворец, где сидит губернатор, - предложил я. - Любой губернатор любой области. Охрана не пустит тебя на этажи, ты погуляй в фойе, посмотри из окон на город, на площадь. Хотя бы полчаса. И у тебя возникнет странное чувство: вон человечки там ползают, как муравьи, по своим делишкам. Озабоченные, хмурые. А здесь другие люди: уверенные, сытые, довольные, шумные, дорого одетые. Они выходят из здания, садятся в служебные машины и уезжают. Они близко, но далеко от людей, они имеют вип-машины, вип-ложи, вип-трибуны, вип-номера, вип-салоны, вип-поликлиники, вип-санатории. Они высокооплачиваемы, они не топают пешком, они бароны, господа своей области, на все сто оторванные от реальной жизни. Даже при большом хотении им не понять людской возни. Господа забронзовели и волей-неволей презирают мелких районных чиновников, крестьян, работяг. Но ведь отсюда, от глубинки, и начинается страна. Слышал я про полумёртвую деревню где-то в северной области – там попытались внедрить ТОСы. И кто же попытался? Девчонки. И они выиграли. Начали на энтузиазме, и случилось маленькое чудо – им помог губернатор. Думали-думали, с чего стартовать. И поняли: с сельского туризма. Пригласили на летний отдых студентов, расселили в пустующих домах. Создали для них мастер-классы по старинным ремёслам. Кто вёл те мастер-классы? Местные бабушки. Вторые местные поставляли в лагерь продукты. И городские приняли в лагерь третьих местных – ребятишек. Все счастливы. Приезжие подышали стариной и чистым воздухом, чего не хватает в городе. А местные по-новому взглянули на свою деревню: старина-то наша ещё как привлекает! И тосовцы пошли дальше, и бабки-мастерицы вместе с ними. Создали «Дом ремёсел», устраивали выставки своих работ – валяных валенков, берестяных коробочек, вязаных рукавичек с узорами. И пели старинные песни. И вместе решали вечные проблемы: освещение деревни, подсыпку дорог от грязи. С большим трудом поднимали мужиков на ремонт моста. Когда мужики поняли: дело-то важное, необходимое – тогда всем миром поставили мост за две недели. Сами заготавливали лес, сами строили. Без единого рубля. И тосовцев зауважали. Вот так молодые девки продирали и продрали стену непонимания, сплотили деревню.
  - Большие люди! Им бы везде зелёный свет. Один-два энтузиаста против тысячи ленивых и равнодушных. Подвижничеством живём, - вспылил Петрович.
  - А в чём разница между подвижниками и «общественностью района»? - я хотел загнать его в тупик.
  - Подвижники – они пахари без корысти, часто остаются в тени. По зову сердца пашут, натура такая. А общественники – болтуны с амбициями. Они не сделают ничего даром, но всегда на публике, всегда «неравнодушны» к «болям и бедам земляков». Их «благие дела», их «активность» освещают в газетах.
  - На подвижничестве можно выживать, но жить – нет. Мало их, подвижников, они – золотой фонд, на который грузят скарб и едут, едут, как на ишаках. И они везут, везут, - подтвердил Михалыч.
  - Ишаки выгодны властям. Дармовая рабсила. Они пытаются хранить местные традиции, обеспечивать порядок на улицах вроде ранешнего ДНД, убирают помойки. Но следить за помойками – работа местной «власти». Какое-то уродство: одни зевают на совещаниях и заседаниях, другие пьют и пакостят, а третьи чистят за ними в своё свободное время. Разогнать сельских чиновников! Заставить всех убирать за собой своё дерьмо! Если не заставлять – утонем в грязи и сопьёмся.
  - Не заставишь. Обвинят в нарушении прав человека.
  - Не демократией, а силой сбережём себя и землю. Нам не прожить без силы, на нашей громадной территории и с нашими русскими нравами демократия – пародия на чужую жизнь. Так жить нельзя. Разворуют страну, пустят по миру. Её спасёт воля одного человека.
  - И он опять загонит всех в общее стадо.
  - Это должна быть женщина. Она не загонит. Создавай дело на своей земле. И второй – создавай. И третий. Когда каждый гектар пустующей земли станет частной собственностью – будет у нас порядок. Вот что такое свобода. А рулевая уничтожит пародию, кухаркино самоуправление… Мужики любят только себя, а женщины чистоту и уют. Они хозяйственны, хозяйки. И очнётся страна независимых граждан, собственников, владельцев своего дела, которыми не надо управлять, они отлично знают, что делать, знают все права и обязанности... И чиновники начнут не управлять, а помогать. Первая их помощь – не мешать сильным людям делать дело.
  - Но как с твоей идеей: в деревню придёт государство, и деревня заживёт?
  - Фермеры не построят школу, больницу, клуб. Без бюджетных денег деревня не жилец. Государство в деревне нужно тем, кто не умеет создать себе дело. Их надо содержать, но твёрдой рукой, палкой. А слабейшим поможет церковь. Я не верю священникам. Но знаком с батюшкой, достающим людей со дна. Делом, а не чтением морали. Отец Борис поставил с нуля общежитие для мужиков-алкоголиков, собирается ставить общежитие для женщин.
  - На какие деньги?
  - Он убедил богатых прихожан, они пожертвовали большую сумму.
  - Сам живёт аскетом, конечно?
  - Нет, не аскетом. Себя он не забывает. Путешествует на мотоцикле между городами. Забирался на Казбек. Умеет рисовать. Содержит свой храм, отремонтировал отопление, заменил полы. Не похож он на привычных попов. Бегает по утрам вокруг своего храма. Своим примером заразил прихожан – с ним бегают человек двадцать. Я не слышал его богослужений, они, вероятно, впечатляют. Голос громовой. Но его заслуга в земном – он ищет работу алкоголикам, нянчится с ними. Они срываются в запои, убегают и опять приходят полуживые, больные, рваные. Он снова принимает. Они сами просятся на «губу»: «Батюшка, дай мне воды и хлеба и закрой на неделю. Без тебя не могу остановиться». Он жёсткий человек, далёкий от «мудрых старцев», от смиренных батюшек и матушек.
  - Ну кто помогает нам быть чуть-чуть добрее в алчном мире? Кто советует не озлобляться на зло? Смиренные батюшки и матушки умеют выслушать, успокоить, благословить на хорошие дела.
  - И они призывают слепо верить, а не думать. Христос – абсолютное добро, абсолютная справедливость. Вековая мечта.
  - Красивая мечта, позволяющая жить.
  - Верно. Абсолютной бывает одна мечта. В жизни нет абсолюта. Нет вечного двигателя, нет машины времени, нет таблетки от всех болезней, нет чистой демократии.
  - И Христа, значит, не было?
  - Видимо, жил человек с таким именем. Ты можешь верить в Бога, в Христа, в Дарвина, в Маркса, в Деда Мороза, ещё в кого-то или никому не верить. Но в себя ты верить обязан. Тогда тебе нужна не церковь, а ориентир в жизни, идея, цель. Ради этого ты живёшь. А у кого ничего нет – ни веры в себя, ни идеи, ни желания думать – тот нуждается в приказе начальника, в водке и в церкви. Сильному человеку нужен свой Бог. Небесный непонятен, необъясним. И религия нужна, в ней ответы на много вопросов. На религиозных началах созданы шедевры искусства. А слабый человек просит защиту – у государства или у церкви. Вконец падшему поможет единственно церковь. Вот её миссия. Свою миссию выполняет отец Борис, за что его и чтят. Однако церковь не сделает человека сильным. Кто глубоко попал под её влияние – тот до смерти слаб и жалок. 
  - Но православие всю жизнь было духовным источником для русских людей.
  - Православие – оно в прошлом, оно из той России, оно выполнило свою историческую задачу, святая Русь ушла. Люди изменились, научный прогресс нас изменил. Попытки вернуть всех в церковь наигранны. Церковь одемократилась, она стала навязчивой, её нить с жизнью порвана.
  - А золотые купола, горящие свечи, колокольный звон, крещение, венчание, освящение, отпевание… Всё торжественно, таинственно, западает в душу…
  - Это часть русской культуры. Но мало для духовного источника. Другой источник нужен. Его пока нет… Сделать себя способен только думающий, мыслящий. В любом месте, и на необитаемом острове. Если бы Робинзон не покумекал – он бы умер. А где остров обитаемый – там появляется государство. Везде государство – лукавый жандарм. Но открой шире глаза: возможности есть. Нелегко пробиться, а ты попробуй. И это «попробуй» сделало всё-таки государство. При Советах не было возможностей. Глыбы пробивались, но глыбы – люди редкие.
