Прощание

       Александр Яковлевич Прохоров, облокотившись о перила дебаркадера, смотрел на плывущие мимо осенние листья.
       Рядом с ним, как и он, спиной к пассажирам и провожающим, стояла его жена - высокая и стройная женщина.
        Косматый осенний ветер то и дело швырял собранные по прибрежным лесам огненные снопы листьев на стеклянную рябь воды.
        Листья эти еще долго пламенели вниз по течению, пока не большие студеные волны не захлестывали их и не уносили в холодную глубину реки.
        Александр Яковлевич, в недавнем прошлом просто Сашка, а теперь обремененный авторитетом сельского педагога директор деревенской десятилетки и его жена, тоже педагог, закончив свои дела в райцентре, не спешили возвращаться в деревню, где их ждали уроки в школе и засолка капусты дома.
           Они молча стояли рядом и провожали осень. Разноцветные листья тихо плыли мимо них, и директор вдруг отчетливо понял, почему осеннее разноцветье всегда так завораживало и будило в душе его светлую грусть.
      “Это от детства, - пришла ему простая, но неожиданная для него мысль, - лишь только в том раннем возрасте мы умеем беспричинно, казалось бы, радоваться ярким картинкам и разноцветным, никому кроме детских душ, не нужным стекляшкам”.
       Прохоров искоса взглянул в задумчивое лицо жены и вспомнил другое, некогда дорогое ему лицо. Он давно не видел ту девушку из юности. Всегда хотел ее видеть и боялся этой встречи.
     Прохоров знал, если он очень захочет увидеть ее, судьба пойдет ему навстречу, но Прохоров сдерживал себя, не искушал судьбу. Время и жена успокоили его. Но сегодня, отрешившись от суеты буден, отдавшись праздничному разноцветью осени, Прохоров решился. Он пожелал.
     Сердце его, чутко трепеща, прислушивалось к чему-то такому, что было ведомо только ему одному. И он дождался. Кто- то неслышно приблизившись к ним, тронул Прохорова и жену за рукава пальто. Они обернулись. Жена радостно, недоуменно, испуганно воскликнула: ” Танюша, как! Ты здесь? Так неожиданно!” Прохоров молча улыбнулся. “Почему неожиданно?- Это исполнилось мое желание”,- подумал он.
       Сердце его, учащенно забившееся при появлении Татьяны, постепенно утихло. Прохоров принял это явление и объяснил его. Действительно, не может же сердце бесконечно работать на пределе. “А мы здесь с мужем проездом”,- сказала Татьяна.
         “Судьба моя, однако, с юмором”,- подумал Прохоров.
        “ Муж в очереди за билетами, а я случайно наткнулась на Вас. Смотрю, стоите… надо же, думаю, какую встречу устроила судьба”.
      “И она тоже про судьбу,- изумился Прохоров,- странно как-то”. Мысли его путались. Прохоров смотрел в лицо Татьяны и не мог сообразить, что в ней изменилось. “Что-то изменилось, но что? Ах да! Глаза,- догадался он,- глаза стали какими- то круглыми, что-то утратившими”.
          Вот у своей жены, глаз, он никогда не помнит.
        “А Вы провожаете кого-то?- обратилась Татьяна к жене Прохорова. 
       “И губы какие- то бледные. Выцвели, должно быть, с возрастом”- отметил для себя Прохоров.
       “Мы! Нет,- ответила почему- то с испугом жена,- Впрочем, да - осень”.
         “Молодец”-  подумал Прохоров.
          Татьяна разговаривала с его женой и старалась не смотреть на него. Прохоров молчал. Он боялся разомкнуть губы, боялся голосом выдать себя. Жена часто спрашивала его: любит ли он ее? И он отвечал, что любит. Так, впрочем, оно и было. Любовь к жене была у него любовью к теплу и уюту, к тому благополучию, которое неразрывно связано с близким человеком - женой.
        Прохоров наблюдал за женщинами и сравнивал. Сейчас они чем- то, неуловимо, походили, хотя в юности ничего общего у них не наблюдалось. Тогда Таня была красивой, а его будущая жена просто миловидной. Теперь же они как-то сравнялись. Может быть, годы и заботы сглаживают лица?
Жена рассказывала о детях и о школе. Таня - о детях и о муже. Вспоминали общих знакомых, кто, где и как живет. 
       “Ты помнишь Свету Варыгину? Кандидат наук”.
        “А Ваша Мария Михайловна третий раз замужем”.
        “Да ты что”!
        Воспоминания. И что, собственно, кроме воспоминаний связывает этих женщин.               
Пожалуй, ничего.  Впрочем, нет. Он не прав. Он сам есть та ниточка, которая протянулась между ними из прошлого к этой минуте. А вот у него, у Прохорова, действительно, кроме воспоминаний, нет ничего общего с Таней. Прохоров смотрел на Таню и думал ”-  Однако, где же оно то, женское совершенство, которое было в ней тогда, в юности, и которое теперь, исчезнув, оставило после себя грусть осеннего увядания, хотя до осени ей как- то далековато. Ну а чего ты злишься, злиться- то чего?”- упрекнул он себя.
        Прохоров вглядывался в Татьянино лицо и не находил знакомых ему черт ее юности. Но это теперешнее, подурневшее, ее лицо было ему еще дороже. Он взглянул на жену и снова поразился похожести двух лиц. Таня, тем временем, погладив жену Прохорова по щеке, заметила”- Ты что-то худа, голубушка, посмотри-ка, Саша у тебя какой хороший”. Она впервые посмотрела ему прямо в глаза. Прохорова потрясли ее слова. “Так говорят взрослые о здоровом ребенке,- вздохнул он,- время сделало свое дело, да и муж утешение не малое”.
        Муж Тани, тем временем, отнес вещи на теплоход и позвал ее. Прощаясь, Таня задержала на Прохорове взгляд своих круглых глаз. Теплоход медленно отвалил от дебаркадера. Сердито вспухнув, лопнули вспененные винтами  пузыри, разбросав по сторонам листву. Праздничное настроение у Прохорова исчезло. Он тупо смотрел на воду, все еще чего-то ожидая. Жена тихонько тронула его, напоминая о себе. Они двинулись домой.
         Поднимаясь на крутой берег, Прохоров оступился и упал, больно ударившись коленом о камень. Тело его и мозг пронзили одновременно и боль, и воспоминание о круглых глазах и бледных губах. Он понял,  почему они были такими. От сердца отлегло, и Прохоров почувствовал, что к нему еще вернется праздник осеннего разноцветья и боль утраченной любви.