Это было бы слишком...

               

                Наша жизнь есть то, что мы думаем о ней. 
                Марк Аврелий               


                I.

   Однотонное скольжение по рельсам утомило меня. Скорый поезд шёл быстро и плавно; в купе, где расположились три человека, было уютно и тепло, хотя было только начало апреля, - настолько, что под мерное покачивание вагона я и молодая парочка, видимо, студенты, как-то одновременно погрузились в царство Морфея. Уж какие там сновидения видели они, мне неведомо, а мне приснилась большая красивая река, в которой я плавала, с наслаждением ощущая прохладу воды на своём молодом загорелом теле. Сон был настолько осязаемым и зримым, что, проснувшись (поезд дёрнулся после остановки), я невольно посмотрела на свои руки: сохранилось ощущение, что на них ещё остались капельки воды. Но никакой воды на них, конечно же, не было. И вообще я зря посмотрела на них: они не выдерживали никакого сравнения с теми молодыми, загорелыми, красивыми руками, которыми я обладала во сне. В реальности же это были руки немолодой женщины, которые говорили о том, что всё меняется в этом мире, в том числе и наша внешность. «Меняется, но не забывается, иначе зачем бы тряслась ты сейчас три часа в вагоне, стараясь свернуть в свиток воспоминания об ушедшем, но таком притягательном прошлом?». 
   Нет, я спешила не на какой-то праздник жизни – я спешила к подруге детства, молочной сестре, перенёсшей недавно сложную операцию. Я очень любила её, хотя в жизни у нас было не так уж и много встреч. Цепко держались в памяти лишь отдельные эпизоды детства и поры студенчества. Но, узнав, как тяжело она была больна, об операции, перенесённой ею, я поняла, что дороже этого существа у меня, пожалуй, и нет никого больше. Я думаю, что она не догадывалась об этом, так как её отношение ко мне всегда было ровным, спокойным. Почему? Ведь мои эмоции при встречах явно
перехлёстывали через край. Она должна была бы уже понять… Нет, не должна была: мы были разными! В ней не было притягательной силы, она лишний раз всем своим существованием подтверждала мысль о том, что в общем-то человек одинок в этом мире.

                II.

   Проснулась молодая пара. Выглянули в окно. «О, подъезжаем уже, Леночка!», - и они стали готовиться к выходу. Поезд сбавил ход, последний раз дёрнулся всем своим дребезжащим «телом» - и остановился.
   Я вышла на перрон. Подруги не было. «Или опаздывает, или сидит внутри вокзала, ждёт», - подумала я: накрапывал дождик, и было зябко.
   «Мадам, простите, но вы забыли это в купе!» - раздался рядом хрипловатый голос. Я посмотрела направо. В двух шагах от меня стоял проводник нашего вагона. И как это я раньше не присмотрелась к нему! Он держал в руке мой прозрачный зонт. Я почему-то всю жизнь любила терять зонты, и здесь я не изменила себе. «Большое спасибо», - сказала я и посмотрела на него. Он был примерно одного со мной возраста, худощав и довольно высок. Время не пощадило его. В свои пятьдесят с небольшим он был наполовину седой, но в глазах мелькал какой-то огонёк и мне показалось, что мы встречались с ним в каких-то «прошлых жизнях». На каком же её этапе, интересно? «В юности, – посказала мне моя интуиция, - когда же ещё!?»
   «Вы не узнаёте меня, Валентина? - спосил вдруг проводник, - я Виктор». – «Да-да, конечно, - силясь улыбнуться, выдавила я, протянув ему руку, - спасибо за зонт, он весьма кстати!»
   Но тут раздался гудок локомотива. «Мне пора, я рад, что мы встретились, как будто и не было этих тридцати лет!». Проговорив это, он побежал к составу.




                III.

   И только после того как поезд тронулся, а я медленно пошла к вокзалу, я вспомнила: ну, да, конечно же, это был тот Виктор, с которым когда-то я училась в одной школе. Он ухаживал за мной, хотя я и не отвечала взаимностью, находя его красивым, но недалёким. Я вспомнила, как однажды мы случайно встретились с ним в лесу на земляничной поляне. Я была уже студенткой второго курса, а он отслужил в армии.
   Помню, как пошёл проливной дождь и мы укрылись под широкой разлапистой елью, как он, не сдержавшись, поцеловал меня в яркие «земляничные» губы, а потом мы выбежали под дождь, подставляя ладони, и пили из них сладкую дождевую воду. Наверно, тогда она была, как сейчас сказали бы, ещё экологически чистой – ведь с нами ничего не произошло. Ах, как, должно быть, это было романтично, как красиво!
   И тут я заметила сидевшую на скамейке Галю. Она очень изменилась, но была узнаваема. Недавно перенесённые страдания оставили след и на её похудевшей фигуре, и на лице. Мы крепко обнялись, всплакнули, потом взяли такси и поехали к ней домой. Город был небольшим. Мы доехали за четверть часа, перекусили, потом забрались с ногами на старый диван и предались анализу последних событий своей жизни, постепенно переходя к более глубоким воспоминаниям.

                IV.

   Галя уснула, а я, забыв прихватить снотворное, долго маялась без сна. Бессоница была главным тираном моей жизни. Напрасно изощрялись недоброжелатели, завистники и интриганы: все их происки были ничем по сравнению с её выходками. Но сейчас она играла мне на руку.  Оставшись наедине с собой, я подвела черту под своей встречей с Виктором. Трогательные встречи – и та, тридцать с лишним лет назад, и эта. Надо же - в корпулентной даме он узнал ту тоненькую девочку, в которую был влюблён много лет
назад. Да как ещё был! А я? Мне же показались знакомыми глаза проводника, но я всё же не смогла его вспомнить сразу.               
   Да, бывают же в жизни такие вот щемяще-ностальгические встречи! И тут же осекла себя: «О чём ностальгировать? Ну, представь: ты бы ответила на его любовь. И что бы тебя ожидало? Раннее замужество, дети. И он, постепенно стареющий муж-проводник. И не было бы ни с чем не сравнимой университетской поры, практики в Москве, Арбата (тогда ещё был только один Арбат), столичных ресторанов, музеев и памятников, спектаклей в лучших театрах Москвы и Киева. Не было бы Крещатика и Владимирской горки, Красной и Дворцовой площадей, шумной студенческой свадьбы с однокурсником в Риге, долгих лет работы в школах, изданных книг. Ничего бы этого не было. Только тихая провинциальная жизнь. А ведь могла оступиться, и всё пошло бы по другому сценарию. Но Бог не допустил. Да, это было бы слишком, слишком, слишком…»
   И в такт своим мыслям я отрицательно качала головой.



                19.5.12