  - Петрович, во имя чего ты развёл яблоневую рощу? В чём твой смысл?
  - Я работаю не ради куска хлеба. Жизнь – не только хлеб и телевизор, а кое-что красивое, глубокое. Хочешь понять её красоту, глубину? Посади дерево. Работай на себя, а не на барина. А всех ленивых, всех бичей – в батраки, на освоение Арктики, Луны.
  - В новые ГУЛАГи…
  - В Союзы труда и свежего воздуха. И депутатов Госдумы туда же. Пусть вырастят на Севере по корове, принесут немного доброго своей стране. И всех разогнанных сельских служащих тоже туда. Или пусть создают в деревнях своё дело, почувствуют себя людьми.
  - Не будет по-твоему.
  - Тогда вздёрнуть Россию не в петлю, а на дыбы! Как вздёрнул Пётр Первый. Наконец, сделать унитазы в больницах, клубах, детсадах и школах. Водопроводы в деревнях, чтобы старухи не долбили зимой лёд на речках и не полоскали бельё в лунках на 30-градусном морозе.
  - И для того нужен Пётр Первый? Он не стал бы думать про унитазы и водопроводы. Пётр мыслил державно: Петербург, флот, окно в Европу, заводы на Урале.
  - Он не брезговал мужиками и солдатами. И советовал: довольствуйся малым, и большое придёт.
  - Но его образованные по-европейски дворяне с презрением смеялись над всем русским, - возразил Михалыч.
  - Зато он тащил в Россию из Европы зодчих, мастеров, учёных, идеи, картошку. В наше время тащат из России, ставят заводы за бугром. Говорят, нынче мир сходит с ума, нынешним мешают. А Петру не мешали? 
  - На дыбах будут жертвы.
  - Что в петлю, что на дыбы – жертвы. Нынче – не жертвы? После «цветущих» годов наступила «петля» – скромные люди бьются за жизнь, а не живут. Директор какой-нибудь фабрики утверждает: у нас средняя зарплата двадцать тысяч. Худо-бедно, но терпимо… У директора двести тысяч, у трёх его замов по сто двадцать тысяч, а у тридцати работяг по пять. Разве не жертвы? Чиновники шлют отчёт: безработица убывает, создано сто рабочих мест. И помалкивают о зарплате на тех рабочих местах. Она и есть жертвы. Почитай информацию из Центра занятости в районе: электрик – 6 тысяч, пекарь – 7 тысяч, мастер участка – 10 тысяч, механик – 11 тысяч. Это зарплаты? Молодая санитарка пашет в две смены, едва наскребает десятку и спрашивает: как мне жить с двумя детьми, без мужа? А президент укорил её из телевизора: твоё благосостояние выросло. Неужели ты не видишь? И она уже думает: да, я вся в благе, оно где-то рядом, как бы его разглядеть? Президент из Москвы позаботился. Катастрофический смех над людьми.
  - Но за что старики чтили и чтут Сталина? При нём хлеба досыта не ели.
  - Мы же любим великие дела. Сталин выиграл войну. Жертвы забываются, и голод забыли, а победы помнятся до смерти.
  - Правильно ли это: Сталин выиграл войну? - усомнился я.
  -  Правильно. В учебниках истории как написано? Александр Невский побил врагов на Чудском озере, а Дмитрий Донской на Куликовом поле. Воинам нужен полководец. Народ без вождя – слепая толпа. А сегодня что вспомнить? Какие победы? Провалы в Афгане, Чечне и Ванкувере? Нацпроекты?
  - Подожди, будут у нас и победы, и величие. В Сочи, в Казани, в Сколкове, на Луне.
  - Из серии «Фасад красив, а внутри гниль».  Дворцы, стадионы, ракеты и луноходы не добавят людям гордости за Родину. Если народ несчастлив в своей стране, если бедствует и прозябает в унижениях – мало толку от фасада. Тут – новые стадионы, дворцы, рестораны, гостиницы, там – дырявая канализация, конченые деревни, поросшие бурьяном земли, дикое пьянство, детская беспризорность, мошенники всех мастей, безработные или работающие люди, которым нечем платить за неоказанные коммунальные услуги, потому что их зарплата – не зарплата... Откуда взяться гордости? Нет единства в стране. А после Ванкувера людские настроения совсем поникли. У народа будто отобрали что-то дорогое. Лишь попсовики-смехачи стали веселей, противней и наглей.
  - Цари пишут Историю державными делами: столько-то добыто нефти и золота, столько-то выплавлено чугуна и стали, столько-то произведено оружия, столько-то продано пшеницы, мы на таком-то месте в мире. А о людях что? Тоже есть: населения прибавилось на 10 процентов. А как живёт это население? Пусть крутится. И у населения не спрашивают совета. Даёшь державу! Пётр Первый – победитель шведов, он выломал «окно в Европу». Екатерина  основала Эрмитаж, прибрала к рукам южные земли. Александр Первый забил Наполеона, Александр Третий построил Транссиб. Сталин славен Победой и атомной бомбой, Хрущёв полётами Гагарина и Терешковой, Брежнев нефтяными доходами, БАМом и Олимпиадой-80. А Горбачёв хотел по-горбачёвски. Он узаконил талоны даже на мыло, слил задаром наши войска в Германии, в его годы рванул Чернобыль, но пришла свобода слова, свобода веры, свобода выезда за границу. Свобода низам.
  - И низы обнаглели от свободы. Выдь голым на Красную площадь – прибегут не менты, а телевизионщики. Глядишь, прославишься. Низам позволено орать в воздух, ругать всё и всех.
  - Возьми Ельцина. Бандитизм в стране, всякие мавроди, чубайсы, ваучеры, война в Чечне, рельсовые войны, Горбатый мост, дефолт, обнищание, взрывы на Каширке и на Гурьянова, но магазины заполнились продуктами и товарами. И ты можешь поехать в любую страну мира, выбрать любой сорт колбасы, обоев и сотовых телефонов, открыть своё дело и выделиться из толпы рабов. Ещё недавно об этом и не мечталось… Сегодняшнее время опять запомнится державностью: Олимпиадой в Сочи, Универсиадой в Казани, трассой «Формула-1», мостами во Владивостоке, космодромом «Восточный», научным городом «Сколково». Забудутся «Курск», Дубровка, Беслан, Пикалёво, Саяно-Шушенская, «Хромая лошадь», «Невский экспресс», «Распадская», теракты в метро – через полвека в школьных учебниках истории о них не напишут. Когда много потерь и смертей – их трудно осмыслить.
  - За двадцать лет не построено ни одного большого завода – об этом тоже не напишут. О нефтяной игле – тоже. О крутых ворах – тоже. О страхе людей за будущее – тоже… Хрущёв вытащил народ из коммуналок в квартиры. Эстеты охают: хрущёвки испортили внешний облик городов. Да они же временные, лет на сорок. А им приказано стоять до полного развала. Какие квартиры? Олимпиада в Сочи на носу, за ней и чемпионат мира по футболу. Простонародье не в счёт. Не до него.
  - Где взять на всё денег? С простонародья, с холопов, - добавил Михалыч. - Не государство для граждан, а подданные для государства. Не экономика для человека, а человек для экономики. Роскошь и заграница кому доступны? Десяти процентам людей.
  - Как ответить тебе? - Петрович подумал. - Потрудись залезть в те десять процентов. Возьми кредит. Научись воровать.
  -  Понял. Дальше, магазины полны. Но сколько брака, подделок.
  - Однако есть и небрак. А раньше не было брака? В котлеты пичкали много хлеба, молоко в магазинах разбавляли водой, синяя курица, мокрая колбаса продавались.
  - А враньё с экранов, с трибун… Согласен?
  - Согласен. И раньше врали. И замалчивали проблемы.
  - Но ужаснее всего – дичают нравы.
  - Опять русская загадка: в храмы ходит больше и больше людей, а нравственность рушится. Такого одичания никогда не было… А нищета русского народа – обычное дело. Народ сроду не жил хорошо, его вечно давили, гнобили. В жизни кто-то должен драть кого-то, или не быть человечеству.
  - В годы войны народ налился мощью, духом, - оборвал его Михалыч. - Тогда знали все: или мы их, или они нас, и у народа в крови жила мысль: «государство – это МЫ».
  -  Зато нынче в народной крови обратная мысль: «Государство – это НАС», народом зовут униженных и оскорблённых, затюканных жизнью, - ответил Петрович. - Нынче быть народом непрестижно. Уважающие себя мечтают подняться над этим застоем, выскочить из этой шкуры. Если ты влачишь существование – ты народ. Образовались три России: жирующая, выживающая и созидающая. Народ – выживающая Россия, самая огромная. Молодёжь всеми путями рвётся куда-нибудь из «народа», рвётся «в люди». Малый бизнес требует вложений, риска, он скользкий; потому-то имеющие протеже идут клерками на госслужбу, в муниципальные конторы – туда, где неумно, скучно, зато непыльно и стабильно. Вот тебе первое измерение. Кто-то объявляет себя племянником Горбачёва, наследником Рюриковичей.  Или угодишь в «палату № 6», или выиграешь. Самые рациональные идут в политики, в правозащитники, в оппозицию, в патриоты, в казаки, в зелёные, в попсу, в феминистки, в экстрасенсы, в астрологи, в эксперты, в диетологи, в телеведущие, чтобы жить в тонусе, на виду. Будешь сидеть и молчать – о тебе никогда не узнают. Важно притянуть к себе журналистов. Потом накатит кураж, захочется выше, на международный уровень. На деле, это же игра. Больше-меньше, но игра. Её надо выиграть, хотя бы не проиграть перед второй попыткой. Игра зовётся «Жизнь. Удача. Успех. Деньги». В игре можно делать пять-шесть-десять попыток, было бы здоровье. От дубля к дублю шансы тают. Жизнь одна да коротка, активной – лет тридцать. Успевай. Все игроки в курсе. Вот второе измерение. А третье… В нём живёт полстраны людей. Они смотрят в телевизоре, читают в газетах про чужую игру и принимают её за чистую монету. И слышат чиновничьи мифы о своей счастливой жизни, и тянут повинность за копейки, и пьют водку от рутины и безнадёги. А игроки при известности. К ней приложатся и деньги.
  - Наоборот. Утром деньги, вечером известность.
  - И так, и эдак.
  - Племянник Горбачёва известен всем. А кто такой наследник Рюриковичей? - спросил я.
  - Мужик-москвич, подавший в суд на правительство России и Росимущество. Он хочет отсудить себе Кремль и три десятка дворцов. Мол, всё это – собственность Рюриковичей, а он их потомок и наследник. И доказательства притащил. И запугивает местью предков. Больной он или актёр, потомок или не потомок, но Кремль не являлся частной собственностью ни Ивана Грозного, ни иных Рюриковичей. А дворцы… Вот возьмёт да отсудит себе что-нибудь, и впишут его в книгу рекордов Гиннесса. Пусть не отсудит, но получит бесплатную рекламу. Чтобы удивить, напугать – веди себя авантюрно, смело. Громкие чудаки не дают никому скучать, а иногда переворачивают жизнь людей, наций, государств.
  -  Получилось три измерения?
  - Их больше. Четвёртое – очень сильное: большой спорт, искусство, писательство, наука, бизнес, кругосветки. Это даже не желание славы и богатства, а миссия, которой наделён человек. Хочешь-не хочешь, а ты будешь её нести. Она такая же потребность, как сходить в туалет. Терпи-не терпи – всё равно же прорвёт. Миссия умирает в человеке только вместе с ним. Бесполезно бежать от неё… А пятое измерение – криминал. Не тот, что лихо «освоил» казённые деньги, а мелкота – грабители, гопники, воришки.  Их терзают и гнобят защитники жирующей России – менты, прокуроры, судьи. Эти третье и пятое измерения и есть народ.
  - Народ же неоднороден.
  - Конечно. Даже один человек неодинаков в разные моменты жизни. Всё относительно.
  - И сыновья третьего и пятого измерений идут служить в армию, идут в рабочие и делают товары и продукты. А дети первого и второго измерений едут учиться в Англию. Вот ведь парадокс.
  - Никакого парадокса. Порядок вещей. Ему уже много тысяч лет.
  - И его не изменить...
  - Пытались, и не раз. И казалось иногда, что изменили. Но ненадолго. Всё возвращалось на свои места.
  - Однако, измени, и из тысячи новых людей опять найдутся десять новых баронов, сто их слуг, сто новых паразитов, десять новых страдальцев и молчаливая толпа. Точно также по измерениям. С прослойками, само собой.
  - А мы тут все – какое измерение? Я не могу причислить себя ни к одному из твоей теории, - сказал я.
  - Мы – шестое. Оно называется: «Кот, гуляющий сам по себе». Вывод? Не живи третьим и пятым измерениями. Для четвёртого и шестого требуются талант и вольность, для первого – протеже. Остаётся второе. Михалыч, ты защищаешь Байкал. Иди из «котов» в «зелёные»! Там, глядишь – депутатство, политическая карьера, похороны на знаменитом кладбище.
  - Я сердцем болею за Байкал, в «зелёных» мне делать нечего… А оттого мы так худо и живём, что часто люди делают не своё дело. Половина певцов – не певцы, половина патриотов – вовсе не патриоты, половина казаков – ряженые, половина депутатов – клоуны, половина министров – не министры, их нельзя подпускать к должности…
  - И половина строителей – не строители, - добавил Петрович. - Причина не в этом. Полмира занимается не своим, а живёт лучше.
  - Но в чём тогда причина?
  - Скажи, почему тигры, леопарды и остальные хищники так красивы? Потому что они уверены в себе, самодостаточны – это и придаёт им красоту. Сравни их с ёжиком. Природа наделила того острыми колючками, он живёт в броне. А хищникам некого бояться, не от кого прятаться – отсюда и красота, и благородство, и осанка, и манеры. Приглядись к человеку, который добился успеха. Он тоже красив внутренней красотой, мыслью. И не терпит в себе никакого раба. Но если уверенность вырастает в развязность – это знак беды, тебя слопают завистники. Тигры не позволяют себе развязности.
  - Значит, есть люди с внутренней свободой?
  - Есть. И всегда были. Их гоняют, преследуют. Они помеха рабам, они не прогибаются. Великое качество – быть самим собой – дано хищникам и сильным духом людям. Послушайте притчу о волке и домашней собаке: приковылял зимней ночью волк к цепному псу и шепнул: «Брат, давай поменяемся ролями на день. Я малость оголодал, твой хозяин, авось, сунет мне кусок хлеба». «Ладно. Как-никак, мы родня, и я не хочу, чтоб ты сдох от слабости. Да и давно мечтал волей подышать». Волк залез в будку, а пёс надел на него ошейник с цепью и убежал в тайгу. Следующей ночью он вернулся голодный, уставший, обмороженный, израненный: «Забери свою волю. Ни пожрать, ни полежать. Прилёг было под кустом, а там ёжики спят». Волк завыл от смеха. Отсмеявшись, сказал: «Я буду грызть кору, давить ёжиков, но не стану вилять хвостом. Моя жизнь труднее твоей, но куда слаще обсосанной хозяином говяжьей челюсти, какую он швырнул мне как собаке…». Пёс обиделся, поджал хвост, а волк ушёл в лес.
  -  И что, надо быть волком?
  - Цепь с ошейником и есть наш утробный раб. Противная работа, но страшно потерять её. Всё же гарантированный кусок хлеба. Уж не до масла. И сосед вон без масла живёт. Но рабу и кусок хлеба нынче не гарантирован. Хозяин часто забывает о рабах за делами. Недавно меня укорил шустрый пацан: «Пока вы, старики, не  вымрете, мы так и будем жить в бедности. Потому что вы своей советской покорностью тянете страну назад». Я согласен с ним наполовину. Покорность – она не советская, ей десять веков. И ладно бы, старики… Но и нынешние молодые столь же покорны. Они боятся шефа, боятся сказать свою точку зрения, боятся инициативы. Работы не лишиться бы. Ненавистной. Пора оживлять, обживать сельскую территорию.  Всё-таки проснётся в людях потребность в свободном труде. В городах этого труда мало – там только пахать на хозяина каким-нибудь лакеем, агентом по продажам. Неинтересно, серая тоска. А на хозяйское место не пустят. Зато в деревне есть шанс стать себе хозяином. Вспомни историю столыпинских крестьян. Они захотели пахать на себя. И угадали.
         
                ***
  В Кабанске на базе спортклуба «Россич», воспитавшего чемпионов России и мировых призеров, родилось «Творческое объединение «Клуб на колёсах «Россич».
  Колёса – это личные автомобили руководителей: грузовичок, фургон и «Жигули». И колесят они по районам в национальных русских костюмах с концертами, в которых всё: жонглирование гирями, цирковые номера, пантомима, клоунада, песни и танцы. Смеясь, прозвали себя наследниками бременских музыкантов. Они не просто выступают, а работают с залом. Попробуй вытащи на сцену сельского парня. Им удаётся вытащить для состязаний в армреслинге, перетягивании каната. Сегодня «Россич» – модное явление в Кабанске и районе, мода на спортивный, трезвый образ жизни. Все они учатся, потому выступают реже, чем им хотелось бы.               
  История клуба неотрывна от личности Алексея Садовникова. Все зовут его отцом-основателем. Шутя будто, но так и есть. Кто же он? Родился и вырос в рыбацком посёлке Усть-Баргузине, отслужил в армии, окончил спортфак пединститута. Первоклассный  лыжник. В период между службой и ВУЗом работал на железной дороге. Однажды для соревнований понадобились гиревики. Он в силу своей природной могучести легко освоил гиревый спорт и победил на всех турнирах, а в 1996-м выиграл чемпионат России. О личной жизни говорит: как-то проезжал мимо Кабанска, его перехватила девушка, он заехал к ней в гости, а спустя два месяца они стали мужем и женой. В пору своего студенчества он подрабатывал охранником в ресторане «Кабан»,  проще – вышибалой. Обрёл авторитет в среде посетителей, и его упросили «курировать» дискотеку. Что ресторан? Там взрослые люди, с ними и милиция сладит. А вот дискотека… Ей заправляли в 2000-м году 16-летние «воры» с собственным уставом. «Вы своим влиянием могли бы наводить порядок, а вы развели беспредел», - сказал им Алексей Васильич.  Его слова подействовали. Дальше – больше, к нему потянулись ребята, занялись спортом. Каждый второй был из «трудных». С чего начать по-серьёзному? – размышлял тренер. Самый малозатратный – гиревый спорт. Гири собирали по кабанским домам. Их много в старых сараях и погребах – ими придавливали крышки на бочках с квашеной капустой. Собрали, очистили ржавчину, отшлифовали, и дело пошло. Мощные плечи, твёрдый взгляд и обаяние Садовникова превратили его в харизматичную фигуру среди подростков. Директор ДК предложил ему создать юношеский спортклуб. «Из тех подвалов, откуда мы вытягивали пацанов, дороги две: одна в зону, другая в спорт, - вспоминает Садовников. - И смысл был. Он всегда есть – смысл: сделать парня сильным духом, Личностью». Придумали имя клубу – «Россич». Для занятий нашли старый брошенный тир у стадиона. Возродили его своими силами и деньгами и почувствовали себя комфортно. Через год в клубе занимались сто человек.                Но сгорел спортзал школы, и уроки физкультуры временно «переехали» в тир. Гиревиков потеснили, а они уже поймали кураж и вышли сперва на областной уровень, а потом на российский, на международный. Сегодня в «Россиче» пять чемпионов России, призёры чемпионата мира – все они мастера спорта или кандидаты в мастера. По методике Садовникова работает полстраны гиревиков, а несколько лет назад было в диковинку: «самопальный» клуб из какого-то села, который добирается на турниры едва ли не пешком, больно бьёт «лицензированных» столичников. О парнях с берегов Селенги заговорили уважительно. А в родных краях земляки дивились, узнав, что рядом живут чемпионы. Мало-помалу «россичи» стали участниками каждого районного праздника. Их приглашали на показательные выступления и за пределы района. А тренер ломал голову: как найти изюминку и поразить зрителей? И нашёл: гиревое жонглирование. Ребята в короткие сроки овладели этим делом. Позднее узнали: они единственные в России им одесситы, блеснули кое-чем из своего «пилотажа», как им думалось, и снисходительно посмотрели на кабанцев: не для вас. Где уж вам? В ответ хозяева «поддали пару», одесситы притихли: ребята, мы перед вами отдыхаем. И вручили фирменный сувенир – гирю… Но Алексей Садовников и этим не был удовлетворён. Не хватало чего-то до полной гармонии. В те дни в Кабанск вернулся издалека его друг Виктор Мальцев да прибился к ним баянист Сергей Лобанов – втроём  они взяли новую высоту. Давно уже заметили, что ребята всё время поют. «Вытянете спорт и репетиции?» - спросил у них Алексей Васильич. «Вытянем», - ответили они, и тогда приятель Мальцева, директор магазина «Мир музыки», отпустил им в долг музыкальные инструменты. Ждал четыре месяца без претензий, потому что сам музыкант и знает, как манит дело, которое любишь. А деньги вернул меценат Юрий Соколов, ставший учредителем «Творческого объединения «Клуб на колёсах «Россич».
  После учёбы и тренировок парни спешат на репетиции в Дом культуры. Виктор Мальцев обучил их игре на музыкальных инструментах. Они схватывают играючи. И вот уже создали свою группу «Седьмое небо» с гитарами, ударными, клавишными. Кто-то возразит: враньё. Как можно железными пальцами, тягавшими час назад гири, ещё и перебирать гитарные струны? Перебирают. Поют. Играют. И пишут тексты и мелодии. Их песня «Россич, вперёд!» стала хитом, её просят исполнить на бис везде, где они выступают… И потянулись в ДК девушки. И затанцевали. И запели. Красавицы иной раз прямо «вывозят» программу.
  Концерты концертами, а гири не забыть ни на день. Тренировки, тренировки… Но они в удовольствие. «Вон Дима Иванов. Пришёл в 5-м классе - полтора метра ростом. Сейчас в 9-м –  под два метра,                девяносто килограммов весом, - показал Садовников. - Или Сергей Орехов – инвалид 2-й группы. Его от спорта не оторвёшь».  Их не надо подгонять. Каждый самоорганизован, с ними легко. Некоторые так хорошо знают методику, что сами работают инструкторами в филиалах. Россичи создали пять филиалов в районе.
  - Следующая цель – какая? - спросил я у тренера.
  - Та же: воспитание настоящих мужиков, - ответил он.
  «Эксперты» ставят вопрос: что лучше – воспитывать чемпионов или развивать массовый спорт? Взять и совместить оба направления. Садовников совместил. Он убеждён: чемпионство и массовость – две половины одного большого дела, без массовости не будет и чемпионов. Тренер же должен из кого-то выбирать. И чем шире выбор, тем скорее он заметит талант и сделает из него лидера. За лидером пойдут остальные, а кто-то из них вовсе не захочет быть «остальными».
  Есть вечный дефицит – финансирование спорта в области. Из-за него теряются потенциальные чемпионы. Если молодого спортсмена не на что отправить на чемпионат страны, Европы, мира, а на местных уровнях он всё уже выиграл – что ему остаётся? Правильно, идти в вышибалы, в охранники на рынок. Вот и конец карьере. А карьера – это престиж, это перспективы, это стремление вперёд, это самодисциплина. Да и чек на энную сумму. На международных турнирах действует система премирования. Но до международных надо ещё добраться. Из глубинки в Москву или Прагу пешком не пойдёшь. А на свои… Ездят и на свои, заработанные на разгрузке вагонов.
  Бюджеты олимпийских и неолимпийских видов спорта в России различаются в десятки раз. Мы и здесь идём своим путём, и не в ту сторону. Везде национальные виды спорта – достоинство страны. Их лелеют, пиарят, потом лоббируют на уровне МОК о включении в олимпийскую программу. Так было с дзюдо, большим теннисом, шорт-треком, сноубордом и кёрлингом. России продвинуть бы на олимпиады искромётный «русский хоккей». Неужели кёрлинг сравнится с ним? А есть и гири, и лапта, и городки – исконно своё. Незрелищно? Зрелищно!  Гиревая забава была популярна ещё при Петре Первом. Можно ли возродить интерес к полузабытым дисциплинам? Алексей Садовников считает: и можно, и нужно. Как? Создать в областных центрах ДЮСШ по национальным видам спорта…
  …Петрович подъехал к новому дому:
  - Здесь живёт Толик Быстров, мой приятель. Попьём-ка чайку.
  - Много у тебя приятелей.
  - Мало. Я не всем по нутру.
  В разговоре за чаем хозяин обмолвился:
  - Ты посмотри вокруг себя и увидишь: в нашей обычной жизни полно красоты.
  Слова личности. Обыватель так не скажет.    Анатолий из чудаков, уверены соседи. Он захотел на пятом десятке лет освоить прадедовское ремесло. Увлёкся им, оно стало делом жизни.
  - У нашей деревни растёт тальник. Зачем ему пропадать? Учиться начал самостоятельно, учителей поблизости не было. Нашёл в сарае старинную корзину, день за днём расплетал и заплетал её вновь, каждый раз улавливая новое. Первые лапти плёл с громким скрипом, через ошибки. Сейчас весело, когда  вспоминаю те дни. Но смех смехом, а обучение  растянулось на два года.
  И хозяйство у него есть. И не маленькое: бараны, коровы, пасека с пчёлами. Трудяга он. И романтик. Сам придумывает эскизы, в одиночку плетёт свои изделия. С любовью и шутя, быстро: корзину за полтора часа. Уверен: работая без любви и думая только о доходах – красоты не получишь. Он сделал несколько личных открытий. Самое удивительное открытие: если готовое изделие замочить в ржавой воде, оно через некоторое время окрасится сначала в чёрный цвет, а потом в серебристо-пепельный. Точнее, наверное – в цвет седины, мужественный и благородный. Но всё же натуральная проваренная ива – тёмно-золотая – красивее и теплее. И очень нравится людям. А ещё Анатолий считает, что лакировка – это лишнее. Естественный матовый оттенок притягателен для души. Быстров плетёт короба под бельё, дорожные сундуки, цветочные вазы, кувшины, хлебницы, корзины и лапти, выполняя каждое изделие в десятках вариантов по дизайну, пропорциям и размерам. Ему заказывают рамки для зеркал и для дорогих сердцу семейных фотографий. Рамка, выполненная косичкой, сама по себе великолепна, а уж фотография в такой рамке… На стенах в доме висят плетёные панно и фигуры птиц, рыб, зверей - и плоские, и объёмные. Не сразу поверишь, пока не увидишь хозяина в деле…
  - Мастер должен иметь учеников.., - обратился я к нему.
  - Местных всех звал: приходите, учитесь. Никто не приходит, - ответил Анатолий. - Освоить моё дело способен каждый. Условие одно: надо захотеть. Не хотят.
  Многие не хотят. А немногие хотят и делают. Кадушки и бочки по надёжной, испытанной веками, технологии; мебель из коряг, пней и кривых стволов; картины на мраморе и граните. Даже  лодки рубят из толстенных брёвен...
  Художественные вещи выставлены в Кабанском краеведческом музее, что расположен в старинном особняке. Сам этот «дом с мезонином» и есть ценнейший музейный экспонат, добротный внешне, прочный изнутри, с множеством окон, наличников и ставен, памятник деревянной архитектуры 19-го века. Ему полтора столетия от роду, а брёвна в стенах звенят при ударе по ним рукой – значит, качественные. Дом выстоит ещё два своих срока.
  Его первый хозяин – фабрикант и купец Марк Эйдельман. Он владел в здешних краях мыловаренной, войлочной, кожевенной мастерскими и скотобойней, на которых работали двести человек. У купца была большая семья. Для неё-то он и построил четыреста квадратных метров жилых комнат и мезонин. Там, в надстройке с камином, размещалась девичья спальня. От хозяина остался в доме сюртук. Он висит в музее на почётном месте, под стеклом.
  В советское время особняк Эйдельмана «служил» магазином, затем поликлиникой, в 90-х годах на него зарились коммерческие фирмы и политические партии, но, к чести тогдашних «отцов района», в 1997-м здесь открылся музей. Экспонаты собирали по всем деревням. Приезжали туда на день-два и беседовали, договаривались с жителями. И бабушки дарили свои самовары, зеркала в старых рамах, чугунки, ухваты, корзины, одежду, лапти и домотканые скатерти, занавески, накомодники, салфетки. Года два назад зашли музейщики в заброшенный, с заколоченными окнами, с разбитой отворённой дверью дом в Жилино и увидели там столетний русский шкаф и такой же столетний комод. Замечательные, редкие! А взять не решились. Не своё. Но ведь сгниёт… Долго искали потомков умерших хозяев, нашли – так штучная мебель оказалась в Кабанске, в «Русской горнице» музея. Получилась настоящая деревенская горница, где есть красный угол с божницей, высокая печь и колыбель. Впору делать свадебные обряды.
  В музейных залах созданы разделы «Коренные жители Забайкалья», «Храмы и современность», «Тайны Байкала» и вызывающая восторг у детей «Таксидермия» – чучела изюбра, кабана, крупного волка и пушных зверей. Компании не достаёт главного персонажа – медведя, всеобщего любимца. Кабанский спортклуб «Россич» открыл новый раздел, подарив музею целую коллекцию своих кубков и медалей.
   В гостиной дома Эйдельмана за большим круглым столом, накрытым массивной скатертью и окружённым «венскими» стульями, проходят беседы, лекции, внеклассные уроки, здесь встречают и отсюда провожают гостей. И это постоянно действующий выставочный зал. Стенды никогда не пустуют – люди приносят свои картины, фотографии, изделия, поделки. Другие устраивают творческие вечера, создают клубы по интересам. Обстановка гостиной располагает к общению, к просмотру. А посмотреть есть на что – на пейзажи и натюрморты, на цветочные панно из ракушек, на вышивку гладью, на макраме и бисероплетение, на корнепластику и тестопластику, на серию «Ожившие камни» из полудрагоценных камней и на картины из рыбьих костей.
  Можно ли что-нибудь купить? Можно, но не всё. Кое-что не продаётся, оно для музея, а не для частных коллекций.
  Все мастера – свои, местные. Стоит заехать в любую деревню, любой посёлок – везде найдутся люди с художественным восприятием мира. Музейные работники выходят с ними на контакт, но вот незадача – далеко не каждый согласен «засветиться». Скромность мешает: да я, мол, для себя, да на досуге, для души, для близких, для друзей...
  Сувенирный бизнес в районе почти нулевой. Сувениры не хуже монгольских, но их рекламой и продажей никто всерьёз не увлёкся. Считается: недоходно.
  Нынче люди заняты погоней. Одни за богатством, вторые за куском хлеба. А рядом со сплошной беготнёй живут своей жизнью музеи. Их миссия всегда востребована и сродни миссии библиотек: просветительство. И бок о бок с бегущими трудятся люди редкой породы: созидатели, подвижники, творцы. Кому-то они кажутся чудаками, но кому-то вечной весной...
         
                ***               
  Мы снова в доме у Петровича.
  - Окончил человек институт, получил профессию и стал кем? Молодым специалистом, - начал тему Михалыч. - Термин устарел, но суть осталась. Раньше распределяли, давали жильё, наставника в цехе, в отделе. Плохо ли это, хорошо ли – распределение, но люди сразу приступали к работе. А сегодня кому нужен выпускник без опыта?
  - И с опытом не нужен. Если тебе за сорок – ты не нужен, - вставил Петрович.
  - Но у 40-летнего есть хоть маломальские навыки для жизни. Молодой же обязан сам принять решение: какому делу посвятить себя? Свобода выбора, но выбрать непросто. Один из путей – открыть свою фирму. Ты сказал недавно о внутренней свободе человека. И где же приложить свободу, как не в малом бизнесе? Более достойного приложения я не знаю. Политика,  ясновидение, астрология – не то. Лапша. А вот конкретное дело… Но что нужно иметь для него? Первое – личный потенциал и желание активно действовать, зарабатывать. Второе – должный климат, хорошую среду. Но нет в России этой среды с климатом. Кто обязан создавать и оберегать её от идиотов и бюрократов? Власти, разумеется, от центральной до местной.
  - Это теория, -  сказал я. - Бюрократы берегут от бюрократов…
  - Я и говорю: малый бизнес вынужден оберегать сам себя, придумывать разные способы самообороны. Дальше – дело начинается с кредитов. Без начального капитала бизнес не пойдёт. Но банк поможет далеко не всем. У властей нет механизма стимулирования банков. Но почему? Малое предприятие куда мобильней большого, оно легче развернётся в любых условиях. Делали ботинки – станем делать тапочки… У нас планка высока, только авантюрные способны преуспеть, и те нередко пролетают.
  - Надо что-то выдумывать, придумывать. Нельзя ли по-честному? - взмолился Петрович. - Всем же приятно. Тот, кто вырос, помогает школам, клубам, детскому спорту. Речь не о барыгах, не о спекулянтах. От барыг ни вреда, ни пользы. Они «крутятся» без конца. Перепродают, впаривают, меняют. Дни и ночи в делах, а дел не видно. Речь о настоящих ребятах. Для них наша среда – антисреда, одни барьеры. Госмеханизм не помогает в преодолении барьеров, а ставит новые.
  - Зачем чиновникам люди, которые «выросли»? Они же полезут играть мускулами, амбициями. Пусть останутся «подающими надежду». У людей есть идеи, но нет капитала. Вопрос конкретный: я имею проект, имею потенциал. Как продвинуть свой проект и заработать на достойную жизнь? Я не хочу влачить существование, а мои годы уходят. И нас много. Узаконьте приемлемые правила игры, и мы создадим рабочие места…
  - У молодых людей отличные проекты! Декоративная облицовочная плитка из шелухи кедровых шишек. Чай из лекарственных растений. Дублёнки. Товары из отходов кожи. Энергонезависимые фермы. Мраморное мясо. Ждать знаков внимания из Москвы? Не дождётесь, Москве мы неинтересны.
  - Надо ползти наверх самим. В двадцать лет начинать дело легче, чем в пятьдесят. Пришло время молодых. Зачем старому директору покупать трактор для уборки заводского мусора, если есть куча безработных, есть лопаты и носилки? Зачем ставить минизаводик для производства  вторсырья из мусора? Ему до отставки полгода, он потянет время, а минизаводик построят молодые, с новым мышлением, люди. Честолюбивые, но с недостатком бизнес-грамоты и денег.
  - Михалыч, а ты по желанию ушёл на пенсию или тебя ушли? - спросил я.
  - Слышал примету: лучше на год раньше, чем на день позже? Нынешние 60-летние начальники никак не дают дорогу 40-летним. Засели в креслах, зубами вцепились в должности. Надоевшие всем председатели, мэры, депутаты, заведующие, директора. Освободите от себя общество.
  - По-моему, лет в 60-65 надо уйти со всех постов. Пусть запомнят тебя зрелым, а не перезревшим.
  - Когда тебе будет 60-65, ты скажешь по-другому, - засмеялся Петрович.
  - А я согласен с тобой, - похлопал меня по плечу Михалыч. - Есть дежурный штамп: этого и старики не помнят. Да память у стариков износилась. Человек изнашивается.
  - Но когда 80-летним людям желают счастья – не издёвка?
  - Нет. Родился у них правнук – вот их счастье. Каждому возрасту своё счастье. Старики полезны дома, в огороде, в лесу, в советах старейшин. Они полезны своей мудростью. Только не в кресле, не в кабинете. Там и слева, и справа новое поколение. Оно думает быстрее.
  - Михалыч, а как тебе идея технопарков в институтах? В них студенты совмещают науку и бизнес.
  - Умная идея! И в районе можно создать подобное – бизнес-инкубатор. Такие структуры  действуют в связке: райадминистрация – предприниматель – крупный завод – банк. Только так. В чём участие администрации? В открытии учебно-делового центра для работающих и начинающих предпринимателей, в создании информационной  базы – сведений о конкурсах, кредитах, бизнес-проектах, деловых партнёрах, инвесторах, выставках и ярмарках, о муниципальном имуществе на продажу или на сдачу в аренду. Информацию сделать доступной через газеты и сайты. Чтобы, готовя проект, люди знали, какие у администрации приоритеты, под какие проекты она найдёт деньги в области, выступит гарантом перед банком, поможет получить патент на изобретение.
  - Ты забыл про кумовство. И по силам ли местным чиновникам великие хлопоты? - усомнился Петрович.
  -  Куда они денутся? Жизнь заставит. Уже заставляет. В районе, в деревнях некому консультировать предпринимателей, они работают интуитивно. В большом бизнесе много управленцев и консультантов, в малом их нет – значит, он беззащитен. Биться в одиночку трудно. Если ему не помочь, он или не выживет, или с головой скроется в «тень», или вся талантливая молодёжь убежит из района, из Сибири.
  - Давно бегут. Те, кто посмелее, бегут.
  -  Зачем транжирить молодость там, где нет перспектив? Сколько талантливых мальчишек и девчонок увядает потому, что родились в глубинке. Для них вершина – победа в области, а они хотят мировых высот. В спорте, науке, бизнесе. Кто одержим мечтой и силён характером – прут в Москву хоть автостопом. А не уловившие своего ветра помечтали, помечтали, да и сели продавцом в пивной ларёк. 
  - В городах никого сейчас не ждут. Везде кризис, кризис.
  - Иных и ждут. Иные ловят случай.
  - Но кто останется? Россия – не только города. И почему целые поколения заняты битвой за жизнь, а не жизнью? Я за деревню, за землю, за скотину, - убедил Петрович.
  - А кризис… Какой кризис? Поделят все бюджетные запасы, и кризис кончится. Слишком много резервов накопилось. Кто-то хочет заработать. Когда в русских деревнях уничтожили всех куриц, куриный грипп ушёл стороной… Да мы и не чувствуем ничего. Забайкалье в вечном кризисе, вечно отсталое. Все твердят о богатствах, о перспективах, за болтовнёй состарилось одно поколение, второе, третье – и всё перспективы, перспективы. Закончится кризис, завершим реформы. И начнём новые реформы… На кризисах, на реформах делают деньги, мутят серые дела… Забайкалью зачем деньги? Здесь ни террористов, ни боевиков, ни враждующих кланов, ни транзитных нефтегазопроводов. Это вам не гордый Кавказ и не братская Белоруссия. А Забайкалье подождёт. Дорогое электричество? Покупайте керосинки. Жили деды при керосинках, и вы проживёте. Нет газа в домах? Но у вас есть лес, чего шуметь? Рубите березняк, сосняк, вот вам и дрова. Запрещают? Вы ночами, по брёвнышку. Как бы и занятость будет. Топили же дровами всю жизнь, ну и топите, грейтесь. Лес быстро не восстановить, думаешь? Восстановим. И северные реки повернём в сторону Африки. Модернизация на дворе…
  - Нас даже в сводках погоды по телевизору обходят стороной, - поддержал разговор вошедший Илья, работник Петровича. -  От Красноярского края скачут на Дальний Восток. Изредка остановятся в Иркутской области, а Бурятии, Читы и Даурии вроде не существует. Нет, раз в две недели упомянут: в Забайкалье дожди. А где? Забайкалье огромное.
  - И с Новым годом нас поздравляют из Кремля на час позже… Мы как заулочек. У нас нет вулканов, землетрясений, тайфунов, цунами, смерчей, наводнений, разливов нефти, буранов, штормов, ураганов. Тишь и гладь. И жизнь – тишь, гладь и бедность, - произнёс Михалыч.
  - Может, всё-таки туризм выведет нас из тиши и глади? – осторожно спросил я.
  - Да не туризм, а лечебницы надо двигать, - взорвался Михалыч. - И животных разводить. Козлов, овец, коров, птиц, коней. От них мясо, молоко, шерсть, кожа, яйца... Вот твои курицы, Петрович…
  - Верно. И сеять не зерновые, а кормовые. Пшеница в Сибири – нерационально. Её легче привезти сюда из Краснодара и Ставрополья – там она растёт буйно, они экспортируют её. Рядом с Бурятией, в Монголии, не сеют пшеницу, а занимаются тем, что приносит выгоду. Но ведь в Бурятии пастбища богаче. Из животноводства вырастет лёгкая и пищевая промышленность. Один овцевод способен создать тридцать рабочих мест. Тридцать! Сегодня половину животной продукции без жалости швыряют в помойку. Шерсть, кожу, овечье и коровье молоко.
  - Пшеницу тоже надо сеять, - перебил я. - Для своей самодостаточности. И для занятости людей. Пустой, незанятый человек опасен. Даже на Ямале сеют, в его суровом климате. У нас хорошая пшеница. И твои яблоки хороши...
  - Да уж, - заискрился хозяин. - Ты их и не пробовал… Почему-то из Москвы указывают, сколько иметь нам рыбы в Байкале. И соболя в лесах. И нефрита, свинца в недрах.
  - И почему-то в глубинке ломают голову, чем рассчитаться за энергию, на что заменить покосившийся у детсадика столб или котёл в школе, или разбитое стекло и сгоревшую от скачков энергии печь в столовой, или прогнившие полы и треснувшую батарею в клубе, или заткнуть протекающую крышу в библиотеке. Это глубинка любимой Родины… Если мужик делает соседу забор в долг, он же будет требовать отдачу? Будет. Подождёт, но будет. Не деньгами, так бартером. Но Россия всем городит заборы в долг, никто не спешит отдавать. 
  - Россия сплавляет туда старую военную технику за большие деньги. Она отстояла своё на складах, заржавела, - возразил  я. - Пусть грызутся между собой, угрожают друг другу.
  - Тебе легче от тех больших денег, - оборвал Михалыч. 
  - И дешёвые продукты оттуда…
  - Из вторсырья, потому и дешёвые. А нам своё не вырастить? Или мы без рук, без мозгов? И с руками, и с мозгами, но в чём дело? В Бурятии столько угодьев, столько Байкала! Мы должны жить богато, а мы жуём дорогие тарифы, чужие продукты, мусор, бедность, умствуем о туризме и готовы поставить 330 новых вышек для цифрового телевидения. Москва платит. Нас хотят оболванивать в 330 раз мощнее.
  - Не горячись, - сказал Петрович. - Областные министры завезли партию канадских тракторов для деревни. Дорогих, навороченных. К тем наворотам сельский тракторист пугается даже подойти. И ни одной запчасти. Забыли о запчастях. Кто и как будет обслуживать эти трактора? Нет в стране профессионалов на новую технику. Вот где зарыта модернизация. Кто займётся их подготовкой? Преподаватели ПТУ? Новых людей должны делать и новые учителя. В советских школах уроки «Автодело» вели опытные шофера-практики.
  - Практиков кто подготовит? Теоретики? - спросил я.
  - Но если провести бы этот саммит АТЭС не во Владивостоке, а на Байкале – в Хакусах, на Ольхоне, в Энхалуке, - сказал Илья. - Здесь прекрасные места… Дальний Восток уходит вперёд, а Восточная Сибирь позорно отстаёт. Нас не знают? И не узнают. И не поедут.
  - Поедут. К байкальской воде поедут, - заметил Михалыч.
  - Создают же в Турке «Байкальскую гавань»,  там всем и саммит, и три саммита. На пустом-то месте не проведёшь, - рассудил я. - Кое-что и у нас меняется. Недавно спускались «Миры» на дно Байкала, за ними наблюдал весь мир. В городе построили 50-метровый бассейн. В стране мало 50-метровых… Первые двести метров набережной Турки – белый гранит. Впечатляет!
  - А меня печалит, - возразил Михалыч. - Убьют Байкал туристы. Байкал – питьевая вода, жизнь. Полвека пройдёт – как оно аукнется с их идеей массового туризма?
  Я поменял тему:
  - Финны предсказали несколько вариантов жизни России в ближайшие годы.
  - Финны? - ахнул Петрович. - Я в гневе.
  - Это их взгляд, и больше ничей. Они живут неплохо, почему бы не погадать? Путей – три. Первый – те же нефть и газ…
  - Мудро.
  - Второй – завинчивание гаек сверху и затягивание поясов внизу…
  - Тоже мудро. Но так и есть, так и будет. Скоро уж с удочкой посидеть на речке – плати, по грибы-ягоды сходить – плати.
  - А третий – интересный. Они сказали: «Русские креативны по своей природе…
  - Залезть в клетку к тигру – как не креативно?
  - …а что, если включат свой потенциал на полную мощь? И насоздают учёных центров, запустят на всю катушку малый и средний бизнес, в каждом городе, в каждой деревне разглядят возможности для рывков, разработают умные программы и начнут воплощать их в жизнь…». Отличный путь?
  - Опять о будущем. Молодые желают сегодня, сейчас. Жить, пока есть молодость, а старость – не лучшее время для человека. За речами о будущем новые речи и мало дел. Размышляют о  «Стратегии-2020», через пять лет задумают «Стратегию-2030», через десять – «Стратегию-2040». На смену пятилеткам придут десятилетки. Так и будем догонять будущее, а оно убегает быстрее, чем мы догоняем. Нас в провинции не кормит болтовня о стратегиях, о демократиях, о либералах. Нам тут решать земные дела. Скучные, но обязательные. Ну да, мы знаем о великих достижениях науки. О дронах, о клонах, о роботах. Где-то вшили человеку собачье сердце. Где-то пересадили голову. Где-то оживили умершего. Медицина проникла в космос. Но мы точно знаем, что в нашем районе, в наших сельских медпунктах иной раз нет бинтов и шприцов. 
  - А что же такое Сколково? Город для учёных, завод, научный центр, нанодром, Монте-Карло? - спросил Илья.
  - Всё вместе, но без Монте-Карло, - ответил я. - Там будут жить, изобретать технологии десять тысяч башковитых людей. Они перестанут уезжать за границу.
  - Не перестанут, - заявил Михалыч. - Потому что не нужны технологии на Родине. Заводы не готовы покупать их. Не созрели. До созревания далеко. И сказочно, и дорого, и одни слова, слова, слова… Есть варианты проще и ближе. Я о Сибири. Даже не обо всей, а о Восточной. И даже не обо всей Восточной, а о Забайкалье, о Бурятии. Нам нужен газ. Если проложить газопровод из Иркутской области по дну Байкала, а не в обход его... Газ вместо угля. Какой же позапрошлый век – уголь. От него сажа, копоть. На наших пространствах сажи не заметно, а посмотри на снег вокруг любой ТЭЦ... Газ – дешёвый и экологичный ресурс, он изменит всю экономику Забайкалья. Иначе мы неконкурентны и отстанем дальше и дальше, и наша деревня загнётся первой. Вся твоя «Байкальская гавань» – деньги  на ветер.
  - Никогда государство не изменит своего отношения к Сибири, - как отрезал Илья. - Нашу Бурятию закинули в очередь на газификацию аж к 2020-му году. Иркутский газ пойдёт раньше в Китай и Монголию, потом, может быть, из Китая в Бурятию с китайской наценкой, дороже электроэнергии. И население застонет от газового тарифа. Сгнобят людей. Государство и олигархи пластают, режут, кромсают наши заводы, земли. Загубили Арал и взялись за Байкал своими ЦБК и ГЭС. А как живут москвичи и как – сибиряки при вроде бы равных правах? Сколько получают зарплаты там и сколько тут? Недаром же пишут в Интернете об автономии Сибири, о законном признании национальности «сибиряк». Но и бледного подобия автономии нам не видать. Представим, кто-то у нас возмутится. Из центра пришлют «тяжёлую артиллерию», истребят всех бунтарей, а в вечерних теленовостях скажут: «В результате блестящей спецоперации уничтожены тысячи сибирских боевиков. В том числе главари бандформирований. Ранено два сотрудника милиции…».
  - Россию нельзя дробить на куски. Враги сожрут по кускам и не подавятся, - сказал Михалыч. - Нет, не положено дробить Россию.
  - А положено грабить Сибирь...
  - Нынешнюю перепись подтасуют сильнее прежних,  перепись покажет прирост населения, - заметил Петрович. - По другим данным нас в России не сто сорок миллионов, а меньше. Люди мрут как мухи, пачками. На перепись истратят 17 миллиардов рублей. Стоимость типовой сельской школы 150 миллионов. На 17 миллиардов можно построить 113 школ... И пусть будут Сочи, Казань, Сколково, мост на остров Русский и газопроводы по дну морей, пусть пройдёт в России чемпионат мира по футболу, пусть выстроят базы на Луне, космодром «Восточный», трассу «Формулы-1» и тоннель под Беринговым проливом, а здесь «Байкальскую гавань», но простолюдинам, как всегда, останется второй твой финский сюжет: поверить в мифы о своём счастье и о будущей достойной пенсии, затянуть пояса и смотреть в телевизоре на чужие праздники, на пиры во время чумы, на тошнотворные сериалы, на безумства ошалевшей попсы.
  - Самая коварная болезнь – телевизор, - вставил Илья. - Похуже геморроя.
  - Нам надо вспомнить радости жизни без государства и без телевизора, - завёлся Петрович. - Мы забыли простые удовольствия. После войны люди жили тяжело, недоедали, ютились в избушках и коммуналках, но умели дарить друг другу радость и влюблялись не по расчёту, а искренне. Какой расчёт в те годы? Ценили саму жизнь, саму возможность дышать и любить. И не было ни злобы, ни зависти. Ребятишек оставляли под присмотр соседям и уходили на работу в ночную смену. А те относились к соседским ребятишкам также, как к своим: общий стол, общая лежанка, общая телогрейка, общие подзатыльники. Это же наше, исконное – всем миром. В тесноте, да не в обиде, в нужде, но в дружбе. Потому и нация у нас красивая, что не злобствовали и детей зачинали по любви. Нынче зайди-ка в школу – немало 12-13-летних девчонок выглядят бабами, они с лишним весом, толстыми ногами.
  - Деревенские?
  - И городские. А отчего?
  - От хот-догов. От чипсов. От попкорна. От неподвижного общения в Интернете, - начал я гадать.
  - Во! Интернет множит агрессию, зависть. От зависти уменьшилось красавиц.
  - Я не согласен. Нынешние школьницы красивы. Но они другие... Да и не забыли мы людских радостей. Гуляются свадьбы, юбилеи, рожденья, новоселья…
  - И нет чего-то светлого. Оно было. И пропало. Единения нет. Каждый сам по себе.
  - На твоё «всем миром» я спрошу: почему мы, русские, не знаем своих предков? Бабушек знаем, иногда прабабушек. Но глубже – пробелы.
  - Почему?
  - Потому что весь 20-й век боялись пострадать за них, скрывали свои родословные, отказывались от предков, меняли фамилии, отчества. Прадед – георгиевский кавалер, воевал в царской армии? Да ты потомок чуждого элемента. А бабка-то дворянских кровей? Не место тебе в стране рабочих и крестьян. Ты опасный тип, яблоко от яблони… А твой дед держал конюшню и батраков? О, ты знаешь кто? Внук врага народа. А второй дед парился в немецком плену во время войны? Он изменник родины. А в тебе его сволочная кровь… И человек лишался в Советском Союзе всех перспектив. Выходит, нам врут о едином народе? Не был он единым. Подлости хватало. Предавали запросто. Сосед соседа. Друг друга. Брат брата. Сын отца. Люди жили одинаково запуганными. Вот тебе и всем миром.
  - Подлость живуча, - Петрович растерялся. - Но были и дружба, и милосердие. Мы рождены племенным народом, тянулись друг к другу. Теперь же рассыпаемся. Ни рыба, ни мясо.
  - Но ещё не рассыпались. Петрович, а ты и есть из тех мужиков.               
    - Из каких?
    - Из столыпинских крестьян. Которые вдохнули жизнь в Сибирь. Которые не позволят нам рассыпаться
    Петрович повеселел:
    - Мне далеко до них… Если будешь здоровым – ты можешь чего-то достичь. А для здоровья требуются четыре условия: свежий воздух, подвижность, сельская пища и стойкое отношение к тому, что вокруг тебя. Позитив живёт везде. И негатив рядом с ним. Белое и чёрное, рождение и смерть, мир и война, Бог и Дьявол, господа и рабы, хищники и жертвы – всего пополам. Ты ищи позитив и живи в приподнятом настроении. Сравни: заработали два человека по миллиону. Один купил себе новую машину, а другой отдал всё в детский дом или в храм.  Есть такие люди? Есть. Или мы тут говорим: врачи у нас чёрствые, бизнесмены  бессовестные, руководители  –  вор на воре, чиновники  –  дурак на дураке, работяги  –  лодыри и пьяницы, а таксисты  –  сволочи. Но есть и светлые души. Есть врачи с большим сердцем, есть безупречные бизнесмены, есть выдающиеся директора школ и заводов, есть преданные делу чиновники, есть классные рабочие, есть отзывчивые таксисты. И есть меценаты, волонтёры, тосовцы, доноры, спасатели, няньки, сиделки... На них-то и держится белый свет. Россия точно стоит на добрых людях.
  - Но русский человек умеет найти черноту, в позитиве ищет негатив.
  - Много пьёт. Водка легко возвышает тебя над миром, изнутри вылазит бес, агрессивность, а утром – похмелье, чернота, негатив… Я расскажу вам о хорошем, о мужицком. Гостил у меня сын два года назад. Отправились мы как-то из Кабанска в Каменск. Сели в такси, приехали, я отдал водителю три червонца. «Сколько?» - спросил сын. «Тридцать рублей», - ответил я. «За двоих?» «Конечно». «Как? Это же такси». «Ну и что?» «Значит, билет на автобус ещё дешевле?» «Один в один». Он обалдел: «Только в русской деревне такси и автобус возят за одинаковые деньги». А у нас здесь никто не удивляется. Из Каменска мы собрались в Иркутск ночным поездом. Засиделись в гостях и пошли на вокзал пешком. Чувствуем – не успеем. До станции километров пять через завод. Смотрим – по заводским рельсам едет тепловоз в сторону вокзала. Мы к нему: «Ребята, подбросьте до платформы». «К платформе не доедем, но пару километров подвезём. Четырнадцать рублей одолжишь?» - крикнули они. «Запросто. А почему именно четырнадцать?» «До пузыря самогона не хватает». «Какой вам самогон на работе?» «Каждая работа имеет свой конец». «Мы дадим на бутылку водки». «Не-е. Нам же по пути. Давай четырнадцать». Мы прыгнули на подножку. Мой сын похохатывал: «Вот и на тепловозе отъездил. Впервые в жизни». Он как-то не понял. Город и сельский район – земля и небо. Что для нас в порядке вещей – для горожан диво.
  - А те русские, что уехали за границу – они всё знают, всё видят, - сказал Михалыч. - Им, наверно, видней. Ещё видней со Спасской башни и из московских офисов нефтяных компаний – там Россия могучая, но в деревнях она убогая, в городах блеск витрин и тротуарная плитка, в деревнях ни фонаря и грязь по колено, в городах 50-летние женихи и невесты, в деревнях 30-летние старики и старухи, в городах цивилизация, в деревнях средневековье…
  - Не забудь: в городах полно мошенничества, а в деревнях совести, - добавил Петрович.
  - Быть может, совесть – всего-то нерешительность, трусость? - спросил я.
  - О, нет. Совесть – мать честности. Совесть – достояние души, но не душонки. Честный человек не поступит против совести. Если поступит – он измучится. Совестью надо гордиться, а не стесняться её. Всё же нормальные у нас в сельской местности люди.
  Михалыч остудил его:
  - Ездить пьяным на тепловозе – нормально?
  - Зато народ простой, славный. Его больше, чем худых и неискренних людишек. Или уже меньше…
  - Как раз, меньше. Но бескорыстие, сочувствие, добро – они увесистее злобы и зависти, - серьёзно заметил Илья.
  - Тем и живём. Тем и живы. А самые оптимисты нынче кто? Бабушки. Не те, что ноют, а те, что говорят: хлеб и соль есть, мыло, спички, сахар тоже есть, большой войны нет, рядом родня, друзья – чего плачетесь? …Бывает, зачитаюсь в газете о бандитах, о продажных чиновниках, о детоубийцах, о пьяных слесарях и строителях, о сельских клубах с дырявыми крышами – и задумаюсь: всё, нам скоро конец. Но так думали и сто, и двести лет назад. Последний раз «пророки» хоронили Россию в 90-х годах. И опять мы на краю бездны и не срываемся в неё. На районных праздниках, на людских гуляньях заметно: нет, не сорвёмся. Мы не так дружны, как раньше, а лиши нас всего – не сорвёмся, не утонем.
  - Но жить из года в год на краю бездны – разве это жизнь? - расстроился Илья.
  - Не жизнь. Страх. За детей, за внуков. И всё-таки трудяги в кирзовых сапогах мне ближе, чем разные патриоты, аналитики, социологи, официанты и клерки в белых рубашках. Не знаю чем, но ближе. И как-то они надёжней, хоть и непредсказуемы, хоть и лишние на своей земле. Трудяги никогда не будут смелыми, авантюрными и богатыми, они в вечных заботах и в ожиданиях получки. И вороваты, и быдловаты, и мелковаты, и подловаты до смешного. Два соседа могут подраться из-за ржавого гвоздя. Но завтра, в иной обстановке, они прибегут на помощь один другому. Живёт и живёт в этих кирзовых сапогах, в русском авось, в табачном дыму, в загульности какая-то непонятная сила.
  - Знаешь, в чём она – сила? Русского мужика трудно увлечь новым. Но если он поймёт, что дело стоит того, чтобы делать его – он своротит горы и денег не возьмёт, - сказал я. - А в белых воротничках откуда сила? Они сидят в офисах и в социальных сетях.
  - И по всей России строятся гостиницы, рестораны, развлекательные центры, - продолжил Петрович.  -  Здания растут, как грибы. О новых заводах не слышно, старые советские не платят зарплату. Какая же профессия станет популярной? Не догадались? Прислуга. Молодёжь в городах, у которой нет блата, нет отцовских связей, окончит школу и пойдёт не в учёные и не в инженеры, а в шуты и в лакеи. Там дают чаевые. Но когда-то все мы опомнимся: мало кто хочет работать на производстве, на полях, а магазины ломятся от изобилия. Кто-то где-то производит. Не само же собой производится. Нас кормит, одевает, обувает заграница. А кое-что русское осталось здесь, в глубинке, в её кирзовых сапогах.
  - И в её садах-огородах. И в её сельских клубах, - добавил я.
  - Ты слышал, как поют в застолье пьяные мужики? - обратился ко мне Михалыч. - Послушай. В мужицкой песне, мужицком хоре и звучит та самая сила.
  Я нашёл ответ: 
  - Ты слышал о шофёрском братстве на дорогах? 
  - Мы не ангелы и не черти, - сказал Илья.
  - Напротив, то ангелы, то черти, - возразил Петрович и поправился: - Одним словом, люди!
  - И такие же наши люди победили в той жестокой войне, - заключил Владимир Михалыч.               
  - Такие же? - изумился я. - Есть версии, что они были не такими. Или мы не такие, как они, как вы. Но моё поколение тоже любит свою страну. Нас учили этому родители и школа.
  …Мы засиделись в избе Петра Петровича, угощались омулем «с душком» и картошкой «в мундирах», пили чай из листьев смородины, курили и беседовали, искали свою истину. А на улице разгулялся октябрь, ненастье трепало яблоневую рощу…
               
                2010 г.